Противоречия уголовного закона

Размещено на http://www.allbest.ru/

Противоречия уголовного закона

Минязева Татьяна Федоровна

Аннотация

уголовный право закон кодекс

Показана противоречивость реформы уголовного закона, охарактеризована ее несогласованность с нормами УК РФ, другими отраслями права. Обращено внимание на непрофессионализм инициаторов новых норм. Подчеркивается, что пренебрежение к концепции действующего УК РФ при его реформировании без создания новой неизбежно приводит к отступлению от соблюдения принципов уголовного права.

Ключевые слова: уголовный закон, принцип личной ответственности, альтернативные наказания, штраф, несовершеннолетние, принудительные работы, соучастие.

Annotation

Contradictions of criminal law

The article substantiates the divergence of the reform of the criminal law, its inconsistency with other norms of the Criminal Code of the Russian Federation and other branches of law. Attention is paid to the lack of professionalism of the initiators of the new norms. It is emphasized that disregard for the concept of the current Criminal Code of the Russian Federation while it is reformed without creating a new one inevitably deviates from compliance with the principles of criminal law.

Key words: criminal law, principle of personal responsibility, alternative penalties, fine, minors, forced labour, complicity.

Основная часть

Изменения, вносимые в Уголовный кодекс Российской Федерации (далее - УК) [1], в ряде случаев противоречат не только положениям теории права, но и положениям других норм самого закона. И если «У природы нет плохой погоды - Каждая погода благодать», то содержание закона, вносимые в него изменения (погода) формируются не стихийно. УК РФ создавался на определенной концепции, опирался на теорию права, а изменения в него вносятся в ряде случаев без учета этих простых истин, вследствие чего погода меняется, и не в лучшую сторону.

А ведь в УК погоду меняет не «бог» или случайные люди, а те, кто в соответствии со ст. 104 Конституции РФ имеет право на законодательную инициативу: Президент РФ, члены Совета Федерации, депутаты Государственной Думы, Правительство РФ, законодательный (представительный) орган субъектов РФ, Конституционный Суд РФ, Верховный Суд РФ по вопросам их ведения. Значительная часть этих лиц имеют юридическое образование. Так почему же изменения, вносимые в УК, столь противоречивы, а некоторые измененные нормы в силу их несогласованности с другими положениями УК невозможно применить? Не потому ли, что не обращается внимание на «дом»? Его стали ремонтировать, да так, что несущие стены пошатнулись, дом рушится. «Дом» уголовного закона - концепция, заложенная при создании УК, теория уголовного права, создаваемая учеными на протяжении истории его развития.

Концепция, естественно, может с течением времени меняться, но она должна быть. Теория права должна развиваться, но не искажаться и не игнорироваться. Закон должен изменяться в соответствии с концепцией политики государства в сфере противодействия преступности на определенном этапе его развития. Но нет, реформирование уголовного закона происходит неразумно и нелогично, просто взмахом пера для разрушения созданного учения. Мысль замирает пред таким стремлением законодателя, и ужасается дух как ученых, так и правоприменителей.

Известный ученый современности А.И. Рарог, говоря о том, что уголовно-правовые средства обеспечения приоритетов уголовно-правовой политики должны быть «практически реализуемыми, т.е. соответствовать потребностям практики и служить удобным инструментом воздействия на социально неприемлемые уголовно-правовые явления» [2, с. 13], в своих трудах продемонстрировал, что на сегодняшний день они таковыми не являются.

Показателем эффективности уголовного закона считается его относительная стабильность, что не исключает внесения в него требуемых временем изменений. Но большинство изменений не продиктовано временем, от многих из них уголовный закон просто лихорадит. Они наглядно демонстрируют «прямые образующие силы современной противоречивой нравственной действительности», когда обществу «не хватает общей культуры и морально-нравственных ограничений» [3].

Реформаторы почти через семь лет после принятия УК посягнули на принцип личной ответственности. Среди мер наказаний, применяемых к несовершеннолетним, прямо в норме УК вдруг выделили исполнительную составляющую штрафа. Морально-нравственный аспект этого наказания равен нулю, и это особенно заметно применительно к несовершеннолетним. Штраф следовало бы исключить из перечня наказаний, назначаемых несовершеннолетним. А в отношении совершеннолетних - оставить только как дополнительную меру наказания. Однако в свете изменений, внесенных в УК в декабре 2003 г. (Федеральный закон от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ), штраф, назначенный несовершеннолетнему осужденному, по решению суда может взыскиваться с его родителей или иных законных представителей с их согласия (ч. 2 ст. 88 УК). Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 1 февраля 2011 г. № 1 «О судебной практике применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних» ориентирует суды при назначении несовершеннолетнему наказания в виде штрафа удостовериться в добровольности согласия и платежеспособности таких лиц, а также разъяснить последствия неисполнения судебного решения о взыскании штрафа.

