Казачество в русской поэзии периода Первой мировой войны

Исследуя лирику периода Первой мировой войны, невозможно обойти вниманием одну из граней батальной лирики - целый пласт произведений, посвященных казачеству, - многочисленной и грозной силе, вписавшей своей храбростью и верным служением Отечеству немало героических страниц в военную историю России [1; 2; 3]. В этой связи внимание к уникальному «воинскому сословию», «сословию воинов-землепашцев» [4, с. 10], померившемуся силами с войсками Германии и Австро-Венгрии уже летом 1914 г., не случайно. К казачьей теме в те годы неоднократно обращались как известные авторы (В. Гиляровский), так и те, чьи имена известны ныне узкому кругу специалистов (В. Воинов, В. Опочинин, С. Толстов, Н. Грушко, В. Петров и др.) или вновь возвращаются к современному читателю после долгих лет забвения (Н. Агнивцев, Н. Турове- ров). Примечательно, что один из разделов первого выпуска сборника «Современная война в русской поэзии», изданного в 1915 г., назван «Казаки» [5, с. 103-116].

Казачьей тематике отдали дань как многие профессиональные литераторы (Б. Садовской, Л. Столица, С. Есенин, А. Липецкий, Е. Хмельницкая и др.), так и выходцы из казачьей среды (например, В. Петров).

Борис Садовской обращается к героическим традициям русского казачества в стихотворении «Казачий разъезд» [6, с. 70-71]:

Были бури, стук булата,

Колыхался тихий Дон;

На святую Русь с заката Наступал Наполеон.

Но орлам его лукавым Не сдался российский флаг.

И в Париж с гербом двуглавым Победив, вступил казак.

Вы ломали рог турецкий,

Желтый выл на вас дракон.

Неужель орды немецкой Убоится тихий Дон?.. [6, с. 71].

Используя геральдическую символику (двуглавый орел расположен на гербе Российской империи; «рог турецкий» - метафорическое наименование флага Османской империи; желтый дракон - императорского Китая), автор повествует об участии казаков в сражениях Отечественной войны 1812 г., в русско-турецких войнах XIX в. и в других битвах. Так, известно, что именно казачий отряд ликвидировал в Маньчжурии в 1902 г. - год спустя после официально зафиксированного поражения ихэтуаней - отряд его предводителя В. Хэды [7]. Известно также, что во всех без исключения сражениях казаки проявляли бесстрашие, истоки которого авторы искали и находили в преемственности ратной героики, в ратных подвигах предков, являвших чудеса храбрости на полях былых сражений. Б. Садовской в процитированном выше стихотворении говорит о том, что и в ходе новой войны враг будет побежден:

Пыль курится, сотня скачет,

Враг неистовый бежит.

И пред пикою казачьей Каска медная дрожит [6, с. 71].

Боевые действия казаков воспринимаются в соответствии с русской фольклорной и поэтической традициями как исключительно героические и победоносные. Так, В. Гиляровский в стихотворном послании «Донцам-суворовцам» пишет: «И новый подвиг яркой славой / Украсит славный тихий Дон» [8, с. 15].

С. Есенин в стихотворении «Удалец» (1914) также воспевает молодецкую удаль героя-казака:

Ой, мне дома не сидится,

Размахнуться б на войне.

Полечу я быстрой птицей На саврасом скакуне...

Буду весел я до гроба,

Удалая голова.

Провожай меня, зазноба,

Да держи свои слова [9, с. 85-86].

В стихотворении С. Есенина обнаруживается характерное свойство казачьей лирики - почти культовое отношение к боевому коню, которое мы определяем понятием «кентавризм», что является отражением жизненного уклада казаков и проявлением казачьей мифопоэтической и фольклорной традиции. Примечателен в этом раннем произведении поэта образ женщины-казачки. Это «мать и тетка», которых герой просит «не реветь», поскольку «слезы сушат молодца»:

Отчего вам хныкать, бабы,

Домекнуться не могу.

