Драма Эдварда Бонда "Летом": к вопросу о притчевой поэтике произведения

Размещено на http://www.allbest.ru/

пьеса бонд дискурс архетип

Статья по теме:

Драма Эдварда Бонда «Летом»: к вопросу о притчевой поэтике произведения

Комаров Станислав Геннадьевич, кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики Института естественных и гуманитарных наук Сибирского Федерального Университета, г. Красноярск

Внешние признаки пьесы "Летом"(''Summer'') (1982) отличают её от большинства драматургических притч Эдварда Бонда. Автор не переносит действие ни в экзотическое местечко или страну, не заставляет его развиваться в далёком прошлом. Его персонажи, как и сам писатель, живут во второй половине ХХ века. "Летом"... - отмечает в связи с этим В. Ряполова, - написана в ином стиле, но в ней та же безусловность авторского вывода, которая характерна для предыдущих пьес. Бонд ставит мучительные, сложные вопросы - и отвечает на них с присущей ему суровой и бескомпромиссной честностью"[3, с. 145].

Тем не менее хронотоп в произведении "Летом" обладает притчевой валентностью. Не случайно писатель вместо указания конкретного места, где будут происходить события, сообщает, что действие должно развиваться "где-то в восточной части Европы"[1, c. 145]. Отказ от конкретики в данном случае придаёт хронотопическому образу обобщённо-символический смысл.

Кроме того, своеобразие и хронотопа, и сюжетного ряда, связанного с ним, заключается в том, что пьеса "Летом" по своей внутренней идейно-содержательной структуре является своего рода продолжением "Вишнёвого сада" А. П. Чехова.

В самом деле, в произведении Бонда наличествует несколько чеховских аллюзий. Прежде всего, это мотив приезда. Из-за границы приезжает с дочерью хозяйка большого поместья - и у английского драматурга, и у Чехова.

У обоих авторов такой приезд сопряжён с долгой и утомительной дорогой, ненужной суетой. "...наш самолёт опоздал. Мы целый день проторчали в Хизроу", - произносит Ксения у Бонда. Дочь Ксении признаётся, что устала [1, с. 146]. А Любовь Андреевна в "Вишнёвом саде" замечает, что дорога очень утомила её дочь[5, с.408], естественно, утомила и её саму, но об этом она не говорит - радость от встречи с родным домом берёт верх над усталостью.

Сам дом в произведении британского писателя, расположенный в живописном месте на вершине скалы над морем, уподоблен в какой-то мере имению Раневской. В чеховской пьесе дом связан с образом сада, есть сад и у Бонда, но он существовал в прошлом, а впоследствии был уничтожен.

У Чехова хозяйка ещё пока реальная, у Бонда - хозяйка бывшая, у которой отобрали всю собственность, принадлежавшую когда-то её близким. Ксения у английского писателя - та же Раневская, только через несколько лет после событий "Вишнёвого сада". Бонд будто продолжает историю, начатую когда-то Чеховым. Таким образом, следующий мотив, роднящий пьесу "Летом" с "Вишнёвым садом" - мотив утраты собственности, утраты имения, дома.

У Чехова звучит мысль о возможности разбить сад на множество дачных участков, у Бонда дом Ксении уже давно превратили во множество отдельных квартир.

Раневская лишается имения, лишается вишнёвого сада. Но ведь у русского драматурга это самое имение - не просто собственность, это символ Родины, символ России. И у Бонда имение Ксении также воплощает её Родину: у неё отбирают поместье, следовательно лишают её Родины.

Для Ксении, так же, как и для чеховской героини, с домом или имением связаны трогательные воспоминания детства.

Много общего и в характерах двух героинь: у Раневской наблюдается милосердие к ближнему, она готова помочь обездоленному и отдать ему последний золотой, такое же милосердие проявляет и Ксения, она спасает прислуживавшую в её семье Марту от расстрела во время фашистской оккупации. Уже в настоящем она навещает знакомую пожилую даму, дарит ей свою теплоту и внимание.

