Москва в зеркале современных православных легенд

Москва в зеркале современных православных легенд

В Москве известно много легенд, рассказов и преданий, относящихся к современному православному фольклору. Существует ряд черт, отличающих современную городскую (и тем более столичную) традицию от крестьянской. Во-первых, это способ передачи культурной информации. Московскую (как и любую городскую) традицию нельзя назвать исключительно устной, поскольку значительная часть текстов мигрирует из устной сферы в книжную (многие рассказы, публикуемые в серии «Православные чудеса XX века» и подобных изданиях, несут на себе печать устной традиции), а затем вновь пополняет копилку устного народного предания. Во-вторых, это проблема генезиса.

Крестьянская традиция, существующая в рамках одного села или волости, в своей основе мо-ногенетична, представляет собой устойчивую целостную систему, принимающую в себя лишь отдельные достаточно легко ассимилируемые элементы из соседних традиций. Уровень заимствований и влияний в московской традиции несопоставим с сельской. Среди рассказов, попадающих в московскую устную сферу из книг, газет и других печатных изданий, а также по радио и телевидению, довольно много немосковского материала. Не все жители Москвы коренные москвичи, а поток многочисленных паломников и просто приезжих из разных концов страны добавляет свою лепту в пестрый московский текст. Это размывает собственно московскую традицию и не дает возможности четко определить корпус тех текстов, которые могут быть к ней причислены. Но такая задача, кроме своей технической сложности, явно бессмысленна, поскольку, говоря словами Цветаевой, «странноприимность» московской традиции была всегда ее характерным признаком. Кроме того, наличие заимствований, взаимовлияний, отмирающих элементов и порождение новых текстов -- отличительная черта любой здоровой традиции.

Еще одно отличие -- московская традиция гораздо более рафинирована по сравнению с крестьянской, очищена от различных полуязыческих переживаний, до сих пор существующих а современном крестьянском сознании. Одновременно она гораздо сильнее подвержена рефлексии по поводу себя самой, тогда как доминанта крестьянской культуры -- передача культурной информации, а не размышления по ее поводу.

С хронологической точки зрения московский текст также неоднороден. В современной традиции сосуществуют тексты различных эпох, в том числе легенды о святителях и наиболее чтимых старцах дореволюционной поры,- что говорит о сохранении единой культуры, не прерывавшейся на протяжении текущего столетия, несмотря на все. катаклизмы.

Источниками для настоящей работы послужили как устные рассказы православных москвичей разного возраста, образования, социального положения, собираемые нами с 1993 года, так и различные печатные издания на интересующую нас тему, продающиеся на московских лотках с религиозной литературой, а также материалы, собранные в севернорусской этнолингвистической экспедиции 1993--1996 гг. Использованы преимущественно рассказы, созданные в послереволюционный период.

Необходимо подчеркнуть, что имеющиеся в нашей коллекции московские легенды и предания содержат только три принципиальные составляющие, позволяющие говорить о специфике «московского текста». Во-первых, это набор имен чтимых московских святителей, старцев и священников, вокруг которых и формируется основной корпус сюжетов об их жизни, чудесах и пророчествах. Во-вторых, это рассказы об особо чтимых московских иконах, среди которых особое место занимает икона Богоматери Державной. В-третьих, это рассказы об истории московских храмов.

«Московскость» исследуемых текстов основывается на их связи с конкретными московскими локусами. Это понятно, когда речь идет о легендах, связанных с московскими церквами и иконами. Но и житийные повествования также формируют современную московскую православную географию -- могилы матушки Севастиа-ны на Рогожском кладбище, матушки Ольги на Калитниковском, блаженной Матроны на Дани-ловском становятся особо чтимыми местами, куда совершаются паломничества. Существует круг легенд, связанных с московской сакральной географией: о чудесах, происходящих на могилах святых, об исцелении от неизлечимых болезней, о разрешении тяжелых житейских ситуаций по молитве на могиле того или иного праведника. Среди новых сакральных точек Москвы выделяется могила блаженной Матроны (или Мат-ренушки), прожившей жизнь в Пензе, вернее пролежавшей всю свою жизнь в деревянном ящике. Она была арестована, увезена в Москву и скончалась в Бутырской тюрьме. В настоящее время Матрона -- одна из наиболее почитаемых московских святых. Ее могила на Данилевском кладбище стала местом, сравнимым по значимости с могилой блаженной Ксении в Петербурге.

