Ликвидация рыночных отношений в деревне и хлебозаготовительная кампания 1927-1928 гг. (по материалам Орловской губернии)

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 94(47).084.5/6

Ликвидация рыночных отношений в деревне и хлебозаготовительная кампания 1927-1928 гг. (по материалам Орловской губернии)

Ирина Валентиновна Гончарова

Кафедра истории России

Орловский государственный университет

В предлагаемой статье рассматривается кризис хлебозаготовительной кампании в Орловской губернии в 1927/28 г. Автор анализирует причины кризиса, способы его преодоления, его последующее воздействие на развитие аграрного сектора и ликвидацию рыночных отношений в деревне. В центре исследовательского интереса также оказывается мировоззренческая ломка наиболее типичных представителей анализируе-мых референтных групп. Делается вывод о том, что хлебозаготовительный кризис в губернии был спрово-цирован властью как один из инструментов воздействия на крестьянство. хлебозаготовительный аграрный рыночный деревня

Ключевые слова и фразы: кризис хлебозаготовок; крестьянство; Орловская губерния; власть; репрессии; ку-лак; 107 статья УК РСФСР.

In the article the crisis of grain procurement campaign in Orel province in 1927-28 is considered. The author analyzes the crisis reasons, the ways of its overcoming, its subsequent influence on the agrarian sector development and the liquidation of market relations in the countryside. Special attention is also paid to the world-view breaking of the most typical representatives of the analyzed reference groups. The conclusion is made that grain procurement crisis in the province was provoked by the authorities as one of the instruments of influencing peasantry.

Key words and phrases: grain procurement crisis; peasantry; Orel province; authorities; repressions; kulak (wealthy peasant); Article 107 of Criminal Code of the Russian Soviet Federative Socialist Republic.

Процесс модернизации в Советской России в силу сложившихся внутренних и внешнеполитических факто-ров предполагал использование в качестве источника средств ресурсы аграрного сектора. Это обусловило в конце 1920-х гг. сложный и очень болезненный для крестьянства переход от рыночных отношений к новой модели со-циалистического хозяйствования. Отказ от нэповских методов регулирования экономики сопровождался подго-товкой организационной, правовой и социально-психологической базы коллективизации. Механизм применения чрезвычайных мер, методы и формы воздействия власти на крестьянство вырабатывались и проверялись в пер-вую очередь в сфере хлебозаготовок. «Сплошная коллективизация вырастала стихийно, из хлебозаготовительно-го кризиса», - отмечает Н. Л. Рогалина [5, с. 99]. В этой связи важную роль играет обращение к истории протека-ния кризиса в Орловской губернии, входившей в традиционный земледельческий центр страны.

Современное расширение источниковой базы [6-8] определяет новые ракурсы изучения финального кри-зиса нэпа, позволяет уйти от сложившейся в советской историографии его оценки как неизбежной трудно-сти «на пути планомерного социалистического преобразования сельского хозяйства» [10, с. 49]. Хлебозаго-товительный кризис 1927/1928 г. совершенно обоснованно определяется современными исследователями как завершение нэпа. Несмотря на различия в трактовке его фундаментальных оснований, большинство ис-ториков считают, что его «непосредственной причиной стало связанное с конъюнктурными особенностями года сокращение крестьянами реализации произведенного ими зерна» [4, с. 14]. Новейшая историография переносит ответственность за кризис на мифические представления власти о «невидимых хлебных запасах» и возросшие масштабы государственных заготовок зерна [3, с. 18-19].

Исследование нэпа на региональном уровне показывает, что его успехи в реальности были весьма относи-тельными. Подъем экономики ограничивался жесткими пределами. Достигнуть довоенного уровня было не-легко, но и это означало новое столкновение с отсталостью вчерашней России, в 1920-е гг. уже изолированной и окруженной враждебным ей миром. Быстро обозначились противоречия экономического роста. В 1926 г. при обсуждении постановлений XIV съезда орловские губернские власти отмечали: «Наш хозяйственный рост вы-звал некоторые болезни роста, обусловленные диспропорциями между отдельными частями нашего хозяйст-венного организма, а с другой стороны - нехваткой капиталов для обслуживания растущего хозяйства и осо-бенно переоборудования нашей промышленности и расширения основного капитала» [1, д. 1512, л. 48].

