"Птицеголовые" или "конноголовые" скипетры — реальная или фальшивая дилемма

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Птицеголовые» или «коииошловые» скипетры -- реальная или фальшивая дилемма

Я. Хохоровски

Аннотация

Бронзовые скипетры на территории Карпатского бассейна -- это полностью автономное явление, появившееся здесь где-то во второй половине или конце X в. до н. э., как своего рода маркер нового общественно-культурного порядка. Его чертами являлись м. д.: пастушеская модель скотоводческого хозяйства с существенной ролью селективного разведения лошадей степных пород, значение которого достигло европейской системы товарооборота, а также иерархические социальные структуры с выразительными признаками статуса. Эти черты проистекали из культурной тождественности сообществ Великой Степи, сформированной в специфических условиях жизни и -- достигающего иногда энеолита -- накопления жизненного опыта. Их введение (своеобразное «заим- плантиронанние») в культурный потенцял Карпатского бассейна, произошло в результате продвижения во второй половине X в. до н. э., воинственных групп степных пастухов-воинов, искавших экологические ниши, удобные для пастушеского хозяйства.

Ключевые слова: Карпатский бассейн, Кавказ, скипетры, сообщества Великой Степи, разведение коней.

Abstract

Ja. Chochorowski

«BIRD-HEAD» OR «HORSE-HEAD» SCEPTRES -- A REAL OR APPARENT DILLEMA?

Thanks to their visual attractiveness the bronze sceptres resembling small axe-heads but enriched with zoomorphic elements rank among the most exclusive and interesting objects of ancient bronzeworking. Late Bronze Age examples of such artefacts are known from two separate regions in Europe: north-west Ciscaucasia (3 pieces) and the Carpathian Basin (7 pieces). Cultural affiliation of these few albeit highly interesting objects was first discussed by J. Werner, who in 1961 characterised Central European finds of «battle axes- batons» when presenting a specimen discovered in an Early Hallstatt grave from Predmerice on the upper Elbe River (Czech Republic). Due to the shape of the top («head»), which resembled a stylised horse head set on an arching neck, he described such objects as «horse- head» sceptres (Pferdekopfszepter). The issue was re-addressed in 1965 by V. A. Ilinskaja, who interpreted the find from Predmerice as a kind of a horseman's pick. In her opinion, the contours of Pre-Scythian and Scythian sceptres resembled stylised eagle heads, so she introduced the descriptor «bird-headed» (птицеголовые скипетры). All the researchers addressing Central European sceptres terminating in horse heads have been unanimous in noting the absence of local traditions for this type of zoomorphic style in the Late Bronze Age bronze metallurgy of Central Europe. Looking for the original inspiration for such artefacts and for the “horse head” motif, they have commonly pointed to the Caucasus, and in particular to the milieu of the Koban (Protomeotic) culture.

Addressing this issue requires above all the a stylistic analysis of both Central European and Caucasian sceptres, the analysis that would consider similarities and differences observable in the manner of rendering zoomorphic representations. In the case of two sceptres from the Carpathian Basin: found in the Sarviz channel in eastern Transdanubia and in the Turiec Basin (i. e. in the former komitat of Turoc in eastern Slovakia), we are undoubtedly dealing with naturalistic representations of horse heads set on arching necks, with species characteristics clearly discernible. In the approach to stylistic analysis of zoomorphic representations formulated by A. R Kantorovich (2016), these two representations were inspired by the «natural pro- totype» («природный прототип»), an actual existing animal «model», whose characteristics were imitated by the artist-metallurgist to an extent determined by limitations imposed by the bronze casting technology on the one hand and the artist's own skills on the other. They are the result of reproducing in bronze either a visual impression elicited by observation of characteristic features of a specific animal, or an image of these animals engrained in common consciousness. The realism of representation is emphasised by elements of harness (straps or perhaps reins) depicted on the necks of both figurines. This is particularly evident when we look en face at the horse head adorning the sceptre from Sarviz. In contrast, there are absolutely no elements there that would depict in the same realistic manner the head or beak of a bird. The important element in the rendering of the horse head, one which I noted some time ago (Chochorowski 1993), is the clearly marked imitation of the short, stiff mane running along the arching neck.

The diversity of forms among the remaining sceptres known from the Carpathian Basin and adjacent areas is also very telling, in particular with respect to the modelling of the horse head. Relatively similar to each other, the specimens from Prugy and Sinmihai de Padure show simplification and certain reduction of species characteristics in the head itself, although the mane crowning the massive neck is still well-discernible. As in the pair of sceptres discussed above, they also have clearly marked pointed ears. In the sceptres from Batina and Predmerice, the head is almost undiscern- ible from the neck in outline, and the mane modelling is all but vestigial. In the artefact from Batina it is only marked as a narrow ridge running along the curved neck all the way from the shaft hole to the end of the «head», with the ears (?) marked by two small knobs, one on each side. If we follow Т. Kemenczei (2005) in including to this group a stray find from Bekes-Hagymasi, we have an example which, while maintaining the overall morphological form of a sceptre with a «blunt» head, shows total disappearance of the zoomorphic motif. Apart from the mushroom-shaped butt and a similar termination of the curved «socket», the only similarity between this artefact and the naturalistically modelled examples discussed above is the fact that the «base» of the neck or mane (?) seems to be distinguished by mouldings. As a result, at the end of the process the original idea becomes represented by the very shape of a sceptre, and it expresses the same symbolism as the naturalistic artefacts.

The above analysis seems to prove that the collection of bronze sceptres from the Carpathian Basin represents an autonomous phenomenon, revealing internal changeability consistent with logical principles of a «typological sequence / line». Gradual departure from the naturalistic manner in representing the «natural proto- type» of a horse head was probably due to the trivialisa- tion of the motif which, initially innovative, with time became common and lost its «communicative freshness» in social narration. The owners of sceptres maintained their status by the very fact of their ownership, without a need for manifesting the iconographic symbol of the role and social function attached to the sceptre.

