Адыгская литературная диаспора. История. Этнодуховная идентичность. Поэтика

Размещено на http://www.allbest.ru/

63

Размещено на http://www.allbest.ru/

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Адыгская литературная диаспора. История. Этнодуховная идентичность. Поэтика

Общая характеристика работы

Актуальность темы. Исследование зарождения и развития адыгской литературной диаспоры в национальной культуре - важная литературоведческая проблема. Об истории адыгской литературной диаспоры известно немного. Исключение составляют труды Л.А. Бекизовой «Литература в потоке времени. Литература черкесов-адыгов XX века» (2008), Х.Т. Тимижева «Историческая поэтика и стилевые особенности литературы адыгского зарубежья» (2006) и ряд научных, литературно-критических и публицистических статей А.Х. Хакуашева, К.К. Султанова, В.А. Бигуаа, Х.И. Бакова, А.А. Схаляхо, К.Г. Шаззо, М.М. Хафица и других о культуре и литературе адыгской диаспоры. А если говорить об этнической идентичности, отраженной в адыгском историческом романе и в прозе адыгской литературной диаспоры вообще, то эта тема и вовсе не изучена. История, причины возникновения литературной диаспоры, ее типологические черты, поэтика не изучены в том масштабе, в каком требуется для включения этой важной части этнодуховной культуры народа в национальное культурно-литературное наследие. В диссертации впервые предпринята попытка широко представить адыгскую литературную диаспору в контексте национальной истории, культуры и литературы.

В течение тысячелетий формировались многие этно-культурные и исторические традиции адыгов, к их числу автор работы относит не только фольклор, который до сих пор рассматривается как единственный и главный национальной литературы, но и ораторское искусство (джэгуакIуэ и пр.), религиозные традиции, адыгэ хабзэ, адыгагъэ и в целом лъапсэ - все то, что является основой национального самосознания и идентичности, и составляет предмет разных наук: от истории, этнологии, этнолингвистики, этнопсихологии, фольклористики до культурологии и искусствоведения. Эти традиции оказали воздействие на диаспорную художественную литературу в целом, в которой отразились многие стороны жизни адыгского народа в ХI-XX вв., преемственность духовного опыта. Поэтому важным принципом для себя автор считает комплексное исследование динамики диаспорной литературы, с высвечиванием аспекта преемственности этнодуховной энергетики, и использованием современных достижений смежных гуманитарных наук, связанных с адыговедением, в частности, и кавказоведением в целом. При этом привлекается диаспорный, северокавказский, закавказский, западно-европейский и ближневосточный контекст, ибо сами писатели не могли обойти вниманием проблемы этнодуховных, историко-культурных связей с соотечественниками, проживающими на исторической родине, с народами Северного Кавказа (особенно с адыгами /черкесами/), Закавказья (главным образом с Абхазией), и с народами, в среде, которых волею судьбы оказались адыги и составили диаспору (Турция, Египет, Иордания, Сирия, США, Англия, Германия, Италия) и т.д.

Адыгская литературная диаспора создает целостную художественную картину этнокультурного развития народа, его истории, богатого духовного наследия в контесте общечеловеческого развития, что и позволило ей серьезно заявить о себе в мировой литературе и занять заметное место в литературном процессе конца ХIХ-XX в. Она способствует пониманию философии истории адыгского этноса, который длительное время был связан с древними цивилизациями (хаттской, египетской, греческой, римской, византийской и др.), а в современное время - с Ближним Востоком и Западной Европой, где адыги компактно проживают. В реферируемой диссертации освещаются актуальные неизученные проблемы истории адыгской диаспорной литературы, связанные с ее формированием, генезисом и жанровой системой. Комплексный подход к изучению литературного материала позволил автору впервые выделить в диссертационной работе такое ключевое понятие, как лъапсэ, составляющее собственно основание этнической идентичности адыгского народа в целом. Автор диссертации использует разные методы исследования, в том числе компаративный, типологический, структурно-семиотический, этнокогнитологическое интервьюирование респондентов в диаспоре (писателей, поэтов, публицистов, деятелей культуры и др.).

Цель и задачи работы. Целью диссертации является исследование проблем истории формирования адыгской литературной диаспоры и ее этнодуховной идентичности в широком контексте истории и культуры адыгского народа, а также других народов Кавказа и мира.

В соответствии с этим решаются следующие задачи:

1. Исследовать историю становления и духовные истоки адыгской литературной диаспоры.

2. Дать научное обоснование понятию «адыгская литературная диаспора» и показать ее характерные черты.

3. Раскрыть содержание понятия лъапсэ - как основание этнодуховной идентичности народа, стержень национальной литературы.

4. Показать преемственность знаков и символов в архетипическом художественном сознании народа, нашедших воплощение в лучших образцах литературной диаспоры.

5. Раскрыть особенности адыгской литературной диаспоры с выделением основного жанра - исторического романа; исследовать его поэтику и типологию в контексте взаимодействия исторического и художественного сознания, с привлечением данных историографии, этнографии, этнолингвистики и этнопсихологии.

6. Показать роль черкесско-мамлюкских историко-повествовательных и поэтических традиций, англоамериканской, турецкой, арабской историко-публицистической литературы XIX - нач. XX в. в становлении адыгской литературной диаспоры.

7. Выявить основания этнодуховной идентичности адыгов и провести параллель между историческими, современными реалиями и художественным их воплощением в литературе диаспоры.

