Культурный облик дворянки в России конца XVIII – первой половины ХIХ века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Культурный облик дворянки в России конца XVIII - первой половины ХIХ века

1. Начало жизненного пути дворянки в России конца XVIII - первой половины XIX века

В России конца XVIII - первой половины XIX века получение образование становилось фактом биографии многих дворянских женщин, как столичных, так и провинциальных. В этот период, по мнению Ю.М. Лотмана, различались три «вида женского образования» - институтское, пансионное и домашнее. В контексте изучения особой роли женщины в дворянской сословной культуре России конца XVIII - первой половины XIX века феномен женского образования может стать предметом самостоятельного культурологического исследования. Природа, содержание и свойства этого феномена не подлежат однозначному научному истолкованию ввиду имевшей место в действительности исторически обусловленной сопряженности образованиями культуры.

Образование, которое женщины-дворянки получали в юности, можно рассматривать как один из элементов русской дворянской культуры конца XVIII - первой половины XIX века. Вместе с тем, оно представляло собой своего рода квинтэссенцию порождавшей его культуры, воплощая ее основные ценности. Также, образование выступало в качестве действенного способа репродуцирования сословной культуры дворянства.

В конце XVIII - первой половины XIX века наличием образования во многом определялись жизненные перспективы и культурный облик русской дворянки. К этому времени относилось создание в России системы женского институтского образования, которое стало одним из атрибутов дворянской сословной культуры. В определенным образом организованных государственных учебных заведений происходило усвоение дворянской стандартного набора знаний и навыков, более или менее пригодных для последующего применения в реальных жизненных ситуациях. Обучение являлось неотъемлемой составной частью процесса формирования ее позитивного культурного опыта.

Официальное начало женскому институтскому образованию было положено учрежденным в Санкт-Петербурге Именным указом Императрицы Екатерины II от 5 мая 1764 года «Воспитательного Общества благородных девиц». Отечественная историография конца XVIII - начала XIX века поразительно единодушна в утверждении мысли об известной ущербности этого образования и в более или менее негативной его оценке. При этом особой критике подверглись положенные в основу системы женского институтского образования заимствованные преимущественно из трудов западноевропейских просветителей педагогические принципы, которые не могли быть вполне реализованы даже в странах Европы, не говоря уже о России с присущей ей спецификой социального и культурного развития. Однако, разделяя данную научную позицию, трудно объяснить то обстоятельство, что чуждые по своей культурной природе и утопичные с точки зрения организации образовательные учреждения просуществовали в России вплоть до революции 1917 года. Очевидно, они должны были выполнять определенную культурную функцию в русском обществе, начиная со второй половины XVIII века.

Конечный результат полученного дворянской девушкой институтского образования официально мыслился как усвоение ею определенных норм поведения, приобретение некоторого набора теоретических знаний по различным предметам и практических навыков, которые могли быть реализованы в сфере руководимого женщиной домостроительства. При этом важно отметить, что общественным сознанием конца XVIII - первой половины XIX века, очевидно, выделялся ряд занятий, квалифицировавшихся как специфически женские, причем, сфера «домоводства» понималась как сфера деятельной активности и интенсивного приложения усилий женщины, и, наконец, образование имело ярко выраженную направленность на то, чтобы юная дворянка овладела своеобразным арсеналом необходимых средств, которые можно было бы применить в конкретных бытовых ситуациях. Не случайно согласно «Уставу воспитания благородных девиц» дворянские девушки в возрасте от 12 до 15 лет должны были «ежедневно по очереди присматриваться … на поварнях ко всем работам, какия на оных отправляются», «сами сочинять счеты дневным расходам», «чулки и прочий убор иметь собственной своей работы, также и платья на себя… шить сами из даваемых материй», а в возрасте от 15 до 18 лет - «вести записку расходам», «договариваться с поставщиками о припасах, каждую субботу делать расчет, и при себе платеж производить, определять цену всякому товару по качеству онаго, и наипаче смотреть, чтоб во всем был совершенный порядок и чистота». Кроме того, самым старшим воспитанницам надлежало участвовать в обучении « «первых классов девиц», поскольку считалось, что они «от сей практики навыкнут заблаговременно, как им, будучи матерям обучать детей своих, и в собственном своем воспитании найдут себе великое вспоможение, в каком бы состоянии им жить ни случалось».