Thus, the bronze sceptres from the Carpathian Basin are a fully autonomous phenomenon, one which emerged at some point point at the second half or end of the 10th century as a sort of indicator of the new social-cultural order. The main characteristics of this new order included a pastoral economy with an important role (important enough to influence the European system of distribution of goods -- Sherratt 1993) of selective breeding of horse breeds of steppe origins, and hierarchic social structures with distinct status markers. These characteristics are rooted in the cultural identity of Great Steppe communities, shaped by specific environmental conditions and a long -- sometimes reaching as far back as the Eneolithic -- accumulation of existential experience. As a result of migrations of aggressive groups of steppe shepherd-warriors looking for ecological niches advantageous to their pastoral economy, these characteristics were «implanted» into the Carpathian Basin in the second half of the 10th century. With time, the newcomers became integrated with local populations, contributing to the integration process with their own package of social-cultural behaviours. Their contribution was particularly evident in the sphere of specialised horse breeding and outstanding skills in using these animals, both for riding and traction (Chochorowski 1987). This package of achievements and cultural experience was an important innovation in the European spectrum of economic strategies and, in a short time (maximum two generations), allowed for full integration of the «steppe people», and for the adoption of a significant portion of their civilisational package in the local environment.

Keywords: Carpathian Basin, Caucasus, sceptres, Great Steppe communities, migrations, horse breeding.

Анотація

Я. Хохоровські

«птлхоголові» ЧИ

«КОНЕГОЛОВІ» СКІПЕТРИ -- РЕАЛЬНА Чи УЯВнА дилЕМА?

Бронзові скіпетри через привабливу форму, що нагадує невеликі топірці з елементами зооморфної пластики, належать до категорії рідкісних і дуже цікавих виробів давнього бронзоливарного виробництва. Для доби пізньої бронзи знахідки цього роду відомі у двох далеких один від одного регіонах Європи: на території Північно-Західного Передкавказзя (3 екз.) і в Карпатському басейні, а також його найближчих околицях (7 екз). До наукової дискусії, що стосується культурної тотожності і символічного значення цих артефактів, ввів їх німецький дослідник Іоахим Вернер, який в 1961 р., звернувся до центральноєвропейських знахідок «конеголових сокир-жезлів» (Pferdekopfszepter), у зв'язку з вивченням скіпетра, знайденого в похованні ранньогальштатского часу в місцевості Пже- дмежице (Predmerice), на верхній Ельбі, в Чехії. Виходячи з декоративної парадної форми навершь у вигляді натуралістично або схематично зображеної голови коня на дугоподібно вигнутій шиї, І. Вернер визначив ці предмети назвою конеголові скіпетри» (Pferdekopfszepter) і визнав символами влади і статусу (herrscherlichen Wurdezeichen). Цю тему підняла також у своїх дослідженнях у 1965 р., Варвара Андріївна Іллінська, яка, аналізуючи знахідку з Пжедме- жице, визнала її різновидом наджака-клевця. За її уявленнями, доскіфскі і скіфські скіпетри нагадують стилізований контур орлиної голівки, що обгрунтовує користування визначенням «птахоголові скіпетри». Практично усі дослідники, які досі піднімали тему середньоєвропейських скіпетрів, увінчаних головою коня, підкреслювали відсутність такої стилістичної традиції в місцевому центральноєвропейському середовищі. У пошуках первинного поштовху для цього роду форм і сюжету «голови коня» вказували на аналогії з кавказького ареалу, передусім, з кобанського (протомеотського) культурного середовища.

Вирішення цієї проблеми вимагає, передусім, стилістичного аналізу скіпетрів як Центральної Європи, так і Кавказу, з урахуванням їх подібності і відмінності, помітних в художній манері зображення (іконизації) зооморфних уявлень. Не викликає сумнівів, що у випадку двох скіпетрів, відомих з території Карпатського басейну, -- екземпляра з каналу Шар- виз і знахідки з території Турчанскої улоговини -- ми маємо справу з натуралістичним, чітко визначльним видові біологічні риси зображенням голови коня на зігнутій шиї. Цього роду зображення мають бути, як це ясно висловив Анатолій Робертович Канторович (Канторович 2016), зумовлені «природним прототипом», тобто реально існуючою «моделлю», риси якої «художник-металург» відбив в об'ємі, визначеним технологією бронзового лиття і власними художніми уміннями і навичками. Це -- ефект відтворення у бронзі зорового відчуття, пов'язаного з безпосереднім спостереженням типових рис конкретної тварини або його образу, збереженого в особистій свідомості. Реалістичність «образної» манери підтверджується наявністю на «шиї» обох згаданих зображень елементів «збруї»: ременів або поводів, пристебнутих під шиєю коня. Це особливо помітно при графічному зображенні en face голови на скіпетрі, знайденому в каналі Шарвиз. Істотним елементом моделювання голови коня є імітація короткої «стоячої» гриви (Chochorowski 1993), чітко позначеної на гребені дугоподібно зігнутої шиї. Проте тут відсутні будь-які (!) елементи, які б в такій самій натуралістичній манері зображували голову або дзьоб птаха.

Показовий характер має також різноманітність форм, особливо моделювання голови коня, характерна і для інших скіпетрів з Карпатського Басейну і прилеглих територій. Екземпляри з Прюдь і Син- михай де Падуре, дуже схожі один на одного, характеризуються спрощенням і свого роду скороченням видових характеристик зображення голови, але з явним акцентом на наявність «гриви» на хребті масивно окресленої шиї. Проте, як і у екземплярів з Шарвиза і Турчанской улоговини, тут чітко позначені вуха, що «стирчать». У скіпетрів з Батины і Пжедмежице виразність контурів голови і шиї виявилася практично зниклою; збереглася лише реліктова модель «гриви».

Якщо, услід за Т. Кеменцеи (Kemenczei 2005), до цієї групи виробів включити також випадкову знахідку з Бійкійш-Ходьмаши (Bekes-Hagymasi), то тут можна побачити практично повне зникнення зооморфного мотиву, при збереженні загальної морфології скіпетра з «тупо» закінченою голівкою. В результаті, у фіналі процесу, вже форма скіпетра сама по собі відбивала початкову ідею і її символіку так само, як і «натуралістичні» зразки. Проведений аналіз свідчить, що набір бронзових скіпетрів з території Карпатського Басейну і його найближчого оточення є самостійний феномен, що демонструє внутрішню мінливість, яка виникає з логічних принципів «послідовності» або «типологічної лінії». Причиною відходу від манери натуралістичного представлення «природного прототипу» голови коня була, ймовірно, тривіализація цього мотиву, який на початковому етапі був новим, інтригуючим з точки зору культурної поведінки і високо-престижним феноменом. З часом він став звичайним «повсякденним» явищем і втратив свою «комунікативну свіжість» в громадській розповіді. Власник скіпетра підкреслював свій статус самим фактом його наявності, навіть без необхідності демонструвати іконографічний знак, символізуючий його соціальну роль і функцію.

