Гендерные стереотипы в политической сфере современного российского общества: социологический анализ

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Актуальность социологического анализа проблемы гендерных стереотипов в современном российском обществе имеет научное и социальное измерения.

Ее академическая значимость связана с необходимостью исследования факторов социального неравенства, одним из которых выступают социальные стереотипы. Другая актуальная для социологии проблема - анализ природы власти, ее ресурсов, способов ее легитимации и делегитимации. Наконец, недостаточно исследованными в современной социологии являются вопросы о природе и функциях гендерных стереотипов, о роли экономического, политического, социокультурного дискурса в поддержании и корректировке гендерных стереотипов, о влиянии этих дискурсов на гендерный порядок современного российского общества.

В социальном плане актуальность проблемы связана с необходимостью изучения тех ресурсов власти, которые не предполагают открытого насилия, но, тем не менее, выступают эффективным способом социального контроля и инструментом, активно используемым, в частности, в политической борьбе. Социальные стереотипы и являются таким элементом власти.

Выбор гендерных стереотипов в качестве объекта исследования обусловлен, во-первых, тем, что достижение гендерного равенства в обществе невозможно без исследования факторов, определяющих статус женщин и мужчин. Очевидно, что таковыми являются не только экономические или правовые, но и социокультурные факторы (представления, ценности, стереотипы), которые тем более эффективны, что нередко воспринимаются как само собой разумеющиеся. Во-вторых, гендерные стереотипы являются фактором организации социальных отношений не только между мужчинами и женщинами, но и между другими социальными группами и общностями. В-третьих, гендерные стереотипы, вовлекаясь в социальные отношения, постоянно воспроизводят сами себя. Автор избрала предметом исследования роль гендерных стереотипов в политической сфере российского общества по причине особой роли политического дискурса в воспроизводстве гендерных стереотипов, в формировании национальных моделей мужественности и женственности, в поддержании социального (в том числе гендерного) порядка. Анализ роли гендерных стереотипов в политической сфере общества делает возможным экстраполировать основные выводы исследования на другие сферы общества.

Степень научной разработанности проблемы. Научная литература, в той или иной мере релевантная проблеме, может быть разделена на несколько групп. Во-первых, это работы по теории социальных стереотипов, включая гендерные стереотипы. Во-вторых, это труды по теории пола и гендера, теории власти, которое помогли автору определить методологию исследования. В-третьих, это исследования, посвященные гендерным аспектам политических процессов.

Данные обстоятельства обусловили выбор темы и постановку цели и задач исследования.

Цель диссертационного исследования состоит в социологическом анализе гендерных стереотипов на материале политической сферы современного российского общества.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих исследовательских задач:

1. Провести критический анализ и типологизировать основные теоретико-методологические подходы к исследованию социальных стереотипов в отечественном и зарубежном социальном знании.

2. Выявить причины превращения гендерных стереотипов в фактор организации социальных отношений.

3. Изучить свойства и содержание гендерных стереотипов, проанализировать влияние на их содержание статусных характеристик мужчин и женщин - объектов стереотипизации.

4. Исследовать социальные функции гендерных стереотипов.

5. Исследовать влияние гендерных стереотипов на оценку россиянами акторов политического процесса и на их представления о роли мужчин и женщин в политической сфере общества.

6. Выявить специфику включения мужского и женского стереотипа в политическую прессу.

7. Проверить валидность методического инструментария и достоверности выводов исследования, полученных на социокультурном материале российского общества, на материале другого общества (американского).

Объектом исследования являются гендерные стереотипы как социально разделяемые представления о качествах, социальных ролях мужчин и женщин.

Предметом исследования выступают гендерные стереотипы в политической сфере современного российского общества.

1. Гендерные стереотипы как ресурс власти: теоретико-методологический анализ

Посвящена социологическому анализу гендерной стереотипизации. В ней исследуются содержание, свойства и функции гендерных стереотипов, анализируется, каким образом гендерные стереотипы оказывают влияние на гендерный порядок и социальные отношения в целом, как они включаются в политическую сферу.

Социальные стереотипы: основные методологические подходы исследования.

Предлагается критический анализ современных теорий стереотипов. Автор предлагает свести все многообразие интерпретаций к нескольким парадигмам, которые, во-первых, по-разному отвечают на вопрос о степени социальной обусловленности стереотипов, во-вторых, предлагают различное понимание их функций.

Что касается первого вопроса, то автором предложено выделять социокультурный и индивидуальный подходы. Сторонники социокультурного подхода (Д. Кац, П. Брэйли, Г. Тэджфел, А. Игли и др.) полагают, что на поддержание и воспроизводство стереотипов решающее воздействие оказывает культура как своеобразный резервуар норм и представлений, групповой опыт. Сторонники индивидуального подхода: Т. Адорно и его коллеги, Дж. Дивайн, Дж. Доллард и др., А.В. Меренков подчеркивают, что характер стереотипизации определяется персональными факторами. Психическим состоянием личности, спецификой ее социализации, разной степенью контроля над личностью извне.

В зависимости от понимания основных функций стереотипов предлагается различать когнитивные и социологические подходы. Когнитивный подход (Г. Олпорт, «ранний» Г. Тэджфел, П. Оукс, Д. Шнайдер и др.) делает акцент на механизмах восприятия, усвоения и интерпретации человеком информации как важнейших факторах стереотипизации. Добавляя к термину «стереотип» предикат «социальный», социологи тем самым подчеркивают воздействие социальных факторов на производство, содержание и трансляцию стереотипов. Среди представителей социологических подходов отметим «позднего» Г. Тэджфела, М. Шериф, Дж. Тернера. Сближению когнитивных и социальных подходов способствовала появившаяся в последнее время тенденция рассматривать когнитивные процессы в тесной связи с проблемой власти: производство, организация и потребление знания неотделимо от производства неравенства. В качестве процесса установления отношений власти и подчинения стереотипизация понимается в рамках теории дискурса (Э. Саид, Х. Баба, М. Пикеринг). Такое понимание стереотипизации, которое разделяет и автор диссертации, является оптимальным для социологического анализа роли гендерных стереотипов в политике.

