Границы и люди в Польше с XII по XVI столетия: пример Мазовии

Размещено на http://www.allbest.ru/

ГРАНИЦЫ И ЛЮДИ В ПОЛЬШЕ С XII ПО XVI СТОЛЕТИЯ: ПРИМЕР МАЗОВИИ

Мысливски Гжегож (автор), Варшавский университет, Варшава, Польша

Тайсина Эмилия Анваровна (переводчик),

ФГБОУ ВО «Казанский государственный энергетический университет», Казань, Россия

Аннотация

Ключевые слова: Средние века; Восточная и Центральная Европа; Мазовия; пространство; границы природной среды; граница; маркеры; средневековый менталитет.

Grzegorz Mysliwski (author), University of Warsaw. Warsaw, Poland.

Emilia A. Taysina (translator), Kazan State Energy University. Kazan, Russia.

The article concerns the emergence and proliferation of the artificial, local boundaries in the region of Masovia, the area situated in the basin of the middle Vistula River. The poor soils of this heavily forested region delayed rural and urban colonisation here, in comparison with other Polish regions. In spite of the fact that the first source reference to such boundaries in Masovia is relatively early (dating from 1185), the recurrent raids by Prussian and Jadzwing tribes as well as by the Lithuanians in the thirteenth and fourteenth centuries stopped the development of colonisation. Consequently, delimitation began at the turn of the thirteenth and fourteenth centuries, intensified from around 1360 onward, and reached a climax in the fifteenth century. This practice was supported by the establishment of numerous villages and towns according to German law, the breakup of family demesnes, and demographic growth. In addition to natural features of the landscape (rivers, creeks, swamps, hills), and to artificial landmarks designated to serve as border points (roads, bridges, churches, chapels, wells, mills, pagan tombs), artificial border markers were in wide use (usually, mounds of sand or stone, single stones, and X-shaped signs). Border markers also played the role of vehicles of collective, local memory, through their specific names, or as incised/engraved signs (Xes, coats of arms). The history of the emergence and proliferation of artificial border markers and delimitation in Mazovia is part of the story of transforming, organizing and acquiring control over space by medieval societies.

Keywords: Middle Ages; East-Central Europe; Masovia; space; natural environment delimitations; border; markers; medieval mentality.

Локальные границы, будучи, правда, не столь часто встречающейся темой исторического исследования как демаркация государств и развитие фронтиров, все же представляют собой привлекательный объект для изучения. Это включает в себя их происхождение, эволюцию их форм и маркеров (Manteuffel, 1929, pp. 221 -228; Kiersnowski, 1960, pp. 257-289; Podwinska, 1971, pp. 86, 118, 202 -222; Karp, 1972), так же как и пунктуальную процедуру, при помощи которой они были проложены, и социально-юридический их контекст (L aguna, 1875, pp. 22-55, 196-225; Mysliwski, 1999b, pp. 149-158). Наряду с антропологами историки также обратили внимание на многочисленные культурные последствия демаркации границ (Czarnowski, 1925, pp. 339-358; Banaszkiewicz, 1979, pp. 987-999; Geremek, 1997, pp. 637-642; Banaszkiewicz, 1998, pp. 349-453; Mysliwski, 1999a, pp. 27-36). Все эти подходы используются в нашем исследовании.

Под локальной границей мы подразумеваем местность, которая может иметь разные формы и размеры, разделяющую, по крайней мере, две различные территории, меньшие, чем государства. По разным критериям можно выделить несколько типов границ в регионе и в рамках исследуемого периода. По размеру выделенной территории мы можем различать границы отдельных домохозяйств (sors, zreb) (Lalik, 1970, pp. 9-10); деревень; городов; мест, населенных районными сообществами, называемыми opole Для обзора дискуссий до 1991 г. см.: (Matuszewski, 1991). Также (Modzelewski, 1988, pp. 43-76; Kossmann, 1993; Gorecki, 1999).; административных единиц; и целых государств. Применение имущественного критерия позволяет нам различать частные, церковные и общественные границы. Однако для того, чтобы понять, как средневековый и ранний нововременной человек приобрел контроль над природой, более важны две другие отличительные черты: ход границ частично определялся природной средой, а точность границ частично зависела от того, насколько широким был природно-территориальный комплекс. Что касается первого признака, часто проводится различие между естественными и искусственными границами. Мы можем заменить эти классические категории, применяя полезную типологию Рышарда Кирсновски, который различает «элементы, определяющие» ход пограничной линии, и «элементы, определяемые ею», с учетом вмешательство человека (Kiersnowski, 1960, p. 272). Такая типология лучше подчеркивает человеческую активность в расстановке границ, чем классическая, которая несколько излишне формалистична Например, если бы деревья были намеренно посажены на границе в качестве ее маркеров, они были бы классифицированы как естественные границы, даже если их расположение было уста-новлено исключительно человеком.. Необходимо различить два основных типа границ (Manteuffel, 1929, p. 223). Первая - это зона, диапазон которой составляет от нескольких до нескольких десятков метров в зависимости от местных условий; вторая, более точная, - это линейная граница. Обе классификации вместе представляются наилучшей отправной точкой для истории локальных границ Мазовии между двенадцатым и шестнадцатым веками.

Исторически этот регион является польской провинцией, расположенной в бассейне среднего течения Вислы. В средневековый период Мазовия на севере граничила с землями, населенными язычниками (прусскими и ядцвинговыми племенами, покоренными Тевтонским орденом в середине XIII века); на северо-западе и востоке она граничила с территориями Литовского и Русского княжеств; на юге с Малой Польшей (Малопольское воеводство), и, наконец, на юго-западе и западе с Ленчицей [L^czyca], Великой Польшей (Великопольское воеводство) и провинцией Куявия (Gieysztor & Samsonowicz, 1994). Мазовия представляет собой особенно интересную область для исследования локальных границ из-за двух характеристик ее истории по сравнению с другими польскими регионами: это длительный период политической независимости (1138-1526), а также социально-экономический застой после середины тринадцатого века. Более того, мазовецкие источники не были хорошо изучены учеными, исследующими историю местных границ.

