Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита

Психологическое определение манипуляции. Защитные действия в условиях манипулятивного воздействия. Семантическое поле и определение понятия "психологическая защита". Место манипуляции в системе человеческих отношений. Диалог как метод исследования.

Рубрика Психология
Вид книга
Язык русский
Дата добавления 09.11.2012
Размер файла 724,3 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Процесс истолкования текста -- как понимания более высокого уровня сложности -- также явно базируется на установлении связей, но уже с более сложными объектами -- контекстами . В этом смысле истолковать текст, высказывание или слово означает поместить их в такие рамки, в семантическом поле которых они получают новое значение, обогащаются новыми смысловыми связями: «Каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы. Всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами» [Бахтин 1979, с. 364].

Интересно, что само слово текст происходит от латинского textum -- ткань, связь, построение. Приставка con- (лат.) в слове контекст означает объединение, общность, совместимость, что еще больше подчеркивает усложнение структуры и многообразия связей между элементами.

Толкование текста оказывается тем богаче, чем с большим количеством контекстов он соотнесен, чем больший круг идей вовлечен в это толкование, чем тоньше и неожиданнее смысловые связи, чем интереснее их компоновка. Станет толкование богатым или нет зависит от двух факторов. Первый -- потенциальный -- заключается в самом тексте (или сообщении) и состоит в том, насколько в нем сохранены исходные связи с родственными контекстами, а также от степени доступности последних (наличие в тексте указателей на них). Второй -- актуальный -- фактор заключается в квалификации толкователя, его готовности и умении обнаруживать и описывать смысловые связи.

Самым богатым по количеству сохраненных (не подвергшихся отсеву) контекстов надо признать живое событие -- текущее действие, актуальную деятельность («лучше один раз увидеть...»). Понятно почему -- жизнь всегда богаче любого ее описания. Поэтому предмет нашего интереса -- поведение человека -- представляет в этом смысле идеальный текст: предельно насыщен контекстами и поэтому неисчерпаем для истолкования. Однако каждое событие уникально и быстротечно, заканчивается и исчезает прежде, чем мы успеваем его объяснить. Поэтому для научных и учебных целей приходится пользоваться его описанием, которое возможно многократно подвергать интерпретации. Такое описание в нашей работе выступает в роли стимульного материала -- предмета экспертной оценки. Следовательно, раз уж мы имеем дело с описанием, то хотелось бы знать, насколько по нему можно судить о самом предмете описания, то есть насколько в нем сохранены контексты. Обсудим некоторые признаки, свидетельствующие о том, что эти контексты не утеряны.

Присутствие в тексте множества контекстов прямо отражается в многоуровневости, многоплановости, «многоэтажное™» описания, наличии в нем разнообразных пластов. Таких, например, как фабула, идейный ряд, художественные аспекты, психологические наблюдения, комментарии, отношения, мысли, эмоции, правила... Их разнообразие кажется случайным лишь при перечислении, когда запятая рассматривается как место стыка. В хороших текстах, как и в жизни, все онтологические и семантические горизонты образуют «контрапункт» мотивов, то сплетающихся, то противостоящих друг другу.

Множественность систем отсчета (точек рассмотрения, позиций) также свидетельствует о сохранении связи с заметно большим количеством контекстов, чем при одномерном взгляде. С одной стороны, каждый контекст задает свои точки отсчета, а с другой, каждая позиция опирается на несколько наиболее родственных ей контекстов. «В действительности текст всегда есть нечто большее, чем линейная последовательность фраз; он представляет собой структурированную целостность, которая всегда может быть образована несколькими различными способами. В этом смысле множественность интерпретаций и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации» [Рикёр 1995-а, с. 8].

Текст сохранит связи с большим количеством контекстов, если используемые в нем понятия будут многозначными, семантически «размытыми». Это как раз противоположно тому, что считается нормой в научных работах, в которых требуется соблюдение однозначности понимания используемых терминов. Самыми высококонтекстуальными оказываются художественные тексты. С ними соперничать могут разве лишь религиозные произведения. Не случайно как те, так и другие собственно и породили герменевтическую линию в культуре: толкование древнегреческих мифов и канонических религиозных текстов (экзегеза). Очевидно, что поток интерпретаций древних мифов и священных книг (Тора, Евангелие, Коран и др.) будет пополняться все новыми версиями.

Вместе взятые данные признаки ведут к тому, что множится количество слабых, неявных, латеральных связей. Из-за множества семантических разветвлений на пути даже более сильных связей все выше становится возможность «соскочить» с основного пути на случайную мимолетную ассоциацию, оказаться мгновенно перенесенным в иное смысловое поле. В этих-то слабых связях, в наличии возможностей для их обнаружения, точнее, установления, проторения, состоит сила текста. Его сила содержится в напряжении (силовых линиях) неясностей, неустойчивости двусмысленностей, столкновении противоречий. Энергия смысловых напряжений освобождается, как только из необъятного многообразия извлекаются нужные элементы и соединяются по воле интерпретатора в новую целостность, уходящую своими корнями в текст-событие-жизнь.

1.2.3 Квалификация толкователя

Следуя совету Г. Бейтсона, спросим себя не только о том, каким должен быть текст, но еще и каким должен быть читатель, чтобы этот текст можно было понять. Действительно, сколь бы ни был хорош текст сам по себе, «лишь благодаря одному из участников герменевтического разговора, интерпретатору, другой участник, текст, вообще обретает голос. Лишь благодаря ему письменные обозначения вновь превращаются в смысл» [Гадамер 1988, с. 451]. Интерпретировать -- формировать и высказывать свое мнение -- может любой человек. Продуктивность разных людей, однако, будет сильно варьировать. В первую очередь по причине разной подготовленности толкователя. Квалификация толкователя состоит: а) из знания предметной области (близкое знакомство с родственными контекстами), б) из широкой общекультурной подготовки (знакомство с дальними контекстами) и в) навыков установления и компоновки смысловых связей (собственно умения толковать).

Поэтому толкователь, во-первых, должен быть экспертом в исследуемой предметной области. По отношению к психологии экспертами могут выступать не только обученные психологи, но в известных пределах (ограниченных повседневной жизнью) и «наивные» наблюдатели (или наблюдатели за наблюдателями), то есть люди, не получившие психологического образования.