Свойства гендерных стереотипов.

Рассматриваются определения ключевого понятия диссертации, характеризуются свойства стереотипов мужчины и женщины.

Автор понимает гендер как множество социальных отношений, вытекающих из деления человечества на две группы, мужчин и женщин. В основе анализа автором гендерных стереотипов - выделение таких свойств пола, как референтность, контекстуальность, гетерогенность и потестарность (роль в отношениях власти/подчинения). Референтность пола означает взаимозависимость маскулинности и фемининности, которые интерпретируются в культуре как противоположности. Они не просто поляризируются, но и иерархизируются; для социальных отношений между мужчинами и женщинами характерно привилегированное положение первых (потестарность пола). Гетерогенность пола предполагает существование различных типов как маскулинности, так и фемининности; содержание этих понятий зависит от статусных характеристик индивида или группы (например, класса, расы, этничности, сексуальной ориентации). Наконец, содержание маскулинности и фемининности не является неизменным; оно зависят от социальных и исторических условий (контекстуальность пола).

Если под социальным стереотипом понимают восприятие кого-либо в категориях группового членства, то гендерные стереотипы в самом общем смысле определяют как социально разделяемые представления о личностных качествах и поведенческих моделях мужчин и женщин, а также о гендерной специфике социальных ролей.

В диссертации выделены и проанализированы основные свойства гендерных стереотипов. Прежде всего, они отличаются эмоционально-оценочным характером. Аутостереотипы (стереотипы Своих) получают преимущественно позитивную оценку, а гетеростереотипы (стереотипы Чужих) - негативную. Определяемое как мужское помещается в центр и рассматривается в качестве позитивного и доминирующего; определяемое как женское - в качестве негативного и периферийного, что позволяет ставить вопрос об андроцентризме культуры. Вместе с тем, как подчеркивает автор, образ Чужого амбивалентен: он может содержать не только негативную, но и позитивную оценку. Скажем, отличия женских когнитивных способностей от мужских могут расцениваться и как недостаток (женская нелогичность), и как достоинство (женская интуиция). При этом не только негативное, но и позитивное отличие от маскулинной нормы может выступать фактором дискриминации. (П. Глик и С. Фиске назвали это амбивалентным сексизмом). Далее, гендерные стереотипы схематичны; при этом имеет место гомогенизация Чужих: они репрезентируются как нечто однородное. Затем, стереотипные представления о мужчинах и женщинах разделяемы внутри стереотипизирующей группы. Наконец, гендерные стереотипы устойчивы (и этим свойством они отличаются от социальных настроений). Вместе с тем они содержат и элемент изменчивости, эволюционируя вместе с изменением прочих социальных представлений и норм, корректируясь в зависимости от социального контекста (статуса субъекта и объекта стереотипизации, характеристики межгрупповых отношений и др.).

Содержание гендерных стереотипов.

Рассматриваются основные черты, образующие содержание стереотипов мужчины и женщины, анализируется влияние на него различных статусных позиций индивида, а также стереотипных представлений об этнических, возрастных и иных социальных группах.

Гендерно маркированные качества принято делить на две группы (И. Броверман и ее коллеги; Т. Парсонс): качества действия и активности (агентивные или инструментальные) обозначают как «мужские»; качества межличностного общения (экспрессивные) как «женские». При этом инструментальность/ компетентность и экспрессивность/ теплота составляют ядро не только стереотипов мужчин и женщин, но и стереотипов других групп, находящихся в отношениях социальной иерархии. По мнению И.С. Клециной, в стереотипных образах мужчин и женщин присутствуют: 1) качества, характеризующие когнитивную и эмоциональную сферы человека; 2) качества, связанные с процессами деятельности и межличностного взаимодействия; 3) качества, определяющие круг социальных ролей.

Содержание гендерных стереотипов достаточно пластично; оно корректируется при появлении дополнительной информации о статусных позициях индивидов: этнические, возрастные, профессиональные стереотипы оказывают влияние на восприятие мужчин и женщин. В результате подчеркивания двух статусов (например, русская бабушка) в стереотипе образуется особое содержание, которое частично совпадает и с тем, и с другим; кроме того, добавляются новые значения. Данные анкетного опроса, проведенного автором, подтвердили верность этого предположения. Установлено, что представления о мужчинах и женщинах достаточно традиционны (например, силу приписали мужчинам 85,8 % респондентов, женщинам - лишь 2,3 %; слабость ассоциировали с женщинами 59,4 % респондентов, с мужчинами - лишь 6,3 %). Однако стереотипы русских мужчин и русских женщин, разделяемые респондентами, оказались другими. Образ русской женщины, безусловно, позитивен; он включает в себя как стереотипно женские черты, так и маркеры ума (29,4 %), силы (21,6 %), независимости (20,1 %); при этом респонденты практически не наделяли русскую женщину слабостью и пассивностью. Показатели «мужских» маркеров - сила и ум (27,2 % и 23,1 %) - были сравнимы с величиной этих показателей у женщин (соответственно 21,6 % и 29,4 %). Несоответствие стереотипному образу мужчин обнаруживает себя также в приписывании русским мужчинам безынициативности (23,3 %), зависимости от женщины (22,1 %), отзывчивости (21,3 %).

По сравнению с данными, полученными автором в ее исследованиях ранее (2002), этот образ русского мужчины включает в себя значительно больше характеристик, составляющих стереотип мужчин (инструментальных качеств). Подобная динамика объясняется как объективными изменениями в положении соотечественников за последние годы (обретение большей экономической самостоятельности и социальной независимости). Так и политиками идентичности (ремаскулинизация национальной идентичности, связанная, в том числе, и с определенной демаскулинизацией Запада). Другое исследование автора (2006) показало, что американские женщины воспринимались в меньшей степени женственными по сравнению с русскими, а русские мужчины получали более высокие оценки по позициям маскулинности, чем американцы. Таким образом, подтверждено, что содержание генедрных стереотипов, которое кажется неизменным, находится под влиянием социального контекста.

