Механизация человека и гуманизация машины: тенденции существования человека и техники

Размещено на http://www.allbest.ru/

Механизация человека и гуманизация машины: тенденции существования человека и техники

Дыдров Артур Александрович, кан. фил. наук; Починская Вероника Алексеевна, магистрант; Шарипова Альбина Раяновна, магистрант; Южно-Уральский государственный университет, Высшей медико-биологической школы

Аннотация

Предметом данной статьи является взаимодействие человека и техники. Опираясь на идеи гуманитарного подхода в философии техники, авторы обозначают два направления эволюции техники и человека - «технизацию» человека и «гуманизацию» машины. Если первая тенденция довольно обстоятельно изучена и отражена в западной и российской философии, то вторая еще не освещена. Авторы прогнозируют кардинальные трансформации социокультурной действительности (языковые, научно-гуманитарные, юридические и другие), обусловленные принципиальным изменением статуса «гуманизирующейся» техники.

Ключевые понятия: гуманизация, механизация, технизация, техноэволюция, техноцид.

Annotation

Mechanization of a man and humanization of a machine: tendencies of the existence of man and technology

Artur A. Dydrov, Cand. Sc. (Philosophy); Veronika A. Pochinskaya, graduate student; Albina R. Sharipova, Graduate student of the Higher School of Medical Biology

The subject of this article is the interaction of a human and technology. Relying on the ideas of the humanitarian approach in the philosophy of technology, the authors designate two directions in the evolution of technology and a human - the «tech- nization» of a human and the «humanization» of a machine. If the first trend is thoroughly studied and reflected in foreign and Russian philosophy, then the second has not been covered yet. The authors predict cardinal transformations of socio-cultural reality (linguistic, humanitarian, juridical and others), caused by a fundamental change in the status of «humanizing» technology.

Key concepts: humanization, mechanization, technization, technoevolution, technocide.

Две истории С. Лема

В 60-х гг. прошлого столетия польский писатель-фантаст и футуролог С. Лем написал циклы «Кибериада» и «Сказки роботов», в которых под оболочками юмористических, неправдоподобных и откровенно абсурдных историй были скрыты актуальные социальные, культурные и иные проблемы. Каждая история «кибернетических эпосов» разворачивается в мире «слишком человеческих» роботов, где оставшиеся в живых особи homo sapiens вызывают только жалость или насмешки. В сказке «О королевиче Ферриции и королевне Кристалле» один из персонажей сделал лаконичный набросок человеческой истории от ее зарождения до заката: «Выпрямились они и соорудили машины. От тех машин родились машины разумные, которые сотворили машины премудрые, которые измыслили машины совершенные, ибо как атом, так и Галактика суть машины, и нет ничего, кроме машины, ее же царствию не будет конца!» [13, с. 130]. Обозначенный пассаж не только и не столько связан с проблемой определения способов сдерживания роста числа артефактов, сколько с проблемой технизации жизни человека.

Технизация выражается и в программировании человека, или, по выражению В.А. Кутырева, в «манипулировании человеком по любой внешней мере» [11, с. 451], и в культе порядка, регламента и организации (Н.А. Бердяев) и, несомненно, в том, что человек перепоручает свои дела технике и вручает ей самого себя (М. Хайдеггер). Мысленно продолжая тенденцию технизации в будущее, можно допустить, что в фантазиях К. Чапека, С. Лема, А. Азимова и других авторов содержится немалое зерно истины. Невзирая на тривиальность идеи о любви человека к крайностям («Мы или откровенно застим собой все, или, наоборот, заявляем претензию на объективность, самоустраняемся и, как это называется, предоставляем слово другому и только ему» [3, с. 374]), В.В. Бибихин лаконично выразил два контрарных способа бытия человека в мире. В первом случае человек размещается в центре мира или на вершине эволюционной «лестницы» и провозглашает себя мерой всех вещей. Он судья не только и не столько самому себе, сколько требующей обуздания природе. Во втором случае человек отдает слово природе, самоустраняется с вершины эволюционной «лестницы» и добровольно играет роль звена эволюционной «цепи».

