Общественный прогресс и проблема социального идеала

Размещено на http://www.allbest.ru/

Общественный прогресс и проблема социального идеала

Введение

прогресс развитие общественный идеал

Исторический процесс, как и всякое развитие, представляет собой противоречивое единство совершенствования, восхождения к высшему и упадка, деградации. Вопрос состоит в том, какая линия здесь доминирует, является ли прогресс господствующим направлением развития человеческого общества? Можно ли говорить о движении человечества к высшим формам общественной организации?

Вопросом является и критерий прогресса в общественном развитии. По каким признакам мы судим об этом прогрессе? Как отличаем высшие общественные формы от низших? Главным же, в конечном счете, является вопрос о том, может ли человек реализовать в процессе развития истории свои цели и идеалы или он целиком зависит от объективных тенденций общественного процесса, и история развивается сама по себе, следуя объективным законам?

1. Концепции общественного прогресса

Развитие в любой его форме представляет собой не хаотичное, а определенным образом направленное изменение. Оно включает в себя изменение качества и характеризуется как необратимое изменение. При этом существуют две противоположные формы развития - прогресс и регресс. Прогресс есть такое направление развития, как переход от простого к сложному, от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному. Регресс - совокупность изменений, имеющих противоположное направление.

Долгое время люди не замечали в окружающем мире изменений качественного характера. Библия утверждает: «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». В античную эпоху люди были убеждены в полном отсутствии прогресса в чем- либо. Все представлялось им вечным и неизменным: звезды, планеты, земля, боги. В космосе нет необратимых изменений, а если что-то и меняется, то это не более чем перестановка одних и тех же элементов. Такое мировоззрение было господствующим.

Тем не менее, зародыш прогрессистских представлений появляется уже в мифологическом сознании, а в эпоху кризиса античного мировоззрения идея прогресса находит своё выражение в христианстве. Здесь возникает представление о необратимости времени человеческого бытия. В дальнейшем эта идея то исчезала, то возрождалась вновь, как это произошло в эпоху Ренессанса.

Но только в XVIII в. появляются научные гипотезы и философские учения, обосновывающие идею прогресса. Синтез научных достижений предыдущих веков приводит к мысли о существовании естественной истории. Философские обобщения эпохи буржуазных революций содержат в себе вывод о бесконечном прогрессе общества, основанном на развитии человеческого разума (А. Тюрго, Ж. Кондорсе, Г. Гердер). В XIX в. в философии Г. Гегеля была разработана концепция всеобщего диалектического восхождения от низшего к высшему, а общественная история была осмыслена как проявление этой всеобщей закономерности. В свою очередь, К. Маркс и Ф. Энгельс, опираясь на принципы исторического материализма, представили наличное состояние общества как результат прогрессивного развития способов практической деятельности людей и пришли к выводу о бесконечном прогрессе общества, основанном на развитии исторически преходящих форм этой деятельности.

В ХХ в. В. И. Вернадский увидел в общественной жизни способ самоорганизации биосферы. Он полагал, что со временем человек станет основным фактором ее эволюции; развитие общества приведет к возникновению ноосферы, в которой человек должен будет выработать стратегию развития биосферы и новые стандарты своего образа жизни, позволяющие обеспечить осуществление этой стратегии. В философских изысканиях этого великого мыслителя впервые появляется идея оптимизации общественного прогресса сообразно критериям развития природных оснований человеческого бытия. Опираясь на идеи В. И. Вернадского, наш современник Н. Н. Моисеев представил ноосферу как высший этап самоорганизации материи, на котором ее развитие происходит с участием человеческого сознания. Созвучны этим воззрениям представления французского мыслителя П. Тейяра де Шардена о теосфере, являющейся высшим состоянием, к которому стремится в своём развитии вся материя и которое будет создано усилиями всех поколений людей. Здесь осуществятся все человеческие идеалы, реализуются великое единение людей и вселенская любовь.

Наконец, теоретические основания прогрессистских идей содержатся и в таком современном научном направлении, как синергетика. Она утверждает, что жизнеспособная, устойчивая и развивающаяся система - это сложная динамическая система, состоящая из множества разнообразных элементов, какой является человеческое общество. Такая система, приходя в неравновесное состояние, при определённых условиях способна развиваться по пути самоорганизации и образования все более сложно дифференцированных (диссипативных) структур. По мере развития подобной «нелинейной» системы она приобретает все большую структурную пластичность и способность к самокоррекции.

Наряду с этими научными и философскими подходами сложились и противоположные взгляды на проблему общественного прогресса. Особенно активно они стали заявлять о себе в ХХ в. В частности, русский философ С. Л. Франк писал: «Вера в прогресс, в неустанное и непрерывное совершенствование человечества, в неуклонное, без остановок и падений, восхождение его на высоту добра и разума, - эта вера, которая вдохновляла множество людей в продолжение последних двух веков, в настоящее время разоблачена в своей несостоятельности с такой очевидностью, что нам остается только удивляться наивности поколений, ее разделявших».

Убеждёнными противниками идеи прогресса были западные социологи М. Вебер и П. А. Сорокин. Первый утверждал, что все представления о прогрессе опираются на субъективные предпочтения, которые могут приниматься большинством, приобретать общезначимость, не имея никакого отношения к объективному миру: я предпочитаю блондинок и лимонад, но не считаю возможным канонизировать свою ценностную шкалу, - пояснял он свои взгляды. Сорокин тоже подчёркивал относительный характер прогресса: для полководца изобретение скорострельного оружия - прогресс, для гуманиста - регресс.

