Анти-мягкая сила в политической теории и практике

Приватизация античности позволяла решить важную политическую задачу. Наследницей Священной Римской империи была держава Габсбургов. Пруссия объединила германские земли, которые до этого не были центром имперского строительства Не случайно, что в немецком языке все германские земли именуются “land”, и только Австрия словом “Reich”, «империя» -- Osterreich.. «Ариософия» позволяла подключить к немецкой истории не только «цивилизацию готов», но также античную Грецию (включая Микенскую культуру II тыс. до нашей эры), а затем и Древнюю Индию. Германская империя получала необходимую легитимизацию за счёт искусственного удревнения своей истории на четыре тысячи лет. С точки зрения анти-мягкой силы это был сильный ход: она избавлялась от комплекса неполноценности по отношению к другим ведущим державам (Британской, Российской, Австро-Венгерской) и приобретала комплекс превосходства.

Огосударствление культа античности состоялось в Германии в 1886 году, когда инженер-археолог К. Хуман доставил в Берлин из Османской империи (современная Турция) почти весь Пергамский алтарь. Юбилейная выставка Берлинской академии художеств, проходившая в мае - июне 1886 года, показывала археологические достижения из Олимпии и Пергама [Vickers 1985: 516-519]. Демонстрировалась копия пергамского храма, представлявшая собой выполненный в натуральную величину западный фасад алтарного цоколя с копиями избранных фрагментов фриза, в том числе группы Зевса и Афины. На выставке также была представлена модель города Пергама II в. до н.э. Фрески Пергамского алтаря, изображавшие победу богов Олимпа в битве с титанами, хорошо вписывались в дух Германской империи с её идеологией нетерпимости к слабости. Здание Музея Пергамского алтаря, построенное в Берлине по проекту А. Месселя в 1912-1930 годах, стало гигантской копией его фасада.

Позднее, в Третьем рейхе, визуальный культ античных образов стал основой массовой пропаганды. Фильм «Олимпия» о берлинской Олимпиаде 1936 г. начинался с медленного оживления статуи древнегреческого атлета, которая превращалась в немецкого спортсмена. Архитектор В. Крайс выбрал Пергамский алтарь как прообраз для Солдатского зала в здании Верховного командования сухопутных войск в Берлине, а также для нереализованного проекта памятника погибшим воинам у подножия греческого Олимпа. Официальные скульпторы Третьего рейха Й. Торак и А. Брекер создали по «пергам - ской модели» статуи идеальных типажей арийского мужчины и женщины («Суд Париса», «Десятиборец», «Геракл и Иола»).

С середины 1870-х годов культ античной Греции стал неотъемлемой чертой немецкого школьного образования. Дети изучали естественное превосходство эллинов над варварами, культ силы и культ гения, для которого неважно превосходство варваров в материальных ресурсах. Троянская война (XIII в. до нашей эры) и греко-персидские войны (V в. до нашей эры) подавались как символы превосходства арийского духа над другими цивилизациями. Это мировоззрение было близко немецкой стратегической культуре, сформированной ещё в начале XIX столетия военным мыслителем Карлом фон Клаузевицем. Именно он рассматривал войну как «акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю», то есть как торжество воли субъекта (Я) над объективным миром (Не-Я). «Военный гений обусловливается своеобразным направлением духовных сил, и он может лишь редко встречаться в том народе, где к духовным способностям предъявляют самые разносторонние требования и где они получают весьма многогранное развитие. Чем менее разнообразна деятельность народа, чем больше у него преобладает военная деятельность, тем чаще должен встречаться военный гений», - писал Клаузевиц Клаузевиц К. О войне. М.: Госвоениздат, 1934. [Электронный ресурс]. URL: http://militera.lib.ru/ science/clausewitz/01.html. В рамках его теории страна с малыми ресурсами могла нанести поражение стране с большим военным бюджетом, населением и экономикой за счёт правильно выбранной стратегии, то есть наличия выдающегося полководца.

Идеология пангерманизма и ариософия перепрограммировали немецкий идеологический дискурс с социального противостояния на идею «строительства империи»: идеологию, постулирующую, что немцам ещё предстоит создать свою империю. У немецкой интеллигенции, в отличие от русской, в то время не была популярной концепция прогресса. Она видела мир как набор дискретных культур, у каждой из которых свой путь и своё восприятие времени [Алленов 2003]. Немецкая школа геополитики, основанная в середине XIX в. Г. Рюккертом и П.А. де Лагардом, рассматривала историю как перманентную борьбу государств за территории, ресурсы и статус. Немецкий философ Ф. Ницше, кумир поколения рубежа веков, возродил популярную в восточной философии концепцию «вечного возвращения»: человечество обречено проходить по своеобразному кругу одни и те же ситуации. «У «человечества» нет никакой цели, никакой идеи, никакого плана, так же как нет цели у вида бабочек или орхидей». « «Человечество» - пустое слово», - развивал его мысль известный историк О. Шпенглер [Шпенглер 1993: 151]. Между тем если в мире существует только национальное, то нет и не может быть сравнения одних культур с другими. Германская мысль того времени в отличие от русской отказывала Западу (Великобритании и Франции) в праве быть эталоном прогресса. На него смотрели скорее как на досадную помеху на пути к восхождению германской культуры, которую в идеале следует устранить.