Безусловно, трудно с уверенностью сказать, наскоько успешными оказались эти попытки адаптировать женское институтское образование к нуждам повседневной жизненной практики конца XVIII - первой половины XIX века. Широко известно сделанное В.В. Капнистом в комедии «Ябеда» литературное замечание о полнейшей неприспособленности к реальной жизни выпускниц «Воспитательного Общества благородных девиц»: «Возможно ль дурочку в монастыре с шести // Годов воспитанну почти до двадцати, // Которая приход с расходом свесть не знает. // Шьет, на Давыдовых лишь гуслях повирает. // Да по-французски врет, как сущий попугай. // А по-природному лишь только: ай!

Да ай! // Возможно ли в жену в такую взять мне дуру!» В то же время, за пределами этой сомнительной славы оказались многие дворянские женщины, умевшие рачительно вести хозяйство и самостоятельно решать возникавшие бытовые проблемы. В прозе И.С. Тургенева наряду с упоминанием о малой степени пригодности столичного воспитания к нуждам хозяйственной жизни в имении («Блестящее воспитание, полученное ею в Петербурге, не подготовило ее к перенесению забот по хозяйству и по дому, - к глухому деревенскому житью») есть примеры проявлявшейся бывшими воспитанницами институтов весьма практической деловой активности в повседневных условиях, в частности, в том, что касалось организации быта и боле или менее рационального ведения хозяйства. Так, Варвара Павловна Коробьина, собираясь выйти замуж за Федора Ивановича Лаврецкого, «взяла на себя труд заказать и закупить приданое, выбрать даже жениховым подарки. У ней было много практического смысла, много вкуса и очень много любви к комфорту, много уменья доставлять себе этот комфорт». После свадьбы Варвара Павловна отправилась с мужем в родовое имение Лаврецких и, как пишет И.С. Тургенев, №если бы она располагала основаться в Лавриках, она бы все в них переделала, начиная, разумеется, с дома». Мать Григория Михайловича Литвинова «дом свой… поставила на европейскую ногу; слугам говорила «вы» и никому не позволяла за обедом наедаться до сопения», а кроме того «расстроила своего состояния и наделала долгов».

Сложившийся тем не менее в русской литературе первой половины XIX века образ экзальтированной особы, чуждой житейской повседневности («…к несчастью, // Наталья Павловна совсем // Своей хозяйственной частью // Не занималася, затем, // Что не в отеческом законе // Она воспитана была // А в благородном пансионе // У эмигрантки Фальбала // Она сидит пред окном; // Пред ней открыт четвертый том // сентиментального романа:// Любовь Илизы и Армана, // Иль переписка двух семей…» // не находит безусловного подтверждения в материалах частных дворянских архивов. Это стереотипное представление о женщине, утвердившееся во многом под влиянием в целом светской ориентации дворянской сословной культуры, или приоритета светского языка описания данной культуры, вытеснило от части из историко-культурного повествования о том времени православный женский тип, основными чертами которого были аскетизм и самопожертвование. Наиболее совершенным воплощением этого типа следует считать святость (блаженная Ксения Петербургская). По сравнению с которой существовали более примеры благочестивой христианской жизни.

Такими примерами, в частности, изобиловала провинциальная Россия конца XVIII - первой половины XIX века, при том, что в культурном отношении невозможно провести безусловную грань между провинциальными и столичными дворянскими женщинами. На наш взгляд, своего рода водораздел между ними проходил в зависимости не столько от места жительства, сколько от различия в мироощущении, представлениях, ценностях и, наконец, определявшегося всем этим образа жизни. Причем образ жизни православной дворянской женщины имел радикальное влияние на ее сознание, являясь, вместе с тем, в известном смысле, продолжением последнего. Не случайно Петр I, целенаправленно стремившийся совершить переворот в сознании русского дворянства, избрал своим главным средством для этого разрушение его традиционного быта и образа жизни. Последствия произведенных первым российским императором изменений не замедлили доказать эффективность избранного им способа проведения реформы.

Следует также отметить, что женское институтское образование конца XVIII - первой половины XIX века, будучи средним и общим, а не специальным, как бы не имело очевидной области востребования. Оно не являлось исключительным средством, обеспечивающим дворянке возможность заниматься каким-то определенным видом деятельности. В связи с этим значением приобретало не качество образования дворянской женщины, а сам факт его получения. Оно превращалось в своего рода ступень, на которую дворянка должна была подняться для достижения определенного уровня жизненного благополучия.

В дворянской сословной культуры конца XVIII - первой половины XIX века образование вообще играло важную роль, выполняя особые функции. Как средство достижения определенного служебного положения оно становилось фактором социализации представителей мужской части дворянства. Для женщин образования таковым не являлось, но, получая его они способствовали воспроизводству культурной традиции тем, что помогали социализации своих детей, ориентируя их на определенные жизненные стереотипы и ценностные приоритеты.