Во-вторых, толкователь не должен быть только узким специалистом. В той или иной степени таким является любой человек -- носитель человеческой культуры. К сожалению, в наше время специализаций все труднее становится получать энциклопедические знания -- далее университеты теперь стали специализированными. Великолепное сочетание квалификации знатока повседневных человеческих отношений, душевных переживаний и одновременно широкой общекультурной эрудиции наблюдается у деятелей искусства, в частности, у писателей. Поэтому литературное произведение, предоставляя нам «всего лишь описание» жизни, несет в себе большое количество сохраненных контекстов. Поскольку писатель работает в общекультурном поле контекстов, то результаты его собственного отбора, даже если они отмечены печатью причастности к специфической субкультуре, все равно привносят в текст заведомо больше смысловых связей, чем это обнаруживается в текстах психолога-специалиста (особенно если он специализируется на изготовлении препаратов из психической реальности). Поэтому для последнего художественное произведение может служить достаточно валидным источником эмпирических данных. И даже двойная интерпретация не является недостатком для герменевтического исследования.

В-третьих, толкователь должен уметь выделять в тексте значимые элементы (как узнать, какой окажется значим?), вскрывать лежащие за ними семантические поля, выбирать из них такие, связи между которыми (смысловые линии) образуют новые целостности, объединенные вокруг ограниченного набора ключевых идей, образов, понятий. Общий путь, как он намечен у П. Рикёра (1995-6), состоит в том, что сначала производится простое перечисление выделенных связей, а затем только из них формируется новая содержательная структура, неизбежно отражающая теоретические предпочтения интерпретатора. Эмпирическое исследование интерпретации как психологического процесса проведено А. Н. Славской. Полученная в результате типология испытуемых как интерпретаторов включает две основные группы. Первая состояла из тех, кто стремился по возможности точно раскрыть логику автора текста, отводя свое мнение на второй план. Вторая -- из тех, кто стремился к выработке собственной позиции, отвлекаясь от авторской позиции. Вместе с тем и в том, и другом случае «не просто осуществлялась реорганизация авторской концепции, но создавался новый собственный контекст, причем путем различных способов его сопоставления со «старым», авторским, таких, как противопоставление, сравнение, разрушение авторского целого, творческий с ним синтез и т. д.». Автор полагает, что психологические механизмы интерпретации раскрываются «как способность личности легко переходить от одного контекста к другому, как свобода интерпретирования » [там же, с.87]. Как оказалось, такой способности лишены около 30 % испытуемых.

1.2.4 Проблема языка описания

Еще один важный инструмент работы -- язык, на котором толкователь излагает результаты своей работы. Проблема языка применительно к герменевтическому исследованию содержит в себе несколько аспектов.

Первый аспект связан с проблемой достоверности знаний, передаваемых конкретным текстом на том или ином языке. Эта проблема в основном уже обсуждена выше и решается тем, что в ходе преобразования содержания, выраженного в исходном тексте, необходимо стремиться к сохранению его связей с критически минимальным объемом контекстов и подбирать квалифицированных экспертов. Это и не удивительно, если учесть следующие моменты. С одной стороны, любое описание есть истолкование, поэтому оно всегда субъективно -- ив этом смысле неточно. А с другой, любое высказывание имеет свою референцию (отсылку) и свой референтный индекс (предмет отсылки), то есть любое высказывание может иметь область значений, где оно верно. (П. Рикёр отмечает наличие референтности даже в вымысле). Таким образом, все верно и неверно одновременно. Нужна сила (позиция) которая установит ориентиры в соответствии со своим чувством правды. Такой силой является субъект -- испытуемый, эксперт, исследователь.

Здесь нам остается обсудить требования, которые в данной работе будут предъявляться к языку, которым пользуются эксперты, и в особенности к языку, на котором она написана.

Второй аспект заключается в том, насколько допустимо использовать сам язык как источник знаний. Нам важно знать, является ли язык как носитель значений еще и хранителем сведений о мире, содержащихся в его значащих единицах, конструкциях, элементах и их связях. Несомненно, да, поскольку «в языке выражает себя сам мир» [Гада-мер {Х.-Г. 1988, с. 520]. Это положение означает, что язык как таковой, независимо от того, каким конкретным языком мы пользуемся, уже содержит в себе мир. Происходит это потому, считает Х.-Г. Гадамер, что мир и человек изначально включены друг в друга, а «язык -- это среда, в которой объединяются, или, вернее, предстают в своей исконной сопринадлежности «Я» и мир» [там же, с. 548]. Эта среда не есть вместилище для человека и мира, а сама являет собой их пространство: «Бытие, которое может быть понято, есть язык» [там же].

Поэтому вполне законным будет обращаться к языку с вопросами, пытаясь отыскать в нем если и не решение поставленных проблем, то подсказки о возможных путях их решения. «Через археологию языка мы можем подойти к теоретической реконструкции целостного человеческого бытия и обнаружить в нем ту иерархию онтологических нищ, которые человек в своей эмпирической повседневности не наблюдает» [Федоров 1995, с. 130]. Уникальность языка как источника познания заключается в том, что «это единственная объективированная форма субъективности, в которой содержатся все исторические семантические напластования, доступные «эмпирическому наблюдению» [там же, с. 131].

Применительно к нашим задачам такая позиция означает «разрешение» на применение в качестве полноправных аргументов этимологической реконструкции слов ссылок на устойчивые словосочетания, анализа структурных особенностей слов и выражений и т. п.

Третий аспект касается вопроса о том, какими языками можем воспользоваться мы в рамках заявленного подхода. «В какой мере можно раскрыть и прокомментировать смысл (образа или символа)? Только с помощью другого (изоморфного) смысла (символа или образа). Растворить его в понятиях невозможно» [Бахтин 1979, с. 362]. По отношению к действиям это так же справедливо. Очевидно, что смена парадиг-мальных ориентации с неизбежностью ставит вопрос о пересмотре отношения к строгим дескриптивным понятиям, столь характерным для естественнонаучного глоссария, в частности, к определениям этих понятий.

