Виды информации в тексте

Есть такая знаменитая книга: "От двух до пяти". Корней Иванович Чуковский написал ее в стремлении разобраться, как же все-таки ребенок научается говорить. И вот вопрос: почему одни дети смеются, когда им читают Ехала деревня мимо мужика... или Свинки замяукали..., а другие нет? Чуковский выяснил, что смеются только те дети, которые точно знают, как правильно. Совсем маленькие не понимают, "что здесь смешного". Потому что они еще "не знают, что лед бывает только зимой, что холодной кашей невозможно обжечься, что кошка не боится мышей, что немые не способны кричать "караул" и т.д."

Закон "чтобы понимать, надо знать" действует для всех возрастов и на всех уровнях. Однажды мы слышали, как шутили между собой физики: "Представляешь, он в эту формулу вместо дельты подставляет сигму! Ха-ха-ха!!!" Конечно, все остальные при этом только пожимали плечами...

Этот же закон работает и при восприятии художественных текстов. Например, в рассказе Чехова "Жалобная книга" есть такая смешная фраза: Подъезжая к сией станции и глядя на природу в окно. у меня слетела шляпа. Чтобы оценить ее юмор, нужно знать... правила употребления деепричастного оборота. Если человек смутно представляет себе эти нормы и сам начинает сочинение фразой Прочитав этот роман, у меня осталось большое впечатление, то фраза Чехова не покажется ему смешной. Если представить, что Людоедка Эллочка из "Двенадцати стульев" вдруг начнет читать чеховское "Письмо к ученому соседу", то она тоже не найдет в нем ничего смешного, потому что не имеет представления о норме, с которой играет Чехов.

Понимание текста проходит несколько этапов. Сначала читатель оценивает правильность употребления языка. Вез представления о норме ни самый смысл текстов художественных произведений, ни юмор, заключенный в них, непонятны. "Когда чувство нормы воспитано у человека, - писал академик Л.В. Щерба, - тогда-то он и начинает чувствовать всю прелесть обоснованных отступлений от нее". Потом читатель устанавливает "отступления от нормы", а после этого пробует объяснить, для чего или почему эти отступления сделаны.

Надо только помнить, что любое нарушение нормы, любое отступление от нее может быть сигналом как ошибки, так и принадлежности текста к художественной системе. Если в обычном тексте вы встретили опечатку, то и отнеслись к ней как к опечатке - с кем не бывает. Но если вы знаете, что перед вами текст художественный, то над той же самой опечаткой вы будете ломать голову: что бы это значило? Что автор этим хотел сказать? Представьте, что вы видите слово рассказ написанным так: "Раскас". Если это в школьной тетрадке - то это ошибка, и учитель обязательно ее исправит, а вот если это заглавие рассказа в книге Василия Шукшина... Во втором случае настоящий Читатель сразу поймет: очевидно, автор дал такое заглавие не случайно. Во-первых, он хотел привлечь наше внимание к необычно написанному слову, чтобы мы заинтересовались и прочитали рассказ, а во-вторых, героем будет, наверное, неграмотный человек, который написал рассказ. Или школьник, который сделал такую ошибку, и что-то произошло дальше (а иначе автор не стал бы выносить эту деталь в заглавие). Интересно, а что там на самом деле?

... Так начинается работа хорошего, думающего читателя, который увидел отличие художественного словоупотребления от "нормального", общепринятого, и поэтому ему уже стало интересно, что же "зашифровал" автор с помощью такого написания, как "Раскас".

Запомните два главных условия, без которых невозможно чтение и понимание художественных текстов:

1) знание нормы,

2) особое отношение ко всем элементам текста - как к неслучайным, намеренным, для чего-то нужным, о чем-то говорящим.

Внимание к слову

В деле понимания есть один "столп", на котором все держится и который, по большому счету, не зависит от типа текста. Это знание слов и внимание к каждому отдельному слову. Умение видеть незнакомые слова, отдавать себе отчет в своем незнании, потребность выяснять значение неизвестных слов, умение работать со словарями нужны всегда.

