Монада – центральное понятие философии Лейбница

31

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ХАРЬКОВСКИЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ»

Кафедра философии

ТЕМА РЕФЕРАТА: «МОНАДА - ЦЕНТРАЛЬНОЕ ПОНЯТИЕ ФИЛОСОФИИ ЛЕЙБНИЦА»

Долуда Анна Владимировна

Кафедра технологии и организации питания

Харьковского торгово-экономического института

Киевского национального торгово-экономического университета

Зав. лаборатории стандартизации и контроля качества продукции

к.т. 773-01-49

Харьков 2006

План

Введение

1. Философский синтез Готфрида Лейбница

2. Метафизика как основная компонента философской системы Г.Лейбница

3. Принципы рационалистической методологии Лейбница

4. Метафизика как учение о субстанции и боге

5. Теория монад

6. Заключение

7. Список использованной литературы

Введение

Современному этапу развития любого государства характерны политические, экономические, социальные, нравственные кризисы. В этой связи актуальным и интересным является обращение к истории философии, в частности, к трудам Лейбница.

В истории философии не так уж много примеров, чтобы в деятельности и произведениях одного и того же лица сочетались эпохальные научные открытия и глубочайшие философские идеи, составляющие узловой пункт историко-философского процесса. Среди таких мыслителей выделяется грандиозная фигура немецкого философа и ученого Готфрида Вильгельма Лейбница - философа ХVII в., давшего миру как великих основателей механико-математического знания, так и созидателей метафизических систем.

Лейбница причисляют к первым, т.е. к новаторам науки, но также и ко вторым, т.е. к философам, для которых метафизическая полнота и завершенность их системы будто бы были важнее всего. И среди последних Лейбница обычно считают наиболее зависимым от схоластического наследия и наиболее тяготевшим к союзу с религией.

Огромный вклад в развитие философской мысли Нового времени внес немецкий философ Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716г.г.) Он развивал идеи, заложенные в платонном наследии. Его заслуга состоит в том, что он высказал ряд глубоких мыслей диалектического характера

Философия Лейбница - гениальное построение, но только основоположники марксизма впервые по достоинству оценили ее. Диалектика, логика и глубоко научный стиль мышления - вот что характеризует лучшие стороны его философского творчества, во многих отношениях созвучного нашей эпохе. Эта философия впитала в себя достижения предшественников и современников, дала свой ответ на их искания, и во многом и обогнала свое время.

Автор реферата поставил перед собой цель дать анализ философскому учению Г.Лейбница, которое получило название монадология. С этой целью автор хочет рассмотреть одну из центральных проблем для философии Нового времени - проблему субстанции и Бога; дать анализ метафизики, как основному компоненту философской системы Лейбница; показать и раскрыть учение философа о множестве субстанций и о бессознательных представлениях.

1. Философский синтез Готфрида Лейбница

Жизнь Г.Лейбница протекала в так называемый новый период европейской истории, который принято открывать событиями английской буржуазной революции, начавшейся за несколько лет до рождения будущего философа и закончившейся в годы, когда он стал уже зрелым мыслителем со сложившейся системой философских воззрений. Германия, родина Лейбница, по уровню социально-экономического и политического развития уступала не только Англии, становившейся тогда наиболее развитой капиталистической страной, но также Нидерландам и Франции. Феодально-дворянский строй, огромное преобладание сельскохозяйственной экономики над экономикой городской, торговой, ремесленной и промышленной характерны для Германии того века. Важнейшим фактором, тормозившим ее историческое развитие, была политическая раздробленность. Страна состояла из сотен государственных образований, различавшихся размерами, экономической, политической и военной силой. Здесь не было сколько-нибудь эффективной централизованной власти, которая имела бы силу для всей Германии, хотя в отдельных курфюршествах, герцогствах и городах такая власть создавалась и укреплялась [1, с.3].

Не вдаваясь в анализ экономических причин политической и хозяйственной раздробленности Германии XVII в., укажем на религиозную неоднородность этой страны, в различных государствах которой существовали католическое и протестантское (преимущественно в лютеране кой форме) вероисповедания. Роль религии в духовной жизни народов той эпохи, в различных политических движениях, планах и расчетах была нередко определяющей.

Время для коренных буржуазных преобразований в Германии еще не пришло, и речь могла идти только о подготовке условий для них -- о постепенном усилении внутринациональных экономических, политических и культурных связей, о развитии гражданского самосознания. Но необходимость проведения предварительных реформ была уже осознана более передовыми умами, и Лейбниц, когда он стал зрелым мыслителем, вошел в их число [2, с.7].

Позиция Лейбница была компромиссной: буржуазная по своей конечной тенденции, она ориентировалась на реально существовавшие в то время феодальные и полуфеодальные политические силы как средства ее реализации.

Политические убеждения и действия Лейбница при всей их компромиссности были для времени и условий, в которых они складывались, безусловно, прогрессивными. Они наложили печать и на его философию. В острых религиозных спорах XVII в., которые часто были тогда поводом к открытой вооруженной борьбе и поддерживали накал страстей в годы Тридцатилетней войны, компромисс в вопросах религии был, видимо, единственно приемлемым решением [2, с.8].

Он желал примирения друг с другом всех христианских религий - от ортодоксального католицизма до мелких протестантских сект, хотя сам по себе дух сектантства был ему чужд. Внутренняя его веротерпимость была еще более широкой: ведь его философия, как увидим, вела к такому понятию о божестве, которое не было похоже ни на христианское, ни на мусульманское или буддийское и именно потому могло быть согласовано с любыми представлениями о боге.