«Может быть либо относительная рационализация смысла (обычный научный анализ), либо углубление его с помощью других смыслов (философско-художественная интерпретация). Углубление путем расширения далекого контекста» [там же]. Поэтому альтернативным средством может выступить метафора (в широком понимании этого слова). Поскольку сущность герменевтического подхода заключается в отношении к тексту как к иносказанию, весь текст изначально мыслится как метафора -- непрямое (с использованием языка) указание на предмет описания. Поведение, как уже было показано, также является иносказанием, в котором используется невербальный язык. Понимание таких текстов, на каком бы языке они ни были сделаны, также по своей глубокой сущности оказывается метафоричным. Разумеется, это же относится и к языку, который принято называть научным -- весь он метафоричен не только по сути, но и по происхождению средств выражения: «рассмотреть мысль» -- явный абсурд с точки зрения восприятия, «сделать вывод» -- совсем не означает, что автор собирается кого-то откуда-то выводить, «проследить эволюцию» -- как сыщик за подозреваемой гражданкой... Многие привычные обороты речи, составляющие научный стиль, восходят к поведенческим актам, процессам восприятия, физическим или психическим состояниям: «из сказанного прямо следует», «сильный аргумент», «практика управления испытывает большую потребность», «точка зрения», «возможно следовать в нескольких направлениях», «невозможно избежать столкновения», «за данной теорией стоит», «эта идея восходит к...» (действительно, человек -- мерило всех вещей). Так что же тогда большее иносказание -- сам образ или форма его выражения, наполненная новым содержанием, за которым уже забыто (забито, стерто) первоначальное? Что верно: чем образнее, тем ближе к истокам, а значит, и точнее, или чем сильнее редуцируется образный ряд, тем научнее? Переформулируем иначе: как выбрать степень иносказания? С одной стороны, образы, нечеткие понятия, «образы мысли» (Библер), «теплые» идеи позволяют сохранить контекст поведения -- и это соответствует заявленной позиции. А с другой, если мы готовы пользоваться нечеткими понятиями, необходимо решить, каким образом обеспечить возможность диалога между естественнонаучной и герменевтической логиками.

В данном исследовании будем придерживаться следующей тактики. Там, где это будет возможно -- а в отношении ключевых понятий везде -- аналитическое дескриптивное определение будет дополняться соответствующей метафорой, а метафоры, в свою очередь,-- «переводиться» на язык более строгих понятий. Это позволит, с одной стороны, поместить строгое определение в более широкий контекст, сохранить слабые связи, не вошедшие в определение, смягчить неизбежное в таких определениях редуцирование. А с другой стороны, в метафорическом образе выделить область наиболее плотных значений и преобразовать их в более строгое определение. В результате мы получим целостную конструкцию, в которой строгое определение и метафора будут соотноситься как фигура и фон. Что есть фигура, а что фон -- решать читателю или пользователю в зависимости от своих задач и предпочтений. Скорее всего, как и в зрительном восприятии удачно выполненных двойственных изображений, фигура и фон, не способные существовать обособленно, будут спонтанно сменять друг друга, конкурируя в соревновании за первенство.

Четвертый аспект связан с проблематизацией отношения к живому повседневному языку -- насколько допустимо его использование в научном тексте. В силу сказанного выше становится понятной принципиальная возможность обращения к обыденному языку как к феноменологической базе, рассматривая его как объект исследования, в котором заключен богатый опыт человеческой деятельности и общения. В самом же изложении обыденные выражения будут использоваться в качестве средства передачи переносного смысла -- метафоры или аллегории, которые более подходящим образом соответствуют цели емкого и ширококонтекстуального высказывания.

В данной главе дано обоснование выбора методологической позиции, а именно, герменевтического подхода к исследованию проблемы манипуляции. Суть занятой мной позиции, коротко говоря, заключается в следующем. Моя задача соcтоит в том, чтобы выстроить удобную для работы теоретическую конструкцию. Какой бы она ни была, любая конструкция такого рода имеет свою долю истины. Мне моя представляется верной. Читатель же волен отвергнуть, переделать или переосмыслить ее. Его картина будет отличаться от моей даже в том случае, если он полностью согласится со мной. Так пусть же это несовпадение ляжет в основу метода нашей совместной работы: я делаю заготовку, а читатель доводит ее до того вида, который его больше устраивает. Степень этой доводки будет варьировать в зависимости от того, во-первых, насколько читатель считает себя экспертом в данной области теоретической и практической психологии, во-вторых, какие задачи ему приходится решать, и, в-третьих, какими ресурсами он обладает (квалификация, оборудование, люди и пр.)

манипуляция защитный человеческий диалог

Глава 2. ЧТО ТАКОЕ МАНИПУЛЯЦИЯ

Предварительное представление о манипулятивных феноменах можно составить по следующим примерам.

Пример 1. Внучка просит бабушку показать, как выкроить фартук кукле (задание на уроках труда). Бабушка объяснила, но через пять минут снова вопрос, затем еще и еще. Наконец, наивный консультант не выдерживает, берет и заканчивает работу самостоятельно. Внучка внутренне торжествует.

Пример 2. Вы известны как хороший специалист в своей сфере деятельности. Кроме того, вы охотно рассказываете о собственном опыте работы, чем снискали благосклонное к себе отношение со стороны коллег. Однако нередко, расспрашивая вас о том, как можно решить ту или иную проблему, с вас удается выудить еще и сведения, которые считаются коммерческой тайной, и которые принято оплачивать.

Пример 3. Подчиненный приходит с вопросом, который сам не может решить ввиду отсутствия полномочий. Начальник, чтобы не выдать своего нежелания решать его, начинает постепенно «распалять» подчиненного -- журить за действительные и мнимые недочеты. Тот наконец взрывается, переходит на повышенные тона, обижается. Развязка следует немедленно: «Научитесь сначала держать себя в руках -- тогда и приходите».

2.1 Феноменологическое описание

Сначала кратко познакомимся с феноменом психологической манипуляции и породившим ее культурным контекстом, служащим исследователям семантической опорой в понимании ее сущности.

2.1.1 Феноменологическая представленность или усмотрение

Особенность манипуляции состоит в том, что манипулятор стремится скрыть свои намерения. Поэтому для всех, кроме самого манипулятора, манипуляция выступает скорее как результат реконструкции, истолкования тех или иных его действий, а не непосредственное усмотрение. В связи с этим возникает резонный вопрос: является ли манипуляция феноменом, то есть явлением, постигаемым в чувственном опыте, объектом чувственного созерцания?

Можно выделить три источника информации о существовании манипуляции.

1. Позиция манипулятора. Каждый человек многократно побывал в ней: то как ребенок, вьющий веревки из взрослых, то как родитель, загоняющий ребенка в позицию виноватого, то как поклонник, добивающийся внимания к себе со стороны объекта обожания, то как покупатель, ищущий благосклонности продавца, то как подчиненный, избегающий ответственности за упущения в работе.

