Русская православная церковь в начале XX века и её отношение к свержению монархии в России

Ни одна из Государственных дум не разрешила назревших церковных проблем, актуальность проведения которых год от года лишь возрастала. Проведение реформ как в церкви, так и в государстве усложнялось и тем, что проблемы были взаимосвязаны, взаимообусловлены и буквально завязаны в единый большой узел, разрешить который было практически невозможно. Положение усугублялось и тем, что установившиеся в России церковно-государственные отношения не могли быть существенно изменены без коренных преобразований во всём государственном организме.

В отдельном параграфе рассматриваются изменения богослужебных чинов РПЦ, осуществлённых церковной властью в начале ХХ в. В феврале 1901 г. был исправлен «Чин исповедания и обещания Архиерейского» и отменена присяга, приносимая архиереями при вызове их в синод для присутствования Российский государственный исторический архив (далее - РГИА). Ф. 796. Оп. 182. 1901. III отдел. II стол. Д. 2423. Л. 1-45.. Одной из основных причин этих деяний послужило то, что высшее духовенство, будучи недовольным сложившимися на протяжении синодального периода церковно-государственными отношениями и чувствуя себя «угнетённым» императорской обер-прокуратурой, считало для себя «унизительным» выполнять в государстве охранительную функцию, которая так или иначе была отражена в названных присягах.

Ещё одно изменение богослужебных книг РПЦ, касающееся церковно-государственных отношений, было произведено не ранее рубежа 1905-06 гг. и не позднее 1913 г. Сокращению подверглось молитвенное поминовение царя на проскомидии - первой части центрального богослужения - литургии. Это свидетельствует о нежелании высшего духовенства РПЦ поддерживать самодержавный строй, об определённом настрое церковной иерархии, которую не устраивали ни император, ни синод: епископату не нужен был ни тот, ни другой, а нужен был патриарх - первопрестольный архиерей («первосвященник»), возвышающийся своим высоким саном над земным, светским, лишённым сакрального смысла царством.

Усилия духовенства в большой степени были направлены как на «десакрализацию» царской власти, так и на создание в определённой степени «богословского обоснования» революции. Процессы эти происходили исподволь: духовенство широко обсуждало новые модели церковно-государственных отношений, в которых не находилось места для императора как для помазанника Божьего. Рассматривая эти модели и понимая, что они могут реализоваться скорее всего лишь при смене в стране формы государственной власти, духовенство вполне допускало саму возможность такой смены.

В целом, накануне 1917 г. в России сложилась такая ситуация, что сама официальная церковь была заинтересована в «отдалении» от государства, в отделении от его чиновнического аппарата. Однако при этом церковь желала сохранить свои финансово-политические привилегии: первенствующее и господствующее положение по сравнению с другими конфессиями, а также во многом - государственное обеспечение. Такое состояние церковно-государственных отношений было для духовенства гораздо предпочтительнее, чем при царизме, когда церковь фактически находилась под контролем самодержца.

В выводах по содержанию главы отмечено, что в период, предшествовавший 1917 г., в России резко обозначился до конца неразрешённый вопрос многовекового спора духовной и светской властей о том, кто харизматически выше и, следовательно, главнее: «священство» или «царство». Возможность же окончательного разрешения этой проблемы в свою пользу духовенство начало связывать с возможностью исчезновения царской власти как таковой и с заменой её республикой. Стремление высшей иерархии к установлению патриаршества являлось определённым показателем того, что церковь (в лице большинства епископата) стремилась стать своего рода отдельной «духовной ветвью власти», фактически независимой от государственной и практически неподконтрольной ей.

Третья глава «Позиция Святейшего правительствующего синода Российской православной церкви в процессе свержения монархии» содержит анализ реакции высшего органа церковной власти на политические события февраля-марта 1917 г. Акцентируется два факта, а именно: содержание акта великого князя Михаила Александровича от 3 марта 1917 г. свидетельствовало об отсутствии отречения от престола Дома Романовых в целом, а также то, что юридически Россия оставалась империей вплоть до решения Учредительного собрания о форме правления. Рассмотрены действия членов Святейшего синода, предпринятые в первые недели Февральской революции. А именно: их отказ поддержать монархию в условиях разгара революционных волнений в Петрограде; признание ими Исполнительного комитета Государственной думы 2 марта (то есть до отречения императора Николая II от престола); выпуск послания, в котором политические события объявлялись «свершившейся волей Божией» и власть Временного правительства легитимировалась в глазах паствы. Весьма подробно анализируются и изменения богослужебных чинов и молитвословий, в результате которых была проведена буквальная замена поминовения императора и членов Дома Романовых на «благоверное Временное правительство». Святейший синод, в частности, повсеместно заменив поминовение царской власти молитвенным поминовением народовластия, тем самым провозгласил в богослужебных чинах Россию республикой, предвосхитив соответствующее объявление России республикой А.Ф. Керенским.

На основании анализа одного из документов, подписанного 8 марта всеми архиепископами синода, в работе делается заключение о существовании определённой договорённости между Временным правительством и Святейшим синодом, достигнутой, по-видимому, на заседании синода 4 марта. Суть её состояла в том, что правительство предоставит РПЦ свободу в управлении в обмен на принятие церковью мер по успокоению населения страны и формированию в обществе представления о законности смены власти. Однако несмотря на то, что синод последовательно выполнял условия соглашения, правительство нарушило свои обязательства.