Весь корпус православных легенд и преданий, существующих в современной московской традиции, можно представить в виде огромного паремийника, составленного из поучительных и душеспасительных рассказов, легенд и историй, связанных одним лейтмотивом: жизнь православного человека в антихристианском обществе. В устной традиции каждый такой текст представляет собой своеобразную «православную былич-ку» -- небольшой рассказ о конкретном случае соприкосновения человека с «тем» миром. Основу такой «былички», несмотря на многообразие мотивов и сюжетных линий, составляют различные вариации единой темы: взаимоотношения человека с Богом. Современный московский православный фольклор содержит в себе традиционный для русской православной культуры набор устойчивых мотивов и архетипов. В рамках настоящей статьи мы коснемся лишь наиболее значимых и часто встречающихся мотивов, сюжетных линий и понятий.

Судьба верующего человека в антихристианском мире -- тема современных православных рассказов, типологически возвращающая русскую ситуацию XX в. к временам первохри-стианства. Православному человеку приходится существовать среди людей, которые в лучшем случае не понимают его и считают сумасшедшим, в худшем -- стараются уничтожить. Блаженную Матрону увозят в Бутырку, матушку Ольгу запирают в психиатрическую больницу, арестовывают женщину, распространяющую религиозную литературу, расстреливают московских священников, отказавшихся отдать большевикам церковные святыни [1. Т. 2. С. 54--81] и т.д. Испытание веры, укрепление веры, награда за стойкость в вере и наказание за слабоверие -- все эти мотивы, встречающиеся в современных текстах, были популярны и в дореволюционной традиции.

Распространенный мотив постреволюционных рассказов -- обращение к православию неверующих, отказ от атеизма и переход в православие под влиянием различных жизненных испытаний (болезни своей и особенно детей, смерти близких) имеет прямые аналогии в византийских сказаниях о временах раннего христианства и их древнерусских переводах. Московские реализации этого сюжета во многом связаны с периодом Великой Отечественной войны, когда коммунистам пришлось смягчить враждебное отношение к православию перед лицом смертельной опасности. Весьма популярны в московских кругах рассказы о совершении литургии в Кремле осенью 1941 г., о том, что «Сталин вместе с Жуковым в самый тяжелый момент войны молились вместе в Елоховской церкви. Жуков был в тяжелом состоянии -- он только что объехал фронт и увидел, что все в тяжелейшем состоянии, что практически не удержать. Вот Сталин жестко взял его, вместе пошли они в Елоховскую церковь, помолились, после этого Жуков воспрял духом, ну и помог воспрянуть остальным... Ну, вот я еще слышал, но это надо проверять, что в тот трудный момент приходили к Сталину Ма-ленков и Ворошилов и они пели «Чертог твой вижду, Спасе» [тропарь, который поется во время утрени в Страстную седмицу. -- Ј..Л.] (Евгений, магнит, зап. 1994 г.).

Удивительно существование рассказов об обращении к вере Сталина под конец его жизни -- народное сознание настолько милосердно, что не отказывает в возможности спасения даже этому кровопийце. «Мне одна старушка рассказывала, что она лично видела мать Сталина в Елоховс-ком соборе, то есть она уверяла, что Сталин все-таки покаялся перед смертью, что приезжал митрополит Николай к нему Ярушевич, его исповедовал... Но она меня совершенно однозначно несколько раз уверяла, что он покаялся'» (Евгений, магнит, зап. 1994 г.).

