Проблема искусства и свободы в повести И. Шмелева "Неупиваемая чаша"

«Неупиваемая чаша» Шмелева, написана незадолго до эмиграции, в этом произведении впервые в творчестве писателя христианские традиции определяют внутреннюю целеустремленность, или телеологию, художественного произведения.

«Неупиваемая Чаша», в определенном смысле, - это новая точка отсчета в художественных и духовных исканиях писателя, поднимая ряд проблем, имеющих вневременную значимость, это и вопросы памяти, и вопросы внутренней свободы, этической позиции художника, и истинных и ложных ценностей, и духовности любви, и вопросы выбора, и роли красоты в формировании личности и множество других вопросов. И этим определяется особое место повести в его творчестве.

В форме сказа, искренне и поэтично повествует автор грустную и, одновременно, исполненную истинного счастья историю жизни безответной любви крепостного юноши Ильи Шаронова - талантливого художника-живописца - к чистой и прекрасной девушке Анастасии Ляпуновой.

Как святой прожил Илья свою жизнь, оставив след на земле, - прекрасные росписи церкви, белого монастыря над Нырлей. В описании картин, созданных героем рассказа Ильей, Шмелеву удается передать мироощущение православного русского человека, его веру в крепость устоев, чистоту:

«В цветах и винограде глядели со стен кроткие: Алексей - человек божий и убогий Лазарь. Сторожили оружием - Михаил Архангел с мечом, Георгий с копьем, и со щитом Благоверный Александр Невский. Водружали Крест Веры и письмена давали слепым Кирилл и Мефодий. Вдохновенно читали Писание Иван Златоуст, Григорий Богослов и Василий Великий… А над входом и по краям его - во всю стену - написал Илья Страшный последний суд, как в полюбившейся ему церковке у Тибра. Шли в цепях сильные мира - к Смерти, а со светильниками-свечами, под золотым виноградом, радостно грядущие в Жизнь Вечную» [3, с. 192-193].

Венцом творения художника становятся два портрета Анастасии Ляпуновой: светский и церковный. Связывая воедино мотивы любви и творчества, художник тем самым определяет свою духовно-нравственную и творческую эволюция: от лиц - к ликам, к прозрению за телесным - духовного.

Описаний судеб крепостных художников в русской литературе не так уж мало, но в «Неупиваемой Чаше» И. Шмелев не просто ведет рассказ о человеческой жизни, в которой поступки определяются присутствием Бога. В ней пропет гимн художнику-творцу, верного своей земле и отечеству.

Внешний, социальный мотив русского крепостного таланта переплетается здесь с гораздо более глубоким мотивом, с которым связана духовная проблематика произведения: Что такое свобода выбора? Когда человек начинает задумываться о выборе пути? Какие открытия он совершает на жизненном пути?

Высшую свободу Илье дает его прирожденный талант.

Обнаружив в себе талант художника, Илья обучается у иконописца из села Холуя старика Арефия, «знатока уставного ликописания», т.е. становится иконописцем. Но на первой же своей иконе - изображает самого Арефия, т.е. по православным понятиям совершает кощунство, т.к. икона - «умозрение в красках» - не может быть писана «с натуры». Однако «знаток уставного ликописания» не только принимает этот портрет, но и оценивает необычайный талант художника, проявившийся в нем:

«Да это же другой Рублев будет! Земчуг в навозе обрел, Господи!» «Не с нами тебе, Илья… Плавать тебе по большому морю» [7, с. 410].

Высшую свободу - свободу поступать по собственному разумению и в соответствии с собственными внутренними порывами обретают самые неимущие, самые презираемые. Вот и свобода Ильи обеспечивается тем, что ему много не надо: как Илья жил с детства при «скотном дворе», так и живет там до конца. Его «приниженное» положение как будто дает ему право на свободное проявление таланта, ни от каких условностей не зависящего.

И барин смотрит его живописные работы: в лике святого мученика Терентия признал Терёшку-пьяницу, в лике Марии Египетской - Зойку-цыганку. И тоже реагирует своеобразно:

«Ты, дурак, и не понимаешь, что ты гений! Но ты и негодяй… Значит, должен я тебя повезти в науку» [2, с. 42-43].