Может быть, вам захочется возразить: "А как же, например, читать тех поэтов, которые специально употребляют "красивые и непонятные" слова, чтобы создать настроение, и вовсе не рассчитывают, что читатель будет докапываться до смысла каждого из этих слов?" А мы с вами и не спорим. Так тоже бывает, стихи - разные, и к каждому произведению нужен "свой подход".

Но все-таки, чтобы понять любой текст (любой, совершенно любой!), мы должны прежде всего знать, понимать слова, которые употребил автор, иметь с автором более-менее общий лексикон, общий словарь. Не зная отдельных слов, мы рискуем либо совсем не понять текст, либо понять недостаточно полно, либо исказить его смысл (например, принять авторскую иронию за чистую монету).

Иногда возникает иллюзия понимания - когда текст в целом ясен и смысл отдельных слов как бы вычитывается из контекста. Перед нами строки из стихотворения М.Ю. Лермонтова "Бородино":

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий

Французы двинулись, как тучи,

И все на наш редут.

Слово редут однозначно понимается как военное укрепление, смысл слова вытекает из содержания фрагмента.

Но вот другие строки из того же стихотворения:

Кто кивер чистил, весь избитый,

Кто штык точил, ворча сердито,

Кусая длинный ус.

"Что такое кивер?" - спросит себя читатель, если он уже привык задавать тексту вопросы. "Что-нибудь из военного снаряжения, может быть, близкое к штыку, а может быть, какой-нибудь другой вид оружия", - подскажет ему контекст. Так возникает иллюзия понимания, и мы продолжаем читать с чувством уверенности в правильном восприятии текста. Мы либо совсем не ощущаем потери, либо чувствуем некоторую неясность, но не знаем, важно это или нет. А между тем кивер - это высокий металлический головной убор (цилиндрической или конусообразной формы), предназначенный для защиты головы от ударов холодным оружием. Поэтому кивер весь избитый - это очень важная деталь, говорящая о тяжести и опасности повседневной ратной жизни, о том, что этот воин не раз бывал на волосок от смерти.

Слова нужно понимать в том значении, в каком употребляет их автор, не только когда читаем произведения авторов прошлого века. Ведь и современные писатели могут за привычным значением слова скрыть некоторый иной смысл, подчас противоположный основному. "Часто пишется казнь, а читается правильно - песнь", - так сформулировал этот художественный закон О. Мандельштам.

"Раскопки" значения слова, тонкостей его смысла, особенностей его употребления в каждом конкретном предложении, в каждом произведении, у каждого автора - совершенно необходимы, если вы действительно хотите научиться понимать художественный текст.

Задание 1

В рассказе А. Чехова "Попрыгунья" Ольга Ивановна так представляет своему обществу одного из гостей: Василий Василъич, барин, помещик, дилетант-иллюстратор...

Скажите, похвалила хозяйка Василия Васильича, назвав его дилетантом, или наоборот? Для того чтобы ответить на этот вопрос, сравните приведенные ниже толкования слова дилетант.

Дилетантство (дилетантизм) - занятие какой-либо областью науки или искусства без специальной подготовки, при поверхностном знакомстве с предметом; любительство.

Большой энциклопедический словарь. - М., 1998.

Дилетант - тот, кто занимается наукой или искусством без специальной подготовки, обладая только поверхностными знаниями.

Ожегов С.И. Словарь русского языка. - М., 1978.

Дилетант - любитель, не имеющий основательных знаний и подготовки в данной области.

Карманный словарь-справочник. - 1929.

Дилетант - охотник, любитель, человек, занимающийся музыкой, искусством, художеством, не по промыслу¹, а по склонности, по охоте, для забавы.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. - СПб., 1863-1866.

1. Расскажите, как изменялось значение слова дилетант. (Обратите внимание на год издания словаря)

В каком значении употребила слово дилетант Ольга Ивановна?