Теоретической и методологической основой работы стали труды российских и зарубежных литературоведов, фольклористов, этнологов, этнописхологов, этнолингвистов и культурологов: А.Н. Веселовского, Н.И. Конрада, Б.А. Грифцова, В.М. Жирмунского, Е.М. Мелетинского, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Х.Г. Гадамера, В.М. Гацака, Вяч. Вс. Иванова, Д.С. Лихачева, Л.Н. Гумилева, В.А. Тишкова, Ю.В. Бромлея, М.В. Крюкова, А.И. Кузнецова, С.В. Чешко, З.П. Соколовой, Н.Д. Арутюновой, Д. Дюришина, В.В. Кожинова, Н.С. Надъярных, К.К. Султанова, Ю.Я. Барабаша, У.Б. Далгат, Х.С. Бгажба, Л.А. Бекизовой, З.Х. Налоева, А.Х. Хакуашева, Б.Х. Бгажнокова, Ш.С. Салакая, Ю.М. Тхагазитова, А.Х. Мусукаевой, В.А. Бигуаа, Р.Г. Мамия, Р. Фокса, Р. Стэнга, Д.Х. Роулинсон, Б. Ромберга, К.Г. Юнга, В. Гумбольдта А. Джамухо, С. Берзеджа, Х. Самиха, И. Бакаи, М.А. Шауабке и др. Автор также опирается на работы кавказоведов, историков, этнографов и археологов: В.В. Латышева, Ю.А. Кулаковского, Е.И. Крупнова, М.О. Косвена, Г.Ф. Чурсина, З.В. Анчабадзе, Ш.Д. Инал-ипа, Г.А. Дзидзария, С.Х. Хотко, А.В. Фадеева, Ю.Н. Воронова, А.П. Новосельцева, В.П. Алексеева, Г.Х. Мамбетова, Т.Х. Кумыкова, Р.Ж. Бетрозова, Н. Хиджази, М. Атэллэ, М.А.-У. Уардыма, О.М. Баши, Б. Самкога, С. Абудайи, А. Аннасгьи, Н. Зайдэ, П. Янга, Д. Уассерштайна, Дж.З. Смит, Дж. Хюитта, Р. Смитса, Б. Маклея, И. Айдемира и др.

Научная новизна исследования обусловлена комплексным, многоступенчатым подходом к изучению адыгской литературной диаспоры в широком историко-культурном контексте. Когда речь идет об исследовании диаспорной литературы, и в целом культуры адыгов, первым и самым сложным препятствием на этом пути оказывается их разорванность, раздробленность. В диссертации делается попытка преодолеть эту раздробленность и показать движение национальной литературы (материковой и диаспорной) в единстве на основе исследования, например, жанровых форм романа (исторического и др.).

В адыгском литературоведении роман в диаспорной литературе впервые становится предметом монографического исследования; выявляются особенности его поэтики и типологические черты. Тексты романов подвергаются историко-литературоведческому анализу. При этом автор широко использует достижения как литературоведения так и этнологии, историографии, философии, фольклористики, этнолингвистики, этнопсихологии, социологии и источниковедения; вводит в научный обиход малоизвестные отечественные и зарубежные источники для раскрытия художественного мира произведений. Автор диссертации впервые выявляет ключевые принципы или основания этнодуховной идентичности адыгов, позволяющие понять суть национальной литературы, создаваемой в диаспоре; вводит в адыговедение новое понятие - лъапсэ.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что она предлагает новый подход в изучении адыгской диаспорной литературы, и шире - национальной литературы, не только адыгской, но и других литератур диаспор народов Северного Кавказа и Абхазии. Ее выводы и материалы могут быть использованы при составлении программ и курсов лекций по адыгским литературам (кабардинской, адыгейской и черкесской), истории культуры и литературы других народов Северного Кавказа и Абхазии. Они также могут быть использованы при создании методических пособий по обучению студентов и детей адыгской диаспоры, в частности в адыгских школах в Иордании (например, школа им. Принца Хамзы в Аммане) и Сирии и др. Материалы диссертации также могут быть использованы для составления курсов лекций для студентов в Центре исследования языка и культуры адыгов в диаспоре в Аммане.

Апробация работы. Основные положения и научные результаты диссертации отражены в монографии: «Адыгская литературная диаспора. История. Этнодуховная идентичность. Поэтика», а также в статьях в научных сборниках и журналах, изданных в России и за рубежом (общим объемом более 35 п. л.).

Авторская концепция по изучению адыгской литературной диаспоры и многие положения настоящей диссертации были представлены на различных российских и международных кавказоведческих конференциях. Вот некоторые из них: Международная Конференция по проблемам изучения состояния адыгского и абхазского языков в диаспоре. (Турция, Стамбул - июнь 2002). Конференция «Вопросы изучения истории национальных литератур. Теория. Методология. Современные аспекты» (Москва, ИМЛИ РАН, 11 июня, 2008);

Первая Международная Конференция по проблемам сохранения и развития адыгского языка в черкесских диаспорах. (Иордания, Амман, 12-13 октября, 2008)

Структура диссертации подчинена главным принципам и содержанию работы. Исследование состоит из Введения, трех глав, Заключения и Библиографии.

Основное содержание работы

адыгский литература этнодуховный черкесский

Во Введении обосновываются научная новизна, актуальность темы, цели и задачи диссертации, ее методология. Продуктивность исследования, обращенного к особенностям адыгской литературной диаспоры, вытекает из понимания особого положения части народа, находящейся вне исторической родины в условиях диаспоры и, возникающей при этом необходимости использования возможностей методологии этнологии с выходом на следующие основные понятия: «этническое самосознание», «этническая идентичность» и т.д., представленные в работах ведущих специалистов в этой области (В.А. Тишкова, Ю.В. Бромлея, М.В. Крюкова, А.И. Кузнецова, С.В. Чешко, З.П. Соколовой, Н.Д. Арутюновой, Л.Н. Гумилева и др.).

При этом автор исследования выявляет связь «духовного» и «этнического», указывая на то, что «духовность» - понятие, вмещающее в себя самые широкие параметры жизнедеятельности человека, народа, культуры, ее внутренний стержень. Она воплощена в поведенческих принципах нации, в искусстве, фольклоре, литературе, музыке, - в культуре в широком смысле этого слова, включающей, безусловно, и религиозную константу, как это представлено в лучших мыслительных традициях - от И.Г. Гердера до А.Н. Веселовского, А.А. Потебни, Г. Шпета и В.М. Жирмунского.

