История и другие науки о человеке
История и социальные науки. Особенности изменения традиционного исторического времени. Работы Лабрусса относительно социальной истории под знаком квантификации. Спор вокруг короткого времени. Коммуникация и социальная математика, от сложного к простому.
| Рубрика | Философия |
| Вид | реферат |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 03.06.2017 |
| Размер файла | 63,8 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Итак, хотя новый математический аппарат часто нам не поддается, мы не должны ослаблять внимание к подготовке социальной реальности к его использованию, ее членению, ее разбиению на части. Предварительная обработка до сих пор остается той же самой: выбрать ограниченную единицу наблюдения, будь то «примитивный» трайб или демографический «изолят», в пределах которой практически все можно изучать в непосредственном контакте; далее установить между выделенными элементами все связи, все возможные отношения. Эти строго определенные связи можно представить в уравнениях, из которых математически выводятся заключения и следствия, позволяющие построить модель, которая объединяет их все, или считается, что все.
В этих областях, по-видимому, открывается множество исследовательских возможностей. Однако пример лучше, чем длительные рассуждения. Клод Леви-Стросс может быть здесь прекрасным проводником, так последуем за ним. Он вводит нас во фрагмент своих исследований, так сказать, в области теории коммуникации*.
«В любом обществе, -- пишет Леви-СтроссIbid., p. 326., -- коммуникация происходит, по крайней мере, на трех уровнях: коммуникация женщин; коммуникация благ и услуг; коммуникация сообщений». Заметим, что каждый уровень отличается своим языком, но языком. Поэтому, не вправе ли мы относиться к ним как к языкам или как к языку и связывать их, прямо или косвенно, с поразительными успехами лингвистики или, лучше, фонологии, которая «по отношению к социальным наукам не может упустить возможности играть такую же обновляющую роль, как, например, ядерная физика для ряда точных наук?»Ibid., p. 39.. Слишком сильно сказано, но иногда это необходимо. Подобно тому как история попадает в ловушку события, лингвистика попадает в ловушку слов (связи слов с объектом, исторической эволюции слов), освобождаясь от нее фонологической революцией. За пределами слова она приближается к схеме звука, или к фонеме, безотносительной к смыслу, но внимательной к своему месту, к звукам, которые ей сопутствуют, к группировке этих звуков, к инфрафонеми- ческим структурам, к подлежащей реальности, неосознаваемой в языке. На скольких десятках фонем, обнаруженных во всех языках мира, установились новые математические процедуры -- и вот лингвистика, по крайней мере ее часть, в течение последних двадцати лет вышла за пределы мира социальных наук, чтобы преодолеть «перевал точных наук».
Распространить смысл языка на элементарные структуры родства, на мифы, на церемонии, на экономические обмены, значит найти путь через трудный, но благотворный перевал, и этот подвиг совершил Клод Леви-Стросс вначале в отношении брачного обмена как языка, существенного для человеческой коммуникации, без которого не существует ни одно общество -- примитивное или нет, или в отношении инцеста, запрета на брак внутри первичной семейной клетки. Опять язык. Под этим языком он искал базовый элемент, если хотите, подобный фонеме, элемент, «атом» родства, который наш проводник представил в тезисах 1949 годаLes structureselementaires de la parente, Paris, P.U.F., 1949. Cm.: Anthropologie structural, p. 47-62. в самом простом выражении: муж, жена, ребенок плюс дядя ребенка по материнской линии. Исходя из этого четырехзначного элемента и всех брачных систем, известных в примитивных обществах -- а они многочисленны, -- математики находят возможные комбинации и решения. С помощью математика Андрэ Вейля Леви-Строссу удалось перевести антропологические наблюдения в математические термины. Полученная модель должна доказать валидность, стабильность системы, указать на решения, которые она обещает.
