Россия и США - поиски привилегированного партнера

Ю.П. ДАВЫДОВ

РОССИЯ И США - ПОИСКИ ПРИВИЛЕГИРОВАННОГО ПАРТНЕРА

В стремлении найти свое место в мире и прежде всего в Европе Россия, как и любая другая страна, пытается опереться на государства дружественные, либо в той или иной мере разделяющие ее цели на международной арене. Иными словами, она надеется найти партнеров, готовых не только совместно продвигаться к общим целям, но и разделять ответственность в процессе их достижения. Для России это особенно важно потому, что ныне она утратила статус сверхдержавы, т.е. центра гравитации, который благодаря экономической, военной и, как следствие этого, политической мощи удерживает в своей орбите окружающее его внешнее пространство, в ряде случаев - страны за его пределами, обладая значительным влиянием на ход и развитие мировых событий. Правда, Россия по-прежнему - самое крупное государство мира по размерам территории, но это скорее будущий ее потенциал, нежели нынешний. Она сохраняет свой статус ядерной сверхдержавы, однако ее ракетно-ядерная мощь все меньше представляется источником международного влияния страны даже в кризисных ситуациях.

В то же время по тем параметрам, которые прежде всего предопределяют сегодня влияние страны на международной арене, ее показатели не столь впечатляющи. В самом деле, по численности своего населения Россия в 1997 г. занимала 6-е место в мире, по объему валового внутреннего продукта (ВВП) -14-е, а по объему его на душу населения - 102-е место, в 10-15 раз ниже уровня индустриально развитых демократий Поэтому, чтобы влияние ее выходило за пределы собственных границ, России отныне необходима поддержка извне, ей нужны предпочтительные партнеры, достаточно авторитетные и достаточно по отношению к ней лояльные - сочетание редкое во внешних отношениях.

Часто утверждают, что истинное партнерство возможно лишь между странами, равновеликими по своему положению на международной арене, иначе оно неизбежно превращается в патернализм, снисходительное покровительство, гегемонию. Отсюда делается вывод, что, например, равноправное партнерство между нынешней Россией и Соединенными Штатами вряд ли реально из-за значительного разрыва в их силовых параметрах (под силой имеется в виду не столько военная мощь, сколько способность влиять на поведение других государств). Подобное утверждение если и справедливо, то далеко не всегда. Например, Израиль и США - не просто партнеры, а партнеры стратегические, несмотря на громадное различие их силовых потенциалов. Просто их взаимодействие настолько важно той и другой стороне, что они, если и могут обойтись друг без друга, то лишь ценою значительных издержек, имеющих стратегический характер. Для партнерства, видимо, более важна не соразмерность двух (или более) субъектов, а их взаимная лояльность, наличие общей цели, общих подходов к ее реализации, для совместного достижения которой они готовы затратить значительные ресурсы.

В традициях американского видения партнерства обычно наличествует идея лидерства, обусловленная геополитическим положением США и их нынешним экономическим, финансовым и научно-техническим преобладанием над другими странами. Это не нравится последним (Франции особенно, в известной мере и Германии, не говоря уже о России), но тем не менее не является противопоказанием для их самого тесного партнерства с Вашингтоном. Более того, все они в своем окружении часто стремятся к тому же: Германия и Франция борются за лидерство в ЕС, Россия (и наверное, не без основания) стремится к тому же в своем окружении.

Однако между лидерством и гегемонизмом (при том, что частично они накладываются друг на друга) есть определенное различие. Лидерство в большей мере обусловлено наличием объективных условий преобладания, оно не столько навязывается, сколько возникает благодаря объективному стечению обстоятельств. К тому же оно, в той или иной мере, может быть желанным, оно признается ведомыми, поскольку отвечает их интересам (практически весь послевоенный период западноевропейские союзники критиковали Вашингтон за отсутствие с его стороны последовательного лидерства в западном сообществе). Американские политики могут радоваться (хотя эту радость разделяют далеко не все) тому, что США остались единственным лидером в современном мире, но объективно они не виноваты в том, что кто-то решил распустить вторую сверхдержаву. Для Вашингтона это был дар судьбы, и он не нашел в себе силы противостоять ему. То есть американское единоличное лидерство в мире явилось, в конечном счете, результатом непредвиденного стечения ряда объективных обстоятельств. Гегемония же в большей мере субъективна, она навязывается со стороны, в том числе и насильственными (хотя и не обязательно военными) средствами. Или она возникает в результате того, что гегемон создает такие условия, когда его партнеры не видят иного выхода, кроме как признать его преобладание и подчиниться ему (так после второй мировой войны Советский Союз силой навязал свою гегемонию Восточной Европе).