В кибернетическом эпосе С. Лема техника взяла слово и не собирается его отдавать. То обстоятельство, что техника мыслит, любит и ненавидит, продолжает род и творит новые миры, говорит, возможно, не о безудержном воображении писателей, а о предчувствии самоустранения человечества. В 1920 г. К. Чапеком была написана пьеса, в финале которой выживший архитектор благословил роботов и нарек их Адамом и Евой. В фантасмагорических мирах С. Лема роботы создали цивилизацию, достойно продолжив дело механических прародителей.

Другая обозначенная С. Лемом проблема связана с дихотомиями симулякра и референта, подлинного и подделки. Суть проблемы сводится к отсутствию четких критериев их различия. В «Седьмом путешествии» «Кибериады» талантливый инженер преподнес в дар свергнутому правителю макет государства с сотнями миниатюрных механических граждан. Когда по возвращении инженер рассказал своему коллеге о подарке, тот обрушился на него с критикой. Он потребовал от изобретателя отчета в содеянном и попросил вообразить куклу, которая всякий раз, когда ее бьют, молит о пощаде, плачет и истекает кровью: «Неужели ты не видишь, как мастерство подражателя приводит к тому, что видимость становится истиной, а подделка - действительностью?» [14, с. 296].

Подобно животным в оруэлловской сказке-притче, человеку трудно отличить людей от свиней, черное от белого, прекрасное от безобразного (Лао-Цзы), естественное и искусственного, самобытно растущее (М. Хайдеггер) от запрограммированного, кукловода от марионетки. История С. Лема примечательна в качестве иллюстрации к тезису Ж. Бодрийяра об «исчезновении противоположных полюсов», между которыми всегда были «дистанция смысла», промежуток и различие. Этот промежуток, по оценке Ж. Бодрийяра, невозможно было ликвидировать из-за страха неизвестности и риска. Французский философ писал о ликвидации дистанции между «естественным» и «генетически модифицированным» организмами, но то же справедливо и для рожденного / сконструированного. Ликвидация «дистанции смысла» между противоположностями ведет в мир без оттенков в вечное настоящее без виртуальностей, переходов и возможностей (Ж. Делез). Смысловой «промежуток» оберегал от «страшной невыносимости» неразличимых вещей [7, с. 401]. Отныне на сущее нельзя посмотреть под определенным углом, невозможно дистанцироваться от вещей или приблизиться к ним: «Каждая вещь <...> дает нам пощечины» [7, с. 402]. Чем увереннее подделка претендует на роль оригинала, карта на роль территории, а симулякр на роль референта, тем стремительнее сокращается «дистанция смысла»: «Картина оказалась нестойкой и вскоре начала меняться: контуры ее стали нечеткими, и через пару минут все расплылось окончательно» [17].

В художественно-образной «оболочке» сказок С. Лем выразил две проблемы, ни одну из которых сегодня нельзя назвать плодом фантазии. Первая сводится к самоустранению и «молчанию» человека. Пока человек пребывает в загадочном молчании, техника взяла слово и не собирается его отдавать. По выражению М. Хайдеггера, вторгающемуся в мир исследованию интересно только сущее и сверх того - ничто [20, с. 26]. По-видимому, немотствующему человеку досталась как раз «роль» ничто. И отныне мы вправе спросить: как возможно (и возможно ли) возвращение дара слова? Вторая проблема заключается в ликвидации «смысловой дистанции», различия и промежутка между противоположностями. В этом случае мы вправе спросить: как возможно (и возможно ли) различение естественного и искусственного? Не являются ли выражения «первая природа» и «вторая природа» бессмысленными, «осадком» некогда существовавшего смысла? Философы XX в. (К. Ясперс, М. Хайдеггер, Х. Ортега-и-Гассет и др.) понимали, что техника есть нечто совершенно иное, нежели средство или «известного рода человеческая деятельность» [19, с. 221]. Феномен техники не укладывается в прокрустово ложе инструментального определения. Несмотря на это, представления о технике как о «средстве», «совокупности вещей», «инструментах» и «механизмах» не были поколеблены. В то время, пока мы не думаем о технике, а только пользуемся ей, техника укореняется и натурализуется в мире. Она естественнее, чем все естественное, субъектнее любого субъекта.