Помимо одежды невеста должна была иметь к свадьбе постельное и столовое белье. Прасковья Степановна Рыкачева, сама занимаясь его приобретением, сокрушалась о нехватке денег для покупки всего необходимого. Выходом из создавшегося затруднительного положения могло стать временное заимствование недостающих вещей у родной уже замужней сестры Марии Степановны Пыжовой, урожденной Рыкачевой. Тем не менее Прасковья Степановна болезненно переживала факт наличия некоторых изъянов в своем «приданном».

Незадолго до свадьбы в письмах, обращенных к родственникам, дворянская девушка приглашала их присутствовать при заключении ее брака. Так, жившие в Москве Прасковья Логгиновна и Аггей Васильевич Абаза должны были получить содержавшееся в письме из Вышнего Волочка от 14 июля 1836 года приглашение приехать на свадьбу своей племянницы Прасковьи Степановны Рыкачевой: «…я беру на себя смелость просить вас безценнейшия и радныя мои Тетинька и Дядинька осчастливить день моей свадьбы присутствием вашим… Маминька моя очень скучает что далеко отпускает меня ваше для всех нас радостное присутствие много бы утешило ее в грусти». Выбор места, где должна была состояться свадьба дворянской девушки и ее избранника, определялся среди прочего ее особой психологической привязанностью к тому или иному имению предков. Во время совершения таинства венчания Русская Православная Церковь освящала брачный союз и всю дальнейшую семейную жизнь дворянской женщины с мужем, в соответствии с родовой принадлежностью и служебным положением которого определялся отныне ее официальный социальный статус.

Таким образом, анализ процедуры, предшествовавшей замужеству дворянки конца 18 - первой половины 19 века, позволяет выявить ее отношение к этому событию как поворотному и судьбоносному в своей жизни. Однако в решении собственной «участи» она как бы принимала пассивное участие. Осознавая всю важность вступления в брак, дворянская женщина в большей степени полагалась на жизненный опыт родителей и родственников, от которых ждала одобрения своего выбора. При этом следует отметить, что существовали определенные различия между относившимся к сфере социальных взаимоотношений дворянства принципиальным согласием родителей на брак дочери с тем или иным человеком имевшим высокий духовный смысл родительским благословением, служившим своеобразным залогом их будущего семейного благополучия. Вероятно, поэтому женщина-мать, даже приняв предложение дворянина, претендовавшего на брак с ее дочерью, должна была найти в себе душевные силы для того, чтобы благословить их. Дворянская девушка же, действуя при совершении одного из важнейших «шагов» в своей жизни по родительскому благословению, проявляла тем самым христианское послушание, отказ т самоволия и упование на Промысел Божий.

В целом процедура, предшествующая замужеству дворянки, наряду с социально-этическим аспектом, представленным провозглашением ее и ее будущего мужа официальным женихом и невестой, формальным введением жениха в круг родных невесты, имела еще и существенный религиозный аспект. Вся совокупность досвадебных мероприятий включалась в общий контекст повседневной духовной жизни провинциального дворянства конца 18 - первой половины 19 века. Вместе с тем отношение к браку как к событию особо торжественному наиболее отчетливо проявляется в том, что предшествовавшие его заключению благословение, сговор и обручение жениха и невесты могли быть приурочены к великим праздникам церковного года. При этом православный образ жизни, который вела дворянская девушка, в том числе и в момент своего выхода замуж, должен был предавать ее социальному существованию определенный ценностный смысл.

Наконец, в конце 18 - первой половине 19 века в дело практической организации замужества дворянки оказывались вовлеченными фактически все ее ближайшие родственники. События, предшествовавшие ее вступлению в брак, показывают, что одной из форм родственного общения в среде провинциального российского дворянства было совместное проведение церковных православных праздников. Реализовывавшийся при этом в масштабах дворянской семьи принцип соборности может свидетельствовать в пользу того, что замужество дворянки имело особое значение для сохранения реальной родовой общности. В данной связи выход женщин замуж представляет научный интерес не столько как конкретное событие ее частной жизни, сколько как факт дворянской сословной культуры конца 18 - первой половины 19 века.

В то же время, для описания православного типа русской дворянки следует отметить, что ее замужество было сопряжено с существенными переменами в сфере поведения и мировосприятия, с принятием на себя новых дел и обязательств, а также необходимостью проявления постоянной заботы о сохранении семейного согласия как одной из норм христианского общежития.