Первый вопрос - какую форму имели наиболее старые местные границы. Очевидно, что сама природа всегда ограничивала ареалы человеческой деятельности болотами, реками с заболоченными берегами, первобытными лесами, холмами, горами и пустошами (Natanson - Leski, 1953, p. 43). Кроме того, как это часто наблюдалось в предыдущих исследованиях происхождения границ, они возникали в основном в результате перемещения поселений; овладев новыми территориями, различные группы поселенцев вступали в конфликт друг с другом, борясь за землю. Таким образом, проведение границ, как кажется, было единственным мирным решением их споров (Manteuffel, 1929, p. 222). Однако это объяснение имеет тенденцию характеризовать лишь самые старые пограничные линии, в то время как границы продолжали возникать на протяжении всего средневековья, часто в районах, которые были заселены в течение длительного времени. Поэтому важно подчеркнуть другие факторы, стимулирующие возникновение искусственных разграничений: демографический рост, развитие способов возделывания земли, появление церковных и частных владений (Podwinska, 1971, p. 203) и, как в позднесредневековой Мазовии, рост торговли землей и частый распад семейных поместий (Russocki, 1961, p. 38). Возникновение церковных и частных владений в Польше между XI и XIII веками способствовало созданию многих местных границ, хотя некоторые из них должны были быть обозначены особенно рано. Чтобы определить древнейшие мазовецкие границы, мы должны принять во внимание две хартии одиннадцатого и двенадцатого веков: это акт о бенедиктинском аббатстве в Могильно (с. 1065 - сохранившийся в интерполированной версии второй половины двенадцатого века) (Korwin-Kochanowski, 1919, n. 22,13-15), а также более поздняя грамота о земельных наделах для аббатства регулярных каноников в Червинске (1161 г.) (n. 87, 81-82). В обоих документах зарегистрированы такие единицы поселений, как отдельные домохозяйства и деревни с прилегающими землями (cum appendiciis), а также группа укрепленных городов, составляющих сеть герцогского управления.

Начнем с границ замков, окружавших города и перечисленных в хартиях. Появление границ административных единиц было вызвано в основном двумя факторами. Прежде всего, эти города выполняют многочисленные социальные функции. Они были юридическими, финансовыми, военными и религиозными центрами, которые действовали как социальные магниты (Modzelewski, 1977, pp. 75 -78). Местные крестьяне часто приходили туда, по разным причинам; они также были обязаны ремонтировать укрепления каждую зиму (Modzelewski, 1975, p. 196). Следовательно, благодаря отношениям с городами многие люди стали связаны не только со своими соседними окрестностями, но и с более широким сообществом, целым районом. Более того, во время герцогских объездов они еще должны были обеспечивать dux ambulans и его свиту едой, жильем, а иногда и частными лошадьми, и личными проводниками (Gasiorowski, 1977, pp. 139 -162). Как свидетельствует хроника XII века Галла Анонима, когда герцог переходил из одного замка в другой, он полагался на услуги крестьян из соответствующих районов: «когда он переходил из одного города в другой, он распускал крестьян [из этого района] на границе [in confinio} и нанимал других» `Et quotiens de civitate stationem in aliam transferebat, aliis in confinio dismissis, alios ... villicos com- mutabat'. (Maleczynski, 1952, p. 32).. Я разделяю точку зрения Кароля Модзелевского, интерпретирующего confinium как границу кастелланий (Modzelewski, 1975, p. 92). Возникает вопрос, какова была форма такой границы. Мне кажется, что термины с приставкой con- совпадают не с какой-либо точной демаркационной линией, а с более широкой границей-фронтиром между кастелланиями Группа терминов, таких как confinales, confinalis, confmeus, confinia, confmis, con Finitimum, con- finitimus, confmium, conterminium, conterminalis, чаще всего означала что-то вроде «соседство», «соседство», «граница», «нечто близкое», «что-то близкое к [границе]», но не очень точная грани-ца, идея которой выражается скорее с помощью таких терминов, как finis, fnalis, terminus, termi- nalis. (Sondel, 1997, pp. 199, 216, 384, 937-938). Характеристику природных и социально-

экономических факторов, которые определяли организацию и восприятие локального простран-ства, подтверждая приведенные филологические рассуждения, см. ниже.. Следовательно, это будет зона.

На локальном микроуровне границы районов должны были на практике формироваться путем распределения населения, находившегося под юрисдикцией соответствующего кастеляна, а также микрозонами экономического влияния, также ограниченными природными факторами.

