Сельское население восточной Сибири (1960–1980-е гг.)

Главное достоинство материалов переписей заключается во всеобщем охвате населения, многоаспектности собираемой информации, единовременности и регулярности проведения, общности методологических принципов и сопоставимости результатов. Меньшая их часть опубликована в открытой печати, часть издана «для служебного пользования» в многотомниках и тематических сборниках, абсолютное большинство хранится в архивах. Разработочные таблицы переписей 1959, 1970 и 1979 гг. извлечены из фондов ЦСУ в РГАЭ (ф. 1562), ГАРФ (ф. А-374) и региональных госархивов, переписи 1989 г. - из текущих архивов статорганов. Материалы переписей - уникальный по объему информации источник, а по многим показателям, прежде всего по основным структурам населения, - единственный. Они дали разносторонние и полные сведения о численности и основных структурах всего населения, характере его расселения, об образовании, занятиях и месте работы, миграции, основных этнических процессах, о семьях, их жилищных условиях, а микроперепись - о брачном, семейном и репродуктивном поведении. Итоги переписей позволили реконструировать динамическую картину развития населения и провести сравнения по большинству показателей. Они обеспечили решение большей части поставленных в исследовании задач, но содержат недостаточно сведений о миграции. В 1959 г. вопросы о ней не ставились, а собранная тремя следующими переписями информация ограниченна по кругу вопросов и фиксирует не процессы миграции, а их результат в лице «неместных уроженцев». По ним можно лишь косвенно определить интенсивность миграционных потоков, состав мигрантов и т.п.

Информация о пространственном и естественном движении населения извлечена из материалов текущего статучета, которые в основном хранятся в госархивах и в архивах статорганов и до второй половины 80-х гг. почти не публиковались в открытой печати. Сборники под грифом «ДСП» содержат общие показатели основных демографических процессов в административно-территориальных образованиях региона. Чуть больший объем показателей представлен в изданных во второй половине 80-х и в 90-х гг. Росстатом и его региональными органами «Демографических ежегодниках» и тематических сборниках.

Большой комплекс документов составила текущая статистика миграции. Хранящиеся в архивах разработки ее данных сведены в таблицы по семи формам, включающим группировки по объему и направлениям миграционных потоков, полу, возрасту, редко по национальности мигрантов, источникам их существования, характеру труда, семейному положению, числу детей, продолжительности проживания. Текущая статистика механического движения имеет изъяны. Она отрывочна, отсутствуют ежегодные данные, учтены не все переселения. Точность данных о миграции в сельской местности намного ниже, чем в городах, погрешности и расхождения в разных источниках составляют 10-15% и более. В таблицах указан общий объем перемещений, часто без деления потоков на внутреннюю и внешнюю, организованную и неорганизованную миграции; нет сведений о ее мотивах. Однако несмотря на это официальная статистика позволяет определить основные параметры миграционных процессов.

В фондах ЦСУ имеется массив таблиц с показателями рождаемости и смертности, отчетов (в виде таблиц) за разные годы о составе населения по полу и возрасту, сопровождаемых «Аналитическими записками» с оценкой изменений и их причин. Там же хранятся сводные таблицы о распределении семей по размерам, типам и числу детей по общественным группам, позволяющие уточнить особенности семей колхозников, рабочих и служащих.

Текущую госстатистику населения дополнили еще шесть комплексов документов, полученных из фондов статорганов, которые дали уточняющую и конкретизирующую отдельные вопросы информацию. Это материалы сельсоветского учета, сводные годовые отчеты колхозов и совхозов, сведения о сельских населенных пунктах по числу жителей в них, статистика здравоохранения, образования и материалы бюджетных обследований. Последние содержат социально-демографические характеристики сельских семей и их членов, а также информацию об уровне и условиях жизни разных общественных групп сельчан.

Часть статистики представляет информацию о факторах и условиях развития населения. Она в основном извлечена из фондов статучреждений, но частично из сборников «Народное хозяйство … в ... году» и из тематических сборников под грифом «ДСП». В комплексе она отражает изменения условий жизни в деревне и ее урбанизацию, представляет контекст, в котором шли народонаселенческие процессы, но содержит мало показателей.

Большинство статистики введено в научный оборот впервые. Она представлена в основном в виде авторских расчетов. Создано свыше 200 таблиц динамических рядов абсолютных и относительных показателей разных процессов. Проблема достоверности статистики решалась традиционным методом - перепроверкой разными источниками.

Ко второй группе относятся два вида нормативных источников (нормативно-правовые акты (НПА) и акты правоприменения) и политические директивы, на практике приравнивавшиеся к НПА, но по форме таковыми не являвшиеся. Это решения партийных съездов, пленумов и постановления ЦК КПСС, которые легли в основу законодательной деятельности государства, а также тексты законов, указов, постановлений, инструкции, циркуляры высших органов государственной власти и управления, совместные партийно-правительственные постановления. Опубликованные и неопубликованные директивные документы, регламентировавшие все стороны жизни советского общества и его сельской подсистемы, делятся по уровню компетенции на две части - союзные и республиканские (документы съездов, Политбюро и ЦК КПСС, Верховных Советов СССР и РСФСР, Советов Министров СССР и РСФСР) и региональные. В местных архивах встречаются присланные из ЦК КПСС документы, ведомственные нормативные акты и принятые в ответ на них постановления край- и обкомов партии и органов советской власти, в большинстве совместные. Они важны для понимания изучаемой эпохи, но в них мало информации о населении.