Анализируемая позиция синода объясняется как обусловленная мотивами, вытекающими из проблемы «священства-царства». Действия представителей высшей иерархии являлись осуществлением их желания путём уничтожения царской власти разрешить многовековой теократический вопрос «священства-царства». Уничтожение царской власти снимало и сам вопрос о преобладании в государстве власти царя над властью первосвященника, или первосвященника над царём.

В диссертации рассмотрен вопрос о роли духовенства в нарушении прежней и принятии народом России новой государственной присяги. Новая присяга была установлена Временным правительством 7 марта. В ней, в частности, содержался тезис о «неопределённости» формы власти вплоть до соответствующего решения Учредительного собрания. 9 числа определением Святейшего синода эта присяга была по духовному ведомству объявлена «для исполнения» РГИА. Ф. 796. Оп. 204. 1917. I отдел. V стол. Д. 54. Л. 53, Ф. 797. Оп. 86. 1917. III отдел. V стол. Д. 12. Л. 52-53.. Отмены же действия предыдущей верноподданнической присяги, а также «освобождения» граждан от её действия со стороны синода не последовало. Поэтому прежняя присяга, по сути, осталась действующей. Личным примером нарушения присяги на верность императору духовенство спровоцировало и остальных граждан России на клятвопреступление. Утверждать это позволяет тот факт, что присяга «на верноподданство» носила ярко выраженный религиозный характер, и духовенство в церемониях присяги играло едва ли не главную роль. Более того, согласно действующему законодательству, почтение к царю воспринималось скорее как обязанность веры, нежели как гражданский долг. Поэтому мнение Святейшего синода о присяге было решающим: его достаточно легковесное отношение к присяге на верность императору обусловило такое же отношение к ней и со стороны граждан.

В работе также рассматриваются изменения в чинопоследованиях поставлений и рукоположений церковно- и священнослужителей, осуществлённые в марте 1917 г. как в центре (Св. синодом), так и на местах (архиереями Полоцкой и Донской епархий). В эти чины в качестве одной из частей входила верноподданническая присяга, то есть присутствовал политический аспект. Все члены православного причта, готовящиеся к возведению в какие-либо степени церковно- или священнослужения, как члены государства и как ставленники, давали две присяги. В первой из них (гражданской), установленной Временным правительством, говорилось о временной «неопределённости» образа правления в России (о предстоящем выборе формы правления). Во второй, установленной синодом, об этом не упоминалось, но говорилось о смене формы власти как о свершившемся факте. Поэтому присяга, установленная Святейшим синодом РПЦ, в политическом смысле оказалась левее присяги, установленной Временным правительством. Что, по мнению диссертанта, говорит о стремлении членов синода придать революционным событиям необратимый характер и не допустить возврат монархического правления.

В этой же главе рассматривается вопрос: существовали ли в феврале-марте 1917 г. варианты «генеральной линии» Русской православной церкви? В качестве альтернативы приводится пример политической позиции епископа Пермского Андроника (Никольского), проповедовавшего - с учётом возможного выбора Учредительным собранием монархической формы власти - о «междуцарствии». Говорится и об имевших место совмещении молитв и о Временном правительстве, и о царской власти, чем подчёркивалось в богослужениях временная нерешённость вопроса о форме правления. Также перечисляется полтора десятка мер, которые могли предпринять члены синода в те судьбоносные дни, если бы у них было желание поддержать монархию. Практически все называемые меры (вполне аполитичные по форме и охранительные по существу) были пригодны для осуществления и на местах: от уровня епархии до прихода. В результате делается вывод, что альтернатива действиям (во многом - бездействию) Святейшего синода, работавшего под председательством митрополита Киевского Владимира (Богоявленского), в февральско-мартовские дни 1917 г. была. Альтернативы же монархического пути развития России после упомянутых актов Святейшего синода не стало.

В главе делается общий вывод, что официальная политика РПЦ с первых чисел марта 1917 г. была направлена на приветствие поддержку Временного правительства. Вопрос же о какой-либо теоретической возможности установления в России хотя бы конституционной монархии официальными органами церковной власти в 1917 г. не рассматривался по причине противостояния священства царству.

В четвёртой главе «Высшее и рядовое духовенство Российской православной церкви и свержение монархии» анализируется отношение членов епископата РПЦ и приходского духовенства к свержению монархии. Соответствующая реакция представителей иерархии выражалась, в первую очередь, в их проповеднической деятельности, которая имела своеобразные особенности на протяжении двух хронологических этапов. Первый длился со 2-3 марта (с обнародования высочайших актов) по 6 марта (до появления первой официальной реакции Святейшего синода на революционные события). Во время него большинство архиереев не спешили выявлять свои политические симпатии. На протяжении этого этапа среди архиереев наблюдалось весьма различное, едва не до полярностей, восприятие революционных событий: от высказываний радости о политическом перевороте (епископ Красноярский Никон (Бессонов)) до призывов восстановить в стране монархическое правление (епископ Пермский Андроник (Никольский)) Большой массив проповедей и воззваний иерархов РПЦ см. в книге: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. (Материалы и архивные документы по истории Русской православной церкви) /Сост., авт. предисловия и комментариев М.А.Бабкин. М., 2006..

В диссертации оспаривается тезис советской историографии, согласно которому лишь через несколько дней, после постановлений синода 7-9 марта началась политическая переориентация российского духовенства Кандидов Б. Церковь и Февральская революция. М., 1934. С. 21..