2. Позиция жертвы манипуляции. Достаточно поменять отмеченные выше ролевые пары -- и мы готовы вспомнить ситуации, когда вскрывалась неискренность наших партнеров, когда мы чувствовали досаду за то, что попались на чью-то удочку: проговорились, предложили, пообещали, согласились, сделали, а потом выяснилось, что жалобы были разыграны, обещания -- двусмысленны, дружелюбие -- поверхностным, а квалификация дутой. И оказывалось, что все действия наших партнеров были направлены лишь на достижение необходимой им цели, о которой они по каким-то своим соображениям нам не сообщили.

Как видим, опыт людей, побывавших в этих позициях, дает основания судить о манипуляции как о явлении, данном человеку непосредственно-субъективно. По меньшей мере на этом основании можно утверждать, что манипуляция является феноменом. Субъективный опыт такого рода имеется у каждого, каким бы словом его не обозначали.

3. Позиция внешнего наблюдателя. Человеку, не вовлеченному в манипулятивное взаимодействие, приходится заниматься реконструкцией его деталей и характера: восстанавливать недостающие звенья, домысливать за участников. На помощь приходит собственный опыт. С одной стороны, наблюдателю самому приходилось манипулировать, этот опыт позволяет действия других интерпретировать как манипуля-тивные. С другой стороны, опыт жертвы манипуляции делает нас более чувствительным к манипулятивным попыткам. Задача сильно упрощается, если нам известны намерения инициатора манипуляции со слов ли его самого или по информации, которую дают нам авторы художественных произведений (литература, кино).

Вместе с тем, отстранение от обеих позиций позволяет увидеть дополнительные детали. Наблюдателю, как правило, открываются более крупные единицы живого взаимодействия, такие как «продолжает увиливать», «бессильно трепыхается», «ушел в глухую защиту», «все время суетится» и т. п. Правда, платить за это приходится как потерей естественного эмоционального включения в ситуацию, так и снижением достоверности суждений.

Плата оказывается настолько существенной (сколь и необходимой), что возникает теоретическая проблема, а практическая задача состоит в том, чтобы научиться отличать манипуляцию от других видов психологического воздействия. Нужен инструмент, позволяющий достаточно точно это делать. Таким инструментом -- своеобразным указующим перстом -- должно стать определение манипуляции как вида психологического воздействия.

2.1.2 Происхождение термина «манипуляция»

Manipulus -- латинский прародитель термина «манипуляция» -- имеет два значения:

а) пригоршня, горсть (manus -- рука + pie -- наполнять), б) маленькая группа, кучка, горсточка (manus + pi -- слабая форма корня). Во втором значении это слово, в частности, обозначало небольшой отряд воинов (около 120 человек) в римском войске. В Оксфордском словаре английского языка манипуляция (manipulation) в самом общем значении определена как обращение с объектами со специальным намерением, особенной целью, как ручное управление, как движения, производимые руками, ручные действия. Например, в медицине -- это освидетельствование, осмотр некой части тела с помощью рук или лечебные процедуры. Специально отмечается наличие ловкости, сноровки при выполнении действий-манипуляций.

Вплотную к указанному значению (в результате расширения сферы употребления) примыкает использование термина «манипуляция» в технике. В первую очередь это искусные действия с рычагами, производимые руками. Сами рычаги и рукоятки нередко называются манипуляторами. По мере усложнения механизмов манипуляторами стали называть имитаторы или искусственные заменители рук: специальные приспособления для сложного перемещения предметов с дистанционным управлением. Например, для загрузки и выгрузки стержней с ядерным топливом.

В переносном значении Оксфордский словарь определяет манипуляцию как «акт влияния на людей или управления ими или вещами с ловкостью, особенно с пренебрежительным подтекстом, как скрытое управление или обработка». Именно в таком наполнении слово «манипуляция» заменило в политическом словаре ранее бытовавший термин «макиавеллианизм» .

Можно назвать по меньшей мере две причины такой замены. Во-первых, произошло смещение ведущего акцента с оценочного взгляда на технологический при подходе к данному феномену. А во-вторых, расширился круг явлений, к которым стал относиться термин «манипуляция» речь шла уже не столько о качествах отдельных политических лидеров, сколько о деятельности целых институтов и государственных образований. Он используется применительно к средствам массовой информации и политическим мероприятиям, направленным на программирование мнений или устремлений масс, психического состояния населения и т. п. Конечная цель таких усилий -- контроль над населением, его управляемость и послушность.

В политологической литературе, начиная с 60-х годов, подробно обсуждались две большие проблемы. Первая посвящалась развенчанию манипулятивной сущности средств массовой информации (в социалистической литературе при этом добавлялось определение * буржуазных» или «империалистических»). Вторая касалась практики «промывания мозгов» (brain washing) в застенках спецслужб Китая и СССР, с которой столкнулись оказавшиеся в плену участники войн на Корейском полуострове и во Вьетнаме.

В психологической литературе термин «манипуляция» имеет три значения. Первое полностью заимствовано из техники и используется преимущественно в инженерной психологии и психологии труда. Во втором значении, заимствованном из этологии, под манипуляцией понимается «активное перемещение животными компонентов среды в пространстве» (в противоположность локомоции -- перемещению в пространстве самих животных) [Краткий психологический словарь] «при преимущественном участии передних, реже -- задних конечностей, а также других эффекторов» [Фабри 1976, с. 145]. В этих двух значениях термин «манипуляция» можно встретить в психологической литературе начиная с 20-х годов. А с 60-х годов он стал использоваться еще и в третьем значении, на этот раз заимствованном из политологических работ.

Постепенно -- уже практически без доработки -- слово «манипуляция» начало использоваться и в контексте межличностных отношений. Таким образом процесс расширения сферы его применения дошел до той области, которая находится в фокусе рассмотрения данной работы. А именно, как по объекту (межсубъектное взаимодействие), так и по предмету (механизмы влияния) феномен манипуляции оказался в кругу проблем, волнующих непосредственно психологию.

Итак, термин «манипуляция» в интересующем нас значении был дважды перенесен из одного семантического контекста в другой. Термин же, употребленный в переносном значении, есть метафора. Поэтому прежде чем приступать к определению манипуляции как понятия, необходимо прояснить его фактическое содержание как метафоры.