Такая оценка: гений и одновременно негодяй - тоже показательна. Ибо гений оттого и гений, что имеет право нарушать сложившиеся правила, сколь бы непреложными они ни были. Почему, чтобы выразить «умозрение в красках», непременно нужно писать не с «натуры»?

Тема свободы выбора возникает в повести, когда Илья, выучившись в Италии, получает приглашение остаться там. Вывезенный барином в Италию, обучающийся там у подлинных мастеров, талантливый юноша, сын крепостного дворового человека, Илья не остается даже за большое вознаграждение в чужой стране.

Илья и здесь ведет себя как «гений».

Илья проходит испытание выбора свободной жизнью. Все другие крепостные используют малейшую возможность, чтобы бежать из России. Его зовут остаться, работать над выгодным заказом, приводят аргументы [7, с. 421-422]:

«…Горячо хвалили его работу. И сказал Терминелли: Ты - готовый. Теперь можешь ставить на работе свое имя. Не езди, Илья, в Россию. Там дикари, они ничего не понимают.

Сказал Илья: Потому я и хочу ехать.

Сказал удивленный Терминелли: Здесь ты будешь богатый, а там тебя могут убить кнутом, как раба!

Тогда посмотрел Илья на Терминелли и сказал с сердцем: Да, могут. Но там, если я напишу святую Цецилию, будут радоваться, и рука не подымется на меня с кнутом. А на работе будет стоять мое имя - Илья Шаронов.

Понял Терминелли и устыдился. Дал Илье пятьсот лир, но Илья не взял.

Терминелли удивляется: «Вот ты раб, а гордый... Оставайся, я дам тебе самую большую плату».

Но не хотел никакой платы Илья: томила его тоска по родному.

Все радостное и светлое было в теплом краю, где он жил. Грубого слова, ни окрика не услыхал он за эти три года. Ни одной слезы не видал и думал - счастливая сторона какая. Песен веселых много послушал он: пели на улицах, и на площадях, и на деревенских дорогах, и по садам, и в полях. Везде пели. А были дни праздников - тогда и пели, и кидались цветами. А за крестным ходом - видел Илья не раз - выпускали голубей чистых и жгли огни с выстрелами: радовались.

Но еще больше тянула душа на родину.

Многое множество цветов было кругом - белые и розовые сады видел Илья весною: и лилии белые, тихие цветы мучеников, и маленькие фиалки, и душистая белая акация, миндаль и персик, пахучие, сладкие цветы апельсинных и лимонных деревьев, и еще многое множество роз всякого цвета.

Но весной до тоски тянула душа на родину.

Помнил Илья тихие яблочные сады по весне, милую калину, как снегом заметанные черемухи и убранные ягодами раскидистые рябины. Помнил синие колокольчики на лесных полянах, восковые свечки ладанной любки, малиновые глазки-звездочки липкой смолянки и пушистые георгины, которыми убирают Животворящий Крест. И снеговые сугробы помнил, вьюжные пути и ледяные навесы в соснах. Помнил гул осенних лесов, визг и скрип санный в полях и звонкий и гулкий, как колокол, голос мороза в бревнах. Весенние грозы в светлых полях и ласковую. милую с детства радугу.

Бедную церковь видел Илья за тысячи верст, и не манили его богатые, в небо тянувшиеся соборы. Закутку в церкви своей помнил Илья, побитую жестяную купель и выцелованные понизу дощатые иконы в полинялых лентах. Сумрачные лица смотрели за тысячи верст, лохматые головы не уходили из памяти. Ночью просыпался Илья после родного сна и тосковал в одиноких думах.

Два письма получил он от барина: требовал барин на работу. Тогда заколебался Илья: новая душа у него теперь, не сможет терпеть, что терпел и что терпят другие, темные. Откладывал день отъезда. Да еще раз позвал его старый Терминелли и смутил богатой работой: звал его на княжескую виллу, работать в паре.

Сказал строго:

- Ты, Илья, человек неблагодарный. Твою работу будет видеть король Неаполитанский! Ты сумасшедший парень, русский Илья! Я положу тебе тысячу лир в месяц! Подумай. Придет время, и я даю тебе слово: будешь писать портрет самого святейшего отца папы!.. Честь эта выпадает редко.