Функции гендерных стереотипов.

Автор анализирует основные функции гендерных стереотипов, делая акцент на их роли в организации социальных отношений. Предлагается разделить функции стереотипов на две группы: психологические и социальные. К числу первых отнесены когнитивная функция, состоящая в упрощении и систематизации знания, получаемого индивидом, и ценностно-защитная, связанная с созданием и поддержанием ценностей индивида и группы.

К социальным функциям, направленным на поддержание социального порядка, отнесены:

- функция социального контроля. Гендерные стереотипы, являясь социально разделяемыми представлениями, неизбежно приобретают нормативность, выступая элементом внутреннего социального контроля, поддерживая социально приемлемые образцы поведения. Гендерные стереотипы включаются и в санкции, составляющие сущность контроля внешнего, в большинстве случаев неформальные: как позитивные, так и негативные (например, оценки «он - настоящий мужчина», «она по-матерински заботлива»);

- социализационная функция, состоящая в передаче значений содержания гендерных стереотипов, в обучении нормам взаимоотношений полов, содержащихся в накопленном обществом социальном опыте;

- интеграционная функция, заключающаяся в обеспечении интеграции социальной общности. Стереотипы становятся объединяющим, гомогенизирующим фактором, обусловливающим консолидацию не только различных социальных групп, но и общества в целом. Способность стереотипов быть средством проведения символических границ между Своими и Чужими также позволяет рассматривать их в контексте процессов социальной интеграции. При проведении этих границ определяется, кто является Своим, какими характеристиками Свои обладают, а также кем и какими Свои не являются. В случае гендерных стереотипов Чужие наделяются гендерными характеристиками, отличными от тех, которые приписываются Своим. Таким образом, необходимо принимать во внимание, что выполнение стереотипами интегрирующей функции в одном отношении означает выполнение ими дезинтегрирующей функции в другом. При этом, подчеркивает автор, стереотипы проводят не только внешние границы группы, но и внутренние: те, кто в недостаточной степени соответствуют аутостереотипу, становятся внутренними Чужими. Уровень соответствия эталону - в том числе, в его гендерном измерении - становится фактором иерархизации, поэтому за выгодную интерпретацию этого эталона идет соперничество.

Кроме того, автором предложено выделить:

- функцию поддержания власти, гендерные стереотипы и власть. Подчеркивается, что значимость стереотипов в политической сфере связана, прежде всего, с тем, что власть осуществляется не только через физическое насилие, но и через ценности и нормы. Социальные стереотипы, принимая участие в производстве значений и ценностей, вовлекаясь в создание определенной картины мира и в легитимацию власти, выступают ресурсом власти.

Роль гендерных стереотипов в поддержании социальной иерархии становится понятной, если рассматривать стереотипизацию в качестве части дискурсивных практик, то есть практик производства значений, а стереотипы -- как элемент дискурса и репрезентаций. Под репрезентацией понимают представление кого-либо или чего-либо с определенной точки зрения. Будучи пластичными и гибкими, репрезентации включают в себя общепринятые устойчивые коды, использование которых облегчает восприятие; к числу таких кодов относятся стереотипы. Дискурс понимается как система репрезентаций. Автор разделяет точку зрения С. Холла, что каждая дискурсивная практика имеет социальное измерение, и наоборот, все социальные практики дискурсивны. Различные группы постоянно борются за удобную для себя интерпретацию тех или иных социальных явлений (например, содержание понятий мужественности и женственности).

Репрезентация - это всегда интерпретация, содержащая оценку. Субъект репрезентаций обладает привилегией представлять Другого, объект стереотипизации, с определенной точки зрения. Подобная объективация отчетливо проявляется в случае гендерных стереотипов. Будучи Другим в андроцентрической культуре, женщины превращаются в объект взгляда мужчин. Воспринимая себя с точки зрения общепринятой социально сконструированной фемининности и находясь потому в постоянной символической зависимости (Дж. Бергер, П. Бурдье).

Стереотипы, являясь элементом дискурса, принимают участие в установлении гендерного порядка общества наряду с биологическими различиями между мужчинами и женщинами и институциональными факторами, обусловленными различиями, связанными с социальными структурами.

Основная причина вовлечения гендерных стереотипов в социально-политические отношения заключается в возможности иерархизировать с их помощью социальные субъекты. В качестве мужественных или женственных характеризуются не только индивиды, но и весь спектр социальных акторов и явлений - будь то нации, социальные слои и классы, революции, войны. Социальные акторы, охарактеризованные при помощи гендерных маркеров, принимают на себя весь набор ценностных атрибуций, связанных с мужественностью или женственностью.

Как культурные традиции, так и социальные отношения обусловливают отождествление власти с маскулинностью, а подчинение - с фемининностью: атрибуты власти - сила, разум, воля, ответственность, активность, контроль. Справедливость - во многом представляют собой также атрибуты маскулинности, между тем как атрибуты фемининности - пассивность, эмоциональность, пристрастность, внушаемость, слабость, нерешительность - соотносятся с подчинением. Поэтому гендерная асимметрия власти проявляется и в том, что обладание властью удостоверяет мужественность и, в свою очередь, маркер «настоящий мужчина» используется для обоснования претензий на власть. Это помогает поддерживать отношения власти и социальную организацию общества в целом, способствуя легитимации социального неравенства социальных групп мужчин и женщин. Именно данные обстоятельства превращают гендерные стереотипы в эффективный ресурс власти. Гендерные стереотипы становятся востребованными в политической сфере - сфере деятельности, казалось бы, не связанной с проблемами взаимоотношения полов - в силу того, что пол легко идентифицируется индивидом. Стереотипные представления о мужчинах и женщинах соотносятся с его или ее личным опытом; отношения полов воспринимаются как едва ли не самые очевидные, понятные, а потому легитимные. Гендерные стереотипы и политика. Рассматривается вопрос о том, как властная функция стереотипов реализует себя в политической сфере, выявляются основные формы взаимовлияния гендерных стереотипов и политики.