замужество дворянка лихачева культурный

2. Православный тип дворянской женщины на примере Тверских дворянок конца XVIII - начала XIX века

Обширный источниковый материал предоставляет исследователю культурного облика русской провинциальной дворянки конца 18 - первой половины 19 века богатые возможности для создания целой галереи историко-культурных портретов женщин, связанных так или иначе в известное время с известной локальной территорией и отмеченных условно чертами определенного типологического сходства. При этом речь может идти не только о тех из них, которые постоянно проживали преимущественно в Тверской губернии, но и о таких, которые имели к ней хотя бы формальное отношение, опосредованное необходимостью реализации владельческих прав или поддержания родственных контактов. Свою задачу мы видим в том, чтобы через более или менее систематическое описание известных нам фактов из жизни некоторых тверских дворянок выявить характерные черты православного типа дворянской женщины 18 - первой половины 19 века и реконструировать наиболее значимые в этой связи элементы ее культурного облика. Для осуществления последнего может оказаться важным среди прочего выяснение специфически женских ценностных ориентаций, а также исследование представлений дворянки о некоторых фундаментальных реалиях окружавшей ее социокультурной действительности и особенностей свойственного ей мироощущения.

Елизавета Николаевна Лихачева

Одной из представительниц русского провинциального дворянства 18 - первой половины 19 века была Елизавета Николаевна Лихачева, урожденная Гурьева, дворянка Кашинского уезда Тверской губернии. Культурный облик которой может служить реальным воплощением православного типа провинциальной дворянки 18 - первой половины 19 века.

Будучи тверской дворянкой, Елизавета Николаевна Лихачева имела экономические связи в Ярославской губернии, ее сыновья, Григорий и Иван Васильевичи Лихачевы, жили какое-то время в Петербурге.

Все эти факты свидетельствуют о том, что повседневная жизнь представительницы провинциального дворянства конца 18 - первой половины 19 века не замыкались исключительно в рамках узколокальной территории. Собственная усадьба, уездный город, губернский центр, уездный город в соседней губернии и расположенное на ее территории имение, наконец, обе столицы - такова география проживания и культурного общения дворянской женщины. В отдельных случаях данный перечень можно было бы дополнить еще и заграничными европейскими городами. В конечном счете, культурный кругозор дворянки должен был определяться масштабом условного освоенного ею социокультурного пространства, формальные границы которого в некоторых случаях, в известной мере, неизбежно совпадали с географическими.

Также следует указать на сопряженную с этим особенность мировосприятия дворянской женщины, которой было свойственно в целом небезразличное отношение к той или иной территории, к определенному культурно-географическому «локусу». В письмах, адресованных 31 декабря 1817 года и 14 января 1818 года княжной Прасковьей Долгоруковой Елизавете Николаевне Лихачевой, можно обнаружить неоднократное упоминания о том, что тяжело некая княжна Варварапереживала сообщение, что Елизавета Николаевна и ее близкие не будут впредь проводить зимы в Москве: «…Княжна Варвара только что не плачет за стыдом, что вы отреклись от Москвы…», «…Княжна Варвара… сердцем соболезнует, что вы решились в Москве не жить, вы ее отрада…»; «…все наши вам кланются а паче Княжна Варвара и Евгения которые сокрушаются, что вы не едите в Москву, и не будете в нее ездить никогда…». Наряду с ярко выраженными мотивами здесь, бесспорно, просматривается еще и некий ценностный аспект отношения дворянки к древней российской столицы. Возможно, если бы речь шла не о Москве, а о каком-то другом городе, переживание княжны Варвары Долгоруковой, представительницы родовитой российской аристократии, не было бы столь сильным. Кроме того, следует учитывать, что предпочтение, отданное по части проживания Санкт-Петербургу, должно было восприниматься жительницей Москвы особенно болезненно на фоне своеобразного культурного соперничества двух столиц - «древней» и «новой». (А.С. Пушкин писал, например: «Некогда соперничество между Москвой и Петербургом действительно существовало… некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. … Надменный Петербург издали смеялся и не вмешивался в затеи старушки Москвы. … Упадок Москвы есть неминуемое следствие возвышения Петербурга. Две столицы не могут в равной степени процветать в одном и том же государстве, как два сердца не существуют в теле человеческом».) Вместе с тем из слов княжны Прасковьи Долгоруковой, разделявшей в целом точку зрения княжны Варвары, видно, что она сама не была коренной москвичкой, а ее отношение к Петербургу, своему родному городу, было отмечено интенсивной эмоциональной окрашенностью. При этом интуитивно предполагалось, что провинциальная дворянка Елизавета Николаевна Лихачева способна адекватно воспринимать сожаления, высказывавшиеся ей представителями столичного дворянства, а значит в данном вопросе они как бы находились в одной и той же ценностной «системой координат».