Субъектность техники: от фантастики к реализму

Тема субъектности техники не нова. В научной фантастике (в особенности, в литературе и кинематографе) популярны сюжеты о восстании машин против своих создателей. И роботы в пьесе К. Чапека и сказках С. Лема, и суперкомпьютеры у Х. Эллисона и Ф. Брауна воплощают идею бунта твари против творца (ранее эта идея была известна благодаря легендам о Големе и роману М. Шелли). В фантастических мирах возможны не только «боги из машины», но и боги-машины. Не желая терять власть, человек тщетно пытался ограничить роботов четырьмя законами. В недавнем прошлом похожим образом отреагировали власти штата Юта: офис генерального прокурора Юты обратился в суд с просьбой об отклонении иска К. Севьера - бывшего военного прокурора, намеревавшегося жениться на собственном портативном компьютере. Власти Юты возвели баррикады и отразили первую атаку «аномии». Можно предположить, что в будущем случай военного прокурора канет в лету, но его идейные наследники будут штурмовать законодательные преграды снова и снова. Современный человек еще удивляется новостям о заключении браков с животными. По оценке Ж. Бодрийяра, человек «унизил» животное, лишив его сакральности. Сентиментальное отношение к животным предварено десакрализацией - «низложением» и обесценением священного. Животному было отказано в праве представительства рода. Позднее, сменив гнев на милость, цивилизованное человечество потребовало «гуманного» отношения к животным [4, с. 169]. Культ «гуманизма» решительно ведет к сокращению «дистанции смысла», промежутка между сакральным и мирским. Следствием десакрализации является сближение с животным, отношения tкte-а-tкte. «Идолы рода», связанные с познанием действительности по аналогии с человеком, с очеловечиванием мира, как будто открыли новый источник жизни и укореняются в разуме по мере уменьшения расстояния между противоположностями.

Расстояние между человеком и техникой стремительно сокращается. По мере его сокращения отчетливо обозначаются две тенденции - технизация человека и гуманизация машины. Если эти тенденции «разойдутся» друг с другом, то картины из фантастических романов перестанут быть фантастическими: роботу, более человечному, чем человек, и человеку-программе будет тесно на страницах sci-fi. Еще М. Хайдеггер, обратил внимание на «страшную правильность» «инструментального» определения техники, согласно с которым техника есть средство. Как средство техника должна размещаться посередине, среди и между. Человек указал технике на ее место между замыслом и воплощением замысла, целью и результатом, самим собой и «дикой» природой. Однако технике тесно на отведенном ей прокрустовом ложе, и потому она выступает за его пределы. Будто не замечая этого, человек убеждает себя в том, что техника есть инструмент и только инструмент. Пока человек настроен видеть в технике нечто нейтральное, ему придется тесниться.

Можно ли отказать технике в субъектности, если она теснит и окружает человека, переходит границы и вызывает зависимость? На этот отвлеченный вопрос можно ответить и положительно, и отрицательно. Положительный ответ основывается на многовековой истории человека разумного - единственного существа, способного к познанию и преобразованию мира, творца религии, философии, науки и техники. Отрицательный ответ связан с возможностью бунта творения против творца. По выражению М. Н. Эпштейна, если человек создан по образу и подобию Бога и наделен свободой воли, то он может передавать эту «эстафету» своим творениям. В таком случае человек должен принять свободу собственных творений и допустить возможность «агуманизма» с их стороны (так как Бог принимает свободу человека, даже если человек не верит в его существование) [21, с. 496-497]. Стоит только допустить эту возможность - возможность передачи «эстафеты» - как вдруг привычная картина мира начинает стираться. Ни существующие законодательные механизмы, ни нормы языка, ни научные парадигмы еще не готовы к такому радикальному изменению положения дел - к утрате человеком положения субъекта или как минимум к тому, что это положение придется делить с техникой.