По той же причине уточняются некоторые понятия и термины, даже те (например, «диаспора», «эмиграция», «материк» и т.д.), которые вошли уже в научный обиход, тем более что до сих пор и по ним не существует единой позиции. Терминологические трудности связаны и с употреблением самих названий народа (этнонимов) - адыги, черкесы. Дается научное объяснение того, что в диаспоре не существует границы между представителями адыгской диаспоры по их узко субэтническим наименованиям. Все они объединены уже тем фактором, что у них единый этнический корень, и что они более не живут у себя на исторической родине. Адыгэ - самоназвание кабардинцев, адыгейцев и черкесов, проживающих преимущественно в трех республиках Российской Федерации: Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии и Адыгее.

Черкесы - исторический эндоэтноним адыгов. В мировую историю и литературу современные кабардинцы, адыгейцы и черкесы вошли под названием черкесы или адыги. Во Франции используют этноним «Circassian» (черкес). В британских и других западноевропейских изданиях - «Chercess» (черкес). Эта традиция не прерывается по сей день в зарубежном кавказоведении. Автор диссертации приводит ряд примеров употребления этого термина из трудов западных, ближневосточных и российских (до Октябрьской революции) ученых, как прошлых столетий, так и современных. Поскольку в работе исследуется диаспорная литература, то используются два однозначных этнонима - черкесы или адыги, под которыми подразумеваются кабардинцы, адыгейцы и черкесы.

В диаспоре адыги также отождествляют себя с абхазами, называя их братьями, учитывая их этническую близость, и во многом, соответственно, историю развития их культур. Поэтому нередки случаи употребления понятия адыго-абхазы.

В диссертации подчеркивается, что, черкесы, осознавая себя частью северекавказской диаспоры, в то же время четко выделяют себя среди других горце, так же как и среди иного социокультурного окружения, в котором они вынужденно оказались. При этом адыги выделяют как основание своей этнодуховной идентичности не только адыгский язык, но и ряд базовых понятий: лъапсэ, адыгэ хабзэ, адыгагъэ. Без понимания особенностей этнодуховной идентичности адыгов, невозможно понять культурологическую, этико-эстетическую логику и своеобразие художественных образов, художественного мира произведений адыгской диаспорной литературы. Понятие Лъапсэ, впервые вводимое автором диссертации, - основа национального самосознания, этнопсихологии адыгов; оно составляет систему целостной этнодуховной модели мира, включающую такие принципы этнодуховной идентичности или структурообразующие компоненты этноса, как адыгэ хабзэ, адыгагъэ, адыгэбзэ, неразрывно связаные с историей, исторической родиной и культурой народа; охватывает все стороны его жизни, становясь для диаспоры (как и для материковых адыгов) мотивом не только физического выживания, но и самосохранения и развития, прежде всего, как уникального этнодуховного и этнокультурного сообщества.

Автор исследования выделяет жанр исторического романа в диаспорной литературе, касается ряда важных проблем этнологии, этнопсихологии и философии истории адыгов. С одной стороны, эти дисциплины взаимодействуют и опираются на одни и те же источники и материалы, но у художественной литературы открываются неограниченные возможности в расширении круга объектов эстетического и художественного осмысления. С другой, они преследуют одну цель - поиск смыслов, установление цепочки взаимосвязанных смыслов бытийных, достигая своей цели разными путями.

Отчасти всем этим дисциплинам присущи научно-философский тип мышления, который входит и в сферу художественного мышления. Задача художественной литературы диаспоры, да и всей национальной литературы в целом - осмысление и образное обобщение исторических событий, изменивших во многом ход истории и ставших причиной массовой эмиграции народа, а также современной жизни, этнических явлений, индивидуальной жизни человека и народа в своей целостности с перспективой на будущее, хотя бы потому, что даже и в условиях диаспоры адыгский народ сумел предложить значительный пласт художественно-историософской литературы.

В первой главе «Историография литературной адыгской / черкесской диаспоры» рассмотрены историко-духовные, этнокультурные основы адыгской литературной диаспоры, без которых трудно понять причины ее зарождения, генезис, исторические реалии, образный и языковой (в том числе метаязыковой) строй и др.

Судьба черкесов (адыгов) сложилась таким образом, что большая часть народа в разные времена ее истории оказывалась вне исторической родины. Это и черкесско-мамлюкский период, а затем и махаджирский (в результате Кавказской войны ХIХ века). Эти эмигранты как раз и создавали историографию и художественно-философскую литературу, в том числе и жанр романа и повести уже с элементами историзма, опираясь на духовный опыт народа, накопленный в течение столетий. Несмотря на то, что ее формирование зависело во многом и от политических и социально-экономических условий, в которых волею судьбы оказался народ, литература создавалась в диаспоре, писалась на официальных языках стран проживания. Ничто не могло остановить литературный процесс. (Языковую проблему автор диссертации выделяет особо и поясняет, каким образом народ ее решал).

Адыгский народ прошел длительный исторический путь, его культура формировалась и развивается в постоянном взаимодействии с другими древними культурами, начиная от хаттского и хеттского (III-II тыс. до н.э.) периодов до наших дней.

Говоря об упоминаемой тысячелетней цивилизации хаттов, предполагаемых предков адыгов и абхазов, автор диссертации выявляет значение архетипического символа (по Юнгу) в формировании поэтических образов современной диаспорной (да и материковой) художественной литературы, тем самым констатируется преемственность глубинной духовной модели мира народа.

Результаты исследования позволяют сделать вывод о том, что литературная судьба адыгской диаспоры сложилась гораздо раньше в диаспоре, чем на исторической родине. Хотя заметим, что этот вопрос еще требует всестороннего изучения. Вместе с тем, автор диссертации считает ошибочным игнорировать богатый пласт научной, историографической и художественной литературы, созданной в диаспоре в течение ряда веков (начиная с периода правления черкесско-мамлюкской династии в Египте).

Можно утверждать, что этнодуховная культура адыгов, накопленная тысячелетиями и унесенная с Кавказа черкесскими мамлюками, позже воплотясь в историко-философский и литературный опыт, стала этнокультурным и философско-литературным базисом, на котором сформировалось новое поколение культурной и литературной диаспоры в ХIХ-ХХ вв. Не случайно в произведениях современных диаспорных и материковых писателей эта тема занимет значительное место. При этом отчетливо прослеживается фактор этнодуховной идентичности авторов с черкесскими мамлюками. В данной главе диссертации духовно-культурная преемственность поколений раскрывается на примере анализа произведений диаспорного писателя Кубы Шабана.

