Формирование исторической личности патриарха Никона

В русле этой традиции мной рассматривается и авторское поведение патриарха Никона. В письмах к царю из ссылки Никон искал разные способы, чтобы привлечь к себе внимание адресата, воздействовать на его чувства. Физическое и душевное состояние опального патриарха отражались на письме в виде авторских "образов", "перевоплощений", яркой реализации которых способствовал выбор автором определенных художественных средств и приемов. Наименования выделенных мной "образов" условны.

Образ защитника царской чести. Тема царской чести, характерная для публицистических сочинений XVII века, появляется и в письмах патриарха Никона царю Алексею Михайловичу после оставления владыкой патриаршей кафедры. Изучение представлений Никона о чести царя, способов их изложения представляет особый интерес, поскольку тема царской чести тесно связана с актуальными в XVII веке вопросами о соотношении святительской и царской властей, о качествах пастыря и светского правителя.

В 1671 году в ссылке в Ферапонтовом монастыре в разговоре с приставом Наумовым патриарх Никон не скрывал недовольство изображением древа царского рода Романовых в книге Лазаря Барановича "Жезл правления" и, защищаясь от нападок пристава в бесчестии царя, говорил: "Я государей своих не безчещу, но оберегаю их государской чести" и "...про ту книгу государю некогда ведать, есть у государя много и без тое книги царственных делъ" (1671-№ 7, л. 200). Высказывание патриарха о занятости государя "царственными делами", а следовательно, и невозможности знать обо всем, что происходит вокруг, объясняет, на мой взгляд, стремление Никона, с одной стороны, подробно информировать Алексея Михайловича о людях и событиях, которые, по его мнению, могли нанести вред царской репутации, действовали или высказывались против государевой особы, с другой стороны, детально описывать свое личное участие в конкретных делах к "повышению... царского величества". Для реализации этих задач в переписке с царем Никон использует разные принципы повествования.

Один из способов изложения, к которому обращается Никон, - извет, т.е. донос органам власти о противогосударственном умысле или совершенном уже преступлении. По Соборному Уложению 1649 года, извет был публично-правовой обязанностью, за неисполнение которой назначалась смертная казнь (глава 2-я). Факты и подробности, сопровождавшие изветы Никона, служили доказательством противозаконных замыслов и действий государевых людей. При помощи документального способа повествования Никон свидетельствовал о не известных царю противогосударственных деяниях или умыслах и излагал свои представления о чести царя в связи с конкретными ситуациями, событиями, фактами.

Патриарх Никон понимал выполнение им самим сначала поручений от царя, а затем и государственных обязанностей во время отсутствия в столице Алексея Михайловича из-за ведения военных действий как помощь царю и "работал" государю добросовестно (1667-№ 2, л. 183), поэтому он после оставления патриаршей кафедры особенно пристально наблюдал за теми людьми, которым Алексей Михайлович доверял выполнение ответственных поручений.

Один из них - иеродиакон Мелетий Грек: его Алексей Михайлович дважды, в 1662 и 1664 годах, посылал на Восток с письмами-приглашениями ко вселенским патриархам прибыть на церковный Собор по "делу" Никона. Отзывы Никона о Мелетии самые нелестные: "А онъ есть злый человекъ, на все руки подписывается и печати подделывает, и здесь, не солгу, такое дело за ним было, чаять и ныне есть в Патриарше приказе..." (1662-№ 10, л. 76). Патриарх Никон опасался, что иеромонах Мелетий, представляя русского царя на Востоке, своим недостойным поведением мог скомпрометировать Алексея Михайловича. Никону были известны документы о ненадежности греческого монаха; до него доходили и слухи о Мелетии, как о человеке хитром и нечестном; царь тоже знал о неосмотрительном поведении Мелетия в Константинополе, о подделке царских грамот и утаивании огромных денежных сумм, предназначавшихся восточным патриархам.

Забота Никона о репутации царя во время поездки Мелетия на Восток была во многом обусловлена личными целями: опальный патриарх стремился вернуть к себе расположение Алексея Михайловича и повлиять на решение Собора. Но была, на мой взгляд, и вторая причина, можно сказать, государственного масштаба. Единственным свидетелем, который мог, по словам Никона, подтвердить ненадежность Мелетия, был другой грек - иеромонах Арсений ("А известно то дело Арсению Греку и инымъ, ихъ же онъ весть" - 1662-№ 10, л. 77) - человек тоже с сомнительной репутацией, но профессионал-переводчик. Книжная и переводческая деятельность этого образованного греческого иеромонаха, к которому патриарх Никон испытывал нескрываемую симпатию, была хорошо известна царю: его переводы с греческого легли в основу изданных на Печатном дворе книг "Скрижаль" (1655-1656) и "Анфологион" (1660); Арсений подготовил новый перевод Требника и совместно с архимандритом Святогорского монастыря Дионисием Греком переводил Хронику Дорофея Монемвасийского. Но в 1662 году, - именно к этому году относится письмо Никона царю, в приказе Тайных дел против Арсения заведено дело, а через год его сослали в Соловецкий монастырь. Может быть, патриарх Никон надеялся, что показания Арсения против Мелетия смогут вернуть расположение царя к переводчику и редактору, профессиональные качества которого были крайне необходимы московскому Печатному двору в 1660-х годах, когда в соответствии с издательской программой этого крупного издательского центра Московского государства, наряду с созданием полного круга богослужебных книг Православной Церкви началось серьезное освоение византийского святоотеческого наследия. Обличая одного грека, Никон спасал другого.

В 1668 году патриарх Никон сообщил царю, что в Петров пост у него были старцы Палладий и Памва, которые со слов иеромонаха Иоиля рассказали Никону о намерении боярина Хитрово чародейством завоевать расположение Алексея Михайловича: "Да он же, де, Иоиль, говорил мне, де: "И Богдан Хитрой другъ, и говорил, де, мне, чтоб мне государя очаровать, чтоб государь болыни всехъ ево, Богдана, государь любил и жаловал. И я, де, помня государеву милость к себе, ему, Богдану, отказал"... И он, де, Иоиль, молыл Богъдану: "Да у тебя, де, литовка то умеет здесь, де, на Москве, и неть ее сильнее". И он, де, Богданъ, говорил: "Так, де, и есть. Да лихо, де, запросы велики, хочет, де, тово, чтоб я ныне и женился. И я, де, бы и зделал то, взял ее, да государь, де, не велит. А она, де, говорит: "Я, де, зделаю то, что болыни тебя у государя не будет"..." (1668-№ 5, л. 59а, 60).