Таким чином, бронзові скіпетри на території Карпатського Басейну -- це повністю автономне явище, що з'явилося тут десь в другій половині або наприкінці X ст. до н. е., як свого роду маркер нового суспільно-культурного ладу / порядку. Його рисами були: пастушача модель скотарства з істотною роллю селективного розведення коней степових порід, значення якого досягло європейської системи товарообігу (Sherrat 1993), а також ієрархічні соціальні структури з виразними ознаками статусу. Ці риси виникали з культурної тотожності співтовариств Великого Степу, сформованої в специфічних умовах життя (що сягає іноді енеоліту) і накопичення життєвого досвіду. їх введення (своєрідна «імплантація») в культурний потенціал Карпатського басейну сталося в результаті просування в другій половині X ст. до н. е., войовничих груп степових пастухів-воїнів, що шукали екологічні ніші, зручні для пастушачого господарства.

З часом вони інтегрувалися у місцеве населення, привносячи до процесу інтеграції свій власний склад ознак суспільно-культурної поведінки. Особливо відбили свій внесок у царині скотарства з урахуванням високого рівня конярства і унікальних умінь як у сфері їзди верхи, так і в керуванні кіньми в колісничній запряжці (Chochorowski 1987). Саме ці досягнення стали значним нововведенням в європейському спектрі економічних стратегій і за короткий час (десь два покоління) надали степовикам можливість повністю інтегруватися і адаптувати в місцевому середовищі значну частину свого «цивілі- заційного пакету».

Ключові слова: Карпатський басейн, Кавказ, скіпетри, Великі степові спільноти, міграції, кінське спорядження.

Центральноевропейские и кавказские скипетры в исто-риографической перспективе

В разнообразном и ценном научном наследии Варвары Андреевны Ильинской, в основном посвященном скифам и их культуре, нашлось также место для различных исследований, затрагивающим частично или в целом проблематику доскиф- ского периода. До сих пор актуальным и научно значимым, остается, например, работа о так называемых новочеркасских и жаботинских наконечниках стрел (Іллінська 1973, с. 13--26). Для археолога из Центральной Европы особый интерес представляет ее статья, посвященная бронзовым жезлам / скипетрам предскифского и скифского и времени (Ильинская 1965, с. 206--211). Привлекательная форма с элементами зооморфной пластики, напоминающая небольшой топорик, зачисляет эти предметы в состав редких и интересных для исследования изделий древнего бронзолитейного производства. Этого рода находки доскифского времени известны в двух удаленных друг от друга регионах Европы: на территории Северо-западного Предкавказья и в Карпатском бассейне, а также его ближайших окрестностях.

Интерес Б. А. Ильинской к этим находкам сложился после публикации статьи Иоахима Бернера Иоахим Бернер (1909--1994) -- известный немецкий археолог, профессор Университета в Мюнхене, исследователь Римского времени и эпохи Великого переселения народов в Европе, доктор honoris causa (1990) Ягеллонского университета в Кракове. (Ильинская 1965, с. 206). Этот исследователь обратился к центральноевропейским находкам «конноголовых топоров-жезлов» (Pferdekopfszepter) в связи с изучением скипетра, найденного в захоронении раннегальштатского времени в местности Пжедмежице (Predmerice nad Labem) на верхней Эльбе, в Чехии (W erner 1961, S. 384--389). С этой находкой (рис. 1) И. Бернер сопоставил скипетры, уже ранее рассматривавшиеся как «доскифские» (Gallus, Horvath 1939, р. 17, 40, pl. XLIV: 1, 2; LIV: 2) Б этой, первой монографии, обобщающей все источники, связанные с «доскифскими всадническими сообществами в Бенгрии» (Un peuple cavalieri prescythique en Hongrie), находки из Батины, канала Шарвиз и бывшего Турочского уезда были описаны как декоративные топоры в виде животного (haches d'apparat en forme d'animal).: экземпляр из Батина-Градац (Batina-Gradac) в северо-восточной Хорватии; безпаспортную находку из территории Тур- чанской котловины (бывший комитат Туроч; Turoc) на севере Словакии, а также, случайно найденный скипетр в канале Шарвиз (Sarviz), на востоке Задунайского края (Венгрия).

Рис. 1. Пжедмежице, Чехия; снаряжение раннегальштатского воина (по Werner 1961; Metzner- Nebelsick 2002)

Все эти предметы объединяла близость формы (рис. 2), в том числе, расположенное приблизительно в центре отверстие (или тулейка) для крепления на рукоятке и молотковидный обушок. Это позволяло использовать их в качестве рубящего или ударного оружия -- чекана, в какой-то степени сравнимого с клевцом. Противоположная обушку сторона скипетров вместо рубящего лезвия или кольцеобразно шипа имела форму, напоминающую натуралистично или схематично изображенную голову лошади на дугообразно изогнутой шеи с «гривой», обычно весьма рельефно выраженной (Chochorowski 1993, p. 129). Эта сторона могла тоже использоваться для нанесения ударов «нережущего» характера Этот вид парадного оружия, согласно польской номенклатуре оружейного дела, следует называть «обух» (obuch). Согласно Енджею Китовичу (1728-- 1804), историку и мемуаристу, участнику Барской конфедерации и автору работы: «Opis obyczajow za panowania Augusta III» (Описание обычаев во время правления Августа III), впервые опубликованной в Познани 1840--1841 гг.: «если... обушок был плоский, как у топора, орудие называлось чеканом, если имел острую слегка подвинутую форму, то его называли наджаком (клевцом -- Я. Х.), если шипообразное окончание было изогнуто в форме кольца, то его называли обухом» (Kitowicz 1985, p. 249)..

Из-за декоративной парадной формы И. Вернер считал эти предметы инсигниями, символами власти и статуса (herrscherlichen Wurdezeicheri), выполнявшими у восточных воинов-кочевников (ostlicher Reiternomaden) больше функции «скипетров-жезлов», нежели оружия (Werner 1961, S. 386). Оценивая реалистический характер зооморфных парадных окончаний скипетров, которые он считал изображением головы лошади (Pferdekopfszepter), исследователь подчеркивал отсутствие такой стилистической традиции в местной центральноевропейской среде и указывал на аналогии, относившиеся к кавказскому ареалу, прежде всего, из Кобани. В этом контексте он обратил также внимание на существенное значение коневодства в зоне, простирающейся от Кавказа до территории Венгрии, через Понтийс- кие степи, отмечая тот факт, что в кочевых сообществах, образ жизни которых характеризовался конным хозяйством и верховой ездой, вожди, как знак достоинства, использовали скипетры с символическим изображением лошади (Szepter mit Pferdesymbolen; Werner 1961, S. 337--339).