Можно увидеть, какой шаг сделан благодаря этому исследованию: выйти за рамки наблюдения, чтобы проникнуть в зону неосознаваемых или слабо осознаваемых элементов, потом редуцировать эту реальность к мелким идентичным элементам, связи между которыми можно анализировать точными методами. Именно на этом уровне, «микросоциологическом (в некотором роде я сделал эту ограничительную оговорку), можно надеяться заметить самые общие структурные законы подобно тому, как лингвист открывает свои на инф- рафонетическом уровне, а физик -- на инфрамолекулярном, т. е. на уровне атома»Anthropologie..., p. 42-43.. Очевидно, работа может продолжаться и в других направлениях. Так, что может быть поучительнее, чем видеть, как Леви-Стросс обращается с мифами, и ради смеха с кухней (еще один язык): он редуцирует мифы к серии элементарных клеток, мифологем; он редуцирует (ничтоже сумняшеся) язык поваренных книг к густе- мам. Каждый раз он ищет глубинный, подсознательный уровень: когда я говорю, я не забочусь о фонемах речи; за столом, за некоторыми исключениями, я не забочусь в кулинарном отношении о «густемах», поскольку они всегда присутствуют. Но каждый раз меня сопровождает игра тонких и точных отношений. Можно ли во всех языках уловить эти простые и таинственные отношения -- последнее слово социологических исследований, -- чтобы перевести их в азбуку Морзе, я хочу сказать, в универсальный математический язык? Это амбиция новой социальной математики. Но можно ли без улыбки сказать, что это другая история?
Снова обратимся к длительности. Я уже говорил, что модели характеризуются различным временем: они оценивают время, которое оценивает изучаемую ими реальность. Для наблюдателя социальной реальности это время первостепенно и тем более значимо, что глубинные структуры жизни представляют собой точки его разрыва, его внезапного или постепенного замедления под действием противоречивых давлений.
Я иногда сравниваю модели с кораблями. Мне интересно увидеть, поплывет ли построенный и спущенный на воду корабль, а потом по моей воле пустить его подниматься и опускаться на волнах времени. Самым значимым моментом можно считать кораблекрушение. Так, объяснение, которое Ф. Спунер и я предложили для того, что происходило с драгоценными металлами, мне кажется неприменимым до ХIV века. Величина скачков цен на них до этого времени в более поздних материалах не фиксировалась. Соответственно, нужно искать причину. Равно как необходимо понять, на этот раз в отношении аваля, почему навигация нашего судна, ранее вполне простая, стала затрудненной, а затем невозможной с приходом XVIII века и ненормальным подъемом кредитов. Я считаю, что исследование должно постоянно переходить от социальной реальности к модели и обратно, и в это движение нужно терпеливо и последовательно вносить поправки. Модель, таким образом, представляет собой попытку объяснения структуры, инструмент контроля, сравнения, верификации устойчивости существования данной структуры. Если я построил модель, относящуюся к настоящему, то ее нужно соотнести с реальностью, а затем реконструировать во времени, если возможно, вплоть до зарождения. Затем я прикидываю ее возможное существование до следующего нарушения под влиянием вмешательства другой движущейся социальной реальности. Если же модель служит мне как элемент сравнения, то я не перемещаю ее во времени и пространстве в изучении других реальностей, которые благодаря ей могут проявиться как нечто новое.
Не ошибаюсь ли я, считая, что качественные математические модели, как их представляют до сих порЯ говорю о качественной математике с точки зрения стратегии игр. Относительно классических моделей и тех, что разработаны в экономике, нужно вести иную дискуссию., малопригодны для таких путешествий, прежде всего потому, что они циркулируют по одному из бесчисленных путей длительного, очень длительного времени вне случайностей, конъюнктур, разрывов? Я еще раз возвращаюсь к Леви-Строссу, поскольку его попытки в этой области кажутся мне наиболее разумными, ясными и укорененными в социальном опыте, из которого следует исходить и к которому следует возвращаться. Заметим, что каждый раз он принимает феномен максимальной длительности как нетемпоральный. Все системы родства сохраняются, поскольку человеческая жизнь невозможна без отсылки к кровности, которая позволяет малой группе людей, чтобы существовать, открываться по отношению к внешнему миру: запрет на инцест представляет собой [долговременную] реальность большой длительности. Мифы, долгие в своем развитии, также соответствуют структурам экстремальной длительности. Не пытаясь обратиться к глубокой древности, можно собрать версии мифа об Эдипе, чтобы ранжировать его различные вариации и за ними выявить глубинные связи, которые им управляют. Но предположим, что наш коллега проявляет интерес не к мифу, а к череде образов, интерпретаций «макиавелизма», что он изучает базовые элементы достаточно простого и широко распространенного учения, начиная с его появления в середине XVI века. Здесь в каждом случае обнаруживаются разрывы, отступления в самой структуре маккиавелизма, поскольку у этой системы нет театральной quasi вечной устойчивости мифа; учение чувствительно к случайностям, колебаниям, многочисленным переменчивостям истории. Одним словом, ему суждены не только спокойные и монотонные пути, характерные для большой длительности [долговременности]... Таким образом, процедуры, которые Леви-Стросс предлагает для исследования структур, доступных математизации, относятся не только к микросоциологическому уровню, но находятся на пересечении бесконечно малой и чрезвычайно большой длительности.
