Опыт суверенного сообщества Жоржа Батая

Размещено на http://www.allbest.ru/

Опыт суверенного сообщества Жоржа Батая

Гайнутдинов Тимур Рашидович

Аннотации

Статья посвящена понятию "внутреннего опыта" в философии Жоржа Батая. Автор показывает, что "внутренний опыт", вопреки очевидности, невозможен в качестве опыта замкнутого и всегда направлен на другого. Именно в этой спонтанной открытости опыта Батай обнаруживает выход к подлинно суверенному сообществу. Батай рассматривает сообщество как пространство близости, ускользающее от какого бы то ни было реконструирования, поэтому почувствовать его можно, только скользя по поверхности "внутреннего опыта", пребывая в постоянном становлении.

Ключевые слова и фразы: Жорж Батай; внутренний опыт; сообщество; событие; совместность; суверенность; другой.

EXPERIENCE OF GEORGES BATAILLE'S SOVEREIGN COMMUNITY

Gainutdinov Timur Rashidovich, Ph. D. in Philosophy, Associate Professor

P. G. Demidov Yaroslavl State University

Jean-jacques@yandex.ru

The article is devoted to the notion of Їinner experience? in the philosophy of Georges Bataille. The author shows that Їinner experience?, despite its obviousness, is impossible as closed experience and is always directed to the other. Bataille finds access to truly sovereign community in this particular spontaneous openness of experience. Bataille considers community as space of proximity escaping from any kind of reconstruction, so you can only feel it sliding on the surface of Їinner experience?, staying in constant formation.

Key words and phrases: Georges Bataille; inner experience; community; event; consistency; sovereignty; the other.

В большинстве текстов Жоржа Батая понятия, которыми он оперирует, не стоят на месте: они, скорее, непрерывно путешествуют по поверхности текста, ускользая в силу своей предельной динамичности от любой систематизации. Батай разбивает тотальную целостность системы, внося туда сумятицу неопределенности. Во многом эта концептуальная неустойчивость объясняется самими объектами исследования, которые находятся в центре внимания Батая: опыт, суверенность, сообщество… или, в своей созвучности, опыт суверенного сообщества, составлявший горизонт бесконечно возобновляемого "внутреннего опыта". Поэтому вовсе не случайно, что "во французской критической (или, скорее, Їпаологетической?) традиции его [Батая] называли Їыбком?" [8, с. 64]. Об этой интеллектуальной взвинченности, необузданности и непредсказуемости характера Батая говорит также Дени Олье - один из самых проницательных комментаторов Батая, - ссылаясь при этом на слова Роже Кайуа: "Батай… обладал потрясающей способностью выходить из себя, впадать в гнев в тот самый момент, когда он делал выбор" [Цит. по: 6, с. 200]. Да и сам Батай неоднократно извинялся за импульсивность и экстремизм собственного языка. Так, в одном из писем тому же Кайуа, извиняясь за свое резкое поведение накануне, Батай напишет: "Я очень хочу извиниться за эксцессы языка, которые поразили даже меня самого…, я сам удивлен, ибо вплоть до сегодняшнего дня мне не случалось доходить до такого фанатизма: я стремился к этому, но передо мной не было ничего, кроме пустоты. Я бы очень хотел, чтобы вчерашнее столкновение двух наших фанатизмов имело бы характер доподлинной встречи. Надеюсь также, что эта ничтожность даст нам почувствовать, насколько все наисущественное зависит по-прежнему от бога polemos…" [9, с. 194-195]. Возникает ощущение, что Батай вполне осознанно ищет такого общения, которому можно было бы отдаться полностью, которое позволило бы дать волю его самым неукротимым и сокровенным побуждениям. И это не просто "манера общения" или особенности характера, но прямая реализация экстремального опыта сообщения.