Ответ

1. По приведенным толкованиям видно, как расширялось значение слова (от искусства к туманной данной области, а отсюда - к науке и искусству вообще) и как постепенно это слово приобретало отрицательную окраску (по склонности > не имеющий основательных знаний > обладая только поверхностными знаниями).

2. Мы проводили эксперимент. Почти все говорят, что Ольга Ивановна представила своего гостя в отрицательном свете. И ошибаются. Причина ошибки - в том, что изменилось значение слова.

Ошибаются не только ученики. В одну из книг серии "Школьная библиотека" включен рассказ "Попрыгунья", и примечание к слову дилетант выглядит в этой книге так: "Любитель, поверхностно знающий какую-либо область искусства или науки". Этот комментарий неточен, он настраивает на отрицательное отношение: ведь любой школьник знает, что "поверхностные знания" - это плохо... На самом деле во времена Чехова слово дилетант, хотя и значило "любитель", не имело отрицательной окраски.

Для понимания рассказа "Попрыгунья" на время вообще можно забыть, что существуют современные толкования слова дилетант, и помнить только то значение, которое приводит В.И. Даль. Только так и надо понимать слово дилетант в контексте речи Ольги Ивановны. Это похвала: вот, дескать, не ради денег человек искусством занимается, а для души, "по охоте".

"Скважины"

Термин скважина появился так. Когда стали изучать, как люди читают - что помогает, а что мешает им понимать текст, то заметили, что в тексте есть некоторые "пустые" в информационном отношении места, своего рода смысловые пробелы, "дырки", которые подразумевают, что читатель что-то хорошо знает и без объяснений.

Ученый Н.И. Жинкин обнаружил, что разрывы существуют между предложениями и в этих разрывах содержится та информация, которую читатель уже имеет (или должен, по мнению автора, иметь). Содержание читаемого текста становится понятным только тогда, когда читатель может самостоятельно заполнить эти смысловые дырки, когда в его мышлении содержится "как бы внутренний текст".

Смыслы, которые прямо не выражены, но подразумеваются, есть в каждом тексте. Вы сами каждый день встречаетесь с этим явлением. Утром, убегая в школу, вы не сообщаете родителям очевидных вещей: "Я, Николай Петров, ваш сын, иду сейчас в среднюю школу № 15, которая находится..." и так далее до бесконечности. Вы коротко бросаете: "Ну, я пошел" - и всем всё ясно. Это потому, что все хорошо знают ситуацию. Содержание "скважины" одинаково всем известно. А теперь представьте, что ту же фразу вы произнесете родителям в час ночи - вам придется объяснять, куда, зачем, почему, объяснять ситуацию - то есть "заполнять скважину".

Все это имеет прямое отношение к пониманию художественных текстов. Писатель точно так же рассчитывает на ваше знание "ситуации", на ваш житейский и читательский опыт, который поможет догадаться и достроить в уме недосказанное в тексте.

Приведем пример. Прочитайте отрывок из стихотворения Арсения Тарковского "Ночь под первое июня":

Пока еще последние колена

Последних соловьев не отгремели

И смутно брезжит у твоей постели

Боярышника розовая пена...

В названии стихотворения - слово ночь. Но ночь большая. Есть ли в стихотворении какая-нибудь "подсказка", позволяющая точнее определить время суток? Некоторые ученики говорили, что это сумерки - потому что "пена" цветущего боярышника видна неотчетливо, смутно брезжит. Да, действительно, описывается не глубокая темная ночь, а начало или конец ночи. Но что именно: начало или конец? Присмотритесь к первым двум строчкам: может быть, они вам подскажут?

Подсказка здесь в том, что соловьи поют (а тем более - гремят) только ночью. В стихотворении описывается время, пока еще соловьи не отгремели, то есть очень раннее утро или самый конец ночи, время перед рассветом. Это можно определить, ориентируясь именно на "затекстовые" знания, то есть заполнив "скважины".

