Реликты тотемических верований в инициационном мифо-ритуальном комплексе Нартского эпоса народов Северного Кавказа

Размещено на http://www.allbest.ru/

Кабардино-балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова

Реликты тотемических верований в инициационном мифо-ритуальном комплексе Нартского эпоса народов Северного Кавказа

Афов А-А. А.

Нальчик

Основываясь на концепциях А. Д. Авдеева, А. М. Золотарева, Ю. И. Семенова, С. П. Толстова, В. Х. Хе заключает, «что тотемизм в исходной форме выражает убежденность в тождестве, единстве отдельного количества пралюдей (стада) и животных-тотемов, уверенность в том, что члены первобытного стада охотников и собирателей и все животные тотемного вида составляют одну общность». Истоки тотемизма следует, видимо, искать в верхнем палеолите (40-100 тыс. лет назад).

Мы можем смело утверждать, что на территории Северного Кавказа реликты тотемизма сохранились, хоть и в неравной степени, до наших дней, и по большей части поддаются реконструкции. Исходя из анализа источников, можно заключить, что тотемизм был распространен ab urbe condita повсеместно в данном регионе. Его следы присутствуют как в археологических и этнографических данных, так и в памятниках духовной культуры, включая, конечно же, и Нартский эпос.

Ех libris мы можем судить, что наибольшей популярностью в качестве тотемного предка пользовался волк. Как отмечают исследователи, «общее определение тотемизма связано с представлением о сверхъестественной родственной связи между группой людей и определенным видом животных... Вот таким тотемным предком у осетин был волк». Ad vocem, М. Элиаде пишет, что «одев шкуру волка, человек перенимает волчьи повадки, иначе говоря, становится диким воином, непобедимым и неуязвимым». Данные этнографии в рассматриваемом вопросе четко коррелируются с результатами археологических изысканий: «Волк - один из излюбленных мотивов изображения на кобанских бронзовых изделиях».

Концепция волка-тотемного предка имеет место быть в целом ряде источников: в языке, космологических моделях, ритуалах и фольклоре. Волк как некая этническая универсалия присутствует и в календарной обрядности, что в контексте инициационных ритуалов привлекает внимание, прежде всего, в силу существенного сходства их внешних форм (облачение в волчью шкуру), характерное не только для горцев Северного Кавказа, но и для других народов Европы. Exempli gratia, Дж. Дж:. Фрэзер отмечал, что «под стать тому, как выход медведя из берлоги служит провозвестником весны, так же и волк появляется в середине зимы, когда дни становятся длиннее, что возвещает о приближении весны, то есть тогда, когда он вновь может и должен исполнять свои обязанности «хлебного духа», охранителя полей и посевов». В кавказской календарной ритуальной практике было очень популярным связанное с культом плодородия обрядовое ряжение, преимущественно связанное с встречей Нового года, где основными составляющими «карнавального костюма» были вывернутые наружу шубы из волчьих шкур, а также маски, часто изображавшие волков.

Ad exemplum, в аварских селениях эти ряженые назывались «шуточный волк». Проанализировав в большое количество примеров обрядового ряжения на различные зимние, весенние и осенние праздники, Ю. Ю. Карпов замечает, что его показательным аспектом являлось то, что «нередко сопутствующие ему атрибуты - маски, бутафорское оружие и др. по окончании представления хранилось жрецами в святилищах. Данное обстоятельство рельефно оттеняет непосредственную причастность ряжения к наиболее значимым, с точки зрения местного населения, сферам культа. Настоящий тезис при учете прослеживаемой закономерности приурочивания ряжения к встрече Нового года, севу, жатве и наиболее важным актам семейной обрядности (заключение брака, рождение детей, смерть) может быть конкретизирован указанием на связь ряжения с культом плодородия».

Волк также имманентно присутствует и в мифологическом комплексе, выполняя функции тотемного предка как медиатора между прошлым, настоящим и будущим. Вот отрывок из чеченского сказания: «…когда наступит конец света, подует сильный ветер, горы будут разрушены, а люди и звери убиты, в живых останется только волк. Он повернется навстречу ветру, который сорвет с него шкуру, и тогда окажется, что волк - это богатырь, пребывавший в волчьей плоти, не сознавая, кто он есть в действительности».