Общественная активность крестьян на микроуровне также способствовала развитию границ. Можно рассматривать проблему границ zreb и деревни совместно, потому что польские деревни того времени состояли из нескольких разрозненных, отдельных домохозяйств (Podwinska, 1971, p. 143). Вышеупомянутый устав регулярных каноников в Червинске не содержит никаких ссылок на какие-либо линейные искусственные границы, ни вокруг одного zreb или деревни, ни вокруг всего церковного имения. Однако в нем упоминались appendicia, и это, кажется, дает ответ на вопрос, что составляло границы вокруг деревень и поселков. Appendicia означала территории, простирающиеся вокруг местных центров. Эти угодья также служили пограничными зонами, отделяющими деревни друг от друга. Простирание таких зон определялось не размещением искусственных указателей, а экономической деятельностью местных жителей. Границы каждой зоны заключались в пределы крестьянской пашни. В малонаселенных регионах, таких как большая часть Мазовии, размер этих смежных областей зависел только от физических возможностей одной крестьянской семьи возделывать землю. Однако податель благ подразумевал под appendicia не только пахотные поля, но и общие луга и пастбища, используемые всеми соседями в пределах церковного или частного владения. Более того, нужно также учитывать точку зрения отдельно взятой крестьянской семьи, которая была подчинена церковному господству. Помимо обработки пахотных земель, деятельность крестьян распространялась и на соседние герцогские леса, где фермеры пасли свой скот и держали пчел, и откуда в их дома поступали дрова и строевой лес. Таким образом, используемые окраины герцогских лесов, похоже, в какой-то степени воспринимались соседними обитателями одиночных подворий во многом как своя территория. Они будут неофициальным, вторым кругом зарегистрированных угодий. Однако в случае двух примыкающих друг к другу пахотных полей они были разграничены необработанным гребнем земли (Modzelewski, 1987, pp. 30-31). Это один из двух древнейших типов искусственных линейных границ в пределах польских территорий. Другой - это разграничение двух садов, граничащих друг с другом, деревянными заборами (Podwinska, 1971, p. 89).

На основании этих соображений мы можем заключить, что преобладающей формой локальной границы в Мазовии в XI и XII веках была зона, аморфное пространство различной ширины. Его масштабы в основном зависели от экономической активности местного крестьянства, подчиненного местным центрам. По этой причине зависимость более отдаленных домохозяйств и деревень от кастелланий также играла роль внешних границ. Единственным исключением из этого правила были поселения в густонаселенных районах Мазовии, где использовались нетронутые полосы земли и заборы. Восприятие пространства определялось в то время первозданными лесами и разбросанностью редкого населения. Неудивительно, что пространство воспринималось как густо засаженная деревьями территория, однородность которой нарушалась только реками и рассредоточенными скоплениями населения. Относительно долгосрочная стабильность природных особенностей ландшафта означала, что их часто выбирали для обозначения границы. Это также поддерживалось традиционными способами понимания и создания политического пространства. Самым важным элементом этих традиций была центральная точка, либо освященная политической традицией, либо созданная политическим победителем, который вонзал шест в выбранную землю в знак своего господства (Banaszkiewicz, 1986, pp. 458,464). Когда территория вокруг такого центра не была ограничена линейными элементами ландшафта (такими как реки), ее границы были зональными и непосредственно примыкали к другой зоне, принадлежащей другому объекту, вокруг другого политического центра.

Несмотря на такой давний традиционный подход к пространству, самые старые, хотя и редкие, упоминания искусственно проведенных локальных границ в Польше появляются в письменных документах еще в XII веке (из Силезии, Малой Польши) (Tymieniecki, 1912, p. 83; Podwinska, 1971, pp. 205-212). Более того, цитата о деревне Чарнотыл в хартии бенедиктинцев в Могильно (Korwin-Kochanowski, 1919, n. 22, 14), по-видимому, свидетельствует о существовании единственной искусственной границы в Великой Польше к концу одиннадцатого века (Charnothyl per medium)¹. Вопреки утверждениям, ранее высказанным Гансом Юргеном Карпом и Зофией Подвинской (Karp, 1972, p. 125; Podwinska, 1971, p. 217), первые линейные искусственные границы появились на Мазовии не в тринадцатом веке, а двумя десятилетиями раньше. В 1185 году мазовецкий дворянин Жиро подтвердил владения, подаренные его предками церкви Пресвятой Богородицы в пригороде столицы Плоцка: «вот названия деревень, которые были переданы предшественниками этой церкви: Озсек, с озером и всеми окрестностями, рынок в Рохне с таверной, Опинегота с ее границами [cum terminis suis] ... Остраванц с его церковью, Сироши, Мурине» Похоже, это было одним из первых подарков бенедиктинцам Могильно; (Kurbis, 1968, p. 42) Нес itaque sunt nomina villarum, quibus a prioribus prefata ecclesia dotata est: Ozsec cum lacu et om-nibus appendiciis, forum de Rochne cum tabema, Opinegote cum terminis suis ... Ostrawantz cum eccle-sia, Siroczi, Murine.' (Korwin-Kochanowski, 1919, n. 117,112). См. также новую редакцию этого устава в (Szacherska, 1975, n. 3, 6-7). Здесь мы имеем дело с типичным списком деревень, либо с включением некоторых учреждений, отличавших данное поселение (церковь, трактир), либо без каких-либо дополнительных данных. Опиногора упоминается с собственными terminis. Должно быть, это было редкое и важное явление, признанное отличительной чертой этого села. Зональные границы были обычным явлением в Мазовии и всегда обозначались как pertinencia, attinencia, appendicia, следовательно, termini должны были обозначать нечто иное. Несомненно, termini означали искусственные линейные участки границы. Множественное число термина может отражать серию искусственных маркеров, составляющих линию границы. Однако слово termini могло относиться к единичым пограничным участкам, которые довольно точно отделяли Опиногору от имений других помещиков. Учитывая обстоятельства установления старейшей из известных линейных рукотворных границ Мазовии, уместно обратить внимание на расположение Опиногоры. Это было одно из владений монахинь церкви Пресвятой Богородицы, но удаленное от всех других поместий церкви, примерно в 80 километрах по прямой от ближайшего владения монахинь. Такое большое расстояние поставило под угрозу целостность поместья Опиногора; оно было уязвимо относительно соседних помещиков и их подданных. Маркировка границ этой удаленной деревни должна была отделить и защитить ее территорию. Невозможно определить точную дату разграничения, потому что мы не знаем время дарения деревни. Однако мы знаем, что церковь Пресвятой Богородицы была основана около 1130 года, а последний из жертвователей, Януш, умер до 1150 года (Pacuski, 1982, p. 274). Таким образом, период с 1130 по 1150 год может быть признан временем первого зарегистрированного установления линейной искусственной границы на Мазовии. локальная граница демаркация мазовецкий

