Современные оценки террора периода Великой Французской революции

Размещено на http://www.allbest.ru

Оглавление

Введение

Глава I. Историография террора периода Французской революции в работах исследователей к. XX - н. XXI вв.

1.1 Основные концепции объясняющие возникновение террора во Франции в период революции

1.2 Французская историография

1.3 Российская историография

Глава II. Террор: причины, применение на практике, последствия

2.1 Причины

2.2 Применение на практике и окончание

Заключение

Источники, литература

Введение

Актуальность исследования.

Более 200 лет прошло с событий Великой Французской революции.

Она явилась завершением экономической и общественной эволюции, которая привела буржуазию к власти. По мере развития исследований, накопления материала и опыта, а также в зависимости от политической ситуации, внимание акцентировалось на различных ее этапах.

Проблема применения террора в годы Великой французской революции всегда вызывала живой интерес у исследователей. Подобная тема во все времена порождает массу споров, гипотез и версий. Связано это с политической обстановкой в стране, нормами, принятыми в том или ином обществе. Большую роль играет и субъективный фактор, а именно, личная позиция автора исследования. Существует и масса других факторов, которые в своей совокупности могут привести к различным результатам. Большое значение для изучения темы террора эпохи Французской революции имела юбилейная дата: 200-летие со дня начала революции, пришедшееся на 1989-1999 годы, и ознаменовавшееся выходом в свет большого количества научной литературы, написанной с учетом новых источников, новых исследовательских подходов. террор французский революция историография

«Круглый стол» прошедший в 1995 году вновь поднял многие спорные вопросы периода Французской революции, в том числе и проблемы террора. К примеру выдвигались новые предложения по оценкам причин террора.

Объект исследования.

Объектом исследования являются различные оценки террора периода Великой французской революции.

Предмет исследования.

Предметом исследования является террор, как метод политической и идеологической борьбы.

Цель исследования.

Целью исследования является создание перечня наиболее популярных концепций посвященных проблемам появления и применения террора в период Великой французской революции.

Задачи исследования.

1. Изучить доступную литературу по данной проблеме,

2. Выявить основные проблемы в изучении террора,

3. Выделить основные взгляды и оценки террора периода революции.

Историография проблемы.

Попытка дать оценку событиям 1789 - 1799 гг. предпринималась с первых относительно спокойных дней. Следует сразу сказать, что в представлении современников революции террор приходился на период якобинской диктатуры и заканчивался падением М. Робеспьера и его ближайших соратников.

Вскоре после смерти М.Робеспьера начинают появляться работы, посвященные ему и периоду его правления. Работы носили резко негативный характер. Создавалась «черная легенда» о М.Робеспьере¹. На него возлагали ответственность за всю кровь, пролитую в этот период. Пришедшая к власти буржуазия стремилась остановить революцию и свернуть массовое применение террора, но это не значит, что террор был прекращен. С понятием террора не разделяли имя Робеспьера и видели в нем стремление установить единоличную диктатуру Неподкупного. Подобные обвинения встречаются в воспоминаниях Колло'д'Эрбуа, Буасси'д'Англа, Фуркуа, Ж.Ш. Шенье и других. Переоценку провели только Г.Бабеф и его единомышленники². Они говорили, что цель террора - установить идеальное общество, видели в Робеспьере «друга равенства», а целью его политики выделяли перераспределение собственности в пользу неимущих³.

В период Консульства и реакции революцию и террор рисовали его в черных тонах. Ответственность за террор старались персонифицировать, взвалить её на М. Робеспьера Эта линия еще более укрепилась после событий 1830-1848 гг.

Для исследователей (Ламартин, Мишле, И.Тэн, Т.Карлейль) все приемлемое заканчивалось на жирондистах и Дантоне, а периода якобинской диктатуры представлялся символом зла. Мишле в целом признал заслуги Горы, но осуждал тиранию М.Робеспьера. Ему вторил Ламартин говоря, преступления не могут быть оправданы ссылкой на будущее⁴. Критика в основном шла с моральных и этических позиций.

Л. Блан, Бюше в своих работах видели в терроре путь к добродетили, причем по мнению Л. Блана, якобинцами в целом и М. Робеспьером в частности предпринимались попытки остановить террор.

На рубеже Х1Х-ХХ вв. в изучение Французской революции большой вклад внесли А. Матьез, Ж. Жорес. Работы Х1Х в. отражали в целом те взгляды, которые существовали на проблемы террора в предшествующее время. К этому периоду относится и формирование так называемой «классической» историографии Французской Революции. По мнению исследователей этого направления террор был обусловлен необходимостью защиты интересов демократических слоев общества.

Взгляды и позиции в оценках террора в 70-е гг. ХХ в. были связаны и с политическим положением в Советском Союзе. Политические процессы в стране, Октябрьская революция, утверждение власти И. В.Сталина, проводимые репрессии, а до этого гражданская война требовали своего объяснения и оправдания. Наиболее полно материал для этого давала Французская Революция. Якобинский этап, с его войной внутри страны, угрозой интервенции, а главное - политикой террора позволяли показать закономерность и необходимость политики, проводимой в своем государстве. Следовательно, позиция восхваления якобинского этапа.

70-е г. ХХ в. в Западной Европе прошли под знаком расширяющихся атак на марксистскую интерпретацию революции. «Ревизионисты» уже не видели необходимости в столь массовом применении террора, по крайней мере, посте того как Франция была избавлена от интервенции. Террор по их мнению стал способом борьбы за власть (Ф. Фюре, Д. Рише, позже П. Гениффе)

Что касается советской науки, любая критика якобинского этапа и революции в 70-е гг. воспринималась марксистскими учеными как посягательство на основы марксизма. При этом преследовалась идеологическая цель - доказать научную несостоятельность попытки пересмотра интерпретации революции.