Начало второму этапу положили определения Святейшего синода от 6-9 марта ЦВ. Пг., 1917. № 9-15. С. 57-59., в которых однозначно была сформулирована общецерковная позиция относительно смены власти. В отличие от первого этапа, в рядах архиереев уже не наблюдался значительный разброс мнений относительно рассматриваемых событий. По крайней мере, практически не звучали высказывания правей заявленной позиции синода, поскольку неподчинение решениям высшего органа церковной власти влекло за собой дисциплинарные взыскания. В целом же для членов епископского корпуса на этом этапе было характерно стремление демонстрировать аполитичность: чтобы не компрометировать себя связью ни с реакцией, ни с революцией.

Радость по поводу наступившего «освобождения» церкви от государственного «гнёта» и возможного в связи с этим «обновления» церковной жизни высказал целый ряд епископов. На основании этого в диссертации оспаривается тезис современной церковной историографии, что среди российского епископата лишь единственный архиерей - епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) всерьёз связывал с Февральской революцией надежды на оздоровление церковной жизни Цыпин Владислав, протоиерей. Русская Церковь 1917-1925 гг. М., 1996. С. 8..

Приветственные телеграммы на имя председателя Государственной думы, председателя Временного правительства и обер-прокурора Святейшего синода были посланы, по меньшей мере, полусотней архиереев РПЦ (то есть приблизительно третьей частью епископского корпуса). В этих телеграммах выражалось доверие новой власти и высказывалась готовность всемерно помогать ей в трудах по водворению в России спокойствия и порядка. Широко звучали приветствия новому политическому строю, благодарности правительству за декларирование церковной «свободы» и пожелания скорейшей победы над Германией.

Отличительной чертой проповеди российских архиереев в послефевральский период 1917 г. являлось большое количество содержащихся в них призывов к подведомственным рядовым священнослужителям о необходимости вести приходскую проповедническую деятельность в русле общецерковной политики, проводимой Святейшим синодом. Приходским пастырям ставилась задача разъяснять прихожанам необходимость безусловного подчинения новой власти, то есть Временному правительству, призывать паству всемерно помогать армии и объяснять недопустимость каких-либо распрей, раздоров, вражды, насилий и беспорядков, мешающих установлению в стране новой государственности. Пастырская проповедь должна была иметь только религиозно-нравственный характер, то есть быть аполитичной.

В диссертации говорится о том, что на фоне всеобщих приветствий по поводу свержения монархии лишь единичные представители епископата открыто заняли противоположную позицию. Зачастую такие архиереи переизбирались, низлагались со своих кафедр своим же, более революционно настроенным епархиальным духовенством, и выводились Святейшим синодом за штат. В своём же подавляющем большинстве российский епископат высказал единую с синодом позицию.

В целом проповедь епископата весной и летом 1917 г. была направлена на умиротворение народа: звучали призывы к братолюбию, к установлению государственного и общественного порядка, к подчинению Временному правительству как законной власти «не за страх, а за совесть» и доведению мировой войны до победного конца. Временное правительство в многочисленных проповедях и воззваниях иерархов объявлялось как «Богом данное», правящее «с Божией всесильной помощью»; на него призывались многочисленные архиерейские благословения.

Официальное мнение приходских пастырей Российской церкви о революционных событиях февраля-марта 1917 г. было выражено на проходивших по всей стране весной и летом того года епархиальных, викариальных, городских, уездных и благочиннических съездах (собраниях) духовенства.

В работе рассматриваются факторы, которые играли роль в формировании политической позиции приходского духовенства. Среди них - позиция синода, массовый революционный настрой, охвативший с первых чисел марта 1917 г. большинство населения страны, отношение к событиям местных правящих архиереев. Для сельских пастырей руководством было и мнение о революционных событиях духовенства губернских и других крупных городов. Вследствие различного влияния всех факторов, духовенство на местах занимало неоднородную позицию относительно Февральской революции. Различия представляли собой широкий спектр точек зрения: от выражения поддержки свержения самодержавия до заявлений об аполитичном отношении к произошедшему государственному перевороту. При этом весной и летом 1917 г. на съездах российского духовенства каких-либо «контрреволюционных» постановлений, находящихся в противоречии с проводимой синодом общецерковной политикой, принято не было. Лишь единичные представители приходского духовенства выступали с проповедями монархического содержания.

В материалах практически всех известных собраний священно- и церковнослужителей не упоминалось даже о теоретической возможности существования в государстве помазанника Божьего - православного императора Из более чем четырёхсот различных съездов духовенства, документы которых удалось обнаружить в источниках, лишь на одном - собрании духовенства г. Ейска и ближайших к нему станиц Кубанской области, состоявшемся на пасхальной неделе 1917 г., подавляющим числом голосов было высказано пожелание установления в России конституционной монархии, «где бы царь только царствовал, но не управлял» (Ейский листок. Ейск, 1917. № 102. С. 2).. Данный факт даёт основание утверждать, что весной 1917 г. приходское духовенство РПЦ в своей массе находилось в общероссийской политической расстановке сил левее партии «Народной свободы» (кадетской), выступавшей за установление в стране конституционной монархии Лишь 25-28 марта 1917 г. кадеты на своём VII съезде, изменив соответствующий пункт политической программы, объявили себя сторонниками республиканской формы правления (Вестник партии Народной свободы. Пг., 1917. № 1. С. 9).. При этом на примере вятского духовенства не подтверждается тезис советской историографии о том, что в 1917 г. иерархи РПЦ занимали по отношению к рядовому духовенству правую, более консервативную позицию Кандидов Б. Церковь и Февральская революция. М., 1934. С. 16..