Если учесть ту исключительную роль, которую играет волк в культурной традиции Северной Европы, можно сделать вывод, что здесь представлен устойчивый архетип, отражающий связь тотемических культов с эсхатологическими и космологическими представлениями.

Объектом данного исследования является Нартский эпос народов Северного Кавказа. Предметом статьи выступает круг сказаний, связанных с ряжением в шкуру животного и воспитание героя животными.

Теоретико-методологической базой работы служит, главным образом, теория В. Я. Проппа о развитии мифа, эпоса и волшебной сказки из так называемого «шаманского мифа». В статье «Чукотский миф и гиляцкий эпос» автор приходит к выводу, что «эпос развивается из шаманского мифа». Мы понимаем термин «шаманский миф» не столько как рассказ о странствии шамана-первопредка в ином мире, сколько круг реконструируемых образов и сюжетов, которые следует признать максимально архаическими. По сюжету шаманский миф напоминает волшебную сказку: то же представление о двух мирах, герой странствует в поисках женщины, приобретая в пути различных помощников, вступая в борьбу с враждебными ему обитателями иного мира. Сюжетное сходство сказки и шаманского мифа свидетельствует о том, что именно волшебная сказка дольше всего удерживала изначальную форму повествования, но первой утратила его смысловую значимость. Мы вправе предполагать, что три основные черты первопредка - героя шаманского мифа (чудесность, невероятность происхождения и деяний; забота о благе племени; магические способности) были развиты тремя различными жанрами: первая - мифом (первопредок обожествляется), вторая - эпосом (первопредок превращается в великого воина-защитника), третья - сказкой (образ первопредка теряет значимость).

Также берется на вооружение классификация героев классического эпоса на четыре поколения И. В. Шталь, в дальнейшем развитая А. Л. Барковой.

Мы обращаемся к анализу данной проблемы также в связи с ее неразработанностью в отечественной историографии, т.к., насколько нам известно, подобная формулировка никогда не фигурировала в заглавиях научных трудов объемнее формата научной статьи, либо же проблемы пережитков тотемизма исследователи касались вскользь в крупных обзорных монографиях наподобие «Древней истории Северного Кавказа», но никогда - по материалам Нартского эпоса.

Следы тотемических представлений и соответствующие им инициационные мотивы в Нартском эпосе многочисленны и довольно разнообразны. Они присутствуют в целом спектре показателей - от имен героев, особенности их внешнего вида и поведения до сюжетных перипетий, где логика повествования часто следует именно за животными культами.

Ab origine, связь нартских героев с волками прослеживается на уровне собственных имен персонажей. Очевидно, что такая связь является одной из самых устойчивых и явных в культуре, Е. М. Мелетинский по этому поводу пишет: «Даже там, где тотемизм в качестве социального или религиозного института имеется лишь в виде пережитков, часто сохраняются тотемические классификации и звериные имена мифологических героев». В. И. Абаев объясняет характерные черты культа волка у осетин скифо-сарматскими истоками и к табуированному в прежние времена и исчезнувшему из современного осетинского языка наименованию волка возводит имя родоначальника нартовской фамилии Ахсартаггата Уархага (Warxasg). В связи с этим он пишет: «Происходя в тотемическом плане от волка, в космическом плане - от солнца, нарты остаются верны своей двоякой природе: как дети волка они больше всего любят охоту, войны, набеги и походы за добычей, как дети солнца они любят буйную радость жизни, пиры, песни, игры и пляски»

Вяч. Вс. Иванов, анализируя связь наименований волка и имен эпических и реальных героев в различных культурных традициях, приводит широкий сравнительный материал, где корню «волк» соответствуют имена древнегреческого царя Ликаона, сербо-хорватского князя-оборотня Вука, Бхимы из «Махабхараты» и др. Все перечисленные персонажи являлись царями, князьями и т.д., то есть выступали как военные предводители, что актуализирует их соотнесение со второй, воинской функцией по Ж. Дюмезилю. А нартский Уархаг - родоначальник фамилии Ахсартаггата, олицетворяет именно эту функцию. Т.е. тут присутствует уже конкретизировавшаяся глубинная связь «воин - волк». Она подтверждается также сравнительным сопоставлением с древнегерманскими племенами, где неуязвимые воины-оборотни, берсерки, назывались «волчьи шкуры» или же «медвежьи шкуры»: «Если у хевсуров у родителей после долгого ожидания наконец рождался мальчик, ему давали имя Датвиа (медведь) или Мгелиа (волк), ибо по народному поверью носившим эти имена злые духи не могли причинить вреда». Стоит ли говорить, что традиция давать «звериные» имена характерна не только для эпического, но и для реального мира, и напрямую связана с верой в звериных предков.