2.1.3 Метафора манипуляции

Мы уже выяснили, что в исходном неметафорическом значении термин «манипуляция» обозначает сложные виды действий, выполняемых руками: управление рычагами, выполнение медицинских процедур, произвольное обращение с предметами и т. п., требующие мастерства и сноровки при исполнении.

Переходной ступенью к метафоре явилось использование термина «манипуляция» применительно к демонстрации фокусов и карточным играм, в которых ценится искусность не только в проведении ложных отвлекающих приемов, но и в сокрытии истинных действий или намерений, создании обманчивого впечатления или иллюзии. Связь с исходным значением особенно явственно выступает в названии «фокусник-манипулятор» -- тот, который специализируется на фокусах, исключающих сложные механические или электронные приспособления, ассистентов-двойников и т. п. Все их фокусы -- «ловкость рук и никакого мошенничества». Основные психологические эффекты создаются на основе управления вниманием (отвлечение, перемещение, сосредоточение), широкого использования механизмов психологической установки, стереотипных представлений и иллюзий восприятия. Как будет показано позже, все эти элементы сохраняются и в межличностной манипуляции.

Полное перенесение слова «метафора» в новый контекст -- и порождение интересующей нас метафоры -- ведет к тому, что под объектами действий-манипуляций понимаются уже не предметы, а люди, при этом сами действия выполняются уже не руками, а с помощью иных средств.

В результате манипуляция в переносном значении -- это стремление «прибрать к рукам», «при-ручить» другого, «заарканить», «поймать на крючок», то есть попытка превратить человека в послушное орудие, как бы в марионетку.

Однако метафора прибирания к рукам -- хоть и стержневой признак, производный от manipula, но отнюдь не единственный, конституирующий психологическую манипуляцию. В процессе своего становления, как мы видели, этот признак был дополнен другими качествами. Во-первых, для манипуляции характерны искусность, ловкость, мастерство исполнения. Действительно, топорно состряпанное воздействие не подпадает под то интуитивное ощущение манипуляции, которым мы привыкли руководствоваться. И во-вторых, манипуляция предполагает создание иллюзии. Не имело бы смысла называть некое действие манипуляцией, если бы оно совершалось явно. Плох тот иллюзионист, который не может создать требуемую по замыслу фокуса иллюзию, все уловки которого на виду. Плох тот кукольник, который не способен заставить зрителей забыть, что действующие в пьесе лица -- всего лишь куклы-марионетки. Поэтому манипуляция в метафорическом значении предполагает также и создание иллюзии независимости адресата воздействия от постороннего влияния, иллюзии самостоятельности принимаемых им решений и выполняемых действий.

Таким образом, полная метафора психологической манипуляции содержит три важнейших признака:

* идею «прибирания к рукам»,

* обязательное условие сохранения иллюзии самостоятельности решений и действий адресата воздействия,

* искусность манипулятора в выполнении приемов воздействия.

2.2 Психологическое определение манипуляции

Пример 4. На расширенном заседании профкома идет распределение квартир в новом доме. Работник М., не попавший в список получающих, заявляет, что в том списке есть люди, у которых условия проживания, состав семьи и другие характеристики таковы, что он имеет большее право на получение квартиры, чем они. Председатель профкома спрашивает: «Кого конкретно вы имеете в виду?»

Вопрос профсоюзного лидера можно расценить как простое стремление уточнить заявление М. Однако что-то вынуждает последнего стушеваться или вспыхнуть. Что мы здесь наблюдаем: рабочий вопрос или попытку скрытого воздействия? А если верно второе, то можно ли это назвать манипуляцией? В общем виде, можно ли всякое скрытое воздействие считать манипуляцией?

Очевидна необходимость определения манипуляции. Ниже представлена попытка дать собственно психологическое определение понятия «манипуляция». Разумеется, речь идет о рабочем определении, которое при необходимости можно будет уточнять. Для этого производится анализ существующих в научной литературе представлений о манипуляции, обосновывается содержание и количество признаков, которые должны входить в искомое определение.

2.2.1 Исходные рубежи

Первый шаг, который естественно было сделать для решения поставленной задачи, -- обратиться к авторам, работавшим над проблемой манипуляции. В них мы находим обсуждение проблем использования манипуляции [Бессонов 1971, Волкогонов 1983; Шиллер 1980; Key 1989; O'Connor at all 1990; Paine 1989; Rozenberg 1987; Vilar 1972], эффектов манипулирования поведением [Beniger 1987; Brock 1966; Pan-dey], искусства манипуляции [Riker 1986], защиты от нее [Lentz 1989; Proto 1989] и т. п. Однако большинство источников определения манипуляции не содержат. Из всех работ, с которыми удалось ознакомиться , лишь одна [Rudinow 1978] целиком посвящена непосредственно проблеме определения набора критериев, адекватно очерчивающих круг межличностных феноменов, относимых к манипулятивным. В остальных (за исключением [Goodin 1980]) обоснование состава критериев практически отсутствует.

Обращение к словарям также оказалось малопродуктивным, так как ни в одном из шести доступных англоязычных словарей по психологии не оказалось статьи «Манипуляция» (или «Макиавеллианизм»). Лишь в одном словаре по социологии манипуляция определена как «вид применения власти, при котором обладающий ею влияет на поведение других, не раскрывая характер поведения, которое он от них ожидает» [A Modern Dictionary... 1969].

По отношению же к той реальности, которая обнаруживается в межличностных отношениях, похоже, каждому исследователю или пользователю приходится определяться самостоятельно.

2.2.2 Выделение признаков

Критерии, которые планировалось положить в основу искомого определения, извлекались лишь из тех текстов, в которых авторы или давали собственные определения манипуляции, или достаточно полно обсуждали манипуляцию как понятие. В первом случае определение разбивалось на составляющие его признаки и в таком виде заносилось в табл. 2. В остальных случаях выделенные признаки сразу переносились в таблицу 2. (Для пояснения предлагаю читателю сравнить с содержанием таблицы исходное определение Р. Гудина: манипуляция есть «власть, примененная скрыто и вразрез с предполагаемой волей другого» [Goodin 1980, с. 8]. Основания для членения единой формулировки на изолированные критерии взяты из объяснения автором своих взглядов.)

После этого была подсчитана частота использования выделенных признаков. Результаты представлены в табл. 3, из которой видно, что большинство признаков являются критериями «разового употребления» -- еще одно свидетельство непроработанности понятия манипуляции.