Обозначенные трудности проявились при выполнении губернией годового хозяйственного плана 1925/1926 г. Недостаток промышленных товаров и ожидание крестьянами более высоких цен на зерно осла-били стимул к выбрасыванию крестьянского хлеба на рынок. Слабое предложение хлеба при большом спро-се, нездоровая конкуренция между многочисленными заготовителями - государственными организациями, кооперацией и частником, воздействующая на рынок как дестабилизирующий фактор, приводили к непре-рывному росту цен на хлеб. В итоге план хлебозаготовок пришлось сократить.

Курс на индустриализацию внутри страны сопровождался нагнетанием атмосферы международной на-пряженности, что, безусловно, сказывалось на политическом состоянии Орловской губернии. В информот-чете орловского губкома о работе парторганизации с 1 октября 1926 г. по 1 июня 1927 г. указывается, что слухи о войне «стали самыми распространенными как в городе, так и в деревне и являются почти единст-венной темой разговоров и на собраниях, и в частных беседах» [Там же, д. 1506, л. 2]. Живо реагируя, кре-стьяне и горожане скупали по 5-10 пудов соли, запасались сахаром, керосином и другими продуктами. Из-за боязни мобилизации и конфискации скота продавали лошадей. В Новосильском уезде около 70% крестьян взяли обратно свои денежные вклады из сберкасс. Такое поведение свидетельствовало о весьма хрупком равновесии в отношениях между орловским населением и большевиками, чей приход к власти ассоцииро-вался с войной, а постоянные напоминания об острой международной обстановке болезненно впитывались в социально-экономическую почву орловской деревни, разъедаемую эрозией собственных проблем.

Желание дистанцироваться и оградить себя от непредсказуемых действий власти активизировало агита-цию за создание крестьянских союзов, чтобы крестьяне «могли бы сами регулировать цены на свои сельхоз-продукты». В то же время это возмущение не выходило за рамки пассивного брожения, о чем свидетельст-вует стопроцентное выполнение крестьянских платежей (свыше 6 млн. рублей). В принципиальных вопро-сах срабатывала вековая привычка послушания власти [Там же, л. 3].

Последнее обстоятельство обусловило в целом устойчивую политическую обстановку в губернии осе-нью 1927 г. в самый ответственный и напряженный для власти период года - время хлебозаготовок. Несмот-ря на значительное повышение суммы государственного задания для губернии по сравнению с 1926 г. - с 5 до 8 млн. пудов, осенью 1927 г. было выполнено, по данным доклада председателя губкома, 92% задания, не меньше среднереспубликанских показателей [Там же, д. 1850, л. 107].

Тем не менее, губернские власти, очевидно, под давлением центра были озабочены ходом хлебозаготовок. С декабря 1927 г. последовали директивы ЦК ВКП(б) с требованием добиться решительного перелома в ходе хле-бозаготовок. Но обеспечить высокую активность крестьянства при сдаче хлеба по заниженным ценам было сложно. В Орловской губернии цены были ниже, чем в соседних, что привлекло мелких перекупщиков - полехов. Бюро губкома повело с ними «жесткую борьбу», направляя в пограничные районы ответственных работников и выставляя заградительные отряды. Осенью 1927 г. в деревне начались подворные обыски, уполномоченные изы-мали у крестьян хлеб, оставляя зерно только для личного потребления. Предоставление чрезвычайных полномо-чий губернским властям, встретившее в основном сочувствие на местах, было санкционировано из центра.

Чтобы активизировать хлебозаготовки, губернские власти стали проводить политику «кнута и пряника», сочетая частичное насыщение деревенского рынка промтоварами с административным и экономическим давлением. Правительство поставило в губернию в счет квартального плана 89 вагонов хлопчатобумажной мануфактуры (в предыдущий квартал - 50,5 вагонов). 90% товаров направлялось на деревенские рынки, местные руководящие органы должны были осуществлять контроль над тем, чтобы они попали «исключи-тельно в хлебные пункты».