Али руки эти слабы,

Что пешню [10, с. 258] согнут в дугу? [9, с. 86].

Во многих произведениях начального периода Первой мировой войны запечатлена картина мобилизации, например, в стихотворении В. Опочинина «В станице»:

Что это? праздник сегодня?

Люди у каждых ворот,

Отперта церковь Господня,

Валом к ней валит народ...

Из-за садов переулка Сколько сбежалось ребят.

Колокол тяжко и гулко Разом ударил в набат.

Около той водокачки Что-то читается вслух, - Плачут, я вижу, казачки,

Скачет казак во весь дух.

Лица задумчиво строги,

Замер подавленный крик..

На повороте дороги Крестится дряхлый старик.

Сбор объявили сегодня,

Вечером выступит полк [11, с. 289].

Жанровые сцены пронизаны в этом стихотворении тревогой и волнением, столь естественными перед лицом грозной опасности. Психологическая атмосфера казачьей станицы нарисована в репор- тажном стиле. Найден автором и образ, в котором сосредоточены пласты смыслов, раскрываемых в этом произведении: это образ «вечевого» колокола.

Те же особенности характерны и для стихотворения участника Первой мировой войны, казачьего офицера, поэта Николая Ту- роверова «1914 год», написанного значительно позднее изображаемых событий, уже в эмиграции. Он, уже зная исход войны, нарисовал психологически точную обобщенную картину мобилизации:

Казаков казачки проводили,

Казаки простились с Тихим Доном.

Разве мы, их дети, позабыли,

Как гудел набат тревожным звоном?

Казаки скакали, тесно стремя Прижимая к стремени соседа.

Разве не казалась в это время Неизбежной близкая победа?.. [12, c. 48].

Поэт так же, как и его предшественники, дает характеристику коллективному герою, подчеркивая сплоченность казачьего воинства.

Для многих поэтических сочинений периода Первой мировой войны характерны мотивы верности присяге и высокой боевой готовности. Казаки быстро собираются на войну потому, что «из-под кочек, из-под пней / Лезет враг кровавый» [13]. Именно так объясняет их устремленность Н. Агнивцев. В бой казаков ведут «атаманы- удальцы», и даже сам Суворов дал имя одному из их полков [8, с. 1415]. Именно поэтому казакам «в налетах страх неведом», в бой же они идут исключительно «за славой» [8, с. 10; 13], причем «за славой», не отрывной от славы Отечества.

Многие произведения казачьей лирики основаны на документальных фактах и реальных сюжетах, как, например, произведение Владимира Вишнякова «Кавалерийская разведка. Рассказ раненого казака» [14, с. 3], поражающее своей суровой правдивостью: «Правило наше - за каждого чтобы / Всем до единого грудью стоять; / Ранен - так в госпиталь, мертвый - без гроба, / С русской молитвой самим зарывать. / Лишь бы солдатское тело добычей / В поле никак не досталось врагу. / Право, скажу я, хороший обычай / В нашем казачьем полку...» [14, с. 3].

Принцип документальности является основным приемом создания образов героев во многих произведениях этого автора. Так, в стихотворении «Назад, в огонь!» [14, с. 11-12] указана точная дата: «6 августа с утра». «24 августа 1914 года» датировано стихотворение «Подвиг денщика» [14, с. 13-14], повествующее о том, как денщик с занятой врагом территории нес на себе шесть верст своего раненого командира. Стихотворение написано в жанре фронтовой баллады.