Вслед за этим встает задача поиска средства, позволяющего осуществить отбор критериев, необходимых и достаточных для конструирования определения манипуляции.

Большинство авторов в решении данной задачи исходят, по-видимому, из своего интуитивного представления о сути манипуляции.

Удачный прием -- анализ манипулятивных ситуаций -- применил Дж. Рудинов [Rudinow 1978], что позволило ему существенно продвинуться в понимании специфики манипулятивного воздействия. Однако отбор ситуаций для анализа все еще остается делом субъективным, а оценка ситуации как манипулятивной сильно зависит от ее интерпретации и полноты описания.

Таблица 2. Представления различных авторов о понятии манипуляции (с разбивкой определений на критерии)

№ пп

Авторы

Определения

1.

Бессонов Б .Н.

Форма духовного воздействия * скрытого * господства, осуществляемая насильственным петем

2.

Волкогонов Д. А.

Господство * над духовным состоянием, * управление * изменением внутреннего мира

3.

Гудин Р. (Goodin R. Е.)

Скрытое * применение власти (силы) * вразрез с предполагаемой волей другого

4.

Йокояма О. Т. (Yokovama О. Т.)

Обманное * косвенное воздействие * в интересах манипулятора

5.

Прото Л. (Proto L.)

Скрытое * влияние * на совершение выбора

6.

Рикер У. (Riker W. Н.)

Такое структурирование мира, * которое позволяет выигрывать

7.

Рудинов Дж. (Rudinow J.)

Побуждение поведения * посредством обмана * или игрой на предполагаемых слабостях другого

8.

Сагатовский В. Н.

Отношение к другому как к средству, объекту, орудию

9.

Шиллер Г.

Скрытое * принуждение, * программирование мыслей, намерений, чувств, отношений, установок, поведения

10.

Шостром Э.

Управление и * контроль, * эксплуатация другого, * использование в качестве объектов, вещей

11.

Робинсон П. У. (Robinson P. W.)

Мастерское * управление или * использование

Мне представляется естественным в данном случае использовать метафору манипуляции как эталонное средство выделения минимально необходимого набора существенных признаков. Предположительно именно метафора является источником того интуитивного понимания, которое исследователи пытаются каждый раз эксплицировать, определяя манипуляцию. (Или отбирая ситуации, содержащие манипуляцию, как это сделал Дж. Рудинов.)

Таблица 3. Признаки, используемые для определения манипуляции (цифры в последнем столбце указывают порядковые номера авторов согласно табл. 2, использовавших указанный признак)

№ пп

Критерии

Авторы

1.

Скрыто, неявно, обман

1,3.4,5,7,9

2.

Эксплуатация, господство

1,2,10

3.

Управление, контроль

2.10

4.

Принуждение, применение силы

3,9

5.

Структурирование мира

6

6.

В интересах манипулятора

4

7.

Вразрез с волей другого

3

8.

Ради выигрыша

6

9.

Использование другого в качестве вещей, объектов

10,11

10.

Отношение к другому как к средству, объекту, орудию

8

11.

Побуждение

7

12.

Игра на слабостях

7

13.

Ненасильственный путь

1

14.

Косвенное воздействие, влияние

4,5

15.

Духовное воздействие

1

16.

Программирование мыслей, намерений и т. п.

6,9

17.

Направленность на духовное состояние, внутренний мир

2

18.

Мастерство и сноровка

11

2.2.3 Формирование критериев

1. Признаки 14 и 15 задают родовую принадлежность определяемого понятия -- это вид духовного, психологического воздействия на человека, группу или общество. Сюда же примыкают 16-й и 17-й критерии, указывающие на психические структуры -- мишени воздействия.

2. Важное измерение, имеющее моральную природу, вводят признаки 9 и 10. Для манипулятивной позиции характерно отношение к другому как к средству достижения манипулятором своих целей, редуцирование в другом качеств субъекта принятия решений. С высоты собственного «Я» манипулятора другой превращается в «оно», низводится «до уровня вещей, подвластных контролю и управлению» [Шо-стром 1992, с. 5], когда «один субъект рассматривает другого как средство или помеху по отношению к проекту своей деятельности, как объект особого рода («говорящее орудие»)».

3. Ряд признаков (2,3,5,6,7,8) касаются функции манипуляции. Большинство терминов, однако, нельзя признать удачными. «Управление» и «контроль» слишком широки и универсальны, требуют дополнительных ограничений. «Эксплуатация» и «господство» несут на себе заметную политическую окраску, что не позволяет пользоваться ими по отношению к психотерапевтическим ситуациям или процессу воспитания. К тому же в них заложена сильная отрицательная оценка, которой хотелось бы избежать. Критерии 2, 3 и 5 указывают на стремление манипулятора активно влиять на события, структурируя мир согласно своим интересам.

Более отчетливо проблема баланса интересов и намерений сторон взаимодействия обозначена в признаках 6, 7 и 8. Признак «в интересах манипулятора», как отмечалось [Goodin 1980, Rudinow 1978], неточен, поскольку манипуляция может производиться и в интересах манипулируемого (по крайней мере отчасти).

Например, для того, чтобы кто-либо другой бросил курить, пить и т. п., порой употребляют самые изобретательные приемы, в том числе манипулятивные. «Что делает эти действия манипулятивными, это не то, что они противоречат его интересам (несомненно, это не так), а то, что они противоречат его воле. Или, точнее, его предполагаемой воле» [Goodin 1980, с. 17]. Вместе с тем Э. Шостром [Шостром 1992] указывает, что манипуляция может использоваться для защитного контроля ситуации, желаний и действий партнера по общению. Имеется в виду упреждающее воздействие для снижения собственной тревоги, для снятия неопределенности и т. п. Следовательно, адресат подвергается манипуляции до того, как определится в своем желании, и независимо от того, будет ли он сопротивляться. Термин «воля» не позволяет учесть данный класс феноменов. Уточнение «предполагаемая» лишь отчасти снимает указанные трудности.

Другим важным критерием может быть признак «с целью выигрыша». Семантический состав русского «выигрыш» и английского «win» включает три значения: преодоление чего-либо или кого-либо, достижение некоторого превосходства над соперником или противником и получение выгоды или пользы для себя. Очевидно, что критерий «с целью выигрыша» охватывает все поле значений признаков, объединенных в данную группу. Необходимо лишь уточнить: выигрыша одностороннего, поскольку из четырех возможных сочетаний -- «я выиграл -- он проиграл», «я выиграл -- он выиграл» и т. д. -- лишь первая пара соответствует манипуляции .