Лейбниц стремился к подобному же компромиссу как между религией, наукой и философией, так и внутри самой философии. Он желал придать самой религии просветительский характер, дабы подкрепить идеи Просвещения «авторитетом» религиозных аргументов. Желая положить конец спорам между церковью и наукой, чтобы последняя могла развиваться беспрепятственно, он старался согласовать теистические концепции с натурализмом ради того, чтобы изучение природы, жизни людей и их истории смело опиралось на факты, а не оглядывалось с опаской на библейские тексты. Эта позиция компромиссного синтеза характерна и для отношения Лейбница к философскому наследию прошлых веков [3, с.127].

Надежда Лейбница была иллюзорной, да и «примерение» у него получилось своеобразное: заимствуя от Демокрита идею множественности вечных, непреходящих начал, однородных по своему сущностному качеству, от Платона -- принцип их иерархии, а также изначальную реальность понятий, а от Аристотеля и Фомы Аквинского -- утверждение о наличии духовных первооснов в окружающей природе, Лейбниц в то же время пошел далеко вперед. Его собственная система отнюдь не погрязла в эклектизме, не была обновлением учений Платона или Фомы Аквинского, и архаизмов в ней гораздо меньше, чем могло бы показаться с первого взгляда. Недаром у ее истоков стояли и новейшие естественнонаучные открытия. Наблюдения посредством недавно изобретенного микроскопа потрясли современников: их глазам в капле болотной воды или же спермы открылся новый мир. Микроскопические исследования послужили одним из источников философии Лейбница, равно как и понятия им самим открытого дифференциального исчисления и новаторские идеи в логике. Поэтому меткое выражение Фейербаха, который сравнивал философию Лейбница с микроскопом, вскрывающим тончайшее строение мира [3, с.127], - это не только яркая, но и далеко не случайная метафора. Лейбниц был творцом одной из самых оригинальных и плодотворных философских систем нового времени.

2. Метафизика как основная компонента философской системы Г.Лейбница

Переходя к рассмотрению собственно философской доктрины Лейбница, необходимо еще раз подчеркнуть, что в его столетии наиболее общие вопросы философии, включавшие все основные ее категории, выработанные в ходе многовековой истории философии, именовались метафизикой. Вместе с тем огромные успехи математического естествознания породили у некоторых философов и ученых своего рода «сциентистские» настроения и пренебрежительное отношение к метафизике. Лейбниц не только не разделял этих настроений, но решительно с ними боролся. Он был убежден в том, что знание различается по степени своей общности, ибо «существуют три степени понятии, или идей: обыденные, математические и метафизические понятия». Следовательно, метафизика -- наиболее глубокий вид знания [4, с.73].

Один из важнейших аспектов защиты метафизики затронут в полемике Лейбница с Кларком. Желая углубить свою борьбу против материализма, Лейбниц подчеркнул, что «...не математические принципы в обычном смысле слова, а метафизические надо противопоставлять принципам материалистов».

Таким образом, великий немецкий философ понимал, что мировоззренческую систему невозможно построить без понятий и категорий метафизики [1, с.144,433].

Большой интерес представляет в этом отношении его небольшая статья «Об усовершенствовании первой философии и понятии субстанции» (1694). Автор не просто защищает здесь метафизику против тех, кто видит свет только в «математических изучениях».

Он указывает также, что в действительности «люди на каждом шагу пользуются метафизическими терминами и обольщаются мыслью, что понимают то, что научились только произносить». Следовательно, от метафизики в сущности не может освободиться ни один человек (хотя пользуется ею, конечно, в самой различной степени). Все дело, однако, в том, что это за метафизика. Лейбниц считал устаревшими и во многом неудовлетворительными многие положения метафизических учений как прошлого, так и современности. «В этой области, - читаем мы в той же статье, - еще более, чем в самой математике, нужна ясность и достоверность, ибо математические истины в самих себе несут проверку и подтверждение, в метафизике» же мы лишены этого преимущества». Она должна быть перестроена в соответствии с новыми открытиями в области естествознания, а равным образом в соответствии с теми методологическими познавательными принципами, которые Лейбниц считает единственно истинными [1, с.244].

3. Принципы рационалистической методологии Лейбница

Лейбниц один из главных представителей рационалистического истолкования познания своего века. Суть такого истолкования состояла в том, что способность человеческого ума к достижению достоверных, всеобщих и необходимых истин считалась главной и даже решающей для процесса познания, тем, без чего познание просто невозможно. Отнюдь не отвергая значения опыта, рационалисты отводили ему второстепенную роль в достижении знании. Опыт необходим для подтверждения истин, открывающихся уму, он служит поводом к многообразным открытиям, но самих этих открытий и, главное, всеобщих и необходимых истин, без которых невозможны не только открытия, но и вся сфера интеллектуальной жизни человечества, в процессе опыта достичь невозможно.

Лейбниц во многом изменил рационалистическую методологию Декарта. Дальнейшее проникновение в методы математического естествознания, глубокие открытия в области самой математики, в особенности же логические изыскания немецкого философа делали такое изменение неизбежным. По сравнению с Декартом у Лейбница возрастает аналитический компонент рационалистической методологии, которая им более четко осмысливается и более тесно увязывается с положениями логики. Мы убеждаемся в этом, рассматривая центральное положение данной методологии -- ее понимание интуиции как исходных оснований всякого знания [1, с.26]. Согласно Лейбницу, интуитивные истины -- это те первичные истины, которые основываются на законе тождества. Их выражают аналитические суждения, в которых предикат только раскрывает признаки, уже заключенные в понятии субъекта, но становящиеся совершенно очевидными в понятии предиката. Таким образом, тождество субъекта и предиката -- не только актуальное, но и потенциальное -- в аналитических суждениях составляет довольно простой логический механизм, освобождающий интуитивные истины от всякого субъективизма.