Богдан Матвеевич Хитрово принадлежал к влиятельной боярской группировке, и его враждебность к Никону могла повлиять на отношение царя к опальному патриарху. В ссылке Никон ждал нового церковного Собора и в надежде на перемены к лучшему сообщал о людях из ближайшего царского окружения, способных повлиять на решения царя о Никоне.

Между тем, и царь становился жертвой интриг людей, ищущих у него расположения. В связи с "делом" Хитрово Никон вспоминает и о стольнике Иване Образцове, частом госте в Ферапонтовом монастыре. К нему Никон быстро потерял доверие, потому что Иван скрывал от царя информацию о сложной обстановке в северных монастырях и тяжелых условиях жизни Никона. На почве обмана и интриг Иван подружился с приставом Наумовым, который, в свою очередь, скрывал обманы келаря Макария Злобина. Причина дерзкого поведения государственных чиновников и отсутствия у них страха перед царем, как считает Никон, - в тайных интригах в ближайшем окружении царя. В 1662 году, обличая иеромонаха Мелетия, Никон писал, что грек не слишком отличался от соотечественников царя: "Есть у тебя, великаго государя, и мимо такова воришка своихъ много" (1662-№ 10, л. 7677). Не доверяя государевым людям, Никон советовал царю обратить пристальное внимание на его окружение.

Из Ферапонтова монастыря Никон информировал Алексея Михайловича о незаконных деяйствиях государственных чиновников и монастырских старцев и приводил примеры нелестных высказываний насельников северных монастырей в адрес высшей светской власти. "А знатно то, што они тебя, великого государя, челобитьем своим оглашают и разорителем называют и твой, великого государя, указ уничижают" (1675-№ 36, л. 232). Защищая честь царя, Никон называл их "изменниками": "А у меня писано, называя их не безвесными изменниками, но твоего, великого государя, указу к страху им и к повышению твоего царского величества... оне, кириловские, о твоем, великого государя, указе не зело печалуются и ни во што ставят" (1675-№ 34, л. 217). Никон предупреждал царя о тяжелых последствиях для его здоровья от вкушения рыбы, присланной с Белого озера:

"А они, государь, которая твоя, государева, рыба в улове бывает, в сады сажают и пищи им не кладутъ. И та, государь, рыба в садех помирает многая. И они, государь, выимая из садов ту мертвую рыбу, прикалывают и тебя, великого государя, облыгают, будто, государь, та рыба отколота жывая, а иную они откалываютъ, // и смердящую и солятъ... И от того, государь, не токмо что здравие вашему многолетному здоровью созидаетца, но и болезни многая раждаются... А хто, государь, нездравое тело ясти учнет, тот и самъ здрав не будеть" (1674-№ 23, л. 188-189).

Патриарх Никон был нетерпим к случаям превышения государственными чиновниками своих полномочий, обвинял их в подлогах, приписках и обмане царя. Так, белозерский воевода Иван Чаплин и сын его, тоже воевода, рыбные места на устье реки Шексны использовали для получения личной материальной выгоды: "отдают... рыбным ловцамъ из оброку не из болшово для своей же бездЬлные корысти. И т, государь, ловцы Шехонские устье запирают накрепко и проходу рыб Ь из Белаозера в реку Шексну не дают"; поведение воевод причиняет вред и государственной казне, и царю лично: "А нын, государь, за т 1ш твоему, государеву, рыбному лову великая помешка чинится... А они, государь, и малую рыбу принимают на тебя, великого государя, и пишутъ в то же в большое число против прежнего" (1674-№ 23, л. 189, 190). Чаплин-старший служек и крестьян Ферапонтова монастыря во время сенокоса "держит на правеже для своей бездельной корысти, и велит бить влежачь насмерть в нынешнее великое гладное время здешнее и деловую пору" (1675-№ 32, л. 202); пристав Наумов живет в свое удовольствие, устраивая "парады" и регулярно выезжая на охоту, пируя во время постов; а пристав Шайсупов в монастыре организовал своей "приказ" "и монастырского человека взял в сторожы", у служек-курьеров с каждой "записки" он брал деньги, лично допрашивал проезжавших мимо монастыря, даже с пристрастием (1675-№ 28, л. 164).

Восприятие Никоном чиновника как человека, олицетворяющего в своем служении самого государя и несущего частицу царской чести, находилось в соответствии с представлениями о чести, характерными для русского общества второй половины XVI - первой половины XVII века. Понятие чести в это время, по словам Л.А. Черной, ""огосударствливало" человека, лишая его индивидуальной значимости и ценности, приравнивая личное достоинство социальному статусу - "чину"".

Описывая личное участие в защите царской репутации, патриарх Никон обращается к собственно литературной традиции.

Смутное время, по словам Л.А. Черной, "резко возвысило честь царя небесного и его служителей на земле, т.е. честь церкви". Под пристальным вниманием и патриарха Никона, и писателей, его идейных противников, находились представители московского духовенства и прежде всего будущий патриарх Иоаким (Савелов). Иоаким и Никон были лично знакомы. Выходец киевского Межигорского монастыря, Иоаким по приглашению патриарха Никона поступил иноком в Валдайский Иверский монастырь, где работал над изданием книг. После оставления Никоном патриаршей кафедры, Иоаким занял место келаря Ново-Спасского монастыря, затем поставлен митрополитом Новгородским; в 1674 году возведен в сан патриарха Московского. Именно архимандрит Иоаким был единственным из московских духовных лиц его сана, кто по указу царя постоянно общался с опальным патриархом в Воскресенском монастыре. А если верить самому патриарху Никону, то именно на Иоакима он указывал царю, как на своего преемника, которому "за смирение в патриархах быть можно".