4. Признаки 1, 14 и 17 фиксируют одну из наиболее заметных особенностей манипуляции -- скрытость воздействия. Вместе с тем Р. Гудин настаивает ^ на факультативном характере этого признака: «Поскольку манипуляция должна вводить в заблуждение, должно быть и утаивание некоторой информации», а значит, «анализ манипуляции как сокрытия или искажения информации оказывается слишком узким» [Goodin 1980, с. 25] . Вывод верен лишь для одной группы способов манипуляции. Другие способы, наоборот, предполагают создание новой информации, обозначение новых границ в ней, введение новых переменных для обсуждения (см., например, [Riker 1986]).

Данная трудность возникает из-за отсутствия различения между (а) сокрытием и искажением информации, составляющей содержание воздействия, (б) сокрытием самого факта воздействия и (в) сокрытием или искажением информации о намерениях манипулятора. Если учесть данное различение, то возражение относительно (а) не означает отвержения остальных двух. Наоборот, если в определении манипуляции положить обязательными (б) и (в), то критерий «скрытое воздействие» получит однозначное наполнение.

Попытка манипуляции лишь тогда имеет шансы на успех, если факт воздействия на адресата им не осознается и конечная цель манипулятора ему неизвестна. В противном случае или попытка окажется безуспешной, или это будет уже не манипуляция. Покажем это на примере, взятом из статьи Дж. Рудинова.

Пример 5. Джонс жалуется, что является объектом регулярных манипулятивных попыток со стороны своей жены. Вот типичный пример. Он собирался идти на еженедельную игру в покер. Именно в этот момент жена предстала в полупрозрачной сорочке в соблазнительной позе, поигрывая пуговицами. Джонс запротестовал: он не хочет быть соблазненным именно сейчас -- тогда он пропустит игру. Джонс считает, что его жену в действительности интересует вовсе не секс. Хотя он последние две недели был особенно занят и приходил домой поздно, частота сексуальных сближений была выше, чем обычно. Он обвинил ее в попытке манипулировать им с тем, чтобы оставить дома. Жена согласилась с ним, добавив, что знает не хуже Джонса, как часто у них был секс в последнее время, и что они оба одинаково хорошо знают, для чего это делают.

Дж. Рудинов на основе анализа данного случая делает вывод, что манипуляция может совершаться не только посредством введения в заблуждение, но также и (открытой) игрой на слабостях другого. Но является ли описанная ситуация примером манипуляции? Если обратиться к метафоре манипуляции, то выяснится, что данный случай не соответствует ей, поскольку ни у кого нет иллюзий относительно того, кто и чего желает. Да, это игра на слабости Джонса, однако не манипуляция им (но могла бы быть таковой, если бы Джонс не разгадал ее). В терминах В. Н. Сагатовского, это «рефлексивная игра», то есть стремление переиграть другого, воспользовавшись каким-либо преимуществом.

5. Следующая группа признаков (4,12,13) соотносится с еще одной важной переменной воздействия -- силой (или наоборот -- слабостью). Применительно к межличностному взаимодействию сила может быть определена как характер соотношения партнеров по общению, выражающийся в наличии какого-либо преимущества одного по отношению к другому, важного для достижения цели воздействия [Ершов 1972],

6. Осталось обсудить 11-й критерий -- именно тот, который был предложен Дж. Рудиновым в статье, специально посвященной определению манипуляции. Создается стойкое впечатление, что автору удалось благодаря сосредоточению на проблеме и введению нового приема -- анализа конкретных ситуаций -- обнаружить одно из важных измерений манипуляции.

Пример 6. Сын Брауна напевал какую-то назойливую мелодию. Отец знает, что сын всегда стремится делать все наперекор ему, отвергая всякие попытки совместной деятельности. Поэтому в ответ он весело подхватил мелодию с надеждой, что тот прекратит свое надоедливое пение.

Автор показывает, что признаком манипуляции здесь является не рефлексивный расчет -- можно вообразить ситуацию, где многоступенчатое предвосхищение все же не образует манипуляции. Решающим моментом выступает стремление Брауна побудить сына к совершению определенного действия.

Но не всякое побуждение конституирует манипуляцию, а лишь такое, когда мы не просто присоединяемся к чьему-либо личному желанию, а навязываем ему новые цели, которые предположительно им не преследовались. Например, кто-то спрашивает у нас дорогу на Минск, а мы его направляем ложно на Пинск -- это лишь обман. Если он может заподозрить обман, мы показываем ему верную дорогу в расчете, что он отвергнет нашу подсказку как обманную -- этот рефлексивный ход тоже не манипуляция, так как первоначальное намерение другого остается без изменений. В развитие примера Дж. Рудинова, можно сказать, что манипуляция будет иметь место в том случае, если тот, другой, собирался идти в Минск, а мы сделали так, чтобы он захотел пойти в Пинск.

Или он вообще никуда не собирался, но решил сделать что-то благодаря нашему влиянию.

Если снова воспользоваться метафорой манипуляции для,, верификации обсуждаемого критерия, то мы обнаружим хорошее подтверждение. Требование, чтобы у адресата воздействия сохранялось ощущение самостоятельности принятого решения, прекрасно удовлетворяется в случае, если он сам захочет сделать то, что нужно манипулятору . Поэтому признак «мотивирование» или «побуждение» представляется удачным средством ограничения круга феноменов, относимых к манипуляции.

Следует отметить, что предложенный критерий лишь на первый взгляд бросает вызов привычным представлениям, согласно которым к манипуляции относятся действия по формированию стереотипов [Шиллер 1980; Goodin 1980], по созданию определенного впечатления или отношения [Beniger 1987; Brock 1966; Rosenberg 1987] к тому или иному лицу. Думается, что дело здесь скорее в нерефлексируемом игнорировании конечной мотивационной направленности когнитивных воздействий. Ведь важно, скажем, не само впечатление о ком-то, а его мотивационное завершение, которое, собственно, и придает всему комплексу приемов общий смысл манипулятивного воздействия. Важны не сами стереотипы общественного сознания, а их способность стать средствами побуждения, сдерживания или направления энергии масс. Конечная задача на мотивирование служит системообразующим признаком, объединяющим сколь угодно разнообразный набор действий, самих по себе не манипулятивных, в единое целое под названием «манипуляция». Это обстоятельство, по-видимому, и способствует тому, что такие действия относятся к манипулятивным.

