Проблема души человека в петербургских повестях Гоголя

29

Федеральное агентство по образованию

Елабужский государственный педагогический университет

Кафедра русской и зарубежной литературы

Курсовая работа

на тему:

«Проблема души человека в петербургских повестях Гоголя»

Елабуга - 2008

Содержание

Введение

Глава I. Тема поиска души в повестях Гоголя

1.1 Невский проспект

1.2 Нос

1.3 Портрет

1.4 Шинель

1.5 Записки сумасшедшего

Глава II. Значение Гоголя в развитии мировой литературы

2.1 Развитие гоголевских традиций у русских классиков

2.2 Зарубежные последователи Гоголя

Заключение

Библиография

Введение

Тема Петербурга интересна в творчестве любого писателя XIX века. Ее раскрытие предполагает указать, как отразились пережитые автором события, собственные воспоминания и личные впечатления в произведениях писателя. А особенно красочно описаны поиски души в «петербургских» повестях Гоголя. Для раскрытия творчества данного периода Гоголя большое значение имеет также встречи с близкими ему людьми и его личная переписка.

Н.В. Гоголь, подобно А.С. Пушкину, Ф.М Достоевскому, Л.Н. Толстому, принадлежит к тем величайшим художникам слова, чье творчество ставит перед исследователями чрезвычайно сложные задачи. Здесь оказываются бесплодными любые прямолинейные, однозначные, отвлеченно логические решения и толкования, хотя в них нет недостатка в обширнейшей литературе о Гоголе. Многие исследователи упускают очень важные моменты его литературных творений: величие и ценность этого великого наследия заключена в неповторимой индивидуальности писателя.

Литературу Гоголь представлял как действенное орудие, с помощью которого можно пробудить в человеке живую душу и подвигнуть его к самосовершенствованию.

От Белинского ведет свое начало традиция делить наследие Гоголя на две части. Гоголевские художественные произведения, особенно «Ревизор» и «Мёртвые души», рассматривались как прямая политическая сатира на самодержавие и крепостничество, призывавшая к их «свержению», а «Выбранные места из переписки с друзьями» толковались как произведение, явившееся в результате крутого перелома в мировоззрении писателя, изменившего своим прогрессивным убеждениям.

Говоря о повестях Гоголя, которые в литературе принято называть «петербургскими», следует иметь в виду, что название это чисто условное. Сам писатель не употреблял его для обозначения цикла своих произведений, посвященных петербургской тематике. Гоголь мыслил свои «петербургские» повести в более широком идейном контексте.

Писатель никогда не объединял их в цикл наподобие «Вечеров на хуторе близ Диканьки» или «Миргорода». Например, в третьем томе собрания сочинений 1842 года они соседствуют с повестями «Коляска» и «Рим». Тем не менее, пять названных выше повестей Гоголя вошли в русскую литературу как «петербургские».

С творческим периодом Петербурга связаны исследования как современников из России, так и зарубежные авторы. О нем писали В.Г. Белинский, Н. Котляревский, Б.Н. Скворцов, Н.Г. Машковцев, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, А.С. Янушкевич, Ю.В. Манн, Ф.О. Коннор, В. Набоков. Интересен и актуален Гоголь в Петербурге и сейчас. Судьба «маленького человека» жива и интересна сейчас в наше время. Критики нового поколения тоже видели в цикле «петербургских» повестей актуальную проблему большого города - И.А. Виноградов, С. Залыгин, В. Голышев, В.А. Воропаев.

Поэтому целью данной работы попытка раскрыть идейное содержание целостности «петербургских» повестей Гоголя.

Исходя из поставленной цели были определены ряд задач:

1. изучить литературу по данной теме;

2. определить влияние Петербурга на Гоголя;

3. раскрыть значение Гоголя в развитии мировой литературы.

Объектом исследования в данной работе будет являться творчество Гоголя, а предметом - собственно влияние Петербурга на создание сборника повестей, посвященных городу на Неве.

При выполнении работы основными методами исследования стали анализ, обобщение, сравнение, сопоставление, сравнительно-исторический метод, историко-функциональный.

Данная работа имеет следующую структуру: введение, где раскрыты актуальность, цели и задачи работы. Работа состоит из двух глав, так же содержит заключение, примечание, библиографию.

Первая глава раскрывает творчество Гоголя, отражающего петербургский период. Вторая - роль Гоголя в мировой литературе, его последователей по теме «маленького человечка».

Глава I. Тема поиска души в повестях Гоголя

В декабре 1828 года Гоголь вместе со своим школьным товарищем Александром Данилевским впервые отправился в Петербург. По мере приближения к столице нетерпение и любопытство путников возрастало. Наконец издали показались бесчисленные огни, возвещавшие о приближении к большому городу. Молодыми людьми овладел восторг: они, как бы позабыв о морозе, то и дело высовывались из экипажа и приподнимались на цыпочки, чтобы получше рассмотреть строения. Гоголь страшно волновался и за свое пылкое увлечение поплатился тем, что схватил насморк и легкую простуду. Он даже немного обморозил себе нос и вынужден был несколько дней просидеть дома. От всего этого восторг сменился противоположным настроением, особенно когда их начали беспокоить петербургские цены и разные мелочные неудобства, связанные с проживанием в столице.

Вскоре по прибытии Гоголь писал матери: «Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал. Я его воображал гораздо красивее, великолепнее, и слухи, которые распускали другие о нем, также лживы. Жить здесь не совсем по-свински, то есть иметь раз в день щи да кашу, несравненно дороже, нежели думали. За квартиру мы (с Данилевским. - В.В.) платим восемьдесят рублей в месяц, за одни стены, дрова и воду… Съестные припасы также недешевы… В одной дороге издержано мною триста с лишком, да здесь покупка фрака и панталон стоила мне двухсот, да сотня уехала на шляпу, на сапоги, перчатки, извозчиков и на прочие дрянные, но необходимые мелочи, да на переделку шинели и на покупку к ней воротника до восьмидесяти рублей» [1.5., C.23.].