За два минувших десятилетия положение изменилось. В свет вышли новые монографии, сборники статей. Свою роль в появлении новых трактовок террора сыграли изменения, происходившие на политической арене в середине 80-х гг. ХХ в. На ученых ослабло идеологическое давление, открылись возможности для свободного научного поиска. Еще одним фактором, повлиявшим на развитие этой отрасли, стала смена поколений. А. В. Адо, Г. С. Кучеренко и их ученики были более восприимчивы к новым тенденциям.⁵

Первой попыткой пересмотреть свое отношение к якобинскому этапу стала работа Н.Н. Молчанова «Монтаньяры», вышедшая в 1989 г. в серии «Жизнь замечательных людей». Работа ознаменовала собой появление нового подхода в оценках революции. Главной идеей нового подхода стало освобождение от идеализации периода, а так же стремление переписать историю без давления идеологии.

Важнейшая тенденция современных исследований революции - поиск новых подходов, новых тем и проблем. Вновь происходит возвращение к политической истории, изучаются культурная практика, биографии.

В современной исторической науке господствуют совершенно новые взгляды на террор, на личность и деятельность М. Робеспьера, на весь якобинский этап.

Примечания

^1. Чудинов А.Ф. Суровое «счастье Спарты» (современники Французской революции о терроре)/Человек эпохи Просвещения - М.: «Наука» - 1999. - С. 174.

^2. Манфред А.З. Три портрета эпохи Великой Французской революций-М.: «Наука». - 1979. - С. 264.

^3. Чудинов А.В. Указ. соч. - С. 175.

^4. Манфред А.З. Три портрета эпохи Великой Французской революций-М.: «Наука». - 1979. - С. 264.

^5. Чудинов А.В. Смена вех: 200-летие революции и российская историография / Французский Ежегодник 2000. - М.: изд. УРСС, 2000 - с. 22.

Глава 1. Историография террора периода Французской революции в работах исследователей к. XX - н. XXI

1.1 Основные концепции, объясняющие возникновение террора во Франции в период революции

Тема террора во Франции конца XVIII века вызывавшая большой интерес у исследователей различных научных школ и направлений, по мнению Д. Ю. Бовыкина изучается сейчас достаточно мало как в России, так и в самой Франции. Связано это с тем, что по политическим, этическим и иным взглядам данная проблема была ограничена в возможности быть всесторонне изученной.¹

Как отмечает А. В. Чудинов, вот уже два столетия продолжаются споры историков о феномене Террора во Французской революции, традиционно признаваемом одной из ключевых проблем ее истории. Но какие бы его интерпретации ни предлагались, в них неизменно звучали, либо по отдельности, либо в различных сочетаниях, три доминирующих мотива.

1. мотив «обстоятельств» (Ж.Мишле, А. Олар, М. Рейнар).

2. мотив «утопии» (Ф. Фюре, Б. Бочко, П. Гениффе).

3. «социальный» мотив (Ж. Жорес, А Собуль, К.Мазорик, советские исследователи).

Первый из них "классическая" историография Французской революции повторяла, пожалуй, особенно часто. Его приверженцы доказывали, что Террор стал порождением рокового стечения объективных обстоятельств, необходимым средством ведения внешней и гражданской войн, заставивших якобинцев прибегнуть к крайним формам насилия как к единственному средству спасти завоевания революции. Сторонники "мотива утопии", который в XIX -- начале XX в. был весьма популярен среди консервативных историков (И. Тэн, О. Кошен и др.), а сегодня -- среди представителей "критического", или "ревизионистского", направления (Ф. Фюре, Б. Бачко, П. Генифе), связывают Террор (по крайней мере "Великий террор" 1794 г.) с попыткой сторонников Робеспьера реализовать средствами государственного принуждения утопическую схему совершенного общественного строя. И наконец, те, кто предпочитал "социальный мотив" (как правило, представители социалистического направления в "классической" историографии -- Л. Блан, Ж. Жорес, А. Матьез, историки-марксисты: А. Собуль, М. Вовель, К. Мазорик и советские исследователи), доказывали, что Террор был инструментом социально-экономической политики в интересах определенного (о том, какого именно, высказывались разные мнения) слоя французского общества XVIII в. Все три мотива и ныне широко представлены в историографии революции.²

Краткая характеристика трех основных направлений изучения причин возникновения Террора в период Великой Французской революции содержится в работе А.В. Чудинова «Суровое "счастье Спарты"» (Современники Французской революции о феномене Террора).

1.2 Французская историография

Проблемам изучения террора во Франции всегда уделялось особое место, особенно в республиканские периоды. В последнее время изучение проблем террора отошло на второй план. Это имело рациональное объяснение. В послевоенное двадцатилетие существовал консенсус вокруг классической интерпретации Французской революции. На первое место выходило изучение классовых отношений, антифеодальный характер революции, и как следствие борьбы - террор.

Постепенно социальная история сменилась политической. Блуменау С. Ф. объясняет это рядом факторов:

1. Компенсировалось временное невнимание к данной проблематике.

2. Интерпретация Французской революции как, прежде всего, борьбы за свободу и демократию, заставляла исследователей обращаться к политическим сюжетам гораздо чаще.

3. Сыграла свою роль неисчерпаемость политической истории. Среди ее аспектов выделяют, региональные выступления и народные восстания, биографии выдающихся деятелей революции, многое другое, и конечно же террор.

В последнее время, как отмечает С. Ф. Блуменау, политическая история привлекает внимание исследователей. Это связано с тем, что политическая история неоднородна, в ней выделяют несколько направлений: неолиберальное, неоконсервативное и «якобинское».²

Неолибералы выше всего ценят перестройку французского общества на началах свободы и гражданского равенства. Они более всего ценят первый этап революции, когда у власти были либералы - реформаторы. Их называют неолибералами потому, что в отличии от прежних либералов, придерживающихся «классической» интерпретации революции, они не склонны оправдывать якобинский этап.

Неоконсерваторы отличаются тем от консерваторов, что используют в качестве источников массовые повторяющиеся документы.