Гендерные стереотипы, будучи составной частью и политической культуры, находятся в тесной взаимосвязи с политикой. Прежде всего, влияние гендерных стереотипов на политику обнаруживает себя в воздействии на политическое поведение женщин и мужчин - как избирателей, так и политиков. Тем самым гендерные стереотипы выступают в целом в качестве фактора культуры, ограничивающего женское представительство во власти.

Гендерные стереотипы влияют и на восприятие мужского и женского лидерства. Если лидерам-мужчинам чаще приписывают компетентность, то женщинам - качества, связанные с экспрессивной сферой (теплота, эмоциональность, отзывчивость). Говоря об общих закономерностях использования гендерных стереотипов в репрезентациях политики, необходимо исходить, прежде всего, из проанализированного выше обстоятельства: власть рассматривается как мужское. Поэтому с помощью стереотипных представлений о мужском и женском имплицитно оценивается обоснованность притязаний политических субъектов на власть.

Гендерные стереотипы включаются в процессы политической мобилизации, которая предполагает апелляцию к гендерной идентичности индивидов. Обращение к избирателям как к мужчинам или как к женщинам становится ресурсом воздействия на их электоральное поведение. При этом важную роль играет мобилизация не только позитивной идентичности как стремления соответствовать определенным социальным эталонам, но и негативной идентичности как стремления отличаться от антиэталонов.

Необходимо принимать во внимание и обратное воздействие политики на гендерные стереотипы. Оно проявляется, в частности, в закреплении тех или иных качеств как мужественных или женственных, в гендерном разделении публичной и приватной сфер, в гендерной асимметрии власти в целом.

2. Гендерные стереотипы избирателей

На материале анкетных опросов анализируется влияние гендерных стереотипов на оценку акторов политического процесса и на представления о роли мужчин и женщин в политической сфере общества.

Гендерные стереотипы в оценках политических партий рассматривается вопрос о вовлечении мужского и женского стереотипов в оценки политических партий. Автором установлено, что основным гендерным фактором, оказывающим влияние на иерархизацию респондентами политических партий, является степень соответствия приписываемых им качеств стереотипу мужчины.

Опрос, в ходе которого респондентам предложили оценить в категориях мужественности / женственности основные партии современной России, выявил устойчивую тенденцию маркировать «Единую Россию» как наиболее мужественную из предложенного списка и «Яблоко» - как наименее мужественную. Фактором, в наибольшей степени дифференцирующим ответы опрошенных, оказались их политические симпатии. Показателен разброс мнений респондентов по отношению к партии «Яблоко». В целом, она феминизировалась в наибольшей степени - «женственной» и «скорее женственной» ее назвали 50,8 % сторонников «Единой России», 60 % сторонников КПРФ, 67,8 % сторонников ЛДПР, 62,5 % сторонников «Справедливой России». И лишь те, кто заявил о близости собственной позиции к позиции «Яблока», оценили степень мужественности данной партии выше, чем других - 69,3 %.

Предположение о том, что респонденты будут приписывать партиям те характеристики, которые соответствуют данным гендерным маркировкам партий, подтвердилось. Так, «Единой России» приписывали такие «мужские» качества, как сила и решительность; соответственно. «Яблоку» приписывали «женские» нерешительность и слабость. При этом гендерные маркировки партий различались в зависимости от политических предпочтений респондентов: например, ни один из сторонников «Яблока» не отметил пассивности своей партии, и лишь немногие - нерешительность и слабость; больше половины опрашиваемых, отметивших среди качеств «Яблока» храбрость, являются сторонниками данной партии.

При проведении зондажного анкетного опроса в городе Вашингтон автор допускала, что американские респонденты, благодаря влиянию норм политической корректности, будут менее подвластны воздействию гендерных стереотипов, чем российские. Однако это предположение не подтвердилось: полученные данные свидетельствуют о том, что тенденции использования гендерных маркеров для характеристики партий, во-первых, и маскулинизации Своих, во-вторых, обнаруживают себя и на материале другой социокультурной среды. «Мужественной» и «скорее мужественной» партией называли Республиканскую партию (РП) соответственно 25,2 % и 37,9 % респондентов, а Демократическую партию (ДП) - 6,8 % и 25,2 %. «Скорее женственной» ДП сочли 33,3 % опрашиваемых, и лишь 2,9 % респондентов назвали «скорее женственной» партию республиканцев. Число тех, кто считал РП и ДП мужественными, было больше среди сторонников этих партий.

Гендерные стереотипы в оценках политиков.

Исследуется роль гендерных стереотипов в оценке политиков и влияние на эти оценки выявленных выше закономерностей.

Автор рассматривает предпочтения респондентов в отношении желательных и нежелательных для политиков качеств и анализирует их связь с гендерными стереотипами. Большинство респондентов, отмечая необходимые для политика качества, определяли их в том же опросе как качества мужские. И, наоборот, те качества, которые избиратели не хотели бы видеть в политиках, принадлежат к стереотипно женским. Самыми желаемыми характеристиками оказались ум (71,4 %), честность (51,4 %), ответственность (51,4 %), решительность (46,9 %), справедливость (42,6 %), активность (39,6 %), самообладание (34,8 %), твердость убеждений (32,8 %), надежность (21,8 %), воля (20,1 %). Большинство из этих характеристик определяются как мужские (в т.ч. и нашими респондентами). «Женские» миролюбие (9 %), тактичность (8,8 %), терпеливость (7 %), доброта и отзывчивость (6,5 %) замыкали список. Среди нежелательных оказались «женские» легкость смены убеждений (60,5 %), пассивность (59,3 %), нерешительность (53,5 %), трусость (52,5 %), слабость (45,5 %), непредсказуемость (37,8 %), внушаемость (30,3 %).