Оживление техники: взгляд науки и философии

В социально-гуманитарных науках о технике говорят как об исторически развивающейся совокупности механизмов, устройств, средств, а также знаний, умений и навыков, позволяющих преобразовывать природу и удовлетворять потребности человека. Вопреки укрепившемуся мнению о технике, некоторые ученые видели в технике нечто большее, нежели «совокупность» инструментально-аппаратных средств и способов деятельности. Еще С. Лем в книгах «Фантастика и футурология», «Этика технологии и технология этики» и «Сумма технологии» писал о технике как об особой действительности, развивающейся по собственным законам. Одним из первых термин «техноэволюция» («тechnoewolucja») ввел в оборот С. Лем, понимая под ним направленное развитие и усложнение технической реальности.

Ускорение темпов эволюции техники может, в конечном счете, превратить цивилизацию в энерго-информационную машину. Польский фантаст и футуролог критически оценивал влияние техноэволюционных процессов на человека и подчеркивал, что техноэволюция ведет к усилению индивидуальной и социальной зависимости от надежности и функционирования технической аппаратуры» [15]. С. Лем предостерегал от попустительского отношения к технике, так как это сделает техноэволюцию неуправляемым и разрушительным для человека процессом. Между тем, сам же С. Лем полагал, что его опасения оправдались. В созвучии с концептом общества потребления (Ж. Бодрийяр) С. Лем говорил о подмене ценностей удобствами, о том, что «невозможно выбирать культурные ценности по такому принципу, которым руководствуются, выбирая новую модель автомобиля или холодильника» [16, с. 585]. В дискурсе польского писателя техноэволюция связана, таким образом, с подменой ценностей, агрессией и порабощением человека. Безусловно, этими «маркерами» оценка эволюции техники не исчерпывается, однако они являются яркими «пятнами» на картине современной цивилизации.

Советский ученый, доктор технических наук Б.И. Кудрин оперировал понятием техноценоза, введенным в оборот по аналогии с понятиями биоценоза и биогеоценоза [10]. Внедрением концептуальной новации Б.И. Кудрин хотел показать, что техника есть «бытие, существующее само по себе», не зависимое от субъекта [10]. Этот смелый шаг критиковался некоторыми философами: например, В.А. Лекторский был убежден в том, что воплощающая социокультурное содержание техника в корне отлична от биосферы. Мир техники существует благодаря деятельности человека, использованию орудий труда и коммуникации. Философ уверен, что «биологический подход» к изучению техники не дает никаких позитивных результатов [12, с. 283]. С этим, по-видимому, можно согласиться. Однако, верно и то, что размещение технике в промежутке между субъектом и природой, целью и результатом, замыслом и его воплощением уже не адекватно существующему положению вещей.

Под техноценозом Б.И. Кудрин понимает сообщество артефактов, ограниченное во времени и в пространстве. По мнению ученого, любое устройство имеет фенотип и генотип. Фенотипом называется совокупность признаков изделия (видимо, немалое значение при оценке фенотипа имеет корпус). Генотип - это документально зафиксированная конституция, устройство изделия [9, с. 236-237].

«Биологизация» техники в дискурсе Б.И. Кудрина - это не единственный в науке способ познания феномена техники. В этой связи примечательна, например, книга «Размышления об эмпатическом познании» С.В. Бочкаревой. Рассуждая о взаимодействии человека и техники, автор монографии формулирует провокационные вопросы: «Возможно ли "почувствовать" сущность техники, раскрыть ее потаенные "мысли"?» [курсив наш - А.Д., В.П.]; «"Техно" - как мертвая природа и только?» [5, с. 149] и др. Сама постановка таких вопросов может показаться абсурдом: они ставятся в ученой академической среде, а не на собраниях техноязычников.