Привилегированное (предпочтительное) партнерство - это не союзные отношения (которые могут быть как хорошими, так и плохими, но несут строго определенные взаимные обязательства юридического плана), оно возникает не в результате договора, хотя он и может закреплять достигнутый уровень партнерства. Оно являет собой особые отношения лояльных друг к другу государств, обусловленные рядом обстоятельств: их историческим опытом, геополитическими реалиями, социокультурной близостью, языковой общностью; либо существованием в той или иной стране мощного лобби, выступающего за сближение с тем или иным государством; либо наличием общей угрозы, которую трудно отразить на национальном уровне; либо необходимость объединить ресурсы двух или нескольких государств в целях повышения эффективности их экономик (или политического действия); либо, наконец, из осознания, что тесное, выходящее за традиционные рамки сотрудничество двух (или более) государств необходимо для наращивания внешнего политического потенциала каждого из них или же просто для выживания. Оно может быть актом доброй воли, но может быть и вынужденным. Оно означает, что у данного государства нет таких же эксклюзивных отношений с другими партнерами, как с тем, которому отдается предпочтение. Привилегированное партнерство предполагает соблюдение определенных процедур - взаимных консультаций перед принятием важных внутри- и внешнеполитических решений, известную доверительность взаимоотношений, поддержку действий друг друга на международной арене и т.д.

Вместе с тем, как и многие иные категории международных отношений, привилегированное партнерство довольно условно. Над ним довлеют национальные интересы сторон, которые предопределяют его продолжительность, уровень взаимного доверия и открытости, степень готовности прийти на помощь партнеру в трудную минуту. В свое время английский премьер-министр прошлого века Генри Пальмерстон бросил фразу, ставшую крылатой: "У Великобритании нет постоянных друзей или постоянных врагов, у нее есть лишь постоянные интересы". Так и во взаимоотношениях привилегированных партнеров в конечном счете преобладают рационализм и потребности, а не сентиментальные привязанности.

Наиболее яркий пример привилегированного партнерства - "особые отношения" между Соединенными Штатами и Великобританией, сложившиеся после второй мировой войны. Они основывались на Атлантической хартии, тесном союзе против фашистской Германии, общности англосаксонской культуры и языка, намерении вести свою линию в международных делах, опираясь друг на друга (Лондон вносил в эту "копилку" свою колониальную систему, Вашингтон - свою экономическую и военно-техническую мощь). Можно говорить о том, что для Израиля США - привилегированный партнер (так же как и Израиль для американцев). Такого рода партнерство между ними обусловлено стратегическими соображениями (выживанием для Израиля, которое важно и для Вашингтона, поскольку позволяет ему через Тель-Авив контролировать регион, жизненно важный с точки зрения американских геополитических и экономических интересов). Можно считать, что привилегированное партнерство характерно для взаимоотношений стран Бенилюкса (Бельгии, Нидерландов, Люксембурга). Какой же в этом плане выбор существует для России?

Наиболее естественным предпочтительным ее партнером в настоящее время могла бы стать Украина. Для этого есть и исторический контекст (хотя он и не однозначен): более 300 лет назад она добровольно вошла в состав России. На территории этой страны проживает 15-миллионное русскоязычное население. Она целиком зависит от поставок из России энерготопливных ресурсов, за которые Киев должен ей значительные суммы. У России после развала Союза там остались практически все незамерзающие гавани. Восстановление традиционных хозяйственных связей на новой основе благоприятно сказалось бы на экономике обоих государств. Они имеют во многом сходные устремления на международной арене в тех случаях, когда действуют по своему разумению и могут легко снимать возникающие между ними проблемы в тех случаях, когда их дипломатии действуют на профессиональной основе (одна школа), а не под давлением националистических или шовинистических доброхотов или внешних сил, делающих ставку на их конфронтацию.

Что же дало бы России предпочтительное партнерство с Украиной? В целом оно увеличивало бы вес каждой из них как внутри СНГ, так и во внешнем мире. Это как раз тот случай, когда сумма превышала бы совокупность обоих слагаемых. Что же касается возможностей собственно российских, то подобное партнерство позволило бы Москве решить по крайней мере две жизненно важные для нее проблемы.

Во-первых, начать на новой основе процесс реальной интеграции в рамках СНГ - совершенно очевидно, что без Украины он был бы ущербным, если вообще возможным. В этом плане Украина составляет решающее звено в осуществлении российских намерений создать работающее и эффективное содружество. В самом деле Украина обладает вторым по величине индустриальным комплексом на территории бывшего СССР, она является одним из крупнейших европейских государств по численности своего населения. Она обладает способностью собственного воспроизводства интеллигенции и профессионалов.

В то же время Киев фактически негласно возглавляет оппозицию развертыванию интеграционных процессов в СНГ. Украина не связана с Россией никакими соглашениями в области безопасности, не является участником Ташкентского договора о коллективной безопасности стран СНГ. Фактически взаимодействие между двумя странами в этой области идет через программу "Партнерство ради мира" и Совет евроатлантического сотрудничества. Негативная позиция Киева придает противникам интеграции реальную силу, на него смотрят другие государства постсоветского пространства, с него берут пример того, как стоит вести себя с Москвой. Предпочтительное партнерство России с Украиной объективно снимало бы противостояние между ними по этому вопросу. Добровольная поддержка Киевом российских усилий в сфере интеграции девальвировала бы упреки Москве (со стороны ряда стран СНГ, Прибалтики, Запада) в ее имперских устремлениях, позволила бы преодолеть стагнацию интеграционных процессов в СНГ.