Нормативные документы позволили охарактеризовать правовую основу деятельности органов власти в сфере управления народонаселенческими процессами и социально-экономическим развитием региона. Документы региональных партийных и государственных органов помогли осветить проблему разработки и реализации в регионе социальной и демографической политики. К этой группе источников тематически примыкают доклады и выступления руководителей партии и государства и их работы, изданные в виде отдельных публикаций, собраний сочинений или тематических сборников.

Третью группу источников составила делопроизводственная документация партийных, советских, плановых, хозяйственных, статистических, переселенческих органов, извлеченная из центральных и региональных архивов. Она делится на организационно-распорядительную, учетно-контрольную и отчетно-информационную. Для нее характерны разнотипность, отсутствие системности, раздробленность, фрагментарность, пробелы в хронологии и в номенклатуре документов. В этой группе источников наибольший интерес представляли документы из фондов статорганов, дополнявшие и уточнявшие извлеченную оттуда же статистику, - аналитические записки, справки, отчеты и т. п. Документация из фондов Минздрава РСФСР (ГАРФ, ф. А-482), Бюро медицинской статистики Минздрава РСФСР (ГАРФ, ф. А-9226) и отделов здравоохранения на местах помогла углубить анализ естественного движения населения и его факторов, состояния здоровья и характера заболеваемости сельчан, качества медобслуживания. Документы Главного переселенческого управления при СМ СССР (ГАРФ, ф. А-327) и Главного управления переселения и оргнабора рабочих (ГАРФ, ф. А-518) отражают специфику советской миграционной политики и содержат информацию о разных видах переселений, трудовом и бытовом устройстве переселенцев, степени их приживаемости и т. д. Дополнительная информация о динамике уровня общего образования населения и условиях его получения извлечена из фондов Министерства образования РСФСР (ГАРФ, ф. А-2306) и местных отделов народного образования, сведения об уровне образованности сельских работников разных отраслей - из фондов учреждений и предприятий, где они были заняты, - культуры, сельского хозяйства и т. д. Там же имеется информация о сельской интеллигенции и условиях ее жизни. В ГАРФе в фонде А-9563 (Министерство просвещения РСФСР) представлены закрытая отчетность в Госплан и Министерство финансов, статистика для внутреннего пользования. Отрывочные сведения о сельчанах Восточной Сибири встречаются в документах ряда фондов министерств и ведомств в РГАЭ и ГАРФ.

Четвертую группу источников представляет периодическая печать (общая и специализированная) трех уровней - центрального, регионального и районного. Несмотря на известные изъяны, этот источник полезен многоплановостью информации. Наряду с публикациями документов партийных и государственных органов в ней содержатся аналитические и обзорные статьи, критические заметки, статистические данные, сводки об экономическом и социальном развитии региона, позволяющие лучше понять жизнь людей в деревне, их проблемы, специфику положения в отдельных местах. Самыми полезными оказались публикации второй половины 80-х гг., особенно в районных газетах, о состоянии окружающей среды, здоровье и смертности разных категорий населения, распространении болезней, увечьях и гибели от внешних воздействий и т. д. Многие аспекты газетных публикаций не нашли отражения в других источниках.

Пятая группа объединяет несколько разновидностей источников личного происхождения, которые предоставили возможность иллюстрации количественных показателей и тех закономерностей, которые просматриваются по массовым источникам. Это близкие к разряду мемуаров работы местных руководителей и специалистов, посвятивших свою жизнь деревне; публицистические произведения на сельские темы, давно получившие высокую оценку как источники; «деревенская проза», которой нет равных по описанию социальных трансформаций в ходе модернизации деревни. Она помогла лучше понять дух эпохи, быт и нравы сибирской деревни, условия повседневности, в которых шли социально-демографические процессы. Эпистолярные источники представлены письмами и жалобами сельчан по социально-бытовым вопросам в государственные и общественные организации, отложившиеся в их архивных фондах. По характеру к ним близки письма населения в газеты. В местных архивах их нет, они обнаружены лишь в РГАСПИ в фонде редакции газеты «Сельская жизнь» (ф. 591) в виде подборок фрагментов из них, в основном жалоб на недостатки в социальной сфере. Информационные возможности их малы, но они являются редким источником, отражающим настроения людей, их субъективные оценки повседневности.

Источниковая база диссертации отражает изучаемый объект в многообразии его структурных элементов и взаимосвязей с учетом изменений во времени, т. е. соответствует принципам комплексности, системности и динамичности и имеет необходимые предпосылки для реализации цели и задач исследования. Оценка достоверности, полноты и сопоставимости источников проводится в основной части работы по ходу исследования. Большинство их используется впервые.

Новизна и научная значимость работы определяется тем, что:

- она представляет собой первое комплексное исследование сельского населения России 60-80-х гг. в контексте модернизационных преобразований, проведенное на материалах восточносибирского региона. Сформировано целостное представление об эволюции населения села, оценены тенденции и масштабы изменений в главных процессах его развития, раскрыты их универсальные закономерности и региональная специфика, проанализированы факторы-детерминанты. Большинство процессов на материалах Восточной Сибири прежде не изучались;

- в ней впервые интегрированы и критически оценены результаты изучения сельских жителей Восточной Сибири представителями разных дисциплин;

- в ней обобщены теоретико-методологические достижения наук о населении, предложена и апробирована на конкретно-историческом материале сформированная в рамках модернизационной парадигмы общая концепция развития населения, позволяющая исследовать все процессы и их взаимодействие в рамках единого методологического пространства;

- она развивает новое направление историко-демографических исследований - изучение региональных и локальных аспектов социально-демографической истории России в советский период на основе создания баз данных материалов статистики населения. Впервые так подробно и комплексно изучены материалы переписей населения и текущей демографической статистики. В научный оборот введен большой корпус ранее не использовавшихся источников общероссийского и регионального уровня.