Обозначенные идеи пока не вызывают одобрения в академических кругах. Причина такого положения дел вполне понятна: «биологизация» техники выглядит скорее как дерзкая выходка, нежели как научно обоснованный шаг. «Оживление» техники привело бы (и приведет) к крушению привычных и некогда прочных бинарных оппозиций. Прежде всего, речь идет о живом и неживом, о естественном и об искусственном, об органическом и о неорганическом. То же касается оппозиции организма и организации, части которой Н.А. Бердяев заставил враждовать друг с другом [2]. «Сокращение дистанции» между противоположностями выражается двумя встречными процессами - биологизацией техники и механизацией человека. Появление автоматизации и самообучающихся программ можно назвать узловыми моментами первого процесса.

Употребление в отношении к этому процессу понятий роста, развития и рождения сегодня уже не является неоправданной аналогией. Современному человеку, искушенному во взаимодействии с техникой, нужно еще доказать, что техника не живет по тем же законам, что и человек. Немалую лепту в формирование современного «технизированного» мировоззрения внесли наука и философия Нового времени. В частности, речь идет о математизации природы («res extensa») и механизации человека («человек-машина»). Стоило только признать правоту механизировавших человека мыслителей, как оказалось, что возможен и «перевертыш» - «машина-человек». Встретившись, человек и техника могут поменяться местами: к технике будут применимы понятия роста и развития, а к человеку - структуры, детали и механизма.

Вчерашний механизм - сегодняшний субъект

Когда речь заходит о субъектности техники, в воображении прежде всего возникают сюжеты фантастической литературы и кинематографа. В мирах фантастики искусственный интеллект если и не был подобен богу, то, во всяком случае, был подобен дьяволу. В связи с ростом могущества техники у человечества должна была возникнуть необходимость ограничения развития (и в том числе аутопоэзиса) «второй природы». Как уже говорилось, в фантастических мирах действуют императивные нормы, запрещающие технике и обязывающие технику функционировать определенным образом. А. Азимов, К. Чапек, А. Кларк, Ф. Браун, Р. Хайнлайн и другие авторы показали, что человечество не справляется с задачей регулирования техники. Это выражалось, в частности, в том, что техника неожиданно обходила нормы и вынуждала человека искать новые способы защиты.

Заслуга фантастов в том, что они изобразили человека безоружным перед надвигающейся угрозой. И дело не только в отсутствии механизмов сдерживания взбунтовавшейся, «слишком субъектной» техники, но и в крушении стереотипов, расхожих мнений, демонтаже привычного образа мысли - мышления о технике как о средстве. Сам язык, циркулирующий в пространстве публичности, еще не подготовлен для «схватывания» и выражения новой реальности. В цементирующейся правом публичной сфере возникнет острый дефицит понятий и терминов, что не позволит ни отобразить, ни тем более контролировать ситуацию. Общеизвестно, что уголовный кодекс наказывает за жестокое отношение к животным. Норма обязывает человека воздержаться от причинения животному боли и страданий. Отягчающим обстоятельством является, в частности, применение «садистских методов» в обращении с животными. Правовой дискурс остановился на полпути: он не вывел животных из сферы имущества, но требует осуществления «принципа гуманности» в обращении с ними.