Другие настаивали на том, что прогресс возможен лишь в отдельных сферах общественной жизни. Так, по мысли Р. Арона, невозможно установить критерий прогресса в сфере социального управления; демократия заключает в себе неразрешимое противоречие - рациональность и ориентация на желание массы. Тем более, говорил он, не может быть критерия прогресса общества как целого: кто будет оценивать? - это все равно, что попытаться запрыгнуть себе на спину.

В самом деле, кто-то может считать ХХ в. веком прогресса, но он должен быть готов к тому, что всегда найдутся люди, которые возразят: век Освенцима и наркомании не может считаться веком прогресса, - оставьте ваши оценки при себе. Возникает вопрос: можно ли отвлечься от субъективных предпочтений и построить научную, неаксиологическую теорию общественного прогресса? Существуют ли какие-то основания для того, чтобы говорить о прогрессе общества в целом?

В живой природе содержанием прогресса считается усложнение биологических структур, которое и является объективным критерием прогресса. Однако содержание прогресса в развитии биологических систем связывают и с возрастанием приспособленности организмов к среде обитания, достигаемое посредством генетического наследования. Здесь прогресс понимается как возрастание многообразия функций системы. Отсюда выводится функциональный критерий прогресса: совершеннее та система, которая, независимо от сложности структуры, лучше, успешнее функционирует. Сообразно этому утверждается, что степень разнообразия свойств и отношений, обнаруживаемых системой в процессе ее функционирования, можно рассматривать как всеобщий критерий прогресса.

Можно ли считать, что усложнение социальных систем и повышение их функциональности - это критерии общественного прогресса? Каковы основания прогрессистского осмысления истории?

Одно из них заключается в следующем. Существование конечных вещей циклично: небытие - бытие - небытие. Существование же общественной системы не прекращается со смертью отдельных индивидов. Благодаря социальным механизмам наследования в обществе потенциал развития накапливается. «С новых вершин открываются новые дали», - это диалектика прогресса. История в одном из своих важнейших аспектов есть смена поколений людей, каждое из которых наследует производительные силы и формы деятельности предыдущих поколений и изменяет эти условия своей деятельностью. В результате возникает необратимое движение общества к более совершенным формам организации путём разрешения противоречий, присущих каждому этапу общественной жизни.

Это представление можно уточнить следующим образом. В развитии общества действуют как природные («вечные»), так и социальные (конкретно-исторические) факторы. Содержанием общественного прогресса является возрастание способности общества к преобразованию природной среды и структурированию социальных факторов. Эта способность реализуется посредством деятельности различных субъектов, которая заключает в себе внутренние противоречия. К примеру, одни и те же изменения, прогрессивные для одних классов, являются регрессом для других. Поэтому надо из всего многообразия социальных факторов вычленить определяющее звено. Только в этом случае развитие общества в целом можно осмыслить как прогрессивный, восходящий процесс.

Такой подход реализуется в марксистской теории общественно-экономической формации, которая утверждает, что в основе общественного развития лежит прогрессивное изменение способов материального производства. В процессе производства постоянно наращиваются и совершенствуются производительные силы общества, уровень развития которых определяет характер производственных отношений и в целом тип общественного строя в той или иной стране. Поэтому история общества есть закономерный переход его от одной формации к другой. Исторический процесс есть последовательная смена состояний социальной системы, каковыми и являются общественно-экономические формации. При этом каждая новая формация является более высокой ступенью исторического развития по сравнению с предшествующей. Ведущей тенденцией здесь выступает повышение уровня организации системы.

Из формационной теории вытекает, что всякий общественный строй исторически оправдан до тех пор, пока он способствует развитию производительных сил. Как только он становится тормозом их развития, на смену ему приходит новый строй, дающий достаточно простора для развития производительных сил. Следовательно, прогрессивна та общественная форма, которая обеспечивает наиболее широкие возможности проявления трудовой активности членов общества. Состояние производительных сил, подчеркивал В. И. Ленин, - основной критерий общественного прогресса: «Производительность труда - это, в последнем счёте, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя».

Прогресс производительных сил, выступая основой единства и связи в мировой истории, обусловливает и наличие «сквозной» линии подъёма, восхождения в развитии общества, обеспечивает совершенствование всех форм общественной жизни. В силу этого объективного обстоятельства прогресс выступает объективной закономерностью, ведущей тенденцией развития мировой истории. Таковы следствия формационной теории, позволяющие рассматривать ее как теорию общественного прогресса.

В ХХ в. в западной общественной мысли появились социально-философские и социологические концепции общественного прогресса, опирающиеся на методологию «технологического детерминизма». Среди них теория «стадий экономического роста» У. Ростоу, теория «индустриального общества» Р. Арона. В обеих концепциях в качестве главной детерминанты общественной жизни рассматривается развитие науки и способов ее технического применения, социальные процессы выступают функцией научно-технического прогресса.

Своеобразными модификациями концепций «технологического детерминизма» являются и «новое индустриальное общество» Д. Гэлбрейта, «постцивилизация» К. Боулдинга, «сверхиндустриальная цивилизация» О. Тоффлера, «постиндустриальное общество» Д. Белла. Здесь развитие общества мыслится как переход от применения науки преимущественно в материальном производстве к применению ее в других сферах жизни общества. Так, из концепции Д. Белла вытекает, что к концу века индустриально развитые страны совершат скачок в новое общество, где основными видами деятельности будут бытовое обслуживание, организация досуга, научное творчество. Интеллектуальная элита будет осуществлять политическую власть; гуманистические ценности сменят стремление к материальному обогащению; социальные противоречия будут преодолены. Американский социолог Г. Кан в книге «Следующие 200 лет» пишет: к 2000 г. около четверти человечества будет жить в формирующемся постиндустриальном обществе, которое в обозримом будущем до неузнаваемости изменит образ жизни людей; главный путь к этому - совершенствование технологии.