Однако главное в драме Бонда всё же - не структурно-семантические параллели с произведением русского предшественника, а то, как автор "продолжает", "дописывает" чеховский сюжет "Вишнёвого сада". Судьба лишённых дома и Родины и судьба тех, кто отнимал у других эти дом и Родину - вот суть сюжетного ряда бондовской пьесы, логически продолжающей осмысление духовно-нравственной проблематики, изученной ранее Чеховым. В произведении Бонда при этом, на наш взгляд, имплицитно наличествует притчевый план.

Итак, как уже говорилось, хронотоп достаточно условен, поскольку в произведении не указывается конкретная страна, а только "восточная Европа": очевидно, что страна у автора - какая-то из тех, что принадлежали ранее к социалистическлму лагерю, поскольку становится известно о лишении привилегированных классов собственности. Однако символичность пространственно-временному континууму пьесы придаёт не только это обстоятельство. Важно ещё и то, что дом, в котором разворачивается действие, возвышается над морем. Море в произведении предстаёт как сложный многомерный символ.

Прежде всего, оно воплощает смерть. Коннотация образа моря как смерти встречается в рассматриваемом произведении неоднократно. Рождается такая коннотация из контекста пьесы. Образ моря в произведении проявляется как в репликах действующих лиц, так и в ремарках, содержащих указания по поводу авторских мизансцен. О море говорят и Ксения, и Дэви, и бывший немецкий солдат. Однако больше всего упоминаний о море содержится в репликах Марты.

Именно потому, что образ моря чаще всего возникает в репликах умирающей Марты, с чьим обликом сопряжён концепт смерти, он и получает такое символическое воплощение.

Причём в репликах такого плана совершенно очевидна закономерность - чем ближе реальная смерть Марты, тем чаще с её уст срывается слово "море". Так во второй картине первого акта она произносит: "Я ещё могу заниматься разными мелочами. Но больше сижу и смотрю на море"[1, c. 149]. Чуть позже в этой же картине ей принадлежит следующая реплика: "Я ведь всю жизнь провела у моря. И если бы сейчас пришлось отсюда уехать, мне бы очень его не хватало"[1, c. 151].

В третьей картине первого акта Марта ещё дважды упоминает о море. "Мы построили в городке больницу, и школу, и много домов. А теперь я сижу на террасе и смотрю на море"[1, с. 157]. В реплике, завершающей первое действие, героиня рассказывает про обычай своей родины: когда в семье появлялся ребёнок, родители отправлялись с ним в солнечный день на скалы, поднимали младенца высоко над головой и выкрикивали в сторону моря его имя.

В третьем действии количество упоминаний о море в репликах Марты возрастает, и в шестой картине, где ей предстоит умереть, в словах героини возникает образ моря четыре раза. Все эти упоминания, подчеркнём ещё раз, предваряют смерть Марты. Так море как многоплановый символ в произведении активно проявляет свою принадлежность концепту "смерть" именно благодаря драматургическому контексту, поскольку формально изъятые из уст Марты и лишённые привязки к конкретным эпизодам произведения фразы о море могут означать совершенно иное - "жизнь", "вечность", "романтическую мечту", но никак не смерть.

Если реплики Марты только косвенно указывают на символику моря как смерти, то слова старого немца, которого встречает на острове Ксения, напрямую соединяют хронотоп моря с концептом смерти. Во втором действии немецкий турист, бывший солдат гитлеровской Германии, вспоминает, как во время Второй мировой войны его сослуживцев заставляли сбрасывать трупы людей в море, которое будто бы не хотело их принимать, как эти трупы плавали на поверхности и прибивались водной стихией к берегу. Страшная картина морской стихии, изобилующей человеческими трупами, - этот образ оказывает ощутимое воздействие на весь ход последующего действия, и любое упоминание о море, что в словах Марты, что в устах других персонажей в последующем не может не вызывать ассоциативного ряда, связанного с той картиной, которая была обрисована старым немцем во втором акте.

Прямо противоположный семантический план образа моря проявляется в драме благодаря репликам Ксении. Море - это символ жизни, быстро текущей, меняющейся, но всегда желанной. Очевидно, такое восприятие морской стихии обусловлено духовно-нравственным обликом героини, важными составляющими которого являются сострадание, милосердие к ближнему, терпимость к виновникам её несчастий, готовность их прощать.