Книга Батая "Внутренний опыт" вышла в свет в 1943 году, однако ее большую часть образуют статьи, написанные в предшествующее десятилетие. Текст "Внутреннего опыта" составлен из бесконечного числа различных фрагментов, комментариев, черновых заметок, цитат, приложений и проч., поэтому воспринимается не в качестве законченной книги, но мозаичной маргиналии, вплетенной в разнородную повествовательную ткань. Речь здесь, скорее, идет не о том, чтобы посредством текста воссоздать пережитые состояния, но о том, чтобы, отталкиваясь от пережитого, достичь некоторого предельного "опыта суверенности". Суверенность здесь - это не понятие, не категория, не инстанция, не характеристика, но социальное отношение. Именно поэтому, суверенность возможна только в сообществе, лишь в нем она обретает себя и свое имя. Тест "внутреннего опыта" изобилует множеством цитат от Мастера Экхарта до де Сада, так что подчас возникает ощущение утраты "опытом" собственного авторства: он превращается в нечто анонимное, одновременно внутреннее и внешнее, приобретает черты совместности и начинает выстраивать себя посредством со-бытийной сокровенности сообщества.

Странное дело, "внутренний опыт", о котором свидетельствует Батай, говорит нам нечто прямо противоположное тому, о чем говорит буквально: он говорит о внешнем в тот самый момент, когда определяет себя в качестве "внутреннего". Батай утверждает, что "внутренний опыт" невозможен в качестве опыта замкнутого, он всегда открыт вовне и направлен на другого. Иначе говоря, лишь в случае со-бытия опыт реализует себя в качестве события (мы используем здесь понятие "события" в его двойном смысловом регистре: с одной стороны, "событие" во всей его значимости, неожиданности, существенности и проч., с другой стороны, "со-бытие" в значении совместности, сопричастности, сообщничества и т.д.; это смысловое различие находит свое графическое отражение, но в то же время, нам бы хотелось удержать оба топически эквивалентных значения концепта "события": одно значение - отталкивается от события, другое - связывается с со-бытием, и русский язык позволяет увидеть эту семантическую связь как нельзя более полно). В этом плане, опыт совпадает с событием в той степени, в какой они вместе совпадают с со-бытием. Со-бытие есть некоторый изначальный опыт то, что определяет опыт сообщения как таковой [4]. Иначе говоря, опыт невозможен вне сообщества: "Опыт совершается, продолжая упорствовать, в своем несовершенстве, лишь тогда, когда им можно поделиться, и в этом дележе обнаруживает свои границы, обнаруживается в этих границах, которые ему надлежит преодолеть и посредством этого преодоления выявить иллюзорность или реальность абсолютного закона… Закона, предполагающего наличие какого-то сообщества (соглашения, взаимопонимания), пусть мимолетного, между двумя разными людьми, преодолевающего малой толикой слов невозможность высказывания, сводящегося, вроде бы, к единственному проявлению опыта, к его единственному содержанию: способности передачи того, что таким образом пополняется, ибо стоит передавать только непередаваемое" [2, с. 29]. Все происходит так, будто некоторая трансцендентальная необходимость, в обход воли и свободы субъекта, определила открытость опыта в качестве его необходимого условия или закона. "Внутренний опыт, пишет Батай, это экстаз, а экстаз, как кажется, это сообщение, которое противится сосредоточенности на себе", - и несколькими страницами далее: "Сообщение - это не то, что добавляется к присутствию, это то, что его составляет" как некую фигуру целостности [1, с. 32-33, 56]. Целостность присутствия в этой сообщенности опыта, обращенности его вовне. Если же пространства этой абсолютной общности опыта не сформировалось, то моя обращенность к другому так и останется без ответа глухим эхом, безнадежно повисшим в воздухе; и даже более - не будет самой этой обращенности, и мне не ответят, так как я не позову (в этом не будет смысла). В каждом слове есть эта тревога дыхания и вздоха, когда оно срывается с уст и обращается в воздух. Тревога возвращения: слово должно обернуться в миг и вернуться назад ответным словом. Тревога смысла: мысль в слове должна стать чуждой для самой себя (условие обращения), но в этой чуждости себя узнать и удержать (условие ответа). философия пространство близость

"Даже если сообщество и исключает непосредственность, которой утверждалось бы растворение каждого в обморочной сопричастности, оно предлагает или требует опыт того, что не может быть познано: это Їбытие-вне-себя? (или внешнее), которое есть бездна и экстаз, не переставая служить единичным соотношением" [2, с. 28]. Сообщество предписывает открытый, поверхностный опыт "бытия-вне-себя", выставления себя вовне (опыт внешнего). При этом бесконечная внешность, как показывает Батай, непространственна, то есть не является внешностью как таковой. Точнее, не может нести имя "внешнего", поскольку сами отношения внешнего и внутреннего с неизбежностью удерживают собственную пространственную соотнесенность.