С тотемизмом также связаны сказания о рождении эпических героев, поскольку «на первоначальном этапе развития тотемических представлений причиной рождения ребенка считалось вселение в тело женщины тотема». В Нартском эпосе подобные представления не отразились напрямую, но определенный круг сюжетов предполагает трактовку именно в таком ключе. К ним относятся сказания о вскармливании героя волчицей, где вскармливание на представленческом уровне является продолжением процесса рождения, воспринимаемое как «доделывание», направление развития ребенка в определенную сторону:

Этот мотив очень популярен в разных традициях, он часто выступает в качестве маркера принципиального отличия такого ребенка волчицы от остальных людей, и в исторических преданиях служит свидетельством большого будущего такого ребенка (Вспомним хотя бы Ромула и Рема, Аттилу и т. д.). Далее в тексте окружающие так характеризуют героя:

Закалка Сослана в волчьем молоке («Рожденный из Сос-камня нарт Сослан») семиотически идентична вскармливанию ребенка волчицей, поскольку здесь основополагающей выступает та же идея «доделывания». Питаясь волчьим молоком, ребенок становится человеком, но одновременно роднится с волками; закаляясь в волчьем молоке, ребенок становится неуязвимым, то есть героем, и опять же роднится с волками, так как именно их молоко его «доделало». тотемизм реликт кавказ мифический

Одно из проявлений в эпосе тотемических культов - волчья шуба некоторых героев. Связь этого атрибута с тотемизмом неоднократно отмечалась исследователями Нартского эпоса: «Волчья шуба Ёрюзмека, вероятно, выступает не только символом его власти, силы и знаком, отличающим его от других нартов как предводителя нартов, патриарха племени. Здесь, нам кажется, нашли отражение и реликты культа волка... Древние верили, что человек, облаченный в шкуру тотемного животного, как бы перевоплощается в него».

Волки во многих культурах считаются естественными врагами нечистой силы, поэтому волчья шкура служила также надежным оберегом от зла. E.g., «у балкарцев и карачаевцев в прошлом бытовало поверье, что волки уничтожают детенышей чертей и поэтому нечистая сила очень боится волков и всего, что с ними связано». В одном из вариантов осетинского сказания о бое Сослана и Тотрадза мать героя Сатана, чтобы напугать коня Тотрадза, советует Сослану надеть волчью шубу: Взращенный подземными духами конь не может стоять возле волчьей шубы, «и понесет он [Тотрадза], и нельзя будет [коня] остановить, даже если [всадник] оторвет коню уши». («Сослан и Тотрадз»)

В эпосе волчья шуба обладала рядом других волшебных свойств:

«[Ёрюзмек за стол] сел, не сняв свою волчью шубу. Эта шуба [обладала таким свойством]: она давала ему знать обо всех [вражьих] кознях. И в этот раз она дала ему понять, что нарты задумали убить его». «Ёрюзмек и его волчья шуба».

Кроме волчьей шкуры, обладающей свойством помогать эпическому герою, в Нартском эпосе встречаются сюжеты об облачении персонажей в шкуры других животных:

«А одна очень старая, беззубая, полуслепая ведунья так сказала: Нарт Ёрюзмек победит краснобородого Рыжего Фука... если он, убив девять рысей, стерегущих небесную крепость Рыжего Фука, сделает из их шкур шубу и наденет ее на себя». («Ёрюзмек и ведуньи»)

Этот сюжет также отсылает нас к заглавию статьи, т.к. этнографический и фольклорный материал дает основание утверждать, что у горцев Северного Кавказа «рысь относилась к почитаемым диким зверям. Ее функции амбивалентны: она выступает и как носитель доброго начала (так, ее когти служили оберегом от нечистой силы) и как существо, связанное с потусторонним миром (например, если человек долго и мучительно умирал, перед его глазами махали рысьей лапой)». То есть здесь опять же налицо специфические признаки тотемного предка: отпугивание нечистой силы и медиативная функция, связь мира мертвых с миром живых.