«Якобинская школа», группирующаяся вокруг Института Французской революции и Общества робеспьеристских исследований рассматривает террор, как реакцию на то, что вся Европа объединилась против революционной Франции, на деморализацию армии, пустую казну. Террор для них - это явление, уходящее корнями в народное насилие времен Старого порядка. Суть террора в данной трактовке - это попытка революционной Франции одержать полную победу над предателями, а причины его возникновения - социальный кризис, контрреволюция, угроза вторжения, - утверждал А. Собуль.

Разбирая проблемы террора, Бовыкин Д. Ю. считает, для неоконсервативной историографии принципиально доказать, что террор - логическое продолжение революции.⁴ Эта историография, как и Генифе, рассматривает террор, как насилие, поставленное на службу революционному правительству, ставшее основой политики последнего. Насилие используется для того, чтобы удержаться у власти. «Неоконсервативная» историография также считает, что террор использовался якобинцами для того, чтобы бороться с контрреволюцией, держать в подчинении народные массы, преодолевать сопротивление провинций Парижу.

«Якобинская школа» подвержена влиянию марксизма. Представители этой школы, как говорит Блуменау С. Ф., являются наследниками одновременно двух традиций: социалистической и робеспьеристской. Робеспьер остается для них культовой фигурой, хотя характеристики якобинских методов управления не вполне совпадают. Это связано с тем, что ряд исследователей в принципе не приемлют диктатуру и репрессии, а для других знание о расхождениях между Горой и санкюлотами является корректирующим моментом. Якобинский террор объясняется традиционно в духе «теории обстоятельств», а также всю ответственность перекладывают на Революционный трибунал, наиболее жестоких комиссаров Конвента.⁵

«Якобинское» направление было и остается влиятельным. Ее представители: А.Собуль, К. Мазорик, Ф. Брюнель. Они видели главной причиной государственного насилия, в том числе, прериальского репрессивнолго закона и Большого террора в силе вещей и логике обстоятельств, снимая вину с якобинцев, в частности, с М. Робеспьера.⁶

Брюнель оправдывала якобинскую власть, отрицая ее репрессивной и диктаторский характер, Блан занижал размах террора и возлагал ответственность за него на Комитет общественной безопасности и на Фукье - Тенвилля, также он идеализировал толпу.

С конца 80 - х гг неолеберальная историография причины трагического «отклонения» видели не столько в давлении низов, сколько в связи с войной. Неоконсервативная историография теперь больше внимания уделяла неприглядным моментам революции - гражданской войне, террору, религиозной и финансовой политики (Р.Сеше, Ф. Блюш).⁷

Р.Седийо высказал мысль, не война и острые социально - экономические проблемы усилили тягу к репрессиям, а напротив, террор породил нехватку продовольствия и голод, привел к гражданской войне. Террор был самой основой революции.

Попытки провести анализ последним работам, посвященным периоду террора проводятся Д. Ю. Бовыкиным. Он отмечает, что во Франции, «выход в свет считанных работ, в которых глубоко бы затрагивались проблемы террора, во многом объясняются борьбой, идущей долгие годы между историками «классического» и «критического» направлений в историографии революции, нередко переходившей - в период научных споров - в политическую плоскость…».⁸

В 2000 году вышли в свет две работы рассматривающие террор с точки зрения различных подходов. Примечательно, что эти работы были написаны как русским, так и французским исследователями. Одна работа уделяет внимание идеологическим основам и предпосылкам террора. Второй научный труд более всего рассматривает террор как путь насильственного приобретения и удержания власти.

Во Франции была издана работа П. Гениффе «Политика террора», вышедшая у нас в стране в 2003 году под названием «Политика революционного террора 1789 - 1794», в которой автор подходит к рассмотрению террора с другой стороны. Как отмечает Д. Ю. Бовыкин, обе работы дополняют друг друга.⁹

В работе П. Генифе террор рассматривается как насилие, применяемое для намеренного устрашения, как правило запланированное, а не стихийное. Автор рассматривает прежде всего насилие, применяемое государством.

Генифе считает, что истоки террора можно обнаружить еще задолго до 1793 года, фактически тогда, когда Учредительное собрание летом 1789 года создало специальный комитет для сбора информации о подозрительных, а немного позже этот комитет получил право перлюстрации личной переписки. «Таким образом, для Генифе политика террора возникает в тот момент, когда власть присваивает себе полномочия нарушать права человека», отмечает Бовыкин Д. Ю.

Началом политики террора П. Генифе считает 9 июля 1791 года, когда Учредительное собрание, нарушая свои принципы, принимает решение, обязывающее эмигрантов под страхом наказания вернуться в страну. Как только права человека нарушаются, дальнейшее применение террора не встречает никаких преград. Он начинает использоваться как средство политической борьбы.

На основании детального рассмотрения исследования П. Генифе, Бовыкин Д. Ю. приходит к выводу, что автор «также отказывается от распространенных теорий (в том числе и от «теории обстоятельств»), объясняющих феномен террора. Он видит в нем борьбу за власть, в якобинский период уже окончательно потерявшую легальное основание.».¹⁰ Террор это то оружие, которое власть ни при каких обстоятельствах не желает выпускать из рук. И именно по применению различными организациями террора можно определить, какой орган обладал реальной властью в стране. Так Генифе говорит о том, что закон 22 прериаля 1794 года, с одной стороны, устанавливал монополию центра на преминение террора, с другой, наделял Комитет общественного спасения и Комитет общественной безопасности полномочиями, сравнимыми с полномочиями Конвента, а значит, выводили из под его контроля использование террористических мер.

Бовыкин Д. Ю. анализируя работы как Чудинова, так и Гениффе приходит к выводу о том, что оба исследователя так или иначе отклоняются от идей тех исторических школ, к которым они принадлежат. Было бы логично увидеть в работах Генифе идей Ф. Фюре, но этого не происходит. Фюре считает, что террор не порождается обстоятельствами. А эти обстоятельства лишь плодотворная среда для углубления террора. Связано это с тем что политика какая бы ни была, сильнее отдельных людей, и если эти люди выступают против новых передовых идей, то их волю можно и даже нужно сломить - таковы были взгляды М. Робеспьера и его сторонников. Именно террор стал средством проведения новых идей в жизнь. Террор превратился в неотъемлемую часть революционного правительства, его инструмент, действующий повсюду, и в провинциях, и в армии.