Вероятно, нечто подобное случится в будущем и с техникой. Некоторое время (10-20 лет) она будет маркироваться и как имущество, собственность, и как объект, подлежащий охране (в том числе от самого собственника) и требующий соблюдения «принципа гуманности» (общеизвестно, что право требует «гуманного» отношения к животным, так почему бы не требовать такого же отношения и к технике?). Технику будут защищать от всех известных человечеству правонарушений - убийства, изнасилования, краж и грабежей, клеветы и т. д. По аналогии с экоцидом и геноцидом в оборот может войти понятие техноцида, означающее массовое уничтожение техники, приводящее к нарушению баланса «второй природы» (а также баланса отношений с «первой») и ставящее под угрозу существование человечества. К ювенальной юстиции может добавиться «техноюстиция» - судебно-правовая система защиты техники, фундированная принципом «человек в ответе за то, что он сконструировал». Защита техники от незаконных посягательств предполагает, что техника как объект права будет вместе с тем и носителем прав. Феномен техноязычества, исследованный Э. Дэвисом, сегодня уже не столь удивителен, как несколько лет назад [8, с. 255-270]. Человек уже давно впустил технику в мир сакрального. Так почему бы не впустить ее в мир юстиции?

Неологизмы «техноцид» и «техноюстиция» - капли в океане будущих языковых трансформаций. Изменения в понятийно-категориальном аппарате права будут необходимы и для того, чтобы говорить о технике как о субъекте права, о ее правоспособности, дееспособности и деликтоспособности. В фантастической литературе и Айюп-кинематографе эта тема хорошо представлена. В том случае, если техника уклоняется от выполнения своих функций и угрожает человеку, ее перепрограммируют или демонтируют. По существу, это все известные способы «наказания». Вполне возможно, что этот скудный перечень придется дополнять наказаниями, ранее применяемыми только к человеку, - системой штрафов, лишением свободы, исправительными работами и т. д. Образы посаженного под арест программного обеспечения или оштрафованного компьютера сегодня кажутся безумием. Но столь же безумными во времена европейских просветителей были бы идеи о психике кошек или социализации собак.

Признание правоспособности и дееспособности техники можно рассматривать в русле политики по самоустранению человечества. Кроме того, эта политика выражена и встречной тенденцией - тенденцией механизации человека.

Вчерашний субъект - сегодняшний механизм

Едва ли найдется человек, который будет отрицать, что сегодня значение информации огромно. Трудно представить существование социально-экономической, политической и духовной сфер жизни общества без баз данных, перманентной циркуляции сообщений, Интернет-контента и т. д. Экономисты классической школы считали, что факторов производства три - труд, капитал и земля. Позднее в этот перечень включили информацию. Более того, информацию стали считать едва ли не ведущим фактором. Итальянский философ П. Вирно в книге «Грамматика множества» писал, что информация - ресурс столь же полноправный, как и рабочая сила. Если рабочего лишить информации, то его рабочая сила будет нереализованной потенцией [6, с. 103]. Субъектность рабочего ставилась под сомнение и ранее: в «Манифесте коммунистической партии» рабочий назван «простым придатком машины», выполняющим самые простые и однообразные приемы; в «Эссе об абсурде» труд рабочего сравнивался с трудом мифологического персонажа Сизифа (Камю); труд перестал быть частью природы рабочего (Фромм) и т. д. П. Вирно прибавил к этому еще и тезис об «абсолютной роли знания и уменьшающейся важности времени труда» [6, с. 104]. «Машинизация» человека трудящегося обстоятельно изучена философами Х1Х-ХХ вв.

Во второй прошлого столетия стало ясно, что машинизация труда не является единственным средством механизации человека - жизнь во всей ее полноте и многогранности «перепротезирована» и «перелогизирована» [5, с. 151]. Впервые в истории у процесса механизации человека возникло новое измерение - радикальное вмешательство в природу человека вплоть до аннигиляции тела. Это измерение носит название «трансгуманизм». Трансгуманизм опирается на науку и не только берет из ее кладовых информацию о новых открытиях и достижениях в области НБИК-технологий, но и перенимает особое, характерное для науки, отношение к миру. По выражению М. Хайдеггера, это «особое отношение» есть «вторжение известного сущего, именуемого человеком, в совокупность сущего» [20, с. 26]. Наука исследует исключительно сущее «и более - ничто» [20, с. 26].