Молитва как естественная свдаь человека с Богом является центром повествования, кульминацией всего сюжета во многих рассказах. Человек, не умеющий молиться, одинок и беспомощен, человек, вооруженный молитвой, силен даже в самой внешне безнадежной ситуации. Молитва -- тяжелая духовная работа, требующая от человека напряжения всех сил и полного самоотречения, но она дает надежду на милосердие Божие и совершение чуда. Именно такое значение имеет молитва в современной московской устной прозе, продолжающей здесь общую русскую устную и литературную традицию (ср., например, молитву Елены в «Белой гвардии» М.А. Булгакова). Молится мать за умирающего ребенка, заключенная в лагере молится св. Николаю с просьбой взять на себя часть ее срока, женщина, преследуемая агентом КГБ, молится Богородице, прося ее помочь уйти от погони [2. Вып. 5. С. 44--45]. В трудную минуту молятся даже атеисты (Жуков со Сталиным осенью 1941 г.). Но особенно сильна молитва праведника, святого, юродивого во имя спасения других людей. Такая молитва способна повлиять на волю Божию и изменить весь предначертанный ход истории (ср. ниже легенду о молитве митрополита Илии о спасении России в Великой Отечественной войне).

Мотив дарования чуда прямо связан с двумя предыдущими -- почитанием икон и молитвой: чудо дается по молитве человека, как правило, перед иконой. В московской устной прозе дарование чуда -- центральный мотив самых разнообразных легенд и рассказов.

Рассказы о чудесном спасении человека в награду за спасение православных святынь носят массовый характер как в московской, так и в традиционной народной культуре. Приведем для сравнения московский текст и текст, записанный в Архангельской обл. «[После разорения церкви] часть икон отправили на электростанцию как дрова, сжечь. Я забрался на чердак, увидел Спасителя, эти иконы. И я ночью взвалил Спасителя Иисуса Христа себе на спину, выкарабкался и пошел, пришел домой, этими садами, разбудил бабушку, сказал: "Бабушка, смотри, Иисуса Христа хотели сжечь". Она меня расцеловала и убрала его в сундук. Я хотел утащить и все остальные иконы, но мне не удалось. Ну, может быть, какая-то связь имеется с тем, когда налеты вражеской авиации стали на Москву, начали посыпать этими зажигалками, на ближних подступах у нас команда была из двенадцати ^еловек, я командир, возглавил ее, и мы быстро освоили тушить зажигалки... вот она горит, понимаешь, и взрывается... Ну, и потом, когда налет уже ушел, и я вышел, понимаешь, посмотреть... и тут сразу в девяти метрах четверть тонны как рвануло, меня засыпало всего, я был весь опален, на бедре рваная рана была. Ну, вот тут можно все сложить, что по воле Всевышнего я остался жив. [Его однополчане сказали:] "Николай Матвеевич, а мы же тебя похоронили!" Там была огромная яма. Это вот первое было крещение. Но как-то потом пришел в себя, и сейчас вот видите, по воле Всевышнего, приношу пользу» (Николай Матвеевич К., физфак МГУ, магнит, зап. 1994 г.). Когда началось массовое сожжение церковных книг и икон, Александр Александрович Горелов, житель села Лохово (Каргопольский р-н Архангельской обл.) спас от сожжения икону: «Смотрю, сверток такой, я разворачиваю, смотрю -- икона, в общем Исус Христос, как вот в церкви размалеван. Я говорю, што вы такую картину да в пеци, а они смеются, мол нашелся богобоязненный. Я унес, дома в углу поставил. [Позднее Горелов попал под суд по несправедливому обвинению.] Мне снится сон: я вижу этого живого... как на иконе... и только слышу, говорит: "Так ты меня в обиду не дал, и я тебя не дам". [На суде нашлись документы, подтверждавшие невиновность Горелова.]» (Материалы этнолингвистической экспедиции на Русский Север. Архив фольклорного кабинета Российского государственного гуманиатрного университета, магнит. зап. 1996 г.).