В Германии (особенно прирейнской) существовала и либеральная традиция, однако она была придавлена прусским интеллектуальным дискурсом. Критерием оценки эффективности государства становилась его способность выигрывать войны. Такая интеллектуальная атмосфера делала немецкое общество малоуязвимым для иностранной пропаганды. Последняя могла действовать на советского интеллигента брежневской эпохи, доказывая ему, что уровень жизни (а также политические свободы) на Западе выше, чем в его стране. Немецкая интеллигенция начала ХХ в. была настроена иначе. «Мир принадлежит герою, а не торговцу», - писал Артур Мёллер ван ден Брук в 1906 г. Макс Шелер издал в 1915 г. книгу «Гений войны и немецкая война». «Мы - Божий народ. Как немецкая птица - орёл - летит выше всякой твари земной, так и немец вправе чувствовать себя превыше всех окружающих его народов и взирать на них с безграничной высоты… - писал Вернер Зомбарт. - Милитаризм - вот проявление немецкого геройства. Это Потсдам и Веймар в их высшем синтезе. Это «Фауст» и «Заратустра» и бетховенская партитура в окопах». «Народ «в хорошей форме» - это изначально воинство, глубоко прочувствованная внутренним образом общность способных носить оружие», - развивал его мысль Освальд Шпенглер Приведённые цитаты взяты из статьи: [Свасьян 1993: 106--107].. Не Гитлер, а А. Мёллер ван ден Брук предложил делить историю Германии на «Рейхи»: Первый (Священная Римская империя X-XIII веков), Второй (кайзеровский 1871-1918) и Третий (будущий).

Итоги немецкой политики в области анти-мягкой силы подвёл русский философ Н.А. Бердяев. Описывая немецкое общество времён Первой мировой войны в статье «Религия германизма», он указывал: «Дух тевтонской гордости пропитал всю германскую науку и философию. Немцы не довольствуются инстинктивным презрением к другим расам и народам, они хотят презирать на научном основании, презирать упорядоченно, организованно и дисциплинированно» [Бердяев 2007: 174]. Ему вторила британский историк Барбара Такман: «Изобилуя энергией и честолюбием, сознавая свою силу, впитав идеи Ницше и Трейчке, эта нация считала себя наделённой правом господствовать и в то же время обманутой, потому что остальной мир отказывался признать это право» Такман Б. Первый блицкриг. Август 1914. М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica,1999. [Электронный ресурс]. URL: http://militera.lib.ru/h/tuchman/01.html. С её мнением перекликается точка зрения видного немецкого историка Эрнста Нольте, что нацисты не создали принципиально новой идеологии: они просто придали массовый характер элитарным проектам Второго рейха [Nolte 2006].

Можно спорить о том, насколько точно Н. Бердяев и Б. Такман описали Германию того времени, но сложно не согласиться с тем, что перед нами - описание культуры, непроницаемой для воздействия чужой мягкой силы. Её можно сокрушить войной, но ей нельзя «понравиться примером». Тем не менее шовинизм как анти-мягкая сила имеет ограничения:

- неспособность долго существовать в мире: его негативная энергия неизбежно потребует выхода в виде войны;

- невозможность проецировать свою мягкую силу: у соседних народов шовинистическая культура может вызывать только отторжение и ненависть;

- возможность построения «манипулятивных шовинизмов» в малых и средних странах посредством информационных технологий.

Последний случай хорошо демонстрирует опыт «цветных революций» начала XXI в. Главными лозунгами переворотов в Грузии (2003) и на Украине (2014) были крайний национализм - вражда по отношению к национальным меньшинствам и России. Это означает, что великие державы с помощью имеющихся технологий могут выращивать шовинизм малых и средних стран, натравливая его на стратегических конкурентов. Подобный «манипулятивный шовинизм» будет порождением чужой мягкой силы и может быть использован ей в своих интересах.

Другой вариант анти-мягкой силы - создание позитивного идеологического проекта, альтернативного иностранному воздействию. Его суть состоит в том, чтобы противопоставить чужой мягкой силе свою идеологию. Такой вариант сложнее простого шовинизма. Альтернативный проект должен давать всеобъемлющее объяснение настоящему и предлагать позитивную историческую перспективу. По логике: «пусть мы живём хуже, но зато мы строим новое общество, и будущее за нами, а не за нашими врагами».

Пионером создания альтернативного проекта защиты от чужой мягкой силы можно считать Великобританию. Её длительная борьба с Францией в XVIII - начале XIX в. носила не только военный, но и культурно-идеологический характер. Французская революция под влиянием Просвещения апеллировала к образцам классической античной культуры - республиканским Афинам и Риму. Стиль державы Наполеона Бонапарта - ампир - строился на подражании образцам ранней Римской империи. Великобритания, в противовес Франции, начала создавать культуру романтизма, основанную на культе европейского Средневековья. Французским ценностям рационализма она противопоставляла идеи христианства и национальные традиции развития страны. Британский культ Средневековья получил практическое воплощение в виде исторического романа как литературного жанра, возрождения архитектуры средневековых замков как прообраза жилых и административных зданий и концепции английского парка как заброшенного романтического сада с псевдосредне - вековыми руинами.

В результате Великобритания стала практически единственной страной Европы, элита которой избежала общего увлечения французским языком, культурой и идеями французского Просвещения. Британское влияние шагнуло на континент, став прибежищем для всех недовольных французской гегемонией Можно вспомнить Английский парк в Мюнхене, «парковое королевство» Дессау-Вёрлитц в Саксонии, парки в Гатчине и Павловске под Санкт-Петербургом или Воронцовский парк в Алупке.. После окончания Наполеоновских войн в 1815 г. Европу на полвека и вовсе охватила «эпоха романтизма», то есть увлечения британской культурой. Для неё были характерны (1) представления о самоценности творческого индивида; (2) культ сильной личности и рыцарской культуры европейского Средневековья. Британская анти-мягкая сила превратилась в мощную мягкую силу Лондона, которая позволяла укреплять его влияние на элиты континентальной Европы.

Похожий путь проделала анти-мягкая сила США. Историк А. Шлезингер-мл. доказал, что в основе американской политической культуры лежало мировоззрение переселенцев-пуритан, которые после Английской революции середины XVII столетия отправились за океан с идеей построения «Града на холме» - общества, создаваемого «с чистого листа» на основе единственно верного учения [Шлезингер 1992: 15-40]. Их преемниками стали «отцы - основатели» США в конце XVIII века, которые позиционировали создаваемую страну как мессианское государство свободы - возрождение Древнего Рима Вовсе не случайно, что в Вашингтоне есть свой Капитолийский холм, на котором -- как когда-то в Риме -- заседает свой, американский Сенат.. При вступлении в должность президента Дж. Вашингтон так определил предназначение Америки: «Сохранение священного огня свободы и судьба республиканской модели правления справедливо считаются глубочайшим и конечным образом зависящими от эксперимента, доверенного рукам американского народа». Ему вторил А. Гамильтон: «Американцы имеют возможность своим поведением и примером решить важный вопрос: действительно ли человеческие сообщества способны устанавливать хорошее правление, опираясь на свои рассуждения и свободу выбора, или же им навсегда суждено в деле своего политического устройства зависеть от случайностей и силы?» (цит. по: [Шлезингер 1992: 26]).