К этим истинам, основывающимся на законе тождества, тесно примыкают и даже выводятся из них математические истины, которые основываются на логическом законе противоречия. Он показывает, что в математических истинах связь субъекта и предиката является необходимой, ибо нечто противоположное такой связи мыслить невозможно. К этим истинам, основывающимся на законе тождества, тесно примыкают и даже выводятся из них математиче-екие истины, которые основываются на логическои._законе противоречия. Он показывает, что в математических истинах связь субъекта и предиката является необходимой, ибо нечто противоположное такой связи мыслить невозможно. В силу этого математические истины, в достижении которых интуиция перерастает в дедукцию, легко сводимы к аналитическим суждениям. Такие истины присущи самому разуму, с опытом они совершенно не связаны и уже в силу этого выступают как истины необходимые, вечные, полностью не зависящие от тех многообразных изменений, о которых непрерывно свидетельствует человеческий опыт. Разумные, или вечные, истины логико-математического типа далеко не всегда выражают то, что действительно существует. Они позволяют поэтому мыслить прежде всего то, что возможно, непротиворечиво. Закон противоречия в сфере опыта не может привести нас ни к каким значительным выводам. В противоположность вечным, разумным истинам как истинам необходимым опытные истины определяются Лейбницем как истины факта, которые всегда носят более или менее случайный характер [1, с.27,29]. Огромной важности вывод, следующий как из методологических, так и из психологических воззрений Лейбница, состоит в принципиальном положении, согласно которому субъект богаче объекта. Если эмпиризм и в особенности сенсуализм, настаивая на обратном, так или иначе пытались вывести как познание, так и сознание из опыта, в конечном итоге из внешнего мира, то рационализм, особенно и его лейбницевской форме, считал такого рода выведение совершенно неприемлемым. Этим и объясняется, почему Лейбниц решительно примкнул к платоновской традиции, согласно которой формы человеческого познания и сознания совершенно независимы от внешнего мира и представляют собой нечто врожденное человеческому духу (или душе).

4. Метафизика как учение о субстанции и боге

Основными категориями метафизики Лейбница следует признать категорию субстанции и категорию бога, они тесно связаны между собой. Теология как учение о боге подчинена у Лейбница метафизике. Его теология поэтому редко перерастает в христианское богословие (реже, например, чем это имело место у Ньютона), хотя многозначное, синкретичное и аморфное понятие бога употребляется им очень часто и в самых различных контекстах.

Многозначность же данного понятия, унаследованная метафизикой от теологии (а, следовательно, и от религии), объединяется мистифицирующей его функцией, которая для христианства - а в сущности и для любой монотеистической религии -- является основной, определяющей. Суть данной функции состоит в подчеркивании тотальной непознаваемости мира, во всемерном ограничении возможностей человеческого познания, в усилении его тенденций к агностицизму, в объявлении еще не познанного принципиально непознаваемым, в набрасывании покрова таинственности на всю сферу действительности -- природной и тем более человеческой. Столь фундаментальная функция понятия бога объясняет, почему и Лейбниц в своей метафизике связывал с этим понятием все необъяснимое, еще не познанное наукой того времени, и тем более то, что он вообще считал непознаваемым. Область же того, что уже было познано и так или иначе зафиксировано в науке, и того, что Лейбниц считал принципиально познаваемым, он стремился увязать с категорией субстанции. [1, с.32; 5, с. 144].

Не приемля пантеизм, Лейбниц примкнул к деистическомц направлению передовой философской мысли. Преимущество деизма перед пантеизмом -- с точки зрения согласования первого с официальными религиозными вероисповеданиями -- состояло в утверждении внеприродности божественного существа. Лейбницевский же бог творит многообразные субстанции. Оставаясь сверхприродным существом, бог, вместе с тем, обладает, согласно «Монадологии», тремя главными функциями, ибо в нем следует различать «могущество, которое есть источник всего, потом знание, которое содержит в себе все разнообразие идей, и, наконец, волю, которая производит изменения или создания...» [1, с.421].

Мистифицирующая функция понятия бога, будучи основной его функцией в любой религии (если, разумеется, рассматривать бога в аспекте гносеологии), не была единственной и исчерпывающей. Не могли не получить свое отражение в понятии бога и познавательные успехи человека. Отсюда другая функция понятия бога, которую можно назвать интеллектуализирующей призванной в принципе укреплять познавательные усилия человека.

Одно из основных положений лейбницевского истолкования субстанции состоит в том, что единство, вносимое этим понятием в мир явлений, не может быть обнаружено, если ограничиться только телесным миром. «Поистине,-- говорит немецкий философ, - если бы в телах не было ничего, кроме материального, то вполне справедливо было бы сказать, что они находятся в постоянном течении и не имеют в себе ничего субстанциального, как это верно признали некогда платоники». Тем самым Лейбниц недвусмысленно подчеркнул идеалистический характер своего учения о субстанции.

Для Декарта и Спинозы универсальность понятия субстанции делала ее чем-то изолированным, бесконечно возвышающимся над миром конечных вещей («божественным»). Бог Лейбница в своей интеллектуализирующей функции также представлял собой верховную субстанцию. Однако немецкий философ понятие субстанциальности стремился максимально связать с миром конкретных, единичных вещей. В силу этого данное понятие включало в себя у Лейбница бесконечное богатство отношений к другим вещам. Каждая из них трактовалась философом как индивидуальная субстанция, монада (единица). Тем самым учение Лейбница о субстанции становилось плюралистическим.

5. Теория монад

Прежде чем рассмотреть теорию монад Лейбница обратимся к понятию субстанции:

Субстанция (лат. Substantia - сущность) - философский термин, обозначавший в домарксистской философии первооснову всего существующего, которая обуславливает возникновение и исчезновение конкретных вещей и явлений, а сама ни от чего не зависит, являясь причиной самой себя. С точки зрения идеализма такой cубстанции. является дух, бог, идея, мировой разум. Дуалисты (Декарт) исходили из признания двух субстанций: материальной и духовной. Пантеизм (Николай Кузанский, Бруно) считал субстанцию бога, отождествляемого с природой. Метафизический материализм понимал под субстанцией материю, которую он отождествлял с вечными, неизменными, непроницаемыми и неделимыми атомами. Диалектический материализм отрицает существование какой-либо последней, однородной и вечной субстанцией, неизменной сущности вещей. Основу мира, его сущность он видит в материи, находящейся в состоянии вечного движения и развития. Это само бесконечное множество постоянно изменяющихся предметов и явлений объективного мира, которые неисчерпаемы вглубь.