На активизацию хлебозаготовок было направлено увеличение финансовых изъятий. В Орловской губер-нии сельхозналог с 1 870 тыс. руб. в 1925/26 г. возрос до 3 920 тыс. руб. к 1928/29 г. [Там же, д. 2036, л. 130]. Более чем двухкратное увеличение предполагало льготы для бедняцких хозяйств и переобложение зажиточ-ных. Параллельно в начале января разворачивалась кампания по самообложению в пределах 35% к сельхоз-налогу [Там же, д. 1852, л. 29]: общегубернскую сумму самообложения в 1 200 тыс. рублей предполагалось «разверстать по уездам» до 3 февраля [Там же, д. 2109, л. 53]. Центром было дано задание распространить 900 тыс. рублей Крестьянского займа [Там же, д. 1852, л. 35]. Крестьяне не дифференцировали поток изъя-тий, партработники констатировали: «Как мы ни старались кампанию по займу разделить с кампанией по самообложению, они все-таки соединились» [Там же, д. 2109, л. 109]. Размещение займа и самообложение проходили старым испытанным ударным способом, где агитация для весомости подкреплялась угрозой и насилием. В рамках усиления нажима на недоимщиков местные органы власти пошли на существенное ус-корение процедуры изъятия имущества в счет погашения недоимки. Выдача кредитов сокращалась, право на получение предоставлялось бедноте и колхозам.

В деревню направляли уполномоченных, в среднем, по 15-20 из уезда в волости и 12-15 из волости в се-ло [Там же, л. 159]. В январе районным и уездным судам было предоставлено право решать дела по обвине-нию должностных лиц в нарушении правил о хлебозаготовках. На практике это вылилось в привлечение к судебной ответственности лиц, не обеспечивших высокие темпы хлебозаготовок, как правило, сотрудников среднего и низшего звена.

В январе план хлебозаготовок возрос, составив 2 млн. пудов. Зимой 1928 г. в Орловской губернии стали раз-верстывать хлебозаготовительные планы по волостям и отдельным селениям, несмотря на заявления губкома о «недопустимости продразверсточной системы» [Там же, л. 5]. Крестьяне стали объектом сильного администра-тивного нажима. Юридической базой разворачивающегося репрессивного механизма стала ст. 107 УК РСФСР, предусматривающая преследование за «злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или невы-пуска таковых на рынок», срок производства по делам сокращался до трех дней с момента начала дела по момент вынесения приговора. Действие статьи было распространено на скупщиков и держателей хлеба, они могли ли-шиться свободы на срок до 5 лет с конфискацией имущества или без таковой. Специальной секретной телеграм-мой на места предписывалось 25% хлеба, конфискованного у кулаков, передавать бедноте, создавая специальные фонды в волкресткомах. Этот продотрядовский отголосок власть, по всей видимости, намеревалась использовать для разжигания внутридеревенских конфликтов и привлечения бедноты на свою сторону.

Орловские партработники приветствовали возможность использовать репрессивные меры. «Статья 107 УК поможет лучше говорить с кулаком», - заявлял представить Елецкого уезда Павловцев на заседании бюро губ-кома [Там же, л. 107, 109]. Главными методами выполнения хлебозаготовок становились обход дворов, обы-ски, поголовный учет и опись всего имущества. При этом совершенно не учитывалось, что ряд хозяйств уже выполнил задание. Поспешность и жестокость хлебозаготовительной кампании вносили сумятицу и неразбе-риху. В отчете по хлебозаготовкам в Орловском губкоме в феврале 1928 г. отмечалось: «Перегибы в методах заготовок значительны, делают обыски. В отдельных случаях, лазя по чердакам, сами вывозят хлеб из амбаров, ломают замки, сверлят полы, под видом обыска самогона делают обыски на хлеб. С милицией делают подвор-ные обходы (везде) и даже аресты». Только в одной Ленинской волости Ливенского уезда «были незначитель-ные перегибы, но там и не было работы». Давался и прогноз на будущее: «…нужно ждать не только единич-ных случаев, но и в отдельных районах массовых перегибов» [Там же, л. 160].

Орловские коммунисты воспринимали эти действия как начало серьезной работы, перестройку на воен-ный лад: «Ведь мы перестраиваемся на военную ногу, без взысканий не обойдешься». Приветствовал воин-ственный подъем и председатель губкома: «Мы перешли от спячки к действительной работе по-большевистски» [Там же, л. 110].

Согласно ст. 107, «в целях ускорения проведения хлебозаготовок» привлекаться должны были те лица, которые имели 2-3 тыс. пудов хлеба и не вывозили его. Это решение политбюро во многих местах было не-выполнимо, поскольку крестьян, имевших такое количество хлеба, практически не было. «Планку» приме-нения статьи стали снижать, на практике же судили тех, кто имел 200-300 пудов.