Практическое значение диссертации состоит в том, что:

- она частично ликвидировала территориальные и проблемные диспропорции в изучении населения Западной и Восточной Сибири. Эмпирические материалы, результаты и выводы работы дополняют общероссийскую и сибирскую историографию, способствуют углублению конкретно-исторического изучения темы и совершенствованию теоретико-методологической базы исследования;

- историографический обзор работ историков и представителей других дисциплин с позиций исторической науки, выводы и рекомендации автора могут стать основой для расширения поля исторического поиска и постановки новых проблем;

- предложены подход к изучению населения на основе сочетания методов истории и других наук, а также методология его исторического исследования с позиций теории модернизации и конкретизирующих ее теорий и концепций. Они могут использоваться целиком или фрагментарно для изучения населения, в том числе других периодов истории, подходят для микро- и макроисследований в масштабах России;

- содержащиеся в работе фактический материал и теоретические положения могут быть полезны при изучении региональной сибирской и отечественной истории в целом, социально-демографической и аграрной истории Сибири и России, в крестьяноведческих исследованиях. Их могут использовать демографы, изучающие современное население, но нуждающиеся в информации о предыдущих поколениях, и представители наук, которые исследуют отдельные стороны взаимодействия населения с экосистемой, например этнодемографы, географы;

- основные выводы и положения диссертации могут использоваться для совершенствования теоретических основ социально-демографической политики в регионе с целью повышения ее эффективности. Они будут полезны при разработке этой политики и ее реализации.

При выполнении исследования получены результаты, обладающие качествами новизны, которые выносятся на защиту:

1. Население может быть оптимально изучено на основе трехчастной модели, отражающей все стороны его развития. Для его исследования в историческом ракурсе хорошо подходят модернизационная парадигма и сконструированная в ее рамках многоуровневая методология. Их возможности интерпретации общероссийских и региональных процессов доказаны в работе.

2. 60-80-е гг. являлись одним из этапов модернизации сельского населения Восточной Сибири, которая выступала в форме урбанизации. Перемены в населении имели не радикальный, а эволюционный характер. В предыдущих десятилетиях оно пережило трансформацию в форме раскрестьянивания, к концу 50-х гг. превратилось в общность, в основном раскрестьяненную по большинству признаков, а в изучаемый период эволюционировало в ранее заданном направлении, закрепляя урбанистические черты.

3. Сибиряки модернизировались по российским стандартам, собственных не создали, тренды региональных процессов не противоречили общероссийским, а отличия имели только количественный характер - в регионе ярче проявлялись черты советской модели модернизации, определяемой как консервативная и паллиативная. Сельское население Восточной Сибири и Европейской России развивалось синхронно, регион не был «вторым эшелоном» модернизации относительно центра страны.

4. Изменения в брачно-семейной сфере сибиряков не могут интерпретироваться в кризисной парадигме. Они означали не крах института семьи, а его модернизацию, но с пережитками.

5. Опыт демографического развития сельского населения Восточной Сибири не уникален, его хорошо объясняет теория демографического перехода. Сельчане региона вступили в этот переход позднее жителей центра страны, но в 60-80-х гг. он уже не имел у них догоняющего характера. Его третий этап в регионе начался и прервался примерно в то же время, что в Европейской России, и также имел больше черт не классической, а южноазиатско-африканской модели перехода, которые у сибиряков были выражены особо отчетливо.

6. Паллиативность и консервативность демографической модернизации сельчан проявлялись в сочетании свободы матримониально-сексуально-прокреационного поведения с традициями всеобщей ранней брачности и рождаемости, снижении рождаемости до уровня развитых стран и сохранении смертности на уровне развивающихся и т.п.

7. Нет оснований искать в деревнях Восточной Сибири признаки второго демографического перехода. Два из них - рекордный уровень внебрачных рождений и свободных браков - имели иную природу и были больше следствием девиантного поведения, чем успехов модернизации. Другие признаки отсутствовали.

8. Большинство характеристик сельского населения в регионе были лучше, чем в России. Его численность сократилась меньше и не на всей территории, относительные миграционные потери были ниже. Сибиряки были «моложе» и медленнее старели, имели более высокий естественный прирост и осуществляли расширенное воспроизводство поколений до конца советского периода.

9. Начавшуюся в 1993 г. в селах региона депопуляцию обусловили не тенденции предыдущего этапа демографического развития, а системный кризис 90-х гг.

Апробация результатов работы. Основные положения, результаты и выводы диссертационного исследования изложены в 71 публикации автора общим объемом 102 п. л., в том числе в монографии, учебном пособии и девяти статьях в рецензируемых изданиях, рекомендованных ВАК. Они докладывались на международных, всесоюзных, всероссийских и региональных научных конференциях и симпозиумах в 1989-2010 гг., проводившихся Объединенным Институтом истории, филологии и философии СО АН СССР (с 1992 г. Объединенный Институт истории, филологии и философии СО РАН, с 2006 г. Институт истории СО РАН), Новосибирским, Иркутским, Кемеровским, Курганским, Красноярским (ныне СФУ) госуниверситетами, Новосибирским и Красноярским госпедуниверситетами, Омским государственным аграрным университетом, Институтом истории, археологии и этнографии АН КазССР и Целиноградским госпединститутом (КазССР), Международной ассоциацией исследователей истории и культуры российских немцев (г. Москва), Всероссийским научным и культурно-просветительским обществом «Энциклопедия российских деревень» (г. Москва).