С первыми впечатлениями Гоголя от пребывания в Петербурге связаны и так называемые «петербургские повести» - «Невский проспект», «Нос», «Портрет», «Шинель», «Записки сумасшедшего», опубликованные в разное время. Сложилась практика называть пять из повестей, напечатанных в томе собрания сочинений, «петербургскими» [2.6., C.89.].

Сам писатель не употреблял его для обозначения цикла своих произведений, посвященных петербургской тематике.

Образ Петербурга возник у Гоголя в 1831 году в «Пропавшей грамоте» и «Ночи перед Рождеством». Хотя тут уже намечены некоторые черты, которые были впоследствии развернуты в петербургских повестях, образ северной столицы здесь несколько условен, как бы декоративен. Гоголю понадобилось еще два года прожить в Петербурге, чтобы глубже проникнуть в сложную жизнь города. Тогда и начали воплощаться замыслы новых повестей.

1.1 Невский проспект

В повести «Невский проспект» изображен Петербург дневной и ночной. Днем это «главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой - греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая - пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку…»[1.1.,C.45.]

При вечернем освещении Невский проспект выглядит иначе. «Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет» [1.1., C.48]. От уличного фонаря уходят, каждый в свою сторону, художник Пискарев и поручик Пирогов, оба мелкие неудачники. Один расстается с жизнью, другой легко забывает стыд и позор за пирожками в кондитерской и вечерней мазуркой. Выдающиеся критики и писатели того времени, например, Белинский, Аполлон Григорьев и Достоевский, - люди несходных убеждений - одинаково восторгались гоголевским Пироговым как бессмертным образом пошлости (пошлости в смысле бездуховности) [2.1., C.89.].

Художник Пискарев мечтает о возвышенной красоте, а сталкивается с той же пошлостью, но в другом роде - с уличной женщиной. Гоголь изображает картину ночного города, как он чудится устремившемуся за своей мечтой художнику: «Тротуар несся под ним, кареты с скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз» [1.1., C.67.].

Ночному Петербургу принадлежит и мечта Пискарева - его прекрасная дама, так жестоко обманувшая его эстетические иллюзии. «О, не верьте этому Невскому проспекту! - восклицает автор в конце повести. - Все обман, все мечта, все не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете» [1.1., C.68.].

Лирические или авторские отступления особенность всей прозы Гоголя. В каждой повести можно найти подобные отступления.

1.2 Нос

Необыкновенно-странное происшествие, случившееся в повести «Нос», кажется «чепухой совершенной». Рассказчик как бы удивлен происходящим; он не берется объяснять того, что нос майора Ковалева оказался запечен в тесте, был брошен в Неву, но, несмотря на это, разъезжал по Петербургу, имея чин статского советника, а потом оказался на своем законном месте - «между двух щек майора Ковалева» [1.2., C.53.]. Там, где линии сюжета могли бы все-таки как-то связаться, но не сошлись, автор объявляет: «Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно» [1.2., C.59].

Гоголь не обещает нам правдоподобия, ибо дело не в нем, - в рамках логики и правдоподобия сюжет мог бы развалиться. В повести события происходят «как во сне»: по ходу действия герою приходится несколько раз ущипнуть себя и убедиться, что он не спит. «А все, однако же, как поразмыслишь, - замечает автор, - во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, - редко, но бывают» [1.2., C.62].

В повести упоминается история о «танцующих стульях» в Конюшенной улице. Князь Петр Андреевич Вяземский писал по этому поводу своему другу Александру Тургеневу в январе 1834 года из Петербурга: «Здесь долго говорили о странном явлении в доме конюшни придворной: в комнатах одного из чиновников стулья, столы плясали, кувыркались, рюмки, налитые вином, кидались в потолок; призвали свидетелей, священника со святою водою, но бал не унимался» 1.2., C.55].

Подобные явления в нашу эпоху получили наименование полтергейст. В реальности подобных «невероятных» происшествий сомневаться не приходится.

У гоголевского майора Ковалева исчез с лица нос. Это стало для него равносильно утрате личности» [2.11., C.60.]. Пропало то, без чего нельзя ни жениться, ни получить места, а на людях приходится закрываться платком. Ковалев так и объясняет в газетной экспедиции, что ему никак нельзя без такой заметной части тела и что это не то, что какой-нибудь мизинный палец на ноге, которую можно спрятать в сапог, - и никто не увидит, если его нет. Словом, нос - важнейшая часть, средоточие существования майора. Нос становится сам лицом - в том значении, в каком, например, начальник в «Шинели», распекший Акакия Акакиевича, именуется не как-нибудь, а значительным лицом. Вот уже нос и лицо поменялись местами: «Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился» [1.2., C.57]. Нос майора Ковалева оказался чином выше него.

1.3 Портрет

Повесть «Портрет» рассказывает о художнике, продавшем свой дар за деньги, - он продал дьяволу душу. Здесь, если иметь в виду художественные произведения, Гоголь наиболее полно высказал свои взгляды на искусство. Проникновение злых сил в душу художника искажает и его искусство, - ведь оно должно быть не просто способностью создавать прекрасное, но подвигом трудного постижения духовной глубины жизни. Важно, что соблазнил Чарткова предмет искусства - необычный портрет с живыми глазами. «Это было уже не искусство: это разрушало даже гармонию самого портрета» [1.3., C.86.]. Тайна портрета тревожит автора и побуждает к размышлению о природе искусства, о различии в нем создания и копии. Живость изображения у художника-копииста, написавшего портрет ростовщика, для Гоголя - не просто поверхностное искусство, а демонический отблеск мирового зла. Такое искусство часто обольщает душу зрителя, заражает греховными чувствами. Недаром с портрета глядят живые недобрые глаза старика.