В сущности, приговорены ли революционеры качественной математики следовать только путями очень большой длительности? В этом случае мы при таком ограничении находили бы только истины, относящиеся к вечному человеку. Простейшие истины, афоризмы национальной мудрости, точнее, горестных умов. Можно сказать, вечные истины, которые могут в новом свете представить сами основы социальной жизни. Но в данном случае это не предмет обсуждения.
Я не думаю, что такие попытки -- или аналогичные им -- не следует предпринимать вне очень большой длительности. Качественная социальная математика предоставляет нам отнюдь не количества, но отношения, связи, которые следует четко определить, чтобы выразить в математических знаках, с помощью которых можно изучить все их математические возможности, но не социальную реальность, которая представлена ими. Ценность заключений зависит от ценности изначальных наблюдений, от выбора, выделяющего существенные элементы реальности и определяющего их связи с недрами этой реальности. Теперь понятно предпочтение социальной математики в моделях, которые Леви-Стросс называет механическими, т. е. разработанных для малых групп или отдельных индивидов, которые, так сказать, прямо наблюдаемы и чья гомогенная социальная жизнь позволяет прямо определить такие человеческие отношения, которые являются простыми и конкретными, мало меняющимися.
Модели, называемые статистическими, напротив, имеют дело с большими и сложными обществами, где наблюдать можно только усредненные величины, т. е. использовать традиционную математику. Но, если установив эти величины, наблюдатель сможет на шкале групп, а не индивидов выявить уже упомянутые базовые связи, необходимые для обработки с помощью качественной математики, то ничто не помешает обратиться к ней. Насколько я знаю, попыток такого рода не предпринималось. Но мы лишь в начале подобных исследований. Например, если обратиться к психологии, экономике, антропологии, то они предпринимаются в том направлении, которое я определил, говоря о Леви-Строссе. Однако качественная социальная математика может пройти проверку только в сопоставлении с современным обществом, с его путаными проблемами, с его разноскоростной жизнью. Можно гарантировать, что кто-то из наших социологов-математиков пошел на риск; можно гарантировать также, что это вызвало обязательный пересмотр методов, до сих пор обсуждаемых новыми математиками, поскольку эти методы не могут ограничиваться тем, что я назвал очень большой длительностью: они должны соотноситься с множественностью проявлений жизни, со всеми ее движениями, всеми ее длительностями, всеми ее разрывами, всеми ее вариациями.
Время историка, время социолога
После экскурса во вневременные области социальной математики я вновь возвращаюсь к времени, к длительности. И как неисправимый историк, я удивляюсь, как социологи могут избегать их. Но это потому, что их время отлично от нашего: оно менее властно и менее конкретно и никогда не находится в центре их проблем и размышлений.
Фактически историк никогда не выходит из исторического времени: время прилипает к его сознанию, как земля к лопате садовника. Конечно, он мечтает избавиться от него. В тревожные дни 1940 года Гастон Рупнель (Gaston Roupnel)Histoire et Destin, Paris, Bernard Grasset, 1943, passim, в особенности с. 169. написал об этом слова, которые заставили страдать всех историков. Эту мысль давно высказал Поль Лакомб (Paul Lacomb), историк высшего класса: «Времени в себе, объективного не существует, оно всего лишь наша идея»Revue de synthese historique, 1900, p. 32.... Но идет ли речь о подлинном избежании? Я сам во время тяжкого плена отчаянно боролся, чтобы избавиться от хроники этих трудных лет (1940-1945). Отказаться от событий и от их времени значит отодвинуться к их границе, укрыться, чтобы взглянуть на них немного издали, лучше судить о них и больше слишком о них не задумываться. От короткого времени перейти к менее короткому и к очень длинному (если это последнее и существует, то это время мудрецов); затем, возвращаясь к этому понятию, остановиться, все пересмотреть заново и реконструировать, увидеть, что все вращается в одном круге: операция, соблазнительная для историка.