Другое важное толкование образа моря у Бонда связано с особенностями внутреннего мира человека. "Тёмные глубины водной стихии... традиционно соотносятся с безднами человеческой души. Море может трактоваться как начало, несущее зло и безумие"[4, с. 118]. В пьесе море, соотносимое в первую очередь с образом Марты, это символ духовной пропасти, в которой оказалась бондовская героиня.

С образом моря связаны и авторские мизансцены, при которых персонаж "смотрит на море". Фактически все герои рассматриваемого произведения в определённые моменты драматического действия обращают свои взоры в сторону морской стихии. В поверхностно-бытовом плане такая мизансценическая деталь не может обращать на себя особого внимания, однако в художественном тексте, тем более - тексте, содержащем в себе элементы притчевой структуры, она способствует формированию внутреннего слоя, содержащего признаки символического строя драмы.

В самом начале первого акта на море смотрит Энн. Она только что приехала с матерью из аэропорта, вошла в сопровождении молодого человека по имени Дэви. Дэви и Ксения поднялись с вещами наверх, а она осталась внизу. Энн выразила готовность помочь Дэви отнести вещи в верхнюю комнату, но тот отказался от ее помощи. Это ближайший контекст авторской мизансцены. Его недостаточно для выявления подлинного смысла ремарки "смотрит на море".

Следует прибегнуть к ретроспективному плану пьесы. Этот план подсказывает, что Энн знакома с Дэви уже не менее года, она приезжала с год назад со своей матерью отдыхать в этот же самый дом. Энн и Дэви испытывают по отношению друг к другу сильное любовное чувство, но препятствием для развития их отношений стоит разная социальная принадлежность: Дэви - сын бывшей служанки семейства Ксении, у которого отобрали всё имущество, и Энн - внучка человека, обладавшего в прошлом большой властью в городе, где происходит действие. Энн смотрит на море, а на самом деле пытается найти решение - как сказать Дэви, что им следует прекратить взаимоотношения. Итак, героиня обращается к морю в трудную минуту, когда нужно найти выход из непростой жизненной ситуации.

В начале пьесы на море смотрит Марта, она также принимает решение - не видеться в первый день приезда с Ксенией, к которой относится враждебно.

На море смотрит Дэви. Эта мизансцена отличается предельной степенью условности, поскольку герой на протяжении всего драматического эпизода (явления) не отрывает взгляда от морской стихии и именно так, то есть не глядя на своих партнёров, находясь по отношению к ним спиной, подаёт остальным реплики. Это единственный в произведении фрагмент, построенный по такой необычной мизансценической схеме. В чём его смысл?

Обращённость спиной для окружающих - это закрытость персонажа, с одной стороны, и его "включённость", по крайней мере, частичная или внутренняя, в иной хронотоп.

С обыденно-бытовой точки зрения всё это выглядит довольно неожиданно. Первая пространная реплика Дэви в таком ракурсе о том, что Марта должна смириться с приближающейся смертью. Марта отвечает, что она умрёт с радостью, но заканчивает тем, что у неё пошла кровь из носа, и она просит помочь Дэви. Дэви на эту просьбу никак не реагирует. Он продолжает говорить уже себе, что Ксения всё разрушила и прочее. Марта недоумевает, почему её сын так жесток. А сын её совсем не слышит. Он собирается покататься с Энн на моторке, а его мать в это время выносит приговор молодому поколению, к которому и принадлежит Дэви. Дэви в таком же ракурсе разговаривает и с Энн, которая тоже не реагирует на просьбу Марты. Более того, с момента обращения к Энн, Дэви и дочь Ксении как будто находятся в другом месте, где нет Марты, поскольку они не реагируют на её слова. Так, выстроив в соответствии с театральной техникой эпизод, Бонд даёт своеобразный прорыв в иную реальность и подчёркивает мысль: новые поколения разучились слушать и слышать старших, что можно от них ожидать ещё?

Способствуют созданию притчевого дискурса пьесы "Летом" и библейские архетипы.

Прежде всего, в произведении отчётливо прослеживается архетип "Иова". Библейская сюжетная схема, связанная с этим образом, включает в себя несколько мотивных аспектов, которые можно представить следующим образом.