Во-вторых, особые отношения между Украиной и Россией заблокировали бы намерения ряда антироссийски настроенных политиков Запада, прежде всего США, проводить политику так называемого геополитического плюрализма, точнее "баланса сил", в постсоветском пространстве. Целевые установки этой политики сводятся к тому, чтобы, используя существующие противоречия между странами СНГ, создать систему сдержек и противовесов России из числа ее бывших партнеров по Советскому Союзу. Фактически речь идет о том, чтобы образовать вокруг России пояс недружественных или даже враждебных по отношению к ней государств, которые бы уравновешивали международную активность России, отвлекая ее ресурсы, время, энергию ее политических деятелей на противоборство со своим ближайшим окружением. В этой системе значительное место отводится государствам Балтии, Грузии, Азербайджану и некоторым другим. Но основные надежды западных политиков связаны с позицией Украины, которая, по их мнению, по своим параметрам, основательности проблем, разделяющих Киев и Москву, могла бы стать центром гравитации всех недовольных Россией в постсоветском пространстве. В конечном счете, надеются некоторые западные политики, Украина могла бы стать буфером между Россией и Европой. В этом плане с известным основанием можно утверждать, что для нынешней России, так нуждающейся в точке опоры, чтобы обратить вспять ухудшение своей геополитической ситуации, взаимодействие с Украиной, возможно, приобретает большую значимость, нежели отношения с США.

Нынешнее соперничество Киева и Москвы, конечно, ослабляет международные позиции России, но и Украине, по большему счету, не приносит ощутимых результатов: если иностранные частные инвестиции невелики в России, то на Украине они еще меньше. Вместе с тем в Киеве не могут не понимать, что как бы Запад ни обхаживал Украину, предоставляя ей помощь на ликвидацию последствий чернобыльской аварии, на развитие мелкого и среднего производства, она всегда в системе западных приоритетов будет стоять где-то после России. Поэтому в среде украинской политической элиты вызревает сомнение: а не используют ли ее в игре, которая, если задуматься серьезно, вряд ли отвечает глубинным интересам Украины? Отсюда стремление Киева, все более явно проявляющееся, разрядить напряженность в отношениях с Москвой.

Сняв основные проблемы, являющиеся камнем преткновения в отношениях с Украиной, Россия заблокировала бы расчеты определенных кругов Запада на возникновение в Евразии "баланса сил", имеющего явно антироссийскую направленность, вынудила бы Запад перейти в постсоветском пространстве к игре по правилам, обусловленным интересами стран, его составляющих. Среди ряда болевых точек российско-украинских отношений наиболее чувствительной и наиболее эксплуатируемой радикальными националистами как на Украине, так и в России, является проблема Крыма. Однако для трезвомыслящих руководителей в Москве все более очевидным становится понимание, что с точки зрения международного права территориальные претензии, громогласно выдвигаемые отдельными российскими политиками по поводу Крыма, совершенно беспочвенны. Более того, Москва не может не понимать, что в ситуации напряженных отношений между двумя суверенными государствами никакое правительство в Киеве не сможет пойти на уступки, даже взаимные, по вопросу принадлежности полуострова.

Конечно, Украина тянется к Западу, чтобы получить от него как можно больше помощи, но она не заблуждается относительно того, что эта помощь должна быть оплачена хотя бы политическими векселями. Возможно, если бы Россия, сознавая украинские проблемы, предложила бы Киеву свою программу взаимодействия в более широких масштабах, на более льготных, чем Запад, условиях, подчеркивая равноправность взаимных отношений, Украина могла бы начать более решительно поворачиваться в сторону России. К сожалению, потенциал крайнего национализма пока еще не исчерпан ни в той, ни в другой стране. И там и здесь есть политические силы, которые хотели бы заработать политические дивиденды на антиукраинских или антироссийских настроениях. Визит президента Ельцина в Киев в мае 1997 г., подписание Договора о дружбе и сотрудничестве между двумя суверенными государствами означали попытку обеих сторон поставить отношения между Россией и Украиной на более предсказуемую и справедливую основу. Возможно, эта попытка станет вехой во взаимодействии двух государств, указывающей им путь к более высокому уровню партнерства.

Другое государство, которое, несомненно, могло бы претендовать на роль российского предпочтительного партнера, это Китай. Отношения между Россией и КНР в последнее время смещаются к лучшему. Дальнейшее их сближение, установление между ними "особых отношений", координация их международной деятельности увеличивали бы внешнеполитический потенциал как того, так и другого государства. Не случайно американская политика со времен "великого раскола" между Москвой и Пекином была направлена на эксплуатацию их противоречий и их консервацию. В глобальной стратегии США с конца 50-х годов Китай в значительно большей мере, чем ныне Украина, виделся мощным сначала идеологическим, потом политическим и военным, а ныне и экономическим противовесом Советскому Союзу (России). Впрочем, и Россия рассматривается Вашингтоном ныне в качестве фактора сдерживания Китая.