В резолюциях буквально всех съездов духовенством высказывались пожелания о будущих формах отношений между церковью и государством Большой массив документов различных съездов и собраний духовенства опубликован в книге: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Указ. соч.. Они были созвучны с проектами церковно-государственных отношений, выработанных ранее синодальными комиссиями - Предсоборным присутствием и Предсоборным совещанием. В них церковь мыслилась самостоятельной в управлении и независимой от государственного контроля. Однако по сравнению с материалами названных комиссий, резолюции пастырских собраний имели существенную особенность: в их моделях внутрицерковного управления отсутствовало патриаршество. Патриаршество (в случае своего осуществления) было практически тождественно с установлением в РПЦ единовластия епископата, а приходское духовенство, составлявшее на съездах большинство, желало демократизации епархиальной и приходской жизни. Вплоть до осени 1917 г. идея патриаршества была столь непопулярной в Русской православной церкви, что даже начавший работу 12 июня особый церковный орган - Предсоборный совет, в задачу которого входила непосредственная подготовка Поместного собора, не обмолвился о такой форме центрального церковного управления Всероссийский церковно-общественный вестник. Пг., 1917. № 47. С. 3; Фирсов С.Л. Русская Церковь … Указ. соч. С. 507-514.. Однако это не означало исчезновение стремлений высшей иерархии к своему единовластию в РПЦ посредством установления института патриаршества Титлинов Б.В. Церковь во время революции. Пг., 1924. С. 91-92..

В диссертации говорится, что значительная часть духовенства, пользуясь гражданскими свободами, весной и летом 1917 г. участвовала в политической жизни страны. Решения о допустимости членства священнослужителей в общественных организациях, а также участие клириков в народных собраниях принималось епархиальными властями и съездами духовенства. Членство же священнослужителей в политических партиях признавалось нежелательным. Вместе с тем многие съезды духовенства выносили решения общего характера, касающиеся их отношения к политическими партиям: с одной стороны, о поддержке тех партий, которые намерены строить жизнь России на христианских началах братства, любви и свободы, а с другой - о недопустимости произнесения с церковного амвона агитации в пользу каких-либо партий.

В исследовании обращается внимание на географию тех городов, в которых духовенство официально определило свою политическую позицию. В результате делается вывод, что резолюции большинства съездов и собраний духовенства, проходивших в столице и на периферии, в великороссийских губерниях и национальных окраинах страны, в промышленных центрах и сельскохозяйственных районах лишь незначительно отличались друг от друга. Объяснить данный факт можно с учётом всесословного, всеобщего характера Февральской революции.

Председатель Государственной думы и члены Временного правительства получили свыше двух сотен (по меньшей мере) приветственных посланий от различных съездов духовенства губернских, уездных и благочиннических собраний духовенства. В них выражалось доверие к новой власти и говорилось о больших надеждах пастырей, связанных с проведением преобразований как в церковной жизни, так и в общественно-политической жизни страны.

Приходское духовенство не осталось в стороне и от почтения памяти павших революционеров. По известным сведениям, на двух с половиной десятках епархиальных и городских съездах духовенства, а также на Всероссийском съезде духовенства и мирян возглашалась «вечная память» борцам «за благо и свободу народную положивших жизнь свою». На том же всероссийском и на двух других съездах - Нижегородском епархиальном и Челябинского викариатства священнослужители пением «вечной памяти» почтили «всех, павших за свободу Церкви». Данным фактом само духовенство, во-первых, фактически признало наличие реальной борьбы представителей своего сословия с самодержавием, начавшейся до Февральской революции, борьбы «священства с царством». Во-вторых, подтвердило наличие у себя мотива, обусловившего поддержку свержения царской власти: необходимость-де «освобождения» Церкви от государственного «гнёта» и «засилья». Данная позиция по отношению к «бывшим» революционерам из духовного сословия является свидетельством массового отказа православных клириков от монархической идеологии.

Весной 1917 г. в стране начал быстро падать авторитет церковных пастырей как среди сторонников левых, так и правых взглядов. С одной стороны, данный факт можно объяснить распространением среди части российских граждан антирелигиозных настроений. Но с другой, неуважительное отношение к духовенству со стороны православной паствы, например, консервативного крестьянства, было вызвано быстрой политической переориентацией священнослужителей, а именно - их фактическим отказом от государственно-монархической идеологии и публичным приветствием революционных событий.

В главе делается вывод о том, что Святейший синод, большинство архиереев, два всероссийских съезда - православного духовенства и мирян, а также военного и морского духовенства, большинство епархиальных, широкий ряд городских и благочиннических съездов открыто и официально дали положительную оценку происшедшим в России революционным событиям. Анализ источников позволяет заключить, что к 1917 г. духовенство РПЦ в целом относилось к императорской власти не как к сакральной власти помазанника Божьего, а как к переходной форме политической системы, соответствующей определённому историческому этапу развития России. Оно само активно претендовало на роль «помазанника Божия».

В отдельном параграфе диссертации рассматривается вопрос об участии духовенства РПЦ в так называемых «праздниках революции», проходивших в марте 1917 г. по всей стране. Иногда они назывались «днями свободы», «праздниками единения» и т. д. Во многих городах службы в честь этих празднеств возглавлялись местными архиереями, причём в некоторых - представители епископата задавали определённый тон. «Дни свободы» были организованы по подобию праздников императорской России, но с новыми гимнами и символикой. «Праздники свободы» имели как революционные, так и религиозные черты. Большое сходство с ними имели и проходившие в некоторых городах в марте 1917 г. «дни похорон жертв революции», когда хоронили участников местных восстаний или же перезахоранивали участников революции 1905 г. Иногда эти дни совмещались.