Другие примеры демаркации в регионе датируются уже только первой половиной тринадцатого века. Линейные границы были выделены по определенным причинам и при различных обстоятельствах. Они возникли в результате отчуждения земли; обозначены были границы для разграничения отчуждаемой территории, так, чтобы стоимость земли была пропорциональна денежной сумме (1227) (Korwin- Kochanowski, 1919, n. 244, 258). Процесс роста оседлости также потребовал установления границ, когда возникала необходимость отделить участок городской территории для поселения иммигрантов, предоставив им статус рыцарей (Piock 1237) (Szachers ka, 1975, n. 9, 15-17). Парадоксально, но разрушительные набеги язычников на Мазовию, которые были одной из причин длительной социально - экономической отсталости региона с середины тринадцатого века и далее (Samsonowicz, 1975, p. 118; Suchodolska, 1994, pp. 187-190), могли косвенно способствовать процессу размежевания; разрушение и сокращение населения многих деревень и одиночных домохозяйств открыло для землевладельцев возможность освоить безлюдную местность. Такая ситуация сложилась в Силезии после нашествия монголов в 1241 году. Автор «Книги Генрикова» отмечал, что «в те времена ... каждый из рыцарей присваивал то, что и сколько хотел» `illo in tempore ... unusquique militum rapuit, quod voluit et quantum voluit' (Grodecki, 1949, p. 297). Об этой записи см. (Gorecki, 1993, pp. 18-19).. Так, цистерцианские монахи приложили усилия, чтобы вернуть свои прежние владения и поддержать свои права собственности в областях, которые они вернули, установив искусственные границы. Несомненно, аналогичные события должны были иметь место и в частично опустевшей Мазовии в тринадцатом веке. Однако периодические набеги язычников приносили и хаос. Следовательно, границы, обозначенные при таких неблагоприятных обстоятельствах, не могли долго сохраняться в неизменном виде; последующее нападение язычников могло вызвать запустение всей очерченной области, вместе с пограничными метами.

Надо признать, что в мазовецких документах тринадцатого века можно найти немного упоминаний о границах, созданных человеком, о точках пересечения линейных границ или их перемещениях (Korwin-Kochanowski, 1919, n. 278 (1230), 302; n. 301 (ca.1230), 345; Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 31 (1257), 31; n. 34 (1256/1257), 37). Их небольшое число контрастирует с большим количеством грамот мазовецких канцелярий. Это особенно примечательно, потому что большинство документов касалось отчуждения земли в форме дарения, продажи или обмена. Многие документы, касающиеся передачи целых сел, вместо описания границ включали такую терминологию как cum pertinenciis, cum appendiciis или cum attinenciis. Хотя споры из-за земли, даже сопровождавшиеся кровопролитием, происходили еще в двенадцатом веке, стороны в судебном процессе сосредоточивали свое внимание на целых деревнях, а не на их границах Например, спор о деревне Шарско между кастеляном Визны Болестой и епископом Плоцким Вернером. Епископ был убит братом Болесты по просьбе Болесты. Он был приговорен к смертной казни и казнен (Trawkowski, 1969).. Первое достоверное свидетельство пограничного спора относится только к 1281 году. Это произошло на границе между Мазовией и провинцией Ленчица [L $czyca] из-за демаркации, предписанной епископом Влоцлавека без консультации со своими соседями, двумя мазовецкими частными землевладельцами (Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 64, 62; Modzelewski, 1987, p. 169).

Хотя, конечно, не все искусственно проведенные границы были зарегистрированы в течение тринадцатого века, в Мазовии было меньше линейных границ, чем в других регионах Польши. Несмотря на это, в Мазовии произошли некоторые изменения, аналогичные изменениям в других регионах Польши, где мы можем наблюдать такие явления, как создание первой искусственной границы и основание поселений в соответствии с новым правовым кодексом; однако масштабы мазовецких случаев оставались намного скромнее, чем их аналоги в Силезии, Малой Польше и Великой Польше. Не так много поселенцев было привлечено в интересующий нас регион, отчасти из-за вышеупомянутого социально-экономического и политического кризиса, а отчасти из-за неплодородной почвы. Поэтому долгое время Мазовия была густо лесистой и малонаселенной, особенно в ее восточной части. Из-за этого демографического фактора большинству землевладельцев не приходилось устанавливать границы вокруг своих владений.