Нельзя стереть поэтику места, оставить в языке пустое место, разлучив язык и пространство, поскольку пространственная соразмерность "внутреннего - внешнего" сопричастна самой природе языка и, следовательно, является неотчуждаемой. Так что Батай не мог "отказаться" от внутренне-внешнего координирования собственного опыта. Но он использует это координирование в своих интересах: абсолютную внешность Другого, он заменяет непространственной внешностью себя ("бытие-вне-себя"). В некотором роде он делает внешность внутренней, и это не просто переворачивание с ног на голову, но попытка указать на бесконечную инаковость Другого посредством отрицания пространственной внешности. Иначе говоря, Батай утверждает бесконечную (внешнюю) инаковость Другого во внутреннем пространстве опыта сообщения. Другой может быть тем, что он есть лишь в моем "внутреннем опыте", но и мой "внутренний опыт" есть ничто иное, как бытие-вне-себя (то есть нечто непространственно внешнее), бытие-с-другим.

Этимологическая наследственность "опыта" чревата испытаниями или даже пыткой; возможно, попыткой - одной из многих или же единственной. Опыт близок опасности (английское "experience" и французское "experience" отсылает к латинскому "periculum", что значит опасность), с которой человек сталкивается, испытывая себя. Опыт и есть испытание, он подвергает риску, несет в себе риск. Опыт - испытание, но так же и эксперимент. В этом плане и опыт Батая можно назвать экспериментальным, но не в смысле научного экспериментирования, а в том, что он полагает возможное (или, скорее, невозможное) более существенным, нежели действительное. Такова особенность любого эксперимента: он перемещает место действия с действительного на возможное (это все равно, что изменить освещение: оставив в темноте сцену, высветить амфитеатр, как будто там и происходит все действо). Что еще? Опыт склонен быть прилагательным, говоря иначе, опыт склонен быть опытным. В этом смысле мы говорим об опытном человеке как искушенном в чем-либо. Так что в некотором роде опыт искушает. По крайней мере, в случае Батая опыт был именно искушением, или даже соблазном. И, напротив, то, чем он не являлся совершенно - это средством обретения какого-либо истинного знания: опыт Батая не выстраивает себя подобно посредственной прикладной стратегии, переползающей от одной промежуточной стадии исследования к другой. В посвященной Батаю статье "Опыт - предел" Морис Бланшо отмечает, что внутренний опыт - "это ответ, который получает человек, когда решил радикально поставить себя под вопрос. Это решение, компрометирующее всякое бытие, выражает невозможность человека остановиться - ни на миг, ни на одном утешении или какой бы то ни было истине…, это такой опыт, который ожидает высшего человека, способного не остановиться в последний раз на этой достигнутой удовлетворенности; это опыт вожделения человека без вожделений, опыт неудовлетворенности того, кто удовлетворен Їво всем?, это недостаток, чистый изъян, где, однако, имеет место свершение бытия, всемогущества и всеведения" [3, с. 67, 69]. Опыт Батая не является ни истиной, ни тем, что ее отрицает, ни знанием, ни незнанием. Он есть преодоление, переход, он всегда для себя исключительно цель и событие, а значит, вовсе и не опыт, поскольку "не относится ни к одной из форм присутствия, ни к какой полноте…" [5, с. 429]. Этот "опыт", перечеркивающий в себе все опытное, уклоняется от любых описаний и изложений. Он тайна, что не может быть высказана, то есть прямая противоположность общению. В то же самое время, опыт чужд скрытому, спрятанному, темному - тому, что поддается сокрытию и не может обнаружить себя при свете дня. С некоторой двусмысленностью, можно сказать, что опыт Батая нераскрываем, но при этом он и не скрывается, он может быть разделяем другим: сама его интенсивность коренится в непосредственности события и совместности. Иными словами, опыт Батая есть все та же частица "со", пронизывающая собой все, что может быть высказано, и все, что высказыванию не подлежит.