Величайшей трагедией стала Кавказская война XIX в., которая опустошила земли западных адыгов и абхазов на Кавказе. Большая часть адыго-абхазов была выселена в Турцию. По свидетельству историков, самое массовое выселение горцев в Османскую империю осуществлено 1858-1865 гг. Это поставило адыго-абхазские народы на грань исчезновения.

История Кавказской войны и махаджирства достаточно хорошо изучена отечественными и зарубежными учеными (А.П. Берже, Дж.Ф. Бэддли, Я. Абрамов, А.В. Фадеев, Г.А. Дзидзария, С.А. Белокуров, С.К. Бушуев, И. Баркук, П. Хензе, М.И. Кандур, Т.Х. Кумыков, С. Аюбкуррахман, C. Брокелманн, В.М. Колубякин, А.Х. Касумов, А.В. Кушхабиев, З.Б. Кипкеева, С.Х. Хотко, С.Г. Кудаева, С.Е. Берзег и др.). Автор, естественно, опирается на достижения историографии, ибо без их использования невозможно понять художественный мир многих произведений диаспорной литературы, в которых тема Кавказской войны занимает значительное место.

В диаспоре адыгский народ (махаджиры) продолжил литературный процесс на новом витке своего исторического и этнокультурного развития.

В главе особое внимание уделяется традициям Адыгэ Хасэ (Черкесское культурное благотворительное общество), которым предстояло сыграть основную роль в становлении культурного сообщества, и заложить основы развития литературной диаспоры в странах Ближнего Востока (Турция, Иордания, Сирия и др.), в Европе и США. Исследуется история диаспорной периодической печати (газеты и журналы) в рамках культурно-просветительской работы Хасэ, сыгравшей важнейшую роль в становлении литературы в диаспоре в целом и во многом способствовавшей установлению культурно-литературных связей между диаспорой и исторической родиной.

В центре внимания исследователя - творчество адыгских поэтов и прозаиков диаспоры в Турции (Ахмет Мидхат Хагур, Ахмед Нури Цаго, Омер Сейффеддин Хатко и др.) и Иордании (Куба Шабан и др.); многие из них были первооткрывателями Хасэ в чужих странах. Они стояли у истоков литературных жанров - рассказа, повести и романа (в том числе исторических) и других; издавали методические пособия по преподаванию адыгского языка и литературы; разрабатывали и печатали различные варианты адыгского алфавита; открывали адыгские школы, ставили пьесы в создаваемых ими театрах.

Примечателен тот факт, что уже с конца ХIХ в. в литературе диаспоре появляется исторический роман («Кавказ» /1877/ Ахмета Мидхата; роман «Жан» /1949/ Расима Рушди /Фауко/); /); формируется историография (Ахмет Нури Цаго «Как мы, адыги, исчезаем», 1913; Расим Рушди «История национальной трагедии черкесов», 1939 и др.).

Роман «Кавказ» Мидхата был написан на турецком языке, как и повесть «Черкесские воспоминания». Они во многом опередили историографию адыгов. Это большие по объему художественные документированные произведения с развернутыми комментариями; время действия в них охватывало XIX в., трагические периоды Кавказской войны и махаджирства.

Система образов, часто раскрытых через призму лъапсэ и адыгэ хабзэ, создавала достаточно четкое представление о народных оценках истории, расстановке исторических сил и вообще тех реалиях времени, без которых историческое произведение невозможно. Несмотря на то, что жанр «Кавказа» Мидхата трудно соотнести с жанром исторического романа, произведение все же заложило основы романного мышления в национальной (диаспорной) литературе; от него начинается традиция историко-художественного осмысления прошлого народа.

Таким образом, в XIX в. в диаспоре уже возникает литература (в том числе романы и повести), отражающая адыгский национальный дух в контексте исторических событий. А «роман, - по словам Н.С. Надъярных, - это уровень духовного потенциала нации…». Можно сказать, что адыги и в диаспоре оставались и функционировали, прежде всего, как духовное сообщество.

В последующие десятилетия формируется новое поколение писателей и поэтов, публицистов и ученых-гуманитариев, которые войдут в историю диаспорной литературы ХХ - нач. ХХI в. (Харун Батоко /Блэнауэ/, 1886-1958; Акиф Доган /Дигунэ/, 1883-1962; Батырай Озбек /Едыдж/, р. 1946 г.; Мухадин Кандур, р. 1938; Сефер Берзег, 1939; Хуаж Фахри, р. 1936; Иззет Айдемир, р. 1925; Осман Челик /ХьэкIуратIэ/, р. 1934; Хусейн Тюмер /Сеин ТIимэ/, 1875-1968; Четин Онер /ГъуэгулI/, р. 1943; Осман Баранус /Къэшыргъэ/, р. 1930; Хикмет Бинер /Ачмыжь/, р. 1929; Доган Кубан, р. 1926; Ях'я Канболат /Шагужь/, р. 1926; Мустафа Зихни /ХыдзэлI/, 1919-1964; Хикмет Биранд /БрантIэ/, 1906-1972; Омер Хилми /Цей/; 1898-1961; Самир Харатоко, р. 1948; Захра Омар /Апшаца/, 1938-2000; Ф. К'ат, р. 1943; Дж. Исхак'ат, р. 1946; Кадир Натхо, р. 1927 и др. Произведения и работы этих писателей и исследователей частично переведены на кабардинский и русский языки.

Рассматриваемый в главе материал позволяет прийти к выводу о том, что адыгская диаспорная литература является неотъемлемой частью общенациональной литературы; она сыграла значительную роль в развитии эпических жанров прозы, в частности, исторического романа, который предложил новую концепцию прошлого народа, отразил ранее неизвестные стороны жизни адыгов, особенно в диаспоре.