Автор рассказывает, что у благочестивого живописца, написавшего странный портрет с живыми глазами вдруг без всякой причины переменился характер: он стал тщеславен и завистлив. Но такие же необъяснимые на первый взгляд факты случаются в жизни повседневно. «Там честный, трезвый человек делался пьяницей, там купеческий приказчик обворовал своего хозяина; там извозчик, возивший несколько лет честно, за грош зарезал седока» [1.3., C.88.]. Вскоре после Гоголя и Достоевский будет изображать подобные будничные, распространенные факты как чрезвычайные, необыкновенные. Там, где нет видимых причин для происходящих на глазах превращений, - там бессильно простое наблюдение и описание.

Гоголя как писателя отличает особая ответственность перед читателем. Он считал, что «обращаться с словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку. Беда произносить его писателю... когда не пришла еще в стройность его собственная душа: из него такое выйдет слово, которое всем опротивеет. И тогда с самым чистейшим желаньем добра можно произвести зло» [1.5., C.36.].. Осознание ответственности художника за слово и за все им написанное пришло к Гоголю очень рано.

В повести «Портрет» (в редакции 1835 года) старый монах делится с сыном своим религиозным опытом: «Дивись, сын мой, ужасному могуществу беса. Он во все силится проникнуть: в наши дела, в наши мысли и даже в самое вдохновение художника» [1.3., C.93.].

В книге «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголь сказал, чем должно быть, по его мнению, искусство. Назначение его - служить «незримой ступенью к христианству» [1.5., C.51.]. По Гоголю, литература должна выполнять ту же задачу, что и сочинения духовных писателей, - просвещать душу, вести ее к совершенству. В этом для него - единственное оправдание искусства. И чем выше становился его взгляд на искусство, тем требовательнее он относился к себе как к писателю.

В «Портрете» можно найти отражение духовной жизни Гоголя. Художник, создавший портрет ростовщика, решает уйти из мира и становится монахом. Приуготовив себя в монастыре подвижнической жизнью отшельника, он возвращается к творчеству и создает картину, которая поражала всех видевших ее как бы исходящей из нее высокой духовностью. В конце повести монах-художник наставляет сына: «Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится» [1.3., C.96.].

Здесь Гоголь как бы наметил программу своей жизни. В середине 1840-х годов у него появилось намерение оставить литературное поприще и уйти в монастырь. Но эти монашеские устремления (которые не были секретом для школьных приятелей Гоголя), по всей видимости, не предполагали окончательного отказа от творчества, но как бы подразумевали возвращение к нему в новом качестве. Путь к большому искусству, полагал Гоголь, лежит через духовный подвиг художника. Нужно умереть для мира, чтобы пересоздаться внутренне, а затем вернуться к творчеству.

1.4 Шинель

«Шинель» - последняя из написанных Гоголем повестей - создавалась одновременно с первым томом «Мертвых душ». История Акакия Акакиевича Башмачкина, «вечного титулярного советника», - это история гибели маленького человека» [2.5., C.32]. В департаменте к нему относились без всякого уважения и даже на него не глядели, когда давали что-нибудь переписывать. Ревностное исполнение героем своих обязанностей - переписывание казенных бумаг - единственный интерес и смысл его жизни. Убожество и робость бедного чиновника выражаются в его косноязычной речи. В разговоре он, начавши, не оканчивал фразы: «Это, право, совершенно того…» - а потом уже и ничего не было, и сам он позабывал, думая, что все уже выговорил». Несмотря на свое униженное положение Акакий Акакиевич вполне доволен своим жребием. В истории с шинелью он переживает своего рода озарение. Шинель сделалась его «идеальной целью», согрела, наполнила его существование. Голодая, чтобы скопить деньги на ее шитье, он «питался духовно, неся в мыслях своих идею будущей шинели». Герой даже сделался тверже характером, в голове его мелькали дерзкие, отважные мысли - «не положить ли, точно, куницу на воротник?» [1.4., C.96.].

Столкнувшись с вопиющим равнодушием жизни в виде «значительного лица», испытав душевное потрясение, Башмачкин заболевает и умирает. В предсмертном бреду он произносит никогда не слыханные от него страшные богохульные речи. И здесь мысли его вертелись вокруг той же шинели. Когда же он умер, то «Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было. Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное…»[1.4., C.106.]. Только через несколько дней в департаменте узнали, что Башмачкин умер, да и то только потому, что пустовало его место.

Но на этом история о бедном чиновнике не оканчивается. Умерший Башмачкин превращается в призрака-мстителя и срывает шинель с самогo «значительного лица». После встречи с мертвецом тот, почувствовав укоры совести, нравственно исправляется. Иногда думают, что погибший Акакий Акакиевич тревожит совесть «значительного лица» и только в его воображении является призраком. Однако такое правдоподобное объяснение нарушает логику гоголевского мира - так же, как она была бы нарушена, если бы действие «Носа» объяснялось как сон майора Ковалева.

Впрочем, автор и тут не дает окончательного ответа на все вопросы. «Один коломенский будочник, - пишет он, - видел собственными глазами, как показалось из-за одного дома привидение; но будучи по природе своей несколько бессилен… он не посмел остановить его, а так шел за ним в темноте до тех пор, пока наконец привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» - и показало такой кулак, какого и у живых не найдешь. Будучник сказал: «Ничего», - да и поворотил тот же час назад. Привидение, однако же, было уже гораздо выше ростом, носило преогромные усы и, направив шаги, как казалось, к Обухову мосту, скрылось совершенно в ночной темноте» [1.4., C.110.].