События 3--4 октября 1993 г. сразу же стали знаковыми и были немедленно включены в традиционную архетипическую парадигму. Сюда относятся рассказы о чудесном спасении людей, оказавшихся в радиусе обстрела Белого дома правительственными войсками. В одной из московских квартир, обстрел которой продолжался более двух часов, было все разрушено и сожжено. «Хозяйка квартиры не могла подняться во время обстрела и лежала на полу у стены с иконой. Эта стена напротив окна была особенно изрешечена пулями. Все, что висело, свалилось. Все, что могло в квартире разбиться, разбилось. Единственная вещь, которая осталась висеть на этой дырявой стене, была икона Божией Матери. На иконе не было ни одной царапины» [2. Вып. 4. С. 5-- 6].

Чудесное спасение отдельных людей по молитвам их самих и их близких -- также весьма популярный сюжет современных рассказов. Среди выпускников филологического факультета МГУ весьма популярен рассказ о чудесном спасении Н.И. Либана, преподавателя древнерусской литературы на этом факультете: в детстве он подавился сливовой косточкой. Она попала в горло так, что обычным путем ее вытащить оказалось невозможно, вызвала воспаление и нагноение. Ребенок задыхался, и его увезли в больницу на операцию. Мать от отчаянья не знала, что делать. Встретившаяся ей в этот момент знакомая купчиха (она поставляла в семью Либанов дрова) сказала: «Как ты не знаешь, что делать! Ты что, не русская, не православная?! Молись». Мать Либана пошла в церковь и стала молиться перед иконой Богородицы как^аз в тот момент, когда ее сыну начали делать операцию. Застрявшая косточка выскочила из горла без вмешательства хирургов, что вызвало их удивление -- они не знали, что мать ребенка в это время усердно молилась (зап. от Е. Калинкиной, 1995 г.).

Московские тексты отражают исконную традицию почитания святых икон (на Русском Севере, например, иконы до сих пор называют богами). Икона -- зримое, доступное человеческому восприятию изображение божественного образа -- служила материальным посредником, перед которым человек обращался к Богу, и проводником воли Божией к человеку. Ср. в связи с этим распространенное у верующих людей выражение «намоленная икона». Икона неразрывно связана с понятием молитвы и чуда. Известно, что в Москве было много чудотворных икон, чтимых не только москвичами, но всей Россией. В их числе икона Иверской Божией Матери, перед которой отчитывали бесноватых и кликуш. Известно предание, согласно которому огонь, горящий в лампаде перед этой иконой, олицетворяет жизнь России: погаснет огонь -- погибнет Россия. В рамках этих представлений воспринимается разрушение часовни Иверской Божией Матери в 1929 г., ее восстановление в 1995 и помещение в ней нового списка иконы, сделанного на Афоне. Молитва перед иконой и помощь того святого, которому молились -- сюжет многих современных рассказов. Женщина, у которой не было дров, чтобы натопить комнату и согреть больного ребенка (дело происходит во время гражданской войны), молится перед иконой св. Николая. Чуть позже, подойдя к церкви Николы в Ямах (находилась на Николоямской, бывш. Ульяновской, ул.) она смогла набрать дров из развалившихся саней [3. С. 16--17].