Установление особых отношений между двумя государствами разрушало бы расчеты Вашингтона создать систему глобальных сдержек и противовесов перспективной мощи как той, так и другой страны. Оно способствовало бы усилению присутствия и влияния России в Азиатско-тихоокеанском регионе, повышало бы ее ставки в отношениях с Японией и Южной Кореей. В целом же более тесное взаимодействие двух великих держав значительно усиливало бы азиатский (восточный) вектор внешней политики России, расширяя в то же время свободу ее маневра и на западном направлении. Особые отношения с КНР дали бы возможность РФ в более широких масштабах заимствовать китайский опыт экономических реформ, привлечения иностранных инвестиций, функционирования свободных экономических зон, создали бы предпосылки для их совместной деятельности как внутри своих стран, так и за их пределами, открытия своих рынков для взаимных инвестиций. Россия расширила бы сферу приграничной торговли, кодифицировав ее нормативную базу, в том числе налоговое обложение. Китай мог бы стать емким рынком для продукции российского военно-промышленного комплекса. Следует учитывать и то, что в последнее время руководители КНР подчеркнуто демонстрируют намерение сблизиться с Россией, установить с ней более чем формальные и во всяком случае специфические отношения. Возможно, за всем этим кроются идеологические расчеты, и речь идет об устремлениях узкого круга партийной элиты, теряющей после ухода со сцены Дэн Сяопина поддержку внутри страны и ищущей ее во внешнем мире. Можно предположить, что возможное привилегированное партнерство двух держав скорее всего складывалось бы на антизападной, антиамериканской основе, что делало бы его заложником политической конъюнктуры.

Вместе с тем представляется, что сегодня Китай вряд ли пойдет на равноправный и тесный союз с Россией; у него на американском (западном) и азиатском направлениях есть свои интересы, которыми он вряд ли решится пожертвовать ради малообещающей для него дружбы с Москвой. В самом деле, торговый оборот между КНР и США составляет более 80 млрд. долл. И продолжает возрастать. Экспорт-импорт по линии Пекин-Токио превышает сегодня 60 млрд. долл., и есть все основания ожидать, что к началу 2000 г. он перевалит за 100 млрд. Даже с Южной Кореей взаимная торговля составляет 20 млрд. долл. В то же время российско-китайский торговый оборот еле дотягивает до 6 млрд. долл., и к тому же даже этот объем не очень стабилен. Сумма же прямых иностранных инвестиций в китайскую экономику составляет на сегодня более 100 млрд. долл., и первые места в них принадлежат США и Японии. Для сравнения можно отметить, что объем частных американских инвестиций в российскую экономику составляет около 5 млрд. долл. Поскольку сближение Москвы и Пекина в значительной мере происходит на антизападной основе, Китаю в значительно большей мере, чем России, есть что терять в случае ухудшения его отношений с развитыми демократиями. Китайские реверансы в сторону России, возможно, являются элементом давления прежде всего на них. Во всяком случае, пока база особых отношений двух сторон не очень обширна. Тот же Пекин предпочитает закупать в России главным образом вооружения или рассчитывать на ее помощь в модернизации предприятий, их производящих (как правило, построенных с советским участием). Он приобретает у Москвы военную авиацию, а гражданскую предпочитает закупать у американских фирм (правда, ссылаясь - и не без основания - на то, что и российские авиакомпании также предпочитают покупать американские пассажирские авиалайнеры).

Вряд ли сегодня можно с достаточной определенностью калькулировать развитие на перспективу самой КНР. Хотя ее экономические успехи несомненны, а планы в этой сфере еще более грандиозны, в стране растет идеологическая напряженность, обусловленная разрывом между рыночным хозяйством капиталистического толка и официальной социалистической ориентацией. Нельзя забывать и о том, что Китаю еще предстоит пройти стадию политических реформ, либерализации и демократизации политической системы. Есть основания полагать, что процесс этот вряд ли будет легким и бесконфликтным. Кроме того, в Китае все более обостряются и межнациональные отношения, его окраины лихорадит, и любое ослабление центральной власти может привести к резкому возрастанию там сепаратистских тенденций. Учитывая, что по ту и другую сторону бывшей советско-китайской границы проживают представители одной и той же национальности, напряженность межнациональных отношений в Китае может негативно сказаться и на отношениях Москвы и Пекина. И хотя в коммюнике по итогам прошлогоднего визита российского президента в Китай было отмечено, что обе стороны намерены установить "равноправное доверительное партнерство, направленное на стратегическое взаимодействие в XXI в.", эти обтекаемые фразы еще далеки от оформления "особых отношений".

В Европе наиболее предпочтительным партнером России могла бы стать Франция. С той и другой стороны часто слышны слова относительно желательности "особых отношений", во всяком случае на Смоленской площади "привилегированное российско-французское партнерство" не вызывает сомнений. В обеих странах подчеркивается историческая традиция этой близости, прежде всего в области духовной и культурной: любой российский школьник легко перечислит знаменитых французских писателей, поэтов, художников, композиторов, и вообще он знает историю Франции не хуже, чем историю своей собственной страны. К французскому подрастающему поколению это относится меньше, но и оно, как правило, знает Толстого, Достоевского, Чайковского, Кандинского или Шагала. Можно вспомнить, что в свое время французский капитал помог освоению Донбасса и строительству российских железных дорог, французские займы способствовали становлению капитализма в России, и, конечно, тот факт, что оба государства были союзниками в первой (когда неподготовленное российское наступление, завершившееся трагедией в Пинских болотах, спасло Париж) и второй мировых войнах (исторический негатив двусторонних отношений, как правило, отступает на второй план - нашествие Наполеона на Россию в 1812 г., Крымская война 1854-1855 гг., равно как и то, что Париж в известной мере втянул Россию в обе мировые войны). С именем де Голля связывается послевоенный этап советско-французских отношений, отмеченный совпадением позиций двух стран даже в жесткие годы холодной войны. Французский президент был первым среди западных лидеров, утверждавшим тогда, что Европа не только географически, но и политически простирается от Бреста до Урала. Свой первый зарубежный официальный визит М-Горбачев совершил в Париж в октябре 1985 г., а Б.Ельцин - в Страсбург в 1989 г.