Отсюда проистекает важная черта американского мировоззрения, делающая американцев малоуязвимыми для чужой мягкой силы - подчёркнутая внеисторичность. «Сегодня, несмотря на все меры по сохранению исторических памятников и многочисленные празднования юбилеев по рецептам шоу-бизнеса, мы в основе своей стали в том, что касается интереса и познаний, народом без истории, - писал тот же А. Шлезингер. - Бизнесмены согласны с Генри Фордом-ст., что история - это чепуха. Молодёжь больше не изучает историю. К ней поворачиваются спиной учёные, весь энтузиазм которых сосредоточен на отрицающих историю бихевиористских «науках». По мере ослабления исторического самосознания американцев в образующийся вакуум хлынула «мессианская надежда»». Американцам кажется, что каждый их шаг - единственный и не имеющий аналогов в истории, и всё, что они делают, происходит в первый раз [Almond 1950: 29-68]. Едва ли случайно, что именно в США появилась концепция «конца истории», постулирующая, что либеральная цивилизация ликвидирует все противоречия.

С конца XIX в. американский мессианизм стал выходить на международную арену. В послании конгрессу 2 декабря 1904 г. президент Теодор Рузвельт заявил: «…бывает мир, которого мы не можем желать, который в долгосрочной перспективе разрушителен не менее, чем война… Мир деспотического террора, мир, в котором притесняются слабые, мир несправедливости должен быть отвергнут, как мы отвергаем неправедную войну». «Америка единственная идеалистическая нация в мире, - заявил президент Вудро Вильсон в 1919 году, - Сердце этого народа чистое. Сердце этого народа верное… Это великая идеалистическая сила в истории… Я, например, верю в судьбу Соединённых Штатов глубже, чем в любое иное из дел человеческих. Я верю, что она содержит в себе духовную энергию, которую ни одна другая нация не в состоянии направить на освобождение человечества…» (цит. по: [Шлезингер 1992: 23]).

На первый взгляд идея свободы, приватизированная американцами, стала основой их мягкой силы. Вместе с тем в ней заложен и потенциал анти-мягкой силы как самозащитного механизма. «Американцам трудно понять, почему другие страны не хотят скопировать практики и институты, доказавшие своё преимущество в США… - писал об этом российский политолог А.Д. Богатуров. - Стремление «обратить в демократию» против воли обращаемых (в Ираке и Афганистане) - болезненная черта американского мировосприятия. Ирония по этому поводу вызывает в Америке недоумение или холодную отстранённость» [Богатуров 2004]. Российскому политологу, хотя и в более мягкой форме, вторит британский исследователь Анатоль Ливен: «Тех, кто приезжает в Соединённые Штаты, зачастую поражают эти назойливые внешние проявления и изобилие символов осознанного национализма. Детей учат отдавать честь государственному флагу, а граждане, стремящиеся продемонстрировать свой патриотизм, вывешивают национальный флаг над своим домом. Слово «американский» произносится с таким пафосом, что сразу же становится ясно: «американский» гражданин, или обычай, или какой-либо институт обладает широким набором исключительно положительных качеств. Выражение «типичный американский парень» приобрело уже иронический оттенок, но тем не менее большинство американских родителей страстно желают видеть своих сыновей именно такими» [Ливен 2015: 23-24]. Вера американцев, что их страна выступает «незаменимой» для человечества, сделала сами США малоуязвимыми для чужой мягкой силы.

Поздний СССР не смог защититься от американского идеологического влияния. Изначально Советская Россия обладала мощной мягкой силой: после создания в 1919 г. Коминтерна она выступала глобальной левой альтернативой создающемуся Версальско-Вашингтонскому порядку. Прошедший летом 1920 г. II конгресс Коминтерна принял Устав, который определил его как «партию революционного восстания международного пролетариа - та» Устав Коммунистического Интернационала. [Электронный ресурс]. URL: http://www.agitclub.ru/ front/com/congress022.htm. Был создан отдел международных связей Коминтерна, призванный повысить координацию действий коммунистических партий - по сути спецслужба. В Советской России стали открываться представительства зарубежных компартий, учебные центры Коминтерна, где готовились кадры профессиональных революционеров из числа иностранных граждан для работы в соответствующих странах. Выдвинутый И.В. Сталиным в 1924 г. тезис о «построении социализма в одной, отдельно взятой стране» первоначально не отвергал, а лишь подтверждал эту стратегию: речь шла о построении альтернативы всем существовавшим на тот момент государствам.

Сильной стороной советской мягкой силы была её антиколониальная направленность. На II конгрессе Коминтерна В.И. Ленин подготовил тезисы, в которых предложил воспользоваться позицией стран Антанты и Лиги Наций по колониальному вопросу Ленин В.И. Тезисы ко II Конгрессу Коммунистического Интернационала // Ленин В.И. Полное собр. соч. Т. 41. С. 141--212. [Электронный ресурс]. URL: https://leninism.su/works/80-tom-41/1211- tezisy-ko-ii-kongressu-kommunisticheskogo-intemaczionala.html. Коминтерн, по его мнению, должен был сблизить трудящихся всех наций и стран для совместной революционной борьбы за свержение капитализма. В сентябре 1920 г. под эгидой ассоциации в Баку состоялся I съезд народов Востока, на котором председатель Исполкома Коминтерна Г. Зиновьев определил российско-британское противостояние «узловым пунктом» современности - противоборство возникающей мировой коммунистической системы (пока в лице Советской России) с планетарной капиталистической (в образе Великобритании). Эти положения закрепил принятый делегатами съезда «Манифест к народам Востока» [Соркин 1961]. Для реализации провозглашённых на съезде задач был образован Совет пропаганды и действия народов Востока. Успех советской мягкой силы был настолько велик, что страны Запада приняли ряд законов об ограничении деятельности Коминтерна.