Содержащийся в работе фактический материал, теоретические положения и выводы использовались при реализации научных проектов, поддержанных РГНФ и дважды Красноярским краевым фондом науки, при подготовке обобщающего труда «Население Западной Сибири в ХХ веке». Их использует автор в учебной и методической работе на историческом факультете Красноярского педуниверситета, в курсах лекций по истории Красноярского края, Сибири и России, в работе с магистрами и аспирантами в КГПУ, с учителями в Институте повышения квалификации. Они легли в основу учебного пособия автора «Сельское население Сибири в 1960-1980 гг. (на материалах Красноярского края)», читаемых спецкурсов «Население Красноярского края в 1960-1980-х гг.» и «Проблемы современной демографии и развития населения России и Красноярского края», спецсеминара по исторической демографии. Результаты исследования также используются другими преподавателями на историческом факультете СФУ и на неисторических факультетах других вузов Красноярска. Диссертация обсуждалась на кафедре отечественной истории КГПУ и в секторе аграрной истории Института истории СО РАН.

Основное содержание работы

Структура диссертации построена по проблемно-хронологическому принципу в соответствии с целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, четырех глав, разделенных на 12 параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы. В приложениях представлены таблицы движения населения.

Во введении обосновываются выбор темы, ее актуальность, оценивается степень ее разработанности, определяются предмет, основные цели, задачи и методология исследования, его территориальные и хронологические рамки, дается обзор источниковой базы, характеризуются научная новизна и практическая значимость диссертации, выделяются положения, выносимые на защиту, показывается степень апробированности исследования.

В основной части работы все процессы проанализированы в региональном и внутрирегиональном аспектах, в сравнении с аналогичными в городах региона и в деревнях РСФСР в целом. Первая глава диссертации «Численность и пространственное движение населения» состоит из трех параграфов. В первом параграфе «Численность населения» рассматривается динамика численности сельских жителей Восточной Сибири и ее административно-территориальных образований, выявляются источники и специфика ее изменений, оценивается характер урбанизации региона.

В 1959 г. в сельской местности Восточной Сибири жили 3059,6 тыс. чел. - 5,5% сельского населения России. В послевоенный период его численность росла, но в конце 50-х гг. в ее динамике наступил перелом, прежде всего, из-за ускорения индустриализации этой территории. Вызванная ею урбанизация, охватившая и деревню, стала главным фактором развития сельчан.

Изменения численности сельского населения в Восточной Сибири определяли его естественное и механическое движение. Их соотношение в разные годы и на разных территориях различалось. Динамика численности сельских жителей Восточной Сибири по масштабам и тенденциям отличалась от таковой по РСФСР. В первой половине 60-х гг. число сельчан в регионе почти не менялось, с середины 60-х до начала 80-х гг. - сокращалось, в 80-х - незначительно росло, тогда как в целом в России уменьшалось непрерывно. Восточная Сибирь относилась к числу регионов с наименьшими потерями сельского населения. С 1959 по 1989 гг. оно сократилось на 15,9% против 30,4% в РСФСР, в том числе на 26,0% в Иркутской области и Красноярском крае, а в Бурятии, Читинской области и Туве выросло на 0,9, 1,4 и 34,3% соответственно.

Качество модернизации населения во многом определялось уровнем урбанизации региона. Удельный вес горожан рос на всей его территории, но медленнее, чем в РСФСР. В 1959 г. он составлял 52,7% против 52,4% в республике, в 1989 г. - соответственно 71,9 и 73,6%. В 1959 г. население Восточной Сибири находилось на стадии высокой урбанизации, в 1989 г. - очень высокой. Однако рассредоточенность большинства горожан по мелким городам и ПГТ означала, что реальный уровень урбанизированности региона был ниже. Слабое развитие городской цивилизации тормозило модернизацию сельского населения и придавало ей специфику.

Во втором параграфе «Изменение системы расселения сельских жителей» анализируются на основе концепции урбанизации процессы реконструкции сельской поселенческой сети как базового фактора развития населения и изменение его социально-пространственной структуры.

Система сельского расселения в Восточной Сибири была очень динамичной в первой половине ХХ в. в связи с концентрацией населения в более крупных деревнях. В конце 50-х гг. процесс ускорило государство, начавшее реконструкцию сельской поселенческой сети. Восточная Сибирь выступала российским «лидером» этого мероприятия. С 1959 по 1970 гг. исчезли 37,9% ее деревень, с 1970 по 1979 гг. - 23,6%, с 1979 по 1989 гг. - 5,7%. Пространственная форма организации сельского общества в регионе изменилась радикально. Если с 1926 по 1959 гг. число поселений уменьшилось на треть, то в 1959-1989 гг. - в 2,2 раза (с 11734 до 5249). Их средний размер вырос с 261 до 490 чел. Доля мелких поселений (до 100 жителей) сократилась с 48,1 до 28,1%, а очень крупных (свыше 1000 чел.) выросла с 4,7 до 13,7%. Удельный вес деревень людностью 100-1000 чел. поднялся до 58,2%. Деревни преобразовывались по городским эталонам, строились многоквартирные и многоэтажные дома, что разрушало мир крестьянской усадьбы и тот строй жизни и систему ценностей, на которых базировалось аграрное общество.