Но в письмах патриарха Никона царю начала 1670-х годов, незадолго до возведения Иоакима в патриарший сан, содержится совершенно иная его характеристика. Вспоминая о доносе крещеных евреев Михаила Афанасьева и Демьяна Ивановича Левицкого, патриарх писал: "А в то же время и из нашей кельи молодые чернцы в жидовской ереси и учении были и в казне у меня покрали деньги и платье, и темъ имъ, жидом, помогали. Да им же помогалъ архимандрит Чюдовской, потому был он, архиман, у меня в Воскресеньском монастыре и в Тверском в строителях многое время, и не считан ни в чом. И я хотелъ считать, и он ушол к Москве, и добрыми людми тебе, великому государю, одобренъ, и ты, великий государь, почал жаловать ево, знать" (1671-№ 7, л. 195). Недоверие к будущему патриарху, возникшее у Никона в результате личных контактов с ним, подорвали уверенность опального патриарха в том, что Иоаким - достойная кандидатура на пост архипастыря. Чтобы сделать обвинения в адрес Иоакима убедительными, Никон выбрал художественный прием, состоящий в упоминании мест служения будущего патриарха, который предпочли и идейные противники Никона, когда описывали свое негативное отношение к московскому владыке. История жизни патриарха Иоакима изложена дьяконом Федором в форме "послужного списка" Иоакима, его стремительного возвышения и показывает жизнь Иоакима в виде серии предательств патриарха по отношению к отечеству и царю. В 1673 году в оценке деятельности Иоакима Никон особенно сблизился со своим идейным противником: "Да он же, Козьма, сказывал, что, де, ты, великий государь, указал Иверской монастырь ведать новогороцкому митрополиту Иякиму. А он, Якимъ, враг мне и всякие истинны иверским властемъ и старцам во всемъ потатчикъ, потому что он постриженикъ киевской, Межигорского монастыря, и он их любить, как истинно сродников своих: // что старцы ни зделаютъ, и он потакаетъ имъ и покрываеть для ради гостинцовъ многих. Изволь, государь, над ними надсматривать кому иному доброму человеку, кроме ево, Якима" (1673-№ 10, л. 119-120). Дьякон Федор, рисуя сатирический образ патриарха Иоакима, использовал отдельные элементы жанра антижития и показал правящего иерарха не только невежественным простолюдином, недостойным занимать столь высокий церковный пост, но и расчетливым карьеристом, с готовностью угождающим властьпридержащим, вопреки совести, чести и вере.

Осмысление жизни и деятельности Иоакима Никоном и старообрядческими писателями близко принципам народной смеховой культуры; идейные противники, повествуя об общем враге, преследовали одну цель - развенчать и обличить его.

В отличие от старообрядческих писателей, патриарх Никон был движим еще и личными целями, он опасался ухудшения своего положения в ссылке с приходом к власти Иоакима, человека крутого нрава и с подозрением относящегося к любым независимым суждениям: "Аз, де... что велят начальницы, то и готов творити и слушать во всем". Эти опасения оправдались. Восшествие Иоакима на патриарший престол обернулось для Никона ужесточением режима его содержания; сразу после смерти царя Алексея Михайловича Иоаким начал следствие, которое закончилось переводом опального патриарха в Кирилло-Белозерский монастырь.

Раскрывая тему чести царя и Церкви, Никон использует два способа изложения своих идей: один из них тяготеет к документализму, другой восходит к литературной традиции. Краткие сообщения и развернутые повествования о своих современниках Никон, как правило, облекал в форму челобитной, которая, благодаря широте содержания и своим внелитературным целям, в наибольшей степени соответствовала сведениям известного и явочного характера. Патриарх показывал современников с самой неприглядной стороны: эти люди воплощали собой страшные пороки (лгуны и воры, карьеристы и подхалимы, гордецы и самолюбцы), а неся на себе часть государевой чести, своим поведением и деяниями порочили и оскорбляли царя.

Представления Никона о царской чести позволили ему обозначить в переписке с царем одну из причин бедствий и несчастий в царствование Алексея Михайловича: "Сего ради сугубо приходит плаката - ово своих бедах ради царствиа, яко такое зло приспе въ царство соделатись, занеже не добра тебе, великому царю государю, похвала" (1667-№ 2, л. -175). Правление "не по правде" приводит к бедам в государстве и оборачивается нелюбовью подданных. Эта мысль, высказанная в ряде произведений Смутного времени, получила дальнейшее развитие и своеобразное преломление в творчестве писателей второй половины XVII века, творивших в условиях формирующегося абсолютизма и прославлявших неограниченную власть монарха - Симеона Полоцкого, Сильвестра, Медведева, Кариона Истомина. Патриарх Никон и авторы дидактических панегириков членам царской семьи в оценке деятельности Алексея Михайловича занимали разные позиции, но их объединяла мысль о том, что царь несет на себе часть божественной чести, поэтому в своих поступках и деяниях он должен руководствоваться божественным словом и в правлении положиться на божественную волю. Если Никон призывал Алексея Михайловича быть подобным в своих деяниях древним израильским царям, то Симеон Полоцкий называл Русь "новым Израилем"; если Никон, сравнивая государя с Владимиром Святославичем и Константином Великим, подчеркивал, что они являются родоначальниками царской династии, а Алексей Михайлович - продолжатель их начинаний в устройстве обоюдополезных взаимоотношений Церкви и государства, то Симеон Полоцкий юному правителю Феодору Алексеевичу желал: "...да будеши церкви вторый Константин, или новый Владимир царствию..."; в то время, как патриарх Никон призывал Алексея Михайловича не прислушиваться к "советникам", "смущающии ваше преблаженство" (1662-№ 10, л. 77, 76), Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Карион Истомин обязывали молодых венценосцев окружать себя только мудрыми советниками, передающими царю божественное слово. Но если поэты царской чести прославляли могущество русского монарха и воспевали русский абсолютизм, то патриарх Никон, защищая царскую честь, обличал вторжение абсолютистского начала во все сферы жизни и в переписке с Алексеем Михайловичем рисовал такой образ царя, который в своем правлении не ущемлял бы интересов Церкви; обращаясь к царю, Никон желал ему: "Богъ же Святый да дастъ тебе благодать и помыслъ благъ, быти смирену и кротку быти, и на вся заповеди Божия зрети, и творити, нас, смиреных богомолцов ваших, не обидети... Да не приложит Господь, по писаному, зла славным земли" (1661-№ 9, л. 257).

Образ страстотерпца. Повествования Никона о тяжелых условиях содержания и быта в ссылке преследовали две цели: дидактическую и эмоционального воздействия на адресата. Поэтому в автобиографических заметках Никона можно усмотреть не только реальные факты и события, но и этикетные ситуации, многократно воспроизводившиеся в литературе. При характеристике своих бед и взаимоотношений с окружающими людьми Никон ориентируется, прежде всего, на житийную традицию, оценивает свое и чужое поведение с точки зрения агиографии.