Самые старые местные границы в Мазовии либо были условными линиями, проходящими между отличительными точками, либо воплощались в различных особенностях местности. К таковым относятся элементы природной среды, такие как реки и ручьи, озера, болота, холмы, отдельные деревья или огромные камни, которые составляли первую группу границ. Несмотря на растущее значение искусственных пограничных маркеров в последующие века, природные особенности местности регулярно использовались в качестве пограничных пунктов по нескольким причинам. Большинство из них определяло и обусловливало пространство человеческой деятельности и поэтому признавалось границами. Отсюда, все жители окрестностей должны были знать свое местонахождение и, следовательно, то, как эти естественные пределы разграничивали данные усадьбы. Более того, стоит подчеркнуть долговечность таких ограждений в отличие от искусственных пограничных знаков. В политически стабильные периоды изменить их место было практически невозможно, за исключением двух исключений из этого правила (вырубка бордюрного дерева или перенаправление пограничного потока в новое русло). Более того, некоторые части культурного ландшафта использовались для удобства, а также потому, что они играли важную роль в местной социально - экономической и культурной жизни. Дороги, мосты, валы, мельницы, колодцы, церкви, часовни и языческие гробницы были одними из самых важных ориентиров на любой местной территории. Что касается последних трех типов пограничных маркеров, их значение подтверждалось верованиями того времени, которые приписывали таким местам сакральную функцию, христианскую или языческую. Считалось, что они охраняют это место и, следовательно, обеспечивают неприкосновенность всего пограничного участка. В своем недавнем исследовании Яцек Банашкевич приводит дополнительные доказательства того, как мифические верования охраняли границу: это были места под названием Змигрод или Змиево, отмеченные в первоисточниках во всех польских регионах между двенадцатым и пятнадцатым веками (Banaszkiewicz, 1998, pp. 439-453). Все эти топонимы происходят от существительного zmy, обозначающего мифического славянского дракона без крыльев, ползучее чудовище (Tomicka & Tomicki, 1975, pp. 38,43-44,48). В буквальном переводе они означают замок (или место пребывания) дракона. Две деревни под названием Змиево существовали на мазовецкой границе с Пруссией самое позднее в четырнадцатом веке; и, по всей видимости, они были установлены намного раньше (Banaszkiewicz, 1998, pp. 451-452). Обращаясь под такими названиями к деревням в северной пограничной области, средневековые мазовшане полагали, что они волшебным образом отпугивают своих врагов и эффективно защищают границы своего государства и внутренние районы своей провинции. Убеждение в тесной связи между границами и различными сверхъестественными силами сохранялось в польских сельских общинах долгое время (Stomma, 1986, pp. 90-95). Как упоминалось выше, искусственные маркеры, местоположение которых выбрал сам человек, в тринадцатом веке в изучаемом регионе встречались редко. Подводя итог, можно сказать, что форма линейных границ в Мазовии существенно не отличалась от их аналогов в других регионах Польши, за исключением искусственных маркеров, которые редко использовались в Мазовии, в отличие от Силезии или Малой Польши.

Однако использование таких искусственно созданных границ стало необходимым в больших масштабах в первой половине четырнадцатого века по трем основным причинам: конец экономического кризиса, начало политической стабилизации в этой части Европы и колонизация под властью юрисдикции Германии. Экономическое возрождение пришло извне. В первой четверти четырнадцатого века Мазовецкое воеводство подпало экономическому влиянию Ганзейского союза (Samsonowicz, 1975, p. 118). Чуть позже колонизация соседней Тевтонской Пруссии (1310-70) повлияла на одновременные процессы в Мазовии (Biskup & Labuda, 1988, pp. 288 -292). Дружественные двусторонние связи между этими соседями на рубеже тринадцатого и четырнадцатого веков позволили им улучшить отношения между епископством Плоцк и его зарубежными соседями. Мы можем наблюдать серию крупномасштабных разграничений между основной мазовецкой епархией и ее соседями: епископством Хелмно (1291 г. (Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 85, 83-84), хотя полное разграничение не произошло до 1378 г.) (Kodeks dyplomatyczny Ksi^stwa Mazowieckiego, 1863, n. 97, 89-91), самим Орденштатом (1317 г.) (Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 159, 155-157), а также кафедрой Влоцлавек, которая находится в Королевстве Польском (1321 г.) (n. 144, 145). Еще одним важным фактором стало заключение Калишского мира между Польским государством и Тевтонским орденом в 1343 году. Следовательно, представители ордена и двух мазовецких княжеств в один год подписали договор о границе, положения которого начали действовать с 1344 года (Kowalczyk, 1992, pp. 33 -34). Однако политика замирения по отношению к Великому княжеству Литовскому, до того врагу, во второй четверти четырнадцатого века, оказалась для Мазовии более важной. В 1358 году с помощью, среди прочего, «старейшин и престарелых, хорошо информированных и квалифицированных, поскольку они были осторожны и разумны», граница была окончательно обозначена `assumptis ... senibus et antiquis personis scientificis et idoneis propter cautelam et maiorem tutelam ...' (Sawicki, 1972, n. 16, 19-20); См. также (Rhode, 1955, pp. 211-219)..

Вышеупомянутые изменения способствовали колонизации в соответствии с законодательством Германии. Вначале это было приурочено к имениям архиепископа Гнезненского (Великопольского) в западной Мазовии, где Янислав и его преемник Ярослав Богория из Скотников к 1374 году основали 56 новых деревень и городов под юрисдикцией немецких законов (War^zak, 1952, pp. 162, 171 -173); некоторые из них были помещены in cruda radice. Последняя четверть века была тем временем, когда мазовецкий герцог Януш I Старший (1379-1429) и его брат герцог Семовит IV (1379-1425/26) предприняли серьезные и масштабные преобразования изучаемого региона путем создания большого количества городов и деревень в соответствии с немецким законодательством. Процесс, поощряемый мазовецкими епископами, а также местной знатью, распространился на весь регион. Пространственная планировка соответствующей деревни или города была организована самыми разными способами. Если данная деревня или город существовали долгое время, его старые зональные границы можно было заменить серией искусственных пограничных маркеров (Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989. n. 210 (1334), 210). В некоторых случаях окрестные села были интегрированы в новые поселения с частично или полностью новыми границами. Однако многие города и села возникли впервые. Организация их пространства должна была предшествовать захвату выбранной территории, а также точному земельному учету, и завершалась полаганием границ. Тесная связь между двумя последними видами деятельности была открыто выражена в документе о местонахождении деревни Лупиа в 1340 году: «Мы отмечаем границы, насколько это позволяют примененные mansi» `Quam villam limitamus, quantum se mansi extendere poterunt in longitudine et latitudine in mensu- ram.' (Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 290 (1340), 294).. В обиход вошла новая абстрактная мера, фламандский мансус (на польском языке: wloka, около 17 га) О фламандских mansi и других абстрактных мерах, применявшихся в ходе колонизации в сла-вянских странах, см. (Bartlett, 1993, pp. 139-144).. Точное землеустройство касалось не только внешних границ, но и внутреннего пространства данного села, где вся территория была поделена между поселенцами. Их земельные участки могли быть разделены линейными границами, даже если в документах об их местонахождении нет такой прямой информации Однако есть много более поздних ссылок, подтверждающих вышеуказанное мнение. См., например, очень точное описание деревни Попьен, (Ulanowski, 1902, n. 924 (1477), 450-451)..