Насколько оправданы столь оптимистические прогнозы, в основе которых находится убеждённость в объективно обусловленной неограниченности общественного прогресса? Есть очень серьезные основания считать, что изложенные трактовки содержания и критериев прогрессивного развития общества не являются бесспорными: за последние десятилетия на передний план общественной жизни властно выдвинулись проблемы, которые пока не находят своего решения. В связи с этим возникли сомнения в том, что именно прогресс является доминантой исторического развития.

2. Противоречивость общественного прогресса

Диалектика общественного прогресса осмысливалась не только в западной, но и в нашей отечественной философской традиции, причем в ряде отношений более продуктивно. Здесь особо подчеркивалась сопряженность социального прогресса с жертвами во имя будущего. Жертвенность как таковая присуща и естественной истории: смерть организма - жертва во имя совершенствования вида. Но разница в том, что люди идут на жертвы сознательно, и вне этой жертвенности нет истории. Н. А. Бердяев утверждал, что жестокость, болезненность, страдание - это условия исторического восхождения: «Героическое начало - жестокое начало». Судьба христианских народов динамична, а не статична, как судьба народов Востока, потому что христианство считает неизбежным страдание и жертвенность; любовь к историческим ценностям требует жертвования благами нынешнего поколения.

Эта черта прогресса ярко проявилась в нашей отечественной истории, особенно после октября 17-го. Высочайшие темпы экономического развития, прогресс науки и техники были достигнуты за счёт ограниченного потребления. Это была жертва во имя будущих поколений. А. А. Фадеев в ответ на замечание одного литератора, что оценивать писателей только по отношению к революции - бесчеловечно, сказал: «А к нам человеческие мерки неприменимы. Мы не люди, мы солдаты, по трупам которых идут к победе. Люди будут жить после нас». Таков был героический пафос революционного сознания, отражавшего характер социальных преобразований и перспективы дальнейшего прогресса.

Действительно, до определенного исторического рубежа развитие общества, понимаемое, прежде всего, как развитие материального производства, идёт за счёт ограничения потребностей основной массы населения, - таков объективный закон социального прогресса на этом этапе. Но объективные законы общественного развития реализуются не иначе, как посредством сознательной деятельности людей, а люди далеко не всегда правильно понимают требования этих законов и часто действуют вразрез с ними. Такое расхождение сознания и реальности в особенно драматичной форме обнаружило себя в истории XX в. Попробуем это объяснить.

В современной культуре не только западного, но и - в той или иной мере - российского и восточного общества доминирует европейская наука. На нее опираются система образования, стиль мышления, взгляды на мир, на общество, на человека. Между тем в основании европейской науки, начиная с эпохи Возрождения и до сих пор, незримо присутствует «стрела времени»: если в Средние века представления о человеке и обществе опирались на понятия веры, справедливости, чести, то в Новое время - это понятие неограниченной свободы, на которое и опирается теория прогресса в развитии общества.

Теория общественного развития, опирающаяся на представления о безграничной свободе человеческого действия, не учитывает, что движение по «стреле времени» есть движение к смерти. Как только свобода становится доминантой мировоззрения, теряется ощущение предела, непреодолимых ограничений. Стремление к индивидуальной свободе оборачивается явно выраженным стремлением к самоубийству человечества. Сегодня симптомы кризиса индустриального прогресса и сползания человечества к самоубийству стали очевидными.

Идея свободы в ее специфически «западном» понимании предполагает непрерывную экспансию (великие географические открытия, колониальная экспансия, выход в космос), основанную на прогрессе производительных сил. Если что-то мешает их развитию - будь-то характер общественных отношений, культурные традиции, ментальность и т. п. - оно должно быть отринуто или трансформировано с целью интенсификации развития производительных сил. При этом всякая теория общественного прогресса, в основе которой лежит идея свободы и бесконечного экономического прогресса, молчаливо предполагает наличие неограниченных природных (энергетических, сырьевых и т. д.) возможностей материального производства. Развитие общества, движимое этим ложным постулатом, с неизбежностью ведет к экологическому кризису.

Экологическая катастрофа становится неизбежной, когда в целеполагании над законами объективного мира начинают «господствовать» потребности развития производительных сил. Рост производительности труда вызывает непредсказуемые изменения природной среды. Индийские крестьяне собирали достаточно высокие урожаи, возделывая поля деревянной сохой; возмущённые такой отсталостью английские колонизаторы заставили внедрить отвальный плуг, что привело к катастрофической эрозии лессовых почв и, соответственно, к снижению урожайности.

Нарастающая деградация природной среды под воздействием антропогенных процессов ставит все более жесткие пределы демографической и экономической экспансии человечества. Предлагаемые учеными «нетрадиционные» пути решения экологической проблемы, такие как переориентация земного производства на биотехнологию, вынесение механического и физико-химического производства в космос, в обозримом будущем могут рассматриваться лишь теоретически.

Как с этой точки зрения выглядят перспективы общественного развития? Здесь, естественно, можно предложить лишь «поисковый прогноз». В принципе возможны два варианта развития событий. Один вариант: часть общества, осознавшая необходимость оптимизации потребностей, убеждает остальных и добивается соответствующих целей политическими средствами. Другой вариант: общество все больше «увязает» в «трясине» потребительства, начинаются войны за сырьевые и энергетические ресурсы, природная среда разрушается, в результате чего большинство населения планеты вымирает; оставшиеся в живых приходят к разумной организации общества. Вероятность реализации подобного варианта, мягко говоря, не является нулевой.

