Думы о море как интертекст романа Д. Мордовцева "Сагайдачный"

Думы о море как интертекст романа Д. Мордовцева «Сагайдачный»

Duma intertext of an episode from D. Mordovtsev's novel “Sagaydachny” is examined in the article. The episode is about the gale that catches cossacks during their campaign. This episode is represented in two dumas - “Storm at the sea” and “Oleksij Popovich”.

While analyzing duma intertext of a novel we referred to the two-volume collection “Ukrainian folk dumas” written by E. Grushevskaya as it is the fullest and the most authoritative edition, which contains lots of variants of dumas.

In the novel the author refers to the duma “Storm at the sea” which preparesreaders to the forthcoming storm, the description of which is the reminiscence of duma “Oleksij Popovich”. The citation is present as well, because protagonists of the novel say the words of protagonists of the duma.

The reminiscence of the duma “Oleksij Popovich” also becomes the base of the episode and the mean of evaluation of the protagonist and the time. The author puts into the mouths of characters almost verbatim quotes from the duma and only from time to time adds elements not represented in any known variant. To this elements belong:

Hetman image. Reconstructing the episode of the gale Mordovtsev describes Sagaydachnij as the hetman, while in folk tales “Gritsko Kolomienko”, “Kolomyjchenko”, “Gritsko Poluusenko”, “Zborovsky Grigory” and others can personate the hetman. Mordovtsev, in his turn, saving main plot devices, intricately interprets prototypes of protagonists and put their words into Sagaydachny's mouth.

Time setting. Actions in the novel take place in a daytime, but in the duma the storm begins at night, early in the morning or it isn't said at all.

Many Cossacks are ready to repent their sins for saving the troops, while in duma only Oleksij Popovich confesses his sinfulness.

Sagaydachny's attitude to events. Sagaydachny doesn't believe that the confession of Cossacks and a sacrifice to the see will save everyone from death. He thinks its narrow-mindedness, while Cossacks consider this to be a moral norm.

Oleksij reads Holy Write after the storm. Duma always ends with doxology and the statement that it is necessary to honor parents. Thuswise in both literary works we see moralistic component. However Mordovtsev renews the image of Popovich: as he always reads Holy Writ to cossacs, so after the salvation he has to refer to this book.

We can assume that Mordovtsev willfully deviates from the texts of dumas in order to make events more realistic.

On the contrast with this episode, the episode of the execution of Popovich on cossacks' return to the Sich is described. Committing similar sins after living his native Pyriatyn and at the Sich, the last ones turn out to be more serious and they lead to death penalty.

Key words: duma, intertext, reference, reminiscence, quotation

Даниил Лукич Мордовцев - писатель-беллетрист 2 пол. Х1Х века, вошедший в историю сразу двух литератур - русской и украинской, однако в последней он известен под фамилией «Мордовець». Писатель пользовался большой популярностью у читателей- современников, однако после смерти оказался забыт. Критики нечасто обращались к его творчеству, считая его произведения «бульварными» и относя их к литературе «второго сорта» [1, с. 503]. И. Франко высоко оценивал его украиноязычные произведения и намного ниже - романы и повести, созданные на русском языке [2, с. 183-184]. «1скру щирого почування та безпосереднього лфизму» в творчестве Мордовцева отмечает и С. А. Ефремов [3, с. 322], вместе с тем, считая, что автор ничего не смыслит в истории.

Безусловно, были и положительные оценки, среди которых можно отметить отзыв И. И. Замотина, охарактеризовавшего Мордовцева как «видного представителя исторического романа 60-70-х гг.», произведения которого написаны «живо, нередко художественно» [4, с. 142-143]. П. В. Быков отмечает, что «его произведения не только интересны в смысле фабулы, художественной обработки, верной обрисовки событий, лиц, характеров, но и в том отношении, что они наводят на размышления, дают обильную пищу уму, будят общественное самосознание, преданность родной стране» [5].

Одна из первых попыток комплексного исследования творчества Мордовцева и критических отзывов о нём была предпринята В. С. Момотом [6; 7]. Однако в поле зрения исследователя попали лишь отдельные, наиболее известные произведения.

В последующие годы в связи со всплеском читательского и научного интереса к произведениям исторической тематики начинают издаваться отдельные романы и повести Д. Мордовцева, в качестве предисловия печатаются обзорные статьи о творчестве писателя и/или анализ его произведений [8; 9; 10; 11]. Биография, характеристика творчества и общественных взглядов автора представлены в энциклопедических статьях [12; 13].