Так кончается повесть. Гоголь оставляет за читателем решать, имело ли привидение отношение к Акакию Акакиевичу или все это плод досужих выдумок и городских толков.

В «Шинели» Гоголь показывает, как человек вкладывает всю свою душу без остатка в вещь - шинель. Эта сторона героя повести, заслуживающая не только сострадания, но и порицания, была отмечена Аполлоном Григорьевым, который писал, что в образе Башмачкина «поэт начертал последнюю грань обмеления Божьего создания до той степени, что вещь, и вещь самая ничтожная, становится для человека источником беспредельной радости и уничтожающего горя, до того, что шинель делается трагическим fatum в жизни существа, созданного по образу и подобию Вечного…»

Гоголевский Акакий Акакиевич не сводится как герой лишь к петербургскому типу чиновника, - это образ общечеловеческий, относящийся ко всем подобным ему, где бы и когда бы они ни жили, в каких бы условиях ни погибали, ни исчезали из жизни так же незаметно для окружающих, как и Акакий Акакиевич. На него обрушилось несчастье такое же, «как обрушивалось на царей и повелителей мира…»

1.5 Записки сумасшедшего

«Записки сумасшедшего» - единственное произведение Гоголя, написанное от лица героя, как его рассказ о самом себе. Поприщин (фамилия героя происходит от слова поприще) ведет свой внутрений монолог, во внешней же жизни, перед генералом и его дочкой, он и хотел бы много сказать и спросить, но у него язык не поворачивается. Это противоречие внешнего положения и внутреннего самосознания отражается в его записках, - оно-то и сводит его с ума. Поприщина мучит вопрос о собственной человеческой ценности. Так как никто за ним таковой не признает, он пытается это сам решить для себя. Герой разговаривает в записках с самим собой. Вот, например, его игривое замечание: «Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-Богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит». Этот тон легкой пошлости показывает, что герой таков же, как и многие, что он любит пошутить» [2.10., C.87.]. Однако Поприщин не поручик Пирогов или майор Ковалев, у которых в голове все в порядке, и это действительно их тон. А Поприщин только хотел бы быть таким, как они. Если в других петербургских повестях пошлость и трагизм - две краски петербургского мира - выступают раздельно и сложно сочетаются в повествовательной речи автора, то в «Записках сумасшедшего» в каждом пошлом слове героя слышен трагизм его попыток осознать себя нормальным человеком. «Вы еще смеетесь над простаком, но уже ваш смех растворен горечью», - писал Белинский[2.1., C.96.]..

В этих попытках Поприщину не на что опереться, кроме известных ему понятий о человеческой ценности в виде чинов и званий. Поэтому ему хочется «рассмотреть поближе жизнь этих господ». Он фантазирует, что «станем и мы полковником и заведем себе репутацию». Ему приходят на ум вопросы: «Отчего происходят все эти разности? Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник?» Или: «Может быть, я сам не знаю, кто я таков» [1.6., C.76.]. Горделивое чувство искаженного сознания возносит его аж в испанские короли.

Заключительный монолог героя - уже не речь прежнего Поприщина, но голос самого Гоголя. Сознание человеком своего несчастья рождает любимый у Гоголя образ дороги, тройки и колокольчика. Дорога мчится через весь свет в небесные дали - куда несет она героя? «…Взвейтеся, кони, и несите меня с этого света!» [1.6., C.97.].

Так разрешаются поиски ущербным человеком своего места в мире: не титулярный советник, и не полковник, и не испанский король, а - «ему нет места на свете!» [1.6., C.99.].

Достоевскому приписывают фразу: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели». Говорил ли он действительно эти слова, мы достоверно не знаем. Но кто бы их ни сказал, не случайно они стали крылатыми. Очень многое и важное вышло из гоголевской «Шинели», из петербургских повестей Гоголя. Эти повести - не только о Петербурге и петербургских жителях, они дают символические образы мирового масштаба и поэтому входят в сокровищницу мировой литературы.

Глава II. Значение Гоголя в развитии мировой литературы

Значение Гоголя в развитии мировой художественной мысли не в последнюю очередь определяется и тем, что он способствовал становлению романного эпоса.

Критики много писали и продолжают писать о Гоголе. Наиболее часто самыми разными критиками рассматривались его «петербургские» повести. И все-таки эти повести продолжают оставаться для читателя загадочными. На наш взгляд, причина этого кроется в том, что при изучении проблематики гоголевского творчества мало внимания уделялось самому важному в произведениях Гоголя -- человеку и человеческой душе. Акцент на социальной проблематике, интерес к структуре и форме, к фабуле и сюжету, внимание к языку не должны заслонять идейного смысла гоголевских повестей, их духовного содержания.

Именно анализ духовного смысла должен, на наш взгляд, быть главенствующим при изучении гоголевских повестей.

В «Войне и мире» Л.Н. Толстого этот жанр достиг своего расцвета и оказал воздействие на создание современного эпоса в тех национальных литературах, где его не существовало (например, в США, Японии) и где задача эстетического осмысления стояла на повестке дня. В целом можно сказать, что освоение художественного и нравственного опыта Гоголя только начинается. Многим его произведениям предстоит быть заново осмысленными в свете происходящих в последние десятилетия социально-исторических и духовных изменений.

2.1 Развитие гоголевских традиций у русских классиков

В соответствии с традицией, заданной Белинским, в истолковании «петербургских» повестей Гоголя подчеркивалось, прежде всего, их социальное значение. Герои Гоголя рассматривались главным образом в качестве типичных представителей «маленького человека», жертвы бюрократической иерархической системы и равнодушия. В XIX веке о «петербургских» повестях Гоголя писали в основном русские исследователи. Они обращали почти исключительное внимание на социальную проблематику. Большинство критиков и читателей выражали преимущественное сочувствие Акакию Акакиевичу, и произведения Гоголя были восприняты как декларация прав «маленького человека».