Однако попытки СССР предпринять комплекс защитных мер против американской (шире - западной) мягкой силы в годы «холодной войны» оказались неудачными. Меры информационного противодействия, используемые Советским Союзом (прежде всего - ограничение западного вещания на своей территории), во многом осуществлялись по американской модели. В 1960 г. ЦК КПСС и Верховный Совет СССР приняли постановление «О мерах активного противодействия враждебной радиопропаганде» Пыжиков А. Как в СССР впервые услышали «вражеский голос» из-за океана // Аргументы недели. 24 февраля 2015. [Электронный ресурс]: https://argumenti.ru/history/2015/02/389855. Радиоприёмники и магнитолы, завозимые в страну официально, были выпущены специально для СССР и имели только советские КВ и УКВ диапазоны. Дальнее распространение радиоволн короче 20-25 метров нестабильно - приём заметно ухудшается ночью, особенно зимой, и сильнее зависит от солнечной активности, чем на более длинных волнах.

Дело было не только в том, что для опытного радиолюбителя не составляло труда перестроить приёмник на другие диапазоны. О неспособности советской анти - мягкой силы противостоять американской пропаганде свидетельствовала озвученная в 1987 г. инструкция для «Радио свободы». Её сотрудникам запрещалось (1) подстрекать или провоцировать свою аудиторию к бегству из стран проживания в западные страны; (2) озвучивать факты о быте сбежавших из соцстран на новом месте жительства и озвучивать информацию, которая может вызвать у аудитории потребительские настроения; (3) рассказывать о конкретных обстоятельствах предоставления политического убежища ранее сбежавшим гражданам соцстран Voice of America and Liberty: Strange Policies. // Hearings on Federal Government's Handling of Soviet and Communist Bloc Defectors before the United States Senate Permanent Subcommittee on Investigations, Washington, D.C., October 8, 1987. P. 6 (406).. Это означало, что тема эмиграции интересовала значительный сегмент граждан социалистических стран. Запад не воспринимался ими ни как реальный враг, ни как объект для экспансии, ни просто как неинтересное пространство.

Перемену в настроениях «довоенного» и «послевоенного» социализма уловил писатель В. Войнович. «Давно прошли те счастливые для советской пропаганды времена, когда массы народа откликались на противоречивые призывы партии, с энтузиазмом строили заводы в Сибири или «защищали» свободу в Испании, на демонстрациях восторженно размахивали флагами и портретами вождей, сходили с ума от счастья, если удавалось увидеть хотя бы издалека Ленина, Троцкого или Сталина, прикалывали к груди красные банты и давали своим детям революционные имена. (…) Теперь советский молодой и не очень молодой человек с душевным волнением произносят не революционные лозунги, а названия разных западных фирм и вещей. Слова «Честерфильд», «Панасоник» или «Мерседес» говорят его сердцу гораздо больше, чем «Свобода, равенство и братство». Иностранная одежда предпочитается не только благодаря её истинным достоинствам. Стоимость джинсов резко возрастает в цене, если на заднем кармане есть заметная этикетка с надписью «Мустанг» или «Ли», и резко падает, если такой этикетки нет» Войнович В. Антисоветский Советский Союз. М.: Материк, 2002. [Электронный ресурс]. URL: https://www.litmir.me/br/?b = 29755S.p = 9.

Любопытная деталь: в годы «холодной войны» КГБ требовал от выезжавших за рубеж советских граждан вступать как можно реже в контакты с иностранцами. В 1920-х годах, напротив, преобладал подход «вступайте за границей в дискуссии с иностранцами и побеждайте в них!». (Отсюда вырос знаменитый призыв В.В. Маяковского: «Читайте, завидуйте: я - гражданин Советского Союза!») В первом случае господствовала пассивная оборона; во втором - активное наступление. Неудивительно, что в годы «холодной войны» СССР глушил западные радиоголоса, а до Второй мировой войны - Запад (включая США) глушил радиостанции Коминтерна.

Негативным моментом в развитии социалистической идеологии стал подрыв веры в советский проект самих его носителей после ХХ съезда КПСС (1956). Здесь уместно процитировать советского писателя А.Н. Рыбакова, который в романе «Дети Арбата», характеризуя граждан СССР начала 1930-х годов, подчёркивал: «Они могли спорить, ссориться, но были непоколебимы в том, что составляло смысл их жизни: марксизм - идеология их класса, мировая революция - конечная цель их борьбы, Советское государство - несокрушимый бастион международного пролетариата (…) Их сердца наполнялись гордостью. Вот она, их страна, ударная бригада мирового пролетариата, оплот грядущей мировой революции. Да, они живут по карточкам, отказывают себе во всём, зато они строят новый мир» РыбаковА.Н. Дети Арбата. [Электронный ресурс]. URL: https://www.litmir.me/br/?b = 34985&p = 7. Потеря веры в строительство нового мира позволила США навязать советским гражданам иной дискурс: сравнение своих материальных успехов с достижениями СССР.

Другой причиной слабости советской анти-мягкой силы стало появление большого числа латентно антикоммунистических государств. Социализм крепко утвердился в странах, где он был самостоятельно установлен: СССР, Китай, КНДР, Куба, Югославия. Он очень плохо приживался в странах Восточной Европы, где население считало его навязанным извне. В первом случае народы считали социализм «своим»; во втором - «чужим». Массовые антисоветские выступления в Восточной Европе 1956 г. продемонстрировали Москве всю ненадёжность союзников по Варшавскому договору. С этого времени СССР заключил с ними своеобразную сделку: «Стройте свой социализм в ответ на внешнюю лояльность». Неудача советского опыта в этих странах сама по себе порождала сомнения у граждан СССР в перспективах социалистического проекта. В не меньшей степени их стимулировали успехи социал-демократии в ряде европейских стран вроде Швеции, Норвегии и Австрии. Они демонстрировали, что можно строить более успешный (по крайней мере, с точки зрения товарного насыщения рынка) социализм без КПСС.