Трансформация системы расселения изменила пространственную структуру сельского населения. Восточная Сибирь и прежде отличалась его более высокой концентрацией. В 60-80-х гг. она ускорилась и шла быстрее, чем в РСФСР. Доля жителей мелких поселений в регионе снизилась с 5,4 до 2,3%, средних и крупных - с 60,7 до 43,3%, а очень крупных - выросла с 33,9 до 54,4%. На всей территории региона в мелких деревнях осталась ничтожно малая часть людей, а больше половины сосредоточилось в очень крупных.

В параграфе сопоставляются разные точки зрения на плановую реконструкцию сельского расселения (М.А. Безнина, Л.Н. Денисовой, Л.Н. Мазур и др.). Автор солидарен с критической оценкой этого процесса, считает, что в Восточной Сибири требовалось сохранение всех деревень, поскольку каждая осваивала определенную территорию, и разделяет определение М.А. Безниным его как внешнего фактора раскрестьянивания деревни. Но в то же время разрушительное действие политики государства не абсолютизируется. Автор согласен с О.В. Горбачевым, что эта кампания в очередной раз продемонстрировала тенденцию соответствия мероприятий аграрной политики глобальным закономерностям при стремлении форсировать ход естественных процессов.

В третьем параграфе рассмотрена миграция как глобальный процесс, оказавший масштабное воздействие на динамику и структурные характеристики населения, выявлены основные направления его перемещений, численность и состав мигрантов. В основу анализа положена концепция миграционного перехода.

В изучаемый период население восточносибирской деревни отличали очень активные переселения. Его внешние миграционные связи развивались со всеми союзными республиками и регионами РСФСР, но их объемы были небольшими. Основные перемещения происходили внутри региона, преимущественно внутри областей.

Наиболее социально значимой являлась сельско-городская миграция, интенсивность которой была выше, чем в других регионах России. Она отражала и во многом определяла процесс урбанизации. В ее основе лежал комплекс факторов, действовавших в течение всего тридцатилетия. В диссертации представлено авторское видение хорошо разработанной в науке проблемы факторов миграции. В большинстве сельчане направлялись в малые городские поселения и ПГТ, служившие для них «ступенькой» на пути в город. Переезжая в основном в города своего региона, они не играли главной роли в росте их населения. Так, из осевших в городах Восточной Сибири переселенцев 1968-1969 гг. только 31,8% прибыли из ее сел.

Анализ динамики миграции из деревни позволил выделить следующие ее этапы:

1) конец 50 - середина 60-х гг. Возрастание интенсивности выбытий, стимулированное ускорением индустриализации региона; 2) середина 60 - середина 70-х гг. Пик интенсивности оттока из деревни; 3) середина 70 - середина 80-х гг. Замедление темпов миграции; 4) вторая половина 80-х гг. Новый подъем ее волны и спад на рубеже 80-90-х гг.

Из деревень уезжали лица всех возрастов при преимущественном оттоке молодежи, который в Восточной Сибири был особенно интенсивным. Состав мигрантов по полу характеризовался тем, что усилился отток молодых женщин, вызвавший дисбаланс полов в репродуктивных когортах. Его масштабы были пропорциональны уровню урбанизированности территории.

Переселения в деревню из городов и других сельских поселений представляли собой два различных по всем характеристикам миграционных потока, пропорции которых в разных частях Восточной Сибири различались. В начале 60-х гг. объем потока переселенцев из городов в деревню был заметно меньше встречного, но потом они выравнивались.

Аграрные миграции - традиционные переселения сельчан из европейской части страны и внутри Сибири - продолжали развиваться, но их характеристики обновились. Обогатился спектр их факторов и причин, причем у внутренних и внешних мигрантов они различались. С 60-х гг. внешние организованные сельскохозяйственные переселения перестали играть важную роль в формировании сельского населения региона, но росли масштабы несельскохозяйственных миграций. Большинство прибывавших в деревни региона сельских мигрантов шли в несельскохозяйственные производства, и благодаря им в ряде районов сельское население росло.

Внутрирегиональная сельская миграция была преимущественно внутриобластной и осуществлялась на небольшие расстояния из малых поселений в более крупные. Большинство этих мигрантов составляли жители «неперспективных» деревень. Масштабы их переселений неизвестны, так как почти не учитывались. По мнению географов, в Восточной Сибири их доля составляла 13-15% в объеме всех перемещений сельского населения в пределах области (края, республики). Внутрирегиональная сельская миграция не влияла на численность сельских жителей региона, но вызывала качественные изменения.

Точные масштабы всех миграций из-за плохого учета нельзя установить. Переписи фиксировали лишь их итоги в лице «неместных» уроженцев. В 1979 г. ими являлись 51,7% сельчан региона, в том числе 63,9% лиц трудоспособного возраста. Последствия миграции были чрезвычайно многообразными. Они подробно проанализированы в работе.

Вторая глава «Социально-демографический состав сельского населения», состоящая из четырех параграфов, посвящена анализу результатов социального движения населения, отраженных в динамике его социальной структуры (состава). В силу множественности признаков структура населения изучена не всесторонне. Рассмотрены наиболее показательные для оценки модернизации населения проекции в половозрастном разрезе.

В первом параграфе «Состав населения по полу и возрасту» этот социальный срез анализируется как социально-демографическая структура. Ее динамика влияла на все процессы в обществе и сама являлась результатом действия трех групп факторов: 1) снижения рождаемости и роста смертности, 2) катаклизмов первой половины ХХ века, 3) миграций.