Но суд не признает родителей виновными в том, что совершили их дети, если не считать моральный аспект случившегося. Наказание не должно превращаться в откуп, зависимый от платежеспособности как самого осужденного, так и членов его семьи. Да и зачем такое положение вносить в закон? Ведь ясно, что родители или близкие родственники даже совершеннолетнего лица и без постановления суда при наличии возможности помогут уплатить назначенный штраф. Совершенно негодной «с точки зрения логики построения уголовного закона» назвал эту норму Ю.В. Голик. Он отметил, что в подобном столкновении в уголовном праве с институтом субсидиарной ответственности гражданского права нет ничего хорошего, что понятно каждому, «кто хотя бы листал закон. Каждому, но не нашим законописцам, которые своими неграмотными решениями ставят в очень неудобное положение и теоретиков, и практиков.

А по большому счету и общество в целом» [4, с. 17].

В монографии И.М. Рагимова «Философия преступления и наказания» соотношение основных понятий уголовного права - «преступление» и «наказание» - рассмотрено в аспекте восприятия наказания как неизбежного и необходимого следствия совершенного лицом вида преступления. И это естественно, ведь, «признавая свободу выбора поведения, мы допускаем и наказание преступника. Сущность преступления, а значит, смысл и значение наказания мы сможем познать только в том случае, если будем способны раскрыть поведение человека вообще и преступника в частности» [5, с. 107].

Принцип личной ответственности, хотя и не закреплен, в отличие от других принципов, в специальной норме УК, заложен в его содержание (ст. 19-20, ч. 1 ст. 24 УК, ст. 31-32 УИК).

Человек ни при каких условиях не должен нести ответственность за поступок, совершенный другим человеком. Вряд ли исправительное воздействие на несовершеннолетнего окажет согласие его родителей или иных законных представителей заплатить штраф. Да и с какой стати наказание несовершеннолетнему должно назначаться с учетом желания его родителей или иных законных представителей исполнить это наказание? Почему же тогда родители с их согласия не могут отбывать назначенное их несовершеннолетнему ребенку наказание в виде обязательных или исправительных работ либо лишение свободы?

С таким подходом к соотношению преступления и наказания вряд ли можно рассчитывать на нравственное воспитание и предупредительное воздействие уголовного закона, наказание не будет восприниматься как неизбежное и необходимое следствие совершенного лицом преступления. Напомним, что с момента принятия УК в течение почти семи лет до декабря 2003 г. ч. 2 ст. 88 не содержала положения о возможности взыскания штрафа с родителей или иных законных представителей несовершеннолетнего. Штраф следует оставить в УК только как дополнительный вид наказания, применяемый только к совершеннолетним лицам.

В 2011 г., почти через 15 лет действия УК, его реформаторы посягнули на принцип законности, закрепленный в ст. 3, дополнив ст. 15 УК частью 6 о предоставлении суду права по своему усмотрению, вопреки установлению закона, изменять категорию преступления, что влечет за собой и иное применение других норм, в которых учитывается категория содеянного (о назначении наказания по правилам совокупности преступлений или приговоров, об условно-досрочном освобождении от отбывания наказания, о давности исполнения обвинительного приговора, сроках судимости и пр.). Как следует понимать данную норму? Как то, что суд стоит выше закона? Но суд необходим в правовом государстве ровно постольку, поскольку существует потребность в правильном, стабильном и единообразном применении закона.

Наделение суда полномочиями по изменению категории преступления противоречит заложенной в УК при его создании идее нормативной классификации преступлений. А эта идея, хотя и со свойственными ей погрешностями, лежит в основе уголовной политики государства, которое, видимо, не уверено в результатах проводимой им самим криминализации общественно опасных деяний, поскольку позволяет суду корректировать, фактически подменять собой закон. Именно закон в силу своего назначения - противодействовать преступности - обязан устанавливать четкое понимание того, какие именно деяния признаются в данный конкретный момент развития государства преступлением и насколько они опасны. С точки зрения конституционных основ уголовного права такое решение законодателя лишило уголовный закон качества правовой определенности.