Однако, несмотря на амбициозные планы архиепископов и герцогов, происходили и другие независимые процессы, за которыми следовали многочисленные размежевания. Прежде всего, в четырнадцатом веке все шире использовались более старые формы отчуждения земли, такие как дотация, продажа и передача земли. Более того, новые процессы повлияли на пространственную планировку мазовецких городов и деревень. Здесь можно упомянуть распад семейных владений и растущую практику закладывания земли в обмен на деньги. Хотя первые упоминания об этих практиках датируются 1377 годом, в первом мазовецком письменном статуте они оба были обычным явлением уже в течение долгого времени (Sawicki, 1972, n. 22, 30 (§§ 5, 6)).. Распад семейных владений происходил главным образом из-за растущего числа выживших потомков в дворянских семьях и из -за растущего чувства индивидуализма среди их членов. Они делили свои семейные владения на отдельные домохозяйства, владельцы которых надеялись вести самостоятельную хозяйственную деятельность. Чтобы такое разделение было принято и сделалось относительно прочным, необходимо было установить вокруг него искусственные границы. Разграничение также необходимо было провести, если земля была заложена. Размер участка определялся размером средств, взятых в долг. Любой временной передаче соответствующей территории должна была предшествовать разметка предварительной границы, которая должна была существовать до погашения ссуды и возврата земельного участка его владельцу.

В отличие от уставов двенадцатого и тринадцатого веков, некоторые акты, включая описание отчуждения земли, в четырнадцатом веке содержали такие положения, как: «в том виде, в каком [деревня] существует и располагается в своих границах» `prout consistit et est in suis terminis situata', (Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 144(1316), 141).; «как отмеченные границы обозначают эту деревню» `prout ipsam villam ... termini sui distincti praefigurant'(Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 172(1324), 171).; «поскольку [деревня] теперь со всех сторон выделяется в своих границах и ориентирах» `prout nunc inter suis terminis et limitibus circumferencialiter est distincta', (Sulkowska-Kuras & Ku-ras, 1989, n. 173 (1325), 172).; «в зависимости от того, как она выделена границами, ориентирами и прилегающими землями» `quod est in suis metis, limitibus et circumferentiis distincta', (Sulkowska-Kuras & Kuras, 1989, n. 211 (1333/ 1334), 211).. Это не означает, что искусственные границы уже были обычным элементом повседневной жизни во всем исследуемом регионе в четырнадцатом веке. Прежде всего, это преобразование охватило в основном западную и центральную Мазовию. Кроме того, земельные тяжбы часто не сопровождались установлением искусственных границ. «Если два человека начнут спорить о пахотных полях, невозделанной земле или другой местности, человек, который заявляет, что он их арендатор, должен доказать это свидетельскими п оказаниями местного сообщества, называемого ossada, или старейшин, то есть starczy» `Item cum duo homines inter se moverint querimonias pro agris, campis et usibus ceteris, extunc ille, qui assent suos usus illos esse, debet approbare cum vicinia, que dicitur ossada, vel cum senioribus alias starczy. ' (Sawicki, 1972, n. 22 (1377), 33 (§ 16)).. Только в одной рукописи есть ссылка на искусственные границы: «любой, кто не начал возражать против линейных границ (pro graniciis) и молчал три года, должен молчать и в дальнейшем» `Quis etiam pro graniciis ad tres annos non impediret, et tacere voluerit, in perpetuum tacebit.' (Sawicki, 1972, n. 22 (1377), 33, (§ 16), footnote 1).. Как было показано, процитированный документ относится к западной и центральной частям Мазовии, которые были более развитыми в социально-экономическом отношении (Russocki, 1956, p. 233). Это очень важно, поскольку другие рукописи статута экономически отсталых регионов Мазовии не содержат ссылок на границы; радикальное преобразование малонаселенной и густо покрытой лесами восточной части Мазовии началось только при процветающем правлении герцога центральной и восточной Мазовии Януша I Старшего (1379-1429). Таким образом, те же явления, которые ранее возникли в более развитых частях Мазовии, распространились в тех областях в большей степени: колонизация по немецким законам, увеличение оборота земель (несмотря на запрет на предоставление герцогских з емель, наложенный по просьбе дворянства в 1482 г.) (Dunin, 1880, p. 53), а также распад помещичьей собственности в дворянской среде. Те же процессы, стимулированные одновременно мазовецким князем Семовитом IV и епископами, а также местной знатью, охватили весь регион. Они привели к изменениям, которые продолжались до начала шестнадцатого века. Мазовия наконец догнала другие польские регионы в социально-экономическом развитии. Это справедливо и в отношении степени урбанизации исследуемого региона.