Но эти постоянные отступления определенно не выталкивают его за пределы социального времени, времени истории, настоятельного из-за своей необратимости и протекающего в ритме вращения Земли. Действительно, длительности, которые мы выделяем, согласуются друг с другом: порождение нашего разума -- это не длительность как таковая, но ее расчленения. Ее фрагменты объединяются в понятиях, характерных для нашей работы. Большая длительность, конъюнктура, события пригоняются друг к другу без труда, поскольку все они измеряются в соответствии с одной и той же шкалой. Таким образом, имея в виду один из видов времени, мы имеем в виду все остальные. Философ, учитывающий субъективный, внутренний для понятия времени аспект, не ощущает тяжести исторического времени, конкретного, универсального, подобного времени конъюнктуры, обрисованному в начале книги Эрнеста Лабрусса (Ernest Labrousse)Ernest Labrousse, La crise de Veconomie fran$aisea la veille de la Revolution fran$aise, Paris, P.U.F., 1944, Introduction., всегда самотождественному путешественнику по миру, который вне зависимости от стран, на которых он останавливается, политического режима или социального порядка, которым он уделяет внимание, налагает на них одни и те же ограничения.
Для историка все начинается и заканчивается временем -- математическим и созидательным, легко вызывающим улыбку, внешним для людей, «экзогенным», как говорят экономисты, которое подталкивает и ограничивает их, окрашивает их отдельные времена в разные цвета: да время, господствующее в мире.
Социологи, разумеется, не приемлют такое слишком простое понятие. Они гораздо ближе к Диалектике длительности (Dialectique de la duree), как она представлена у Гастона Башляра (Gaston Bachelard)Paris, P.U.F., 2e ed., 1950.. Социальное время -- это просто частное измерение той социальной реальности, которую я наблюдаю. Внутреннее для этой реальности, как ее видит индивид, оно представляет собой знак -- среди других, -- на который воздействует реальность, одно из свойств, которое ее маркирует как особое бытие. Социолог не беспокоится об этом податливом времени, которое он по собственной воле может прерывать, шлюзовать, вновь приводить в движение. Я повторяю, что историческое время не годится для ловкой двойной игры синхронии и диахронии: оно не допускает представления о жизни как о механизме, движение которого можно остановить, чтобы по желанию представить его неподвижный образ.
Это расхождение глубже, чем кажется: время социологов не может быть нашим; его отторгает глубинная структура нашего ремесла. Наше время, как и у экономистов, -- это мера. Когда социолог говорит нам, что структура нарушается только для того, чтобы восстановиться, мы охотно принимаем это объяснение, которое исторически в конечном счете подтверждается. Но мы хотели бы в свете наших обычных требований знать точную длительность этих позитивных или негативных движений. Экономические циклы, приливы и отливы материальной жизни измеряемы. Социально-структурный кризис должен быть зафиксирован во времени и сквозь время, точно расположен в нем и в соотнесении с сопутствующими структурами. Историк страстно заинтересован в пересечениях этих движений, их взаимодействиях и точках разрыва: все, что можно зарегистрировать только по отношению к однородному времени историков -- общей мере всех феноменов, -- а не к многомерному социальному времени -- частной мере для каждого из этих феноменов.
Эти рассуждения в обратном порядке историк строит - правильно или нет, -- когда обращается к родственной социологии, близкой Жоржу Гурвичу. Не ее ли один из философовGilles Granger, Evenement et Structure dans les sciences de I'homme, Cahiers de l'lnstitute de Science 6conomique аррНциё, Serie M, № 1, p. 41-42. еще вчера определял как «социологию, загнанную в историю»? Или у него же: историк не исследует ни свои длительности, ни свои темпоральности. Масштабная социальная система (или модель?) Жоржа Гурвича организована в соответствии с пятью основными формамиСм. мою статью, несомненно, полемическую: «Georges Gurvitch et la discontinue du Social», Annales E.S.C.y 1953, 3, p. 347-361.: глубинные уровни, социабельность, социальные группы, общества в целом -- к этой совокупности следует добавить последний конструкт, а именно различные типы времени, эти последние, самые новые строительные леса темпоральностей.
Темпоральности у Жоржа Гурвича множественны. Он выделяет здесь целую серию: время большой длительности и замедленное; время «гром среди ясного неба» или внезапное время; время с нерегулярным членением; время, отстающее от самого себя; время с чередованием отставания и опережения; время, опережающее само себя; взрывное время См.: Georges Gurvitch, Determinismes sociaux et Liberte humaine, Paris, P.U.F., 1955, p. 38-40 et passim....