Предоставление Федеральным законом от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ суду права изменять категорию преступления, а также исключение из санкций ряда статей минимального предела наказания в виде лишения свободы (в санкциях некоторых статей данные пределы установлены за тяжкие и особо тяжкие преступления от двух месяцев до десяти, двенадцати, пятнадцати и двадцати лет: ч. 2-4 ст. 111, ст. 356 УК и др.) привело к искажению принципа независимости судей на законном основании. А это, как отмечают многие ученые, в свою очередь, превращается «в пределы возможностей злоупотребления правом, что мало чем отличается от судебного произвола» [6, с. 182] и способствует процветанию коррупции, а не противодействию ей. «Несоблюдение гражданами, да и представителями власти - чиновниками всех уровней законов... стало, по существу, обыденным делом. Жизненно необходимая для нашей страны работа по предупреждению преступности фактически свелась к нулю» [6, с. 99-100]. Представляется, что ч. 6 ст. 15 УК следует признать утратившей силу.

Другой пример: понятие уголовной противоправности (иными словами, криминализация деяния) в реформах стало определяться вопреки теории уголовного права. В частности, исключив неоднократность как квалифицирующее обстоятельство из ряда составов преступлений, провозглашая признаками преступления степень общественной опасности, виновность лица, совершившего деяние, запрещенность деяния уголовным законом под угрозой наказания (ч. 1 ст. 14 УК), реформаторы уголовного закона стали определять уголовную противоправность признаком неоднократности либо нового деяния, имеющего административно-правовую противоправность (ст. 151.1, 158.1 УК и др.), либо при совершенствовании некоторых норм (ст. 157 УК). Между тем в ч. 1 ст. 14 УК речь идет об опасности именно совершенного лицом деяния, а не об опасности этого лица в силу повторения деяния, имеющего иную противоправность. Уголовная противоправность деяния, таким образом, определяется на время: пока лицо считается «подвергнутым административному наказанию». А в ст. 212.1 УК «Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования» вообще так называемая административная преюдиция приобрела странный характер - деяние признается преступлением, если лицо, его совершившее, ранее привлекалось к административной ответственности за совершение административных правонарушений, предусмотренных ст. 20.2 КОАП РФ, более двух раз (выделено нами - Т.М.) в течение ста восьмидесяти дней. Вряд ли при таком подходе к определению уголовной противоправности деяния уголовный закон будет функционировать как механизм швейцарских часов.

Реформаторы уголовного закона пошатнули и теорию соучастия в преступлении, введя в качестве квалифицирующего признака в ст. 205.1 пособничество в совершении хотя бы одного из преступлений, предусмотренных ст. 205, ч. 3 ст. 206, ч. 1 ст. 208. Ученые отметили, что с приданием законом от 9 декабря 2010 г. № 352-ФЗ «действиям пособника (как одного из соучастников) значения самостоятельного состава преступления, тем более что пособничество в примечании 1 к ст. 205.1 УК РФ определяется точно так же, как и в ч. 5 ст. 33 УК РФ», стало невозможным собственно пособничество в преступлениях, предусмотренных в ч. 1 ст. 205.1, что «вносит сумбур в институт соучастия» [2, с. 15; 7, с. 236]. А факт установления в ч. 3 ст. 205.1 более строгого наказания за пособничество террористическому акту (ч. 1 ст. 205 УК), захвату заложника, совершенному организованной группой либо повлекшему по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия (ч. 3 ст. 206 УК), чем за исполнение собственно теракта или захвата заложника при особо отягчающих обстоятельствах, демонстрирует непрофессионализм реформаторов уголовного закона.

Такой же подход к реформированию уголовного закона наблюдается и в появляющихся в УК нормах о наказании. Казалось бы, прописная истина: устанавливаемое за преступление наказание должно быть применимым, а не просто вписанным в санкции статей. А реформаторы закона сначала вводят наказание, включают его в санкции Особенной части уголовного закона, потом, по прошествии ряда лет, принимают закон о введении установленного ими наказания в действие, причем иногда закон о введении в действие наказания посягает и на содержание этого наказания (как, например, с наказанием в виде ограничения свободы). Заметим, что так было с начала принятия УК РФ. Наказания в виде обязательных работ и ограничения свободы введены в действие через десять лет и более, арест до сих пор не введен в действие. А появившееся в 2011 г. наказание в виде принудительных работ не только введено в действие по прошествии почти шести лет после его принятия, но и устанавливается по настоящее время в санкциях ряда статей так, что его по закону нельзя назначить. Реформаторы даже не руководствуются положениями закона, созданного ими же ранее.