В революционных торжествах светские власти нередко отводили духовенству заметную роль, которая заключалась в проведении крестных ходов, торжественном служении молебнов и проч. Это свидетельствовало о признании и Временным правительством, и местными властями значительного влияния священнослужителей на массовое сознание населения, об их опоре на авторитет церковных пастырей, а также о стремлении духовенства занять активное и достойное для себя место в новой социально-политической обстановке. В целом во время праздников революции духовенство призывало народ к поддержке и содействию новой власти, к христианской любви и созидательному труду, а также разъясняло необходимость доведения Первой мировой войны до победного конца. Своим участием в мероприятиях новой власти духовенство способствовало если не легитимации, то утверждению среди паствы революционной атрибутики: красных флагов, лент и бантов, а также пришедшей на смену прежнего гимна «Марсельезы», ставшей при Временном правительстве гимном новой России, хотя официально и неутверждённым.

Об отношении духовенства Русской православной церкви к событиям Февральской революции свидетельствует и его участие в праздновании дня солидарности трудящихся 1 Мая (18 апреля ст. ст.). Молебны по случаю праздника мирового пролетариата, сопровождавшие в ряде мест церемонии присяги новой власти, имели место в некоторых городах и населённых пунктах различных губерний. Священники принимали участие в первомайских митингах и в качестве частных лиц.

Анализ материалов позволил автору сделать вывод о том, что весной 1917 г. наблюдалось определённое слияние традиций проведения светских и церковных праздников. Гражданские торжества «освящались» участием в них духовенства, приобретая от этого оттенок православных торжеств. Соответственно, верующие начинали воспринимать эти праздники как «свои». Религиозные же торжества политизировались, принимали на себе печать митинговой демократии, сакрализировали революционный процесс и являлись одним из способов легитимации новой власти.

В работе исследуется участие духовенства РПЦ и в смене «старорежимной» символики. В качестве примеров приводятся упразднение императорских инициалов на наперсных священнических крестах и слова «Императорская» в названиях духовных академий, молчаливое согласие Святейшего синода с серией постановлений Временного правительства о введении новых государственных символов России - герба и государственной печати, и проч. С одной стороны, эти нововведения были в духе времени, соответствовали политической конъюнктуре и воспринималось подавляющим большинством современников как нечто должное. С другой стороны - вместе с отменой монархических символов и названий происходило уничтожение каких-либо напоминаний о царе. Тем самым в сознании православной паствы фактически снимался вопрос о возможности «реставрации» в стране монархической власти. И задача Учредительного собрания, по сути, сужалась: ему предстояло решать не вопрос о форме власти (быть России монархией или республикой), а лишь о том, какому именно народоправию быть.

В диссертации рассматривается и механизм преследования церковными властями представителей духовенства, высказывавших так или иначе несогласие с официальной политикой Русской православной церкви в послефевральский период 1917 г. На всероссийском уровне преследование осуществлялось или со стороны Святейшего синода, или со стороны его обер-прокурора. На местах - и епископами, и духовными консисториями, и благочинными, и органами государственной власти. Весной 1917 г. за деятельность, «не совместимую с новыми началами жизни», или же за черносотенную репутацию в прошлом накладывались различные меры взысканий на представителей не только рядового, но и самого высшего духовенства. В результате этих воздействий по сути любое монархическое движение лишалось идеологической поддержки каких-либо пастырей церкви.

В отдельном параграфе автор прослеживает и спад политической активности духовенства, который был связан как с наступлением в июле 1917 г. общего разочарования граждан России в политике Временного правительства, так и с антицерковными по сути постановлениями власти: о передаче в ведение Министерства народного просвещения всех церковных начальных, а также церковно-училищных школ (от 20 июня) и «О свободе совести» (от 14 июля) ЦВ. Пг., 1917. № 28. С. 191-192, № 31. С. 247-248.. Первое из них вело не только к подрыву духовного просвещения большинства жителей страны, православных от рождения, но и существенно затрагивало материальные интересы клириков: имущество более чем 40 тыс. церковных школ оценивалось в 170 миллионов рублей. Причём в том постановлении Временного правительства ничего не говорилось о соответствующих школах других конфессий. Согласно второму постановлению, пользование гражданскими и политическими правами не зависело от принадлежности к какому-либо вероисповеданию. Нежелательное для РПЦ положение этого закона заключалось в том, что им провозглашалась свобода религиозного самоопределения граждан по достижению ими 14-летнего возраста. Соответственно, преподавание в учебных заведениях закона Божия переставало быть обязательным и сводилось к уровню факультативного предмета. В целом же, несмотря на политику властей, церковь держала в своём практическом ведении школы вплоть до Октября 1917 г.

В диссертации рассмотрен процесс отхода общества от церкви, получивший широкое распространение весной и летом 1917 г. Прихожане возмущались установленными платами за совершение священниками треб, бесконтрольностью распределения церковных денег, а также нередко - «безнравственной» жизнью своих пастырей. На приходах происходили массовые изгнания клириков. В среде духовенства начало расти недовольство сложившейся в стране политической и социальной обстановкой. В результате, священнослужители стали придерживаться более правых взглядов и даже переходить в оппозицию революции.

Проанализированные материалы подводят к выводу о том, что в целом духовенство РПЦ сыграло достаточно активную роль в свержении монархии и укреплении власти Временного правительства, способствуя сформированию в сознании паствы представления о смене власти как закономерном явлении.

В пятой главе «Поместный собор РПЦ и свержение монархии (1917 год)» рассматриваются мероприятия церковной власти по поводу созыва Поместного собора и деятельность последнего на протяжении первой его сессии, в том числе избрание патриарха Русской православной церкви.