Нередко казачья лирика периода Первой мировой войны воспевает героев, чьи подвиги отмечены символом солдатской доблести - Г еор- гиевским крестом. Это Козьма Крючков и его славные товарищи: Иван Щегольков, Василий Астахов, Михаил Иванков [15, с. 4]. Известно стихотворение Александра Петрова «Герои-казаки» (1914) [16, с. 8-9], в котором прославлялся совместно совершенный ими подвиг и которое не только в ритмическом, но и в идейно-образном отношении [тот же 4-стопный хорей - И. А.] повторяет стихотворение А. Пушкина «Дон» (1829) [17, с. 120]. Приведем полностью оба:

А.С. Пушкин

Дон

Блеща средь полей широких,

Вот он льется!.. Здравствуй, Дон! От сынов твоих далеких Я привез тебе поклон.

Как прославленного брата,

Реки знают тихий Дон:

От Аракса и Эвфрата Я привез тебе поклон.

Отдохнув от злой погони,

Чуя родину свою,

Пьют уже донские кони Арапчайскую струю.

Приготовь же, Дон заветный,

Для наездников лихих Сок кипучий, искрометный Виноградников твоих.

А. Петров

Герои-казаки

Как Кузьма Крючков, Астахов, Иванков и Щегольков Бились с немцами без страха, Удивя своих врагов.

Бой неравный и кровавый Удалые молодцы Могли выдержать со славой, Честь вам, храбрые донцы!

Пусть же немцы, австрияки Знают, что в бою их ждет Поражение... Казаки С песней в бой идут вперед.

Пусть же помнят о Крючкове, Как он немцев уложил. Побеждать донцам не внове - Дон бесстрашным вечно был!

Дон вскормил, вспоил казаков, Этих славных удальцов,

Чтобы немцев, австрияков Покарать со всех концов!..

Гей, донцы, вперед без страха Страшной лавой на врагов! Слава вам, Крючков, Астахов, Иванков и Щегольков!

Художественная ценность стихотворений, несомненно, несопоставима, но общность героического пафоса, символизация образа «тихого Дона» как святыни казачества налицо. В связи с этим считаем необходимым обратить внимание и на малоизвестный факт, что образ «тихого Дона» впервые ввел в литературную традицию, позаимствовав его из казачьего фольклора, А. Пушкин.

Широко используется в произведениях казачьей лирики прием стилизации. Назовем в этой связи «новую сказку в стихах» С. Коврова «Как донской казак немца перехитрил» [18], в котором поэт использует ритмическую схему известной литературной сказки П. Ершова «Конек-горбунок». Однако герой «новой сказки» не крестьянский сын, а удалой казак Фома - «образец в семье казацкой», - добивающийся победы исключительно собственным умом и храбростью. Автор откровенно любуется своим героем, подчеркивая, что он «годен не только на безделье, / На забаву, на веселье»: «мастер прыгать и скакать, / Все легко преграды брать»; главное же в том, что он в совершенстве владеет боевым оружием - шашкой. Фома является верным членом казацкой семьи: как все, он с радостью откликается на призыв идти на войну:

Все горят с врагом сразиться,

«Наработу, на войну»!.. [18, c. 4].

Заметим попутно, что восприятие войны как работы является здесь одним из ключевых концептов казачьей картины мира, зафиксированной, в том числе и в их речи. Так, герой корреспонденции безымянного автора - навылет раненный пулей в щеку казак, недовольный тем, что его держат в госпитале, - говорит: «...Товарищи там работают [курсив наш. - И. Г.], а я тут со щекой» [19].

С безоружным ласков он... [18, с. 7].

О том, что русский казак умеет щадить поверженного врага, пишут многие поэты и публицисты этого времени: «Доблестная русская армия - частица великого русского народа, величие которого должно проявляться не только в победе над врагом, но и в великодушии к побежденному» [20, c. 145].

Характерно, что те же мотивы развиваются и в фольклорной стилизации В. Опочинина «Из кавказских казачьих песен». В ней современность (казаки из станицы, что «у Подкумка, у реки» отправляются на турецкую границу) - также повод вспомнить героическое прошлое:

До границы недалече,

Ну, а враг - давно знаком, - Помнит он былые встречи С нашим русским казаком.