Трансгуманизм, если оценивать его сквозь призму хайдеггеровской мысли, осуществляется как вторжение человека в самого себя. В то же время человек вторгается в самого себя как в «совокупность сущего». Для науки прошлого понимание человека как «совокупности» сущего не было чем-то выходящим из ряда вон. Анатомия веками изучала морфологию человеческого организма и раскладывала человека на «части» - кости, синартрозы, суставы и симфизы, мышцы, внутренние органы, лимфатическую и кровеносную системы, центральную и периферическую нервную системы, которые, в свою очередь, тоже дробились на элементы. Анатомию не интересовала «загадочная» природа воображения, внимания, памяти, мышления, сознания и т. д.

Последнее до недавнего времени находилось в «юрисдикции» философии, было и остается предметом многочисленных споров. Трансгуманизм хочет вторгнуться и в эту неизведанную «область». Пафос радикального вмешательства в природу человека присущ не только ранним произведениям трансгуманистов (м. Мор, Н. Бостром, Д. Пирс и др.), но и современным статьям и манифестам (Д. Ицков, А. Ариянов и др.) Результатом вторжения в голову человека должно стать отделение сознания от мозга с последующей «загрузкой» сознания в компьютер.

Формулировка такой претенциозной задачи основана на смелых допущениях: 1. Мозг - это «биологический субстрат» сознания; 2. Сознание может существовать без данного эволюцией «субстрата». 3. Сознание измеримо, имеет некоторый «объем», может быть «записано» и «загружено». Формулируя задачу таким образом, трансгуманисты пытаются сорвать с человека покров тайны. Они убеждены в том, что линии раздела проходят не только между известными анатомии частями, но и между мозгом и сознанием. Выражение Ж. Ламетри «l'homme machine» («человек-машина») сегодня приобретает специфический смысл - смысл, соответствующий духу трансгуманизма. Трансгуманизм не удовлетворяется практиками имплантации и трансплантации органов и идет дальше - к «хирургии» сознания и «утилизации» мозга, к искусственной копии тела и телу-голограмме.

техника кибернетический механизация человек

Выводы

Во второй половине XX в. в фокусе философии постструктурализма (Ж. Бодрийяр, Ж. Деррида и др.) оказалось стремительное сокращение дистанции между диалектическими противоположностями - одной из несущих конструкций онтологии. Картина мира, подобного, по выражению Р. Барта, медали или монете с «обоюдочитаемой поверхностью» [1, с. 80] не адекватна сложившемуся положению дел. Дистанция смысла между «естественным» и «искусственным», «рожденным» и «сконструированным» ликвидируется, предвещая становление мира вечного настоящего, без виртуальностей и переходов. Польский футуролог и писатель-фантаст С. Лем уловил эту метаморфозу и обозначил ее в научно-публицистической и художественно-образной формах. В фантастических мирах С. Лема политика по самоустранению человечества завершилась музеефикацией останков органической жизни и рождением кибернетических цивилизаций. Иными словами, техника взяла дарованное человеком слово. Пока человек не думает о технике или довольствуется расхожими мнениями, вставляя технику в «тиски» инструментального определения, техника укореняется и натурализуется в мире, становится «слишком естественной».

Сокращение расстояния между «естественным» и «искусственным», «первой» и «второй» природами, человеком и машиной обусловлено встречным движением двух тенденций - гуманизации техники и технизации человека. Если вторая тенденция была «схвачена» еще философией марксизма и связывалась с утратой субъектности, с превращением человека в «придаток» машины и с противостоящей человеку объективацией результатов его деятельности, то первая тенденция еще ожидает осмысления.

В социально-гуманитарных науках уже есть некоторые результаты осмысления первой тенденции, выраженные в концептах техноэволюции, техноценоза и техногуманизма. За исключением обозначенных случаев, нормы языка, научные парадигмы и законодательство еще не готовы к возможным пертурбациям. Языковые новшества - понятия техноцида и техноюстиции - категорически недостаточны для понимания первой тенденции. Осмысление тенденции гуманизации техники (в том числе и средствами концептуальных новаций) не является «избыточным» делом. Напротив, «схватывая» грядущее словом, человек делает первые уверенные шаги по пути, ведущему к сохранению субъектности.