В.А. Ильинская, анализируя находку из Пжедмежице, посчитала ее разновидностью наджака-клевца, а в отношении «топорика» из Батины отметила, что его передняя часть «напоминает стилизованный контур орлиной головки» (здесь и далее выделено мною -- Я. Х.). По ее мнению, выступ, окруженный гравированным кольцом на изгибе «шеи» ба- тинской находки, служил «эквивалентом глаза». Аналогичным образом исследовательница оценивала и скипетры с территории Турчанс- кой котловины и канала Шарвиз (рис. 3), написав, что: «они имеют вид орлиных головок с глазами в виде солярных знаков и клювами, заканчивающимися конской головой».

Рис. 2. Центральноевропейские бронзовые скипетры: 1 -- канал Шарвиз; 2 -- Турчианска Котловина (бывший комитат Туроч); 3 -- Прюдь; 4 -- Синмихаи де Падуре; 5 -- Батина; 6 -- Пжедмежице; 7 -- Бекеш-Ходь- маши (по: 1 -- Archeologiai Ertesito 1889; 2 -- Gallus, Horvath 1939; 3, 4, 7 -- Kemenczei 2005; 5 -- Frey 1905; 6 -- Werner 1961)

Она отметила тоже гипотезу И. Вернера о возможной связи бронзовых скипетров, найденных в Центральной Европе «с проникновением на Дунай восточных кочевников». Затронула, кроме того, и тему кавказских аналогий таким скипетрам. В. А. Ильинская обратила внимание на бронзовый скипетр из захоронения 14 могильника «Мебельная фабрика» в Кисловодске (рис. 4), где он был найден вместе с биметаллическим кинжалом, относящимся к горизонту находок «Новочеркасского клада» (Крупнов 1960, табл. VIII: 4, XXXVII; Виноградов, Дударев, Рунич 1980, с. 185, рис. 2: 1--7). Она указывала, что «глаз на втулке» кисловодского экземпляра «имеет вид солярного знака», а «изогнутый наподобие клюва передний конец заканчивается головкой животного с вытянутой мордой и торчащим ухом» (Ильинская 1965, с. 207--208). В. А. Ильинская определила, в конечном итоге, эту форму как «изображение головки коня» (Ильинская 1965, с. 209).

Распространив свои рассуждения и на группу скифских скипетров, исследовательница коснулась вопроса их социального статуса. Она полагала, что эти предметы имели, скорее, символическое, чем практическое значение, и принадлежали классу: «cкипетроносцев», упоминаемых письменными источниками в среде скифской и персидской знати. По ее мнению, более сложный символический характер скифских скипетров нашел отражение в разнообразии морфологических завершений их передней части. В большинстве случаев они имели форму, напоминающую голову лошади или хищной птицы, хотя известны и изображения головы барана. Тем не менее, она полагала, что наиболее характерной группой являются «топорики», которые имеют «клевец в виде головки хищной птицы» (Ильинская 1965, с. 208, рис. 3: 4--7).

Рис. 3. Карпатский бассейн и его окружение: 1 -- бронзовые скипетры; 2 -- подвески / брелоки в виде коня

Рис. 4. Кисловодск (Мебельная фабрика), инвентарь погребения 14 (по Виноградов, Дударев, Рунич 1980)

Эти изображения действительно выполнены в натуралистичной манере и напоминают голову орла (?) с массивным изогнутым клювом и довольно четко очерченным глазом, расположенным на линии отверстия для рукояти скипетра. в заключении автор констатировала, что скифские и доскифские «топорики-скипетры» относятся к группе предметов единой традиции. По ее словам, наиболее характерными для скифских скипетров является: изображения орла и лошади, которые: «восходят к традициям скипетров предскифского времени, когда образы солнца, орла и коня объединялись» (Ильинская 1965, с. 209--211).

вследствие уникального характера и богатого историко-культурного и символического содержания, присущих бронзовым скипетрам из территории Центральной Европы, и, несмотря на их небольшое количество, начиная с 1960-х гг., они постоянно привлекали внимание исследователей (HanCar 1967, S. 113--134; Jacob- Friesen 1968, S. 66--73). Для своего времени интересны комментарии Франца Ганчара по поводу помянутой выше находки в Кисловодске (Hancar 1967, S. 124), касающиеся культурно-хронологических связей бронзовых скипетров с биметаллическими кинжалами с прямым перекрестием и грибовидным навершием, известными на территории восточной Европы и происходившими, по его мнению, от форм подобных изделий карасукской культуры В последующих публикациях T. Кеменцеи (Kemenczei 1996, p. 258--263; 2005, p. 48) продолжа-. Стоит также обратить внимание на его замечания о символической связи между скипетрами и более древними каменными жезлами. С бронзовыми скипетрами их объединяет, по мнению исследователя, аналогичный социальный и религиозный контекст, как символов солярного культа (Hancar 1967, S. 129)

Однако изредка появлялись новые находки, которые пополняли базу источников и вносили новые аспекты в текущую дискуссию. в связи с этим, стоит обратить внимание на статью Гернота Якоб-Фризена, в которой, помимо публикации случайной находки скипетра из Син- михай де Падуре (Sinmihai de Padure), в верхо- виях Марушы в Румынии (Jacob-Friesen 1968, Abb. 1), присутствуют некоторые интересные наблюдения. По мнению автора, определить зоологический вид животного, представленного на «клюве» опубликованного им скипетра, невозможно, в силу схематичности изображения, хотя предмет определенно связан с прообразами типа «Pferdekopfkeulen». Однако исследователь был убежден, что хронологические различя между натуралистичными или стилизованными изображениями не обозначают длительного «типологического развития»

1. Ф. Ганчар приписывал основную роль в распространении бронзовых скипетров носителям чер- нолесской культуры (Hancar 1967, S. 120--129).

(«typologische» Entwicklung) 2. Он полагал, что скипетр из Кисловодска украшен головой животного, принадлежащего к группе «собакоподобных» (Canidae). Г. Якоб-Фризен опровергает также мнение В. А. Ильинской о том, что форма некоторых скипетров воспроизводит силуэт головы хищной птицы с изображением глаза в виде выступа / выпуклости на уровне отверстия для рукояти (проуха), увенченный головой лошади на конце клюва. Он считает, что в данном случае боковые «глаза-выступы», как и на бронзовых чеканах, служили лишь для усиления конструкции скипетра, будучи лишь утолщением боковых сторон проуха в самом уязвимом месте предмета. в то же время они могли оказаться реминисценцией заклепок, фиксировавших первично навершия скипетров (также как бронзовых чеканов) на рукоятке (Jacob- Friesen 1968, S. 71). Вслед за другими исследователями, такими как И. вернер, М. Гимбутас и Д. Газдапустаи, Г. Якоб-Фризен признает связь бронзовых скипетров из Центральной Европы с т. н. фрако-киммерийским горизонтом («thrako-kimmerischen» Pferdegeschirrbronzen).