Стаю черных наших бурок Чуть увидит вдалеке - Ружья, пушки бросит Турок,

Убегая налегке... [21, с. 1-2 (361-362)].

Рисуя коллективный портрет своего героя, поэт подчеркивает его близость к природе, его веру в спасительную силу православной молитвы:

Утром выехать в дорогу Так привольно и свежо, - Помолитесь лучше Богу,

Чтобы встретиться ужо. [21, с. 1-2 (361-362)].

В произведении В. Опочинина бравый «русский казак», отправляясь в военный поход, который для многих неминуемо станет последним, подбадривает и успокаивает казачек, проявляя подлинно рыцарское отношение мужчины-воина к женщине в тылу:

Ой, казачки, плакать бросьте, - Ждите радостной поры:

Мы гостинцев вам, как гости,

Привезем из-за горы [21, с. 2 (362)].

Образ женщины-казачки, верной и храброй подруги воина, также нередок в поэтических произведениях периода Первой мировой войны. Так, донской казак В. Петров в стихотворении «Письмо казачки» пишет:

Если пулею сразит тебя пруссак,

Ты умрешь за Родину без стона.

Помни, милый, ты - донской казак,

Кровь течет в тебе героев Дона.

Казаки умели воевать,

И, как львы, бросались в бой кровавый,

Казаки умеют умирать

За Царя и Родину со славой [22, с. 29-30].

Исток женской духовной силы - в безоговорочной вере в боевую доблесть своего суженого («О победе я уж не молюсь: / Там, где ты, победа неизбежна» [22, с. 30]).

Нередко в казачьей лирике исследуемого периода проявляется своеобразный «миф казачества», как, например, в стихотворении Бориса Богомолова «Казаки». В нем автор уподобляет своего героя былинному Илье Муромцу, подчеркивая тем самым его неразрывную связь с Русью. По мнению поэта, русский воин силен любовью к родной стране, верностью воинскому долгу, царю, своей православной верой:

Он несется как стихия,

Божьим пламенем горя, - Он бессмертный сын России,

Витязь Русского Царя! [21, с. 9].

Таким образом, анализ произведений казачьей тематики периода Первой мировой войны позволяет сделать ряд выводов.

В стихотворениях дан собирательный образ казака - представителя воинского сословия, в котором ярко проявились характерные составляющие казачьего менталитета: патриотизм, свободолюбие, умение и готовность воевать, милосердное отношение к поверженному врагу. При этом характерен тот факт, что авторы, осознавая особый статус казачества как национальной воинской элиты, не отделяют своих героев от русской армии, от русского народа, но всячески подчеркивают идею народного единства.

Герой стихотворений русских поэтов исследуемого периода - победитель. Эта особенность самым тесным образом связана с многочисленными проявлениями мотивов молодецкой удали и ратной доблести.

В образном мире казачьей лирики соединились мотив кентавризма (единение воина и коня в бою), поэтизация и олицетворение природных сил, а также общий для всех произведений данной тематики образ Родины, который в каждом случае складывается из лейтмотивных образов: дом, «буйный конь», ветер, «вольная птица», река (Дон). При этом фольклорный «тихий Дон» предстает как образ- миф, патриарх казачьего рода, средоточие дедовской славы, как источник непреходящей преемственности духовного и воинского наследства. Персонализация Дона в образе седого патриарха, «батюшки» выявляет сердцевину «казачьего мифа», казачьей героической эпики.

Среди поэтических произведений немало посвященных донским казакам. Вероятно, это может быть объяснено, в том числе, и тем, что «донские казачьи части в годы Великой войны составляли треть от всей казачьей конницы» [24, с. 46].

Поэты, пишущие о казачестве, рассматривают события Первой мировой войны со сходных ценностных позиций, коренящихся в общности ментальных основ национального самосознания, в единстве исторического опыта.

Библиографические ссылки