Одна из главных тем в челобитных Никона царю - отношения с приставом С. Наумовым и насельникам северных монастырей. Пристав ограничил передвижение Никона по территории монастыря, пресекал его попытки установить с кем-нибудь контакт: "И онъ, Степан, приказалъ сотнику и стрельцам, никово блиско не подпускать и дороги кольям накладывать, и самим стрельцам блиско не же ходить. А служек, которых в келью пустил, и трудников - и им грозил всякими страшными прещении" (1671-№ 7, л. 199); Степан морил Никона голодом: "для покупок по городомъ и по ярманкамъ Ездить не велелъ. А для чего к нему пошлешь, и он сказывал служкамъ: что дадутъ, не изгиляйся, де"" (1673-№ 10, л. 121).

Характеристики, которые Никон дает своему недругу, самые нелестные: "немилостивый" (1672-№ 8, л. 256) и "неправедный" (1668-№ 4, л. 58); "мучитель и лихоимец... и дневной разбойник" (1671-№ 7, л. 197). "И паче всякого убийцы и душегубца пристав зло зло прелют" (1667-№ 2, л.184). Подчеркивая тяжесть переносимых страданий, Никон сравнивал свою жизнь в Ферапонтовом монастыре с вольным, лишенным всяких запретов и ограничений, порой безнравственным времяпровождением пристава Наумова: "Да он же, Степанъ, пива без престани варил и вина курилъ, и в вотчины много запас отпускал; а мне которое и пришлет, и тово исть никак нельзя, горкое да гнилое; тако же, де, и рыбу присылал лежалую и не колотую" (1671-№ 7, л. 198).

Насельники северных монастырей, как писал Никон, относились к нему с неприязнью: "Да кириловской же архимарит з братьею и служки их хвалятся ко мн, богомольцу твоему, в келью чертей жыть напустить" (1675- № 28, л. 164-165). Монастырские служки открыто обвиняли патриарха в монастырских бедах. Никон жаловался на служку Кириллова монастыря Ивашку Олтуфьева, который говорил служке Ферапонтова монастыря Ивашке Кривозубову:

""Кушает, де, вашъ батко нас", а имянно про меня. А я, благодатию Божиею, не человекоядецъ, и людей никово не едал. А бью челом тебе, великому государю, о своей бедности не ложью, всеправдою" (1675-№ 34, л. 223). В другой челобитной Никон рассказал царю, как монастырские работники даже устроили драку из-за него, патриарха: "И пришед кириловский их нарядчик Васка Андреев почал бранить матерны и ударил ево, Сенку. И я, богомолецъ твой, спросил ево, Сенку, ково он, Васка, бранить. И Сенка мне сказал, бранит, де, тебя и з делом" (1674-№ 25, л. 201).

Монастыри снабжали Никона испорченными продуктами: "И тот запас гнилой и затхлой" (1673-№ 16, л. 98; № 17, л. 102; 1675-№ 29, л. 183). Старцы Кириллова монастыря, глумясь над Никоном, в постные дни присылали ему мясные продукты: "они прислали стяги говяжьи и полти свиные, насмехаючись, про что, государь, в такие святые Великие постные дни не токмо кому около их водится, и словом про то говорит нельзя" (1675-№ 29, л. 183).

Характеризуя своих обидчиков, Никон подмечает мельчайшие детали их речевого поведения, жестикуляции и способов передвижения; они шумны, суетливы и чрезвычайно подвижны: Степан, "коли выглянет в окно..., и то с великим шумом говорит", шумит "гораздо" (1671-№ 7, л. 198, 200), "кричит часто в голосе за собаки, и в литавры бьет часто" (1667-№ 2, л. 184), "на нашего посланника кричит, вопит и матерны лает, и бить хочот, и ходить к себе не велит" (1672-№ 8, л. 257); Степан говорит с апломбом: "...и он, Степанъ, ведаете, как отказал: "Что он меня стращает? Я, де, не малой робенок, уже, де, давно ис пеленок, у меня, де, великое есть дело и на самово на патриарха, и мне, де, то дело надобно отпустить, а то, де, он, меня стращает"" (1668-№ 3, л. 56). Келарь Ферапонтова монастыря Макарий Злобин - "всесовершен воръ, без всякого умаления, и зело ми ругается, сложася с приставом. Аще годно есть тебе, великому царю, да будет терплю во имя Господне..." (1667-№ 2, л. 184); бегают и кричат монастырские служки: "холоп, прибежав на монастырь, кричал", "прибежал стрелец Юрка к крыльцу" (1668-№ 3, л. 55, 56); "А стрелцы учинились силни... и к приставу приходили с великимъ шумомъ, и меня, богомольца твоего, безчестили" (1673-№ 10, л. 121-122).

Судя по этим характеристикам, люди, окружающие Никона в ссылке, в сознании патриарха ассоциировались с демонологическими персонажами, намеренно наносящими ему физический и моральный вред. Не случайно стиль поведения Наумова Никон характеризует как "беснование" (1667-№ 2, л. 184), а в одной из челобитных царю 1675 года насельников Кириллова монастыря патриарх прямо именует бесами: "Да и во многие дни великие беды беси творили, являяся овогда служками их, кириловскими, овогда старцами, грозяся всякими злобами... А в окна и нынеча пакостят, какъ не затворены... А кроме Кирилова монастыря ни от ково словъ к себе не слыхал таких дурных, и недругов к себе не знаю иных никово" (1675-№ 34, л. 219).

Сцены столкновений подвижников с бесами - общее место в житиях святых. Традиционная функция бесов в агиографии - искусить святого, испытать его духовную силу. Между тем, "бесы", окружающие патриарха Никона, грозятся убить его. Такой тип поведения демонических персонажей характерен для северорусской агиографии. В автобиографической "записке" Епифаний Соловецкий описывал свои рукопашные сражения с бесами, которые его "лютее притужаху..., нападающе, давляху". Духовный учитель и наставник будущего патриарха Никона, преподобный Елеазар, в описаниях своих столкновений с бесами подчеркивал, что они приходили к нему "сь яростию, хотя убити", "скрегчуще зубы и грозяще убийством, глаголы многоразличными устрашая". Как рассказывается в житии святого, бес, "злодейственный" и "инех сильнейший быти в злобе", стремился во что бы то ни стало погубить Елеазара.