США в 1960-х годах перехватили у СССР его традиционный проект: борьбу за освобождение всевозможных меньшинств. Американской мягкой силой стала не столько идея величия Соединённых Штатов, сколько предложение молодёжи леволиберальной идеологии через коммерческую масскультуру. Произошло то, о чём писал российский искусствовед Александр Генис: «С тех пор как внешнее вытеснило внутреннее и мир надел джинсы, у коммунизма не осталось шансов» [Генис 1994].

Возникает проблема сохранения позитивной привлекательности не разово, а на долговременную перспективу. Тем не менее найти анти-мягкую силу сложнее, чем средства мягкой силы. Американский молодёжный проект оказался удачным, поскольку предполагал:

- высокий уровень личной свободы (отсутствие авторитетов);

- низкий уровень требований к респонденту (главное не победа, а участие);

- возможность ведения расслабленного образа жизни, прежде всего - в период получения образования (главное - получить опыт и компетенции).

Победе американской идеологии над анти-мягкой силой СССР способствовало раскрепощение советского общества на фоне дискредитированной после ХХ съезда государственной идеологии. Появление «системного диссидентства» вроде КВН или кружков «золотой молодёжи» неизбежно снижало репрессивный потенциал системы без предложения позитива. В 1930-х годах на Западе не было «альтернативной» СССР культуры: и большевики, и капиталисты были людьми единой классической культуры, упакованной в пиджаки, классические платья, слушавшими одну и ту же музыку и лишёнными современных представлений о толерантности. Теперь идея «свободного Запада» получила зримое воплощение в виде «запрещённой рок-культуры».

Параллельно в советских фильмах 1970-х годов (вроде кинолент Э. Рязанова или Г. Данелии) формировался культ слабых и неволевых мужчин. Позднесоветский интеллигент, старавшийся уйти от традиционных форм маскулинности вроде службы в армии, был не прочь посидеть у телевизора, пока жена гладит бельё и ругает его за безделье. Для «старых большевиков» 1920-х годов (равно, как и для «старых солдат» Э.М. Ремарка или Э. Хемингуэя) трудно было представить большее унижение. Тип героической личности отбрасывался в советских фильмах в далёкое прошлое Октябрьской революции и Великой Отечественной войны. Американский леволиберальный проект попал в позднем СССР на благодатную почву, что сделало мягкую силу США весьма эффективной.

Для нейтрализации последней СССР требовалось предложить такую альтернативу, которая была бы способна привлекательность западной модели превзойти, что само по себе задача сложная. Разумеется, теоретически контрпроект можно было найти - например, за счёт героизации облика участников локальных конфликтов, которые из раза в раз беспощадно побеждали бы в трудных боях детей масскульта. Тем не менее такой вариант требовал от позднесоветского общества потенциала мобилизации, которого оно с 1960-х годов уже не имело.

Альтернативный идеологический проект анти-мягкой силы сложнее шовинизма. Он должен транслировать позитивные и доступные образы, а не только культивировать ненависть. В противном случае он лишается своей привлекательности. Альтернативный проект также не должен знать крупных неудач, которые привели бы к переоценке ценностей его участниками. Противостоять мягкой силе с помощью альтернативной идеологии вполне можно. Тем не менее, это потребует создания идеологии с мощным энергетическим потенциалом, её принятия населением и наличия элиты, готовой её распространять. Иначе говоря - мобилизации, причём как технической, так и духовной.

В современном мире жёсткие формы анти-мягкой силы не используются. Попытки противодействия мягкой силе перешли в область частичных информационных ограничений. Здесь есть ряд интересных примеров, которые в совокупности начинают формировать новый тип - анти - мягкой силы как политики культурных барьеров.

Её родоначальником можно считать Францию. Идеология голлизма, направленная на сохранение культурной идентичности страны, предполагала проведение мер защиты собственного языка от иностран - ного влияния. Они получили название политики лингвистического дирижизма. Ещё 7 января 1972 г. был принят закон «Об обогащении французского языка», который ввёл для обязательного употребления термины в ряде отраслей, призванные заменить английские заимствования. 31 декабря 1975 г. президент Франции Валери Жискар д'Эстен (1974-1981) подписал закон о защите французского языка от вторжения английского и любого другого языка, а значит, и чужой культуры. Он касался гарантий языкового статуса в коммерческих и некоторых других сферах во Франции. Запрещалось использование иноязычных терминов, если имелись французские аналоги. В общественных местах и на транспорте все вывески должны были быть на французском языке, и лишь в случае необходимости они могли дублироваться на иностранном. В 1977 г. была организована ассоциация AGULF, наблюдающая за претворением в жизнь закона 1975 года. Созданный в 1984 г. Генеральный комиссариат французского языка предполагал ужесточить санкции за нарушение закона 1975 года, расширить создание терминологических систем, а также стимулировать переводческую работу с тем, чтобы французский язык имел необходимые средства для отображения современного мира.

4 августа 1994 г. был принят «Закон Тубона» (Закон 94-665 от 4 августа 1994 г. касательно использования французского языка) Loi n° 94-665 du 4 aoыt 1994 (dite Loi Toubon. [Электронный ресурс]. URL: https://en.wikipedia. org/wiki/Congress_of_the_Peoples_of_the_East, который закрепил статус французского языка как основного официального в документах правительства, на рабочем месте, в вывесках и маркировках товаров, коммерческих договорах, деловом общении и некоторых других областях. Автором нормативного акта стал консервативный министр культуры Жак Тубон. Важнейшим требованием законодательства стал обязательный поиск французского эквивалента любому английскому термину и использование последнего только при необходимости. При этом действие закона не распространяется на сетевые и электронные средства информации, частные и некоммерческие структуры.