Облачившись в шкуру тотемного предка, герой с одной стороны, приобретает его поддержку, а, с другой - отождествляется с ним, становясь зверем, либо становится одержимым его духом, приобретая сверхъестественные способности.

Также высока была роль походов «за зипунами» в качестве имитации поведения хищника:

«Побывав в джортууле я научусь переносить всякие трудности, страдания, насмотрюсь, как мужественные люди идут навстречу всяким опасностям, приобрету опытность и не буду даром пользоваться чужим добром... я научусь сам добывать кусок хлеба». («Щауай»).

Еще одним интересным моментом является то, что в эпосе целью, либо результатом подобных игр-состязаний или испытаний выступает женитьба победителя, что указывает на связь этих соревнований с инициационным комплексом, т.к. инициация, помимо смены социального статуса, еще и сигнализирует о вступлении в брачный возраст. И сюжеты о поиске невесты часто являются отражением этого круга посвятительных испытаний.

Тем же самым образом маркирует ритуальный инициационный комплекс в героическом эпосе мотив «трудных, непреодолимых задач» во время сватовства. В осетинской «Нартиаде» - это мотив о женитьбе Созырыко на дочери Солнца, который к тому же осложняется необходимостью посещения Страны Мертвых как составной части «героического сватовства», характерного для множества эпических текстов, что само по себе служит свидетельством связи сюжета с инициационной обрядовой практикой.

Существует также некая мистическая связь между сказаниями, связанными с женитьбой, сватовством или спасением женщины и использованием героем магических приемов, подразумевающих манипулирование атрибутами тотемного животного, конкретнее - ряжением в шкуру зверя. Обычно герой долго, но безуспешно пытается одолеть врага силой. Затем он прибегает к магическому средству: облекается в шкуру животного - коровы, быка, коня, волка, кабана, что приносит ему победу. В роли врага выступает часто похититель жены (невесты) героя, и борьба ведется за ее возвращение. Вот несколько примеров из Нартского эпоса: Абхазский вариант. Невеста героя, Гунда, похищена Ерчхоу. Похититель укрылся в крепости Гумбэу. Герой (его зовут Хважарпыс) долго, но тщетно пытается овладеть крепостью и освободить свою невесту. На помощь приходит нарт Патраз. Он велит завернуть себя в коровью шкуру и метнуть в крепость. В шкуре коровы Патраз проломил неприступные дотоле стены и освободил Гунду.

Осетинский вариант. Владетель крепости Гори Елахсарттон отказывается выдать свою дочь за Сослана, тогда последний решает похитить ее силой, собирает большое войско и осаждает крепость. Война затягивается и, убедившись, что силой ничего не сделаешь, Сослан зарезал быка, выпотрошил его, облекся в его шкуру и притворился мертвым. Таким образом ему удалось выманить Елахсарттона из крепости и убить его.

Кабардинский вариант. Сатаней похищена враждебным племенем испов. Для ее освобождения нарты снаряжают большое войско во главе с Уазырмесом. Осада не приносит резултата. Победу приносит не прославленный воин Уазырмес, а свинопас Горгоныж. Он выпотрошил кабана, влез в его шкуру и подкрался к крепости, затем метнул кабанью шкуру на крепостную стену и разрушил ее. Сатаней была освобождена («Как нарты, во главе с Уазырмесом, освободили Сатаней, похищенную испами»)

Мотив «героя в шкуре животного» встречается и в сюжетах, не связанных с борьбой за женщину: в осетинском сказании о последней военной экспедиции нарта Урызмага говорится, что он велел зашить себя в шкуру коня и забросить себя в море. Море вынесло его к владениям владыки Кафтысар-Хуэндон-алдара, где ему предстояло совершить свой последний боевой подвиг.