Теперь переходим непосредственно к рассмотрению монад Лейбница:

Различие и тождество, непрерывность, монадность и принципы совершенства и полноты, логические модальности - все эти методы Лейбница характеризуют всеобщую последовательность вещей. Они ведут к признанию множественности субстанций.

По мысли Лейбница, из одной- единственной субстанции неповторимое многообразие вещей и качеств бесконечной Вселенной произойти не может, так что принцип качественного многообразия должен быть введен в «самое» субстанцию. Бесспорно, философ был прав, считая, что в самой природе бытия должна быть налицо многокачественность. Но это выступление против монизма Спинозы нельзя оценить однозначно [6, с.160]. Лейбниц был прав, критикуя Спинозу за то, что его учение о свойствах субстанции не только не дает возможности осуществить обоснованный переход к неисчерпаемому многообразию мира модусов, но даже препятствует ему, но Лейбниц был не прав, полагая, что Спиноза исходит из понятия одной субстанции.

Утверждая, что субстанций бесконечно много, Лейбниц смешивал две различные проблемы - философского (субстанциального) и естественнонаучного (физического, структурно- дискретного) многообразия вещей. Отсюда ошибочность его требования, чтобы существовало беспредельное множество субстанций. Правда, он достигает единства упорядоченности субстанций, утверждая наличие среди них строгой и всеобъемлющей иерархии, так что они составляют систему. Поскольку между субстанциями Лейбница имеется качественное родство, они составляют своего рода семейство. Здесь мы обнаруживаем диалектику единства и многообразия реального мира, но эта диалектика в данном случае достигается дорогой ценой - ценой идеализма, поскольку все субстанции роднит между собой, по Лейбницу, общая их духовная природа [2, с.94].

Поэтому различия между субстанциями оказывается не пространственно- временными и механически- количественными, а духовно- психическими и органически- качественными. Метод Лейбница распространяет индивидуализацию и автономность по всему миру, до самых отдаленных его уголков. Подобно различным человеческим личностям субстанции индивидуальны и неповторимы, каждая из них обладает своеобразием, на свой манер изменяется и развивается, хотя развитие их всех происходит в конечном счете в едином направлении.

При всей своей индивидуальности субстанции родственны друг другу не только в том, что все они духовны, но и в том, что они вечны и «просты», т.е. неделимы. В этом смысле, а также в том, что пространственные различия для них вообще не существенны, они представляют собой «точки» - точки не математические или физические, а «метафизические». Это не минимальные элементы геометрических структур и не вещественные атомы или корпускулы, но «атомы истинные», подобные тем своего рода неделимым «атомам» в пневматологии и юриспруденции, которыми оказывается в этих науках человеческие души и личности.

Согласно этой «философии точек», как обозначил Лейбниц своё мировоззрение в письме герцогу Иоганну Фридриху в 1671 г., геометрические и физические точки суть лишь «точки зрения» и вообще только явления, а «точки» духовные - это сущности.

Физические «точки», по Лейбницу, в принципе всегда сложны, то есть реально и познавательно расчленимы, делимы на их составляющие, так что в телесной природе не существует никаких окончательных, далее неделимых элементов [7, с.135]. Точки математические суть абстракции, а не реальность. Но возникает вопрос, что представляют собой особые «точки» в открытом самим Лейбницем новом исчислении так называемых бесконечно малых, т.е. дифференциалы? После долгих поисков и блужданий он пришел к верному в принципе решению: эти дифференциалы вообще не есть ни точки(в алгебраическом выражении - нули), ни определенные отрезки (величины), не бесконечно малые количества. Подобно мнимым корням и мнимым числам в алгебре «бесконечно малые применимы лишь для математических выкладок»
[7, с.141]. Но открывается возможность для фигурального и приблизительно-метафизического использования терминов «дифференциал», «бесконечно малая величина» уже не в математике, а в философии. Ею Лейбниц и воспользовался [8, с.118].

Он не только характеризует субстанции, ссылаясь на данные микроскопии как «живые точки», но и считает их своего рода метафизическими дифференциалами, некими актуально бесконечно малыми сущностями. При строгом употреблении всех этих терминов возникает логический тупик, ибо конечная бесконечность невозможна, как и любое аналогичное ей понятие. Это признает и сам Лейбниц: «Ничего подобного не существует. Такое понятие внутренне противоречиво…». Но при употреблении иносказательном нет более подходящего обозначения для субстанций. Им не свойственна протяженность, и в этом смысле они суть точки, то есть как бы пространственные «ничто», но, будучи субстанциями, они полны содержания и неисчерпаемы, и в этом смысле они суть бесконечно содержательные «нечто». Равнодействующей этих двух философских параметров и будет понятие философской бесконечно малой сущности, которая в то же время отличается и противоположным качеством - бесконечно большой содержательностью.

Все же это понятие, как ни подчеркивать его иносказательность, ведет концепцию Лейбница к неизбежным в ней формально-логическим противоречиям. Лейбниц во многих случаях рассуждает по поводу субстанций и их интеграции так, как если бы они действительно были некими бесконечно малыми, а в то же время индивидуально и строго фиксируемыми и конечными объектами. Это окутывает «метафизические точки» покровом мистики и таинственности. Будучи метафизическими точками или «живыми нулями», субстанции Лейбница с не меньшим правом могут быть названы и метафизическими индивидуальностями, т.е. монадами (от греч. monas - единица), как философ стал их называть с 1696 г. Термин «монада» уже употреблялся и раньше, например, в сочинениях Д. Бруно. Сам Лейбниц называл свои субстанции-монады также и по-другому: «энтелехии», «субстанциональные формы», «формальные атомы» и «подлинные атомы», - применяя, таким образом, выражение Аристотеля и Демокрита.