Представления о желательности / нежелательности женского участия варьируются в зависимости от того, о каком именно сегменте политики идет речь. Мужчинам и женщинам приписываются альтернативные сферы компетентности: первые считаются специалистами в экономике, международной политике, армии, тогда как вторые - в вопросах образования, здравоохранения, социальной политики, охраны окружающей среды (исследования К.Ф. Канн на материале США (1996), О.А. Хасбулатовой на материале России (2000)). Данные анкетного опроса, проведенного автором, подтверждают тенденцию различать сферы политической компетентности мужчин и женщин. Первые наделяются большей компетентностью в сфере политики как таковой (73 % респондентов назвали ее «мужским делом», причем 35,7 % - «безусловно, мужским»), внешней политики (соответственно 87,9 % и 59,3 %), армии (96,8 % и 82 %). По позициям «бизнес», «образование», «здравоохранение» лидировал ответ «компетентны и мужчины, и женщины» (соответственно 53 %, 48,6 %, 44 %). Как «женскую» оценили сферу социальной защиты: таких взглядов придерживаются 70,7 % респондентов (в том числе 42,9 % - безусловно), между тем как 23,6 % опрошенных полагали, что компетентность мужчин и женщин в этой сфере одинакова, и только 4,1 % отдали приоритет мужчинам. Иными словами, политика per se маркируется, прежде всего, как мужской вид деятельности; компетентность женщин респонденты готовы признать в социальной сфере - то есть там, где ожидается проявление экспрессивных качеств. Таким образом, подтверждается точка зрения о закреплении приватной сферы преимущественно за женщиной, а публичной -- за мужчиной, что является принципиальным для диссертационного исследования положение.

Этот вывод, казалось бы, может быть оспорен тем фактом, что, согласно данным социологических опросов, степень готовности россиян видеть женщин на самых высоких постах является достаточно высокой (например, опрос ФОМ, август 2006 года). Автор диссертации, основываясь на данных собственного анкетного опроса, приходит к заключению, что, даже допуская возможность проголосовать за женщину-кандидата, россияне считают женское управление менее эффективным, чем мужское, при этом полагая, что степень эффективности такого управления на разных уровнях власти является различной. Так, эффективное управление семьей является, по мнению опрошенных, скорее делом женщин (по пятибалльной шкале она была оценена в 4,6 балла для женщин и в 3,2 баллов для мужчин). В то же время мужчины эффективней, чем женщины, управляют предприятием (4,4 балла для мужчин и 3,4 балла для женщин), городом (соответственно 4,3 и 2,9), страной (соответственно 4,6 и 2,4).

Существенно различалась и степень готовности респондентов поддержать женщин-кандидатов на различных государственных должностях высшего ранга. В роли губернатора женщину были готовы видеть 52,9 % респондентов, премьер-министра -- 40,4 %, главы Государственной Думы - 38,3 % и, наконец, президента -- 21 % респондентов. Другими словами, чем выше в представлении респондентов уровень власти и ответственности, связанные с работой в той или иной должности, тем в меньшей степени они готовы поддержать на этом посту женщину. Автор считает важным тот факт, что даже те респонденты, которые, отвечая на предыдущий вопрос, выражали свою готовность проголосовать за женщину-президента, как правило, оценивали степень эффективности власти женщины в управлении страной на один-два балла ниже, чем эффективность власти мужчины. Показательно, что при ответе на вопрос не было выявлено серьезных различий в оценках в зависимости от уровня образования респондентов.

Гендерная маркировка публичного и приватного проявляет себя и в том, что частная жизнь расценивается респондентами как более важная для политика-женщины. Данные проведенного опроса подтверждают, что отклонение от общепринятого семейного стандарта порицается в отношении женщин больше, чем в отношении мужчин. Факт бездетности политиков был оценен респондентами (по шкале от «-3» до «+3») в «-1,4» балла для женщин и в «-1,1» для мужчин, супружеской неверности - в «-2,3» и «-1,8», наличия нескольких браков за плечами - в «-2» и «- 1,6». Единственная норма частной жизни, нарушение которой политиками-мужчинами порицается больше, чем политиками-женщинами, - нетрадиционная сексуальная ориентация («-2,6» против «-2,4»), но это связано, скорее, с несколько более терпимым отношением в целом в обществе к женскому гомосексуализму. Ожидаемыми оказались различия оценок фактов семейной жизни кандидатов в зависимости от политических предпочтений респондентов. В наибольшей степени порицаются факты отсутствия детей, наличия нескольких браков, супружеской неверности женщины-политика сторонниками коммунистической партии (соответственно «-1,6», «-2,6», «-2,4») и в наименьшей - сторонниками «Яблока» («-1,3», «-2,2», «-1,5»). Заметим, что согласно данным американского пилотажного исследования, более выраженное стремление к поддержанию семейных ценностей демонстрируют сторонники Республиканской партии. Автор подчеркивает и то, что женщины оказались более строгими цензорами в вопросе о соответствии гендерным ролям, чем мужчины.

«Настоящий мужчина» современной российской политики: роль мужского стереотипа в оценке политического лидерства.

Устанавливается, что, во-первых, поскольку предпочтительными качествами политика являются качества «мужские», то те, кто обладает политической властью, характеризуются при помощи «мужских» качеств; во-вторых, давая оценку политикам, респонденты ранжируют их по гендерному признаку в соответствии с принципом ингруппового фаворитизма, воспринимая Своих политиков как более мужественных, чем Чужих.

Анкетный опрос (май 2007 г.) показал, что респонденты не испытали затруднений в ответ на предложение определить «настоящего мужчину» российской политики и обосновать свой выбор: около половины опрашиваемых (44,8 %) назвали В. Путина (всего были упомянуты 17 политиков). Объясняя свой выбор, респонденты называли личностные качества политика, которые, с их точки зрения, характеризуют его как мужчину. Среди характеристик, которые назывались наиболее часто, были преимущественно те, которые входят в стереотип мужчин: ум (16,8 %), решительность (10,5 %), твердость убеждений (10,3 %). Мужественность, мужская сила характера (9,5 %), сила (7,8 %). А также активность, честность, надежность, справедливость, компетентность, лидерские качества, требовательность к себе и подчиненным.