Экономические органы губернии спокойно оценивали ситуацию с хлебозаготовками. По конъюнктурно-му обзору хозяйства Орловской губернии за февраль 1928 г., в январе обозначался перелом в ходе этой кам-пании в сторону повышения темпа заготовок на 191,5% по сравнению с декабрем. Февральская заготовка превышала на 27,8% январскую и более чем в 4 раза прошлогоднюю. В целом, как отмечалось в обзоре, го-довой план в феврале всеми заготовителями губернии был выполнен на 89,8%, что превышало аналогичные показатели на 1 марта 1927г. - 77,7% [Там же, д. 2152, л. 15]. Выяснить, насколько эти подсчеты противоре-чили данным секретаря губкома, уверявшего, что государственное задание выполнено на 92% уже осенью 1927 г., достаточно трудно, так как нормы заготовок увеличивались по распоряжениям центра.

Перелом в ходе хлебозаготовительной кампании позволил выполнить государственное задание в марте 1928 г. Для региональной партийной элиты была свойственна не только безоговорочная поддержка указаний центра, но и стремление перевыполнить задание, чему активно способствовала возможность применения репрессий. Окры-ленные успехом, губернские должностные лица зимой 1928 г. высказывались за повышение плана хлебозагото-вок, «чтобы иметь некоторую страховку». Так, в телеграмме наркома торговли А. И. Микояна для Орловской губернии устанавливался мартовский план в 1,2 млн. пудов, а бюро губкома проголосовало за 1,5 млн. пудов [Там же, л. 121]. Рвение орловских партийцев не осталось незамеченным. На 20 марта было выполнено 100,6% годового плана. Успешный итог в губернии был отмечен благодарственным приказом Народного комиссариата торговли РСФСР № 188 от 24 марта 1928 г. Орловскому губвнуторготделу [Там же, д. 1947, л. 56].

Миновав осенне-зимний заготовительный сезон, губерния тем не менее не избежала инициированных сверху проблем в этой области. В мае 1928 г. Москвой был дан дополнительный план заготовки на 500 ты-сяч пудов [Там же, д. 2111, л. 11]. В стране недоставало 60 млн. пудов хлеба, на Украине погибли озимые посевы, и нужен был хлеб для обсеменения полей. В какой-то степени повторилась ситуация 1921 г.: тя-жесть пополнения государственных закромов перекладывалась на урожайные районы, в первую очередь на Центрально-Черноземный район. Но условия 1928 г. нельзя было сравнивать с условиями 1921 г., крестьяне за годы нэпа привыкли самостоятельно выстраивать производственную и рыночную стратегию, тогда как хлебозаготовительная кампания 1927-1928 гг. напоминала о продразверстке. Поэтому в мае заготовили 220 000 пудов, или 45% задания [Там же, л. 26].

Действительно, 500 000 пудов были незначительным объемом для губернии, но крестьянство раздражал сам факт дополнительного сбора и особенно методы его проведения: пятидневки, «тройки» по подворному обходу, экономический бойкот и другие меры административного воздействия, напоминавшие времена во-енного коммунизма. Распространившиеся среди крестьян слухи о реквизиции хлеба на свободном рынке свели до минимума его поступление. В городах, которые в связи с последними урожайными годами были сняты с планового снабжения, начались перебои с хлебом. Особенно пострадал Елец, где даже повышение выпечки в 8 раз не могло ликвидировать очереди.