Как историк может в этом разобраться? С такой гаммой оттенков ему просто невозможно реконструировать белый цвет, однородный, который ему необходим. Он быстро замечает, что это время-хамелеон маркирует дополнительным знаком, окраской внешне различимые категории. В городе нашего друга время, вернувшись, естественно поселяется у других; оно размещается согласно габаритам и требованиям этих жилых помещений на «ступенях» социабельности, групп, обществ в целом. Одни и те же уравнения, чтобы их не изменить, надо переписывать разными способами. Каждая социальная реальность порождает свое время или свои шкалы времени, подобно простейшим матрицам. Но что из этого получим мы, историки? Громадная система этого идеального города остается неподвижной. В ней отсутствует история. Здесь можно обнаружить мировое, историческое время, но они подобны ветру Эола, заключенному в козлиную шкуру. Социологи в конечном счете и неосознанно имеют дело не с историей, но с историческим временем -- этой реальностью, которая остается неудержимой, несмотря на то что ее пытаются укротить, диверсифицировать. Это ограничение, которого историки никогда не избегают, социологи избегают почти всегда: они ускользают или внутрь данного момента, всегда актуального, как бы подвешенного во времени, или в повторяющиеся феномены, не имеющие возраста; а также, принимая противоположную точку зрения, они попадают либо в наиболее ограниченную событийность, либо в наибольшую длительность. Допустимо ли это? Именно здесь начинаются подлинные дебаты между историками и социологами, а также историками, придерживающимися различных точек зрения.
Я не знаю, будут ли социологи и наши ближайшие соседи согласны с этой статьей, слишком ясной, слишком опирающейся, как принято у историков, на примеры. Сомневаюсь. В любом случае совсем небесполезно перед ее окончанием повторить ее настойчиво присутствующий лейтмотив. Если история по своей природе уделяет первостепенное внимание длительности, всем видам движения, между которыми она может распределиться, большая длительность в этом случае кажется нам наиболее полезным для социальных наук направлением наблюдения и осмыслений. Нелишне ли обратиться к нашим соседям с пожеланием, чтобы на какой-то стадии рассуждений они в своих выводах и исследованиях приблизились к этой оси?
Что касается историков, то, на мой взгляд, их корабль развернут в обратном направлении: к короткой истории, с которой они предпочитают иметь дело. Она тесно связана со «святая святых» программами Университета. Жан-Поль Сартр в недавних статьяхJean-Paul Sartre, «Fragment d'une livre a paraitre sur le Tintoret >>, Les Temps Modernes, nov. 1957, и статья, цитированная ранее. усилил их точку зрения, когда, выражая протест против того, что в марксизме было одновременно слишком упрощенным и утяжеленным, он обратился к биографичности, к реальности, изобилующей событиями. Вряд ли можно возразить, когда Флобер «размещается» как буржуа, а Тинторетто как мелкий буржуа. Я вполне с этим согласен. Но каждый раз изучение конкретного случая -- Флобер, Валери или внешняя политика Жиронды -- в конце концов приводит Жана-Поля Сартра к структурному и глубинному контексту. Это исследование, которое продвигается от поверхности к глубине истории, перекликается с моими интересами. Сближение оказывается еще большим, если песочные часы поворачивать в обе стороны -- от события к структуре, а затем от структур и моделей к событию.
Марксизму соответствует множество моделей. Сартр протестует против жесткости, схематизма, неполноты модели, отстаивая частное и индивидуальное. Я, как и он, протестую (с теми или иными нюансами) не против модели, но против того, как она используется и как это оправдывается. Гений Маркса, секрет его устойчивого могущества состоит в том, что он первым построил истинно социальную модель, связанную с большой исторической длительностью. Эти модели, застывшие в самих себе, имеют ценность закона, предварительного автоматического объяснения, применимого везде, ко всем обществам. Соответственно в волнах времени они выявляют свою структуру, поскольку модель прочна, хорошо соткана, бесконечно повторяется, но с нюансами, круг за кругом размываясь или оживляясь за счет присутствия других структур, они чувствительны к тому, чтобы определяться другими правилами и другими моделями. Так ограничивается креативная мощь самого влиятельного направления социального анализа прошлого века. Оно может вернуть свою силу и молодость только благодаря обращению к большой длительности... Добавлю, что современный марксизм представляется мне опасностью, которая подстерегает любую социальную науку, приверженную к чистой модели -- модель ради модели?