А ведь кроме «внешних», экологических, существуют «внутренние» пределы развития общества, связанные с природой человеческих индивидов. Человеческому организму присущи определенные качественные и количественные характеристики. Многие достижения технологического и социального прогресса не «вписываются» в эти характеристики. Следствием являются болезни, эмоциональные стрессы, нервно-психические травмы. Горькая ирония судьбы состоит в том, что, поставив перед собой жизненную задачу обеспечения телесного комфорта посредством материального производства, человек делает не только внешнюю, но и внутреннюю, «собственную», природу заложницей порочных ценностных ориентаций. Между тем именно с этим, сугубо количественным подходом к пониманию развития человека некоторые западные теоретики связывают общественный прогресс. Так, по Р. Арону, о прогрессе общества можно судить в случае количественного прибавления результатов деятельности, способных удовлетворить потребности человека.

Теоретическим самооправданием потребительства служит типично западная идея о том, что удовлетворение материальных потребностей является способом спонтанного развития высших духовных потребностей человека. На этой почве благополучно смыкаются, например, марксистский тезис о том, что, производя материальные блага, человек развивается сам, и постулат «гуманистической психологии» о врожденном характере всех человеческих потребностей, в том числе и высших духовных. В обоих случаях утверждается, что основой развития человека является производство средств удовлетворения биогенных потребностей человека, духовные же потребности либо порождаются этим процессом, либо «проявляются» на его основе, в процессе потребления.

Специфическая динамика потребностей и потребления, выработанная европейской культурой, как раз и стала глубинным источником всеохватывающего кризиса современного общества. Как это ни парадоксально, именно потребительская парадигма жизни делает принципиально невозможным «полное» удовлетворение потребностей физического бытия индивида, ибо совершенствование форм и средств удовлетворения этих потребностей не имеет объективного предела внутри себя и «теоретически» может быть бесконечным. Максимизация потребления, обусловливая гипертрофированный рост объёма и многообразия материальных потребностей, вызывает дальнейшую эскалацию материального производства, а вместе с этим - острейшие не только экологические, но и экзистенциальные проблемы.

Установка на приоритетное обслуживание телесного бытия неизбежно делает индивида рабом материальных, а также первичных духовных, «престижно-статусных» потребностей, выхолащивая его духовные силы. Культивирование этих потребностей и связанного с ними экономического интереса ведёт цивилизацию в исторический тупик, что особенно ярко проявилось в развитии американского общества. Ещё полтора столетия назад А. С. Пушкин писал о тогдашней Америке: «Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую - подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству».

Может быть, в современном американском обществе что-нибудь в этом плане изменилось к лучшему? Скорее наоборот, человеческая жизнь все более подчиняется здесь целям «комфортно-престижного» потребления, в результате чего индивид теряет свою субъективность, становясь объектом рыночных манипуляций (Э. Фромм). На место возвышенного «мыслю - следовательно существую» властно выдвигается вполне приземленное «продаюсь - следовательно существую». Сегодня «среднему» американцу попросту неведомо, что есть еще какие-то ценности, кроме удовольствия, комфорта и престижа, в обслуживании которых и в утверждении своего физического бытия любыми средствами он видит главную жизненную задачу. Попробуйте, например, побудить его к снижению потребления бензина, - это, по словам Э. Мунье, вызовет у него взрыв отча-яния и безумной паники. Он проголосует за любого политика, который пообещает этого не допустить.

Не случайно на Западе очень популярна теория, суть которой представлена в так называемой «пирамиде потребностей», носящей имя американского психолога А. Маслоу. Эта теория утверждает, что новые, более «высокие» потребности, проявляются у человека по мере удовлетворения потребностей низших уровней - материальных, прежде всего, физиологических потребностей. Отсюда вывод: потребляй, - и ты будешь духовно развитым человеком. Западных теоретиков не смущает, что этот потребительский императив не находит ни серьезного теоретического, ни практического обоснования.

«Установка на максимум» в удовлетворении первичных потребностей индивида, «входя в резонанс» с ростом потребительных возможностей общества, приводит к тому, что физиологические нормы удовлетворения биогенных потребностей оказываются превзойденными многократно, складываются разного рода потребительские культы. Итогом является стагнация личностного, духовного развития индивида: общество ставит непреодолимый предел развертыванию и реализации его человеческой сущности.

Такая установка неизбежно прокладывает путь к полному «цивилизованному одичанию», которое, похоже, уже происходит. Ныне, по оценкам западных социологов, 50 % взрослых американцев никогда ничего не читают. Литературоведы же утверждают, что за последние десятилетия по существу исчезла не только американская, но и великая европейская литература. Попытка найти жизненный смысл исключительно (или преимущественно) в удовлетворении первичных потребностей привела западное общество к духовной деградации, которая сегодня (особенно после балканской и иракской войн с наглой демонстрацией «морали томагавков») уже не вызывает сомнения.

Снижение потенций развития нравственности и духовности и постепенная их утрата неизбежно становятся ценой, которую общество «массового потребления» платит за свой ценностный выбор. Складывается парадоксальная ситуация, когда человек, стремясь к осуществлению своей природы и развивая в этом направлении общественные процессы, медленно, но верно изживает... сам себя.