В XX веке была осознана необходимость более глубокого психологического анализа творчества Гоголя. В эту эпоху получило распространение этическое, или гуманистическое истолкование, которое строилось на «жалостливых и сентиментальных» моментах гоголевских повестей, в частности, на известном «гуманном месте» «Шинели», призыве к великодушию и равенству, который слышался в слабом протесте Акакия Акакиевича против канцелярских шуток:«...Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» -- и в этих проникающих словах звенели другие слова: «я брат твой».

Подобное восприятие стало традиционным как в российских, так и зарубежных исследованиях. Однако это направление также мало затрагивало духовно-нравственную проблематику гоголевских произведений, по сути примыкая к «социальным» интерпретациям.

Наконец, в работах XX века на первый план все чаще стало выдвигаться эстетическое начало. Формалисты и структуралисты главное внимание фокусировали на форме повестей как на средоточии их ценности. Интерес привлекали главным образом структура и форма, язык, фабула, сюжет. Но избранная в качестве самодовлеющей ценности и исключительного предмета изучения форма произведения существенно ограничивала кругозор исследователей.

В последнее время наиболее значимым направлением в изучении «петербургских» повестей стало рассмотрение их в контексте собственно авторского целостного мировоззрения. «Старайтесь лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора», - писал сам Гоголь[1.5., C.73.].

Обращение к христианским основам художественного миросозерцания Гоголя позволяет более адекватно решать проблемы, встающие при изучении его биографии и творчества. В 1846 году в письме к графине А. М. Виельегорской Гоголь заявлял, что в писателе совершенствование его таланта соединено с «совершенствованием душевным». При этом Гоголь акцентировал внимание на собственном душевном несовершенстве как на факторе первостепенной важности для своего художественного развития; «Редко кто мог понять, что мне нужно было также вовсе оставить поприще литературное, заняться душой и внутренней жизнью своей для того, чтобы потом возвратиться к литературе создавшимся человеком» [1.5., C.98.].

Одним из положительных свойств своей души Гоголь считал «желание быть лучше», которое помогло ему открыть в себе дурные качества: «Я не любил никогда моих дурных качеств[1.5., C.103.].

По мере того, как они стали открываться чудным высшим внушением, усиливалось во мне желание избавляться от них...» Впоследствии, говоря о внутренних переменах, происходивших в Гоголе, Л.Н. Толстой высоко оценивал его потребность собственного душевного воспитания[2.9., C.62.]. И далеко не случайно, что сам Толстой в «Исповеди» повторяет почти буквально гоголевские слова о желании быть лучше, во многом определившие его собственную душевную эволюцию: «...Я вернулся к тому, что главная и единственная цель моей жизни есть то, чтобы быть лучше, т.е. жить согласнее с этой волей; я вернулся к тому, что выражение этой воли я могу найти в том, что в скрывавшейся от меня дали выработало для руководства все человечество» [2.9., C.68.].

«...Сделаться человеком нельзя разом, -- подчеркивал Достоевский, -- а надо выделаться в человека. Тут дисциплина. Вот эту неустанную дисциплину над собой отвергают иные наши современные мыслители.

Мало того: мыслители провозглашают общие законы, т.е. такие правила, что все вдруг сделаются счастливыми безо всякой выделки, только бы зги правила наступили. Да если б идеал этот и возможен был, то с недоделанными людьми не осуществить никакие правила, даже самые очевидные. Вот в этой-то неустанной дисциплине и непрерывной работе над самим собой и мог бы проявляться наш гражданин» [2.3., C.282.]..

Во втором томе «Мертвых душ» Гоголь попытался разрешить проблему духовного возрождения человека. Проблема эта слишком глубока, но она была верно угадана и поставлена. Это мысль высоко нравственная, формула её -- восстановление погибшего человека. Свое развитие эта проблема получила под пером Толстого, Достоевского, Чехова и других русских классиков, которые с поразительной зоркостью видели, сколько в человеке «бесчеловечья» и которые стремились находить в человеке -- человека.

Гоголь принципиально отличался от предшествовавших ему сатириков. Его персонажи предстают перед нами в многообразных связях с породившими их условиями общественной жизни. Позиция «благородного негодования», с которой тот или иной писатель противостоял обличаемым порокам, предполагала определенную дистанцию между ним и изображаемым. Позиция Гоголя иная. Она изображает действительность изнутри. Он как бы входит внутрь того мира, в котором живут его герои, словно хочет проникнуться их интересами. Вследствие этого сатира Гоголя приобретает необычайную реалистическую конкретность и убедительность. Попутно изучению Гоголя в критике и литературоведении шло активное художественное освоение созданных им типов. Этот параллельный процесс начался ранее, чем научно-критическое осмысление гоголевских произведений. Еще при жизни Гоголя, в 1840-е годы, писатели «натуральной школы» [2.2., C.82.], по-своему восприняв пафос гоголевских повестей, делают тему «маленького человека» одной из главных в своем творчестве» [2.8.]. Молодой Достоевский в «Бедных людях», «Хозяйке», «Двойнике» и, позднее, в «Записках из подполья» одновременно опирается на произведения Гоголя и отталкивается от них. Открытый Достоевским в «Записках из подполья» образ «антигероя» получает впоследствии дальнейшее развитие в творчестве М. Горького. Ранние рассказы Горького-- «Дед Архип и Лёнька», «Двадцать шесть и одна», «Горемыка Павел» и другие -- проникнуты пафосом сострадания к униженным и оскорбленным. Горьковские босяки ведут прямую родословную от «подпольного» человека Достоевского. Влияние «петербургских» повестей Гоголя весьма ощутимо в творчестве И. А. Бунина, 3. Н. Гиппиус, А. А. Блока, М. Волошина, А. М Ремизова, Е. И. Замятина, М. А. Булгакова, В. А. Каверина, М. М. Зощенко и др.