Во второй главе «Историческая проза Мухадина Кандура. Трилогия «Кавказ»; «Черкесы. Балканская история»; «Революция» (или «И в пустыне растут деревья»); «Дети диаспоры»» впервые в полном объеме рассматриваются исторические произведения М. Кандура кавказского цикла; они написаны на английском языке, ряд из них переведен на русский и кабардинский языки. Романы неоднократно переиздавались в разных странах мира.

Реальность махаджирской судьбы наложила свой отпечаток на литературный процесс в целом в диаспоре и во многом объясняет причины, почему литераторы проявляют интерес к историческим событиям XIX-начала XX в. А причины очевидны: во-первых, из памяти новообразовавшейся адыгской диаспоры еще не стерлись трагические события XIX столетия, сопровождавшиеся выселением горцев в Турцию. Рассказы об изгнании с родной земли передавались из уст в уста, тем более что были живы очевидцы и участники событий. В течение всего ХХ в. процесс реэмиграции махаджиров из Турции в страны Ближнего Востока, Европы и США продолжался.

Последствия Кавказской войны отразил и фольклор, который, естественно, повлиял на литературу. В целом, адыги, разорванные на диаспору и материк глубоко чувствовали, что они у края пропасти, на грани исчезновения. Это чувство не давало покоя представителям черкесской интеллигенции, писателям и просветителям.

Факт вынужденного нахождения вне исторической родины, среди иного социокультурного окружения, усиливал степень этнического самосознания у представителей диаспоры, невольно рождая требующие незамедлительного ответа многочисленные вопросы, касающиеся их этнодуховной идентичности, этнодуховного самоопределения и т.д. Это, безусловно, обостряло национальное самосознание лучших представителей диаспоры, которые пытались решить возникшие проблемы. Это также способствовало возникновению определенных жанров литературы, в частности исторических рассказов, повестей и романов.

При этом зарубежная, в том числе и русская историческая публицистика и мемуаристика XIX - начала XX в. оставили огромную литературу о жизни горцев в XIX в., которой пользовались писатели.

Наконец, собственно адыгская историография Кавказской войны и ее последствий еще только формировалась, и в этой ситуации художественная литература часто опережала историческую науку (и в диаспоре, и на материке).

Говоря о главном движущем мотиве формирования адыгской литературной диаспоры, стоит вспомнить характерное высказывание М. Кандура «Интересно, как психологи оценили бы этот феномен? Почему так важно, чтобы нашу историю знали? Почему мы не должны ассимилироваться и раствориться среди более многочисленных народов на этой земле, как это произошло с другими древними цивилизациями?…Откуда это не дающее покоя стремление осознать свою черкесскую индивидуальность?»

В своих «кавказских» произведениях М. Кандур пытается ответить на эти сложные вопросы, размышляя об этнодуховной идентичности народа, художественно воссоздавая целостность исторического процесса в его связях с настоящим и будущим.

Так, в исторических романах писателя впервые масштабно раскрывается история народа, уделяется пристальное внимание проблемам этнодуховного выживания, национальным обычаям и традициям, системе лъапсэ, морально-этическим нормам народа - адыгэ хабзэ, адыгагъэ, которые формировали и сохраняли национальный облик адыга. Безусловно, важным элементом лъапсэ является возможность ее внешнего воплощения.

Новаторство исторических романов М. Кандура состоит в том, что он показывает не только внутренние аспекты лъапсэ, связанные с мотивами поведения (внешняя характеристика адыгэ хабзэ и адыгагъэ), чувствами, переживаниями, но и созидание диаспорными адыгами картины мира по подобию лъапсэ, что в целом можно характеризовать как мировосприятие адыга, мировидение в широком смысле. Писатель показывает как на уровне сознания всеохватывающая модель адыгского мира лъапсэ мотивировала адыгов создавать свой ландшафт (сажать деревья, строить дома, подобные тем, которые они оставили на исторической родине, обрабатывать заселяемые ими земли, в отличие от коренных жителей, разводивших верблюдов, к примеру, в арабских пустынях) и т.д. Все это включало в себя процессы адаптации адыгов не только в иной этнодуховной среде, но и в иных природных условиях. В диссертации впервые исследуются особенности художественно-философского осмысления функционирования лъапсэ в кавказских романах М. Кандура, в том числе малоизученных («Революция», Лондон, 1999 и «Дети диаспоры», Лондон, 2007).

В отличие от понятий адыгэ хабзэ и адыгагъэ, о лъапсэ написано не так уж и много, если не сказать, совсем ничего. А между тем, последний, итоговый роман А.П. Кешокова называется «Лъапсэ» (Нальчик, 1994). В диссертационной работе указывается на то, как два адыгских писателя (один в диаспоре - Кандур, а другой на исторической родине - Кешоков) одновременно раскрывают менталитет адыга, его мироощущение и мировоззрение через философское осмысление лъапсэ. Так, в адыгской национальной литературе лъапсэ становится ключевым (смыслонесущим) понятием. А М. Кандур выводит лъапсэ на уровень мира, где диаспорному адыгу, носителю лъапсэ, нужно сосуществовать и с другими культурами и традициями. Поэтому в данной главе диссертации дается детальный анализ этого понятия, ибо без его понимания невозможно раскрыть суть романов М. Кандура, да и произведений других писателей диаспоры.

Биография писателя неотделима от истории черкесского диаспорного сообщества, от истории своего народа в целом. Это требует комплексного подхода к изучению творчества диаспорного писателя.

Здесь, именно в этом пересечении осознается необходимость целостного подхода и к изучению творчества диаспорных писателей, и к их биографическим историям, и истории народа в целом.

А.И. Чагин пишет: «Ссылаясь на «Божественную комедию», на классическую польскую литературу, созданную эмигрантами - Мицкевичем, Словацким, Красинским, на еврейскую поэзию, В. Ходасевич в свое время писал, что «история знает ряд случаев, когда именно в эмиграциях создавались произведения, не только прекрасные сами по себе, но и послужившие завязью для дальнейшего роста национальных литератур»». Стоит помнить об этом, осознавая тот факт, что М. Кандур впервые в диаспоре воссоздает целостную историю народа в движении и в динамике лъапсэ.