Нынешние отношения отмечены стремлением обеих сторон к более тесному взаимодействию. Позиции России и Франции во многом совпадают по таким проблемам, как ближневосточное урегулирование, отношение к Ирану (обе страны готовы разрабатывать здесь газовое месторождение) и Ираку, европеизация НАТО, отношение к роли ОБСЕ в создании единого европейского пространства, к единоличному американскому лидерству в современном мире, стремлению Вашингтона применять свое торговое законодательство в отношении суверенных государств и т.д. Регулярность и частота нынешних встреч в верхах между Парижем и Москвой может соперничать только с интенсивностью контактов на высшем уровне между Москвой и Бонном. Более того, с приходом к власти Ж.Ширака с его личными симпатиями к русской культуре значительно окрепли личные узы между лидерами двух стран; во всяком случае Москва делает значительную ставку на своего "самого лучшего друга" - французского президента. Более того, она дает ясно понять, что отношения России и Франции являют пример подлинного партнерства, которому неплохо бы последовать и остальным государствам. В самом деле, поддержка Парижем российских инициатив укрепляет позиции Москвы на международной арене, и обратное так же верно.

Вместе с тем более тесные нынешние отношения России и Франции базируются на двух основных посылках - традиционной для них духовной близости и не менее традиционном их антиамериканизме. За пределами этого круга отношения двух стран и их результаты менее значительны и отмечены присущим Парижу поверхностным рационализмом и стремлением подменить конкретное (дружественное) сотрудничество велеречивыми разговорами о нем. Действительно, когда Россия переживала наиболее трудные времена (1990-1993 гг.) и многие страны Запада стремились оказать ей посильную помощь - кредитами, реструктуризацией ее долгов, продовольствием, доля в ней Франции была крайне незначительной, во всяком случае не соответствовала статусу "российского друга". Более того, Франция оказалась единственной страной, которой удалось дожать бедствующую Москву и получить от нее компенсацию (пусть и не очень значительную) за царские долги столетней давности. Торговый оборот между двумя странами едва дотягивает до 3 млрд. долл. Россия не входит даже в двадцатку торговых партнеров Парижа, который в свою очередь занимает лишь 8-е место в торговом обороте России. И это несмотря на постоянные торжественные декларации обеих сторон удвоить или утроить объем их торговли до конца нынешнего тысячелетия. Наверное, не случайно по числу прямых зарубежных частных инвестиций в российскую экономику Франция занимает одно из последних мест. Из всех западных стран Франция наиболее последовательно выступает против членства России в НАТО.

Это в значительной степени объясняет, почему разносторонние возможности, обусловленные взаимными симпатиями Москвы и Парижа, так и остаются не использованными. Трезвомыслящие российские политики вполне отдают себе отчет в том, что, какие бы теплые чувства в отношении России ни испытывала французская политическая элита, для нее в конечном счете США всегда будут ближе, чем генерирующая нестабильность непредсказуемая Россия. Подобный подход, впрочем, присущ и массовому сознанию; по результатам опросов общественного мнения, среди трех лучших зарубежных политиков 1997 г. россияне поставили Ж.Ширака на последнее место (таковым его считают лишь 7,5% опрошенных), отдав предпочтение У.Клинтону.

На роль предпочтительного партнера России в Европе с не меньшим успехом могла бы претендовать и новая Германия. История отношений двух стран изобилует драматическими моментами. Они долго и упорно воевали друг с другом, но когда периоды войн сменялись периодами мира, они не менее упорно и целеустремленно сотрудничали. В XVIII в. в ходе Семилетней войны Россия разгромила Фридриха Великого, и ее войска побывали в Берлине. Но при Екатерине II Россия, структурированная ею с немецкой тщательностью, стала самым мощным государством Европы. Тогда же в Россию переселились десятки тысяч немцев, внесших заметный вклад в ее культурную и экономическую жизнь. После ожесточения первой мировой войны, в которой страны были противниками, был Рапалльский договор (1922 г.) между РСФСР и Германией, по которому она первой из крупных европейских государств признала Советскую Россию) - в нем сошлись интересы двух тогдашних изгоев европейской политики. После второй мировой войны самым верным и лояльным партнером Советского Союза была ГДР, во многом способствовавшая психологическому перелому отношения русских к немцам, несущим историческую ответственность за преступления фашизма. Потом была Берлинская стена, ставшая символом разъединения не только Германии, но и всей Европы, "новая восточная политика" канцлера Вилли Брандта, крушение той же самой стены при трудном и молчаливом согласии Москвы.

Следствием этого стало объединение двух немецких государств, ключ к которому, по мнению мировых лидеров, находился в руках Москвы. Как выяснилось позже, когда были обнародованы некоторые документы и мемуары, на самом деле никто не хотел воссоединения немцев - ни Франция» ни Англия, ни США, ни малые государства Европы. Связанные предшествующими декларациями в поддержку единой Германии, они надеялись, что Москва в конечном счете заблокирует процесс воссоединения. У нее, однако, хватило мудрости не делать этого шага, который был бы в той ситуации не только бесполезен, но и на десятилетия вперед отравил бы отношения двух государств (на благо всем тем, кто подталкивал Москву в этом направлении). И немецкое общество, несомненно, еще долгие годы будет благодарно ей за это неординарное политическое решение.