Появление этих предметов, по мнению исследователя, связано с восточными влияниями из кавказского региона (Jacob-Friesen 1968, S. 71--73). Интересно отметить, что в одновременно опубликованном крупном исследовании Дзюли Газдапустаи, посвященном культур - ным связям Кавказа с территориями бассейна Дуная в раннем железном веке (Gazdapusztai 1967, p. 307--333), бронзовые скипетры никоим образом не упоминались, хотя в то время уже была хорошо известна находка из Пршедме- жице, которая, несомненно, связана с самым началом среднеевропейского периода HaC ранного железного века (Werner 1961, S. 384-- 385) 3. Центрально-европейские и кавказские «конноголовые» («horse-heads») скипетры были, однако, упомянуты в исследовании Яна Боузе- ка, посвященном отношениям между Кавказом и Центральной Европой в связи с т. н. «киммерийской проблемой» (Bouzek 1983, p. 211, fig. 19; 2, 6).

Среднеевропейские бронзовые скипетры также анализировались или упоминались в различных статьях и монографиях, посвящен- Упомянутая в этой связи Г. Якоб-Фризеном (Jacob- Friesen 1968, S. 69--71) находка бронзовой булавы с изображением головок коня из клада в Свар- тарпе (Вестергетланд) (Svartarp, Vastergotland), в западной Швеции, датируемого по скандинавской хронологии эпохой поздней бронзы (период VI -- HaC), является местным гибридным изделием, стилистически не связанным с «карпатскими» или «кавказскими» находками. Сейчас фаза HaC_: на территории Верхнего и Сред него Дуная датируется временем 810/800/780-- 720 гг. до н. э. (Sperber 1987, S. 254--255; 2017, 299; Rychner 1995, S. 471; Pare 1998, Tab. 4, 5; Trachsel 2004, S. 316--319). ных проблеме киммерийских древностей. Киммерийскими «по происхождению» считал эти находки в своей -- до сих пор во многим актуальной -- монографии Алексей Иванович Те- реножкин (Тереножкин 1976, с. 142). Примечательно, что у А. И. Тереножкина бронзовые скипетры, в том числе и находка из Кисловодска, анализируются в контексте изделий, преимущественно изготовленных из камня: булав, топоров, клевцов и боевых молотов, будто бы, символические и практические функции этих предметов представлялись сравнимыми с функциями скипетров. А. И. Тереножкин (Тереножкин 1976, с. 142), упоминает также новую находку «конноголового» скипетра из клада 1970 г. в местности Прюдь (Prugy) на северо-востоке Венгрии (Kemenczei 1971, p. 45, fig. 21).

Открытие клада в Прюдь (рис. 5), в котором, помимо бронзового скипетра, также были найдены предметы, служащие хронологическими маркерами среднеевропейского периода HaB2 (Kemenczei 1981, p. 29--41), остается важным и по сей день. Это второй случай в Центральной Европе, после находки в Пршедмежице, когда происходящий из комплекса скипетр имеет строгую хронологию. Ничто не противоречит первоначальному мнению Тибора Кеменцеи (Kemenczei 1981, p. 38), что перед нами одна из старейших находок «доскифского периода» в Альфельде (A prUgyi lelet a preszkUa kor legidosebb emlekei koze tartozik az Alfoldon) 1. В 1хронологический промежуток между позицией этого комплекса и погребением из Пршедме- жице необходимо тогда уместить, по мнению Г. Якоб-Фризена (Jacob-Friesen 1968, S. 69), все «типологическое развитие» центральноевропейских скипетров.

Рис. 5. Прюдь, набор вещей из бронзого клада (по Kemenczei 2005)

Если исходить из принятых сегодня хронологических границ периода ет придерживаться первоначальной хронологии комплекса находок из Прюдь (Kemenczei 1981, p. 37, 38), сравнивая его с такими комплексами из Карпатского бассейна, как Романд (Romand) или Бикксентласло (Bukkszentlaszlo), представляющими горизонт кладов, относящихся к IX в. до н. э., т. е. датируемых временем моложе горизонта Хайдубесермень (Hajduboszormeny) Х в. до н. э. Однако он указывает, что для четырех горизонтов кладов (chronological groups), выделенных на территории Карпатского бассейна в конце бронзового века и в начале железного века (X--VIII вв. до н. э.), невозможно определить точные временные интервалы (Kemenczei 1996, p. 271). В своих более поздних наблюдениях о бронзовых скипетрах с территории Карпатского бассейна Т. Кеменцеи (Kemenczei 2005, р. 55, 56) приписывает им более широкий культурный и хронологический контекст, вспоминая о находках IX--VIII вв. до н. э. (spate Urnenfelder- / fruhe Hallstattzeit). По его словам, древнейшей их аналогией является скипетр из Кисловодска; могильник «Мебельная фабрика» (погребение 14), который можно датировать IX в. до н. э. (Kemenczei 2005, p. 55).

HaB2, к северу от Альп датируемого с 960/950 по 900/890/880 гг. до н. э. (Sperber 1987, S. 254-- 255; 2017, S. 299; Rychner 1995, S. 471; Pare 1998, Tab. 4; 5; Trachsel 2004, S. 316--319) 1, и предположения, что комплекс из Прюдь связан, скорее, с более молодым отрезком периода HaB2 или с рубежом периода HaB2/HaB3 (Chochorowski 1993, p. 187), а также из бесспорной датировки погребения Пршедмежице самым началом фазы HaC1 (810/800/780--720 гг. до н. э.), то -- с точки зрения абсолютной хронологии -- это временное расстояние укладывается в промежуток между началом IX в. и рубежом IX и VIII вв. до н. э. Для юго-восточных альпийских районов и шире -- западной части Карпатского Бассейна, период HaB₂ определяется как короткая переходная фаза, датируемая примерно 950/920 гг. до н. э. (Pare 1998, Tab. 4, 5). В более широком понимании это соответствует младшему этапу фазы HaB₂, согласно М. Трахселю, датируемой примерно 950--900 гг. до н. э. (Trachsel 2004, S. 316-- 319). Эта датировка не отличается существенно от более ранних попыток датировать HaB2 в североальпийской зоне, временем 950--880 гг. до н. э. (Sperber 1987, S. 254, 255) или новейших построений того же автора (960--900 гг. до н. э. -- Sperber 2017, S. 299). Сопоставление хронологических границ центральноевропейского периода HaB₂ с дендрохронологическими датами, полученными при анализе построек швейцарских озерных поселений, решающими для их подтверждения (Metzner-Nebelsick 2002, S. 46), сталкиваются с некоторыми трудностями. После фазы HaB_: на некоторых поселениях наблюдается период запустения, за которым следует развитие нового этапа, со стилистикой характерной уже для фазы HaB₃ (Rychner 1995, S. 471; Metzner-Nebelsick 2002, S. 46). Возможно, оптимальным было бы рассматривать центральноевропейскую фазу HaB₂ как короткое переходное явление, датируемое в соответствии с предложением В. Рыхнера (Rychner 1995, Abb. 24) в пределах 950--890 гг. до н. э. Таким образом, это будет расстояние пример