2.2 Зарубежные последователи Гоголя

Для зарубежной литературно-критической мысли личность и творчество Гоголя вот уже более полутора столетий продолжают оставаться загадкой. С гоголевским творчеством зарубежные читатели начали знакомиться уже в первой половине XIX века. Однако знакомство это было поверхностным. Серьезное осмысление творчества писателя начинается лишь в первое десятилетие XX века. В книге «Очерки о русских романистах» (1911) американский критик В. Фелпс рассматривал «Мертвые души» как первый русский реалистический роман, созданный в прозаической форме. Обращая внимание на особенности русского реализма, критик писал: «Реализм Гоголя обладает двумя существенными качествами, которых нет у представителей французской школы -- Бальзака, Флобера или Золя, -- это юмор и нравственный пафос». Гоголь, продолжал В. Фелпс, «не мог подавить в себе смех -- этот важный элемент человеческой жизни, как не мог остановить биение своего сердца; он наблюдает за людьми как прирожденный юморист, для которого абсурдное в жизни было чрезвычайно заметным» [2.8.].

«Становится все более очевидным, -- отмечал профессор Колумбийского университета С. Меннинг два десятилетия спустя, -- что Гоголь и Достоевский оказали влияние на всю мировую литературу. Мы учимся у них мастерству психологического анализа человеческих характеров, их достижения вошли в то ограниченное количество шедевров, с которым должен быть знаком каждый образованный человек, в какой стране он бы ни жил» [2.8.].

Особый интерес к творчеству Гоголя возникает за рубежом в середине XX века. Происходит своеобразный гоголевский ренессанс. Пьесы Гоголя идут на сценах многих театров, его произведения инсценируются, экранизируются. Одна за другой выходят монографии о жизни и творчестве писателя, затрагивающие разнообразные аспекты его творчества. Во многих исследованиях можно обнаружить своеобразные попытки интерпретировать произведения Гоголя в соответствии с определенными эстетическими взглядами и пристрастиями.

Вместе с тем многие исследования о русском писателе проникнуты искренним стремлением разгадать загадку Гоголя, выяснить причины необычайной созвучности его творчества настроениями современной западной интеллигенции. Выступая в 1976 году на международном конгрессе в Венеции, итальянский романист Альберто Моравиа сравнил комический дар писателя с сервантовским и высказал мнение, что сатира Гоголя ничуть не устарела, напротив, кажется чрезвычайно актуальной. Влияние Гоголя на итальянскую культуру, подчеркнул Моравиа, особенно ощущается в творчестве Эмилио де Марки, Луиджи Пиранделло и других прозаиков XX века[2.8.].

Гоголевская традиция фантасмагорического изображения жестокой действительности оказалась близкой и современному японскому писателю Абэ Кобо. В интервью, данном в 1970 году корреспонденту «Литературной газеты», он опроверг утверждения некоторых западных критиков, сравнивших его манеру с манерой Франца Кафки, и заметил: «На вашем месте я назвал бы скорее Гоголя» [2.8.].

Американский критик Ф. Рав в докладе [2.8.], сделанном в Колумбийском университете по случаю столетней годовщины со дня смерти Гоголя, сказал, что русский писатель представляется ему великолепным образцом современного художника. Несмотря на то, что творчество Гоголя, утверждал далее критик, пересекает языковые границы с гораздо большим трудом, чем произведения Тургенева или Чехова, гоголевские типы, подобные Чичикову или Хлестакову, оказываются не менее универсальными, чем герои Толстого или Достоевского.

К осознанию современности Гоголя зарубежный мир пришел после длительного увлечения Л.H. Толстым, Ф.М. Достоевским, И.С. Тургеневым, А.П.Чеховым - художниками, которые продолжали гоголевские традиции в русской литературе. Причины подобного запоздания не только в трудностях перевода, но и том, что именно в наши дни происходит осмысление роли Гоголя в художественном развитии человечества, в освоении мировой литературой темы «маленького человека».

Гоголь «раньше Чаплина поведал миру историю «маленького человека», -- заявил американский писатель В. Сароян, -- «маленького человека» принижают, это бедный человек. Но если написать историю этого бедного человека, то он уже перестает быть «маленьким». Гоголь написал эту историю. Он возвеличил его» [2.8.].

В историю литературы Гоголь вошел как художник, исследовавшей проблему трагического положения «маленького человека», жалость и сочувствие к которому определили гуманистический пафос гоголевских произведений, равно как и своеобразие гуманизма последующей русской литературы. За внешне незамысловатой историей Акакия Акакиевича Башмачкина и жалкого чиновника Поприщина писатель сумел увидеть трагизм человека в современном обществе.

«Маленький человек» у Гоголя нередко склонен порисоваться, вообразить себя управляющим департаментом, испанским королем и пр. Это не случайно, ибо только в своих иллюзиях он может на время избавиться от комплекса социальной и психологической неполноценности. Мотив гротескного, фантасмагорического превращения жалкого чиновника в сверхчеловека, жаждущего мщения за свою приниженность и забитость, прозвучит в дальнейшем в творчестве Ф. М. Достоевского--продолжателя гоголевских традиций.