1. Жизнь персонажа в счастье и довольстве. 2. Герой лишается в одночасье близких и всех жизненных благ. 3. Смирение героя, его нежелание роптать на Бога. 4. Вознаграждение героя Богом за долготерпение, возвращение жизненных благ. 5. Прощение героем всех обидчиков.

Образ Ксении в произведении Бонда наделён всеми чертами архетипа "Иова" и развивается по той же мотивной логике, что и библейский персонаж. В самом деле, героиня, являясь дочерью крупного землевладельца и фабриканта, имела в жизни все возможные блага, в результате социальных катаклизмов она лишилась всего, что имела, утратила родителей, близких, но не роптала на судьбу и была вознаграждена новой родиной, семьёй, прибыльным делом (стала владелицей магазина одежды), а вдобавок ко всему ещё и простила своих обидчиков, сохранив до последнего момента способность милосердно относиться к людям.

Архетипу "Иова" противостоит в пьесе "Летом" архетип "Иуды". Воплощён он прежде всего в образе Марты. Основные элементы сюжетной схемы, восходящей к библейскому первоисточнику и раскрывающей суть данного архетипа, таковы.

1. Благодатное отношение к герою со стороны духовно-нравственной личности, обладающей властью. 2. Предательство героем своего покровителя и благодетеля. 3. Расплата героя за содеянное.

Основные мотивные признаки архетипа "Иуды" без труда прочитываются в судьбе Марты. Во-первых, героиня, будучи служанкой в семействе Ксении, имела внимание и поддержку со стороны хозяев: в трудную минуту её даже спасла сама Ксения от расправы, грозящей со стороны немецко-фашистских захватчиков.

Во-вторых, Марта совершает подлинное предательство своих бывших покровителей, когда даёт показания на суде против отца Ксении, когда обнаруживает всю ненависть и неприязнь по отношению к самой Ксении, спасшей её от верной гибели. Марта совершает двойное предательство.

В-третьих, бондовскую героиню ждёт наказание - она смертельно заболевает и уходит из жизни раньше привычного срока.

Архетип "Иуды" воплощён и в образе немца-туриста, бывшего солдата немецко-фашистской Германии, участвовавшего в массовом уничтожении мирных жителей и искренне считающего себя непричастным к жестокостям и чудовищным преступлениям своих соотечественников против всего человечества.

Как вариацию этого же архетипа "Иуды" можно рассматривать и образ сына Марты - Дэви, который отказался предпринимать особые усилия, чтобы спасти от смерти свою мать. Пожалуй, это и есть самое страшное наказание для матери - скрытое предательство собственного сына.

Только дочь Ксении Энн не имеет отношения к данному архетипу.

Таким образом, систему персонажей Бонд выстраивает так, что вокруг Ксении, воплощающей архетип "Иова" выстраивается сразу несколько действующих лиц, восходящих по своей сути к библейскому архетипу "Иуды": таково представление автора об окружающем мире.

Все элементы притчевой поэтики, рассматриваемые нами, помогают проникнуть в сакральный план произведения и прийти к мысли: иудианская формула жизни есть смерть, как физическая, так и духовно-нравственная. Именно поэтому не следует соглашаться с высказыванием М.М. Кореневой о том, что ключевой является в произведении тема социальной справедливости, что герои пытаются этот вопрос разрешить "путём сопоставления взаимных претензий или исходя из личных достоинств"[2, c. 384-385]. Притчевый подтекст драмы свидетельствует о том, что не существует никакой абстрактной социальной справедливости, все же попытки добиться такой справедливости ценой отказа от духовно-нравственных начал приводят только к гибели.

Литература

1. Бонд Э. Летом //Современная драматургия, 1985, № 1. - С. 145-170.

2. Коренева М. М. Драматургия // Английская литература. 1945-1980. - М.: Наука, 1987. - С. 354 - 400.

3. Ряполова В. Полемика Эдварда Бонда //Современная драматургия, 1985, №1. - С. 144-145.

4. Словарь символов и знаков/ Авт.-сост. В. В. Адамчик. - М.: АСТ; Мн.: Харвест, 2006.

5. Чехов А. П. Вишнёвый сад // Драматургия русских писателей. - Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1995. - С. 399-462.

Размещено на Allbest.ru