Отношение к смерти в историко-культурной динамике

Размещено на http://www.allbest.ru/

Отношение к смерти в историко-культурной динамике

Кленина Елена Анатольевна, к. филос. н., доцент

Волгоградский государственный технический университет klenina.el@yandex.ru

Песков Аркадий Евгеньевич, к. полит. н., доцент

Волгоградский государственный архитектурно-строительный университет peskov.arck@yandex.ru

В статье рассматривается эволюция отношения к смерти, которая позволяет выявить определенные закономерности и тенденции формирования жизненных установок и моделей поведения человека и общества в рамках одной культуры. Показано, что особенности отношения к смерти могут выступать одним из факторов культурной идентичности, так как современная стратегия дискретного восприятия жизни и смерти является, по сути, продолжателем парадигмы неприятия смерти, которая сложилась в рамках отечественной культуры.

Ключевые слова и фразы: отношение к смерти; историко-культурная динамика; событие смерти; трансформация значения смерти; диалектика жизни и смерти; современный человек и общество; русская культура и философия.

Attitude towards death in historical-cultural dynamics

Klenina Elena Anatol'evna, Peskov Arkadii Evgen'evich

In the article the evolution of attitude towards death, which allows revealing the definite regularities and tendencies of forming life purposes, man's and society's behavior models in one culture frames, is considered. It is shown that the features of attitude towards death may be one of the factors of cultural identity as the modern strategy of life and death discrete perception is actually the continuation of the unacceptance of death paradigm, which formed in our native culture frames.

Key words and phrases: attitude towards death; historical-cultural dynamics; event of death; transformation of death meaning; dialectics of life and death; modern person and society; Russian culture and philosophy.

«Избыточная» субъективность и эгоцентризм современного человека обусловливают наиболее болезненное восприятие и переживание смерти. Выдвижение субъективного начала привело к трансформации значения смерти: событие смерти отрицается как объект ценностного отношения.

Отношение современного человека к жизни и смерти мыслится в категориях игры: «он уходит - он в проигрыше, я остаюсь - значит, я выигрываю». «Смерть преломляет жизнь, - пишет А. Голов, - и представляемое значение смерти внушает понятие о жизни. Что же внушается смертному? Что выбыть - значит потерять самому и дать другим» [2, с. 120-121]. отношение смерть жизненный установка

Подобная ментальная формула отношения к смерти выявляет, на наш взгляд, суть инфантильного отношения к этому событию. Исключение - лишь родные и близкие, смерть которых безусловная потеря. Следовательно, можно говорить, что современный человек - человек с ярко выраженным предпочтением жизни, так как помыслить свою смерть для него означает помыслить нелепость, случайность.

Такое отношение к смерти становится вполне объяснимым, если проследить историко-культурную динамику отношения к смерти.

Еще в период язычества на Руси поминальные трапезы зачастую плавно перерастали в «праздники смерти» с играми («сценки с покойным»), плясками, смехом и песнопениями, где ликующей толпе нет никакого дела до успения частного «я» [1, с. 145-146, 151; 9, с. 87, 313]. «Праздники смерти» происходили не только «по случаю», но и естественным образом вписывались в повседневную жизнь. Так, право для разыгрывания «сцен смерти» отдавалось юродивым, поскольку именно в трагической фигуре «божьего шута» (так назвал юродивого Л. Карсавин в своей «Поэме о смерти») состоялся на Руси первый образ смерти - смерти заживо: юродивый презрел свое тело и тем самым «выпал» из детерминированного смертью мира, поэтому он подобно бродяге-кинику экспериментирует со смертью.

Юродивый «умирает» для телесных удовольствий, его телесность умалена до предела. Но тело он всетаки сохраняет, «выдает за мертвое». В этом смысле юродство, несмотря на свой нерусский исток, есть явление сугубо русское. Именно своей инаковостью, безобразием того, что в церковном каноне имеет эстетический образ, юродство представляет собой зрелище-зеркало, где жизнь - как смерть, вечное - как суетное, бессмысленное - как смысл, где находят сопряжение жизнь, смерть и бессмертие [3, с. 106]. Примечательно, что юродивый как образ символического бессмертия составляет в истории русской культуры отдельный сюжет: от Чаадаева, Гоголя, Достоевского, Л. Толстого, В. Соловьева до обэриутов и А. Платонова включительно.