Восприятие Гоголя за рубежом начинается с уяснения художественного своеобразия и новаторской значительности повести «Шинель». Гоголь «был хорошо знаком с бюрократической сферой, ибо он в течение некоторого времени служил чиновником в Петербурге, -- пишет критик М. Спилка [2.8.]. -- Он был первым, кто начал с заботливым, тщательным вниманием изображать убожество и банальность существования незначительных официальных чиновников».

С блистательной смелостью Гоголь создал комическо-героический характер маленького чиновника-переписчика и соотнес его с образом распятого Христа, так что, когда мы смеёмся, знакомясь с историей его жизни, то в нашем смехе проявляется нечто похожее на ужас». Социально-этическая коллизия «Шинели»: жалкий чиновник, одержимый своей мечтой, и противостоящее ему враждебное окружение -- оказалась в XX веке понятной и близкой многим западным художникам. «Я посетил много стран, -- замечает В. Набоков,-- и у многих знакомых встречал страстную мечту, подобную той, которую лелеял Акакий Акакиевич, причем никто из них никогда не слышал о Гоголе» [2.7., C.36.]. Интерес к теме «маленького человека» и его трагического положения в мире характерен для многих произведений современной западной литературы -- для таких художников, как К.Воннегут, Дж.К. Оутс, Ф. Рот, Г. Фадлада, Ф.О. Коннор [2.4.] писателей, которые проявляют значительный интерес к творческому наследию Гоголя.

Об актуальности социально-этической коллизии «Шинели» свидетельствует итальянский фильм, сделанный по мотивам повести. Своеобразным вариантом Акакия Акакиевича представляет Гомер Симпсон в романе американского писателя X. Уэльса «День саранчи». Известный французский актер-пантомимист Марсель Марсо показывал инсценировку «Шинели», которая стала одним из примечательных событий парижской театральной жизни. Экранизация спектакля была с триумфом встречена во многих странах мира. Гоголевское «я брат твой» стало душой и смыслом образа, созданного Марселем Марсо. Артист вошел не только в мир маленького чиновника из далекого старого Петербурга--он в чем-то выразил чувства своего нынешнего «брата», обездоленного человека-труженика с его томительными и тщетными поисками счастья. Гоголевскую тему трагического положения «маленького человека» в современном мире затрагивает и турецкий прозаик Сабахттин Али в романе «Мадонна в каракулевом манто» [2.8.].

Говоря о том, что у Гоголя город представляет «не только географическое, политическое или эстетическое понятие, сколько определенную атмосферу», американский критик Д. Фэнгер заметил, что русский писатель «начал с того, на чем остановились Бальзак и Диккенс». Для героев Бальзака город воплощает волю, энергию, страсть. Сравнительно с бальзаковской любвью к Парижу гоголевское изображение Петербурга полно сарказма и иронии. У Диккенса позитивные ценности заключаются в индивидуальной сфере, часто в семье, которая представляет как бы остров в мире городского отчуждения. У Гоголя в городской жизни нет никакого, даже самого приблизительного идеала. Вот почему, по мнению критика, в этой атмосфере «могут торжествовать только пошляки и самодовольные типы, вроде поручика Пирогова или майора Ковалева, но даже они иногда попадают в конфузные ситуации».

Тема разлада между мечтой и действительностью не была новой для западноевропейского искусства. Ее можно обнаружить у романтиков, например, у Гофмана, которого по праву часто сравнивают с Гоголем. Однако, если у Гофмана конфликт между мечтой и действительностью разрешается в сказочно-фантастических формах (волшебные чары зла рассеиваются, и Ансельм находит счастье с Серпентиной), то в «Невском проспекте» конфликт этот разрешается в реалистической манере. Здесь нет злых и добрых волшебников. Иллюзии художника Пискарева и их крах обусловливаются самой сущностью города, за блестящим фасадов которого обнаруживается бедность, пустота, ничтожество. В. Эрлих полагал, что трагедия гоголевского героя порождена абсурдностью человеческого существования.

Однако, подметив тенденцию Гоголя вскрывать пустоту и бессмысленность определенных форм жизни, В. Эрлих и вслед за ним А. Пери отошли от собственно гоголевского отношения к миру -- что у Гоголя жизнь абсурдна не сама по себе: бессмысленна жизнь бездуховная, мелочная, обывательская. Не принимая во внимание этого, казалось бы, очевидного факта, указанные критики объявили Гоголя предшественником Ф. Кафки, писателем, который якобы предвосхитил многие экзистенцналистические построения. При этом была упущена из вида одна из существенных особенностей творческого метода Гоголя, а именно, смысловая функция его юмора, представляющего собой мощное оружие в борьбе с бездуховностью, нелепостью обывательского существования.

Томас Манн, рассуждая об отличии русской литературы от других литератур мира, заметил: «Со времен Гоголя русская литература комедийна, комедийна из-за своего реализма, от страдания и сострадания, по глубочайшей своей человечности, от сатирического отчаяния, да и просто по своей жизненной свежести» [2.8.].

«Есть нескончаемая шутка во всех великих произведениях русских писателей, -- утверждал современник Т. Манна, американский писатель В. Сароян, -- удивительным образом она обнаруживается потом в их менее значительных произведениях. Понимание шутки как чего-то важнейшего, главного в человеческой жизни и составляет одну из причин непреходящего обаяния русской литературы, даже тогда, когда читаешь ее в переводах...» [2.8.].