Напомним, что в соответствии с ч. 1 ст. 53.1 УК «принудительные работы применяются как альтернатива (выделено нами - Т.М.) лишению свободы в случаях, предусмотренных соответствующими статьями Особенной части настоящего Кодекса, за совершение преступления небольшой или средней тяжести либо за совершение тяжкого преступления впервые». Из приведенного положения следует, что санкция статьи Особенной части УК должна содержать наказания в виде и лишения свободы, и принудительных работ. А что мы наблюдаем? Нормы ряда статей УК не содержат в своих санкциях наказания в виде лишения свободы, но предусматривают принудительные работы. Это и размножившиеся в 2012 г. нормы о мошенничестве (ч. 1 ст. 159.1, ч. 1 ст. 159.2, ч. 1 ст. 159.5, ч. 1 ст. 159.6 УК), и обе части ст. 200.1, введенной в УК законом от 28 июня 2013 г. № 134-ФЗ, и др.

А Федеральным законом от 31 декабря 2017 г. № 501-ФЗ из санкции ч. 1 ст. 207 УК «Заведомо ложное сообщение об акте терроризма» было исключено наказание в виде лишения свободы, но установлен минимальный предел принудительных работ (от двух до трех лет; было от двух месяцев до трех лет). В такой редакции санкции рассматриваемой статьи принудительные работы в соответствии с ч. 2 ст. 53.1 УК не могут быть назначены. Получается, что, когда принудительные работы можно было назначить, их минимальный предел составлял два месяца, что собственно, логично (преступление небольшой тяжести), а теперь назначить их нельзя, но установлен минимальный предел в два года при той же категории преступления? И какова логика законодателя?

Кроме того, в системе наказаний принудительные работы отнесены к основному виду (ч. 1 ст. 45 УК). Основные наказания назначаются самостоятельно и не должны зависеть от назначения других основных наказаний. Вот и попробуйте разобраться, когда же прав законодатель: когда он не включал в санкции вышеперечисленных норм наряду с принудительными работами наказание в виде лишения свободы, т.е. конструировал санкции в соответствии с теорией права, но отступал от положений закона (ч. 2 ст. 53.1 УК), или в тех случаях, когда следует положениям им же созданного закона и вопреки теории трактует правило замены одного основного вида наказания другим основным его видом?

Есть в законе и другие примеры. Так, в соответствии с ч. 1 ст. 126 похищение человека наказывается принудительными работами на срок до пяти лет либо лишением свободы на тот же срок. На первый взгляд, это альтернативная санкция, и в то же время назначить суд может только лишение свободы (т.е. альтернативы нет), а потом заменить его принудительными работами или постановить, например, считать назначенное наказание условным.

Аналогичным образом сконструирована санкция ч. 1 ст. 127.1 УК «Торговля людьми», но это тяжкое преступление, за которое принудительные работы могут быть назначены только в случае его совершения впервые, следовательно, альтернативы лишению свободы нет и в случае совершения этого преступления впервые, и уж тем более при неоднократном его совершении. Следовательно, альтернатива у суда - постановление об условном осуждении, которое не зависит от того, сколько раз совершено преступление, но условное осуждение - это не наказание.

Задуманное реформаторами уголовного закона положение о назначении принудительных работ как замены лишения свободы предполагает, что принудительные работы - менее строгое наказание, вместе с тем по степени строгости это наказание не уступает лишению свободы, оно засчитывается из расчета день за день. А если знакомиться с содержанием принудительных работ, то они представлены и как более мягкое наказание, чем лишение свободы, и как равное ему.

О равенстве этих наказаний свидетельствуют и правила засчитывания срока отбывания принудительных работ, в который, подобно лишению свободы, день за день засчитываются и время содержания осужденного под стражей в качестве меры пресечения, и время следования в исправительный центр под конвоем, а также время краткосрочных выездов, предоставляемых осужденному (ст. 60.3 УИК РФ). С позиций теории уголовного права при замене одного вида наказания другим подобное равенство просто не разумно. Срок, например, исправительных работ исчисляется временем, в течение которого осужденный работал и из его заработной платы производились удержания (ст. 42 УИК). Если принять во внимание, что назначение принудительных работ условно не предусмотрено законом (ч. 1 ст. 73 УК), то они являются более строгим видом наказания.