Американские респонденты, чаще всего, упоминая имена Б. Обамы, Дж. Маккейна, Д. Байдена, предлагали достаточно сходные с теми, которые давали россияне.

Другая гипотеза, верифицируемая в ходе исследования, касается ингруппового фаворитизма. Проверяя ее, автор предложила респондентам оценить по пятибалльной шкале степень мужественности десяти известных политиков, среди которых были лидеры государств, главы регионов и политических партий. Основным фактором, дифференцирующим ответы респондентов на этот вопрос, выступили не пол и не возраст, а именно их политические предпочтения: Своим чаще приписывались атрибуты маскулинности, чем Чужим. В целом оценка респондентами мужественности этих политиков различалась от 2,1 балла у Г. Явлинского до 4,3 балла у В. Путина, однако можно наблюдать существенные расхождения мнений респондентов, сочувствующих той или иной партии. Так, у приверженцев ЛДПР наивысший балл получили В. Жириновский и В. Путин (по 4,26), между тем как Г. Зюганов и Г. Явлинский - соответственно 2,78 и 2,43. Аналогичным образом, сторонники «Единой России» не слишком высокого мнения о маскулинности Г. Явлинского и Г. Зюганова, оценивая при этом собственного лидера, В. Путина, по этому критерию очень высоко: большинство из них (71 %) были уверены, что он заслуживает «пятерки». Данная тенденция подтверждается и на американском материале. Приверженцы Республиканской партии оценили мужественность Дж. Маккейна в «4,3» (сторонники Демократической партии в «3,4»), Дж. Буша в «3,6» (ДП в «2,8»), Б. Обамы в «3,7» (ДП в «4,0»).

На основании анализа данных анкетного опроса сделан ряд выводов. Гендерные стереотипы выступают фактором политических предпочтений россиян, что проявляется, во-первых, в том, что стереотипно мужские и стереотипно женские качества оказывают влияние на оценку субъектов политики, в том числе политических партий. При этом представления о мужественности / женственности партий коррелируют с представлениями об их силе / слабости и, как следствие, с убежденностью в том, какое положение они должны занимать в иерархии власти. Андроцентризм политического дискурса проявляется в том, что маскулинное оценивается более позитивно, чем фемининное. Это обусловливает определение власти как мужского; обоснование притязаний на власть предполагает демонстрацию собственной маскулинности. Во-вторых, подтверждается положение об ингрупповом фаворитизме в функционировании гендерных стереотипов: Свои маркируются как мужественные и описываются в терминах с мужскими коннотациями, в то время как Чужие - как женственные и описываются в терминах с женскими коннотациями.

3 Гендерные стереотипы политической прессы

Посвящена анализу использования гендерных стереотипов в репрезентациях политиков в публичном дискурсе. С помощью контент-анализа материалов предвыборной прессы (российские президентские кампании 2004 и 2008 годов) автор показывает, каким образом гендерные стереотипы вовлекаются в репрезентации Своих и Чужих кандидатов, каково содержание гендерных маркеров в имидже политиков, а также какова зависимость использования гендерного дискурса от политических предпочтений издания. Предположение о том, что маскулинность и ее характеристики оцениваются в системе координат власти выше, чем фемининность, находит свое подтверждение не только на уровне избирателей, но и на уровне тех, кто формирует публичный дискурс.

Мужской стереотип в политической борьбе изучается вовлеченность в политическую риторику мужского стереотипа, анализируется его роль в политической борьбе. В диссертации устанавливается, что закономерности маскулинизации и демаскулинизации / феминизации Своих и Чужих в публичном дискурсе в целом совпадают с закономерностями, выявленными в результате опроса мнений респондентов: сторонникам, Своим, приписываются преимущественно стереотипные мужские черты.

Автор выделяет использование позитивного и негативного мужского стереотипа. В оценку политиков позитивный стереотип маскулинности вовлекается, во-первых, при помощи их прямой маркировки как мужчин и оценки их поведения как «мужского». Например, «настоящий мужчина», «настоящий мужик» - этот маркер используется в публичном дискурсе как избирателями, так и профессиональными политиками. Во-вторых, важным способом вовлечения гендерных стереотипов в политический дискурс является косвенная маскулинизация, заключающаяся в приписывании политику черт характера, фактов биографии, внешности и социальных ролей, соответствующих стереотипу мужчины.

Доля персональных характеристик кандидатов, которые входят в содержание мужского стереотипа, в проанализированных изданиях составила около четверти от общего количества упоминаний политиков (25,1 % в 2004 году и 23,3 % в 2008 году). Степень атрибутирования маскулинности зависит от политических предпочтений газеты. В кампании 2004 года в пропрезидентских изданиях атрибуты маскулинности приписывались чаще всего В. Путину. Преобладающими среди них стали активность, наступательные действия (49,4 % от всех атрибутируемых ему «мужских» качеств,), решительность (16,9 %), лидерские качества и стремление к победе (по 15,6 %), уверенность (9,5 %), а также сила, независимость, жесткость, смелость. Кандидат от КПРФ Н. Харитонов характеризовался через призму маскулинных качеств прежде всего в поддерживающих его «Советской России» и «Завтра». Анализ распределения конкретных маркировок маскулинности между кандидатами показал, что больше половины приходилось на В. Путина (63 % всех упоминаний независимости, 58,3 % - силы, 78, 6% - уверенности, 67, 5% - активности, 79, 7% - лидерских способностей, 92,9 % - маркеров победы, 66,7 % - ответственности и воли). Вместе с тем, если на долю В. Путина в группе «пропрезидентских» газет пришлось 83,3 % всех упоминаний такого качества кандидатов, как независимость, то в изданиях «нейтральных» доля составляла уже 57,1 %, а в оппозиционных независимость президенту не атрибутировалась вообще. В период кампании 2008 года Д. Медведев репрезентировался в поддерживающих его изданиях как деятельный и активный, решительный, жесткий, уверенный в себе. В «Советской России» из всех используемых маркеров маскулинности на лидера коммунистов пришлось 84 %. В «Комсомольской правде», поддерживающей Д. Медведева, 72,7 % всех упоминаний «мужских» качеств, приходилось именно на него, в то время как Г. Зюганов с помощью этих маркеров не характеризовался.