Не случайно в трудные годы, о которых уже говорилось выше, Бонн стал основным донором западной поддержки России: на него приходилось более 65% всего того, что поступило в виде помощи в государства постсоветского пространства из стран либеральной демократии. Ныне ФРГ - основной торговый партнер России, их торговый оборот составляет около 13 млрд. долл. и имеет хорошую тенденцию к росту. Россия поставляет 20% газа, потребляемого сегодня Германией. В свою очередь ФРГ является индустриальный державой номер один на Европейском континенте (ее ВВП в 3 раза выше российского и в 2 раза - французского), в значительной мере определяющей политику интеграции, что небезразлично для России, надеющейся в той или иной форме войти в Большую Европу.

В годы холодной войны Бонн проводил скромную внешнюю политику, опираясь в основном на Вашингтон. Однако, после объединения, позволившего совершить значительный экономический отрыв мощной Германии от европейских партнеров-конкурентов, в первую очередь от Франции и Великобритании, освободиться от последних ограничений своего суверенитета, Бонн ищет новое место в Европе и мире, более адекватно отвечающее его новым силовым возможностям, и, конечно, в этих поисках он не во всех ситуациях может рассчитывать на благосклонность США, Франции или Великобритании. Поэтому ему, как и России, нужен партнер, который понимал бы и в известной мере разделял бы его намерения на международной арене и на которого он мог бы опереться в трудную минуту. В этом плане интересы и позиции двух государств по целому ряду проблем могут быть состыкованы.

Конечно, за Германией тянется хвост ее милитаристского прошлого, и Россия не может просто вычеркнуть этого из своей исторической памяти. В то же время российская политическая элита не может игнорировать и того, что в нынешних условиях мощь и влияние ФРГ в мире и в Европе обусловлены не ее военной (после объединения двух немецких государств армия ФРГ была сокращена более чем в 2 раза), а прежде всего ее экономической, финансовой и научно-технической силой. В соответствии с действующими договорами она не может иметь или производить ядерное оружие. Возможно поэтому, не отрицая необходимости сохранения НАТО, Бонн видит будущее Европы не столько в нем, сколько в ЕС. Он признает большое значение деятельности ОВСЕ на Евразийском континенте, поддерживает выдвигаемую Москвой идею об усилении роли этой организации в вопросах безопасности, необходимости ее структурной реорганизации вплоть до создания оперативного ее органа - Совета Безопасности.

В ближайшей перспективе германские лидеры вряд ли осмелятся бросить открытый вызов многолетнему лидерству Вашингтона в западном сообществе.

Но потенциал скрытых противоречий между двумя державами продолжает возрастать: заниженный курс немецкой марки беспокоит американский бизнес; а германские деловые круги озабочены ограничениями, накладываемыми Вашингтоном на торговлю со странами, не пользующимися его симпатиями; США обеспокоены финансово-экономической экспансией Бонна в Центральную и Восточную Европу, а тот в свою очередь недоволен расширением политического присутствия американцев на Балканах. Выступая за расширение НАТО, Бонн одним из первых заговорил о необходимости параллельного процесса налаживания взаимодействия с Россией, предлагая заключить договор между ней и альянсом. Вряд ли эти расхождения между Вашингтоном и Бонном удастся долго удерживать под контролем. Во всяком случае, мощная и стабильная ФРГ сегодня в большей мере, чем остальные европейские страны, включая Францию, может стать центром притяжения сил, выступающих за "европейскую" Европу. А это не может не привлекать Россию и не подталкивать ее к предпочтительному партнерству с Германией.

Вопрос, однако, в том, в какой мере этого желает сама Германия и в какой мере это намерение осуществимо даже при наличии подобных импульсов с обеих сторон? Столкнувшись с проблемой модернизации своих восточных земель, Бонн вынужден был оттянуть сроки их социально-экономической интеграции в единое германское пространство. Россия же, по мнению многих немецких экспертов, находится еще в более неопределенном состоянии. У нее богатые природные ресурсы и один из крупнейших интеллектуальных потенциалов в мире, перед ней открыты многие пути, но пока неясно, какой из них она изберет. Неопределенность и непредсказуемость российского развития серьезно поубавила первоначально значительный интерес Германии к более тесному взаимодействию с Россией. Все чаще сотрудничество подменяется диалогом, а диалог - личным общением. Москва так и не решилась на искреннее покаяние за все то, что ее именем вершилось в Восточной Германии, а без этого историческое примирение двух народов и государств представляется поверхностным.