По своей юридической природе принудительные работы являются наказанием, так как они включены в систему основных видов наказаний (п. «з.1» ст. 44 УК) и в санкции статей Особенной части УК. В то же время по содержанию это явно не основное наказание, так как при его назначении суд лишен возможности избрать его без предварительного назначения наказания в виде лишения свободы (подобное положение было с наказанием в виде пожизненного лишения свободы до 2004 г.). Установленный в УК алгоритм назначения принудительных работ позволяет считать их и «иной мерой уголовно-правового характера», подобной условному осуждению или существовавшему в советский период условному осуждению к лишению свободы с обязательным привлечением осужденного к труду (ст. 24.2 УК РСФСР, исключенная в 1993 г.). В итоге произошло неоправданное смешение правовой природы принудительных работ, что повлекло невозможность их применения за отдельные преступления. Видимо, не все инициаторы новых норм изучили положения ст. 53.1 УК, вольно или невольно снова посягнув на принцип законности.

Реформаторы законодательства не согласовывают содержание наказания с его исполнительной составляющей. Содержание наказания заключается именно в привлечении осужденного к труду (ч. 3 ст. 53.1 УК). Согласно первому предложению ч. 1 ст. 60.7 УИК РФ осужденный обязан трудиться в местах и на работах, определяемых администрацией исправительных центров. А во втором предложении этой нормы прописано: администрация исправительных центров привлекает осужденных к труду «исходя из наличия рабочих мест» (выделено нами - Т.М.). Это положение подкрепляется ч. 5 ст. 60.8 УИК РФ, согласно которому «осужденным к принудительным работам, не обеспеченным работой, ежегодный оплачиваемый отпуск не предоставляется». Получается, что работа осужденных презюмируется, но не гарантируется государством. Государство снимает с себя ответственность за соблюдение им же установленных правил, подрывает сущность принудительных работ, допускает назначение наказания с возможностью его ненадлежащего исполнения.

На наш взгляд, принудительные работы как основной вид наказания должны назначаться самостоятельно, как альтернативное наказание. Для этого необходимо исключить из ч. 1 ст. 53.1 слова «как альтернатива лишению свободы» и признать утратившей силу ч. 2 ст. 53.1 УК РФ. При таком подходе принудительные работы действительно были бы просто альтернативным наказанием и соответствовали бы теории права о понятии основного наказания. Альтернатива лишению свободы и замена назначенного лишения свободы - не тождественные понятия, а законодатель призван соблюдать единство терминологии.

Благоприятную погоду в доме уголовного закона можно установить только соблюдением его принципов, соответствием заложенной концепции, правилам законодательной техники и силой разума.

Литература

1. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ. Доступ из справ. правовой системы «КонсультантПлюс».

2. Рарог А. И. Приоритеты российской уголовно-правовой политики // Уголовное право: стратегия развития в ХХІ веке: материалы ХІІ междунар. науч.-практ. конф., 29-30 янв. 2015 г. М., 2015.

3. Встреча с Михаилом Федотовым, Владимиром Лукиным и Борисом Титовым, 10 июля 2012 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www. youtube.com/watch?v=X7lDhAutmV8

4. Голик Ю.В. К вопросу о правовом содержании уголовного закона // Правовое содержание уголовного закона: материалы круглого стола к юбилею Ю.В. Голика: сб. ст. СПб., 2017.

5. Рагимов И.М. Философия преступления и наказания. СПб., 2015.

6. Бабаев М.М., Пудовочкин Ю.Е. Проблемы российской уголовной политики. М., 2018.

7. Ершов С.А. Проблемы регламентации пособничества в УК РФ // Уголовное право: стратегия развития в ХХI веке. М., 2012.

References

1. The Criminal Code of the Russian Federation d.d. June 13, 1996 № 63-FL. Access from the legal reference system «ConsultantPlus».

2. Rarog A.I. Priorities of the Russian criminal law policy // Criminal law: development strategy in the XXI century: proc. of the XII Intern. sci. and practical conf., Jan. 29-30, 2015. Moscow, 2015.

3. Meeting with Mikhail Fedotov, Vladimir Lukin and Boris Titov, July 10, 2012 [Electronic resource]. URL: http://www.youtube.com/ watch?v=X7lDhAutmV8

4. Golik Yu.V On the issue of the legal content of the criminal law // Legal content of the criminal law: proc. of the round table for the anniversary of Yu.V. Golik: coll. of papers. St. Petersburg, 2017.

5. Ragimov I.M. Philosophy of crime and punishment. St. Petersburg, 2015.

6. Babaev M.M., Pudovochkin Yu.E. Problems of the Russian criminal policy. Moscow, 2018.

7. Ershov S.A. Problems of the regulation of complicity in the Criminal Code of the Russian Federation // Criminal Law: development strategy in the XXI century. Moscow, 2012.

Размещено на Allbest.ru