Если при характеристике своих взаимоотношений с насельниками монастырей и приставом патриарх Никон ориентировался, можно сказать, на агиографическую традицию вообще, то описывая в одной из последних челобитных царю свое жилище и бытовые условия, он, вероятно, стремился соорентировать адресата на конкретный источник: "В прошлом, государь, во 1666-м году сосланъ я, богомолец твой, в Ферапонтов монастырь и посаженъ за караул в больнишныя кельишка, в самое худое место, и тому, государь, осмой год. А кельишка, государь, от церкви далече, благовесту и часов в те кельишка никогда не слышеть, а которая, государь, кельишко и вновь построена подле тех же больнишных кельишекъ, а поварня брацкая перед болънишным блиско, а ис той поварни зимою и летом всегда помои и всякое скаредие лъютъ к той болнишной келъишке, и от того скаредия зимою и летом великой смрад бываетъ. А у меня, богомолца твоего, в новой кельишке и трапеза, и церковь, и в ней, государь, отправляемъ полунощницу, и утреню, и молебны, и часы, и вечерню, и павечерню".

Детали обстановки вокруг жилых помещений вызывают ассоциации с мотивом из Жития Алексия Человека Божия об издевательствах слуг над святым, когда он жил неузнанным в доме своего отца: "Отроци же по вься вечеры пакости ему деяху, ругающеся: они же пьхахуть его ногами, друзии же заушахуть, инии же пакы, опанице омывающе, възливаху на нъ помыя".

Скорее всего, параллель с сюжетом Жития Алексия Человека Божия обусловлена особым восприятием этого агиографического памятника в XVII веке. Скрытая ссылка на Житие небесного патрона царя Алексея Михайловича появилась в челобитной Никона 1674-го года - в то время, когда Житие получило особое осмысление и была написана Служба святому, изданная в 1671-1674 годах.

Тождество имени царя и святого стало толчком для возникновения в ХУП - начале XVIII века своего рода "Алексиады" - большой группы литературных произведений в прозе, стихах и драматургии, призванный создать лестный для царя аллюзийный образ. Метафорическая ассоциация святой Алексий - тезка-царь служила средством восхваления "земного бога". Никон, напротив, создает иные параллели: святой Алексий - Никон и "земной бог" Алексей Михайлович - Бог небесный. Полагаю, что желание вызвать у адресата ассоциации с конкретным источником было особым художественным приемом, при помощи которого Никон пытался оказать дидактическое воздействие на адресата-царя. Судя по всему, патриарх хотел вызвать ассоциации не со всеми сюжетными линиями Жития, а лишь с теми эпизодами, в которых описывались взаимоотношения с окружавшими его людьми. Однако оценка агиографического героя и его действий (святого Алексия) в проекции на жизнь реального человека (патриарха Никона) имеет противоположное и даже отрицательное значение. По Житию, все, что произошло с Алексием, случилось по воле Божией: уход из дома, скитания, возвращение домой и пребывание неузнанным среди родных и близких - это сознательно выбранный святым путь служения Богу, уход от суеты жизни:

"Излзъ же ис корабля, помолися Богу, глаголя: "Боже, сотворивый небо и землю и спасе мя из чрева матере моея, спаси мя от суетнаго сего жития и сподоби мя деснаго стояния, яко ты еси Богъ милостивъ и спасаай тебе славу възсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу"".37 Именно поэтому все испытания и беды, в том числе и "пакости" слуг в доме отца Алексий переносил с радостью и терпением: "Видтевъ же человекъ Божий, яко диявъльмь научениемь то ему бываеть, съ радостию, и веселиемъ, и тьрпениемъ вься приимаше, тьрпя".

Жизнь владыки в Ферапонтовом монастыре можно назвать "сюжетным перевертышем" по отношению к агиографическому памятнику об Алексии Человеке Божии. Судьбу патриарха Никона решил не Бог, а царь. Уже в первом послании Алексею Михайловичу из Ферапонтова монастыря Никон сравнивал себя с житийными героями, стойко переносившими муки и страдания; однако подчеркивал разницу между своим положением и подвигом святых мужей: цель испытаний мучеников высока - во имя Христа и "правды ради": "С радостию бы, ей, аки <на> всечестный пиръ изшел и самъ выю протягъ, не яко нетерггЬливу ми бывшу, и своей <смерти> радуючися, но правды ради, зане мнози святии с радостию в муках выя своя преклониша, яко на всечестный брак, на муку, радующеся, идяху"; а патриарх Никон осужден на Соборе, созванном царем, и мучим им "без милости" "яко злодей": "Самъ при испытании моем свидетельствовал, глаголя: "Ты, де, мнишь, я тебя стану мучить, и того ради исповедался и маслом соборовался, и причащался, - не будет, де, тово от мене". И после тово все не так сталося". Именно поэтому Никон не принимает выпавшие на его долю страдания как посланные Богом испытания; он противится им, ссорится со своими "мучителями", пытается противостоять им, бурно реагирует на оскорбления. Противоположное значение получают и мотивы выпадения героя из иерархической ниши, унижения и нищенства, характерные для Жития Алексия Человека Божия: ссора с царем, суд, лишение патриаршества и запрет именоваться патриархом -- вот основные этапы низложения патриарха Никона, произошедшие при непосредственном участии царя; нищенство как образ жизни, который патриарх Никон вынужден вести в Ферапонтовом монастыре, противопоставлено добровольному нищенству во имя Христа, которому посвящает свою жизнь святой Алексий.

Прикроенная антитеза "Алексий-Никон", возникшая в описании патриархом условий его быта, по-видимому, должна была внушить Алексею Михайловичу мысль о том, что судьба любого человека в руках Божиих, поэтому страдания, беды и испытания, которые по воле Божией выпадает переносить человеку, имеют смысл лишь в том случае, если они посвящены Богу. Тема уравнивания царя со всеми людьми перед Богом неоднократно встречается в переписке Никона с Алексеем Михайловичем: "Аще и царь еси мира, но со всеми человеки раб еси Божий, требуеши и ты от Царя, царьствующаго над цари, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, прощения..." (1662-№ 11, л. 398).