Монады не возникают, ибо возникновение субстанций из ничего было бы чудом, а телесное возникновение как соединение ранее существовавших частей не присуще субстанциям. Они и не гибнут, ибо погибать могут только сложные тела, распадаясь на свои составные элементы. Субстанция не может умереть, то есть монады «бессмертны» и в этом подобны духам. В любом уголке Вселенной бьет ключом жизнь, нигде не умолкает хор её голосов [9, с.328].

Но в чем же состоит жизнь монад? Всякая жизнь есть деятельность, и субстанции не могут бездействовать, с другой стороны, только субстанции могут обладать деятельностью. Монадам чужда пассивность, они чрезвычайно активны, одни более в потенции, другие - актуально, и можно даже сказать, что именно активное стремление составляет их сущность. Каждая из них есть постоянный и беспрерывный поток перемен, в котором изменение реальности и сознания, движения и развития совпадают. Монады - это силы, и поскольку они духовны, а в то же время суть «точки», то они представляют собой центры сосредоточения сил разнокачественных, но всегда идеальных. Перед нами плюралистическо-идеалистсческая концепция активно действующих субстанций.

Субстанция Лейбница - это, по выражению Л. Фейербаха, не только многоцветный, «многогранный кристалл», но и принцип деятельности, почти не ведающий покоя. Этот принцип приобрел у философа даже этническую окраску, что неудивительно ввиду его идеализма: в вечном «беспокойстве» монад заключается их счастье, хотя к смутной стадии этого беспокойства неизбежно примешано едва заметное страдание. Однако «…счастье заключается в наиболее гармоничном состоянии ума». Путь к этой гармонии идет, таким образом, через активность, деятельность, борьбу, преодолевающую чувство лишенности, неудовлетворенности, страдания и своими результатами устраняющую его [9, с.5].

Принцип активного стремления у Лейбница распространен на всю природу - в этом его естественнонаучное значение. Последнее - самое замечательное в динамичной трактовке монад. Маркс в письме Энгельсу от 10 мая 1870г. заметил: «Ты знаешь, как я восхищаюсь Лейбницем».

В соображениях Ленина есть существенный момент: монады Лейбница - это не только принципы деятельности, силы, contus'ы, но также и носители деятельности. Монады обладают не только динамической, но и собственно субстанциальной и притом индивидуальной характеристикой.

Идеалистическое понимание Лейбницем вопроса о субстратности монад неизбежно сказалось и на трактовке их динамизма. Сущностные силы - это силы «первичные» [7, с.333], вечные, всегда живущие в своих действиях, неповторимые и соединяющие в себе способность к изменению и тенденцию к актуализации [7, с.150]. Актуализация устремлена из идеально-духовного в материальное: духовные силы порождают духовное движение, которое обнаруживает себя затем как движение материальное, и уже отсюда проистекает далее протяженность и структурность физических процессов. Монады суть «точки» в том, в частности, смысле, что они суть сосредоточения неделимых вследствие своей духовности сил, которые нельзя ни раздробить, ни размножить. Делимо пространство и повторимы его фрагменты, а монады не делимы не только вследствие своего точечного характера, но и потому, что по своей сущности они вне пространственных измерений. Населяя весь мир своим метафизическим континуумом, они не оставляют никакой возможности для «метафизической пустоты» не потому, что их очень много и их множество заполняет пустоту, а потому, что понятия заполненности и незаполненности не имеют применительно к сущности монад и сочетаний последних никакого смысла. Соответственно динамические свойства монад не носят векторного характера, силы-монады не имеют направлений [2, с.101].

Монады рассматривались и описывались Лейбницем по анологии с человеческими «я». Их жизнь заключается не только в деятельности, но и в сознании. Когда Лейбниц пишет о монаде, что «субстанция есть существо, способное к действию», это ещё не означает спиритуализма.

Так, личность, изменяясь на протяжении всей жизни человека, остается именно данной личностью, сохраняющей сознание непрерывности своего существовании во времени. «Движение» каждой монады есть её духовное изменение, развитие. Вся огромная совокупность монад напоминает «народ», состояние которого есть сочетание сознаний составляющих его отдельных монад-личностей.

Имея общую духовную природу и, как увидим ниже, общее происхождение, все монады, согласно первому принципу метода, не тождественны друг другу, подобно тому, как различаются друг от друга характеры, ум и взгляды людей. Различия между монадами, как и между человеческими душами, могут быть указаны, по крайней мере, по двум основным параметрам - по «углу зрения» на мир, т.е. по оригинальности структуры сознания, и по степени общего развития, активности и совершенства.

Согласно принципу постепенности, монады не только отличаются друг от друга, но и в той или иной мере похожи друг на друга именно так, как это бывает у людей, в результате чего образуются различные группы и виды единого монадного царства.

Впрочем, всеобщая совокупность монад похожа и на республику: ведь подобно душам людей каждая из них - обособленный мир, обладающий своим содержанием, в которое не может внедриться никакое духовное содержание извне и из которого не может ни что «просочиться» вовне. Каждая монада - замкнутый космос, и отсюда знаменитое изречение Лейбница: «Монады вовсе не имеют окон (les monads n'ont point de fenetres), через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти» [8, с.340]. Монады не могут воздействовать ни на что вовне себя и сами не подвержены никакому внешнему влиянию - в этой самодостаточности их совершенство, а в их самоограниченности гарантия того, что мир представляет собой не хаос, а систему.