Открывшийся в Москве 15 августа 1917 г. Поместный собор Собор работал более года. За этот период состоялись три его сессии: первая - с 15 (28) августа по 9 (22) декабря 1917 г., вторая и третья - в 1918 г.: с 20 января (2 февраля) по 7 (20) апреля и с 19 июня (2 июля) по 7 (20) сентября. (высший орган управления Русской православной церкви, обладающий полнотой церковной власти) привлёк к себе внимание православной общественности. Он воспринимался как Церковное Учредительное собрание. За четыре дня до открытия Собора было опубликовано постановление Временного правительства о его правах. Соборный законопроект «о новом порядке свободного самоуправления Русской Церкви» надлежало представить «на уважение» государственной власти Деяния Священного Собора … Указ. соч. 1994. Т. 1. С. 53.. То есть теоретически, Временное правительство могло отказать в санкции соборному постановлению о форме внутрицерковного управления. В этом смысле Поместный собор был юридически несвободен, как и сама церковь.

В диссертации проводится анализ ряда постановлений Поместного собора, прямо или косвенно относящихся к политическим вопросам. В работе показано, что он проводил политику «аполитичности» и «отдаления» церкви от государства. Однако ему были присущи в определённом смысле и антимонархические настроения. Они выразились в том, что участники Собора не рассматривали сложившуюся в послефевральский период политическую ситуацию в России как находящуюся в состоянии «междуцарствия». Так, в обнародованном ими 21 октября 1917 г. послании «Всем чадам Православной Российской Церкви в виду приближающихся выборов в Учредительное Собрание» ЦВ. Пг., 1917. № 42. С. 375-377. о монархической форме государственной власти даже не упоминалось. Данный документ фактически подтвердил синодальное послание от 9 марта 1917 г.: революционные события февраля-марта 1917 г.в том и другом рассматривались как необратимые и безальтернативные.

На фоне происходящих в стране колебаний власти (двоевластия, кризисов Временного правительства, Корниловского мятежа), большинство духовенства стало склоняться к идее необходимости установления централизованной «сильной власти» если не в государстве, то в церкви. 11 октября 1917 г. на Поместном соборе началось обсуждение вопроса о форме высшего церковного управления. Мнения участников собора разделились: одни выступали за восстановление патриаршества, другие были противниками такой идеи Деяния Священного Собора … Указ. соч. 1994. Т. 2. Деяние 24. С. 225-241.. Причём на протяжении практически двух недель судьба этого вопроса была не ясна. Однако положение изменилось после известий из Петербурга: 25 октября Временное правительство было свергнуто, а на следующий день было сформировано новое - Совет народных комиссаров.

После схода с политической сцены прежней власти, отпала и необходимость представлять ей «на уважение» соборное постановление о форме внутрицерковного управления. Интересы же новых правителей государства в те дни были далеки от церковной тематики: перед ними стоял первоочередной вопрос об удержании власти. Соответственно, для РПЦ возник момент определённого «вакуума» контроля светских властей. И им члены Поместного собора - сторонники восстановления патриаршества - решили воспользоваться. На фоне начавшейся на улицах Москвы 28 октября стрельбы, возникшей в результате антисоветского восстания юнкеров, захвативших Кремль, среди политических колебаний различных светских властей, мнения участников собора начали склоняться в пользу патриаршества Титлинов Б.В. Церковь во время революции. Пг., 1924. С. 74, 94-97.. 28 октября дискуссии были окончены и на голосование было поставлен вопрос о восстановлении патриаршества. Оно было принято абсолютным большинством голосов. 30 и 31 октября были определены кандидаты в патриархи: архиепископы Антоний (Храповицкий), Арсений (Стадницкий) и митрополит Тихон (Белавин). 5 ноября 1917 г., патриархом Московским и всея России был избран митрополит Московский Тихон, а 21 числа состоялась его интронизация Патриарх Тихон скончался в Москве 7 апреля 1925 г. В 1989 г. Архиерейским собором Русской православной церкви он был причислен к лику святых.. В Православной церкви появилась по сути неограниченная власть церковного монарха, подотчётного лишь Поместному собору Деяния Священного Собора … Указ. соч. 1994. Т. 3. Деяние 36. С. 105-111; Там же. 1996. Т. 4. Деяние 47. С. 36-75.. Была поставлена определённая точка в «противостоянии» священства царству: в марте 1917 г. царь был свергнут, а уже в ноябре избран патриарх (после трёхвекового синодального периода).

Своё видение государственно-церковных отношений Собор сформулировал в своём определении «О правовом положении Православной Российской Церкви» ЦВ. Пг., 1918. № 9-10. С. 60-62., принятом 2 декабря 1917 г. Согласно ему, Православной церкви предполагалось дать публично-правовой статус «первенствующей» в стране конфессии, обеспечить право на самоопределение и самоуправление, предоставить возможность законотворческой государственной деятельности (в тех случаях, когда постановления правительства затрагивали церковные интересы). Имущество РПЦ признавалось не подлежащим конфискации и обложению налогами, со стороны государства ожидалось получение ежегодных ассигнований в пределах церковных потребностей. Священнослужителей и штатных церковнослужителей предполагалось освободить от различных повинностей (в первую очередь от воинской), православный календарь возвести в ранг государственного, признать церковные праздники неприсутственными (выходными) днями, оставить за церковью право ведения метрических книг, обязательный характер преподавания закона Божия для православных учащихся во всех образовательных учреждениях и проч. В целом, концепция церковно-государственных отношений, выработанная Поместным собором, не учитывала наличие в государстве ни атеистической власти, ни царя - помазанника Божия.