"Скважинами" могут быть и аллюзии - намеки на известное историческое событие, на известных деятелей науки, культуры, политики и т.п., - вообще все то, что автор полагает известным читателю. Автор может при этом ориентироваться или на определенный круг читателей (например, только на молодежь), или на своих современников - и тогда всем остальным читателям его текст будет понятен не полностью. Расшифровке таких скважин обычно посвящен в книге специальный раздел - "Комментарии" ("Примечания"). Существуют и отдельные исследования, например: Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Комментарий (разные издания).

... Чтобы понимать, надо иметь, как говорят, "общий язык". Причем "общим" он никогда не бывает полностью, а всегда - в большей или меньшей степени.

Появится ли у вас с кем-нибудь (в том числе и с автором художественного текста) "общий язык", зависит от многого: от ваших представлений о мире, от культурного багажа, от обычаев эпохи, от вашего социального опыта и прочее.

Сложное это дело - создание "общего языка", тем более что многие вообще не осознают его наличия и наивно думают, что говорят на одном и том же "русском" и что этого вполне достаточно для взаимопонимания...

Сделаем вывод. Ни один текст нельзя построить, объясняя каждое слово, ни в одном тексте нельзя сказать всего.

Когда мы говорим или пишем, то обязательно предполагаем, что какая-то часть информации нашему адресату известна, и помещаем ее в "скважины". "Скважиной" может оказаться и содержание предыдущего текста, и значение слова, и аллюзия, и скрытая цитата... И многое другое.

Настоящий Читатель понимает язык, которым "разговаривает" с ним художественный текст, то есть видит сигналы, которые тот ему посылает, и умеет эти сигналы улавливать и объяснять.

Представьте себе, что художественный текст - это "шифровка", посланная с другой планеты (или из другого времени - это неважно). А ваша задача - разобраться в том, что же именно "зашифровал" автор.

Задание 2

Увидеть, услышать

Вам уже хорошо известно, что писатель всегда рассчитывает на сотворчество своего читателя. Причем сотворчество, то есть совместное творчество, бывает разных видов. Иногда писатель оставляет как бы "пустые места" в смысле текста (они, как мы уже говорили, называются "скважинами"), а читатель должен их восстановить, то есть подумать, что-то вспомнить... Иногда автор строит текст так, чтобы читатель мог дать полную волю своим собственным ассоциациям...

Иногда - наоборот: для понимания смысла текста нужно как можно четче разобраться в "нотах" авторской партитуры и "сыграть" строго по ним...

Есть еще одна разновидность "сотрудничества" писателя и читателя, их сотворчества: поэт предлагает нам увидеть стихотворение как картину, в буквальном смысле этого слова. А. Фет, например, даже подсказывает (не только героине, но и читателю), куда им смотреть:

Какая холодная осень!

Надень свою шаль и капот:

Смотри: из-за дремлющих сосен

Как будто пожар восстает.

Стихотворения (или отдельные строфы) такого типа нельзя читать быстро. Каждый образ должен появиться "на мысленном экране", а все стихотворение - как бы превратиться в фильм...

Попробуйте проделать такой эксперимент. Одно и то же стихотворение прочтите перед достаточно большой аудиторией, в первом случае - представляя все, что вы читаете, в виде наглядных картин, а в другой раз - просто читая "с выражением". Посмотрите, когда вас будут внимательнее слушать.

Зрительное восприятие текста при чтении - не единственная возможность понять произведение. Можно подключать не только зрение, но и другие органы чувств. Приведем пример.

В прозе О. Мандельштама Армения выглядит так: кротовое поле, как будто с издевательской целью засеянное каменными зубьями,... красная пыль Араратской долины. Увидели картинку? Теперь читайте дальше:... кругом глазам не хватает соли. Ищешь формы и краски, и все это опресноки... Как это понимать? Опресноки - очевидно, это слово связано со смыслом "пресный". Пресный - это вкусовые ощущения, это как раз и значит "не хватает соли". Но почему глазам?