Описание бытовых условий, в которых Никон вынужден жить, и мотив царя - виновника всех бед Никона, могли содержать скрытый намек на одну из главных тем переписки Никона с Алексеем Михайловичем - тему "гордого царя". Особую актуальность эта тема получила в контексте идейной борьбы, развернувшейся во второй половине XVII века. Темы "гордого царя", падения и возвышения, нищенства и унижения, ставшие любимыми читателями и авторами культуры барокко, легли в основу "Повести о царе Arree", агиографическую канву которой составили жития святых, чьи "поливалентные" сюжеты и содержали указанные темы. Темы "гордого царя", падения и возвышения в реальных взаимоотношениях патриарха Никона с Алексеем Михайловичем реализуются по-разному: стремление царя уподобиться в своих деяниях богу, ведет к его духовному падению. Отсюда - повышенное внимание патриарха Никона к одной из главных тем его переписки с царем - о покаянии, грядущем суде: "И не Бога прослави прежде, но сам себе паче мгры превознесе", "Того боятися надобно, иже ныне славою мира сего превозносятся и гордятся, аки безсмертни и аки боги славятся от человеки безумных, в сладость приемлют таковыя безумныя глаголы: ты - бог земной" (1661-№ 9, л. 252, 256-257). Возражая против уподобления Алексея Михайловича Богу, Никон, как заметила A.C. Елеонская, "смыкался в какой- то степени с писателями-старообрядцами, хотя исходил из других посылок".

Несмотря на то, что в описаниях быта и недружелюбных отношений Никона с окружавшими его в ссылке людьми угадываются мотивы агиографии, сделаны они были не ради самовозвеличивания, а с обличительными целями. Сам патриарх Никон никогда не сравнивал свою судьбу с судьбой конкретных святых или исторических личностей, по воле Бога лишенных всего, а затем Богом возвеличенных; по-видимому, по его личному убеждению, он "выпадал" из такого ряда подвижников. В скрытой параллели с мотивами из Жития св. Алексия Никону был особенно важен мотив уподобления царя Богу. Этот мотив, восходящий к литературной традиции, в сочинениях деловой письменности XVII века становится "общим местом", этикетным мотивом, отражающим не стандартные ситуации, и требующим от автора умения владеть словом.

Образ молитвенника о государевой душе. Среди почти десятка писем патриарха Никона из Ферапонтова монастыря, в которых он при помощи фразеологии молитвословий и заимствований из Священного Писания благодарить царя и царское семейство за оказанную ему милость, особое место занимает челобитная, в которой Никон объясняет символическое значение церковных вещей и богослужебных предметов, пожертвованных Алексеем Михайловичем для церкви Богоявления Господня (1675-№ 27, л. 154-159). В 1673 году Никон принялся хлопотать о строительстве для него новых келий с отдельным переходом в эту церковь и просил Алексея Михайловича: "...пожалуй меня, богомолца своего, пришли ко мне святые церковные книги... ризы священнические со всем, кандило и святые сосуды с покрывалы, крест благословящей". Весной 1674 года началось строительство келий, а через год Алексей Михайлович прислал Никону книги, церковную утварь и священнические облачения.

Текст челобитной, в которой патриарх Никон дает символическое толкование царским дарам, текстуально совпадает с фрагментами керамической надписи из Воскресенского собора в подмосковном монастыре Новый Иерусалим, названной ее издателями "Сказанием о церковных таинствах". Источником всех надписей собора, как установили исследователи, были святоотеческие творения. Тексты надписей, в настоящее время полностью или частично утраченных, сохранила опись Воскресенского монастыря 1685 года, сделанная дьяком Борисом Остолоповым.

Образ домостроителя. В письмах из Воскресенского монастыря Никон часто упрекал Алексея Михайловича в том, что царь верит клеветникам и наветчикам, обвиняющим Никона в том, чего он не делал: "Тем же паки молим: престани, Господа ради, гоня нас, и оскорбляя, и веруя клеветником... не послушати клеветы от лихихъ человекъ" (1661-№ 9, л. 247, 254-255); "...клеветников, врагов Божиих, слушаешь и в слух клевету их приемлешь, еще же и всехъ чинов людей в грехъ вводишь" (1663-№ 12, л. 59 об.).

Отвечая на обвинения недругов в краже церковного имущества, Никон скорее оправдывался, чем нападал на своих обидчиков: "Елицы же глаголют на мя, яко много ризные казны будто взял, - Бог Святый! Не постави им в грехъ! А аз чисть от сих: един сакос взят, и тот недорог, простой; а амофор прислал мне Гавриил, Халкидонский митрополит. И не корысти ради, но егда жив и потреба, молитву о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном да сотворю в них, а по смерти на грешное мое тело да положится. И елицы глаголют: казны много взял с собою, - и не взял; но сколько будет издержано в церковное строение, а по времени хотелъ отдать. И елико казначею дано воскресенъскому во отшествие мое не корысти ради, но да в долгу братью не оставлю, понеже деловцом нечемъ было росплатиться. А яже иная казна есть, пред очима всехъ человекъ: двор Московской строен, тысяч десяток и два и болыпи стало; насадной завод тысеч в десять стал; тебе, великому государю, 10000 челом ударил на подъемъ ратным; тысеч з десять в казне налицо; 9000 дано ныне на насад; на 3000 летос лошадей куплено; шапка архиерейская тысяч пять-шесть стала. А инова росходу, Святый Богъ весть - елико убогимъ, сирым, вдовамъ, нищим. Тому всему книги есть в казне; но о всехъ каюся" (1659-№ 5, л. 23).

Говоря о расходах денежных средств, Никон старался называть точные суммы; это свидетельствует о том, что патриарх, по-видимому, сам строго контролировал все расходы. Патриарх демонстрировал готовность при необходимости доказать свою невиновность при помощи ссылок на финансовый документ.

Именно это ему пригодилось в ссылке. Никон много раз жаловался царю на низкое качество и недостаточное количество поставляемых ему Ферапонтовым монастырем продуктов. В 1673 году Алексей Михайлович отправил в монастырь стряпчего Кузьму Абрамовича Лопухина проверить справедливость жалоб патриарха.

8 апреля игумен Афанасий I, казначей и житничий старец Иов представили стряпчему подробные выписки из казенных и записных книг о монастырских расходах на содержание патриарха, приставов и стрельцов с 22 декабря 1666 года по начало апреля 1673 года. Документы стали известны Никону: он заявил, что выписки ложные и обвинил монастырские власти в приписках и подлогах. В июне по указу вологодского архиепископа Симона была сделана опись имущества Ферапонтова монастыря, которая подтвердила завышение счета на содержание Никона, представленного игуменом Афанасием I. А в июле Никон в присутствии двух игуменов (прежнего Афанасия I и нового Афанасия II) и всей братии в монастырской трапезе подал приставу Шайсупову листы с собственными подсчетами о снабжении его монастырем. Началось следствие.