8 декабря, на соборе были принято определение «О круге дел, подлежащих ведению органов высшего церковного управления». Согласно ему, решению Священного синода подлежали дела, преимущественно относящиеся к внутренней жизни РПЦ: вероучению, богослужению, церковному просвещению, церковному управлению и церковной дисциплине. И в частности: «высший надзор и попечение о нерушимом сохранении догматов веры и правильном их истолковании в смысле учения Православной Церкви; … охранение текста Богослужебных книг, наблюдение за его исправлением и переводом». До революции же «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния», как помазанник Божий, был император Собрание определений … Указ. соч. Вып. 1. С. 12-13; СЗРИ. СПб., 1912. С. 18.. К ведению Высшего церковного совета, согласно соборному определению, стали относиться внешние дела: церковной администрации, церковного хозяйства, школьно-просветительские, ревизии и контроля, а также юрисконсульские (ранее во многом исполнявшиеся обер-прокуратурой) Собрание определений … Указ. соч. Вып. 1. С. 13-15; ЦВ. Пг., 1918. № 9-10. С. 57-60.. Таким образом, церковные полномочия царя в полной мере перешли к духовенству.

В работе, с учётом отсутствия фактического отречения от престола Дома Романовых, делается вывод, что это был не «естественный» переход прав царя к духовенству, а изъятие этих прав, осуществлённое под прикрытием новых светских властей. Иными словами, на Поместном соборе духовенством было закреплено юридически «изъятие» в пользу высших органов церковной власти прерогатив императора в области церковно-правительственного управления, охраны вероучения и контроля за церковным благочинием.

В диссертации также исследуется вопрос о нововведённой титулатуре патриарха. В результате заключается, что присвоение патриарху Тихону титула «великого господина» свидетельствует о том, что духовенство пыталось «поднять» и нарочито подчеркнуть его, а тем самым и свой не только внутрицерковный, но и государственный статус. На фоне упразднения молитв о царе, а также сделанном в марте 1918 г. нововведении в титуловании всех архиереев, данные изменения приобретали некий смысловой оттенок торжества победы «священства над царством».

В Заключении диссертации делаются следующие выводы:

В период с начала XX в. до начала Первой мировой войны в России происходил практически неуклонный рост как паствы Русской православной церкви, так и численности всех слоёв духовенства. На подъёме было строительство храмов и монастырей. Церковь оказывала заметное влияние как на общественно-политическое сознание православного населения империи.

В результате исследования показано, что с 1901 г. вплоть до начала Февральской революции представителями высшей иерархии проводилась деятельность, направленная на ограничение участия императора в церковном управлении и на «отдаление» церкви от государства. Подтверждением тому служат, в частности, произведённые в феврале 1901 г. сокращение «верноподданнической» части присяги для рукополагаемого во епископа, отмена присяги для членов Святейшего синода и сокращение поминовения императора в ходе церковных служб, начиная по меньшей мере с 1913 г. О желании иерархии ограничить участие императора в церковном управлении свидетельствуют и «отзывы» епархиальных архиереев о церковной реформе, в которых отражалось недовольство сложившимися в России отношениями церкви и государства. О восстановлении в Русской православной церкви патриаршества говорилось в материалах Предсоборных присутствия (1906 г.) и Предсоборного совещания (1912-1913 гг.), предлагавших усилить в управлении церкви полновластие епископата.

После нескольких безуспешных попыток добиться высочайшего разрешения на созыв Поместного собора представители архиерейского корпуса стали связывать надежды на «освобождение», «раскрепощение» церкви от государственного контроля с возможностью смены формы государственной власти в России.

Деятельность представителей епископата в предреволюционные годы была направлена на «десакрализацию» власти российского самодержца. Она сводилась к укоренению в сознании паствы представлений о царе не как о духовном лидере народа и помазаннике Божием, а как о простом мирянине, хотя и главе государства. Духовенство стремилось обосновать, что между царской и какой-либо другой формой власти нет никаких принципиальных отличий: «всякая власть - от Бога».

На основании исследования источников в диссертации сделан вывод, что мотивом соответствующих действий священнослужителей было стремление разрешить проблему «священства-царства» (историко-богословский спор о превосходстве светской власти над духовной, или наоборот, духовной над светской) в пользу церкви. Наиболее яркое выражение противостояния «священства» «царству» приняло в первые дни и недели Февральской революции.

Исследование темы выявило, что при начале революционных волнений в Петрограде Святейший синод смотрел на них безучастно, не предприняв никаких шагов по защите монархии. В первых числах этого месяца они вели сепаратные переговоры с новой властью: поддержка духовенством Временного правительства обещалась в обмен на предоставление РПЦ свободы в самоуправлении. То есть до опубликования официальной позиции Святейшего синода в отношении революции и церковная, и светская власть двигались друг другу навстречу при осознанном решении ликвидировать монархию в России.

Позиция высшего духовенства свидетельствовала о том, что иерархи решили воспользоваться политической ситуацией для осуществления своего желания получить освобождение от императорского влияния на церковные дела и фактически избавиться от царя как своего «конкурента».

Несмотря на фактическое отсутствие в целом отречения от престола дома Романовых, Святейший синод РПЦ 7-8 и 18 марта распорядился изъять из богослужебных чинов поминовение царской власти. Царская власть в церкви (и, соответственно, в обществе, в государстве) оказалась ликвидирована «духовно», то есть фактически оказалась преданной церковно-молитвенному забвению, стала поминаться в прошедшем времени, хотя до решения Учредительного собрания о форме власти говорить об упразднении царского правления можно было лишь теоретически.