М. Кандур уже с первых двух произведений - «The Skyjack Affair» («Афера в небе»; Нью-Йорк, 1970) и «Rupture» («Разрыв»; Нью-Йорк, 1972) утверждает себя как романист, а с романами кавказского цикла (трилогия «Кавказ» - «Чеченские сабли», «Казбек из Кабарды» и «Тройной заговор»; «Черкесы. Балканская история») - как автор исторических романов.

В хронологически взаимосвязанных шести исторических романах художественно масштабно исследует важнейшие проблемы истории и культуры народа. По времени они охватывают эпоху Кавказской войны, махаджирства и XX столетие. Он воссоздает историко-духовный портрет этноса в исторической динамике, раскрывает судьбу лъапсэ и составляющих ее адыгэ хабзэ, адыгагъэ, адыгэбзэ, хэку в сложных условиях испытания сознания людей на устойчивость и изменчивость морально-этических норм и смыслов этнодуховного самосознания, и в особенности, в условиях войны и трагических потерь, а также современных реалий.

«Отец» - одна из важнейших категорий идентификации для адыга, становится знаковым понятием для М. Кандура, через которое воспринимается и «идентичность», и «принадлежность», и «этнодуховное самоосознание», и в целом лъапсэ. Понятие «родина», один из ключевых элементов лъапсэ, заложено в «адэжь щIыналъэ», что в переводе на русский язык означает древнего отца земля. Оно важно для писателя, как и для каждого диаспорного адыга. Принято считать, что архетипическое сознание адыга соотносит понятие «родины» к образу не женщины-матери, а отца. Воля отца - один из самых важных аспектов адыгэ хабзэ, отсюда и стремление исполнить завещание отца. Это личное отношение «сына», «мужчины», «адыга» к фундаментальным и основополагающим понятиям адыгэ хабзэ и адыгагъэ - долга, чести, мужества, честности и других идеалов, то есть всего того, что делает его самого адыгом, человеком, знающим и чтущим каноны лъапсэ.

В 1991 г. отец писателя ушел из жизни. Эта биографическая подробность важна, так как именно отец побудил М. Кандура к написанию кавказских романов. Отец, как отмечает писатель, завещал ему воссоздать правдивую историю своего народа. Он же и был для него одним из самых вдохновенных рассказчиков, обогатившим М. Кандура многими важными деталями.

C 1960 по 1962 г. М. Кандур пишет «Мюридизм. История Кавказских войн. (1819-1859)». В процессе создания труда, писатель накопил большое количество документальных архивных материалов, которые впоследствии стали основой для исторических романов кавказского цикла. Вместе с тем поиски продолжались в зарубежных и российских архивах и библиотеках.

М. Кандур в своих произведениях выступает в нескольких ипостасях: как прозаик, историк, тонкий знаток лъапсэ и родного языка, традиций адыгэ хабзэ, адыгагъэ. Именно это, по мнению Л. Бекизовой, позволило правдиво отразить картину эпохи, историко-культурное наследие народа. Писатель «задается целым рядом вопросов, на которые еще не ответила ни историческая наука, ни художественная литература».

Предшествующие романы М. Кандура («Афера в небе» и «Разрыв») свидетельствуют о том, что писатель постоянно придерживается одного принципа: тот или иной повествователь не может рассказывать о том, чего сам не видел и чего не пережил. Хотя писатель и не был свидетелем событий прошлых столетий, он работал с живым материалом, с людьми, сохранившими память о прошлом. Кроме того, были важный и личный опыт и переживания самого писателя, которые стали основным источником, например, романа «Дети диаспоры».

Перед М. Кандуром стояла сложная задача; материал, касающийся величайшей трагедии, диктовал «свои условия» создания масштабного, «полифоничного» (М. Бахтин), внутренне напряженного исторического романа. Писатель пишет: «Меня влекло, - пишет он, - сильное желание написать о своем народе. Меня вело сильное желание определить свою идентичность, настолько, что мне хотелось взобраться на крыши (домов) и крикнуть, что мы - Черкесы, происхождения древнего и благородного…

Я не жду, что мир немедленно полюбит мой народ, наши традиции и культуру. Я всего-навсего хотел осознания миром того, что мы есть, и, какое у нас прошлое».

Феномен этого притяжения к своему народу, и становится движущей энергетической силой, определяющей становление Кандура как адыгского национального писателя.

Цикл кавказских романов М. Кандура стало крупным явлением в истории национальной литературы. Он отражает генезис духовности народа, решает историософские проблемы через раскрытие внутренних этнокультурных процессов, диалектики лъапсэ, а наряду с ней - адыгэ хабзэ и адыгагъэ.

В трилогии «Кавказ» главная линия повествования связана с историей кабардинской семьи, которая раскрывается в контексте трагической истории махаджирства (выселения) западных адыгов и кабардинцев и других народов Северного Кавказа. Этим продиктована во многом и сложность многоуровненового содержания произведений.

Первый роман трилогии «Чеченские сабли» повествует об истории Северного Кавказа в целом с 1782 г., времен восстания чеченского шейха Мансура и первых серьезных попыток вторжения на Кавказ царской армии. Эта дата имеет важное значение для писателя, и он выносит ее подзаголовком к первой же главе. Как фон, лейтмотив произведения слышится, ощущается отдаленный гул нарастающего военного столконовения, ухудшающегося всеобщего положения на Кавказе.

Повествование начинается с пути уорка (князья) Ахмета из Кубани, покинувшего лъапсэ (родной очаг), и направляющегося к восточным адыгам. Зять поссорил Ахмета с его единственной сестрой. Этот путь полон неожиданных встреч и событий. Ахмету не удается добраться сразу до назначенного пункта, он сворачивает с пути, и оказывается на чеченской земле, где знакомится с двумя людьми, которые определят всю его дальнейшую судьбу: с чеченкой Цемой, становящей его супругой и матерью его детей, и сыном кабардинского пши (верховного князья) Хапцы, Мурадом, навсегда занявшим в его жизни место брата. Ахмет убеждает Мурада оставить чеченскую землю и вернуться на родину, к адыгам. Мурад, в свою очередь, приглашает Ахмета избрать местом своего жительства Малую Кабарду, где правит его отец Хапца. Впервые лицо войны открывается Ахмету и Мураду в Чечне. Они оба, повзрослевшие и испытавшие горький вкус войны, собираются в дорогу домой.