Языковое законодательство было дополнено Декретом от 3 июля 1996 г. об обогащении французского языка, составляющим юридическую основу для деятельности терминологических комиссий. На основе данного документа Французская Академия ежегодно утверждает новые лексические нормативы, хотя её решения носят рекомендательный характер. Французские толковые словари должны предлагать заимствованному (преимущественно английскому) термину эквивалент, с пометой rec.offic. «официально рекомендуемый», например: joint-venture - coentreprise; voucher - bon d'echange; camping-car - autocaravane. Такие попытки оказываются далеко не всегда удачными, поскольку нередко французские термины представляют собой сложные, многокомпонентные образования, эксплицирующие значение краткого и потому более удобного английского понятия (ср.: англ. discount и фр. rabais sur un prix).

Многие французские лингвисты встревожены не только нарастающим числом англицизмов, но и возникновением так называемых гибридных (смешанных) форм, имеющих в своём составе английскую и французскую основу. Например, billet open - билет с открытой датой, surf aerien - воздушный серфинг, а также возникновением смешанного языка, который получил название «франглийский» или «франгле» (franglais) [Deroy 1980: 12]. Сегодня франгле используется во Франции повсеместно: в живой речи, в Интернете, на телевидении, в печати, в музыке, в фильмах, в книгах. Особой популярностью он пользуется у молодёжи, тесно связанной с англоязычным культурным пространством. Подобные факты доказывают низкую результативность французской политики лингвистического дирижизма.

Компоненты политики языкового дирижизма использует Польша. Закон о польском языке от 7 октября 1999 года Закон Республики Польша от 07.10.1999 о польском языке. [Электронный ресурс]. URL: https://ruskline.ru/monitoring_smi/2012/10/19/zakon_respubliki_polsha_ot_07l01999_o_polskom_ yazyke, предусматривает обязательность перевода международных соглашений на государственный язык, размещения надписей и информации в офисах и коммунальных службах на нём, а также обучения на польском языке в учебных заведениях всех уровней образования. Распространению польского языка, определению грамматических, орфографических, пунктуационных и других правил содействует созданный при Президиуме Польской академии наук Совет польского языка. При этом принятый 6 января 2005 г. Закон о национальных и этнических меньшинствах и о региональном языке Ustawa z dnia 6 stycznia 2005 r. o mniejszosciach narodowych i etnicznych oraz o jзzyku regionalnym [Zasob elektroniczny] / Sejm. -- Dostзp. [Электронный ресурс] URL: http://prawo.sejm.gov.pl/isap.nsf/ DocDetails.xsp?id=WDU20050170141] подтвердил право граждан свободно использовать язык меньшинства в частной, общественной жизни.

В отличие от Франции Иран пошёл на более жёсткие меры по защите своего культурного пространства. Для этой страны, находящейся с начала 1980-х годов в противостоянии с США, Израилем и блоком нефтяных монархий, возглавляемым Саудовской Аравией, необходимость обеспечения информационной безопасности - одна из приоритетных задач. До начала 2010-х годов английский язык изучали в большинстве школ с шестого класса в качестве обязательного предмета, на него выделяли четыре урока в неделю. Позже его стали преподавать с первого класса начальной школы. В 2012 г. в государстве прошла реформа образования, одной из целей которой ставилось расширение преподавания иностранных языков в Исламской республике. Однако в 2016 г. аятолла Хаменеи выразил недовольство растущей популярностью курсов английского в иранских детских садах. «Моя позиция вовсе не означает, что [я] вообще против изучения иностранных языков, однако рост популярности этих курсов является популяризацией иностранной культуры в нашей стране среди детей, а также молодых людей», - сказал он. Хаменеи подчеркнул, что в наши дни «колониалисты вместо того, чтобы заселять территории чужих стран, избрали более надёжный и дешёвый способ колонизации - внедрение образа мысли и культуры в головы представителей молодого поколения других государств» «Иран сейчас как СССР в начале 80-х» // Газета.ш. 11 января 2018. [Электронный ресурс]. URL: https://www.gazeta.ru/social/2018/01/10/11604386.shtml?updated_. В 2018 г. власти Ирана решили вывести изучение английского языка из программы начальной школы.

В укреплении анти-мягкой силы Иран делает ставку на информационное и киберпротивоборство. Функции пропаганды и контрпропаганды возложены на Министерство культуры и исламской ориентации (МКИО) и подчинённую ему Организацию культуры и исламских связей (ОКИС). В сентябре 2002 г. иранское ведомство приняло решение, согласно которому услуги по предоставлению доступа в Интернет могут оказывать только государственные телекоммуникационные компании. Провайдерам разрешается предоставлять доступ в Интернет только через государственную телекоммуникационную сеть. Решением парламента в апреле 2003 г. в Иране был создан Высший совет по информационным технологиям и информационной политике Сурков В.Н. Проблема информационной безопасности в Исламской Республике Иран // Институт Ближнего Востока. 14 мая 2005. [Электронный ресурс]. URL: http://www.Nmes. ru/?p=3636. Главными его задачами стали выработка концепции информационной политики государства, подготовка концепции формирования информационного общества в Иране.

В марте 2012 г. был создан Верховный совет по киберпространству, определяющий и координирующий государственную политику в сфере кибербезопасности. Этот орган, который возглавляет президент Ирана, формируется из руководителей ключевых госструктур и ведомств - меджлиса (парламента), Корпуса стражей исламской революции, Министерства разведки, Министерства науки, исследований и технологий, Министерства культуры, Министерства связи и информации, полиции, судебной системы, государственных телерадиокоммуникационных компаний, научных организаций. Известно также о создании в структуре Верховного совета по киберпространству Центра национальной кибербезопасности Ирана.