3. Проблема критерия общественного прогресса

Сохраняет ли в сложившейся ситуации какой-то смысл идея прогресса? Мы не сможем ответить на этот вопрос, не поставив развитие техники и экономики, а также и развитие общества в целом, в связь с «человеческим» развитием. От философии требуется осмысление генезиса, тенденций и пу-

451тей преодоления кризиса именно в связи с развитием человека, а не только на основе технико-технологических решений, таких как ресурсосберегающие технологии, замкнутые производственные циклы и т. д.

Проблема пределов технико-экономического прогресса и перевода его в русло развития человека разрабатывалась в прошлом веке теоретиками Римского клуба. Эта проблема, подчеркивал его основатель А. Печчеи, может быть разрешена лишь средствами культуры. Западная цивилизация «не только не желает считаться с реальными возможностями жизнеобеспечения на планете, но и бездумно расточает ее ресурсы, не обеспечивая при этом полного и разумного использования человеческих возможностей».

Общественный прогресс, по-видимому, может быть бесконечным, если теоретическая и практическая установка на количественный рост будет заменена установкой на качественное изменение человека. В центре всех оценок общества и его прогресса должен быть человек и его развитие, понимаемое как развертывание его физических и духовных потенций. Основой этого развития являются потребности, поскольку именно они выступают исходным импульсом активности человека и - в этом смысле - всеобщим основанием человеческого бытия. Поэтому общество тем совершеннее, чем более благоприятны в нем условия удовлетворения и развития человеческих потребностей. С учетом этого может быть обоснован и объективный критерий прогресса.

В литературе высказываются различные суждения относительно взаимосвязи таких понятий, как «сущность» и «критерий». По-видимому, справедливо утверждение, что не всякий сущностный признак может претендовать на роль критерия. Этот признак в то же время должен быть и достаточно определенным, наглядным, операциональным. Критерий есть не что иное, как наиболее характерный и «измеримый» признак, на основании которого можно судить о сущности. Такой критерий как раз и может быть выработан в рамках теории человеческих потребностей.

Рассмотренные выше проявления многоаспектного кризиса «техногенной» цивилизации, по оценкам ряда западных глобалистов (Р. Атфилд, Х. Ролстон, У. Сперри, В. Хесле, Р. Хиггинс), являются следствиями ориентации на неадекватные жизненные ценности, которые в свою очередь детерминированы сложившейся в современном обществе ущербной системой индивидуальных потребностей. Поэтому формирование психологически и экологически приемлемых потребностей предстает ныне как новый этап их эволюции и как индикатор социального прогресса. Благодаря работам А. Печчеи, Д. Медоуза, Э. фон Вайцзеккера, Н. Н. Моисеева и некоторых других западных и отечественных мыслителей идеи рационального регулирования динамики потребностей и потребления становятся все более популярными. На конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро (1992 г.) в докладе Г.-Х. Брундтланд категория «потребности» была названа ключевой исходной категорией концепции устойчивого развития общества.

В основе представлений, способных выступить основанием теории общественного прогресса, находится объективность человеческих потребностей и иерархичность их системы. Эта система обусловлена биологической, психологической, социальной организацией индивида и не зависит от его сознания. Это - функциональный инвариант: каждый должен удовлетворять потребности, объективно присущие его организму. Кто-то предпочитает смирновскую водку фруктовому соку, но это не значит, что она полезнее для организма. Можно произвести медико-биологическую экспертизу и убедиться: он так устроен, что сок для него полезнее. Подобная оценка выявляет объективную ценность предмета для определенного субъекта. Оптимизация потребностей предстает в этом свете как существенный признак общественного прогресса, если мы исходим из того, что она определяется социальными условиями.

Выше говорилось, что прогресс производительных сил до сих пор осуществлялся за счет ограничения уровня удовлетворения потребностей целых общественных классов, порождая антагонистические противоречия в обществе. Создание технико-экономических условий для оптимального удовлетворения индивидуальных потребностей всей массы населения порождает объективные предпосылки перехода к новому этапу общественного развития, где оно утрачивает антагонистически противоречивый характер. С достижением обществом этого «критического» рубежа индустриальной зрелости возникают общественные условия для осуществления социального равенства, коренным образом отличающегося от первобытного. Социальное равенство становится равенством общественных возможностей развития личности и прежде всего - удовлетворения и развития ее потребностей. Такое равенство - показатель прогрессивности общества.

Однако помимо технико-экономических и социальных предпосылок развития человека оптимизация потребностей требует выработки также и новых ценностных ориентаций индивидов и общества в целом. Дело в том, что индивид, в отличие от животного, может свободно ранжировать свои потребности в процессе их удовлетворения, и нередко понимаемое определенным образом «качество жизни» предпочитается самой жизни, - человек скорее погибнет, нежели откажется от своих потребностей, приобретенных им в процессе личностного развития. Несомненно, что способ такого ранжирования является функцией культуры как социального феномена: для каждого общества типичны свои способы ранжирования потребностей, и в той мере, в какой преобладающий способ этого ранжирования обеспечивает развитие личности, он тоже выступает показателем прогрессивности общества.

Нередко среди философствующих публицистов, ученых и даже профессиональных философов раздаются голоса, что общество не может и не должно брать на себя задачу формирования личностных качеств человека, чтобы не нанести ущерб человеческой природе. По этому поводу можно сказать лишь, что независимо от сознательных намерений общество веками и даже тысячелетиями формирует эти качества. Чем же оно повредит человеку, если осознает свои возможности в этом отношении и будет целенаправленно создавать условия, наиболее благоприятные для человеческого развития, вместо того чтобы убивать человеческое в человеке, как это происходит (тоже тысячелетиями) в силу «проклятого невежества» и неумения понять, что именно нужно человеку для его физического и психического здоровья, а то и по корыстному намерению тех, кто преследует интересы, несовместимые с подлинным гуманизмом?