Несколько иной аспект, а именно аспект близости жизни и смерти наблюдается в христианской культуре. Смерть здесь, с одной стороны, зло, неотделимое от сущности человека: признавая ее, с ней нельзя примириться как с проявлением греховного начала в человеке; с другой стороны, физическая смерть не совпадает с концом жизни: между ними существует промежуток, могущий растягиваться до вечности. Так или иначе, христианская культура фиксирует близость и даже совмещаемость символических пространств жизни и смерти.

Постепенная и неуклонная индивидуализация общественной жизни, развитие и приспособление христианского учения к укрепляющейся личностной автономности и суверенности приводят к ментальномировоззренческим изменениям в отношениях к жизни и смерти. В смерти (а не только в жизни) человек начинает открывать собственную индивидуальность. Значимость жизни и смерти сместилась к полюсу Я. Началась трансформация «прирученной смерти» в «смерть свою». Человека начинает беспокоить его личное посмертное будущее, нежели всеобщее воскресение, и он еще при жизни хочет гарантировать себе определенное положение в потустороннем мире. В связи с этим распространяются завещания, в которых решение имущественных вопросов подчинено заботе о душе [6, с. 100].

С Нового времени начинается «переворачивание смерти», с полной силой проявившееся в ХХI веке. Человек начинает отстраняться от переживания собственной смертности. Смерть оттесняется с первого плана смертной жизни и сосредотачивается на «смерти твоей».

Если еще в ХIХ веке большинство разделяло убеждение в греховности тела и непреложности жизни после смерти - воскрешении умершего, следовательно, спокойно воспринимало мысль о разложении мертвого тела в свете бессмертия души, то в ХХ-XXI вв. убеждение в будущей посмертной жизни стало непопулярно. Смерть становится мощнейшим травмирующим фактором, в ней видят не моральный грех, а физическое и психическое зло.

Нам думается, что социальное табу, связанное со смертью, порождено также ослаблением и девальвацией социальных институтов и традиций, ценностных ориентаций и идей, помогавших прежде справиться с мыслью о неизбежности смерти. В такой ситуации, по утверждению Х. Ортеги-и-Гассета, окружающее пространство чудится распавшимся, шатким, потому что поколеблены и размыты точки отсчета; «…человек заболел ярко выраженной дезориентацией, не знает больше, по каким звездам жить» [8, с. 264].

Система ценностей, организовывавшая человеческую деятельность, утратила свою очевидность, притягательность, императивность. Если раньше многие могли отдаваться прихотливому сиюминутному произволу и при этом прекрасно осознавать, что в любой момент могут вернуться к надежным канонам, то теперь «почти весь мир в смятении, а смятенный человек лишается своего самого существенного качества: способности размышлять, способности углубляться в себя…» [Там же, с. 264].

В ситуации, когда разрушается традиционная ценностная система представлений, когда все ставится под сомнение, тогда человек все более погружается в экзистенциальный вакуум, острее воспринимая переходные и критические этапы жизненного цикла. Возникает проблема идентификации. Сегодня, например, необходимость обрести взрослый статус вызывает не меньше тревог у подростков, чем у взрослых перспектива старения и смерти. Так искажается само переживание стадий жизненного пути. Посредством формирования запретов происходит отказ от экзистенциальной реальности - от восприятия и переживания события смерти как жизненного события [5, с. 92].

Современный человек осуществляет «бегство от свободы», бегство в «массу», которая сама по себе явление анонимное, деградирующее, регрессивное. Она существует как протест против интеллектуальных и духовных основ общества, она навязывает свое право на вульгарность и провозглашает вульгарность как право (Х. Ортега-и-Гассет).