Что касается еще одного критерия -- указания на мастерство и сноровку, необходимых для успеха манипуляции, то остается лишь констатировать, что применительно к определению он был отмечен авторами всего единожды. Это удивляет в свете того, что в семантическом поле манипуляции признак

Интересно, что по отношению к младенцам термин «манипуляция» не употребляется, так как они еще неспособны воспринимать себя объектом чьего-либо влияния [Rudinow 1978], кроме %того, неспособны к самостоятельному принятию решений.

2.2.4 Определение манипуляции

Итак, мы получили пять групп признаков, в каждой из которых выделен обобщенный критерий, претендующий на то, чтобы войти в определение манипуляции: 1) родовой признак -- психологическое воздействие, 2) отношение манипулятора к другому как средству достижения собственных целей, 3) стремление получить односторонний выигрыш, 4) скрытый характер воздействия (как факта воздействия, так и его направленность), 5) использование (психологической) силы, игра на слабостях. Кроме того, еще два критерия оказались несколько обособленными: б) побуждение, мотива-ционное привнесение и 7) мастерство и сноровка в осуществлении манипулятивных действий.

Как уже указывалось, понятие силы не может служить дифференцирующим признаком, поэтому в определение включаться не будет. Ради сокращения определения манипуляции предлагается избежать упоминания моральной позиции манипулятора -- отношение к другому как средству достижения собственных целей. Из оставшихся признаков необходимо сконструировать искомое определение манипуляции .

Одно из обязательных элементов определения -- указание на родовую принадлежность понятия. Поэтому в нашем случае необходимо указать, что манипуляция является видом психологического воздействия. (Более подробно о психологическом воздействии речь пойдет чуть ниже.)

Основной сущностный признак манипуляции ранее обозначался как стремление манипулятора к получению одностороннего выигрыша. Этот критерий оказался неудобным в работе, поскольку регулярно вставала проблема относительности определения характера выигрыша: во-первых, то, что принимается за выигрыш сегодня, завтра может обернуться проигрышем, а во-вторых, оценка характера выигрыша сильно зависит от используемой системы оценивания. Поэтому перемещая критерий односторонности выигрыша в разряд причин манипуляции (одной из важных), нам требуется переопределить ее сущностный признак. Таковым может стать целеполагание за адресата.

Как уже отмечалось, Дж. Рудинов оказался единственным среди обсуждаемых авторов, который обратил внимание на центральную роль в манипуляции мотивационного влияния на адресата. Необходимо подчеркнуть, что под мотивированием он понимает привнесение дополнительного побуждения в контекст желаний адресата, навязывание мотивационной «нагрузки», в конечном итоге (видо)изменяющее его первоначальные намерения. Другими словами, манипуляция возникает тогда, когда манипулятор придумывает за адресата цели, которым тот должен следовать, и внедряет их в его психику. Может быть вместо «цель» здесь лучше говорить о намерении, о проекте активности и пр. -- в любом случае важно подчеркнуть то, что замысел возникает у манипулятора, а затем с помощью разного рода ухищрений этот план так передается адресату, что тот принимает его как свой. Близкие идеи содержатся в той части определения Г. Шиллера, где говорится о программировании намерений, отношений, установок (см. табл. 2). Поэтому в предлагаемое ниже определение в качестве сущностного признака необходимо ввести момент привнесения манипулятором намерений, которые адресат считает своими.


Подобные документы

  • Информационно-психологическая безопасность личности. Психология манипуляции, способы ее выявления, характеристики, родовые признаки, индикаторы и интегральные критерии. Специфические и неспецифические методы защиты от манипулятивного воздействия.

    контрольная работа [34,8 K], добавлен 18.04.2015

  • Определение понятия "манипуляция". Представление различных авторов о манипуляции. Способы манипулирования психическим сознанием людей и методы защиты от манипулятивных воздействий. Основные характеристики манипуляторов. Позиция внешнего наблюдателя.

    реферат [58,0 K], добавлен 11.05.2014

  • Основные способы защиты от психологической манипуляции, их разновидности и отличительные признаки, оценка практической эффективности. Механизмы специфических и неспецифических психологических защит. Методы распознавания манипулятивного воздействия.

    курсовая работа [46,1 K], добавлен 27.12.2010

  • Исследование компонентов и механизмов действия различных форм манипуляции в различных сферах человеческой жизни. Формы манипуляции при коммуникации между детьми и родителями, в профессиональной сфере и в коммуникациях между обществом и государством.

    курсовая работа [47,1 K], добавлен 12.07.2016

  • Понятие и распространенные приемы манипуляции как скрытого психологического приема, целью которого является заставить человека, вопреки его интересам, выполнить нужные вам действия. Мишени воздействия на человека, директивные и косвенные техники.

    презентация [1,0 M], добавлен 17.05.2016

  • Манипуляция как средство психологического воздействия. Классификация методов манипулирования. Описание методик "шкала манипулятивного отношения", "акцентуации Эйдемиллера". Проведение эмпирического исследования с использованием методики "Mach IV".

    курсовая работа [42,7 K], добавлен 03.07.2012

  • Характеристики манипуляции как метода духовного и психологического воздействия на партнера. Рассмотрение организационно-процедурных, психологических и логических манипуляций. Методы нейтрализации приемов психологического воздействия в деловом общении.

    презентация [263,2 K], добавлен 27.05.2014

  • Общая характеристика переговорного процесса. Подготовка к переговорам, определение их тактики и основных принципов проведения. Психологические особенности переговорного процесса, причины применения манипуляций. Признаки и принципы скрытой манипуляции.

    курсовая работа [58,1 K], добавлен 23.06.2015

  • Речевое манипулирование в переговорном процессе, его актуальность в рамках теории манипуляции сознанием. Психологические механизмы ведения переговоров. Оценка манипулятивных технологий, основных механизмов внушения и защитных механизмов от манипуляции.

    курсовая работа [45,2 K], добавлен 28.08.2009

  • Анализ взглядов на проблему этичности использования манипулятивного воздействия, влияние манипуляции на личность и на характеристики профессиональной деятельности. Особенности и типы манипулятивной установки, определение их эффективности и значения.

    дипломная работа [96,0 K], добавлен 22.03.2011

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.