Далее автор рассматривает другие типы дискурсивных практик, которые имеют следствием маскулинизацию власти. Одна из них -- это репрезентации военного опыта политиков, что связано с представлениям о неразрывной связи военной сферы маскулинности. Военная компетентность политика выступает одним из аргументов в обосновании его претензий на власть. Особую роль такого рода информация играет в репрезентациях политиков, которые занимают высший государственный пост или претендуют на него. Данные контент-анализа показывают, что упоминание о различных аспектах военной компетентности в 2004 году занимали около трети (34,6 %) от всех маркеров компетентности кандидатов (в 2008 году - 17,3 %). Среди наиболее часто встречающихся маркеров военной компетентности в 2004 году - участие в учениях (27,6 % от общего числа упоминаний, связанных с военной компетентностью), упоминания о появлении кандидатов в военной форме (18 %). Военный опыт кандидата, в том числе умения, связанные с военной техникой (13,3 %), позитивное отношение к армии и военным (12,4 %), солдатский или офицерский опыт кандидатов (11,4 %). В 2008 году список и основные пропорции этих упоминаний были схожими.

Выявленные закономерности в маркировке Своих и Чужих политиков сохранялись и в случае актуализации военного фактора. Так, в 2008 году в «Советской России» все маркеры военной компетентности приходились на Г. Зюганова. Распределение упоминаний о военной компетентности и некомпетентности Д. Медведева в «Московском комсомольце», поддерживающем его, составляло 77,8 % и 11,8 %; в «нейтральном» же издании, «Независимой газете», соотношение было практически равным.

Еще одной дискурсивной практикой является акцентирование в политической риторике мужской (в том числе сексуальной) привлекательности политика. Этот прием активно использовался в 2004 году в репрезентациях В. Путина. Успех политика у женщин репрезентируется в качестве свидетельства его политической состоятельности - и, соответственно, наоборот (например, эксплуатация данных Интернет-опросов, согласно которым В. Путин назывался секс-символом России). Подобные характеристики включаются также в интерпретацию результатов политической борьбы, используясь в механизмах социальной каузальной атрибуции («город невест Иваново», проголосовал за молодого красивого Шойгу»).

Одним из способов подобной эротизации образа политика является характеристика политических процессов с помощью гендерных, семейных и сексуальных метафор, наделяющих акторов мужскими и женскими ролями. Так, маскулинизация политического лидера в политическом дискурсе нередко осуществляется с помощью метафоры иерогамии, священного брака Правителя и его народа / страны, в которой первый выступает в роли в роли активного начала, между тем как второй - в роли невесты или жены.

Еще одна составляющая мужского стереотипа, которая становится востребованной в политической борьбе, связана с национальным фактором; за определение того, какие именно мужские качества являются подлинно национальными, идет дискурсивная борьба. В постсоветской истории России могут быть выделены три основных типа маскулинности, которые обозначены автором как «советская», «либеральная» и «постлиберальная». Канон маскулинности, утверждавшийся в период доминирования либеральной идеологии перестроечных и постперестроечных лет, включал в себя индивидуализм, ответственность, инициативу, эксплуатируя стереотипные представления о такой социальной роли мужчины, как роль кормильца. Поскольку основой маскулинности сторонники либерализма объявляли экономическую независимость и частную собственность, постольку они расценивали в качестве эталона «западный» тип маскулинности, обвиняя советских (и русских) мужчин в отсутствии мужественности. В рамках русофильского дискурса, отстаивавшего по преимуществу ценности советского строя, акцентировалась другая стереотипная социальная роль мужчины - роль защитника Родины, женщин, детей. В условиях своеобразного антикоммунистического консенсуса постсоветской элиты советская модель маскулинности не смогла стать достаточно популярной. Таковой стала «постлиберальная» маскулинность России 2000-х годов. Восстановление национального престижа принимает форму ремаскулинизации России; мобилизация гендерной идентичности россиян становится ресурсом реформирования страны в этот период. Автор выделяет три направления политик идентичности. Во-первых, это наделение образа России маскулинными коннотациями, в числе которых сила, независимость, индивидуализм, рациональность. Во-вторых, создание привлекательных моделей национальной маскулинности, прежде всего, апеллирующий к «подлинной русскости» образ «мужика», который включает в себя и силу мужчины-защитника. Его преданность России, и экономическую состоятельность мужчины-кормильца, синтезируя советский и либеральный типы маскулинностей. Принципиально, что власть принимает активное участие в воспроизводстве и продвижении этого образа, в том числе и корректируя образ национального лидера. В свою очередь, популярность В. Путина выступила важным фактором формирования канонов «постлиберальной» маскулинности. В-третьих, составляющей политик идентичности является репрезентация Чужих, выступающих необходимой стороной желаемого образа Своих. В данном случае создание российской идентичности происходит на фоне демаскулинизации Чужих, как внутренних, так и внешних, включая Америку и постсоветские государства.