Мы попытались дать краткую характеристику ведущих истороических школ во Франции и показать их отношение к Террору, проводимому якобинцами. В настоящее время выделены три исторические школы:

1. Неолиберальное;

2. Неоконсервативное;

3. «якобинское».

Наиболее подробно мы остановились на работе П. Гениффе поскольку для нас в понимании террора она представляет особый интерес.

1.3 Российская историография

Юбилеи Французской революции в нашей стране каждый раз влекли за собой важные перемены в ее историографии. Так, 150-летие Революции знаменовало собою рубеж между двумя принципиально различными периодами в ее изучении советскими историками. Именно к концу 30-х годов в СССР окончательно утвердилась единая концепция Революции, сформировавшаяся в ходе острых научных и политических дискуссий послеоктябрьского двадцатилетия.¹¹

С 200-й же годовщиной Французской революции оказалась связана новая смена вех в ее отечественной историографии. Правда, этот процесс был обусловлен не столько очередным предъюбилейным всплеском интереса к событиям двухвековой давности, хотя он, надо признать, существенно активизировал усилия исследователей, сколько логикой развития самой науки и происшедшими в нашей стране общественно-политическими переменами. Начавшееся с середины 80-х годов постепенное ослабление, а затем и полное исчезновение идеологического пресса Коммунистической партии и государства, постоянно давившего на советских историков Французской революции, открыло возможности для свободного поиска и эксперимента в области методологии, для творческого восприятия передовых достижений зарубежной науки, в т. ч. тех ее направлений, что занимают критическую позицию по отношению к марксизму.¹²

Еще одним фактором, в немалой степени повлиявшим на развитие этой отрасли историографии за последние 15-20 лет, стала происшедшая в ней смена поколений научное лидерство в этой области перешло к А.В.Адо (1928-1995) и Г.С.Кучеренко (1932-1997). Сформировавшиеся как специалисты в период «оттепели» и уже в 60-е годы имевшие возможность заниматься исследовательской работой во Франции, и тот, и другой были далеки от воинствующего марксизма предшественников и гораздо больше, нежели те, открыты к восприятию современных веяний в мировой, в т.ч. немарксистской, историографии.

Пожалуй, наиболее броско смена вех в изучении российскими историками Французской революции проявилась в новом отношении к «ревизионистскому» («критическому») направлению западной историографии. В России были изданы работы «ревизионистов», к примеру Ф. Фюре, что значительно облегчило задачу более подробного анализа исследований.¹³

В нашей стране, в советской историографии идеализация образа якобинцев привела к тому, что к 1990 - м годам, террору начинают уделять все меньше и меньше внимания. В советской историографии террор всегда рассматривался в духе «теории обстоятельств» (А. З. Манфред, Ревуненков и др.) А. З. Манфред отмечает, что террор был вызван необходимостью борьбы с контрреволюцией, с эмиграцией, которая подталкивала и без того враждебно настроенные европейские монархии к войне с революционной Францией.

В свою очередь, как отмечает А. В. Чудинов, на фоне активного интереса историков к причинам и следствиям Французской революции конца XVIII в., к сюжетам политической истории ее начального и послетермидорианского этапов, к развитию в ходе революции массового сознания и формирования новой политической культуры, следует констатировать наметившийся в последнее время спад в разработке якобинской тематики, которая на протяжении многих десятилетий находилась в центре внимания "классической" историографии. Как считает А.В. Чудинов, это следствие не столько "пресыщения этой проблематикой, сколько результат кризиса в методологий" ее исследования.¹⁵

До сих пор, за два столетия изучения Великой Французской революции, "классическая" историография так и не предложила убедительной научной интерпретации феномена якобинизма. Ведь едва ли можно признать таковой "теорию обстоятельств" либеральных историков XIX в. Ф. Минье, А. Тьера, А. Олара, утверждавших, что якобинское правительство было прежде всего правительством национальной обороны, а террор, составлявший стержень его политики, - всего лишь вынужденным средством защиты от внешних и внутренних врагов. Обстоятельства военного_времени действительно играли важную роль в период становления якобинской диктатуры летом - осёнью 1793 г., указывая во многом определяющее влияние на стихийный процесс концентрации. Власти в республике. Однако, ссылка на них ни в коей мере не объясняет особенности функционирования самого режима. Усиление террора центральными органами государственной власти происходило одновременно с ослаблением внешней опасности, a наибольший размах террор приобрел весной - летом 1794 года, когда войска республики уже практически всюду вели боевые действия на территории неприятеля и внутри страны было покончено не только с очагами открытого сопротивления, но даже с любыми проявлениями легальной оппозиции. Характерно, что, добиваясь принятия декрета о Революционном трибунале от 22 прериаля, открывшего дорогу "Большому террору", Кутон отнюдь не связывал его необходимость с существованием военной угрозы извне^.16

Систематизировать накопившиеся за последние десятилетия работы по истории Французской революции пробовали неоднократно( А. В. Чудинов, Д. Ю Бовыкин). Статья В. П. Смирнова была опубликована а Интернете. Он пишет о том, что А. В. Адо заявлял о "потребности в новом осмыслении целого ряда проблем истории Французской революции, в поисках новых подходов, обновлении проблематики, пересмотре некоторых схем", в преодолении "якобиноцентризма". Молодые историки, в большинстве своем ученики Адо и Кучеренко, подняли в ряде выступлений темы, ранее игнорировавшиеся советской историографией: ментальность народа (З.А. Чеканцева и Е.О. Обичкина), история дворянства (Л.А. Пименова) и буржуазии (Е.В. Киселева и А.В. Ревякин), история жирондистов (С.Я. Карп и Э.Е. Гусейнов). А.В. Чудинов призвал к изучению без идеологической предвзятости работ "консервативных историков", включая И. Тэна и О. Кошена, чтобы "обеспечить марксистским исследованиям развитие на основе синтеза научных достижений всех без исключения направлений мировой историографии".