Теперь мы можем рассмотреть вопрос о границах в основных центрах Мазовии. Обустройство и восприятие пространства средневековых городов - сложная проблема (Samsonowicz, 1977, pp. 163-172), поэтому я собираюсь указать лишь на некоторые ее аспекты. Одной из отличительных черт городского пространства были его внешние границы, состоящие из стен, более постоянных по своему характеру, чем границы в деревне (p. 165). Тем не менее, в Мазовии даже столица Плоцк была окружена укреплениями из дерева и земли в тринадцатом веке (Szacherska, 1975, n. 12(1247), 19), а позже только три города были обнесены стеной: Плоцк и Варшава в четырнадцатом веке (Wolff, 1962, p. 37) и епископский город Пултуск, вероятно, в пятнадцатом (p. 37) или, по мнению других исследователей, в начале шестнадцатого века (Galicka & Sygietynska, 2006, pp. 413 -414). Территорию малых городов и поселков отделяли также насыпи, рвы и частоколы (p . 410). В результате между городским пространством и его сельской местностью были установлены непреложные границы. По этой причине планировка городских стен и других границ повлияла на сознание горожан и сформировала их представление о пространстве, которое было структурировано дихотомией «внутри и за пределами городских стен» (intra-extra muros) (Wierzbowski, 1913, n. 6 (1388), 7; n. 8 (1413), 103; n. 19 (1479), 23) По поводу Плоцка см., например, (Szacherska, 1975, n. 39 (1363), 64; n. 17 (1426), 167; Poppe, 1995, n. 290 (1510), 149)..

Включение Мазовии в состав Польского королевства (1526 г.) способствовало усилению разметки искусственных границ в местной среде. Герцогские владения были приняты польским королем Сигизмундом Старым на законных основаниях. Однако его приграничные территории в переходный период были присвоены соседскими помещиками. Еще в декабре 1526 года польский монарх направил письмо по поводу этой проблемы своему должностному лицу в округ Ломжа в северо-западной части Мазовии, в котором написал: «Мы были проинформированы о многих преступлениях в наших владениях и нарушениях ее границ соседними помещиками» `edocti sumus multas iniurias in bonis nostris et eorum limitibus nobis inferri per nobiles eisdem bonis vicinos', (Sawicki, 1974, n. 266, 11).. Подобные ситуации, похоже, имели место и в других частях королевского владения в исследуемом регионе. Отсюда возникла необходимость вернуть утраченные земли и обозначить новые границы между ними и поместьями алчной знати. Это совпало с попытками вернуть некоторые части своего владения и навести в нем порядок, предпринятыми тем же правителем в своем королевстве (Sucheni-Grabowska, 1967). С другой стороны, сама знать уже потребовала выделения королевских владений из частных поместий в 1422 году во время кампании против Тевтонского ордена (Ohryzko, 1859, p. 37) и повторила свои требования в 1454 и 1496 годах (Grodziski, Dwomicka & Uruszczak, 1996, p. 63 (§ 9)). В ответ на эти запросы во время заседания польского парламента в Петркуве (1496 г.) (pp. 80-81 (§80)) были учреждены специальные комиссарские суды. Этот вопрос неоднократно поднимался в шестнадцатом веке (1511, 1523, 1538 гг) (247 (§ 22), 391 (§ 6); Ohryzko, 1859, p. 260). Дворяне королевства оправдывали свои требования, утверждая, что необходимо защитить владения от королевских арендаторов, которые присвоили приграничные территории поместий (Grodziski, Dwomicka & Uruszczak, 1996, p. 308 (§ 7)). Точно так же мазовецкая знать выдвинула требование провести те же операции в 1527 году: король был обязан направлять комиссаров в Мазовию каждый раз, когда об этом просил местный землевладелец (Sawicki, 1974, n. 272, 16). Несомненно, дворяне рассчитывали на юридическое подтверждение своей законной собственности на земли, находившиеся в незаконном владении. Однако значительные разграничения оказались выгодны польскому королю. Им предшествовало точное обследование рассматриваемого поля и сравнение его общей площади с количеством mansi, пожалованных герцогом и упомянутых в договоре дарения. Иногда частные владения были вдвое больше, чем положено Например, деревня Гломбоч; см. в Warsaw, the Archiwum Glowne Akt Dawnych, zbior Ignacy Ka- picy-Milewskiego (Central Archive of the Old Records in Warsaw; the collection by I. Kapica-Milewski) (hereafter Кар.), records of Lomza district, box n. № 57, 372-373 (1535).. Следовательно, часть незаконно присоединенных территорий (excrescentiae, residuitates) могла быть выкуплена их пользователями, но большая часть обследованных территорий была присоединена к королевскому владению и отграничена. Представляется, что линейные искусственные границы во многих местах были проведены впервые. Примечательно, что проблема присвоения полей затронула не только королевские владения в начале второй четверти шестнадцатого века, но возникла и в других поместьях. Можно обратиться к примерам такого явления уже со второй и третьей четверти пятнадцатого века на северо-западе Мазовии (Wisniewski, 1973, pp. 132-133, 149-150), в имении архиепископа Гнезненского в Ловицкой кастеллании в начале шестнадцатого века (Wajs, 1986, pp. 64-65), а также на мызе каноников Соборной церкви Святого Иоанна в Варшаве, несколько позже (Ulanowski , 1926, n. 61 (1528), 63). Таким образом, проблема аннексированных земель, похоже, была обычным явлением в позднесредневековой Мазовии.