В заключение я хочу подчеркнуть, что большая длительность -- это всего лишь одна из возможностей обрести общий язык в свете конфронтации социальных наук. Есть и другие. Я более или менее отметил попытки новой социальной математики. Новая меня соблазняет, но прежняя, чей триумф очевиден в экономике -- возможно, наиболее продвинутой из всех социальных наук, -- заслуживает определенной рефлексии. В этой классической области нас ожидают громоздкие расчеты, но существуют счетные приспособления и машины, совершенствующиеся день ото дня. Я размышляю о пользе длинных статистических рядов, необходимости обернуть эти расчеты и исследования к прошлому, каждый день отдаляющемуся. Европейский XVIII век мы уже выстроили в его целостности, но остались еще XVII, а за ним XVI. Статистические ряды невероятной длины в своем универсальном языке открывают нам глубины китайского прошлогоOtto Berkelbach, Van der Sprenkel, «Population Statistics of Ming China», B.S.O.A.S., 1953; Marianne Rieger, «Zur Finanz-und Agrargeschichte der Ming Dynastie 1368-1643», Si- nica, 1932.. Несомненно, статистика упрощает, чтобы лучше понять. Но любая наука движется от сложного к простому.
Однако не следует забывать о новом языке, так сказать, о новом семействе моделей: о необходимой привязке всей социальной реальности к занимаемому им пространству. Обратимся к географии, География часто считается миром в себе, что достойно сожаления. Она обязана этим Видалю де ла Бланшу (Vidal de La Blache), который в свое время, вместо того чтобы говорить о времени и пространстве, рассуждал о пространстве и социальной реальности. С тех пор это в рамках проблем, характерных для наук о человеке, открыло путь географическим исследованиям. Экология: для социолога это слово, без которого он не может обойтись, способ не говорить о географии и тем самым избежать проблем, связанных с пространством, а также возможность осуществлять прямое наблюдение. Пространственные модели -- это карты, где социальная реальность проецируется и частично объясняется, модели действительно экологии, не слишком задерживаясь на терминологических различиях всех движений длительности (особенно большой длительности), всех категорий социальности. Но социальная наука удивительным образом игнорирует их. Я часто думаю, что географическая школа Видаля де ла Бланша -- это одно из высших французских достижений в области социальных наук, и нам нечем себя утешить за то, что мы изменили ее духу и урокам. Важно, чтобы все социальные науки отводили место «[все более и] более географической концепции человечества»P. Vidal de La Blache, Revue de syntl^se historique, 1903, p. 239., как Видаль де ла Бланш писал еще в 1903 году.
Практически -- поскольку эта статья имеет практический конец -- я хотел бы, чтобы социальные науки плодотворно завершили дискуссию о собственных границах, о том, что является и не является социальной наукой, что следует и не следует считать структурой... Чтобы они постарались скорее определить в наших изысканиях пути, если таковые возможны, которые ориентировали бы наши коллективные исследования, а также темы, которые позволили бы достичь первоначальной конвергенции. Я поименно назвал эти пути: математизация, редукция к пространству, большая длительность... Но мне было бы любопытно узнать о тех, что могут предложить другие специалисты. Следует сказать, что эта статья не случайно помещена в рубрике Debats et Combates Хорошо известная рубрика в Annalles (E.S.C.).. Она направлена на то, чтобы поставить, но не решить проблемы, с которыми каждый из нас, к несчастью, рискует столкнуться за пределами своей профессии.
Литература
Основная литература
1. Ритцель Дж. Современные социологические теории. 5-е изд.- СПб.: Питер, 2002. - 688 с.
2. Добреньков В.И., Кравченко А.И. Социология: В 3т. Т.1. Методология и история. - М.: ИНФРА-М, 2000. - 400 с.
3. Миненков Г.Я. Введение в историю российской социологии. - Минск: ЗАО «Экономпресс», 2000. - 343 с.
Дополнительная литература
1. Арутюнян, Ю.В. Этносоциология: Учебное пособие для вузов /Ю.В.Арутюнян, Л.М.Дробижева, А.А.Сусоколов. - М.: Аспект Пресс, 1999. - 271с.
2. Батыгин, Г.С. Лекции по методологии социологических исследований: Учеб. для студентов гуманит. вузов и аспирантов./Г.С. Батыгин. - М.: Аспект Пресс, 1995. - 285(1)с.: ил.
3. Бауман, З. Мыслить социологически /З.Бауман; Пер. с англ. под ред. А.Ф. Филиппова. - М.: Аспект-Пресс, 1996. - 254с.
4. Бачинин, В.А. История западной социологии: Учебник /В.А.Бачинин, Ю.А.Сандулов. - СПб.: Лань, 2002. - 384с.
5. Белановский, С.А. Метод фокус-групп /С.А.Белановский. - М.: Магистр, 1996. - 272с.