Надежда Мандельштам, жена поэта, комментируя эти строчки, объясняет: "Любопытно, что речь идет о зрительных ощущениях, а соли приписана та роль, которую она играет во вкусовых". И дальше: "Это не перенос ощущений, а скорее нечто вроде синтеза. Вероятно, и в стихах и в прозе можно обнаружить, как одно из чувств вызывает к действию остальные. Настороженность внутреннего слуха пробуждает осязание, зрительные ощущения пробуждают обоняние... Весь чувственный аппарат отвечает на любое раздражение совместным откликом".

Уверяем вас, что читателю - ничуть не меньше, чем поэту! - требуется такой "совместный отклик" всех чувств.

Задание 6

Включение зрительных, слуховых и других ощущений может оказаться прямо необходимым для понимания идеи текста. Разберем такой случай.

В рассказе Л.Н. Толстого "Кавказский пленник" герои попадают в плен к татарам.

Прочитайте отрывок из повести, в котором рассказывается, что было после того, как Жилина взяли в плен.

Сел татарин с красной бородой на лошадь, а другие подсадили Жилина к нему на седло; а чтобы не упал, притянули его ремнем за пояс к татарину и повезли в горы.

Сидит Жилин за татарином, покачивается, тычется лицом в татарскую спину. Только и видит перед собой здоровенную татарскую спину, да шею жилистую, да бритый затылок из-под шапки синеется. Голова у Жилина разбита, кровь запеклась над глазами. И нельзя ему ни поправиться на лошади, ни кровь обтереть. Руки так закручены, что в ключицах ломит.

Ехали они долго с горы на гору, переехали вброд реку, выехали на дорогу и поехали лощиной.

Хотел Жилин примечать дорогу, куда его везут, но глаза замазаны кровью, а повернуться нельзя.

Стало смеркаться. Переехали еще речку, стали подниматься по каменной горе, запахло дымом, забрехали собаки.

Приехали в аул.

В тексте прямо сказано: Хотел Жилин примечать дорогу,... но... Значит ли это, что его намерение не удалось? Что хотел, но не смог?

Можно ли утверждать, что Жилин с самого первого момента своего плена стал готовиться к побегу? Как это доказать? Посмотрите, с чьей точки зрения дано описание дороги.

Ответ

Доказательства того, что Жилин готовился к побегу с самого первого момента плена, - в том, что он все-таки заметил (!) дорогу, по которой его везли. Описание дороги дается с точки зрения Жилина. Он ее не видит, но чувствует: ведь по каменной горе лошади идут иначе, чем по лощине... Можно доказать, что Жилин запоминал дорогу по слуховым ощущениям. Несмотря на то, что глаза замазаны кровью, а повернуться нельзя, он заметил многое. На время "влезем в его шкуру" и посмотрим, какие выводы он мог делать, воспринимая дорогу: Стало смеркаться (Согласитесь, это можно заметить и с закрытыми глазами) Переехали еще речку (Значит, в той стороне, куда ему бежать, будет две речки), стали подниматься по каменной горе (Течки будут в долине, а эта гора (скорее всего) отличается от предыдущих, камней больше), запахло дымом (Близко жилье? Или просто пастухи у костра?), забрехали собаки (Наверное, приехали в аул) Приехали в аул.

Таким образом, прочитав текст "ощущениями Жилина", мы увидели, что он начал готовиться к побегу с самого первого момента своего плена. Л.Н. Толстой мог дать описание дороги и "объективно", но выбрал именно такой вариант, чтобы мы почувствовали, как много примет дороги заметил Жилин.

Заглавие

Заглавие - это первое, с чем встречается читатель, с чего начинается у него знакомство с книгой. Когда-то давно, в XVI-XVIII веках, заглавия строились так, чтобы кратко передать содержание всего произведения. Вот пример. Книга Даниеля Дефо, которую мы привыкли называть "Приключения Робинзона Крузо" или просто "Робинзон Крузо", на самом деле имеет гораздо более длинное заглавие: "Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове, у берегов Америки, близ устья великой реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами. Написано им самим".