После революции, когда богоборчество часто принимало формы иконоборчества, икона становится индикатором отношения человека к Богу. Уничтожение икон атеистами, спасение икон от уничтожения верующими людьми, сохранение икон в доме, несмотря на угрозу ареста, -- сюжеты многих рассказов советского периода. Актуальный сюжет постсоветского времени -- чудесное обретение икон вновь открытым храмом. В храме подворья Валаамского монастыря так были обретены две или три иконы. Маленький мальчик пришел со свертком в книжную лавку на подворье и сказал, что это просили передать в храм. Когда развернули сверток, там оказались две или три иконы. Одна из них очень хорошая -- Покрова, теперь висит в алтаре (зап. от Н.В. Тарасовой, 1996 г.). В храме Троицы в Голенищах была похожая история с плащаницей Богородицы. В храме не было плащаницы, и накануне Успенья отец Сергий, священник этой церкви, очень сокрушался, что нет плащаницы для совершения нужного чина. Вечером в церковь пришел мальчик и сказал, что бабушка просила передать сверток. Когда сверток развернули, там оказалась очень древняя, вышитая жемчугом плащаница, которая теперь висит в храме (рассказ Е. Трос-никовой, зап. от Н.В. Тарасовой, 1996 г.).

Центральным событием в духовной жизни постреволюционной России, породившим огромное количество легенд, преданий и сказаний, безусловно, считается чудесное обретение в селе Коломенском иконы Богоматери Державной. Это событие, произошедшее 2 марта 1917 г., соотносится с отречением от престола последнего русского императора и передачей им сакральной власти над Россией и функций «удерживающего» Божией Матери (ср. метаисторические и богословские переживания этого факта в: 4. С. 185--199). Ставшее общерусским предание легко вписывается в канву уже известных фактов. Сказания о явлениях икон Богоматери в критические для России периоды известны со времен татаро-монгольского нашествия, когда были обретены Курская-Куренная (1295), Федоровская (1239), Устюжская (1290), Толгская (1314) иконы Богоматери. В Смутное время явилась Казанская Божья Матерь, о чьей роли в Великой Отечественной войне будет сказано ниже.

Во время обретения иконы в 1917 г. село Коломенское еще не было в составе Москвы, но последующая судьба иконы, безусловно, «московская». Согласно преданию, об обретении иконы объявила сама Царица Небесная в троекратном сновидении крестьянке Евдокии Андриановой, повелев ей отыскать икону в Вознесенской церкви села Коломенского. Андрианова вместе со священником этой церкви о. Николаем нашла образ в церковном подвале среди тряпок и рухляди. Символическое значение этого события раскрывается в словах самой Царицы Небесной в одном из вариантов этого предания: «Сейчас Я Сама взяла державу и скипетр в Свои руки, а с иконой Державной посылаю Свою особую Благодать и Силу... Эта икона не спасет от испытаний, так как испытания нужны, чтобы пробудить духовную сторону в людях, но кто во время испытаний будет с верой молиться у этой иконы, тот будет во время этих испытаний спасаем» [5. С. 6].

Второе обретение иконы произошло в Москве весной 1991 г. и сразу же было истолковано в контексте современных политических событий. Местное предание связывает возвращение чудотворной иконы с началом освобождения Русской Церкви от богоборческого ига. «Как станет Царица Небесная на свое место -- так и бедам конец», -- говорили старожилы Коломенского. Обретение иконы произошло в середине пасхальной седмицы, когда настоятелю храма Святителя Николая Николо-Перервинской обители принесли икону Державную, источавшую миро. Незадолго до этого одной из женщин во сне явилась Божия Матерь и, показав свою икону, сказала, что Она послала ее в Николо-Пере-рвинскую обитель. Придя в этот храм, женщина осмотрела все Богородичные иконы и узнала среди них ту, которую видела во сне [2. Вып. 2. С. 16--17]. Бросается в глаза типологическое сходство ситуаций первого и второго обретете-кия иконы, вплоть до географических совпадений. Обретение иконы предваряется явлением Богоматери во сне простой женщине, которая, повинуясь повелению свыше, идет отыскивать икону. В первом случае икону находит жительница села Перервы (ныне Шоссейная ул.), во втором случае икона оказывается в храме, принадлежащем Николо-Перервинской обители.