Примеры Франции и Ирана нередко противопоставляются в публицистике как успешный (иранский) и малоуспешный (французский). При этом часто игнорируются три важных момента. Во-первых, Тегерану намного легче защищать свою культуру от «англицизмов» из-за различия алфавитов и принадлежности не только к разным даже типам языков: английский относится к аналитическим, персидский - к флективным. Во-вторых, Иран отвергает американское лидерство, в то время как Франция в целом его принимает. В-третьих, неизвестна и степень влияния «англицизмов» на современную молодёжную культуру Ирана. Английский язык сохраняет статус международного, и лингвистическая анти - мягкая сила пока обеспечивает лишь частичное ограничение его влияния. Вопрос заключается в том, как далеко смогут государства пойти в создании таких барьеров, какой сегмент национального культурного пространства им удастся вновь забрать у англоязычного поля.

В современном мире отсутствуют всеобъемлющие проекты анти-мягкой силы.

Возможно, это связано с отсутствием сильных ревизионистских режимов и преобладанием с конца 1980-х годов либеральной идеологии. В этих условиях появление искусственного интеллекта (ИИ) создаёт потенциал для возрождения проектов анти - мягкой силы на качественно новой основе.

Идея технической защиты своего информационного пространства от иностранного воздействия зародилась в США. Закон о радио 1912 г. запретил иностранцам владеть американскими радиостанциями An Act to Regulate Radio Communication" (37 Stat. 302) URL: [https://babel.hathitrust.org/cgi/ pt?id=hvd.hnfe4aS.view=1up&seq = 10]; одноимённый акт 1927 г. ограничил участие иностранцев в американских радиостанциях 20% пакета акций и / или уставного капитала Radio Act of 1927 (Public Law 69-632), URL: [https://babel.hathitrust.org/cgi/pt?id = uc1.$b459 24S.view=1up&seq = 204]. Акт о регистрации иностранных агентов 1938 г. требовал, чтобы организации, представляющие в американской политике иностранные правительства, а также зарубежные физические и юридические лица раскрывали свои занятия и источники финансирования Акт о регистрации находящихся под контролем иностранных государств организаций, осуществляющих политическую деятельность в США (Акт Вурхиса), 1940 г. регулировал деятельность организаций, связанных с международными или иностранными политическими структурами, или, согласно определению правительства США, «организаций, являющихся субъектами иностранного влияния» The Foreign Agents Registration Act. URL: [https://web.archive.org/web/20141121095831/http:// www.justice.gov/usao/eousa/foia_reading_room/usam/title9/crm02063.htm].

Период «холодной войны» был в этом смысле двойственным. Обе сверхдержавы внешне ограничивали проникновение идеологии противника. Вместе с тем общественное мнение и в СССР, и в США не принимало логику «осаждённой крепости», в отличие от межвоенного периода. Американцы ответили массовыми демонстрациями протеста на маккартизм 1950-х годов с его призывом повсюду искать коммунистических шпионов. Для советского общества пассивной формой протеста стали массовое увлечение импортными товарами и высокий престиж поездок в капиталистические страны. Ментальности «поиска шпионов повсюду» в стиле 1930-х годов в СССР и США не было. С какого-то момента общественность и в Советском Союзе, и в Соединённых Штатах начала смотреть на шпиономанию и гонку вооружений с изрядной долей иронии - достаточно вспомнить «бондиану» или песни Владимира Высоцкого.

Пока информационные технологии защиты на порядок уступают технологиям нападения. Тем не менее, средства противодействия постепенно совершенствуются, и соотношение между мягкой и анти-мягкой силами может начать выравниваться. Тренд 2010-х годов - медленный распад глобального информационного пространства на национальные сегменты. Это неизбежно повысит контролируемость информационных ресурсов со стороны государств. Современные технологии наполняют новым содержанием политику анти-мягкой силы. Они укрепляют четыре направления, с помощью которых можно успешно бороться с МС противника.

1. Создание информационной альтернативы. В данном случае речь идёт о создании альтернативы американскому спутниковому телевидению. Пионером этого направления выступил катарский канал «Аль-Джахира», открытый в 1996 г. Его примеру последовал канал ЕС «Евроньюз», затем Россия, создавшая канал «Russia Today» и информационную систему «Спутник». Попытка оказалась настолько успешной, что США и Великобритания стали активно противодействовать их деятельности. Между тем попытки ограничить нередко поднимают популярность того, против кого они направлены. Лишение оппонента возможности информационного доминирования само по себе сужает его ресурсы для распространения мягкой силы.

2. Контроль над сегментами Интернета. До середины 2000-х годов американцы изображали эту меру как «самозащиту авторитарных режимов». Имелась в виду практика блокировки ряда сайтов и социальных сетей в Китае, странах Центральной Азии, арабских государствах. В 2010-х годах сами страны Запада стали использовать эту практику: достаточно вспомнить законодательные инициативы в США о борьбе с российским вмешательством в выборы. Речь в данном случае идёт не об ограничении информации оппонента, а, скорее, об облегчении формирования собственной картины мира.

В пылу дискуссий о российском вмешательстве в американские выборы в стороне остаётся важный вопрос: что же происходит с американским обществом, если на него могут воздействовать какие-то иностранные хакеры? В предшествующие периоды в США вопрос о создании «фейковых аккаунтов» вызвал бы смех, по логике: не нравится - не читай. Гражданин информационно защищённого общества отвергнет пост, выходящий за рамки устоявшегося консенсуса. Как утверждал немецкий философ Иммануил Кант, «таково свойство неверия: оно подвергнет сомнению сами предъявленные факты». Похоже, что логика Канта перестаёт действовать в США. Информация становится настолько влиятельной, что ищутся пути противодействия её распространению.

3. Переформатирование дискуссий. Эту технологию в своё время хорошо освоили американские аналитические центры. В ходе дискуссий вполне допускается критика оппонента, но в заранее определённом ключе [Кубышкин, Цветкова; 2013]. Например, можно критиковать США за «чрезмерное применение силы» в Ираке, но при этом игнорируется принципиальный вопрос о том, а кто, собственно, дал Вашингтону право применять военную мощь за пределами своих границ. При определённых условиях такое перепрограммирование дискуссии можно использовать и против самого транслятора мягкой силы.