Во втором романе «Казбек из Кабарды» действие происходит в Кабарде с 1784 по 1840 г. и охватывает время вторжения царских войск на Западный Кавказ. С 1840 г. для Кабарды, да и для всех адыгов в целом, наступают тяжелые времена. До наиболее массового исхода (махаджирства) их отделяет всего лишь двадцать четыре года (1864). Главными действующими лицами здесь выступают западные адыги и их лидеры; они ведут освободительную войну. На сцену также выходит Казбек, сын князья Ахмета и чеченки Цемы, который продолжает историю семьи.

Если в первой книге речь шла о том, что западнокавказские адыги тревожились по поводу строительства военных лагерей на их территории, жили в ожидании бед, об Ахмете - представителе семьи Кандур, который искал место, где обретет мир и семью, создаст лъапсэ, то во второй книге события развиваются в драматическом русле и у людей возникают иные переживания и заботы. Казбек трагически теряет единственного сына Имама. Имам гибнет не на войне, а у себя дома - в него стреляют конокрады, угоняющие его лошадь. Читатель видит, как меняются люди под влиянием уродливого лица войны. Казбек, воспитанный в духе высоких идеалов адыгэ хабзэ и адыгагъэ, мечтающий о праведном пути шейха, вынужден отложить надолго свой молитвенный коврик и вступить на путь войны, хотя он отвергал ее. Он считает, что с гибелью Имама война сама постучалась в его ворота. В итоге герой уезжает к шапсугам и воюет вместе с ними.

В третьем романе «Тройной заговор» повествуется о многолетней войне на Западном Кавказе; он завершается трагической картиной выселения сотен тысяч черкесов с Кавказа в Османскую империю в 1864-1866 гг.

Судьба Накхо становится выражением жизни махаджира, человека с «расколотой» душой (А.И. Чагин), который не может оставаться на родине и не только потому, что его народ вынужденно оставляет ее, но чтобы опекать свою стареющую мать в Османской империи.

В поэтической структуре романа значительное место занимают судьбоносные народные собрания западных адыгов (шапсугов и бжедугов), на которых обсуждаются острые вопросы: нужно ли уходить в Турцию или продолжать войну, или оставаться на родине, переселившись на предлагаемые царскими властями болотистые места Закубанья? Горцы выбрали трагический путь махаджирства…

Многоструктурность трилогии достигается писателем за счет расширения ракурсов рассмотрения описываемых событий и лиц. Вместе с тем он постепенно сужает свой объект рассмотрения, углубляясь в конкретные исторические явления и художественно-философски осмысляя их. На фоне разворачивающихся событий, в поле зрения повествователя оказываются страны, политики, дипломаты, решающие судьбу адыгов, действующие в регионе царские генералы: Г.А. Потемкин, А.В. Суворов, А.П. Ермолов, И.А. Вельяминов, Муса Кундухов и др. Для более полного отражения сложной и противоречивой эпохи в художественную систему произведения вводятся образы других исторических лиц, в частности имама Шамиля, шейхов Мансура и Шамиза; иностранных журналистов, исследователей, дельцов и шпионов: немца Юлиуса фон Клапрота, англичан Д. Уркарта, Дж. Лонгворта, Э. Спенсера и Дж. Белла, поляка Т. Лапинского и других, которые оказывали существенное влияние на настроения адыгов и их решения. Кроме того, в трилогии показаны и обобщающие образы русских людей (доктор Васильчиков и др.), симпатизировавших адыгам и сделавших немало для того, чтобы поддержать их в тяжелые времена; духовных служителей, игравших большую роль в общественной жизни горцев-мусульман Северного Кавказа в XIX в. и др.

В структурно-композиционном плане в трилогии прослеживается несколько уровней повествования:

- повествование от третьего лица (автора-повествователя), раскрывающее историю семьи Ахмета. В данном случае автор-повествователь играет важнейшую структурообразующую роль, он не только рассказывает о событиях, но и внутренне переживает их; скрепляет сюжетные линии, формирует цельную концепцию истории. Здесь активно используются диалоги и размышления героев (они в основном передаются автором-повествователем), способствующие более полному отражению их внутреннего мира, исторических процессов и отношения героев к ним;

- повествование от лица Дэвида Уркарта и других иностранцев, пишущих статьи, отчеты и письма в английский парламент и королеве, которые фактически никакой роли не сыгравших для положительного решения черкесского вопроса. Эти материалы в основном предстают как источники или архивные материалы об эпохе;

- повествование от лица русских офицеров (включая их диалоги, отчеты, донесения и т.д.), которое представляет иную точку зрения об исторических событиях и горцах;

В образах Ахмета, Казбека, Накхо, предводителей западных адыгов (Муса бей, шапсуг хаджи Даниль, абадзех Ислам Гери, бжедуг Альсида бей, члены черкесской депутации в Англию Хайдар Хасан и Оглы Исмаил) и других героев содержится этнокультурная, историческая информация, наполненная психологизмом, личными драмами, преломляющимися в трагедию адыгов.

В романах М. Кандура фольклорные, мифологические и этнографические материалы также несут смысловую нагрузку, иногда претерпевая определенную трансформацию в контексте движения сюжета и в соответствии с философией (или историософией) романа.

Писатель расшифровывает этическую сторону уэркъ хабзэ (неотъемлемая часть лъапсэ), ее философию, через отношение к женщине в конкретной, весьма непростой ситуации. Ахмет мужественно и смиренно уступает зятю ради сестры. Выделяя два этих важных элемента уэркъ хабзэ. М. Кандур создает образ адыгского мужчины (адыгэлI), выявляет его менталитет и этнопсихологические мотивы его поведения. Таким образом, уже заданы два плана: архетипическое сознание (обожествление женщины, амазонки, берущее свои истоки в древнехаттской культуре), выявляемое в отношении к женщине, и образ рыцаря, воина. Они в дальнейшем оживают в образах современных жителей Кавказа, сохраняя преемственную этнодуховную связь поколений. Динамичность, диалектика внутреннего мира - важнейшие составляющие образов героев романов.