В конце 50-х гг. сельское население в регионе было «моложе», чем в РСФСР, и имело меньшую диспропорцию полов. В последующем их соотношение выравнивалось и в 1989 г. составило 998 мужчин на 1000 женщин. Но общий показатель скрывал увеличивавшуюся в течение 30 лет диспропорцию во взрослых возрастах: в старших росла доля женщин из-за мужской сверхсмертности, в молодых и средних - мужчин из-за женской миграции из сел, перекрывшей убыль в мужской части населения от миграции и смертности. Диспропорция полов в молодых возрастах была огромной. В 1959 г. в группе 15-24 года девушек было на 8,7% меньше, чем парней, в 1989 г. - на 20,1%.

Характер изменения возрастной структуры сельчан соответствовал законам демографической модернизации - она старела. В 1959 г. сельчане находились (по шкале демографического старения) на этапе демографической молодости (7,6% лиц в возрасте 60 лет и старше), в 1970 г. - зрелости (8,9%), в 1979 г. - преддверия старости (10,5%), в 1989 г. - на пороге старости (11,8%). В этом процессе сибиряки отставали примерно на четверть века от сельского населения России и старели быстрее всего в Красноярском крае, медленно - в Туве. Возрастные структуры этносов различались, но постарение затронуло всех. К началу 90-х гг. «молодыми» остались лишь народы Севера. Возрастной состав этносов зависел не только от демографических, но и от других факторов, в том числе от ассимиляции, которая делала русских «моложе».

Мужчины были все время «молодыми», женщины старели быстро. Доля лиц старше 60 лет среди мужчин поднялась за 30 лет с 6,0 до 8,1%, среди женщин - с 9,0 до 15,4%. Постарение ухудшило репродуктивные качества женщин. При сокращении их общего количества на 15,9% число 15-49-летних уменьшилось на четверть, 15-29-летних - на треть.

Удельный вес населения рабочего возраста в деревнях региона был чуть выше, чем в России, за 30 лет не сократился, но его численность уменьшилась на 14,9% и изменилась структура по полу: доля мужчин поднялась с 48,3 до 55,7%. Трудоспособное население тоже постарело, но и в конце 80-х гг. имело лучшие, чем в селах РСФСР, демографические характеристики. Иждивенческая нагрузка на него не выросла, но ее структура ухудшилась: «бремя» стариков в 1,5 раза «потяжелело», а нагрузка детьми снизилась в 1,2 раза. Восточносибирская деревня в изучаемый период держалась не на стариках, хотя удельный вес лиц пенсионного возраста в населении поднялся с 9,7 до 14,7%.

Во втором параграфе «Динамика национального состава населения» охарактеризованы основные народы, жившие в крае, и специфика национального состава сельчан.

В деревнях Восточной Сибири переписи учитывали свыше 100 национальностей. Большинство населения (95,2% в 1959 г.) составляли семь народов - русские (78,4%), буряты (6,8%), тувинцы (3,0%), украинцы (2,5%), немцы (1,7%), хакасы (1,5%) и татары (1,3%). Столь же многонациональным было население деревень каждого административного образования. Его этническая структура везде, за исключением Тувы, была однотипной. Русские составляли большинство повсюду, кроме Тувы и Агинского автономного округа. Их доля, как и восточнославянских народов в целом, в селах региона была ниже, чем в деревнях РСФСР, коренных этносов - выше.

Динамику национального состава сельских жителей определяли три основных фактора: естественное движение, миграции всех видов и этнические процессы (ассимиляция), а также этническое самоопределение людей и политика государства. Влияние последствий войны ослабевало, но росла роль урбанизации, охватившей все этносы. На рубеже 50-60-х гг. она ускорилась. Этносы различались темпами оттока в города и усвоения городских стандартов. К концу 80-х гг. все некоренные народы стали «городскими» - в сельской местности проживало меньшинство их. Коренные этносы остались «сельскими», большая часть каждого жила в деревне.

Этническая ассимиляция в регионе шла активно. Ее первой стадией выступала языковая ассимиляция. В работе представлена динамика языковой структуры сельчан и показано, что русский язык был почти единственным, который ассимилировал другие языки. В конце советского периода русскоговорящими являлись 95% населения - все русские (75% жителей) и четыре пятых сельчан других национальностей с русским языком в качестве родного или второго. Анализ распространения межнациональных браков показал их массовый характер. В регионе в 1959 г. смешанными являлись 8,7% сельских семей, в 1989 г. - 14,2%.

В 60-80-х гг. в национальной структуре сельского населения региона принципиальных сдвигов не было. Одни и те же народы входили в первую семерку, почти не менялась их иерархия по численности, но пропорции структуры изменились, так как динамика численности у каждого этноса была своя. Доля некоренных народов в населении уменьшилась, а русских - больше всех (с 78,4 до 75,0%). Удельный вес большинства коренных народов вырос и в целом превысил 17%. Благодаря им был «смягчен» процесс общего сокращения сельского населения региона, но они не могли компенсировать качественные потери. Характер этнодемографического развития вносил дополнительные трудности в модернизацию сельского общества, но вследствие преобладания русских и других некоренных народов население деревни в целом к концу советской эпохи имело весьма современные характеристики.

В третьем параграфе «Образовательная структура населения» анализируется динамика общего и профессионального образования и соответствующих структур сельчан. Образование трактуется как один из базовых показателей развития человеческого потенциала деревни.

Перепись 1959 г. зафиксировала крайне низкий уровень образованности сельских жителей Восточной Сибири. Три четверти их составляли лица с начальным образованием (35,6%) и без него (41,0%), в том числе 12,0% были неграмотными. Семилетнее образование и выше имели 23,4% населения, из них среднее специальное и высшее - лишь 5,1%. Образовательная структура сельчан в регионе была примерно такой, как у сельских жителей России, но отличалась от структуры горожан, 42,0% которых окончили не менее 7 классов.