Ряд выступавших (Н.Н. Болховитинов, Е.Б. Черняк, В.П. Смирнов) предложили внести коррективы в ранее безоговорочно положительный образ якобинцев, учитывая, что якобинцы создали систему государственного террора.

Тенденции, обозначившиеся на "круглом столе" 1988 г., нашли отражение в исторических исследованиях, опубликованных в России в связи с 200-летием Французской революции. С десяток книг и несколько десятков статей, а также избранные произведения Ж. Кутона, А. Шенье и Л.А. Сен-Жюста, увидели свет в 1988-1996 гг.

Точки зрения авторов были различными. А.В. Гордон рассматривает якобинское восстание мая-июня 1793 г. как "народное" и "глубоко патриотическое", как "кульминационный пункт Великой революции". Он считал, что благодаря якобинской диктатуре Франция победила феодализм в аграрной сфере и иностранную интервенцию. В.Г. Ревуненков, не скрывавший своих марксистских взглядов, согласен с тем, что якобинская диктатура была "вершиной Французской революции". Он защищал якобинский террор, называя его "исторически оправданным", но утверждал, что истинным авангардом народа, совершившего революцию, была Коммуна Парижа, "бешеные", эбертисты, но не якобинцы, представлявшие, по его мнению, революционную буржуазию.

С.Ф. Блуменау выступал против "идеализации" якобинцев, против тех, кто считает их политическую практику "прогрессивной", тогда как А.В. Чудинов резко критиковал якобинцев с позиций, очень близких позициям французских "ревизионистов". В своем предисловии к "Избранным произведениям" Жоржа Кутона, изданным в Москве в 1994 г., он охарактеризовал якобинцев как искренних, но опасных утопистов, существовавших на "облаке утопии" в полном отрыве от реальности. Согласно А.В. Чудинову, "этическая утопия робеспьеристов противоречила реальным потребностям всех слоев французского общества... Но сделав свой выбор, рыцари "Царства добродетели" не хотели отступать. Ослепленные мечтой, они плыли "на кровавом облаке" над морем слез и страданий, затопившим их родину. Франция стояла на краю катастрофы. Чтобы спасти ее, надо было сбросить иго утопии. Это произошло 9 термидора...".

 В октябре 1995 г. Институт всеобщей истории в Москве организовал новый "круглый стол" на тему "Якобинство в исторических итогах Великой французской революции", где ясно обнаружился методологический (и, возможно, политический) плюрализм бывших советских историков.

В отсутствие умершего Адо и Кучеренко, тон дискуссии задавало поколение их учеников - Чудинов, Блуменау, Обичкина, Чеканцева. Более восприимчивые к идеям "ревизионистов", они призывали, говоря словами Е.О. Обичкиной, к новому "видению революции", предполагающему "отказ от антикапитализма, неприятие диктатуры и террора, а также повышенное внимание к персоналиям и к ментальной истории". З.А. Чеканцева заявила о необходимости преодолеть традиционный подход, рассматривающий революцию как "главную ценность".¹⁷

Эти споры, которые еще далеки от своего завершения, показывают, что пост-советская историография находится в стадии становления. Она являет собою результат разрыва с советской историографией, но при этом сохраняет и многие из ее традиций.

Наиболее полно характеристику теории, объясняющие возникновение террора дает Чудинов А.В( работа 2000 года). Он уделяет внимание идеологическим основам и предпосылкам террора. Для него история революции неразрывно связана с историей XVIII века в целом, с теми новыми идеями, принципами, ценностями, которые примели к появлению нового мировоззрения, имеющего в основе христианскую религию.¹⁸

Примечания

1. Бовыкин Д. Ю. Революционный террор во Франции XVIII века: новейшие интерпритации // Вопросы истории - 2003. - С. 144

2. Чудинов А.В. Утопии Века Просвещения. - М., 2000. - С. 6

3. Блуменау С.Ф. В поисках новых подходов: 200-летие революции и французская историография // Французский ежегодник 2000. - М.: изд-во УРСС, 2000. - С. 27.

4. Бовыкин Д.Ю. Революционный террор во Франции XVIII в.: новейшие интерпретации // Вопросы истории, 2003. - С. 147.

5. Блуменау С.Ф. В поисках новых подходов: 200-летие революции и французская историография // Французский ежегодник 2000. - М.: изд-во УРСС, 2000. - С. 21.

6. Там же. - С. 33

7. Там же. - С. 31

8. Бовыкин Д. Ю. Революционный террор во Франции XVIII века: новейшие интерпритации // Вопросы истории - 2003. - С. 144

9. Там же. - С. 144

10. Там же. - С. 146

11. Чудинов А.В. Смена вех: 200-летие революция и российская историография // Французский ежегодник 2000. - М.: УРСС, 2000. - С.5.

12. Там же. - С. 6.

13. Там же. - С. 7.

14. Якобинство в исторических итогах Великой Французской революции // Новая и новейшая история, 1996. - № 5. - С. 73-99.

15. Там же. - С. 82.

16. Там же. - С. 82.

17. Смирнов В. П. Образ французской революции в поствоветской историографии // Ресурсы Интернета

18. Бовыкин Д. Ю. Революционный террор во Франции XVIII века: новейшие интерпритации // Вопросы истории - 2003. - С. 144

Глава 2. Террор: причины, применение на практике, последствия

2.1 Причины

Во всех словарях даются определения понятию «террор». В общем и целом их можно свести к следующему: «террор - физическое насилие, вплоть до физического уничтожения, по отношению к политическим противникам».¹

Генифе отделяет террор, как от народного насилия, так и от управления посредством чрезвычайных законов. Первое разграничение провести легко. Террор носит спланированный, а не стихийный характер. Он осуществляется государством, а не толпами. Для спонтанного народного насилия его жертвы и адресат тождественны, тогда как террор, уничтожая одних, одновременно метит в других, стремится запугать все население, парализовать волю, способность к сопротивлению, подчинить.²

В работах первой половины 80-х гг. ХХ в. террор объяснялся теорией «обстоятельств». В условиях, когда стране угрожали интервенты и восстановление старых, «феодально-абсолютистских порядков», террор был необходим. Более того, политику террора поддерживал и народ, и «новая буржуазия», стремившаяся к перераспределению собственности в период революции, укреплению и удержанию своих позиций. Придерживаясь теории обстоятельств» следовало бы оправдать большинство карательных мероприятий якобинцев, в том числе и этические(казни друзей и верныф патриотов республики).