Роль Богородичных икон, и особенно иконы Казанской Божией Матери, в легендах о Великой Отечественной войне очень велика. Защита этой иконы -- лейтмотив сказаний о войне: сама Царица Небесная приказала митрополиту Илии держать эту икону в войсках вплоть до победы; с ней облетают Москву, и немцы терпят поражение зимой 1941 г.; с ней обходят осажденный Ленинград, и немцы бессильны его взять; Казанская икона находится на правом берегу Сталинг-рада в течение всей битвы, и немцы не могут одолеть город; эту икону несут на носилках перед войсками при сражении за Кенигсберг, и немцы бегут, не в силах сделать ни единого выстрела [4. С. 239--242]. Ср. рассказ участника войны: «Священная миссия наших святых Отцов, она, конечно, сработала. Вот с Пресвятой Богородицей Девой Марией, Защитницей Иверской -- когда она [икона. -- Ј.-Л.] была на передовой, затишье было, и у немцев что произошло -- у них не стали срабатывать затворы винтовок. [Это была Иверская Божья Мать?] -- Нет, пожалуй, Казанская была Божья Мать. Надо уточнить у уцелевших фронтовиков, надо будет это обязательно восстановить. Господня Сила, вот она [помогла] спасению России и сработала на пагубу враждебной силе» (Николай Матвеевич К., физфак МГУ, магнит, зап. 1994 г.).

Древние корни в традиционной культуре имеет сюжет об облете Москвы в декабре 1941 г. самолетом с иконой Казанской Божией Матери, что, согласно преданию, послужило непреодолимой преградой, хотя к этому моменту Волоколамское шоссе, оставшись без защиты, было фактически открыто для немцев [6. С. 38]. Подобное предание известно и о спасении Ленинграда, вокруг которого в самые страшные дни блокады с крестным ходом была обнесена икона Казанской Божией Матери. Этот вариант легенды поддерживается искони существовавшим в Петербурге культом Казанской Божией Матери (ср., в частности, слова Святителя Воронежского Мит-рофана Петру 1 о том, что пока эта икона находится в городе и есть молящиеся, враг не сможет его занять). Создание магического круга вокруг города или села для охраны его от опасности -- ритуал, имеющий индоевропейские корни и неоднократно описанный в научной литературе. Ср. типологически сходный пример из с. Ровбицка Брестской обл.: в 30-е годы жители создали вокруг села магический круг, опахав свое село ночью, чтобы защитить себя от колхоза (Полесский архив Ин-та славяноведения и балканистики РАН, 1992). В легендах, относящихся к периоду Великой Отечественной войны, судьба Москвы не только не отделяется от судьбы России, а оказывается вписанной в общий контекст событий и осмысляется в тех же архетипических рамках, что и весь ход войны.

Легенды о московских храмах составляют специфику московской традиции, поскольку высвечивают те места, которые образуют сакральную географию Москвы. Часто это совсем небольшие рассказы, связанные с именами известных людей, например, легенда, что иконостас из храма Троицы в Голенищах (ныне Мосфильмовская ул.) выломал и увез Сергей Эйзенш-тейн для съемок фильма «Иван Грозный». Довольно много историй связано с церковью Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе: часть денег на строительство церкви пожертвовала прабабушка Пушкина. Прихожанкой храма в 60-е годы нашего столетия была уже упоминавшаяся блаженная старица Ольга (Ложкина). В это время священником там состоял о. Николай Эшлиман, подписавший вместе с о. Глебом Якуниным известное письмо к Патриарху Алексию о нарушении законодательства об отделении церкви от государства [7. С.310--311]. *