6. Большой толковый социологический словарь Collins: Русско- английский, англо-русский. В 2-х томах. Т. 2.: П-Я /Под ред. Д. Джери, Дж. Джери. Пер. с англ. - М.: Вече: АСТ, 1999. - 528с.
7. Голосенко, И.История русской социологии XIX-XX вв.: Учебное пособие. /И. Голосенко, В. Козловский - М.: Онега, 1995. - 286с.
8. Гофман, А.Б. 7 лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. - 2-е изд. / А.Б. Гофман- М.: Университет, 1999. - 204с.
9. Гофман, А.Б.Семь лекций по истории социологии./А.Б. Гофман. - М.: Мартис, 1995. - 203(1)с.: ил.
10. Гречихин, В.Г. Лекции по методике и технике социологических исследований: Учебное пособие /В.Г.Гречихин. - М.: Изд-во МГУ, 1988. - 232с.
11. Гринин, Л.Е. Философия, социология и теория истории. (Опыт философско-социологического анализа некоторых общественных законов и построения теории всемирно-исторического процесса): Пособие для студентов по социальной философии и социологии - 2-е изд., перераб. и доп. /Л.Е. Гринин - Волгоград: Учитель, 1998. - 368с.
12. Громов, И.А. Западная социология: Учебное пособие /И.А.Громов, А.Ю.Мацкевич, В.А.Семенов. - СПб.: Ольга, 1997. - 371с.
13. Джери, Д. Большой толковый социологический словарь Collins: Русско-английский, англо-русский. Основные термины и понятия по социологии. В 2т./Д.Джери, Д.Джери; Пер. с англ. Н.Н. Марчук. - М.: Вече, 2001. - 526с.
14. Дюркгейм, Э. Социология: Ее предмет, метод, предназначение /Пер. с фр., сост., послесловие и примечание А.Б.Гофмана./Э. Дюркгейм. - М.: Канон, 1995. - 349с.
15. Здравомыслов, А. Г. Социология конфликта: Учебное пособие для студ. высших уч. заведений. - 3-е изд., перераб. и доп. /А.Г. Здравомысов- М.: Аспект Пресс, 1996. - 317с.
16. Ковалевский, М.М. Сочинения в двух томах. Т. 1.: Социология /Отв. ред. А.О. Бороноев /М.М. Ковалевский. - СПб.: Алетейя, 1997. - 286с.
17. Ковалевский, М.М. Сочинения в двух томах. Т. 2.: Современные социологии /Отв. ред. А.О. Бороноев /М.М. Ковалевский. - СПб.: Алетейя, 1997. - 414с.
18. Манхейм, К. Избранное. Социология культуры = Essays on the Sociology of Culture /Переводчики: Л.Ф. Вольфсон, А.В. Дранов./К.Манхейм. - М.; СПб.: Университет. кн., 2000. - 505с. - (Книга света).
19. Миллс, Ч. Социологическое воображение: Пер. с англ. /Ч.Миллс; Под общ. ред. О.А.Оберемко. - М.: Стратегия, 1998. - 261с.
20. Основы прикладной социологии: Учебное пособие /М.К. Горшков, Б.З. Докторов, О.М. Маслова, Ф.Э. Шереги; Под ред. Ф.Э. Шереги, М.К. Горшкова. - М.: Интерпракс, 1996. - 179с. : ил.
21. Очерки по истории теоретической социологии XIX-нач. ХХвв.: Пособие для студентов гуманитарных вузов /Ю.Н.Давыдов и др. - М.: Наука, 1994. - 238(1)с.
22. Очерки по истории теоритической социологии XX столетия: От М.Вебера к Ю. Хабермасу, от Г. Зиммеля к постмодернизму: Пособие для гуманит. вузов /(Ю.Н. Давыдов и др.). - М.: Наука, 1994. - 379с. - (Обновление гуманитарного образования в России).
23. Российская социологическая энциклопедия /Под общ. ред. Г.В. Осипова. - М.: Норма - ИНФРА-М, 1998. - 672с.
24. Смелзер, Н. Социология: Учебное пособие /Пер. с англ./Н. Смелзер. -М.:Феникс,1994. -687с.
25. Современная социальная теория: Бурдьё, Гидденс, Хабермас: Учебное пособие /Сост., перевод А.В.Леденёвой. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. ун-та, 1995. - 119с.
26. Сорокин, П. Человек. Цивилизация. Общество /П.А.Сорокин; Общ. ред., сост. и предисл. А.Ю. Согомонова. - М.: Политиздат, 1992. - 542с.