Общество, сознательно изменяя содержание деятельности своих членов и социальные формы ее осуществления, может эффективно влиять на динамику их потребностей. Вопрос заключается лишь в том, содействует ли это влияние оптимизации потребностей индивидов. Именно возрастание способности общества содействовать развитию и оптимизации системы индивидуальных потребностей можно рассматривать как важнейший объективный критерий общественного прогресса. Поэтому проблема такого критерия тесно смыкается с вопросом о критериях оптимизации потребностей индивидов.

Общество является тем более развитым и прогрессивным, чем точнее потребности его членов соответствуют критериям рациональности и разумности. Латинское ratio в переводе на русский язык есть разум, но, если учесть философскую традицию, связывающую разум с идеей, с оценкой действительности с точки зрения ее совершенства, позволяющей «схватить» жизнь в ее полноте и целостности (И. Кант, Г. Гегель), а рациональность - с ограниченной целесообразностью (М. Вебер), то «рациональность» и «разумность» представляются нетождественными: они различаются в смысловых оттенках. «Рационально» то, что целесообразно; «разумное» может иметь тот же смысл, но может обозначать соответствие тем или иным идеалам.

Развитие материальных и духовных потребностей в силу особенностей их генезиса и динамики не может подвергаться рационализации на основании одного и того же критерия. Рационализации как разумному ограничению подлежит рост материальных потребностей, в то время как развитие духовных потребностей обладает такими достоинствами, как безграничность и универсальность. Каждая духовная потребность в отдельности тоже, естественно, возрастает по мере ее удовлетворения, но мера роста духовных потребностей представляется неопределенной (по- видимому, они все могут возрастать безгранично) и не подлежащей специальному регулированию.

Таким образом, оценка с точки зрения рациональности приложима лишь к фундаментальным потребностям, удовлетворяемым продуктами материального производства. Каждая из них имеет как оптимальную меру своего удовлетворения, так и отчетливые пределы насыщения. Относительно первичных (биогенных) потребностей индивида вопрос об их рациональности решается достаточно просто: их удовлетворение, как и их динамика должны сообразовываться с нормами, обусловленными структурой организма и условиями его существования. Надо, к примеру, чтобы удовлетворение пищевой потребности соответствовало научно обоснованным медицинским нормам, - тогда оно будет способствовать сохранению жизни и здоровья индивида. Это относится ко всем потребностям вещественно-энергетического взаимодействия индивида с окружающей средой - в пище, тепло-, газо- и водообмене, физическом движении, отдыхе, сне, физической безопасности, т. е. сохранении анатомического строения тела, физиологических функций органов и организма в целом.

Однако проблема рационализации материальных потребностей осложняется тем, что в современном «цивилизованном» обществе материальное потребление характеризуется избыточным разнообразием предметов, и это придает ему характер «престижно-статусного» потребления. Удовлетворение одними и теми же предметами и биогенных, и престижно-статусных потребностей стало той «гремучей смесью», которая буквально «взрывает» нашу планету, поскольку такая «смесь» инициирует эскалацию материального производства.

Это обстоятельство требует согласования материального потребления с критериями, которые прямо не связаны с существованием отдельного индивида. Такие критерии вытекают из необходимости сохранения инвариантов в системе «общество - природа». Другими словами, сегодня, как никогда раньше, обострилась необходимость согласования уровней, форм и средств удовлетворения всех фундаментальных, т. е. биогенных и престижно-статусных, потребностей с экологическим критерием.

Отсюда следует, что критерий рациональности потребностей человека является многомерным: он включает в себя соответствие их удовлетворения целям самосохранения и индивида, и общества, и человечества. При этом общие потребности выживания человечества превалируют над потребностями индивида, и соответствие удовлетворения и роста потребностей индивида этим потребностям является - в указанном смысле - высшим критерием их рациональности. Так, «в идеале» любой акт удовлетворения потребностей материальными средствами должен быть подвергнут экологической «экспертизе».

Рационализация потребностей выступает важнейшей предпосылкой их оптимизации, однако последняя представляет собой движение к разумным потребностям. Понятие «разумность» по отношению к потребностям включает в себя аксиологический аспект, которого лишено понятие «рациональность». Все критерии рациональности характеризуют лишь количественную меру, объем, рост удовлетворяемых потребностей, их соответствие тем или иным ситуативным пределам и ограниченным, «частным» целям индивида, общества, человечества. В отличие от этого, развитие потребностей всегда есть не что иное, как переструктурирование их системы и включение в нее потребностей более высоких уровней. Если рациональность выступает как характеристика отдельной потребности, то разумность - это признак целостной системы потребностей.

Понятие разумности, выражая оценку достигнутого уровня развития системы потребностей субъекта, в то же время обозначает факт безграничности структурного усложнения (универсализации) этой системы. Разумность потребностей - это их интегративное качество, соответствие их системы идеалам собственно человеческого, личностного развития. Здесь системообразующим фактором и принципом оптимизации системы потребностей выступает такой аксиологический феномен, как соответствие ее высшим духовным ценностям.

Как известно, гуманистическая философия выдвинула идеал духовно развитой личности, способной к социальному творчеству. А это значит, что разумна такая система потребностей человека, которая заключает в себе потенциал безграничного и всестороннего развития личности. Следовательно, наиболее общим, «системным» признаком разумности потребностей личности выступает мера структурного «богатства» и функционального многообразия их системы, а наиболее адекватным понятием для характеристики «подлинно» разумных потребностей является понятие «универсальность». Именно ограниченные и универсальные потребности соотносятся как неразумные и разумные. Универсальность потребностей - это мера их разумности, их «человекотворческое» качество, их гуманистический потенциал.