Смутилась душа Ильи, и сказал он:

- Дайте подумаю».

Находясь в раздумьях о выборе пути (вернуться в Россию или все же остаться в Италии, которую он сильно успел полюбить), случилось: сон увидал Илья о Высоко-Владычнем монастыре.

«Увидал Высоко-Владычний монастырь с садами, будто смотрит с горы, от леса. Выходит народ из монастыря с хоругвями. Тогда спустился Илья с горы, и пошел с народом, и пел пасхальное. Потом за старой иконой прошел в собор -- и не стало народу. И увидел Илья с трепетом голые стены с осыпающейся на глазах известкой, кучи мусора на земле и гнезда икон -- мерзость и запустение.

Заплакал Илья и сказал в горе: «Господи, кто же это?»

Но не получил ответа. Тогда поднял он лицо свое к богу Саваофу и увидал на зыбкой дощечке незнаемого старца с кистью. Спросил его: «Кто так надругался над святыней?»

Сказал старец: «Иди, Илья! Не надругался никто, а новую роспись делаем, по слову господню». Тогда подумал Илья, что надо взять кисти и палитру и сказать, что надо Арефия на работу, а то мало… И запел радостно: «Красуйся, ликуй и радуйся!..»

И проснулся. Слышал, просыпаясь, как пел со слезами. И мокры были глаза его. И сказал себе твердо: домой поеду, было это мне вразумление.

И отказался от почетной работы.

А вечером пошел в маленькую старенькую церковку, на окраине, у мутного Тибра: чем-то она была похожа на его родную церковь. Часто выстаивал он там вечерню и любовался на стенное писание: «Последнее Воскресение». Стоял перед богоматерью в нише, тоскующий и смятенный, и вопрошал: надо ли ему ехать? И услыхал восклицание:

«Pax vobiscum!»

Слово это - мир вам! - принял Илья как отпуск. А как вышел из церкви, увидал хроменького старичка с ведерком и кистью, вспомнил отца и подумал: «Это мне указание».

Собрал нажитое, что было, и в конце марта месяца - стояла весна цветущая - тронулся в путь-дорогу на корабле. Вспомнил слово Арефия: «Плавать тебе, Илья, по большому морю!»

И укрепился» [7, с. 421-422].

Свобода художника в этом смысле - абсолютная: «Я пишу… и пишу по своей воле… В работе своей я волен, - вот что он только и может ответить своему «заказчику».

Таким образом, повесть «Неупиваемая чаша» исполнена философско-эстетическим смыслом переплетения темы свободы / несвободы в неразрывной связи с темой художника-творца, создающего божественные произведения искусства.

Как пишет сам И. Шмелев в переписке с И. Ильиным:

«Ведь мой Илья вовсе не раб, не покорный, а… так надо. Его ведет творческий инстинкт. Чтобы дать великое, надо выстрадать, сломать и сжечь, перебороть вещное, плоть. Он переборол - сжег себя, поборол, пронзил вещное, и за ним - узрел. И умер - оставив «Неупиваемую» - для всех. Ее не понимают, но чуют, даже дикие мужики, образ потерявшие… Вот произведение искусства - для всего народа - образ, надземное, всех притягивающее: от вещного мира пошел Илья, и через вещное проник в надвещное» [4, с. 329-342].

Повесть «Неупиваемая Чаша» вызывает в наши дни, как и в годы его написания, восторженные отзывы. Так, писатель В.Г. Распутин рассказ «Неупиваемая Чаша» относит к классике русской литературе, а И.С. Шмелева назовет «писателем огромной духовной мощи». «Шмелев - писатель огромной духовной мощи, христианской чистоты и светлости души. Его «Неупиваемая Чаша» и другие творения - это даже не просто русская литературная классика, это, кажется, само помеченное и высветленное божьим духом».

Впервые в этой повести И.С. Шмелев показал, христианскую сущность русского народа, которое стало главной темой, идеей всего его последующего творчества [6, с. 596].

шмелев художник свобода духовный

Заключение