Стремление патриарха Никона тщательно фиксировать множество частных действий и мелких деталей, вести точнейшие подсчеты продуктам и вещам, следить за ведением хозяйственных дел в северных монастырях отражает стиль жизни, тип поведения средневекового человека, воспитанного на русской традиции мудрого отношения к Дому, хозяйству, помещению и его насельникам. В Домострое, памятнике русской культуры, регулирующем средневековый быт, "мир рисуется как замкнутое пространство "дома""; Домострой воспитывает "рачительное хозяйственное отношение к каждому кусочку, к крошечке, к лоскутку". В спорах хозяйственного характера Никон ведет себя как домохозяин, как носитель определенного порядка, обеспечивающий свой дом экономически, а его обитателей, нарушающих установленный чин, обустраивает нравственно.

По-хозяйски домостроительное отношение Никона к своему отечеству проявилось еще в бытность его новгородским митрополитом: происходящее вокруг себя он оценивал как рачительный хозяин, убежденный в том, что установленный чин и определенный порядок пронизывают все сферы жизни человека.

14 марта 1652 года, проезжая мимо Ростова, Никон увидел, что "на озере лежитъ человекъ на дороге мертвой, неведомо, зарезанъ или убить. А того // мертвеца ядятъ собаки, утробу вьгкли и лице объедено". Священники и посадские люди рассказали Никону, что тело на дороге лежит давно, а местные жители не погребают его из-за боязни гнева губного Ивана Шамшина. Никон повелел похоронить умершего. Однако Шамшин приказал труп вырыть из земли и принести к съезжей избе, где устроил "виновным" допрос. Рассказывая об этом случае царю, Никон не скрывал обиду на то, что Иван Шамшин его "ни во что поставил": губной (в современной терминологии - следователь по уголовным делам) нанес Никону личное оскорбление, причем не столько как представителю церковной власти (ведь Никон прекрасно понимал, что на ростовскую митрополию власть новгородского митрополита не распространяется), сколько как человеку. Но главное - из-за этого случайного эпизода у путешественников могло сложиться искаженное представление о России и ее обычаях: "А мимо, государь, города Ростова всякие странные разныхъ земель люди гадятъ, и то в зазор ставятъ, что собаками мертвыхъ травятъ". Митрополит Никон напоминает здесь заботящегося о репутации своего Дома хозяина, который хочет скрыть неприглядные поступки насельников Дома от посторонних глаз. Никон рассказал царю и о своей встрече со стольником Романом Неплюевым, который по государеву указу занимался поисками на Севере месторождений серебра (1652-№ 5, л. 6 об.). Поиски месторождений серебряной руды были актуальными для России в середине XVII века, переживавшей сложную финансовую ситуацию, определенный выход из которой виделся властям в открытии собственных источников руды. Никон предложил Алексею Михайловичу свою помощь. Он рассказал, о горе Золотухе в Каргопольском уезде, где при великом князе Федоре Иоанновиче производилась добыча руды, но по неизвестным причинам разработка прекратилась, заводы стали, людей распустили (1652-№ 5, л. 7). По-видимому, предложение Никона возобновить горнорудные разработки осталось без внимания царя, поскольку в Москве до середины 1660-х годов не было квалифицированных мастеров-рудознатцев, которые могли бы дать заключение по найденным породам, а тем более освидетельствовать месторождение. Именно по этой причине прекращались работы на севере Поморья даже в тех случаях, когда месторождения были известны и взяты первые пробы. Однако желание Никона внести свой вклад в разрешение сложной финансово-экономической ситуации, переживаемой российским государством, поражают: "А какъ, государь, мнгк, богомольцу твоему, ехать будить ныне с мощми святаго чудотворца Филиппа митрополита с Соловковъ рекою Онегою, а приехавъ на устье Онежское под порогъ, покаместа изъ судовъ перекладыватца, и порогъ поднимаючи, будеть дни с три и съ четыре мешкать. А та Золотая, государь, гора, ис которой делано бывало золото, будеть отъ устья реки Онеги верстъ за шестьдесять. Мне, государь, богомольцу твоему, до тое Золотые горы, где преж сего делано золото, будеть ты, государь, на то изволишь послати, и тое горы и заводу старыхъ, где было копана золотая руда, напередъ досмотрети, послать для подлинново ведома можно и чемъ золотая руда отъведать мастера сурмы и виннова камени, и селитры, и что къ тому золотому делу годно. Вели, государь, ко мне, богомольцу своему, свой, государевъ, указъ учинити" (1652-№ 5, л. 7 об.).

Забота о благе отечества для Никона была равнозначна заботе хозяина Дома о достатке в его собственном домашнем хозяйстве. Домоустроительство по чину с четкими и конкретными правилами стало частью деятельности патриарха.

Русская эпистолография находилась, как известно, под сильным влиянием греческой литературной традиции. Греко-византийские образцы оказали существенное воздействие на творчество древнерусских авторов и книжников; Греко-византийская эпистолярная техника оказала влияние и на ответные письма патриарха Никона. Письма греков могли "спровоцировать" невольное "подражание" московского владыки греческим образцам и побудить его к использованию определенных стилистических средств и возможностей поздневизантийской эпистолярной схемы. Изучение способов и характера взаимодействия писем адресата и отправителя представляет немалый интерес в теории письма.

Письма Никона имеют четкую структуру и состоят, как правило, из трех значимых частей: прескрипт, семантема и заключение. Содержание и наполняемость устойчивыми эпистолярными мотивами каждой части, архитектоника посланий патриарха Никона определяются адресатом.

К устойчивым лексическим оборотам о целовании рук и припадании ниц Никон к прибегает лишь однажды и, возможно, даже под влиянием письма адресата - митрополита Афанасия; при этом у патриарха выражение о "целовании рук" употреблено в другом значении, как "целование дела рук", т.е. самого письма, что является не столько следованием эпистолярному этикету, сколько проявлением эмоций автора. Никон обращается к Афанасию, как к представителю греческой Церкви, как к духовному брату. Патриарх лишь в первом письме Афанасию завершает начальное обращение в обычной для византийских посланий манере словом "радоватися", предпочитая другое, традиционное для эпистолярной техники, выражение с пожеланием мира, милости и благодати от Бога.