К IX в. до н. э. относит комплекс вещей из Прюдь и Карола Метцнер-Небельсик, которая сопоставляла его с комплексами из Физешу- Герли II (Fize§u Gherli), Ветиш (Veti§), Моша- нец и Адашевци (Adasevci), выделенных ею в отдельный горизонт кладов, обозначенный как «Stufe V» (Metzner-Nebelsick 2002, S. 67, Abb. 17). Оценивая появление бронзовых скипетров в Карпатском бассейне, К. Метцнер- Небельсик довольно скептически отнеслась к возможности решения этой проблемы в целом на основе данных хронологии, поскольку контекст в большинстве случайных находок остается неизвестным (Metzner-Nebelsick 2002, S. 464). Исследовательница затронула также тему отсутствия в Центральной Европе, местных традиций для зооморфных изображений в металлопластике эпохи поздней бронзы, о чем ранее уже высказывались и другие авторы. По ее мнению, отсутствие таких традиций свидетельствует не в пользу среднеевропейских истоков «конского мотива» и скипетров в целом. Идея «жезла», увенчанного топором/чеканом или клевцом, тоже чужда местным сообществом культуры полей погребальных урн. Скипетр из клада в Прюдь, который в силу стилистических особенностей кажется более реалистичным, может оказаться, как она полагает, либо импортным, либо местным продуктом, имитирующим восточные образцы («Dabei ist entweder an einen Import zu denken oder aber an die lokale Produktion nach ostlichen Vorbild»; Metzner-Nebelsick 2002, S. 466).

К. Метцнер-Небельсик рассматривала и альтернативную концепцию о независимом появлении такой формы в Карпатском бассейне в процессе восприняия восточных, кавказских стилистических мотивов, но это представлялось ей наименее вероятным («Dies erscheint mir weniger wahrscheinlich zu sein»; Metzner- Nebelsick 2002, S. 466). При этом она обратила внимание на имеющую большое значение для дискуссии находку из могильника Клады (погребение 35) на р. Фарс на Кубани (рис. 6), где бронзовый скипетр входил в состав погребального снаряжения конного воина (Лесков, Эрлих 1999, с. 22, 23, рис. 29, 30). По ее мнению, этот комплекс следует датировать IX в. до н. э. Однако К. Метцнер-Небельсик отмечает, что изображения лошади на скипетрах, которое появляется на Кавказе также в IX в. до н. э., оказывается в принципе тоже новым явлением (Metzner-Nebelsick 2002, S. 464). Здесь стоит упомянуть, что авторы публикации могильника «Фарс / Клады» датируют погребение 35 более поздним временем: первой половиной -- третьей четвертью VIII в. до н. э. (Лесков, Эрлих 1999, с. 71), ссылаясь при этом на выявленную в последних роботах Т. Кеменцеи (Kemenczei 2005, S. 55, 56), тенденцию датировать клад из Прюдь и входивший в его состав скипетр, более широко, а именно IX--XIII вв. до н. э. но ±90 лет, это обозначает где-то три поколения пользователей скипетрами.

Речь идет о мнении, свойственном преимущественно Владимиру Р. Эрлиху, автору главы о хронологии в цитируемой монографии, который, в рамках многолетней дискуссии, начавшейся после работы Георга Коссака (Kossack 1987, S. 24-- 86), позиционирует себя как сторонника «умеренной» датировки доскифского и раннего скифского периодов, не соглашаясь с их ранней хронологией (Лесков, Эрлих 1999, с. 69),

Проблемы происхождения бронзовых скипетров затронули также в своих роботах, известные исследователи доскифских культур Кавказа и Причерноморья, Сергей Леонидович Дударев и Сергей Владимирович Махортых. Оценивая гипотезу об их кавказском генезисе, в связи с присущей им зооморфной стилистикой, С.Л. Дударев признал, что: «Действительно, манера украшать предметы, в том числе предметы культово-парадного назначения, каковое, безусловно, имеет секира из Кисловодска, головками животных, присуща кобанскому культурному миру» (Дударев 1991, с. 50). «Думается -- писал он далее, -- что оформление подунайских скипетров действительно связано с Кавказом» (Дударев 1991, с. 51). Однако он обратил внимание на раннюю хронологию клада из Прюдь, подчеркнув при этом, что проблема происхождения скипетров далека от своего решения.

По его мнению, скипетр из Кисловодска: «является отражением уже обратного влияния подунавских культурных центров на кобанские племена, чему благоприятствовала киммерийская “передаточная среда”» (Дударев 1991, с. 51). в другой работе (Дударев 1999, с. 23), исследователь также отметил, что: «На Северном Кавказе же птицеголовые образцы крайне редки (Фарс 35), а их схема не “стыкуется” здесь с мотивом конской головы. Причину такого явления мы усматриваем в том, что на Кавказе в эпоху поздней бронзы -- начала раннего железа существовала традиция украшения подобных культово-парадных предметов головами плотоядных животных с синкретическими чертами (барсо-волк, со- бако-волк)., что лучше отвечало воззрениям автохтонов. Поэтому следует предположить, что “ретрансляции” в Среднюю Европу манеры украшать предметы конскою головой способствовали именно кочевники восточной европы».