Иногда легенды объясняют необычные названия храмов, например, название церкви Николая Чудотворца в Подкопаях (угол Подкопаев-ского и Подколокольного переулков), в просторечии называемой «Николай Подкопай». Согласно легенде, богатый купец, прихожанин этой церкви, разорился и стал просить святителя Николая о помощи. Угодник явился ему во сне и предложил залезть в церковь, снять золотую ризу с его иконы и на деньги, полученные с продажи, завести новое дело. Купец смутился: «Как же, -- говорит, -- могу это сделать? Первое -- это святотатство, а второе -- как снять? Днем народ, а ночью храм заперт». «А ты, -- говорит ему святитель, -- приди ночью, да под стену, что против моей иконы и подкопай, а в подкоп пролезь да и сними ризу... Воровства тут... никакого нет: икона моя, и ризе я хозяин». Купец долго не решался на этот поступок, но после трех явлений святителя все-таки поступил, как тот ему велел. При этом всем, в том числе и священнику, казалось, что риза находится на месте. Через некоторое время купец снова наладил торговлю и сделал для иконы св. Николая новую ризу, точно такую же, как старую. Когда мастер стал накладывать новую ризу на «старую», купец обо всем рассказал. И опять удивляется народ и недоумевает: не сошел ли купец с ума? Старая риза цела, на старую новую надели -- все это видели -- про что же он рассказывает? Когда мастер снял с иконы новую ризу, «старой» на месте не оказалось. С тех пор этот храм в Москве зовется Николай Подкопай (3. С. 46--49; см. еще одно предание, связанное с этим храмом в: 7. С. 149-- 150).

К этому кругу рассказов принадлежат и предания о попытках уничтожить православные святыни в годы советской власти и о тщетных усилиях построить что-либо на месте разрушенных храмов. Наиболее популярна московская легенда о неудавшихся попытках построить дворец Советов на месте взорванного храма Христа Спасителя -- земля не держала фундамент, и он проваливался. Ср. также свидетельства о том, как «рвалась, истлевала или сгорала ткань, осыпалась краска, которыми безбожные большевики пытались скрыть от народа чудотворный образ святителя Николая на Никольской башне Московского Кремля» [2. Вып 2. С. 79]. Истории и рассказы, существующие практически о каждом московском храме, составляют ту особую неуловимую «ауру», которая сообщает «московс-кость» московской устной прозе.

Представленный материал дает возможность сделать несколько выводов. Во-первых, круг жанров, сюжетов, мотивов, архетипов и символов, которые встречаются в московских текстах, подтверждают их принадлежность к общерусской традиции. Проявления «московскости» касаются лишь складывающегося в настоящее время московского культа святых и круга рассказов о московских святынях, но эти рассказы построены по канонам общерусской традиции.

Во-вторых, можно констатировать, что современная московская традиция является прямым продолжением традиции дореволюционного устного православного предания: осмысление событий и явлений советского периода, отраженных в таких рассказах, решено в рамках исконной православной традиции и не содержит в себе ничего специфически «советского».

В-третьих, обилие и качество собираемого материала говорит о том, что в настоящее время традиция устного предания переживает свой новый расцвет: создается большое количество новых текстов по старым моделям, в Москве «скапливаются» тексты, созданные в других местах страны, и включаются в состав московской традиции, рождаются новые жанровые образования (например, возмездие за поругание святынь), переживают новое рождение старые жанры (устный извод жития), вместе с открытием храмов и формированием приходов возрождается традиция фиксации истории церковной и приходской жизни в различных рукописных и печатных журналах, летописях, газетах.

Вместе с тем, можно говорить о существовании некоторых отличий московской (и вообще городской) традиции от сохранившейся в деревнях и небольших городках. Это отличие заключается не столько в большей православной «грамотности» московских информантов, сколько в принципиально разном статусе «православного знания» в городской и крестьянской культурах.

ЛИТЕРАТУРА

1. Иеромонах Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Тверь, 1992-- 1996. Т. 1--2.

2. Православные чудеса в XX веке. М., 1995. Вып. 1--5.

3. Новые чудеса святителя Николая Мирликийского чудотворца. М., 1996.

4. Россия перед вторым пришествием. М., 1993.

5. Православная Русь. 1967. № 6.

6. Малинин Н. Москва из-под стола // Столица. 1991. № 3. 7. Сорок сороков. М., 1994. Т. 2.