Более того, как отмечает А. З Манфред, для справедливости следует сказать, что террор возникает задолго до якобинцев, с самого начала революции. О том же говорят и современные авторы, скажем Генифе, А.В. Чудинов. Они отмечают, что террор был наследием абсолютистского строя.

Новое видение причин террора предложили «ревизионисты». В отличие от историков, которые считали государственный террор случайным и чем-то внешним по отношению к революции, мэтр "ревизионизма" Фюре настаивал на том, что антилиберальный потенциал наличествовал уже в 1789 г. Однако шансов на его восторжествование в 1793 г. было не больше, чем у других возможных вариантов развития событий.

Если рассматривать террор с позиции «теории обстоятельств», то следует обратить внимание на отношение к нему лидера якобинцев М. Робеспьера.Желание придерживаться буквы закона определило егоотношение к народному восстанию и к террору. «Юрист, вооруженный знанием всех тонкостей законности, он сразу же и безоговорочно принимает революционное насилие как справедливое и необходимое средство борьбы народа»,³ утверждал А.З. Манфред. Позицию А.З.Манфреда разделяет А.Собуль, обращая внимание на речь Робеспьера в Конвенте в ноябре 1792 г. (ответ господину Луве) и делая вывод, что революция не может быть без нарушения закона, без насилия и несправедливости.⁴ Свою версию выдвинул В.Г. Ревуненков, также обосновывая ее высказываниями Робеспьера. Неподкупный не отрицал восстание, его необходимости, но смотрел на него как на крайнее средство и отдавал предпочтение «мирной и законной» тактике.⁵

М.Робеспьер встал на путь террора только тогда, когда он стал необходимостью, к тому же требование терроры шло «снизу», и М.Робеспьер не был бы великим революционером, если бы не увидел в этом требовании «спасительный круг». Террор был поставлен в «порядок дня»: с сентября он был направлен против спекулянтов и скупщиков, к тому же, как считает А.З. Манфред, первыми на путь терроры встали жирондисты.⁶ Особенности террора на его начальном этапе связывают и с пренебрежительным отношением к смерти самого Робеспьера, он не только не ценил свою жизнь, но и жизни других людей.

Несмотря на долгое время в историографии Французской революции доминировала теория обстоятельств", в соответствии с которой государственные репрессии 1793-- 1794 гг. не имели отношения к сущности революционного феномена, а являлись лишь ответной реакцией на большие опасности, вызванные военной активностью внешних врагов и контрреволюционными выступлениями внутри страны. Но, как показывает Генифе, такая объяснительная модель, связывающая в логическую цепочку поражения, террор и победы, не состоятельна: она опровергается фактами и хронологией. Массовые казни часто следовали за победами, когда серьезные угрозы для революции уже миновали.⁷

Так было в Лионе, где организованные Колло д' Эрбуа расстрелы случились уже после того, как был взят мятежный город. Печально известные "потопления" на реке Луаре проводились в Нанте в декабре 1793 г., хотя республиканцы отстояли его еще в июне; карательные "адские колонны" правительственных сил "заработали" в Вандее с начала 1794 г., несмотря на уже одержанные ранее республиканцами решающие победы над восставшими. "Большой террор" лета 1794 г. был и вовсе введен в разгар блистательных успехов французской армии, освободившей территорию страны от вражеских войск.

В современной исторической науке наиболее полно характеристику террора дает А. В. Чудинов. Он уделяет внимание идеологическим основам и предпосылкам террора. Для него история революции неразрывно связана с историей XVIII века в целом, с теми новыми идеями, принципами, ценностями, которые примели к появлению нового мировоззрения, имеющего в основе христианскую религию.⁸

Чудинов последовательно показывает, как просветители формировали свою модель видения социума, главная роль в которой отводилась вере в то, что построение идеального общества возможно уже в настоящее время. Для этого нужно только правильно организовать жизнь общества. По мнению А.В. Чудинова, наиболее полная картина нового идеального общества была представлена в работах Ж. - Ж. Руссо, где все стороны жизни общества и отдельных граждан подчинялись государству.⁹

Для С. Ф. Блуменау, террор - установление единомыслия об идеальном обществе в понимании якобинцев.¹⁰

Чудинова А. В. не касается классовой борьбы. Для него террор - явление, прежде всего, идеологическое. В свою очередь, Бовыкин Д. Ю. говорит о том, что идеи Чудинова А. В. созвучны с идеями французского историка Ф. Фюре, а идеи П. Генифе наоборот в той или иной степени повторяют замечания Е. Б. Черняка.¹¹

П. Генифе выделил ряд причин террора. Он считает, что террор был подготовлен наследием старого порядка, идеями просветителей. Автор отмечает и другое важное обстоятельство, приведшее к массовым репрессиям. Французская революция была глубинной, и полемика касалась не второстепенных вопросов, а коренных проблем общественно-политического устройства. Это исключало возможность какой-либо договоренности между противоборствовавшими сторонами. Единственным исходом конфликта могло быть лишь полное уничтожение противника.¹²

Отдельные проявления нарушения прав людей обнаруживается уже в 1789 г., а первые законы такого рода - в 1791 г. Кардинальные изменения на этом пути начались с 10 августа 1792 г. Важнейшим следствием восстания явилось уничтожение понятия законности. С отменой Конституции 1791 г. был опрокинут и принцип обязательности закона и его изменения только посредством другого закона. Образовался юридический вакуум. Теперь всем правила сила.