Рис. 6. Фарс / Клады, инвентарь погребения 35 (по Лесков, Эрлих 1999)

в свою очередь С. в. Махортых, комментируя тот факт, что в Центральной Европе «нет формальных предпосылок для появления этих предметов» (т. е. скипетров), отмечает: «Вместе с тем, представленные на них детали оформления и их морфология чужды для традиционной кавказкой среды, но зато проявляются на предметах, входивших в круг древностей киммерийского типа из Центральной и Восточной Европы, что заставляет искать истоки возникновения этих форм предметов в районах, локализующихся западнее и севернее Предкавказья» (Махортых 2003, с. 52). Следует, однако, отметить, что в среде «киммерийских» кочевников Причерноморья бронзовые скипетры вообще не были известны. Интересно, что кроме редких находок каменных клевцов и топоров (Тереножкин 1976, с. 141, 142, рис. 19: 9, 44), бронзовые топоры-чеканы -- в том числе кобанского типа (Тереножкин 1976, рис. 8; Скорый 1999, рис. 24: 10--12), были здесь весьма редкими находками (Ма- хортых 2005, с. 31--51). Как писал в свое время известный знаток лесостепных и степных кочевников Сергей Анатольевич Скорый: «Как и в Лесостепи, топоры кавказского происхождения еще ни разу не найдены ни в одном из киммерийских захоронений степного причерноморского ареала... Видимо, будет вполне правомерно говорить о том, что боевые топоры, как тип вооружения, вообще не играли какой-либо существенной роли в воинском деле киммерийцев» (Скорый 1999, с. 39). Нельзя также не отметить, что в металлопластике доскифских обществ Причерноморья не известны изображения головы лошади, которые характерны для среднеевропейских скипетров. Обсуждая проблему генезиса скипетров, я писал (Chochorowski 1993, p. 133), что в кочевой среде великой Степи на пороге исторического периода, мотив конской головы (причем в натуралистической манере) отчетливо проявился только среди вещей кургана Аржан 1 в Туве (Грязнов 1980, рис. 15: 1--3). в культурной модели, представленной в этом комплексе -- которая сформировалась в Средней Азии не позднее как на протяжении IX в. до н. э. (Чугунов, Парцингер, Наглер 2017, с. 179) 1 -- присутствуют также такого рода элементы воинского снаряжения, как бронзовые клевцы (Грязнов 1980, рис. 11: 6), форма которых была характерна и для тагарской культуры среднего течения Енисея (Вадецкая 1986, табл. 6: 12; Parzinger 2006, Abb. 202: 11; 203: 7--14).

Самый большой вклад интелектуальной вдумчивости в исследование «природы» бронзовых скипетров, как регионов Кавказа, так и Центральной Европы внес Владимир Роальдович Эрлих (Эрлих 1990, с. 247--250; 2004, с. 106--110; 2005, с. 151--162; 2007, с. 112-- 114). В его работах проблема стилистической интерпретации зооморфных изображений была связана с генезисом скипетров. Для определения характера этих памятников в. Р. Эрлих использует общее понятие -- «птицеголовые скипетры», аргументируя, что это: «“птицеголовые скипетры”, а не “конноголовые”, так как такой признак, как наличие конской головки на конце клюва, не является всеобщим даже для среднеевропейских образцов» (Эрлих 1990, с. 247). Окончание «головки» скипетра из Кисловодска он интерпретирует, подобно многим другим исследователям (Виноградов 1972, с. 155; Виноградов, Дударев, Рунич 1980, с. 185; Дударев 1991, с. 51; Махортых 1996, с. 115), как изображение «хищника» (Эрлих 1990, с. 247) Помимо этой основной интерпретации, были также высказываны мнения, что изображенное животное относилось к группе «собакоподобных» (Jakob-Friesen 1968, S. 71) или напоминало голову лошади (Ильинская 1965, с. 209; Bukowski 1976, p. 79)..1. Высказанная в свое время мысль (Chochorowski 1996, p. 248) на счет ранних, достигающих даже X в. до н. э., «корнях» аржанской модели культуры раннеисторических кочевников (может, даже -- скифов), представляется сейчас более рельной, по мере накапления археологических источников (Чугунов 2013, с. 97--102; 2020, с. 58--60).

В.Р. Эрлих отвергает точку зрения Валентины Ивановны Козенковой (Козенкова 1975, c. 65) о кавказском происхождении «птицеголовых скипетров», подчеркивая, что: «для кобанс- ких бронз доскифского времени вообще не характерен мотив головы хищной птицы» (Эрлих 1990, 248).

В поисках прототипов «птицеголовых скипетров» В. Р. Эрлих (Эрлих 1990, с. 248, 249; 2004, с. 106) сослался на некогда высказанное мнение Бернарда Хэнселя (Hansel 1976, S. 40, 41) о морфологическом родстве скипетров Центральной Европы с парадными бронзовыми топориками (Prunk- oder Paradeaxt) типа Дражна де Жос (Drajna de Jos) из юго-восточной Румынии (Vulpe 1970, Taf. 67: 4). Эти топорики (рис. 7) известны также благодаря двум литейным формам, происходящим из клада в местности Побит Камък (Pobit Kamak) в северо-восточной Болгарии (Hansel 1976, Taf. 1: 1, 2; Черных 1978, с. 254--256, табл. 69: 1, 2). Подобная находка обнаружена и в кладе из Лозово (Lozova) в центральной части Молдовы, связанным с поздней культурой Ноа и датируемым XIII -- началом XII в. до н. э. (Дергачев 1975, с. 13--18, рис. 4--6; 1986, с. 165--170, рис. 48, 24). Точно так же, XIII в. до н. э. (Reinecke BzD), датируется клад из Дражна де Жос, связанный с горизонтом кладов Уриу-Доманеш- ти-Драгомирешти-Оупали (Uriu-Domane§ti- Dragomire§ti-Opalyi; Petrescu-Dоmbovita 1977, p. 78, 79, Taf. 91: 3). Однако в последнее время появилась тенденция расширять хронологические рамки этого горизонта, как и периода Reinecke BzD, до второй половины XIV в. до н. э. (Laszlo 2006, p. 46--48), на основании де- ндрохронологической датировки известного остова финикийского корабля, затонувшего у мыса Ульу-бурун (Uluburun), вблизи полуострова Гелидония (Gelidonya), в юго-западной Турции (Pulak 1996, p. 12, 13). Характерная особенность этих топориков -- «грибовидный» обушок и сильно закрученный каннелирован- ный клюв-головка в передней части. Топорики из кладов в Побит Камък и села Лозово, на уровне втулки для рукояти имеют выпуклый, декоративный элемент. Это действительно напоминает стилизацию головы птицы с подогнутым клювом, а выпуклое украшение на обеих сторонах, можно считать имитацией глаза. Образец из Дражна де Жос, напротив, имеет в этом месте профилированную поперечную выпуклость, явно служившую практическим целям усиления его конструкции.