В посланиях же к рядовому письмоносцу, ищущему в Никоне "промысленика", патриарх намеренно подчеркивает свое духовное превосходство, называя его духовным "чадом", "рабом Божиим". Византийские эпистолографы, чтобы подчеркнуть смысловую нагрузку начальной части своих посланий, любили открывать письма цитатой или пословицей. Для фокусирования внимания на самом важном и актуализации ключевых тем посланий использует позиции выдвижения и патриарх Никон/ Прескрипт в письмах патриарха сопровождается, как правило, сообщениями о получении письма, на которое составляется ответ, восхвалением его содержания и достоинств его автора - это традиционные мотивы греческой эпистологии, Никон обращается к библейским книгам и с точки зрения Священного Писания дает высокую оценку их поступкам Заключительная часть писем Никона по сравнению с их началом является наиболее "сильной" позицией. Письма к грекам он завершает, как правило, нравоучительным советом из подобранных по смыслу библейских высказываний, поданных в форме цитат и парафразы. Первый ответ иконийскому митрополиту состоит из ряда цитат и устойчивых выражений: ""Не печалуй, брате, благое творя" {ср.: Гал. 6: 9), но "постражди, яко добръ воинъ Христовъ" {2 Тим. 2: 3). Послушай пророка Божия, блажаща тя: "Блажени бо, - рече, - ходящии в заповдехъ Его" {Откр. 22: 14). И паки: "Блаженъ мужъ, бояйся Господа, в заповдехъ Его восхощеть зело; силно на земли будеть сЬмя его" (77с. 111: 1-2)" (Афанасий 1665-№ 2, л. 81 об.). Второе письмо ему же завершается двумя цитатами: "Здравъ буди, брате, и "не пренемогай о наказании Господни, ниже ослабей от него: "Егоже бо любить Господь, наказуетъ"" {Евр. 12: 5-6). Поучайся присно Иовлево вщати: "Господь даде, Господь и взя" {Иов 1: 21)" (Афанасий 1665-№ 4, л. 86 об.). Второе письмо к Савве заканчивается другой цитатой и парафразой, ставшей в письмах Никона устойчивым фразеологизмом: "Здравъ буди и о наказании Господни не изнемогий {ср.: Евр. 12: 5). Писано есть: "Не попустить Господь паче, еже подобаетъ искуситися, дасть бо, - рече, - Господь со искушениемъ и изводство немощи нашей" (У Кор. 10: 13)" (Савва 1665/1666-№ 5, л. 99 об.). Совет патриарха страдающим в неволе единомышленникам по своему содержанию традиционен и в определенной степени имеет близкую параллель в первых античных письмовниках, которые рекомендовали в утешительных посланиях использовать выражение: "Переноси случившееся как можно легче...".

Главная особенность писем Никона заключена в содержании их центральной части. Дело в том, что патриарх цитирует и комментирует послания Афанасия и Саввы и свое мнение подкрепляет ссылками на библейские источники. Такой способ построения ответного послания соответствует одной из традиций античной эпистолярной теории, согласно которой "писать ответ нужно так, чтобы письмо, на которое ты отвечаешь, было под руками, дабы ничто из того, на что должен быть дан ответ, не ускользнуло из памяти". Между тем, цитирование текстов оппонентов - один из принципов полемической культуры, способ ведения спора. Композиция средней части ответных посланий патриарха Никона находится в зависимости от содержания писем греков: цитируемые фрагменты из посланий своих товарищей автор ставит в композиционно сильную, инициальную позицию, которая усиливает и повышает статус "чужой речи". Явные и скрытые цитаты из писем греков структурно организуют ответные послания патриарха; каждое следующее обращение к письму-источнику и введение фрагментов из писем оппонентов означает переход к новой теме или начало обсуждения заданной респондентом проблемы.

Но наибольший интерес представляют ответы патриарха Никона в виде цитатных цепочек, которые скрепляются авторскими словами. Содержание авторских комментариев и особенности назидательного воздействия на собеседника зависят от "вопросов" к Никону. Стремление к четкой аргументации побуждает патриарха обратиться к приемам полемики, что объяснялось практической задачей: Никон отвечал собеседникам, комментировал их мнение, давал оценку их поступкам. Несмотря на то, что патриарх не ведет открытого спора с оппонентами, для его писем характерна скрытая полемичность, благодаря чему ответы Никона можно условно разделить на два типа: "обличительные" и "увещательные". В первом случае он показывает неправоту суждений и поступков оппонентов, отмечает проявления слабости духа своих товарищей, поэтому значение здесь имеет количество библейских цитат и их положение в инициальной, сильной позиции текста; содержание ответов второго типа напротив должно утешить товарищей патриарха, укрепить их в вере, предотвратить сомнения; здесь Никон чередует цитаты и собственные рассуждения, привлекая внимание собеседника к наиболее важным темам повествования.

Обличительный характер носят ответы Никона на "вопросы" Саввы Дмитриева. Чтобы подавить сомнения грека и показать, что некоторые его поступки противоречат христианским заповедям, Никон использует следующие методы: открывает ответное повествование цитатным рядом; вводит собственные рассуждения, которые дробят цитатный монтаж; завершает ответ резюмирующим выводом в виде библейской цитаты. Часто в качестве дидактического воздействия патриарх приводит собственный опыт.

Особенности построения, источников, характера повествования, стиля и использования традиционных для византийской эпистолярной техники мотивов и тем в письмах греков и патриарха Никона друг другу определялись адресатом, обстоятельствами написания и целью.

Греки, имеющие разный социальный статус, но испытывавшие глубокое сочувствие к московскому патриарху, оказались в опале у русского правительства по разным причинам: Савва Дмитриев - случайно, будучи курьером иерусалимского патриарха Нектария; иконийский митрополит Афанасий - сознательно, открыто обличив посольство русского государя на православный Восток. Цель их писем к Никону - получить духовную поддержку, поэтому традиционные приемы эпистолярного жанра использовались ими для эмоционального воздействия на адресата. Чтобы произвести впечатление на своего духовного учителя, греки откровенно писали о своих мыслях и сомнениях, о переживаниях и душевных травмах, вызванных обстоятельствами, в которых они оказались. Подчеркивая тяжесть физических и душевных мук, греки сравнивали события собственной биографии с близкими по содержанию событиями из разных типов источников.