Начиная с 90-х годов, в Украине и в России было защищено несколько диссертаций, в которых рассматриваются как отдельные произведения автора [14; 15], так и группы романов [16], анализируется его творчество в контексте русской и украинской литератур 2 пол. Х1Х века [17; 18; 19].

Несмотря на активизацию научного интереса к творчеству Мордовцева, многие произведения писателя ещё остаются вне исследовательского внимания; в частности, не разработан вопрос о характере и целях обращения автора к произведениям русского и украинского фольклора.

Актуальность статьи обусловлена возросшим интересом к исторической прозе и интертекстуальному анализу литературных произведений, необходимостью более полного исследования творчества Д.Л. Мордовцева, формирования нового подхода к вопросу о специфике индивидуального авторского фольклоризма, исследования форм и способов введения фольклорных произведений в авторские художественные тексты, расширения знаний о многообразии форм связи литературы с фольклором, определения функций фольклорных текстов в системе литературного произведения.

Романы и повести Д. Мордовцева посвящены разным эпохам и периодам в мировой истории. Однако наибольший интерес для него и как для историка, и как для писателя представляла история взаимоотношений России и Украины, которой посвящено множество романов, самые известные - это «Великий раскол», «Тень Ирода. Идеалисты и реалисты», «Царь и гетман», «Державный плотник», «Сагайдачный» и др. Создавая эти романы, Мордовцев обращался к произведениям русского и украинского фольклора для воссоздания и оценки описываемых исторических событий, передачи чувств и переживаний отдельных персонажей. Наиболее частотно обращение к историческим жанрам фольклора (думы, исторические песни, легенды), которые, кроме оценок событий и героев, становятся источниками сюжетных линий и образов.

В романе «Сагайдачный» (1882) Мордовцев описывает несколько эпизодов из жизни гетмана Петра Конашевича-Сагайдачного: от его детства и молодости до самой смерти. В центре повествования - один из ключевых и наиболее успешных походов казаков в Крым под предводительством Сагайдачного, в ходе которого были разгромлены крупнейшие города - Кафа (Феодоссия), Синоп, Трапезонт, и освобождены сотни невольников, захвачены в море несколько турецких галер. Обращение к фольклору при описании этого важнейшего исторического события позволяет обратить внимание на роль обычных казаков, их настроения, отношение к происходящему и к главному герою. Автор активно обращается к текстам, сюжетам и образам украинских дум. Следует отметить, что в анализируемом романе фольклорный интертекст не ограничивается только этим жанром устного народного творчества, однако отсылки к думам носят фундаментальный и сюжетообразующий характер. Именно поэтому анализ дум как интертекста романа стал объектом данной статьи.

В анализируемом романе интертекстуальные связи представлены цитатой и референцией, которые Н. Пьеге-Гро [20] относит к эксплицитным связям. Однако, в отличие от цитаты, ссылка-референция не выражена текстуально. При этом автор может называть произведение, на которое ссылается, основных героев и обстоятельства.

Следует отметить условность цитаты, когда в качестве текста-предшественника выступает фольклорное произведение. Учитывая вариативность, как одну из характеристик фольклора, и отсутствие единого канонического текста, автор может цитировать известный ему вариант (который не зафиксирован в сборниках) или же компилировать элементы нескольких вариантов одного фольклорного произведения.

Считаем целесообразным в контексте данной статьи говорить о реминисценции - «буквальном или близком к буквальному воспроизведении какого-либо фрагмента одного текста в другом» [21].

В ходе анализа думного интертекста романа мы обращались к двухтомному сборнику «Українські народні думи» Е.М. Грушевской [22; 23] как к одному из наиболее полных и авторитетных изданиях, в котором собраны многие известные науке варианты дум.

В романе прослеживаются отсылки к 9 думам (по классификации Е. Грушевской). Как отмечает исследователь творчества Мордовцева В. Беляев, «писатель широко использует народнопоэтические источники не только для воссоздания исторического и локального колорита, атмосферы народного деяния <...>, этот материал привлекается ещё и потому, что собственно историческая, фактическая основа была недостаточно разработана, эпоха в целом освещена тогдашней исторической наукой явно неполно» [8, с. 26]. В романе появляется ряд героев, имена которых заимствованы из дум - это Олексий Попович, Самийло Кишка, Фёдор Безридный, Настя Горовая и Фесько Ганджа Андыбер, в образе которого Мордовцев изображает молодого Сагайдачного. Все ситуации, в которых оказываются эти герои, - реминисценции соответствующих дум.