На наш взгляд, объяснить террор «теорией обстоятельств» в полной мере нельзя. По крайней мере, эта теория требует дополнений. Сам террор не возникает на пустом месте, ему нужна благоприятная почва. Ломка старых представлений, понятий, ценностей, которая происходила в период Французской революции как раз и стала такой благоприятной почвой.

С 1789 года постепенно идет наступление на старые законы, их отрицают, переделывают. И не всегда новое удовлетворяет всех. Неудовлетворенность порождает насилие и террор.

2.2 Применение на практике и окончание

Каковы бы ни были причины террора важно знать как он применялся, против кого был направлен.

В оценках террора советскими историками говорится, что террор был направлен против контрреволюции, против иностранного вмешательства в дела Франции, против «буржуазно - роялистских элементов».

Вариант, предложенный А. З. Манфредом, по которому террор был обусловлен стремлением кратчайшим путем достичь счастливого мира, основанного на равенстве и братстве был общепризнанным.¹³

Следует отметить, что применение террора лишь до того времени допустимо, если не касаться моральных оценок, пока идет борьба с истинными врагами нового общества. Если террор превращается в орудие борьбы за власть внутри одного блока, то он становится «абсурдом»(Е. Б. Черняк).

Террор стал одним из орудий диктатуры. Совершенно новой была эта идея как и революционного правительства, которое Робеспьер противопоставил конституционному. В условиях революции, войны и контрреволюции мирное правительство было не эффективным, поэтому была отсрочена и новая Конституция. В своей речи в Конвенте 5 февраля 1794г. Робеспьер подводит идеологическое обоснование под проводимую политику террора, а также законодательную базу. Робеспьер рассматривает террор не как особый принцип, а как «вывод из общего принципа демократии, применимый при самой крайней нужде отечества». Революционное правительство для Робеспьера, о котором он говорит в своей речи в Конвенте 25 декабря 1793 г., возможность достичь всего возможного, поскольку «ничего не сделано, если остается еще что-то сделать».¹⁴ Революционное правительство необходимо в переломные моменты истории, и должно быть заменено в мирное время конституционным. «Цель конституционного правительства - сохранить республику, цель революционного - создать ее».¹⁵ Всем врагам нации такое правительство «должно нести только смерть».

«Процесс эбертистов был первым политическим процессом, в котором террор стал инструментом решения разногласий внутри якобинского блока». Поводом к процессам над Эбером и Дантоном послужили разногласия между ними и Робеспьером, стремившимся к высшей цели. процессы носили «амальгамный» характер, в них объединялись люди, не связанные между собой, а обвинения зачастую носили вымышленный характер (обвинение Дантона в связях с Дюмурье, жирондистами, в его удалении от дел в самые критические моменты).

Дискредитация Законодательного собрания и свержение монархии привели к раздроблению суверенитета. В Париже функционировал ряд структур, выступавших от имени революции и соперничавших друг с другом: Ассамблея, Якобинский клуб, секции, Коммуна, несколько позднее Комитет общественного спасения. Обострение борьбы за власть вызывалось не только умножением институтов и числа функционеров, но и расширением политического пространства. Если раньше существование наследственной монархии не давало возможности овладеть вершиной исполнительной власти, то теперь открывался безграничный простор для политических притязаний.

Генифе убедительно показал, почему во Франции в 1793 г. развернулся масштабный террор. На следующий год имели место не только существенная интенсификация репрессий, но и изменения их мотивации и характера. Прежде террор объяснялся потребностями общественного спасения. В условиях весны 1794 г. подобный довод становился очень уязвимым. Внешние опасности благодаря победам французской армии отступали на второй план, а внутренние трудности успешно преодолевались, о чем свидетельствовало укрепление режима революционного правления после разгрома фракций. Это делало террор все менее оправданным в глазах общества. Но для новой бюрократии, в частности для разросшегося репрессивного аппарата, он являлся жизненно необходимым. В обстановке революции, когда успехом пользовались крайние требования, идти на попятную и предлагать милосердие было еще невозможно, что доказывал трагический опыт Дантона. Руководство страной остро нуждалось в терроре для сохранения своей власти .¹⁶

Способом удержания власти для Робеспьера стала его постоянная «теория заговоров». Как считает Фюре, «заговор» является рычагом уравнительной идеологии, основанной и на отвержении, и в то же время в сильнейшей степени объединяющей. «Борьба против аристократического заговора превратилась в средство завоевания власти и удержания ее». Подобные заговоры позволили манипулировать общественным мнением в своих интересах. Обосновывая свои притязания на власть, Робеспьер ведет борьбу с другими «кликами» - это верный способ избавиться от своих противников. «Существует два заговора, - говорит он, - цель одного из них - устранить Конвент, цель другого - вызвать у народа беспокойство».²⁹ Соперничающие группировки делают одно дело и их успех выгоден аристократам и Англии. Именно теория «заговора» позволила максимально расширить террор. В целях подавления заговоров, Робеспьер проводит реорганизацию революционного трибунала.

Как отмечает Генифе, для продолжения террористической политики нужна была иная аргументация, и государственное насилие стало увязываться с другими задачами революции. Переход от одной линии к другой автор прослеживает посредством анализа дискурса Робеспьера. Первоначально в нем доминировала устремленность к политическому идеалу, в котором должны были воплотиться принципы 1789 г. Конечно, в эти принципы Робеспьер вкладывал своеобычное содержание, непохожее на либеральные представления. И все же он следовал в общем русле. Как и другие деятели революции, Робеспьер мыслил политическими категориями и добивался построения прочного республиканского режима. Террор в этой стратегии играл как будто вспомогательную роль и носил временный характер. С победой Республики и укреплением республиканских институтов нужда в нем, по логике вещей, отпадала.¹⁷

В законе 22 прериаля усматривают стремление Робеспьера окончательно закрепить за Комитетом общественного спасения прерогативу управления развитием террора. П.Генифе на протяжении всего своего исследования обосновывает мысль об установлении личной власти Робеспьера,⁶⁹ его попытки и действия, направленные на расстановку сил в свою пользу.