В рассматриваемый период главные тенденции и динамика роста образовательного уровня у сибиряков были теми же, что у всего населения России: в 60-х гг. в деревне осуществлялся восьмилетний, а с 70-х гг. - средний всеобуч. В работе охарактеризован процесс повышения образования населения в половом, возрастном, национальном и территориальном разрезах. Рассмотрены его основные факторы - ликвидация неграмотности, изменения в системах общего и специального образования, миграция, проанализированы проблемы доступности и качества обучения, образовательной активности разных поколений и этносов. К 1989 г. доля лиц со средним (включая неполное) и выше образованием в деревнях региона поднялась до 71,3% против 85,4% в городах. Вузы или техникумы окончили 20,4% сельских жителей, средние ПТУ - 11,0%. Все женщины в возрасте до 60 лет превзошли мужчин в профессиональной подготовке. Сократилась дистанция между социальными группами и классами, этносами, жителями разных территорий. Самые большие различия оставались между поколениями. В деревне жили несколько типов сельчан, различавшиеся не только уровнем образования, но и формами социализации, и фактически представлявшие разные социокультурные миры - от патриархального (старшие поколения) до урбанистического (молодежь).

На 60-80-е гг. пришлись основные достижения населения в образовании в советский период. Но их результаты - уровень и качество образованности сельчан в конце 80-х гг. - не заслуживают высокой оценки как весьма далекие от современных стандартов. Этот вывод подробно аргументируется в работе.

В четвертом параграфе «Отраслевая структура занятости» рассматриваются перемены в отраслевой и внутриотраслевой структурах сельчан как механизм изменения их социального состава и индикатор модернизации и раскрестьянивания деревни.

Отраслевая структура занятости сельских жителей региона принципиально не отличалась от таковой в РСФСР. Имелись небольшие количественные различия в межотраслевых пропорциях и скорости их изменения. Внутри региона эти структуры тоже различались незначительно. В 1959 г. 84,4% занятых в народном хозяйстве сельчан трудились в материальном производстве, из них 52,6% - в сельском хозяйстве. Раскрестьянивание деревни, главным признаком которого является уход населения из сельского хозяйства, в Восточной Сибири зашло дальше, чем в целом в России, где в нем работали 61,7% сельчан. Смешение аграрной и внеаграрной популяций в разной степени наблюдалось на всей территории региона. Самую «пеструю» отраслевую структуру имели жители иркутской деревни, самую однородную - сельчане Тувы. Данные переписи 1959 г. о распределении населения по отраслям и характеру занятий показали, что в деревнях преобладал доиндустриальный тип работника.

Сдвиги в экономике Восточной Сибири в 60-80-х гг. вызвали изменения социально-экономических характеристик сельчан. Они были окончательно вовлечены во внедомашнее производство. Если в 1959 г. ЛПХ были главным источником средств существования для 9,7% сельчан рабочего возраста, а работа вне дома - для 77,2%, то в 1979 г. - соответственно для 0,6 и 86,3%. Эти годы стали очередным этапом эмансипации женщин от семьи, так как именно их «изымали» из ЛПХ. Сельчане стали чаще менять место и характер труда. Самый большой поток шел из сельского хозяйства в другие отрасли.

Отраслевые структуры разных поколений не имели больших различий. Молодежь была меньше занята в сельском хозяйстве и больше в образовании и культуре. Структуры занятости крупных этносов тоже принципиально не различались. Все в большинстве трудились в материальном производстве, и лишь немногие в непроизводственной сфере. У коренных народов была ниже занятость в материальном производстве и выше в сфере обслуживания, а занятые в производстве работали преимущественно в сельском хозяйстве и мало кто в индустриальных отраслях.

За 60-80-е гг. в отраслевой структуре сельчан радикальных перемен не произошло, сдвиг в пользу непроизводственных отраслей был небольшим, большинство продолжали работать в материальном производстве. Занятость в аграрной сфере сократилась повсеместно. В 1989 г. сельскохозяйственное население составляло в селах региона 41,2% работников общественного производства, в том числе в деревнях Красноярского края, Иркутской области и Бурятии - 39,6-39,9%, Читинской области - 45,3%, Тувы - 48,3%. Доля несельскохозяйственного населения выросла с 47,4 до 58,8%, но занятость в индустриальных отраслях не расширилась: совокупная доля работников промышленности, строительства, транспорта и связи оставалась на уровне 25%. Сфера труда в деревне отличалась меньшим разнообразием, чем в городах, и это играло главную роль в оттоке оттуда населения.

Третья глава «Брак и семья в деревне» состоит из двух параграфов и посвящается анализу брачно-семейных отношений и соответствующих структур населения как части процесса его модернизации и становления современного типа воспроизводства. В первом параграфе «Браки и разводы» рассмотрен очередной этап перехода к современному типу брака.

В конце 50-х гг. брачная структура сельчан в Восточной Сибири была деформированной из-за диспропорции полов, вызвавшей очень высокую брачность у мужчин и низкую у женщин. Но эта диспропорция была меньше, чем у сельских жителей РСФСР. В последующем уровень женской брачности всюду рос, а мужской оставался сверхвысоким. Динамику брачности определяли группы социально-экономических, поведенческих и демографических факторов, главным из которых являлся дефицит «невест». В регионе он был острее, чем в селах РСФСР, и к концу 80-х гг. охватил население до 45 лет. Уровень брачности женщин в молодых, а затем и в средних возрастах стал выше, чем мужчин. В работе показаны изменения брачности по полу, возрасту и национальностям.