Обобщая исторический опыт народа, и придавая ему общечеловеческую значимость, писатель показывает негативные стороны цивилизации, ставит нравственные, этические проблемы, которые человечество до сих пор неспособно решить. От духовного несовершенства человека, от его невежества, алчности и амбиций происходят трагедии, - утверждает он.

В трилогии «Кавказ» М. Кандура отсутствует идеологическая или иная заданность, которая, как правило, ведет к одностороннему, упрощенному раскрытию характера, эпохи. Писатель и сам подтверждает важность такого подхода в Предисловии к роману «И в пустыне растут деревья» (Нальчик, 2008): «Я не анти-кто-либо. Мои симпатии на стороне моего народа, черкесов….Я глубоко убежден, что миссия писателя - излагать правду об истории своего народа…».

А эта правда включает в себя не только историческую достоверность событий, но и этнодуховную картину мира народа.

В образе Ахмета отражены особенности характера адыгского уорка (князья, дворянина, воина, рыцаря) описываемой эпохи. В нем сконценрированы характерные черты истинного адыга, психологически и духовно связанного с традицией своего народа, с его полумифологическим, полуязыческим восприятием мира. «Взрослея», он освобождается от идеализированных детских и юношеских представлений о сущностной природе адыгов, становится личностью, а в конце своей жизни (по сюжету трилогии в третьем романе «Тройной заговор») еще и напророчит трагедию, на которую облекут себя адыги, избрав путь махаджирства.

Рассудительный, критический характер Ахмета, трезво оценивающего события и людей, унаследует его старший сын Казбек, который станет главным и самым трагическим героем романа «Казбек из Кабарды».

Значение уоркства, как нравственного кодекса адыга, думающего о своем народе и жервующего собой ради него, будет множество раз акцентироваться писателем в процессе раскрытия истории семьи через образы Ахмета, Казбека, Аслана, Тимура и, наконец, Иззата.

Тема трагической судьбы махаджиров и последующих поколений типологически объединяет романы М. Кандура с произведениями А. Кешокова «Лъапсэ» и «Новеллы», Б. Шинкубы «Последний из ушедших» и И. Машбаша «Жернова».

Так, образ Казбека во многом типологичен образу шапсугского князя Сафербия Зана из романа И. Машбаша, который не думает о своей личной выгоде или выживании, а переживает за судьбу народа.

Казбек - историческая личность (как и князь Сафербий Зан). Его судьба во многом воплощает судьбу адыгской аристократии XIX в. Он понимает ошибочность выбора адыгов, решающих покинуть землю отцов, пытается им противостоять. Он мудр, призывает горцев не покидать родину, не дать себя обмануть. Герой понимает, что, однажды покинув родину, вернуться туда уже будет невозможно. И в этом проявляется типологическая связь его образа с образом Зауркана Золака из романа абхазского писателя Б. Шинкубы; Зауркан тоже всеми силами пытается удержать убыхов от выселения.

Казбек так же, как и Зауркан Золак и Сафербий Зан, не может отказаться от свободы своего народа. Ему трудно понять и принять, что земля его народа «передана» турками русскому царю (по Адрианопольскому трактату 1829 г.).

Свобода психологически и есть единственный мотив, оправдывающий жизнь адыгов на земле: это основание миропонимания лъапсэ и ее принципиальных категорий: адыгэ хабзэ, адыгагъэ, формирующие адыгэпсэ (адыгскую душу). Такое же значение «свобода» имеет и в культуре абхазов, свободолюбие которых является базовой в понимании апсуара. Адыги свободны «как свободны птицы в своем полете», «как ветер, гуляющий меж гор», как «воздух, которым они дышат» - утверждают герои романов М. Кандура.

Чувство свободы обусловливает настроение и поведение адыгов в третьем романе трилогии; его ущемление воспринимается как оскорбления национального достоинства народа. Долг наряду со свободой определяет национальное достоинство адыгов, их этноосознание. Они считают, что отобрать свободу у них может только Тха (Всевышний). Именно понимание долга и заставляет адыгов биться за свободу своего отечества.

Говоря о свободе как об одном из определяющих мотивов военных действий со стороны адыгов, писатели обращаются к образу вольной птицы. А в диалоге-поединке между русским офицером и адыгскими лидерами (шапсугом Муса-беем и кабардинским князем Казбеком) она несет в себе смысловую нагрузку.

Безусловно, для М. Кандура этот диалог-конфликт имеет важное значение: он организует динамику художественного произведения на всех уровнях - от концептуального до философско-эстетического и этического, придавая каждому образу и детали качественную определенность.

Парадокс, который налицо, и который четко отражен писателем: адыгские лидеры осознают неизбежность победы противника, но все же идут сражаться; они напоминают ту птицу, которая, поняв, что не может более летать, бросается на камень и убивает себя. Ошибочное решение берет верх над здравым судьбоносным смыслом.

«Птица», как и заложено в мифопоэтической традиции адыгов, выступает как особый мифопоэтический классификатор и символ божественной сущности, проявляющейся в данном случае в мотиве свободы. Она в мифопоэтическом мышлении адыгов обладает сакральным характером, является помощником Тха (Всевышнего) и выполняет множество разных ролей.

Голубь (тхьэ+ры+къуэ - сын Тха), к примеру, считается прямым наследником Тха. А птица, сидящая на дереве, у адыгов, как и во многих мифологических традициях, символизирует идею благополучия, богатства мира. Ведь «дерево» тоже играет важнейшую роль в этой композиции: оно означает «мировое дерево» («древо жизни»). А разделение «дерева» и «птицы» означает беду.

Для М. Кандура эти элементы (символы) весьма важны. Мировое дерево выступит с особой силой в романе «И в пустыне растут деревья». Оно будет символизировать надежду.