27. Спенсер, Г. Синтетическая философия /Г.Спенсер; Пер. с англ. П.В. Мокиевского. - Киев: Ника-Центр, 1997. - 512с.
28. Теория общества: Фундаментальные проблемы /Под ред. А.Ф. Филиппова. - М.: Канон-пресс-Ц: Кучково поле, 1999. - 411с.
29. Энциклопедический социологический словарь /Общ. ред. Г.В. Осипова. - М.: Изд-во РАН, 1995. - 939с.
30. Ядов, В.А. Социологическое исследование: Методология, программа, методы /В.А.Ядов. - Самара: Изд-во Самар. ун-та, 1995. - 328с.
31. Ядов, В.А. Стратегия социологического исследования. Описание, объяснения, понимание социальной реальности: Учебник для вузов /В.А.Ядов. - 5-е изд., доп. - М.: Добросвет: Университет, 1998. - 596с.
32. Андрющенко Е.Г. О положении социологии в российском обществе /Е.Г. Андрющенко//Личность. Культура. Общество. - 2001. - Т.3. Вып.1. - С. 44-57.
33. Анурин В.Ф. Постмодернизм: в поисках материального фундамента /В.Ф. Анурин//Общественные науки и современность. - 2001. - № 3. - С. 110-120.
34. Бабосов Е.М. Структура и методология социологии /Е.М. Бабосов //Личность. Культура. Общество. - 2001. - Т3. вып.4. - С. 11-29.
35. Бурганова Л.А. Становление социологии как учебной дисциплины в американских университетах /Л.А. Бурганова//Социально-политический журнал. - 1998. - № 1. - С. 184-183.
36. Васильев В.П. Социальное развитие современной России и социология /В.П. Васильев //Социологические исследования. - 1998. - № 5. - С. 120-124.
Размещено на Allbest.ru
Подобные документы
Историчность человеческого сознания, определяемого духом времени и его инвариантность (устойчивость к ходу времени). Смысл и значение исторического времени, диалектика прошлого, настоящего и будущего в нем. Типы переживания времени в прошлых эпохах.
реферат [21,0 K], добавлен 16.03.2010Современная историография истории испанских пограничных областей. Понятийная составляющая концептов пространства и времени. Ценности науки и информатизация общества. Знание и его виды: философский и социологический подходы.
материалы конференции [257,1 K], добавлен 07.05.2007Источники, субъекты и движущие силы исторического процесса. Понятия "народ", "массы", "элита". Философская мысль о роли народных масс в истории. Условия, масштабы, способы влияния личности на социальные изменения. Проблема культа личности в истории.
контрольная работа [23,3 K], добавлен 08.01.2016Различие науковедческого и философского анализа науки. Эмпиризм и рационализм Нового времени в качестве методологии науки. Взаимосвязь античной науки и философии. Исторические формы научных картин мира. М. Полани о личносном неявном знании субъекта.
шпаргалка [2,0 M], добавлен 11.11.2011Основные понятия теории потребностей и их связь с мировоззрением и системой ценностей. Социальные, биологические и человеческие потребности личности. Представления о человеке и его разносторонних потребностях в период Возрождения и Нового времени.
реферат [25,7 K], добавлен 06.05.2008Задачи социальной философии. История становления науки в качестве социального института, ее развитие в эпоху научно-технической революции. Влияние науки на производство и общество, ее культурно-мировоззренческие функции. Социальная ответственность ученых.
курсовая работа [33,3 K], добавлен 11.04.2012Сущность антропологической науки и предмет ее исследований, характеристика существующих разделов данной науки и краткий очерк ее истории развития. Каббалистическое постижение человека. Характеристика антропологической науки и ее место среди наук.
реферат [37,3 K], добавлен 13.04.2016Разные точки зрения о времени возникновения науки. Характеристика моделей и принципов развития науки. Анализ взглядов Т. Куна на проблему революций в науке. Конкуренция исследовательских программ - главный источник развития науки в идеях И. Локатоса.
контрольная работа [24,0 K], добавлен 24.12.2010Философский анализ науки как специфическая система знания. Общие закономерности развития науки, её генезис и история, структура, уровни и методология научного исследования, актуальные проблемы философии науки, роль науки в жизни человека и общества.
учебное пособие [524,5 K], добавлен 05.04.2008Наука как специализированное познание, понятие и специфика девиантной науки. Функции философии в научном познании и исследовании. Философия и наука античности, Средних веков, Нового времени и современности, предмет и методы, направления ее изучения.
курс лекций [231,1 K], добавлен 08.06.2012