Уровень брачности у населения разных административных образований Восточной Сибири различался незначительно. Больше были этнические различия. Их граница проходила между русскими и другими некоренными народами, с одной стороны, и коренными - с другой. Они проявлялись в сроках и частоте заключения браков у молодежи, а с возрастом стирались.

Сибиряки до конца советской эпохи сохраняли традицию всеобщих ранних браков, что противоречило европейскому типу брачности. В 1989 г. в регионе были замужем 34,7% 18-летних и 48,8% 19-летних сельчанок. Среди лиц старше 16 лет никогда не состояли в браке 21,8% мужчин и 10,5% женщин. В диссертации представлено авторское видение причин и факторов «молодой» брачности сибиряков.

Признаком модернизации брачных отношений являлись рост матримониальной мобильности сельчан, увеличение числа разводов, повторных и фактических браков. Разводы стали нормой в деревне и почти достигли городского уровня (2,0^о/_оо в 1991 г.). Их рост (вместе с овдовениями) стимулировал повторные браки. В 1960 г. 3-4% женихов и 2-4% невест регистрировали брак повторно, а в 1991 г. - каждый пятый и каждая четвертая. В 1994 г. в повторных браках состояли 17,3% замужних женщин и 13,0% женатых мужчин. В работе анализируются также фактические браки, широко распространенные в деревнях региона и составлявшие в 1994 г. 13,8% в общем числе брачных союзов.

Показатели брачности сельчан благоприятствовали воспроизводству новых поколений. Но тенденции рождаемости свидетельствовали об автономизации этих процессов, что было признаком модернизации и того и другого.

Во втором параграфе «Сельская семья» анализируются изменения в семье как институте воспроизводства поколений и динамика семейной структуры населения. 60-80-е гг. оцениваются как один из этапов перехода от традиционной семьи к современной, а перемены в ней - как проявление модернизации.

В 60-80-х гг. институт семьи в селах региона сохранял свои позиции, доля живших в ней не изменилась и превышала 91% населения. Менее десятой части составляли одинокие люди и отдельно жившие члены семей. Количество сельских семей в Восточной Сибири сократилось за 30 лет на 3,8, в РСФСР - на 21,1%.

К концу 50-х гг. большинство сельских семей потеряли признаки традиционных крестьянских семей и имели урбанистические черты, которые развивались в последующем. С 1959 по 1989 гг. средний размер семей сократился с 4,0 до 3,5 чел., но они остались крупнее (на 0,2 чел.) городских и сельских семей в России. Их размеры зависели от уровня урбанизации территории проживания (самые малые - в красноярских деревнях, самые большие - в Туве), от национальности их членов. Самыми мелкими являлись однонациональные семьи славянских народов, смешанные семьи имели средние размеры, а самыми крупными были семьи коренных этносов. Но все семьи перестраивались по «лекалам» урбанизации, разница по этническим, социальным и территориальным признакам стиралась.

Структуры сельских семей по размеру и их динамика были схожими на всей территории региона. Везде рос удельный вес семей из 2-4 чел. и увеличился с 65,4 до 78,3% за 1959-1989 гг. Доля семей из 2 чел. поднялась с 21,4 до 31,6%, из 6 чел. и более - снизилась с 18,7 до 9,1%. С 70-х гг. самыми распространенными в деревне стали семьи из двух человек, составлявшие в 1989 г., как в городах, 31,5%.

В параграфе охарактеризованы факторы измельчания семей - переход к малодетности и нуклеаризация. В 60-80-х гг. многодетных семей (5 и более детей) было мало в деревнях, их жители переходили уже к малодетности (1-2 ребенка). В 1970 г. по три ребенка и более имели лишь 38,0% семей с несовершеннолетними детьми. Попытки государства остановить рост малодетности не имели успеха. К 1989 г. доля 1-2-детных семей в деревнях региона поднялась до 72,6%, что вызвало снижение доли семей с детьми. В 1970 г. в Восточной Сибири не имели детей до 18 лет 18,7% сельских семей, в 1989 г. - 37,8%. В большинстве это были последетные семьи.

Сельчане в абсолютном большинстве приняли модель малой нуклеарной семьи. В 1970 г. полные нуклеарные семьи составляли в деревнях региона 66,8%, а вместе с неполными - 78,1%. Только 20,5% семей были сложными, в том числе лишь 2,6% состояли из двух и более супружеских пар. К 1989 г. удельный вес полных нуклеарных семей вырос до 73,4% и еще 10,4% являлись неполными нуклеарными, доля сложных семей снизилась до 13,1%, в том числе из двух пар - до 1,2%. Сельчане-сибиряки обогнали по степени нуклеаризации семьи и горожан, и сельских жителей России.

«Осколочных» семей в восточносибирской деревне было немного, и их доля снижалась (с 14,9 до 11,7% за 1970-1989 гг.). Облик их тоже менялся. В конце 50-х гг. многие являлись семьями фронтовиков, затем «военный» фактор сменили овдовения, разводы, внебрачные рождения. В основном это были материнские семьи. В полных семьях пол главы семьи обусловливали многие факторы, в первую очередь ее демографический тип, размер и национальность членов. В 1959 г. женщины возглавляли 23,0% сельских семей в регионе, в том числе 13,7% - разнонациональных и 25,6% - однонациональных. Трансформация ролевых семейных функций продолжалась в 60-80-х гг. В работах автора диссертации описана основа этого процесса - вовлечение женщин во внесемейное производство и его последствия.