Наиболее полно и многосторонне думовый интертекст проявился в совершенно фольклорной и в то же время характерной для казачьих походов ситуации бури на море. Этот сюжет воплощён в думах «Буря на морі» и «Олексій Попович» (Грушевская их относит к разным произведениям). Вместе с тем, по мнению Н.И. Костомарова, дума о буре на море является основной и более ранней редакцией, из которой уже как варианты вышли тексты, связанные с именем Олексия Поповича [24, с. 695]. Исходя из логики развития событий в романе, можно предположить, что такой точки зрения придерживался и сам Мордовцев, который был хорошо знаком с Костомаровым, и, вероятно, слышал эту думу от него. В пользу этого предположения свидетельствует и тот факт, что воссозданный в романе сюжет очень близок к варианту думы, опубликованному Костомаровым в работе «Исторія козачества въ памятникахъ южнорусскаго народнаго п'Ьсеннаго творчества» [24, с. 694-697]. В сборнике Грушевской этот вариант представлен фрагментарно [22, с. 65], вероятно, по причине некорректной записи Костомаровым думы и контаминации с другими вариантами.

Мордовцев же в романе как бы воссоздаёт историю развития думы, когда герой более раннего произведения, известного персонажам, получает имя Олексия Поповича, а фрагменты из «костомаровской» думы практически дословно используются в качестве реплик персонажей.

Отсылка к думе «Буря на морі» является референцией: при отсутствии текста думы в романе автор называет произведение, на которое ссылается (дума), основных героев («два брата-казака» и «чужий чуженыця») и обстоятельства (буря на Чёрном море). Она подготавливает читателя к предстоящей буре, описание которой представляет собой реминисценцию думы «Олексій Попович». Кроме того, имеет место и цитирование, так как герои романа говорят словами героев думы.

Можно выделить несколько ключевых моментов думы, которые Мордовцев отображает в романе, порой изменяя или своеобразно интерпретируя в соответствии с сюжетом романа.

Образы главных героев. В различных вариантах думы Олексий Попович имеет разный социальный статус. Так, чаще всего его называют «писарь войсковой, козак лейстровый» или «козак войсковой, писарь лейстровый», однако в некоторых он назван «гетманом», «отаманом», и лишь один раз - просто «козак». В романе же Попович - «войсковой грамотей, «письменник», отчаянный «пройдисвіт» из киевских бурсаков» [26, с. 102]. Вместе с тем, несмотря на такие характеристики, как «войсковой грамотей» и «письменник», Попович в романе не писарь (эту должность занимает Стецько Мазепа), он обычный, хотя и опытный, побывавший в турецком плене казак.

Сагайдачного Мордовцев вводит в фольклоризованый мир нескольких дум. Так, реминисценция думы «Хвесько Андибер» становится основой описания эпизода из молодости Сагайдачного. Воссоздавая эпизод бури на море, Мордовцев, в отличие от думы, где гетманом / отаманом / казацким старшиной могут выступать «Грицько Коломієнко» [22, с. 62], «Коломійченко» [22, с. 64, 72], «Грицько Полуусенко» [22, с. 67], «Зборовскій Григорій» [22, с. 69], «Грицько Коломыйченко» [24, с. 695] и др. изображает Сагайдачного. Интересно, что в науке нет единого мнения, какие исторические личности могли бы послужить прототипами этих персонажей [22, с. 133-135; 25, с. 114]. Мордовцев же, сохраняя в романе основные сюжетные ходы дум, своеобразно интерпретирует образы главных героев, приписывая их слова и поступки Сагайдачному.

Описание бури. Описывая бурю, заставшую казаков в походе, Мордовцев обращается к реминисценции думового сюжета об Олексие Поповиче. Важно отметить, что автор, воссоздавая в романе события думы, постоянно цитирует отрывки разных вариантов произведения, вкладывая в уста своих героев высказывания их фольклорных прототипов.

Действие в романе происходит днём («А как печет солнце!..<.. .> И на море пала от него бесконечная полоса, которая искрится и дрожит на этой страшной, словно дышащей воде и которой тоже нет ни конца, ни краю...» [26, с. 113]). В думе же буря начинается ночью («На светлом небе все звёзды помрачило, Половина месяца в тьму вступила.» [22, с. 62]); рано утром («рано пораненько» [22, с. 71]); или же время действия вообще не уточняется. Таким образом, большинство из вариантов думы, представленных в сборнике Е. Грушевской, сохраняют мифологическое представление о переходном времени суток, когда и могут происходить необычные явления. В романе же Мордовцев, наоборот, создаёт контраст между солнечной погодой и неожиданно начавшейся бурей.