К концу марта 1917 г. все места богослужебных, ставленнических и других чинов Русской православной церкви, где ранее поминалась царская власть, были исправлены синодом. Изменения заключались в буквальной замене поминовения императора на поминовение «благоверного Временного правительства». Однозначная замена царской власти на народовластие не соответствовала политическому положению страны, так как образ правления в России должно было установить только Учредительное собрание. Содержание изменённых книг более соответствовало республиканскому устройству России как якобы свершившемуся факту.

Анализ обширного круга источников позволяет заключить, что действия Святейшего синода в первые недели Февральской революции свидетельствовали об отсутствии у его членов стремления рассматривать политическое положение России как находящееся в состоянии «неопределённости» образа правления (до соответствующего решения Учредительного собрания). Его действия носили безапелляционный характер и указывали, что синодом сделал выбор в пользу новой власти, а не монархии. В результате такой позиции высшего органа церковной власти - с учётом влияния подведомственного ему духовенства на многомиллионную православную паству - была по сути ликвидирована вероятность монархической альтернативы новой форме власти, и революция получила необратимый характер. Вследствие чего можно утверждать, что члены Святейшего синода в марте 1917 г. осуществили определённое вмешательство в политический строй Российского государства.

Исследование показало, что священнослужителям принадлежит временной приоритет в узаконивании российской демократии. Если Россия была провозглашена А.Ф. Керенским республикой через шесть месяцев после революционных событий февраля-марта 1917 г., то синодом «молитвенно-духовно» (и «богословски», и «богослужебно») это было провозглашено уже буквально через шесть дней.

Святейший синод фактически упразднил государственно-религиозные праздники Российской империи - «царские дни» до соответствующего правительственного постановления. Тем самым подчёркивался необратимый характер революционных процессов и предопределялось решение Учредительного собрания о форме правления и, как следствие - решение о государственных праздниках.

Смена государственной власти, происшедшая в России 3 марта, носила временный характер и была обратима (в том смысле, что самодержавие как авторитарную власть возможно было реформировать в конституционную монархию). За такой вариант выступала, в частности, конституционно-демократическая партия, которая вплоть до конца марта 1917 г. являлась конституционно-монархической. В диссертационной работе показано, что члены Святейшего синода в своих «республиканских устремлениях» в марте 1917 г. фактически оказалось левее кадетов.

Анализ источников позволил выявить, что духовенству РПЦ принадлежит приоритет и в изменении государственной, исторически сформировавшейся монархической идеологии Российской империи: синод уже 7-9 марта официально отрешился от второй составляющей лозунга «за Веру, Царя и Отечество». Временное же правительство декларировало о недопущении возврата монархии лишь 11 марта.

В результате исследования установлено, что процесс перехода Русской православной церкви на сторону Временного правительства, на сторону революции завершился 9 марта 1917 г.: в день выпуска Святейшим синодом послания «К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий» и объявления по духовному ведомству «для исполнения» утверждённую 7 марта Временным правительством «Присягу или клятвенное обещание на верность службы Российскому Государству для лиц христианских вероисповеданий».

Члены Святейшего синода, приведя православную паству к присяге на верность Временному правительству и не освободив народ от действующей присяги на верность императору, благословили, по сути, российских граждан на клятвопреступление. Показателем радикальной настроенности членов «царского» состава Святейшего синода служит и тот факт, что формы церковных (ставленнических) присяг, установленные им 24 марта 1917 г., по своему содержанию оказались левее государственной присяги, введённой Временным правительством 7 марта.

Проведённый анализ компетенции членов Святейшего синода в принятии решений охранительного характера по защите государственного строя позволяет заключить, что альтернатива действиям (во многом - бездействию) синода в февральско-мартовские дни 1917 г. имела место. В распоряжении высшего органа церковной власти был ряд мер, которые уже применялись в период Первой российской революции. Тем не менее ни одна из этих мер по поддержке или трона (до 2 марта), или самого института монархии (продолжавшего существовать по крайней мере до решения Учредительного собрания о форме правления в России), или арестованной Царской семьи предпринята не была. Начиная же с 6 марта 1917 г. Святейшим синодом был проведён комплекс охранительных действий в отношении Временного правительства.

Действия высшей церковной иерархии в период февраля-марта 1917 г., оказали заметное влияние на общественно-политическую жизнь страны. Они послужили одной из причин «безмолвного» исчезновения с российской политической сцены правых партий, православно-монархическая идеология которых с первых чисел марта 1917 г. фактически лишилась поддержки со стороны официальной церкви.

Исследование показало, что епископату и приходскому духовенству РПЦ принадлежит одна из определяющих ролей в установлении на местах новой власти. Тому способствовали обращённые к пастве проповеди и призывы о необходимости мира, смирения и спокойствия, а также обнародованные в печати резолюции по политическим вопросам различных собраний православного духовенства и мирян.

Формы пастырского воздействия на общественно-политическое сознание паствы весной 1917 г., с одной стороны, были традиционные: проповеди, печатные воззвания, служения молебнов, крестных ходов и проч. С другой - они носили печать и митинговой демократии. Это выразилось в широком участии духовенства в революционных торжествах: «праздниках свободы», «днях похорон освободительного движения», 1 Мая и проч. Эти «праздники», проходившие под красными знамёнами, музыку и песни революции, благодаря участию в них пастырей и архипастырей РПЦ (нередко выступавших и на митингах), «освящались» авторитетом церкви и приобретали от этого оттенок православных торжеств. Соответственно, верующие начинали воспринимать эти праздники как «свои». Тем самым в общественном сознании легитимировались новая власть, новые мелодии и символы.