Таким образом, помимо позитивного мужского стереотипа, в репрезентациях политиков используется и негативный, содержание которого составляют черты, отличные или противоположные чертам «настоящего мужчины». Демаскулинизация / феминизация противника - распространенный прием политической борьбы. Основными способами демаскулинизации являются прямое атрибутирование оппоненту «не-мужских» (или «женских») качеств. Прежде всего, это находит выражение в персональных характеристиках политика. Контент-анализ предвыборной прессы 2004 года показал, что среди маскулинных маркеров политиков чаще всего упоминалась зависимость, несамостоятельность кандидатов (23 % от общего числа «не-мужских» характеристик). Распространенным было обозначение кандидатов как объектов, а не субъектов действия (8,8 %), указания на их слабость (11 %), нетвердость взглядов (8,1 %).

Анализ репрезентаций кандидатов в президенты подтверждает и предположение о том, что демаскулинизации подвергаются Чужие. Так, в кампании 2004 года среди наиболее часто встречающихся маркеров президента В. Путина в оппозиционных газетах - несамостоятельность и пустословие (по 28,6 %), нетвердость взглядов (17,9 %), нерешительность (14,3 %), слабость (11,1 %); при этом к нему относятся 53,8 % всех фемининных маркеров, используемых этими изданиями. В свою очередь, журналисты пропрезидентских СМИ пользуются теми же маркерами, феминизируя при этом других кандидатов. Анализ последней президентской кампании выявил аналогичные тенденции.

К способам демаскулинизации Чужих относятся также обвинения в том, что они не соответствуют гендерным нормам, связанным с социальными ролями, которые приписываются представителям мужского пола, например, обвинения в неспособности исполнять роль защитника страны. А также намеки на сексуальные девиации (нетрадиционная сексуальная ориентация политиков или просто их симпатии к сексуальным меньшинствам), недостаточную сексуальность (или асексуальность) противников. Демаскулинизация политиков осуществляется и с помощью различных вариантов гендерных и сексуальных метафор: импотенции, кастрации, супружеской неверности и т.д.

Женский стереотип в политической борьбе анализируется, как ресурсом власти становится стереотип женщины. Автор начинает со взглядов избирателей на роль «женских» качеств в политике.

С одной стороны, по причине референтности гендерных стереотипов утверждение мужского в качестве эталона в политике означает делегитимацию женственности, которая рассматривается как маркер качеств, скорее препятствующих процессу управления: эмоциональности, подчиненности, пристрастности и др. С другой стороны, акцентируется позитивное значение для осуществления властных полномочий «женских» качеств: человечности, мудрости, отзывчивости, материнского милосердия.

В исследованиях К.Ф. Канн (США, 1996) и О.А. Хасбулатовой (Россия, 2000) установлено, что избиратели (особенно женщины) позитивно оценивают тех женщин-политиков, которые используют традиционные «женские ценности», репрезентируя себя добрыми, отзывчивыми, заботливыми. Проведенный автором опрос показал сходную тенденцию. Выбирая из списка качеств, которые женщины привносят в политику (среди которых были и негативные, и позитивные), опрашиваемые чаще всего называли стремление к компромиссу (46,8 %), миролюбие (44,1 %), заботливость, ответственность (по 29,5 %), доброту, отзывчивость (27,7 %), терпеливость (25,8 %), порядочность (23,1 %). Большинство из этих качеств маркируется позитивно. Качества, которые, с одной стороны, воспринимаются как негативные. А, с другой, как женские - пристрастность, невыдержанность - оказались в самом конце списка.

Автор анализирует, как представления о позитивном влиянии «женских ценностей» эксплуатируются в политическом соперничестве. Апелляции к этим ценностям используются в предвыборных слоганах женщин-кандидатов (например, «Понять и помочь»), в их репрезентациях («человечная», «защитница по зову сердца»).

Акцентирование «женских ценностей» может оказаться для женщин полезным, например, при назначении на пост, связанный со сферой «женской компетентности». Негативные последствия проявляются, во-первых, в низком уровне представленности женщин на должностях, связанных с необходимостью демонстрации «мужских» качеств. Во-вторых, это атрибутирование мужчинам и женщинам принципиально разных методов управления. «Прямые, «мужские», отождествляются с сильной властью; приписываемые женщинам-лидерам непрямые методы влияния связаны с проявлением экспрессивных качеств. В-третьих, культивирование особого «женского» стиля управления и «женских ценностей» приводит к тому, что эти ценности и этот стиль управления еще раз маркируются как женские, что способствует воспроизводству гендерных стереотипов и, в конечном счете, приводит к закреплению гендерного неравенства в политике и в обществе в целом. В-четвертых, нормативность гендерных стереотипов предполагает, что женщина должна быть женственной (подобно тому, как мужчина должен быть мужественным). Поскольку портрет «идеального политика» включает в себя по преимуществу маскулинные качества, то это создает сложности для женщин-политиков.

Акцентирование женственности может выступать и формой делегитимации. На основании принадлежности политика к женскому полу делается вывод об ее способности выполнить (или не выполнить) ту или иную функцию. Способом преодоления этого является наделение женщины-политика качествами, ассоциируемыми с мужественностью, оценка ее поступков и качеств характера как мужских. Так, сторонники нередко используют маркер «настоящий мужчина» для характеристик Своих женщин-политиков (например, И. Хакамаду). Данные проведенного опроса подтвердили этот тезис, выявленный в ходе анализа предвыборных СМИ: в ответ на просьбу назвать «настоящих мужчин» на российском политическом Олимпе опрашиваемые называли ряд женщин-политиков. Однако маскулинные маркеры могут выполнять и функцию делегитимации. «Мужские» черты Чужих женщин интерпретируются как нарушение нормы, как мужеподобность. Например, в 2004 году жесткость И. Хакамады приветствовалась в поддерживающей ее прессе и трактовалась как агрессивность в других изданиях.

Подводя итоги главы, автор заключает, что используемые в публичном дискурсе гендерные стереотипы служат аргументом «за» или «против» актора политического процесса. Гендерные стереотипы выступают в роли ресурса власти, способствуя установлению иерархических отношений, а также обеспечивая легитимацию власти. В свою очередь, использование гендерных стереотипов в политической риторике выступает фактором поддержания и корректировки гендерного порядка в российском обществе.