В нартском сказании о схватке Сослана с Тотрадзом, Сослан проигрывает. Тотрадз побеждает его и на острие копья вносит в селение нартов. Сослан обращается за советом к Сатане, и та советует ему одеть волчьи шкуры и в таком виде вновь сразиться с Тотрадзом.

Как видим, мотив о подвигах зооморфного героя вплетается во многие мифологические и фольклорные сюжеты. Но все же «классическим» остается его использование в сюжете «борьбы за женщину».

Приходится учитывать следующее: то, что в фольклорном прототипе было самым главным, ключевым и очевидным, в литературном произведении может оказаться второстепенным, эпизодическим и даже завуалированным до неузнаваемости. E.g., cюжет «Илиады» в упрощенном виде сводится к следующему:

1. Похищение жены героя.

2. Долгие (в течение 10 лет) и тщетные усилия захватить крепость похитителя военной силой.

3. Овладение крепостью и освобождение похищенной женщины с помощью «хитрости»: проникновением в город в оболочке (деревянного) коня.

Id est, перед нами все то же воспроизведение нартских сказаний о похищении и освобождении жены (невесты) нарта Сослана. С одной существенной разницей: Сослан побеждает, облекаясь в шкуру животного; греки - используя деревянного коня. Вполне возможно, конь представляет собой попытку рационализации старого шаманского мотива: «герой в шкуре животного», т.е. репрезентацию данного элемента в качестве военной хитрости. Видимо, сакральное «Timeo Danaos et dona ferentes» имеет палимпсестный, многослойный ритуальный код, поддающийся различным методикам декодировки. Ad notam, и хитрость сама по себе может отсылать нас к первоначальному пропповскому «шаманскому мифу»: в первобытном мышлении «хитрость» была синонимом «колдовства». В осетинском языке слово xin «хитрость» означает также «колдовство». В нартском эпосе есть герои, которые охотно прибегают к xin: Сатана, Сирдон, Сослан (Сосруко), Хамыца, Куйцук. И есть герои, которые полагаются только на tyx «силу», таков Батраз.

Как пишет Тронский: «Рассказы о греческих героях отделены тысячелетиями от первобытной стадии мышления, но они покоятся на представлениях того же типа, переосмысленных и усложненных в соответствии с изменениями социальной структуры». В данном случае, фольклорные и литературные сюжеты, пережиточно сохраняющие этот древний мотив тождества героя и зверя, говорят скорее не о превосходстве шамана над воином, не о соперничество между уже претерпевшим изменение сознанием и реликтами мифологического мышления, между вторым и третьим поколением эпических героев по И. В. Шталь, а скорее намекают нам на непреходящую генетическую связь различных типов героев, на их единый источник - шаманский инициационный миф, присутствующий в качестве архетипической универсалии во всех крупнейших мифо-эпических системах мира. В свою очередь, это приводит нас к мысли о глубоко укоренной психологической потребности человеческого сознания в определенных элементах повествования, связанных с инициацией. Это, по сути, движение ab exterioribus ad interiora.

In brevi, можно ли говорить о тотемизме, и, в частности, о культе волка как о реальном историческом явлении или же исключительно как о литературном мотиве, заимствованным обыденным сознанием и трансформировавшемся в ряд популярных суеверий? На оба вопроса, видимо, смело можно ответить - «да». Архаическое, синкретическое мышление подразумевает полное тождество обыденной, «профанной» реальности с реальностью сакральной. В великой диалектике этой стадии человеческого сознания невозможно провести демаркационную линию, т.к. быт был религией, а религия - бытом, а миф - лишь повествованием о повседневном.

Данной статьей мы предлагаем эффективную, на наш взгляд, методику реконструкции древнейших представленческих комплексов путем сосредоточения внимания на героях первого и второго поколения по И. В. Шталь, т.к. именно вокруг этих персонажей группируется целый ряд наиболее архаических форм сознания и религии, включая такие как шаманизм, анимизм, культ предков, магия, тотемизм и др. Мы взяли лишь один аспект личности архаического героя - его умение черпать магическую силу у животных предков, и, как читатель мог заметить, все рассмотренные персонажи относятся к героям второго поколения. Это не может быть простым совпадением. С той же легкость мы можем исследовать и интерпретировать и другие аспекты фантастических способностей архаических героев в будущем.

Размещено на Allbest.ru