Длинные и обстоятельные заглавия были очень похожи на то, что мы сейчас называем аннотацией1: "Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора и разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, всей его жизни и странных похождений, сочиненное М.К. в Москве 1775 года" (СПб., 1779). Коротко эту книгу принято называть "Ванька Каин", ее автор - Матвей Комаров. В прошлом веке был широко известен "Письмовник" Николая Курганова. Настоящее заглавие первого издания этого учебного пособия - "Российская универсальная грамматика, или Всеобщее письмословие, предлагающее легчайший способ основательного учения русскому языку с седмью присово-куплениями разных учебных и полезнозабавных вещей" (СПб., 1769).

Функцией заглавия было подготавливать читателя к тому, о чем пойдет речь. Во многих изданиях так же строились и названия глав. Например, в книге Франсуа Рабле, которая называется "Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции. Книга, полная пантагрюэлизма" (коротко, как вы уже догадались, - "Гаргантюа и Пантагрюэль"), главы называются: "О том, как Гаргантюа отплатил парижанам за оказанный ему прием и как он унес большие колокола с собора Богоматери", "О том, как Пикрохолова разведка наткнулась на Гаргантюа, и о том, как монах убил военачальника Улепета, а затем попал к неприятелю в плен" и т.п.Б. Заходер в своем пересказе "Алисы в Стране Чудес" Л. Кэрролла иронически напоминает нам о традиции прежних длинных заглавий: "Глава никакая, из которой тем не менее можно кое-что узнать", "Глава седьмая, в которой пьют чай как ненормальные".

Постепенно, с развитием литературы как искусства слова, заглавия сокращались, и теперь они сообщают о содержании книги в одном-двух словах: "Дубровский", "Отцы и дети", "Преступление и наказание", "Обрыв", "Война и мир", "Гранатовый браслет", "Митина любовь", "Поэма без героя". Может быть, заглавия стали простой формальностью? Нет. Писатели, зная, что читатель всегда обращает внимание на эту часть текста и ждет от нее определенной информации, стали использовать возможности заголовков не "в длину", а, так сказать, "в глубину": помещать в название книги второстепенные детали, делать заглавие метафорой или символом, намекать в нем на предшественников - вообще всячески подчеркивать его смысловую нагрузку.

Заглавие - это элемент текста, причем совершенно особый, "выдвинутый", оно занимает отдельную строчку и обычно отличается шрифтом. Заглавие невозможно не заметить - как красивую шапку, например. Но, как образно писал С. Кржижановский, заглавие - "это не шапка, а голова, которую извне к телу не приладишь". Писатели всегда очень серьезно относятся к названиям своих произведений, бывает, по многу раз их переделывают (вы наверняка знаете выражение "муки заголовка"). Сменить заглавие - значит изменить в тексте что-то очень важное...

По одному только заглавию можно узнать автора или направление, к которому он принадлежит: название "Дохлая луна" могли дать сборнику только хулиганствующие футуристы, но никак не А. Ахматова, Н. Гумилев или Андрей Белый.

Без заглавия бывает совершенно непонятно, о чем идет речь в том или ином стихотворении. Вот пример. Это начало стихотворения Б. Слуцкого:

С ног не сшибла. Черкнула пером,

Словно ласточка, словно птица.

И - не вырубишь топором.

Не забудешь и не простишь.

И какое-то новое семя

Осторожно в душе растишь.

Кто... "с ног не сшибла"? Оказывается, Чужая строка. Так называется стихотворение. Прочитавший заглавие совершенно иными глазами воспринимает начало стихотворения, согласны?

Как вы уже знаете, в поэзии все факты языка и любые "мелочи" формы становятся значимыми. Это относится и к заглавию - и даже в том случае, если его... нет. Отсутствие заглавия - это своего рода сигнал: "Внимание, сейчас вы будете читать стихотворение, в котором так много разных ассоциаций, что их нельзя выразить каким-то одним словом..." Отсутствие заглавия говорит о том, что ожидается текст, насыщенный ассоциациями, неуловимыми для определения.