Но это своеобразная система: как бы повторяя в философии германский политический партикуляризм той эпохи, взаимообособленность монад достигает опасной грани, за которой их связи и взаимодействия могли бы исчезнуть. И Лейбницу придется немало поломать голову над тем, как вновь восстановить единство и гармонию мира, подорванную замкнутостью и взаимоизолированностью монад.

Лейбниц мечтал как о гармоничной координации монад, так и об их субординации, образующей систему управления. Но все это недостижимо, поскольку противоречит самозамкнутости монад, а объяснение Лейбница, что одни монады охотно подчиняются другим, если близки их взгляды на мир, крайне искусственно. Если монады самозамкнуты, то невозможна не только их организация в систему руководства и подчинения, но и диалог, а значит, и коллективная работа ученых в академиях, о которой так горячо мечтал великий просветитель…[2, с.104]

Почему эти единство и гармония мира, столь строго утверждаемые принципами метода Лейбница, были поколеблены? Виной этому - идеализм его концепции, у которой был предшественник и современник, окказионализм (от слова occasion - случай). Изъяв монады из реального вещественно-протяженного мира, Лейбниц обособил тем самым существенные отношения от феноминальных: факт взаимодействия между вещами перестал быть в его глазах свидетельством связей между монадами. «Метафизическим точкам» невозможно общаться друг с другом, если нет пространства для их общения и сами они внепространственны [8, с.299].

Перенесение окказионалистского решения проблемы на монады, по которому бог, беспрерывно воздействуя на них, гармонизирует и приводит во взаимно однозначное соответствие их состояния, не вполне удовлетворило Лейбница. Бог здесь выступает в роли неумелого часовщика, вынужденного по средствам своего вмешательства непрестанно поддерживать синхронный ход часов. Оставалось именно в собственной внутренней деятельности каждой монады искать причину её системного единства со всеми остальными монадами и описать процессы, к этому единству ведущие. Отсюда вытекала задача охарактеризовать эту внутреннюю деятельность монад именно как определенную историю их жизни.

Сам по себе данный замысел содержал в себе некоторое диалектическое зерно. Ведь аналогичный замысел Спинозы, стремившегося определить все происходящее в мире как продукт внутренних причин (causa sui), единой субстанции, Энгельс оценил как стихийную диалектику взаимодействия. Акцент на беспредельную неисчерпаемость содержания каждой монады усиливает то качественное многообразие мира, которое определяется фактом различия всех монад друг от друга. И если их оригинальность и неповторимость говорит скорее против мирового единства и гармонии, чем в его пользу, то бесконечное многообразие внутри каждой из них дает надежду на обретение этого единства и гармонии, чем в его пользу, то бесконечное многообразие внутри каждой монаде может быть нечто такое, что соответствует в тот или иной момент времени состояниям и изменениям всех остальных монад.

Если же ограничиться лишь самодостаточностью для каждой монад её внутреннего индивидуального мира, то тем самым закрепляются метафизические черты всей системы Лейбница. Внутреннее в таком случае обособляется от внешнего, монада ревниво замыкается в своем личном и неповторимом, хотя в этом неповторимом всегда можно найти что-то, приблизительно соответствующее неповторимым чертам каждой из всех прочих монад. Иного результата и не могло быть, коль скоро субстанция Спинозы - весь макромир, а субстанция у Лейбница - это частный и строго индивидуальный микромир [2, с.107].

В результате система Лейбница не только оказывается отягощенной метафизикой, но и впадает в субъективный идеализм. Она приобретает облик своеобразного коллективного солипсизма. Одни из новейших комментаторов, Г. Карр, утверждая, что философ поставил перед собой задачу «сконструировать систему реальности, отправляясь солипсистского базиса», объявил Лейбница духовным отцом всего идеализма ХХ в.

Как Лейбниц понимал внутреннее развитие монад? Каждая из них живет более или менее интенсивной жизнью, которую можно объяснить опять-таки по аналогии с психической жизнью людей: ощущения, созерцания, представления, самосознание - вот её ступени. Монады как бы двулики: стремление и восприятие - это две стороны их жизни. Саморазвитие каждой монады - это теологический переход её ко всё более высоким ступеням сознания, что совпадает с прогрессом её познания. Впоследствии эту идею Лейбница сделал центральным принципом всей своей философии Гегель: развитие субстанции, её самопознания и познания есть одно и то же.

Развитие монады происходит в соответствии с принципом непрерывности. Представления, будучи у одной и той же монады в разное время и у разных монад в одно и то же время неодинаковыми и обладая разной степенью ясности, постепенно делаются все более отчетливыми и полными. Лейбниц истолковал саморазвитие монад как перемещение и внимания на все более новые члены их «рядов мышления», причем «из многих рядов мышления для определения духа сильнее тот, который более совершенен; более совершенен тот ряд мышления (cogitandi series), который дает более раздельный материал мышления» [11, с.13].

Самые низшие монады он называет «голыми (nues)»;они составляют главным образом неорганическую природу, и их нельзя назвать ни мертвыми, поскольку смерти нет, ни живущими той жизнью, которой живут сознающие души, поскольку древний гилозоизм в буквальном своем значении неверен. Эти монады «спят без сновидений», и они составляют камни, землю, траву и т.п.

Между так называемой неживой природой и живой существует непрерывная связь через цепочку посредствующих звеньев, т.е. промежуточных существ. Здесь вступает в силу принцип непрерывности метода Лейбница. Ступени перехода есть и внутри органической природы - между растениями и животными и людьми (на схеме 1 - в, с, d).