Концепция иерархичности потребностей позволяет утверждать, что «ядро» всей системы разумных потребностей человека составляет потребность в творческом труде. Потребность в творческом труде - это вершина «пирамиды» человеческих потребностей, самый мощный двигатель всестороннего развития человеческой природы. Именно такая «вершинность» духовно-творческих потребностей делает их высшим критерием разумности потребностей субъекта.

Из сказанного следует, что судить о прогрессивности того или иного общества можно лишь по такому показателю, как степень распространения в этом обществе высших духовных потребностей и прежде всего - потребностей в творческой деятельности. Общество развивается по пути прогресса, если оно создаёт все более благоприятные условия для оптимизации потребностей индивидов, для формирования у них системы разумных потребностей, для все большей универсализации этой системы вплоть до появления потребности в творчестве.

Мы уже видели, что такие потребности «противопоказаны» обществу, в котором человек служит производству прибыли и «вещному» потреблению. Здесь существует невидимый барьер на пути развития сущностных сил человека - интересов, способностей и потребностей, - поскольку доминируют производительность, «серийность», стереотипное тиражирование вещей. Общество подобного типа функционирует в «автоматическом» режиме расширенного воспроизводства одних и тех же потребностей по схеме «потребности - производство - удовлетворение и воспроизводство потребностей».

Развитие общества подчиняется возвышению потребностей личности в том случае, когда труд становится мерой достоинства человека, а деятельность, насыщенная творческим содержанием, входит в число общественных приоритетов и выступает оптимальным способом самоутверждения индивида. Само устройство социума, система воспитания личности и стимулирования труда должны побуждать людей к творческому самовыражению, а тем самым и к самосозиданию, к развитию собственной человеческой сущности. Тогда самоутверждение личности становится результатом ее самореализации, объективирования ее сущности и внутренних потенций. В таком обществе начинает интенсивно «работать» социальный механизм развития способностей и потребностей личности: общество функционирует по схеме «потребности - производство - удовлетворение и возвышение потребностей».

Именно такое общество развивается по пути прогресса, ибо его развитие соответствует критерию оптимизации потребностей. Что же касается уровня развития производительных сил, то это, конечно, не критерий прогресса, но характеристика потенциала прогрессивного развития; так же, как мощность мотора - показатель потенциальной скороходности автомобиля. Общество может быть более прогрессивным и при относительно низком уровне развития производительных сил.

4. Социальный идеал как фактор общественного прогресса

Ключевой вопрос движения общества в прогрессивном направлении - это вопрос о том, как ему сориентировать свое движение, к какой цели стремиться. Ответ на этот вопрос предполагает обоснование и развертывание концепции социального идеала.

Известно, что устойчивость любой целостной системы обусловлена мерой обращенности ее в будущее, способностью предвидеть внешние воздействия. Поэтому и такая форма предвидения, как идеал - вовсе не фетиш, а способ наиболее эффективного выживания общества в условиях изменяющейся природной и социальной среды. В нем аккумулирован и обращен в будущее исторический опыт взаимодействия с окружающей средой. Это форма целенаправленного конструирования будущего. По этой же причине формирование идеалов выступает как одна из главных задач образования: ее решение смещает акценты развития общества от прошлого к настоящему в направлении будущего, что особенно важно для человека, готовящегося к самостоятельной жизни.

В подобном понимании выработка идеала созвучна идеям становления ноосферы, поскольку здесь тоже речь идет об опережении действительности разумом, о предвидении путей выживания человечества. Выработка идеала есть способ существенного уменьшения неопределенности будущего, ибо она позволяет выбрать из прогнозируемых реальных возможностей то, что представляется наиболее желаемым.

С учётом этого становится понятным, почему идеал является своеобразным стержнем общественной идеологии. Он опирается на ценности, удерживающие социум на некоторой линии развития, противодействуя дестабилизирующим эффектам. Ценности выступают средствами самодетерминации общественного развития, осуществляемого путем связи поколений. Системы ценностей формируют «стратегему действий», социальные коды, опирающиеся на историческую память народа, и образуют поле предрасположений, пространство диспозиций, в котором и вызревает социальный идеал. Его выработка представляет собой важное звено социальной самоорганизации, поскольку в нем выражается устойчивая ценностно-мотивационная ориентация общества, в которую без ущерба для его жизнестойкости встраивается та или иная инновация.

Идеал выступает в роли аттрактора - «притягивающей» различные формы активности устойчивой траектории развития социальной системы. Структура-аттрактор задается определенными граничными условиями - внешними и внутренними запретами, определяемыми историей системы, которые выступают, в частности, в форме культурных традиций. Попадая в «конус притяжения» аттрактора, система вырабатывает представление о будущем, исходя из этих граничных условий, и таким образом «идеально» детерминирует себя. Благодаря этому она сохраняет себя в состоянии неустойчивости, когда любое изменение, в том числе случайное, может стать фактором ее изменения в направлении деградации. Идеал - фактор устойчивости в неустойчивом состоянии. Вне «притяжения» такого аттрактора система становится чувствительной к малейшим внутренним и внешним воздействиям и «рискует» потерять устойчивость функционирования.