Современность - это резкое возрастание субъективности, которая стала даже «избыточной». Возрастает «текучесть» социума и его дезинтеграция, происходит «выпадение» из социального и культурного ряда сосуществования, возрастает значимость относительного и одновременно падает значимость абсолютного. При этом «избыточная» субъективность не влечет за собой возрастание роли самости, достоинства, уважения, а наоборот, «…служит косвенным приглашением для вторжений общества, сколь бы разными ни были принимаемые ими формы» [7, с. 353].

Массовизация приводит к нивелированию личности (человек-масса в противовес человеку-личности), духовности, порождая, прежде всего, кризис гуманизма и нравственности, кризис культуры в целом. Не случайно апокалиптические идеи - «смерть Бога», «смерть человека», «конец гуманизма», «конец истории» - стали лозунгами современного общества. Осознание факта «смерти Бога» и рассмотрение его в нигилистической перспективе привели к тому, что, столкнувшись со смертью без веры, человек теряет духовное содержание, наполняющее его жизнь. Религия, апеллирующая к современному человеку с искаженными ценностными ориентирами, выросшему в среде атеистического мировоззрения, не в силах сформулировать для современного человека адекватный «символ веры». Более того, само возрождение христианских традиций повсеместно приобретает гротескные языческие формы и не может решить проблему страха перед лицом неизбежной смерти. В результате, тема смерти становится запретной [3, с. 105].

В отечественной философской традиции тема смерти - предмет осмысления. Событие смерти рассматривается как нечто уникальное и ценное для духовного опыта человека. Вместе с тем это традиционно болезненная, даже трагическая тема. Отсюда - многочисленные проекты преодоления смерти, ставящие ценностный акцент не на смерти, а на бессмертии: христианская концепция воскрешения, «Всеединство вечного Воскресения» (В. Соловьев), «грядущее царство бессеменных святых» (В. Розанов), философия «общего дела» (Н. Федоров), идея реинкарнации в «русском космизме» [4, с. 115-119]. Отсюда и смерть человека - абсолютная, невосполнимая потеря, непреодолимое событие.

В настоящее время общество эксплицитно обнаруживает стремление трансформировать значение смерти, представляя ее не как экзистенциальную необходимость, но как случайность, рок, абсурд. И это стремление имеет под собой как историко-культурную основу, так и эмпирическую - террористические акты, авиа- и автокатастрофы, землетрясения, цунами и т.д. Поэтому позиция «живи, пока живется» легко перерастает в обостренное внимание к проблеме смерти, а точнее - случайной смерти, в аспекте ее преодоления и изгнания из повседневной жизни.

Список литературы

1. Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаичных ритуалов. М.: Наука, 1978. 239 с.

2. Голов А. А. Понимание факта смерти в условиях человеческого контакта // Методологические проблемы исследования культуры. Культура и критика психоанализа. М.: Институт Философии АН СССР, 1987. С. 111-145.

3. Кленина Е. А. Отношение к смерти в системе социальных взаимодействий: дисс. … к. филос. н. Волгоград, 2001. 157 с.

4. Кленина Е. А., Песков А. Е. Иммортологические идеи в русской философии // Вестник Астраханского государственного технического университета. 2013. № 2 (56). С. 115-119.

5. Кленина Е. А., Песков А. Е. Отношение к смерти в системе социокультурных объективаций // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 4-1 (30). С. 91-94.

6. Леонтьева Е. Ю., Леонтьев А. Н., Кленина Е. А., Песков А. Е. Диалектика жизни и смерти: научная монография / М-во образования и науки Рос. Федерации; Волгоградский гос. архитектурно-строительный ун-т. Волгоград: Изд-во ВолгГАСУ, 2013. 153 с.

7. Марсель Г. К трагической мудрости и за ее пределы // Самосознание европейской культуры XX века: мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М.: Политиздат, 1991. С. 352-366.

8. Ортега-и-Гассет Х. Тема нашего времени // Самосознание европейской культуры ХХ века: мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. М.: Политиздат, 1991. С. 264-267.

9. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987. 784 с.

Размещено на Allbest.ru