Второй класс монад отличается тем, что его элементы обладают ощущениями и созерцаниями (восприятиями, перцепциями). Самым неразвитым представителям этого класса свойственны пассивные, т.е. подсознательные и полусознательные, смутные созерцания. Излюбленными примера таких служат у Лейбница едва слышный шорох, издаваемый падающей песчинкой, и слабый шум прибрежных волн [7, с.51; 8, с. 197, 334]. Но это значит, что смутные перцепции, по Лейбницу, имеются не только у низших, но и у развитых монад (душ, ames). Эти соображения были направлены против схематизма учения Локка (преодоленного, впрочем, самим Локком в его «Мыслях о воспитании») и вносили в психологию новый, оригинальный подход, оказавшийся в XIX - XX вв. очень плодотворным (пороговые ощущения, открытые Фехнером), хотя им и злоупотребляли фрейдисты. Основной состав второго класса - животные (animaux); их деятельность по преимуществу страдательна, пассивна; самосознание им не свойственно.

Третий, самый высокий из известных нам класс монад образуют души людей (d). Это духи (esprits) - активные сознания, обладающие памятью, способностью к рассуждению и ясной аперцепцией, т.е. Локковой рефлексией и самопознанием. Усредненный элемент третьего класса был для Лейбница той моделью, по которой он формировал учение о монадах вообще. Итак, монады при всем безграничном их качественном разнообразии, составляют всеобщую последовательность, систему [2, с.110].. Развитие монад низшего класса имеет целью достижение состояния монад более развитых, животных, а развитие последних устремлено к состоянию духов. Но и в онтогенезе высших, духовных, монад, т.е. людей, наблюдается та же картина - их сознательной жизни, ориентированной на развитие научного и философского мышления, предшествуют довольно примитивные состояния как в детстве, так и на начальных стадиях познания ими любого объекта, поскольку оно начинается с пассивной чувственности. В монаде более высокого ранга всегда присутствуют низшие состояния - не только как рудименты, но и как необходимые для её деятельности. В свете этого учения Лейбница получает новое осмысление теория Аристотеля о трех уровнях (видах) души - растительном, животном и разумом, т.е. мыслящем. Рациональное содержание этой теории в том, что высшие функции организма действительно не могут осуществляться иначе как на основе низших функций, т.е. первые зависят от последних.

Таким образом, развитие коллектива монад означает эволюцию каждого из его членов, становления рода (филогенез) и индивидуума (онтогенез) составляют модель друг для друга, обладают общими чертами и приблизительно одинаковой структурой. Так вырисовывается Лейбницев замысел единой программы для всех монад, которая гармонизировала бы их совокупную деятельность, несмотря на отсутствие сущностного взаимодействия между ними. Так намечается и будущее гегелевское тождество исторического и логического, мистифицированно выражающее реальный факт их единства и отраженния первого во втором
[2, с.111].

Сходство программ всех монад выражается и в общности тенденций развития их эмоциональной жизни. Совершающиеся в них познавательные процессы внутренне связаны с желаниями (appetitiones), составляющими как бы их другую сторону. По мере усиления познавательной активности монад возрастают и их желания, которые в свою очередь становятся источником дальнейшего прогресса монад, их ориентации на переход во все более высокие, т.е. совершенные состояния. Монады к этой цели «страстно» стремятся, их объединяет в этом общая по содержанию теология, хотя она всегда в разной мере реализуется разными монадами, и иерархия по степени совершенства имеет место также с точки зрения степени реализации общей для всех них цели. Кстати говоря, реабилитация Лейбницем категории «цель», которую столь третировал Спиноза, должна быть оценена нами не только с точки зрения «грехопадения» Лейбница-идеалиста. Ведь глубокая диалектика причин и целей, смутно угаданная им, а затем классиками немецкой философии начала XIX в., реализуется, как показали ныне теория информации и кибернетика, в деятельности самоорганизующихся гомеостатических систем, и человек - только одна из них [2, с.112]..

Каков же в свете сказанного конечный пункт теологического развития монад и как «далеко» он «отстоит» от людей? Каков исходный пункт их развития в мировой последовательности и какова изначальная «пружина»эволюции каждой из монад?

Вопрос об исходном пункте решается с точки зрения непрерывного ряда «метафизических дифференциалов»: какая бы неразвитая монада не была названа, всегда может быть в принципе указана какая-то другая, ещё менее развитая монада, так что, обозначая «начало» всемирной последовательности через «dx», имеем ввиду опять-таки некую разновидность так называемого трансфинитного (бесконечного) множества. Таким подходом определяется и решение проблемы существования класса или классов монад post humanum - после людей (на схеме 1 - е) несколько более совершенные, чем человек. А существует ли этот пункт вообще? Или это релулятивная, но объективно как раз не существующая цель стремлений? Как целевая причина - объективная или же регулятивная - этот конечный пункт оказался бы одновременно и окончательной «пружиной» эволюции любой монады, упорядочивающей и согласовывающей её деятельность с деятельностью всех остальных монад. Для ответа на последний вопрос присмотримся поближе к мировой последовательности монад. Прогресс каждой из монад в едином их ряду в принципе ничем, нигде и никогда не может быть остановлен, хотя их развитие и совершает часто попятные движения, поскольку от того, что в мире явлений называют смертью, а в мире сущностей - инволюцией монад, происходит временное возвращение их на более низкий уровень духовной жизни, и нет, кроме того гарантии, что после каждого такого возвращения сразу же последует подъём на ранее достигнутый, а тем более на ещё более высокий уровень [2, с.114].

В целом, если мировую последовательность «dx» «», где математические знаки употреблены иносказательно, истолковывать как схему истории бесконечного развития монад, она имеет силу для любой из них. Это значит, что в познавательном отношении сознание каждой монады, а также и всего их коллектива («общества») идет по бесконечному, никогда не завершающемуся пути от смутного незнания к безбрежной абсолютной истине, соответственно чему континуум («dx» «» получает второе, т.е. общегносеологическое, истолкование.