Эта предполагаемая имитация «глаза» на обеих сторонах топориков играет важную роль в дискуссии, поскольку как В. А. Ильинская, так и В. Р. Эрлих придают этой стилизации особый смысл. Как пишет В. Р. Эрлих: «о том, что все эти скипетры объединяет единый зооморфный образ обособленной головы хищной птицы, свидетельствует признак, имеющийся на всех без исключения скипетрах этой серии -- это “глаз” животного, переданныйраз- личными способами, находящийся на проухе топора-скипетра. -- Люлин; 3 -- Ульубурун; 4 -- Дражна де жос; 5 -- Лозова; 6 -- Побит Камык, вид топора на основе литейной формы; 7 -- Побит Камык, Музей Разград; 8 -- Побит Камык, Археологический музей, София (по: 1, 2 -- Irimia 2008;

-- Buchholz 1999; 4 -- Vulpe 1970; 5 -- Дергачев 1975 и Laszlo 2006; 6 -- Laszlo 2006; 7 -- Hansel 1976; 8 -- Черных 1978) ричные солярные розетки в виде вписанного в круг ромба (Мебельная фабрика или вихревая розетка (комитат Туроч), округлая выпуклость -- на скипетрах из Фарса, Прюдь и Сын- михай де Падуре, сквозное отверстие на скипетре из Батина, или симметричные налепы (Пжедмежиц).

Рис. 7. Каменные и бронзовые «птицеголовые» топоры-обухи из юго-восточной Европы: 1 -- Пантелимон де Сус;

Объяснить наличие этого изобразительного элемента, имеющегося на всех без исключения скипетрах, можно только тем, что древние их обладатели видели в самом по себе скипетре отдельный зооморфный образ хищной птицы, понять который помогают скипетр из Фарса и топорики из протомеотских памятников как бронзовые, так и каменные» (Эрлих 2004, с. 107).

Дилеммы стилистической интерпретации зооморфных изображений на бронзовых скипетрах

Рис. 8. Бронзовые топоры с территории Предкавказья: 1 -- Майкоп (окрестности города); 2 -- Абадзехская станица; 3 -- Каменномостская станица; 4 -- Шапсугская станица; 5 -- Кочипэ; 6 -- бесленеевская станица; 7 -- Абадзехская станица; 8 -- Кубанский могильник, погребение 50; 9 -- Фарс / Клады, погребение 35 (по Эрлих 2007)

В подтверждение этого тезиса В. Р. Эрлих обращается к серии бронзовых «протомеотских» топоров с асимметричным лезвием (рис. 8), имеющим с обеих сторон отверстия для рукоятки, декоративные утолщения и выпуклости, которые также могут имитировать «глаз» (Эрлих 2004, рис. 1: 9, 10, 17). Особенно интригующим является, однако, обращение им внимания и на протомеотские каменные топорики с асимметричным, «висящим» лезвием, иногда даже в виде изогнутой, «клювоподобной» головки (рис. 9). Действительно, эти формы могут напоминать изогнутый клюв и голову птицы. С полной уверенностью их можно также считать прототипами бронзовых скипетров с загнутой вниз передней частью (головкой). Однако эти топорики имеют утолщения по обеим сторонам проуха явно практического характера. Несомненно, они должны были служить укрепле нию изделия в самом слабом месте; разломы в этой части зафиксированы неоднократно (Эрлих 2004, рис. 1: 15).

Рис. 9. Каменные топоры с территории Предкавказья: 1 -- Эандак, погребение 51; 2 -- Краснодарское водохранилище, левый берег; 3, 6 -- аул Тауйхабль, окресности; 4 -- Султан-Гора I, погребение 7; 5 -- Кубанский могильник, погребение 5 (по Эрлих 2005 и 2007)

Тщательно обработанная круглая или овальная, иногда даже «пуговицо- образная» форма этой выпуклости оказывается обычным результатом особенностей технологии обработки камня.

Рис. 10. Каменные и бронзовые молотки с территории Предкавказья: 1 -- Кубанский могильник; 2 -- Краснодарское водохранилище, левый берег, Казазово?; 3 -- Фарс / Клады, погребение 9; 4, 5 -- Кисловодск, Мебельная фабрика, погребения 6 и 28; 6 -- Казазово (по: 1--3, 6 -- Эрлих 2007; 4, 5 -- виноградов, Дударев, Рунич 1980)

Этот своеобразный пережиток, как по практическим (усиление конструкции), так и по эстетическим (декоративная форма скипетров), причинам, мог быть сохранен в технологии бронзового литья, более приспособленного для изготовления сложной, даже «фантазийний» формы изделия. Утолщения, овалы, выпуклости и т. д. по обеим сторонам отверстия (проуха), особенно на бронзовых топориках и скипетрах, возможно, восходили в виде реминисценции к их каменным прототипам.

На этот технологический аспект морфологии бронзовых скипетров обращал уже внимание в свое время Г. Якоб-Фризен (Jacob-Friesen 1968, S. 71). Хорошим аргументом в этом плане является наличие подобных утолщений, декоративных мотивов или выпуклостей на топориках-чеканах и особенно на цилиндрообразных каменных и бронзовых «боевых молотках» (рис. 10), совершенно не напоминающих птичью голову (Эрлих 2004, рис. 1: 17--19). в. Р. Эрлих утверждает, что «этот выступ-“глаз” придавал жезлу pars pro toto признак зверя, “оживлял” его, увеличивал его магическую “силу”» (Эрлих 2004, с. 109). Однако эта особенность имела более широкий охват и не ограничивалась только бронзовыми «птицеголовыми» скипетрами или топорами и молотками, выполняющими символическую функцию «жезлов». Это, несомненно, технологическая черта прослеживается и на каменных эквивалентах таким изделиям. Конечно, сама форма топора (даже каменного), с изогнутой «головой», могла вызвать ассоциацию и эстетическое отождествление с «головой хищной птицы». Однако представляется более вероятным, что создание такой формы связано со спецификой технологического процесса и его продолжительностью, даже после преодоления сырьевого барьера: камень -- бронза.

Таким образом, не похоже, что мы имеем дело с сознательным и преднамеренным изображением символа или идеи «птицы», материализованных в том или ином материале. Скорее, эта символика был приписана технологической форме, возникшей в процессе изготовления изделия. в этом случае первична «материя», а «идея» -- вторична.