Нас сегодня пытаются убедить, что идеалы никому не нужны, что это пережиток «коммунистического прошлого». Утверждают, что всякий идеал утопичен, ибо его невозможно реализовать. Мы, дескать, все время жили вредными утопиями, поэтому и остались у разбитого корыта, а надо просто жить, удовлетворять свои потребности, переживать связанные с этим удовольствия. В пример приводят современного западного человека, который не строит утопии, не стремится ни к каким идеалам, довольствуясь приличным заработком и благоустроенным жилищем, удовлетворяя все свои «необходимые» потребности, и... вполне счастлив.

Несомненно, что кто-то может чувствовать себя счастливым и без всяких идеалов. Вопрос только в том, каков масштаб этого счастья. Когда- то Д.-С. Милль говорил, что Сократ все время был недоволен собой; а вот свинья, наевшись, укладывается в лужу и, по-видимому, «счастлива». Но человек, поступающий подобным образом, т. е. ограничивающийся удовлетворением первичных потребностей, попросту не может претендовать на статус человека, поскольку он предстаёт здесь животноподобным существом, не «вписывающимся» в поле культуры. Это и есть тот единственный случай, когда он обходится без утопий.

Подобное суждение касается, конечно, отдельного индивида. Но ещё более проблематичным представляется подлинно прогрессивное развитие общества, если оно, это общество, не выстраивает в своём сознании представлений о том, каким является желаемый образ будущего.

Утопия, по современным представлениям, - форма осмысления будущего, равноценная социальному идеалу. То и другое есть не что иное, как образ желаемого состояния общества, которое (состояние) отсутствует сегодня и, возможно, «в чистом виде» вообще недостижимо. Но ценность этого образа состоит не в том, существует ли его прототип в реальности или не существует, достижимо такое состояние или недостижимо. Она определяется тем, что идеал служит ориентиром, «маяком», направляющим усилия членов общества. Благодаря этим усилиям общество в той или иной мере приближается к идеальному состоянию.

И хотя «утопия», по определению, есть то, чего нет, мы уже вторую тысячу лет живём «от утопии к утопии», и тем самым обретаем смысл своего существования. Запад же именно потому обессмыслил своё существование, что он не приемлет утопий, сосредоточивая все помыслы на повседневной реальности. Не выдвигая социальный идеал, не строя утопию, мы никогда не приблизимся к желаемому состоянию общества.

Объективная историческая значимость любого идеала состоит в том, что он, хотя и не содержит в себе «точную» меру тех или иных ценностей, вместе с тем создает ценностный ориентир, который «фокусирует» все реальные действия субъекта. И во всех случаях, когда речь идет о соответствии идеалу, то имеется в виду не просто соизмерение наличных условий жизни с некоторым «эталоном», а выявление «нацеленности» их движения, выявление тенденции. В таком понимании идеал выступает основой духовной жизни человека. Нет идеала - значит нет и духовности как таковой, ибо нет свободного действия, подчиненного не сиюминутной необходимости, а сознательно выработанной и внутренне «принятой», т. е. вышедшей на уровень душевного порыва, жизненной цели.

У американского футуролога Г. Кана неким «приземленным» аналогом идеала выступает «самооправдывающееся предсказание»: если какая- то возможность общественного развития выдвигается нами в качестве наиболее предпочтительной, то из всех имеющихся многообразных возможностей реализуется именно она, а не какая-либо иная. Поэтому дело обстоит совсем не так, что история идет своим чередом, независимо от наших желаний и устремлений. Мы придем именно к тому состоянию общества, к которому будем стремиться. Наше будущее существенно определяется тем, каким мы его сегодня представляем. Иными словами, будущее - это то, что мы в настоящем делаем своим идеалом.

Отсюда следует, что выработка идеала не тождественна научному прогнозированию будущего. Прогнозирование в собственном смысле слова представляет собой экстраполяцию тенденции развития, задаваемой линией развития от прошлого к будущему. Прогноз «поискового» типа опирается на знание объективных закономерностей развития общества. Известно, однако, что законы уже в силу их многообразия не предопределяют ход исторических событий. Человек своей деятельностью может целенаправленно или в силу неосознанной установки создавать условия действия тех законов, из которых вытекает именно желаемое будущее. Стихийное действие объективных социальных законов, скорее всего, не приведет к такому результату.

Здесь полезным может быть сравнение идеала с так называемым «нормативным» прогнозом, при котором образ будущего результата задается заранее в качестве «норматива», и под него «подверстываются» действия, необходимые для достижения заданного результата. По отношению к обществу в целом в его перспективном развитии такой «норматив» и есть не что иное, как идеал. Но отсюда хорошо видно, что подобный прогноз «нормативно-идеального» типа не может осуществиться сам по себе: движение к идеалу требует целенаправленной активности народа, возглавляемого сознательным авангардом. Вне такой активности идеал - это не более чем иллюзия духа.

Каким же должен быть наш идеал? Многим сегодня импонирует идеология либерализма, идеология социального неравенства и индивидуализма, ибо они, дескать, соответствуют «человеческой природе», а поэтому являются «реальными». Поэтому они и должны быть признаны высшими ценностями, а западная цивилизация - единственно верным ориентиром развития, прообразом, идеалом.

Из сказанного ранее о зависимости будущего системы от закодированного в тех или иных структурах опыта ее прошлых взаимодействий с окружающей средой, следует, что идеал не рождается на «пустом месте» и не может быть выдумкой досужих теоретиков. Во всяком случае, такой идеал, который может увлечь миллионные массы. Этот идеал есть своеобразный вывод из всей суммы исторического опыта, накопленного той или иной цивилизацией и конденсированного в ее культуре. Если действительность подлежит оценке с точки зрения ее соответствия идеалу, образцу, то так же верно и то, что идеал укоренен в настоящем и прошлом.