Нет завершения на условной линии развития мирового континуума и в том случае, если ее интерпретировать как последовательность всех монад, расположенных в соответствии с актуально достигнутой в данный момент степенью их развития. Ведь та часть последовательности, которая расположена после монад - душ человеческих, безгранична, представляя собой как бы направленный луч. В безграничной Вселенной не только безгранично велико число более совершенных существ, чем люди, но и бесконечно велико число различных степеней совершенства, присущего различным их группам. Но рационализм Лейбница требует, чтобы это третье истолкование мировой последовательности было дополнено четвертым, согласно которому она представляет собой схему сосуществования разных этапов всеобщего процесса познания, достигнутых в любой определенный момент различными монадами: всегда найдутся монады, которые обладают познанием, соответствующим любой данной «точке» на условной линии мирового прогресса знаний, и всегда есть монады, которые по свойственному им знанию превосходят любую из указанных и значительно дальше «прошли» по пути к овладению абсолютной истиной.

Итак, линия «dx» «» устремлена в беспредельность. У беспредельностей нет конечного предела, но есть «предел» бесконечный, если саму беспредельность интерпретировать как предел. Это «предел» саморазвития, совершенствования и самопознания монад выступает у Лейбница под именем «бог».

Заключение

Таким образом, автор реферата проанализировал философское учение Г.Лейбница - монадологию, подтвердив его актуальность. Автором рассмотрены основные аспекты философской мысли великого ученого и философа. Также в реферате проанализировано и раскрыто учение философа о множестве субстанций и о бессознательных представлениях.

Философская система Лейбница -- классический пример тесной связи теории познания с методологией наук, а философии в целом - с запросами естествознания. Эта система породила впечатляющую картину мира как единого, неуклонно осуществляющегося, восходящего, живого процесса [7, с. 48, 67; 8, с. 142, 338]. «Все стремится к совершенству» [8, с. 119], и это стремление никогда не прекратится [8, с. 127].

Мир бесконечен и неисчерпаем в качественном и количественном отношениях и в каждом своем пункте полон динамизма, внутренний смысл которого -- в развитии познания. «И хотя иногда и встречается попятное движение, наподобие линий с заворотами, тем не менее в конце концов прогресс возобладает и восторжествует» [8, с. 184]. причем прогрессивный и бесконечный путь познания есть путь к свободе [8, с. 135]. Так, намечаются принципы, ставшие столь необходимыми в классическом немецком идеализме начала XIX в.- отрицание отрицания, смыкание онтологического развития с познавательным и устроение смысла истории в утверждении свободы.

Если у Декарта мир был структурой, то у Лейбница он оказывается именно системой, ибо понимается как всюду и всегда организованный и не только единый и целостный, но и гармоничный. Декарт полагал, что если хоть одна частица движется, то неизбежно должен находиться в движении весь мир. Лейбниц убежден, что если хоть одна частица мира отличается от другой, то все вещи Вселенной уникальны, но тем самым образуют гармоничное целое. Системное единство мира дополняется у Лейбница системным единством науки, т. е. единством знаний, согласованностью в деятельности ученых и стремлением их к созданию своей всеобщей организации.

Удивительно современно звучат многие положения этого философа-«метафизика»! Оказав сильное влияние на философию истории Гердера и натурфилософию Шеллинга, Лейбниц сыграл крупную роль в исторической подготовке немецкой диалектики начала XIX в. Не менее важно воздействие Лейбница на материалистов XVIII в. Мало того, представления Лейбница о природе близки к субатомной физике XX в.!

От Лейбница наука нового времени унаследовала идеал формальной непротиворечивости и в то же время задачу изучения того, как, где, когда и почему возникают противоречия и как их можно преодолеть и разрешить. Ведь разрешение противоречий ведет к достижению нового этапа единства науки, ибо непротиворечивость знания, никогда, однако, не достигаемая людьми во всей ее полноте,-- это логическая основа истинности научных систем.

Примечателен взгляд Лейбница на человека. Нет преграды между животным и человеком, по это не ведет к принижению человеческого достоинства: ведь именно люди наиболее преуспели в приобретении знаний, и их прогрессу нет конца. Опредмечивание че-ловеческого духа в продуктах его научной и технической деятельности не только не мешает этому прогрессу, но есть его необходимое условие. Просвещенный разум неистребим и вечен, а подлинное бессмертие человека - в его знаниях, которые он передает обществу. Общество же, в представлении Лебница, - гармоничный «хор» монад-людей, каждая из которых через развитие своей индивидуальности способствует развитию и благу всех. Итак, все личности самостоятельны и активно и свободно служат интересам целого, совпадающим с интересами их самих. Возникает своего рода «демократическая монархия» монад, в которой каждый индивид соучаствует в процветании сообщества через науку, реализующую его стремление к Высшему Разуму как вершине этого сообщества.

В этих идеях и представлениях Лейбница было много утопически-просветительского и наивно-прекраснодушного, но в них была и исторически прогрессивная сторона. Недаром спустя более чем столетие Фихте и Гегель не только примкнули к этим идеям, несколько изменив их на свой манер, но и развили их основное ядро. Влияние Лейбница на более близкую ему по времени передовую мысль было, однако, осложнено как тем, что он далеко обогнал многих современников, так и тем, что религиозная оболочка «Теодицеи» и всей его философской системы затрудняла адекватную ее оценку.

Исследуя историю экономических учений, К. Маркс писал, что «грубый материализм... равнозначен столь же грубому идеализму...» [2, с. 225]. Исследуя учение Гегеля, В. И. Ленин пришел к аналогичному выводу: «умный» идеализм может оказаться ближе к подлинному, диалектическому материализму, чем материализм упрощенный, метафизически огрубленный [12, с. 248]. Именно это должно быть сказано если и не обо всей системе Лейбница в целом, то о лучших ее диалектических элементах, в том числе и верно схваченной диалектике отношении между логикой, философией и языком, между формальной логикой и самой диалектикой. Гений Лейбница внес диалектическое начало в теоретическую мысль Германии. Его собственное учение оказалось той почкой, из которой выросло мощное древо немецкой классической философии.