В ряде случаев расхождение национальных интересов двух государств болезненно ощущалось каждым из них. Попытка Германии, избавляющейся от комплекса неполноценности на международной арене, своими методами погасить разгорающийся этно-политический конфликт в Югославии (путем немедленного признания независимости Словении и Хорватии), по мнению Москвы, была не только контрпродуктивной, но и на несколько лет лишила международное сообщество реальных рычагов воздействия на все конфликтующие стороны. Стремительное заполнение Бонном политического и экономического вакуума в Центральной и Восточной Европе (ЦВЕ), возникшего в результате стремительного ухода оттуда Советского Союза, виделось в Москве как поощрение Германией антироссийского настроя политических лидеров этого региона. Техническая проблема реституции трофейных ценностей, вовремя не решенная, усилиями Москвы и Бонна была поднята на уровень национального унижения как той, так и другой стороны. Наконец, энергичная поддержка немецкими лидерами расширения НАТО на восток, обусловленная стремлением Бонна усилить свое влияние в альянсе за счет включения в него лояльных Германии стран ЦВЕ, представлялась Москве лицемерной, особенно на фоне афишируемой личной дружбы руководителей двух государств. По результатам опросов общественного мнения, среди трех лучших зарубежных политиков 1997 г. россияне поставили Г .Коля на второе место (таковым его считают 28,4% опрошенных).

Вместе с тем, взвешивая как позитив, так и негатив российско-германских отношений, стоит заметить, что при наличии определенных условий, создаваемых развитием того и другого государства, именно их более тесное сотрудничество могло бы стать осью, вокруг которой раскручивалось бы строительство Большой Европы.

Наконец, предпочтительным партнером для России могли бы стать и Соединенные Штаты. Несмотря на распад советской сверхдержавы, они остаются единственными в мире государствами, способными гарантированно разрушить друг друга. Уже одно это диктует неизбежность их тесного сотрудничества на стратегическом уровне, в строительстве нового мирового порядка, в разработке правил игры, которых та и другая сторона могли бы придерживаться на международной арене без значительного ущерба для своих национальных интересов и безопасности. Конечно, США остались единственной сверхдержавой, по самой своей сути несущей глобальную ответственность, в то время как Россия превратилась в великую державу регионального порядка. Однако регион этот - Евразия, и Россия в нем занимает в геополитическом плане центральное положение, позволяющее ей (в идеале) оказывать воздействие на все окружающее ее пространство, которое, включая саму Россию, не только крайне велико, но и, находясь в процессе трансформации, крайне нестабильно. Поэтому от стабильности и процветания России во многом (хотя и не исключительно) зависит стабильность и процветание почти половины земной поверхности. И в Вашингтоне не могут этого игнорировать.

Важно и другое. Исчезновение второй сверхдержавы создало в структурах международных отношений известный вакуум: для многих государств исчезла альтернатива американскому (западному) видению мира, исчезла возможность выбора пути развития, внешнеполитической ориентации, союзников или соперников. В результате в мире ощущается определенная ностальгия по другому центру силы (или - по многополярности), который мог бы стать центром гравитации для тех, кто в чем-то не согласен с единственной сверхдержавой, что-то не приемлет в ее видении мира, в ее курсе на международной арене. И многие политики в разных частях света упрекают Россию за то, что она ушла с Ближнего Востока, с Балкан, из Африки и т.д.

Осознанно или бессознательно, но в Вашингтоне не могут не ощущать это и потому не могут не признавать особую роль России в возникновении и функционировании нового мирового порядка. Этим, очевидно, объясняется стремление американской правящей верхушки предупредить возможную изоляцию России, втянуть ее в различные международные структуры, механизмы, институты. Только за последние два года Россия была принята в Совет Европы, институировала свои отношения с ЕС, стала членом теперь уже "восьмерки", подписала Основополагающий акт с НАТО, в соответствии с которым уже создаются совместные структуры их взаимодействия, вошла в Лондонский и Парижский клубы, стала членом регионального форума АСЕАН, была принята в АТЭС. В ходе хельсинкского саммита (февраль 1997 г.) президенты Ельцин и Клинтон поставили перед собой совместную цель добиться того, чтобы в 1998 г. Россия была принята в ВТО и приступила к диалогу в Париже, который бы способствовал ее скорейшему приему в ОЭСР. Конечно, не следует вовлечение России во все эти международные институты относить на счет только американцев, но без их благожелательных рекомендаций, не говоря уже об их сопротивлении, ее дорога туда была бы намного длиннее.

Вместе с тем в нынешнем взаимодействии с Вашингтоном Москве, дабы не попасть в неловкое положение, важно не отрываться от существующих реальностей. Некоторые российские эксперты и особенно политики путают обычно два совершенно неидентичных понятия в сфере международных отношений -равноправие и равенство. Отношения России и США, как и вообще любых государств - больших, средних, малых, строятся на основе равноправия. Как субъекты международного права, все они имеют равные права. Это положение кодифицировано в Уставе ООН: на ее Генеральных ассамблеях каждое государство имеет один голос; право вето в Совете Безопасности принадлежит лишь пяти великим державам. Вне международного права отношения государств обычно строятся с учетом степени их влияния, их силы; отношения Германии и Словении - равноправны, но это взаимодействие далеко не равных величин.

Россия ведет с США диалог о стратегическом наступательном оружии на равных, поскольку обе державы сохраняют паритет в этой области. Вместе с тем ядерное оружие ввиду его практической неиспользуемости все менее (по сравнению с прошлым) выступает в качестве источника влияния на международной арене (а с созданием систем ПРО оно, возможно, еще быстрее пойдет на убыль). Большее влияние на международной арене обеспечивает экономическая, финансовая, научно-техническая, социальная, информационная мощь страны, уровень образования граждан и их благосостояния. В этом плане приходится признать, что нынешняя Россия, обладающая ВВП в 12 раз меньшим, чем американский, расходующая на силовые структуры треть своего бюджета (в 5 раз больше, чем на образование, науку и культуру вместе взятые; США только на образование тратят в 1,5 раза больше, чем на оборону) вряд ли может вести "на равных" дела с Вашингтоном во всех сферах. Сегодня она нуждается в американской поддержке в МВФ, МБ, дабы получить займы, необходимые ей для выплаты зарплат, в реструктуризации или отсрочки своих долгов, в американских инвестициях в ее экономику. Все это не значит, что Москва должна идти на поводу у Вашингтона, это лишь означает, что свою нынешнюю уязвимость в отношениях с США она могла бы компенсировать своим дипломатическим искусством.