В соответствии с взглядами П.Генифе, следует считать, что террор носил в себе цель намеренного устрашения, запланированное и осмысленное, а не стихийное. Вследствие этого сам Робеспьер выступает как политик, точно знающий, чего он хочет и движущийся к своей цели (личной власти, как считает П.Генифе), используя различные методы ее достижения.

Этика и идеалы робеспьеристов приходили в явное противоречие с их реальными делами. Именно в период с конца 1793 - 1794 годов террор приобретает массовый и необратимый характер. Даже не смотря на успехи на фронте, якобинцы не только не ослабили борьбу с «врагами революции», а наоборот, усилили его.

Однако власть нашла новое оправдание для репрессий. Теперь репрессиям подвергались те, кто по мнению Робеспьера не обладали достаточной добродетелью. Моральные критерии неясны и очень удобны для манипулирования, они облегчают осуждение политического оппонента, которого достаточно обвинить, например, в развращенности.

Генифе вместе с тем подчеркивает, что не идеология порождала террор, а напротив, необходимость сохранения и интенсификации репрессий, чтобы удержаться у власти, побуждала использовать идейно-морализаторские мотивы в качестве своеобразного прикрытия .¹⁸

Культ Верховного существа актуализировал проблему. Он легитимизировал террор и даже представлял его как исполнение божественной воли. Процессы Эбера и Дантона, как наиболее яркие и значимые, были порождены боязнью потерять власть, поскольку политика, проводимая Робеспьером, по сути уже не отвечала интересам части общества: ни более радикальным(Парижская Коммуна и Эбер), ни буржуазным (Дантон). Террор, как отмечает Е. О. Обичкина, был направлен на «обуздание санкюлотов». С этой задачей он справился. С 1794 года «люди улицы» перестали диктовать свою волю конвенту.¹⁹

Что касается террора в провинциях, то и здесь не было большой необходимости применять массовый террор. Как отмечает Е. Б. Черняк, во многом террор определялся личными мотивами Комисаров Конвента, складывалось мнение. Что Робеспьер и Комитет Общественного спасения делают одно дело, а их представители на местах - совершенно другое.

Еще одним вариантом уситения политики террора стало непонимание между якобинцами и санкюлотами, которые сопротивлялись проводимым действиям. Чудинов А. В. делает вывод о том, что «умозрительный идеал робеспьеристов не отвечал подлинным чаяниям ни одного из сколько - нибудь значительных слоев французского общества», то общество сопротивлялось их попыткам воплотить идеалы в жизнь. Вполне понятно и закономерно, что монтаньяры пытались сломить это сопротивление при помощи террора, который они вынуждены были расширять по мере расширения народного сопротивления их действиям. Такая политика напоминала замкнутый круг.²⁰

Политики проводившие политику террора смотрели в будущее жертвуя настоящим. В свою очередь, Генифе наоборот увидел в М. Робеспьере прагматичного политика «нацеленного не в завтрашний, а в сегодняшний день».²¹

Поскольку политика террора только накаляла обстановку, то по мнению ряда исследователей, Робеспьер сам желал окончания террора. Но уже не знал, как из него выйти. Политика носила характер утопии, а сам он стал «фанатиком»

Диктат низов, сменившийся диктатурой якобинских вождей, к лету 1794г. все больше приобретал черты личной диктатуры Робеспьера. Следует сделать оговорку, что Робеспьера, при всей противоречивости оценок, не считают единоличным диктатором. В доказательство этого Е.Б. Черняк говорит, что у Робеспьера не было планов роспуска неугодных ему Конвента и Комитетов - это показало его поведение вечером 9 Термидора. Но при этом отмечается, что, в свою очередь, Робеспьер не мог не видеть возможности установления для себя единоличного правления, если же не видел, то тогда следует поставить под сомнение дальновидность и политический гений Робеспьера. Подводя итог идее «утопического» мотива террора, следует отметить, как считает Обичкина, что «абстрактный утопический характер общественного идеала и программы якобинцев является сущностной чертой якобинства».²²

Именно нежелание установления личной диктатуры, боязнь наказания за скои ошибки и преступления(к примеру, в Лионе) привели к свержению якобинцев и Робеспьера. В Свою очередь Генифе видит в перевороте 9 Термидора не желание остановить террор, а повернуть его на свою сторону, избежать возможных чисток.²³ Террор не был остановлен. Он просто сменил свое направление и жертв. Правда, как отмечают некоторые авторы, утратил свою массовость.

Примечания

1. Словарь русского языка

2. Блуменау С. Ф . Французские историки о механизмах террора во время революции // Новая и новейшая история. - 2006 - № 3. - С. 127

3. Там же. - С. 127

4. Робеспьер М. - Указ. соч. - С. 186.

5. Там же. - С. 192.

6. Манфред А.З. Три портрета эпохи Великой Французской революции. - М.: «Мысль», 1979. - С. 359.

7. Блуменау С. Ф . Французские историки о механизмах террора во время революции // Новая и новейшая история. - 2006 - № 3. - С. 128.

8. Чудинов А.В. Утопии Века Просвещения. - М., 2000.- С. 69

9. Там же. - С. 42.

10. Якобинство в исторических итогах Великой Французской революции // Новая и новейшая история, 1996. - № 5. - С.86.

11. Бовыкин Д.Ю. Революционный террор во Франции XVIII в.: новейшие интерпретации // Вопросы истории, 2003. - С. 147.

12. Блуменау С. Ф . Французские историки о механизмах террора во время революции // Новая и новейшая история. - 2006 - № 3. - С. 128.

13. Бовыкин Д.Ю. Революционный террор во Франции XVIII в.: новейшие интерпретации // Вопросы истории, 2003. - С. 149.

14. Робеспьер М. Избранные произведения. - Т.3. - М.: «Наука», 1965. - С. 138.