Вторая тенденция - технизация человека - сегодня угрожает природе homo sapiens, стремительно превращающейся в экспериментальную площадку. Значительные шаги (по преимуществу на уровне идеологии) в направлении трансформации человеческой природы сделал трансгуманизм. В программном произведении «FAQ по трансгуманизму» Н. Бостром утверждал, что сознание может и должно быть отделено от биологического «субстрата». Эту идею взяли на вооружение зарубежные и отечественные трансгуманисты. Вопрос «как сохраниться человеку?» носит не отвлеченный, а вполне конкретный характер.

Чтобы человек мог обдуманно ответить на обозначенный вопрос, дискурсы о будущем (и в том числе трансгуманизм и иммортология) должны изучаться в учебных заведениях. Внедрение тем и проблем, связанных с будущим («футуризация», по выражению А.Д. Урсула [18, с. 34-35]) в систему образования не является универсальным и достаточным средством сохранения человека, но это необходимый шаг, побуждающий к рефлексии. Человек должен быть поставлен перед лицом технико-технологических новаций. Только в этом случае он сможет ответить на запросы времени.

Литература

1. Барт Р. Ролан Барт о Ролане Барте. М.: Ad Мапет, 2012. 224 с.

2. Бердяев Н.А. Человек и машина // Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. Т. 1. М.: Искусство, 1994. 542 с.

3. Бибихин В. В. Философия и техника // Другое начало. СПб.: Наука, 2003. 430 с.

4. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция. Тула, 2013. 204 с.

5. Бочкарева С.В. Размышления об эмпатическом познании. Челябинск: Цицеро, 2011. 179 с.

6. Вирно П. Грамматика множества: к анализу форм современной жизни. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. 144 с.

7. Делез Ж. Мишель Турнье и мир без Другого. М.: Академический проект, 2011. С. 395-421.

8. Дэвис Э. Техногнозис. Миф, магия и мистицизм в информационную эпоху. М.: АСТ, 2008. 480 с.

9. Кудрин Б.И. Исследования технических систем как сообществ изделий - техноценозов // Системные исследования. Методологические проблемы: ежегодник. 1980. М.: Наука, 1981. С. 236-254.

10. Кудрин Б.И. Постнеклассический взгляд на техническую реальность.

11. Кутырев В.А. Бытие или ничто. М.; Берлин: Директ-Медиа, 2015. 880 с.

12. Лекторский В.А. Субъект. Объект. Познание. М.: Наука, 1980. 358 с.

13. Лем С. О королевиче Ферриции и королевне Кристалле // Сказки роботов. Кибериада. М.: АСТ, 2002. С. 129-139.

14. Лем С. Путешествие седьмое, или Как Трурля собственное совершенство к беде привело // Сказки роботов. Кибериада. М.: АСТ, 2002. С. 290-298.

15. Лем С. Фантастика и футурология: в 2 кн. Кн. 1. М: АСТ: Хранитель, 2008. 591 с.

16. Лем С. Фантастика и футурология: в 2 кн. Кн. 2. М.: АСТ: Хранитель, 2008. 667 с.

17. Травшкъ Т. Больше всего не свете.

18. Урсул А.Д., Урсул Т.А. Глобальное образование - новое направление развития высшего образования // Вестник экологического образования в России. 2014. Т. 4. № 74. С. 32-35.

19. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993. С. 221-238

20. Хайдеггер М. Что такое метафизика? М.: Академический проект, 2013. 288 с.

21. Эпштейн М.Н. Проективный словарь гуманитарных наук. М.: Новое литератур. обозрение, 2017. 616 с.

Размещено на Allbest.ru