Если же посмотреть на возможное партнерство двух держав с другого берега, то главный вопрос здесь заключается в том, что может получить от него Вашингтон? В самом деле, разрыв между двумя государствами значителен, США фактически уже вступили в следующее тысячелетие, и их проблемы - это проблемы XXI в. Россия же только еще входит в век двадцатый, она еще качественно ориентирована на него, как справедливо заметил Г .Явлинский в Давосе в феврале 1988 г. Но очевидно и то, что, входя в следующий век и следующее тысячелетие, США чувствовали бы себя более уверенно и в большей безопасности, имея за своей спиной дружественную и демократическую Россию. Да и в этом столетии в мире остается столько проблем, что в одиночку США вряд ли способны совладать с ними, и значит на этом переходе и Россия может найти свою нишу.

Другой вопрос - насколько разумно для Вашингтона активно использовать свои силовые преимущества в отношениях с Россией. Многие американские политики и аналитики сознают, что это может быть контрпродуктивным для самих США, может привести к усилению национал-экстремистских, либо антиамериканских (антизападных) настроений в российском обществе, весьма чувствительном к своему изменившемуся международному статусу, равно как и к нынешнему поведению единственной сверхдержавы, некогда трепетавшей перед советской военной мощью. В то же время в США немало политиков и групп (корпоративных) интересов, считающих, что Россия до конца должна испить горечь своего поражения в холодной войне, что Западу следовало бы закрепить выгодную для него геополитическую ситуацию, сложившуюся после распада СССР. К этому можно добавить набор противоречий между двумя державами, обусловленный вполне естественным различием их национальных интересов, но тем не менее осложняющий их повседневные взаимоотношения. Это задержка с ратификацией Договора СНВ-2; различие в подходе обеих держав к ликвидации арсенала оружия массового уничтожения в Ираке; американский нажим на Москву по поводу ее сотрудничества с Ираном (строительство атомной электростанции плюс газ); наращивание активности Вашингтона на постсоветском пространстве, воспринимаемое Москвой как стремление подорвать ее усилия, направленные на консолидацию СНГ; закрепление США на Балканах, американские намерения расширить НАТО за счет стран Балтии, соперничество за рынки вооружений и многое другое.

Наряду с этим расширяется, однако, и поле сотрудничества между двумя державами: растет их торговля, достигшая 7 млрд. долл. в 1996 г.; американская доля в прямых частных зарубежных инвестициях в России составляет ныне более 30%. Тем самым Вашингтон демонстрирует, что более уверен в будущем России, нежели некоторые его союзники. За последнее десятилетие стороны подготовили и подписали 187 договоров и соглашений. Созданная в 1993 г. комиссия Гора-Черномырдина, собиравшаяся дважды в год, приняла к исполнению 46 совместных проектов, многие из которых уже реализованы. Российско-американские встречи в верхах проходят с регулярностью, которой могут позавидовать некоторые союзники США. Идет институциализация двусторонних отношений. Возможно, этот процесс более важен, чем неизбежные столкновения их устремлений во внешнем для них мире. По результатам опросов общественного мнения, среди трех лучших зарубежных политиков 1997 г. россияне поставили У.Клинтона на первое место (таковым его считают 56,8% опрошенных).

Россия вполне могла бы избрать Соединенные Штаты в качестве своего предпочтительного партнера. После августа 1991 г. ее международный престиж был высок как никогда прежде. К сожалению, молодой российской дипломатии, переживавшей в тот период головокружение от успехов, не хватило политической мудрости и смелости, и существовавшие тогда возможности были растрачены по мелочам. Сейчас сделать США предпочтительным российским партнером труднее, но это не значит, что невозможно. Для начала надо лишь осознать простую истину: ни одно государство не может убедить другое пожертвовать своими национальными интересами ради него. С этой точки отсчета и начинается движение к любому партнерству.

Останавливая свой выбор на том или ином варианте предпочтительного для себя партнерства, Россия вместе с тем должна учитывать одно обстоятельство. Она не может иметь привилегированное партнерство со всеми странами. Но имея его с одним, она объективно отчуждает других, отводя им второстепенную роль в своей политике, создавая, возможно, не желая этого, впечатление, что оно направлено против них. Подобное вряд ли было бы в национальных интересах России. Достаточно вспомнить, что западноевропейцы 11 лет держали Великобританию за пределами ЕС из-за ее "особых отношений" с США. Поэтому для России, может быть, имеет смысл иметь ровные отношения со всеми своими партнерами, не отдавая предпочтения никому, но извлекая для себя пользу, находясь над схваткой. А если уж и отдавать кому-то предпочтение, то не афишировать этого в качестве очередной "великой дружбы".