Королевские комиссары осматривали не только те дворянские поместья, которые граничили с владениями Сигизмунда Старого, но и другие. Это вызвало протесты знати, которая потребовала от короля изменить свои планы. Во время сессии польского парламента в Петркуве в 1538 году было проведено голосование, по которому поместья, границы которых были описаны в королевских грамотах или, по крайней мере, ранее одобрены королевскими комиссарами, были освобождены от обязанности пересмотра и демаркации границ (Sawicki, 1974, n. 354 (1538), 122). Это относилось и к поместьям, примыкающим к королевскому владению. Королю удалось только д обиться обязательной проверки, подтверждающей размеры и границы всех прочих имений. Таким образом, можно сделать вывод, что за окончательным включением Мазовии в состав Польского королевства последовало крупномасштабное местное размежевание. Распространение этого процесса указывает не только на конкуренцию между монархом, дворянством и духовенством. Эти разграничения отражали общую тенденцию в политике ранних современных правителей Европы организовывать пространство в своих королевствах. Такие начинания, как восстановление королевских владений (Sucheni-Grabowska, 1967, pp/ 77-81), содействие реорганизации пространственного порядка в деревне (Ochmanski, 1960, pp. 329-342), а также попытки унификации земельных мер (Kula, 1970, pp. 209 -210) подтверждают эту тенденцию.

Распространение делимитации в позднем средневековье и раннем современном Мазовии имело множество последствий. Во-первых, новую роль стали играть искусственные границы. Помимо таких традиционных функций, как отделение и защита одного участка земли от других, они также позволяли землевладельцам избегать таможенных обременений. По соглашению в Лонкошине [Еqkoszyn] (1424/1426), заключенному дворянством, земли помещиков, обозначенные линейными границами, перестали быть доступными для чужих стад, которые паслись здесь осенью и зимой в силу прежних обычаев (Sawicki, 1972, n. 70, 125 (§ 32)). Более того, отсутствие искусственных границ вокруг села позволяло крестьянам оправдывать свою задолженность по платежам: «жители... просили, чтобы с момента демаркации границ вводились налоговые льготы, поскольку они столкнулись с отсутствием безопасности для них в отношении обработки любых земель и заботы о своих домах [<как> ранее], что стало невозможным» `incolae ... petierunt, ut eis libertas iret a tempore limitum, attento quod propter insecuritatem nihil potuerunt extirpare ac aedificii intendere'.

Искусственные границы определяли материальную базу и социальное положение отдельного помещика и его семьи. Кроме того, он воспринимал свою усадьбу как личное пространство, унаследованное от отца и служившее материальной связью с его предками. Иногда пограничный спор заставлял стороны вспомнить свои семейные традиции и, следовательно, способствовал формированию их идентичности:

...в результате раздела земель наши предки, то есть наш покойный прадед Дажбог и покойный дедушка Пакош, взяли в свои владения и удерживали поместье Хлебово в нынешних границах более шестидесяти лет; впоследствии наши отцы [предки], то есть Михаил, отец Павла, Станислава и Алекса, вместе с его братьями и сестрами владели этой усадьбой более трех лет; и мы, после наших предшественников, владели им более трех лет до первого упоминания об этом имении.wszwych granyczach ma viszy szesczy dzyesath lath a pothem oyczovye naschi tho yesth Mikolay oczecz pawlow у stanyslawow (!) oczecz alexego sbracza yego у syostramy viszy trzech lath у my po oyczach swych yestesmy wposeszy do wydanya pyrwszego poszw о tho ymyenye.' (Kuraszkiewicz & Wolff, 1950, n. 2317, 230).

Так заявил один из Мазовецких истцов в 1525 году. Земля была вещественной связью со временами предков. Эта связь также отражалась в словаре, касающемся унаследованной земли, которая называлась hereditas / dziedzina («земля дедушки») или, реже, patrimonium / oyczyszna («земля отца», в современном польском языке: «родина»). В этом контексте показателен случай, когда герб помещика был выгравирован на пограничных камнях в 1509 году Acta capitulorum necnon iudiciorum ecclesiasticorum selecta, (Ulanowski, 1908, n. 209 (1509), 135).. Это доказывает, что средневековые мазовшане не думали о своих владениях исключительно в денежном выражении. Они воспринимали унаследованную усадьбу как что-то вроде частного микромира, простирающегося вокруг самой важной точки личного пространства: дома О правовом положении частного дома в правовой системе Мазовии см. (Mysliwski, 1999b, 142-147, 151-158).. Неудивительно, что приграничные районы нередко становились местом вспышек агрессии и ссор. Под угрозой землевладельцы были готовы защищать свои владения любой ценой. Например, разграничение п а- хотных полей в 1485 году привело к тому, что <некий> помещик потерял часть своей земли. В дальнейшем он отчаянно пытался отстоять прежний статус-кво. «Если он отдаст кому-нибудь мою пустующую землю, я убью этого человека, прежде чем он посягнет на нее и вспашет ее; и эта земля будет залита кровью» `si alicui ager cesserit meus extirpates, ilium ego, quamprimum transibit arare, eum interficiam et iste ager perfundetur sanguine', (Ulanowski, 1908, n. 144 (1485), 54)., - предупредил Бартломей, местный помещик. В данном случае никакого вреда причинено не было, и Бартломей был вызван в суд. В иных случаях конфликт не исчерпывался словами. Если свидетельство старейшин было невыгодно помещику, он все же мог напугать их и заставить быстро отступить (Handelsman, 1920, ), n. 729 (1407), 52-53). Согласно одному из параграфов Второго Мазовецкого кодекса, который называется «Кодекс Горынского» (1540 г.), делимитация вызывала и более драматичное поведение, когда в гневе землевладельцы прибегали к кулачным боям против своих соседей, свидетелей и старейшин (Sawicki, 1974, p. 211 (§219)) Zwod Gorynskiego (Gorynski's Code). По сравнению с этими случаями разрушение пограничных маркеров во владениях, принадлежавших главе Плоцка, и присвоение сторожами участка на границе кажется тривиальным случаем (Ulanowski, 1915, n. 289 (1565), 250).