Местные органы власти ответили экономическим и политическим нажимом на деревню, проводя, по словам партработника, «сбор с револьвером в руках - позор для Орловской губернии» [Там же]. «Орловская правда» афишировала статью 107 УК о репрессивных мерах вплоть до исключения из партии и отдачи под суд. Подобного рода факты переносят рассмотрение проблемы кризиса хлебозаготовок из плоскости эконо-мической в политическую. В Орловской губернии как такового кризиса хлебозаготовок 1927/28 г. не было, осенне-зимние заготовки прошли по плану, а весною, скорее, приходится говорить о кризисе взаимоотно-шений большевистской власти с крестьянством, недоверие между которыми не исчезло за все время нэпа. Результаты хлебозаготовок 1927/1928 г., в 2,5 раза превышавшие прошлогодние [Там же, д. 2156, л. 7], были достигнуты очень дорогой ценой. Большинство дел по 107 ст. фабриковалось с грубейшими нарушениями правовых норм. К 1 апреля 1928 г. в Орловской губернии было привлечено 418 хозяйств, из них только по 281 хозяйству дела рассматривались в суде [2, д. 43, л. 12]. Применение 107 ст. имело не сплошной, а выбо-рочный характер. К уголовной ответственности привлекались не все располагающие запасами хлеба хозяй-ства, а лишь некоторые из них. В. А. Ильиных считает, что «нужно было не разорить зажиточных крестьян, а напугать их» [4, с. 243]. Главным объектом психологического давления были не кулацкие хозяйства. Ре-прессии против кулаков, прикрываясь классовой избирательностью, были направлены на то, чтобы заста-вить всех держателей хлеба - середняков - ускорить его реализацию.

Следствием грубого вмешательства в ситуацию на крестьянском рынке стала полная его дезорганизация. В городах появились очереди за хлебом, была введена карточная система. Посредством административного давления государство почти выполнило план. Объем централизованных заготовок в 1927/28 г. в СССР со-ставил 627,2 млн. пудов, или 97% от уровня предыдущего года. При этом ЦЧО поставила 77 809 тыс. пудов, или 12,4% от общего показателя централизованного фонда. Удельный вес региона в общем объеме загото-вок по стране увеличился на 7,1% по сравнению с 1926/27 г. [Там же, с. 169, 339]. На примере ЦЧО можно говорить, что кризис заготовок вылился не в экономические потери государства, напротив, с черноземных крестьян удалось собрать больше, чем в предыдущем году, он вылился в кризис взаимоотношений власти и крестьянства и стал прологом коллективизации.

Таким образом, выходом из хлебозаготовительного кризиса, возникшего вследствие диспропорций народно-хозяйственного развития, стало возвращение к внеэкономическим методам изъятия зерна у производителей. Од-новременно происходила «встряска» низового аппарата власти, приведение его в «боевую готовность» для даль-нейшего наступления на деревню. Во время кризиса в постоянном диалоге центра и региональных властей шла выработка новой стратегии взаимодействия с крестьянством. Спровоцированный в губернии хлебозаготовитель-ный кризис 1927/28 г. имел огромные социально-политические последствия. Сопряженные с ним процессы четко обозначили не только ликвидацию рыночных отношений в деревне, но и возращении к отдельным элементам аг-рарной политики, характерным для эпохи военного коммунизма. По мере разрастания кризиса была апробирова-на ставшая популярной в дальнейшем система административного принуждения крестьянства. Советская идео-логия пополнилась новым политическим мифом о «кулацкой угрозе», ставшим важнейшей идеологемой кампа-нии раскулачивания. Кризис продемонстрировал одно из важнейших условий будущей коллективизации - бес-прекословную поддержку политики центра представителями региональной властной элиты.

Список литературы

1. Государственный архив Орловской области (ГАОО). Ф. 1. Оп. 1.

2. Там же. Ф. 48. Оп. 1.

3. Данилов В. П. Введение: истоки и начало деревенской трагедии // Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: документы и материалы: в 5-ти т. / под ред. В. П. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М.: РОССПЭН, 1999. Т. 1. Май 1927 - ноябрь 1929.

4. Ильиных В. А. Хроники хлебного фронта: заготовительные кампании конца 1920-х гг. в Сибири. М.: РОССПЕЭН, 2010. 343 с.

5. Рогалина Н. Л. Власть и аграрные реформы в России XX в. М.: Энциклопедия российских деревень, 2010. 256 с.

6. «Совершенно секретно»: Лубянка - Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). М.: Издательский центр Ин-

ститута российской истории РАН, 2004.

7. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД: документы и материалы: в 4-х т. М.: РОССПЭН, 2000.

8. Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание: документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2000. Т. 2.

9. Хлебозаготовительная политика Советского государства в Сибири в конце 1920-х гг.: хроникально-

документальный сборник. Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2006. 260 с.

10. Шарова П. Н. Коллективизация сельского хозяйства в ЦЧО. М.: Издательство Академии наук СССР, 1963. 287 с.

Размещено на Allbest.ru