О склонности к юмору как национальной черте русского характера, отразившейся как в фольклоре, так и в литературе, говорил в свое время и Гоголь: «У нас у всех много иронии. Она видна в наших пословицах и песнях, и, что изумительно, часто там, где страждет душа и не расположена совсем к веселости...» [1.5., C.54.]. «Умиление пред чем-нибудь истинно благоговеть», сочетающееся со свойством «над чем-нибудь истинно посмеяться» [1.5., C.76.], по мнению Гоголя, присуще всем русским поэтам: «Державин крупно солью рассылал его у себя в большей половине од своих. Оно есть и у Пушкина, и у Крылова, у князя Вяземского... Естественно, что у нас должны были развиться писатели собственно сатирические» [1.5., C.84.]. Будучи глубоко народным, комическое начало в русской литературе никогда не ограничивалось чисто развлекательными функциями. Разоблачая пороки своего времени, смеясь над пошлостью, в каких бы формах она не проявлялась, русские художники неизменно видели в своем воображении те высокие идеалы, которые вдохновляли их, которые представляют естественную норму жизни и человеческих отношений. Гоголевские традиции проявляются в творчестве самых различных литераторов XX века.

Значение Гоголя в развитии мировой художественной мысли не в последнюю очередь определяется и тем, что он способствовал становлению романного эпоса.

Критики много писали и продолжают писать о Гоголе. Наиболее часто самыми разными критиками рассматривались его «петербургские» повести. И все-таки эти повести продолжают оставаться для читателя загадочными. На наш взгляд, причина этого кроется в том, что при изучении проблематики гоголевского творчества мало внимания уделялось самому важному в произведениях Гоголя -- человеку и человеческой душе.

Заключение

Изучая материал по данной теме, выяснено, что Гоголь был хорошо знаком с бюрократической сферой, ибо он в течение некоторого времени служил чиновником в Петербурге. Писателю пришлось два года прожить в Петербурге, чтобы глубже проникнуть в сложную жизнь города. Тогда и начали воплощаться замыслы новых повестей.

Изучив «петербургские повести», отмечено каким был Петербург дневной и ночной в XIX в. Контраст поражает. Тем и актуальна выбранная тема курсовой работы. Жизнь в больших городах современности аналогична и сейчас: роскошь и нищета, музеи и трущобы, величие и унижение. В ходе выполнения работы выяснены взгляды на искусство Гоголя.

Произведения Гоголя кажутся на первый взгляд фантастичными, с долей мистики, но при более глубоком анализе необыкновенно-странное происшествия становятся понятными. И это навевает некую печаль.

Можно отметить, что в повестях стоит остро вопрос о собственной человеческой ценности. Эти повести - не только о Петербурге и петербургских жителях, они дают символические образы мирового масштаба и поэтому входят в сокровищницу мировой литературы.

Значение Гоголя в развитии мировой художественной мысли не в последнюю очередь определяется и тем, что он способствовал становлению романного эпоса.

В соответствии с традицией, заданной Белинским, в истолковании «петербургских» повестей Гоголя подчеркивалось прежде всего их социальное значение. Герои Гоголя рассматривались главным образом в качестве типичных представителей «маленького человека», жертвы бюрократической иерархической системы и равнодушия. В XIX веке о «петербургских» повестях Гоголя писали в основном русские исследователи. Они обращали почти исключительное внимание на социальную проблематику.

Подобное восприятие стало традиционным как в российских, так и зарубежных исследованиях. Наконец, в работах XX века на первый план все чаще стало выдвигаться эстетическое начало.

В ходе выполнения работы можно отметить то, что персонажи предстают в многообразных связях с породившими их условиями общественной жизни.

Особый интерес к творчеству гоголя как в России. Так и за рубежом объясняется тем, что именно в наши дни происходит осмысление роли Гоголя в художественном развитии человечества, в освоении мировой литературой темы «маленького человека».

Будучи глубоко народным, комическое начало в русской литературе никогда не ограничивалось чисто развлекательными функциями. Разоблачая пороки своего времени, смеясь над пошлостью, в каких бы формах она не проявлялась, русские художники неизменно видели в своем воображении те высокие идеалы, которые вдохновляли их, которые представляют естественную норму жизни и человеческих отношений.

На наш взгляд, причина этого кроется в том, что при изучении проблематики гоголевского творчества мало внимания уделялось самому важному в произведениях Гоголя -- человеку и человеческой душе. В целом можно сказать, что освоение художественного и нравственного опыта Гоголя только начинается. Многим его произведениям предстоит быть заново осмысленными в свете происходящих в последние десятилетия социально-исторических и духовных изменений. Заново перечитывая Гоголя узнаешь все больше и больше.

Библиография

1. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. в 9-ти т. - М., 1978.

2. Виноградов И. А. От «Невского проспекта» до «Рима» // Гоголь Н. В. Петербургские повести / Вступ. ст. и коммент. И. А. Виноградова. -- М.: Издательский Дом Синергия, 2001.

3. Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. --Л., Наука, 1972-1990.

4. Коннор Ф. О. Храм Духа Святого. Рассказы. -- М, 2003.

5. Котляревский Н. Художественное, философское и автобиографическое
значение повести «Портрет»//Н. В. Гоголь. Его жизнь и сочинения/Под ред. Покровского В. - М., 1915.

6. Машковцев Н. Г. Гоголь в кругу художников. - М.: Искусство, 1955.

7. Набоков В. Николай Гоголь / Пер. с англ. Е. Голышевой; Публ. и подлог, текста В. Голышева; Вступ заметка С. Залыгина// Новый мир.-- 1987. -- №4.

8. Пиксанов Н. Гоголь //Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (1911 -1916)//Электронная энциклопедия Кирилл и Мефодий 2008.

9. Толстой Л. И. Собр. соч.: В 14 томах. -- М.: ГИХЛ, 1937.

10. Янушкевич А. С «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя в контексте русской литературы 1920-1930-х годов // Поэтика русской литературы. -- М.: Российский гос. гуманитарный ун-т, 2001.

11. Янушкевич А. С Повесть Н. В. Гоголя «Нос» в контексте русской культуры 1920-1930-х годов // Литературоведение и журналистика. -- Саратов, 2000.