Для субъекта мягкой силы болезненным ударом будет сомнение в его моральном авторитете. Разрушение его дискурса производится, как правило, двумя путями. Первый - постановка вопроса о том, кто он такой, чтобы выступать авторитетом? Второй - навязывание оппоненту дискуссии об относительности его моральных норм в чеховской логике «никто не знает настоящей правды». В этом случае транслятор мягкой силы должен будет перейти от наступления в позицию обороны. Вместе с тем для этого нужны: а) наличие у оппонента мощного информационного оружия; б) его готовность не принимать блага транслятора мягкой силы или переформатировать их в свою пользу

4. Маргинализация оппонента. Мягкая сила представляет собой инструмент борьбы за колеблющихся, а не за переубеждение врагов, поэтому её внедрение проводится в три этапа. Первый - максимальное привлечение на свою сторону колеблющихся. Второй - разделение врагов на умеренных и радикалов, с последующим заключением соглашения с первыми. Третий этап - неизбежно наступающий вслед за этим раскол среди радикалов, где пример встроенных в систему умеренных сам по себе провоцирует часть оставшихся оппонентов к поиску соглашения. Только на четвёртом этапе происходит маргинализация наиболее непримиримых противников и создаются предпосылки для их уничтожения. Соответственно, применение анти-мягкой силы требует блокировки мягкой силы противника уже на самом первом этапе, за счёт сокращения количества колеблющихся.

Успех будущей анти-мягкой силы связан с ключевым вопросом: способностью общества к мобилизации. Понятие «мобилизация» означает совокупность мероприятий, направленных на приведение вооружённых сил и государственных институтов в военное положение. В широком смысле мобилизационный проект - это использование военных (силовых) методов управления для достижения национальных целей. В современном мире с сохраняющимся культом глобализации, открытости и всевозможных прав он кажется чем-то уста Если движение капиталов и товаров ограниченно, то мобилизация -- единственно реальная форма его компенсации. ревшим. Однако мобилизационные проекты вполне могут и вернуться, пусть и на новой основе.

Потенциал для предыдущей мобилизации начал закладываться в 1870-х годах. Именно в это десятилетие ведущие державы отказались от политики «свободной торговли» и сделали ставку на протекционизм - создание национальных индустриальных комплексов. Тогда же почти все великие державы перешли к системе общей воинской обязанности. Этому способствовали технические новации конца XIX века: быстрый рост сети железных дорог, телеграфных линий, изобретение радио, прогресс в воздухоплавании. Именно эти достижения впервые в истории сделали технически возможным управление крупными массами. Последующие мобилизации времён Первой и Второй мировых войн стали продуктом идейно-технологического прорыва.

Период «холодной войны» был временем упадка мобилизационных проектов. Советское и американское общества не желали повторения Второй мировой войны и не были готовы воспринять взаимную вражду и нетерпимость как естественное состояние двусторонних отношений. Отсутствие «больших войн» снижало необходимость в институте общей воинской обязанности и делало нецелесообразным содержание переразвитых военно-промышленных комплексов (ВПК). Расширяющийся культ потребления, молодёжные протесты, «шестидесятники» и самоирония - всё это было симптомами сокращения влияния мобилизационной идеи развития. Ирония над «шпиономанией» также была его частью.

Кризис глобализации ставит вопрос о том, что придёт ей на смену. Торговые войны, санкции и эмбарго 2010-х годов означают постепенный отказ от глобальной экономики в пользу национального протекционизма. Государствам вновь потребуется внутренняя мобилизация для достижения экономических прорывов²⁸. Современные электронные СМИ могут формировать массовое сознание граждан, а цифровые технологии увеличивают возможность наблюдения за их частной жизнью. Тем не менее могут ли они мобилизовать их на решение коллективных задач, пока неизвестно.

К началу XXI в. либеральная демократия столкнулась с новым вызовом. Развитие информационных технологий позволило быстро манипулировать общественными настроениями и голосованиями на выборах [Косолапов 2004: 10-11]. Даже в США заговорили об опасности выхолащивания политического содержания из институций, которые внешне остаются демократическими. Мобилизация против «опасного врага», возможно, позволит американскому обществу зафиксировать переход к более управляемым демократическим процессам.

Нам трудно представить себе, что мобилизационный мир может вернуться. Тем не менее столь же трудно было благополучному европейцу времен Марселя Пруста и Льва Толстого предположить, что в его мире поворот к мобилизационному развитию уже произошёл. Ещё меньше люди 1870-х годов могли представить, что мобилизационные эксперименты создадут в итоге базу для Второй мировой войны. Между тем по мере увеличения мобилизационных компонентов враждебность между США и Россией (как и между другими государствами) будет не ослабевать, а нарастать. Эта враждебность будет напоминать скорее не времена «холодной войны», а более отдалённое прошлое.

Анти-мягкая сила выступала в истории мощным средством блокировки влияния одной страны на другую. Изучение этого явления в рамках либеральной парадигмы не представлялось возможным ввиду навязываемого ей тезиса о безальтернативности либеральной идеологии. Между тем анти - мягкая сила как совокупность технологий противодействия идеологическому влиянию не раз успешно реализовывалась в политической практике. В её структуре можно выделить три основных типа политики: (1) анти-мягкая сила на основе шовинизма; (2) анти-мягкая сила на основе альтернативного проекта; (3) анти-мягкая сила на основе частичных (сегментарных) ограничений информационного воздействия противника. Каждый из них может принести своим основателям как дивиденды, так и политические издержки.

В основе мягкой и анти-мягкой сил лежит «Я-концепция»: совокупность

представлений субъекта о самом себе и своём месте в окружающем мире. Теория мягкой силы построена на том, что объект её применения будет готов признать своё вторичное, то есть подчинённое, положение. Принятие чужих норм означает для субъекта закрепление зависимого или, точнее, младшего положения в некоей иерархии. Применение мягкой силы возможно только в отношении субъекта, который не обладает большими политическими амбициями, готов взаимодействовать в рамках существующего мирового порядка и, главное, признать превосходство носителя оппонента. Если субъект считает себя превосходящим носителя мягкой силы, то воздействие на него невозможно.