Предвестник бури и практически во всех известных вариантах думы, и в романе - сокол, который, согласно украинским поверьям, способен вызывать непогоду. Вместе с тем, предвестники бури в романе - дельфины, которые получают негативные характеристики («чёрные чудовища», «показывали из воды свои отвратительные головы» [26, с. 114]), а старый казак Карпо Колокузни называет их «морскими конями». Следует отметить, что ни украинской, ни русской традиционной культуре неизвестен образ дельфина, а потому можно говорить о расширении думовой поэтики.

Призыв гетмана к покаянию. С началом бури в думе гетман / отаман / казацкий старшина обращается к казакам с призывом признаться в своих грехах и принести себя в жертву морю, дабы спасти остальных. В романе же многие казаки ещё до обращения Сагайдачного сами выражают желание исповедаться, а Попович сразу признаётся в своей грешности и готов пожертвовать собой [26, с. 116]. Это коррелирует с предыдущей референцией думы «Буря на морі»: казакам известно, что раскаяние в грехах приводит к спасению. Кроме того, это естественная реакция на смертельную опасность.

Сам же Сагайдачный не верит в то, что исповедь казаков и жертва морю спасёт всех от гибели, для него это - предрассудки, однако для обычных казаков - это моральная норма, истинность которой подчёркивают дальнейшие события. думовый интертекст сагайдачный реминисценция

И хотя гетман уже видит приближение окончания бури, он, хорошо зная казаков и видя необходимость поддержать их боевой дух, «решился действовать сообразно указаниям думы» [26, с. 117] и обратился к казакам с призывом покаяться в своих грехах. Слова Сагайдачного («Может, кто меж вами великий грех за собою имеет, что злая хуртовина на нас налегает, судна наши потопляет... Исповедайтеся, панове, милосердному богу, Черному морю, и всему войску днепровскому, и мне, отаману кошевому! Пускай тот, кто наиболее грехов за собою знает, в Черном море один потопает, войска козацкого не загубляет!» [26, с. 117]) практически идентичны словам гетмана из думы (« Може ктось межъ вами великій грЪхъ мае, Що ея гуртовина на насъ налягае, Судно наше потопляє: Сповідайтеся, панове, милосердому Богу, Чорному Морю и всему войску Дніпровому, И мені отаману кошовому! Нехай той, кто наибольше гр^ховъ мае, Въ Чорн^ъ Морі одинъ потопае, Войска козацького не загубляе» [24, с. 696]).

Признание Поповича и успокоение бури. В отличие от думы, где в грешности признаётся лишь Олексий Попович, в романе покаяться в своих грехах готовы многие. Таким образом, автор показывает сплочённость войска и готовность казаков жертвовать собой ради спасения остальных. Вместе с тем, такое массовое стремление к покаянию связано с грозящей смертью и представлениями о Суде Божьем. Как и в думе, в романе войско удивлено признанием Поповича, ведь он читает святое письмо и наставляет их всех. Рассказывая о своих грехах, за которые его «карает» море («Как я из города Пирятина, брате, выезжал, опрощения с отцом и с матерью не брал, и на своего старшего брата великий грех покладал, и близких соседей хлеба-соли безвинно лишал, детей малых, вдов старых стременем в груди толкал, против церкви, дому божьего, проезжал, шапки с себя не снимал. За то, панове, великий грех за собою знаю и теперь погибаю» [26, с. 118]), «романный» Попович дословно повторяет своего прототипа из думы («Якъ я зъ города Пирятина, панове, вьгбзжавъ, Опрощенья съ панотцемъ и съ паниматкою не бравъ, И на свого старшого брата великій грі^ покладавъ, И близькихъ сусбдовъ хіба-соли безневинно збавлявъ, Діти малыи, вдовы старыи стременемъ въ груди топтавъ, Безпечно по улиці конемъ гулявъ, Противъ церкви, дому Божого, проізжав^ шапки съ себе не здыймавъ, За те, панове, великій гріхь маю, Теперь погибаю!» [24, с. 696]).

После раскаяния Поповича Сагайдачный, видя, что буря уже почти успокоилась, решается довести до конца действо, которое он сам считает «комедийным». Но, поступая «сообразно народному предрассудку» [26, с. 118], он призывает казаков отрубить Поповичу мизинец, «бросить в пасть разъяренного моря несколько капель человеческой крови», что восходит к дохристианской традиции принесения жертвы морю. Следует отметить, что этот эпизод сохраняется лишь в некоторых вариантах думы, которые, по мнению Е. Грушевской, относятся к более архаичной редакции [22, с. 55].