"Внутренний опыт" Батая, превосходя рамки классической философии, достигает точки, в которой превзойденная и "оставленная в дураках" философия уже не может оставаться той, что была прежде. В силу определенной неизбежности она еще использует классические понятия, и будет продолжать это делать еще некоторое время, но на деле эти понятия пусты: они в лучшем случае - фасад философии, за которым ничего не стоит, лишь одни слова в отсутствии смысла. Батай стремится достичь неизведанных возможностей человека, некоторого предельного "опыта невозможного": "Я не был безумцем, однако делал несомненно чрезмерную уступку необходимости выйти тем или иным образом за рамки нашего человеческого опыта и налаживал себя на такое смятение, чтобы самое невероятное в мире (и самое душераздирающее, что-то вроде пены на губах) казалось мне самым необходимым" [9, с. 68-69].

Речь идет именно о "необходимости", то есть о том, что нельзя пройти в обход, обойти, избежать, уклониться и проч. Нельзя, поскольку это с неизбежностью (опять же - необходимостью) составляет саму суть тебя. Ты "чрезмерно уступаешь" себя необходимости безумия. (Но что значит здесь эта "чрезмерная уступка себя"? или даже не так: может ли эта "уступка себя" не быть чрезмерной? Разве не выражает здесь само движение "уступания" степень чрезмерности, когда ты должен отдать себя весь, без остатка, всегда с лихвой, всегда чрезмерно?) Именно так: не ты реализуешь опыт безумия, но, "уступая" себя безумию, ты позволяешь ему реализовать себя. Такая подмена (не ты несешь внутри себя безумие, но безумие в своем нутре вынашивает твое "Я") позволяет Батаю вести рассказ о собственном "внутреннем опыте" (иногда этот рассказ срывается на крик, часто вовсе прерывается, возвращается вновь в виде молитвы, заклинающей сакральное). Это - идеальная позиция. Ты внутри, но в то же время - на расстоянии, несколько отстранен. Ты можешь сказать кое-что о пене на губах (не так много, но все-таки кое-что), а не только лишь корчиться с ней на полу. "Уступая" себя безумию, ты делаешься его приближенным. Мало у кого такая позиция не вызовет страха, но именно ее Батай и испытывает необходимость достичь. Однако он видел также, насколько неустойчиво это положение приближенного безумия (впрочем, опыт исторический показывает нам шаткость положения любого приближенного); он видел это хотя бы на примере Антонена Арто. Именно поэтому Батай хочет проделать этот опыт сообща: так больше шансов довести его до той предельной точки, за которой "самое невероятное, кажется самым необходимым".

Список литературы

1. Батай Ж. Внутренний опыт. СПб.: Axioma, 1997. 336 с.

2. Бланшо М. Неописуемое сообщество. М.: Моск. филос. фонд, 1998. 78 с.

3. Бланшо М. Опыт - предел // Танатография Эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб.: Мифрил, 1994. С. 64-77.

4. Гайнутдинов Т.Р. Сообщество и событие // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2010. № 2-1. С. 13-15.

5. Деррида Ж. От экономии ограниченной к экономии всеобщей: гегельянство без утайки // Письмо и различие. М.: Академический проект, 2000. С. 400-444.

6. Коллеж социологии 1937-1939. СПб.: Наука, 2004. 588 с.

7. Подоксенов Д.В. Суверенность, сообщение и смысл в работах Ж. Батая // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2011. № 8. С. 37-40.

8. Тимофеева О. Рецензия на книгу С.Л. Фокина "Философ-вне-себя. Жорж Батай" // Критическая масса. 2003. № 2. С. 64-67.

9. Фокин С.Л. Философ-вне-себя. Жорж Батай. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2002. 320 с.

Размещено на Allbest.ru