После успокоения бури казаки просят Олексия Поповича почитать им «святого письма», и он читает послание апостола Павла к Тимофею - о почитании старших [26, с. 119]. Дума же всегда заканчивается «славословием» и утверждением мысли о необходимости почитать родителей [24, с. 697]. Таким образом, в обоих произведениях проявляется морализаторский компонент. Однако Мордовцев «оживляет» образ Поповича: раз он всегда читает казакам святое письмо, то и после удачного спасения должен обратиться к этой книге.

В отличие от думы, которая имеет завершённый характер, данный эпизод романа остаётся открытым и далее получает развитие в виде параллельной ситуации, которая, однако, имеет противоположный финал.

Мордовцев развивает образ Олексия Поповича, который становится главным героем ещё нескольких эпизодов романа. Олексий - один из наиболее заметных участников погрома Кафы, в ходе которого он спасает маленькую татарочку и трепетно заботится о ней на протяжении всего морского похода.

Однако по возвращению на Сечь Олексий напивается и жёстко критикует установленные порядки. Поводом для критики послужили шутливые угрозы казаков изгнать с Сечи татарочку («она - женщина, дивчина, а женщины, по запорожскому обычному закону, так же не допускались на Сечь, как и в алтарь» [26, с. 210]), а вместе с ней - и Олексия. Попович же, в свою очередь, «начал ругать казаков, запорожские обычаи и всю старшину;

говорил, что сам уйдет из этого проклятого гнезда и передастся «москалям», да в отместку казакам наведет на них «москалей» и ляхов» [26, с. 210]. На попытки казаков усмирить товарища и призвать Сагайдачного Попович обозвал гетмана «старой собакой», «вышиб из его рук булаву и, сбив с головы его шапку, стал таскать старика за чуб...» [26, с. 211]. Таким образом, он, по сути, повторно совершает те же грехи, что описаны в думе - проявляет неуважение к отцу-гетману и отказывается ему подчиниться, выступает против общественности и попирает установленные порядки.

Однако если буря на море успокаивается и все спасаются после покаяния Поповича, то в этом случае уже раскаяния недостаточно, и войско приговаривает Олексия к смертной казни - «скарать горлом - забить киями до смерті» [26, с. 211]. Тем самым Мордовцев показывает важность казацких законов и порядков, установленных на Сечи, и их непреложность для всех представителей общины. Если связь между бурей на море и греховностью кого-то из казаков ставится под сомнение самим Сагайдачным, то серьёзность преступления Поповича на Сечи понятна всем казакам.

Показательна и сцена казни Поповича. Казаки его жалеют и сочувствуют ему, однако никто не сомневается в правильности приговора, да и сам Олексий не пытается его оспорить, а добровольно идёт на казнь, осознавая тяжесть содеянного. Казнят его всей Сечью: каждый казак наносит удар кием со словами «Прощай, брате Олексиечку! Не я бью - войско Запорожское бьёт!» [26, с. 211], «Прости, душа казацкая! Прости, братику!» [26, с. 211] и др., что демонстрирует превосходство общинных законов над семейными ценностями и личной моралью.

Таким образом, Даниил Мордовцев в романе «Сагайдачный», описывая эпизод бури на море и спасения казаков, обращается к фольклорному интертексту, а именно - думам: «Буря на морі» и «Олексий Попович».

Разные по своему содержанию думы по-разному вводятся в текст романа. Так, референция к думе «Буря на морі» - лиш предвестие бури в романе и намёк на то, что спастись герои смогут, покаявшись в своих грехах.

Вместе с тем, реминисценция думы «Олексий Попович» становится основой описываемого эпизода и средством оценки персонажа и времени. Автор вкладывает в уста героев практически дословные цитаты из варианта думы, опубликованного Костомаровым, и лишь иногда добавляет какие-то элементы, которых нет ни в одном из известных вариантов. К таким элементам можно отнести:

1) образ гетмана (Грицько Коломієнко / Коломійченко / Грицько Полуусенко / Зборовскій Григорій / Грицько Коломыйченко в думе и Сагайдачный в романе);

2) время действия (ночь или ранее утро в думе и день в романе);

3) готовность многих казаков покаяться в грехах ради спасения войска;

4) отношение Сагайдачного к событиям;

5) чтение Олексием святого письма по окончании бури. Можно предположить, что Мордовцев сознательно отходит от текстов думы, приближая описываемые события к реальности.

Кроме того, этот эпизод получает дальнейшее развитие в практически параллельном эпизоде - возвращении казаков на Сечь, конфликта Поповича с войском и его казни. При одинаковых грехах, совершённых героем при отъезде из родного Пирятина и на Сечи, последние оказываются серьёзнее, и за них следует настоящее наказание - смертная казнь.

Литература