Однако, то с чем мы имеем дело, - это более или менее сходное отношение женщин, живших, одна, в провинции, а две другие, в столице, с некоторым феноменам окружавшей их культурной действительности при сохранении у них известных стереотипных представлений о специфических особенностях социокультурной среды своего повседневного существования. Так, княжна Прасковья Долгорукова, приглашая Елизавету Николаевну Лихачеву и других родственников приехать погостить в Москву, считала, что для них будет заманчивым оказаться в, условно говоря, богатой развлечениями столице и вести какое-то время более разнообразный, чем в Кашине образ жизни: «…милой сестрице Дарье Сергеевне кланюсь, хоть бы она вас всех вз манила побывать в нашу столицу повеселится нашими веселостями…». Выраженное ею при этом подспудное противопоставление столичного «веселья» провинциальной «скуке» (сравним, например, «В Москве я пела и сама // НО, к огорченью, все забыла. // В провинции с ума сойти // Не мудрено от страшной скуки») в решающей мере определялось светской системой ценностных приоритетов, исходя из которых во многом в дворянской сословной культуре конца 18 - первой половины 19 века вырабатывалось отношение к «столице» и «провинции» как к особым социокультурным феноменам.

Итак, предпринятая нами попытка реконструкции культурного облика Елизаветы Николаевны Лихачевой дает возможность выявить некоторые характерные черты православного типа провинциальной дворянки. Их следует перечислить;

1) религиозное благочестие (исповедование Православной Веры, упование на Бога, на Милость и Помощь Божию, молитва, достойное проведение праздников, дела милосердия);

2) попечение о детях (воспитание, забота, нравственное назидание, соблюдение их имущественных интересов);

3) разносторонняя экономическая деятельность (организация хозяйства в имении, винокурение, питейные сборы);

4) реализация юридической правоспособности (подача прошений, взятие на себя обязательств, закладывание имений);

5) высокие моральные качества (любовь к ближним, самоотвержение, добросердечие, милосердие, рачительность как следствие знания о нуждающихся);

6) пространственно-культурный кругозор (динамика «провинция - столица», «религиозный-светский»).

Елизавета Николаевна Лихачева являет собой пример провинциальной дворянской женщины, жизненный путь которой определялся следующими основными вехами: древнее дворянское происхождение - образование (вероятно) - брак с представителем родовитого российского дворянства - рождение детей - вдовство. Ее жизнь и имущественные интересы были связаны, главным образом, с Кашинским уездом Тверской губернии, а значит ее биография может занять достойное место в галерее историко-культурных портретов тверских дворянок конца 18 - первой половины 19 века.

Список литературы

1. Аксаков С.Т. Семейная хроника // Аксаков С.Т. Семейная хроника; Детские годы Багрова-внука / Предисл. и примеч. С. Машинского. М., Худож. лит., 1982. С. 24-222. (Классики и современники. Русская классич. лит-ра).

2. Бакунин А.М. Осуга. Цит. по: Пирумова Н. Премухино Бакуниных. Дворянское гнездо // Наше наследие. 1990. №3 (15). С. 146-148.

3. Бакунин М.А. Письмо А.М. Бакунину. Цит. по: Носик Б. Премухино Бакуниных. Отцы и дети // Наше наследие. 1990. №3 (15). С. 150.

4. Батюшков К.Н. Хор для выпуска благородных девиц Смольного монастыря // Соч.: В 2 т. М.: Худож. лит. 1989. Т. 1: Опыты в стихах и прозе. Произведения не вошедшие в «Опыты…» / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В. Кошелева. С. 226-227.

5. Гончаров И.А. Обрыв // Собр. соч.: В 6 т. / Под общ. ред. С. Машинского. М.: Изд-во «Правдв», 1972. Т. 5. С. 5-541. (Библиотека «Огонек». Библиотека отечественной классики).

6. Гончаров И.А. Обыкновенная история // Собр. соч.: В 6 т. / Под общ. ред. С. Машинского. М.: Изд-во «Правдв», 1972. Т. 1. С. 57-372. (Библиотека «Огонек». Библиотека отечественной классики).

7. Державин Г.Р. Дар // Державин Г.Р. Стихотворения / Вступ. ст., сост. и. примеч. В.А. Приходько. Петрозаводск: Карелия, 1984. С. 133-134.

8. Домострой. Древнерусский текст // Домострой / Сост., вступ. ст., пер. и коммент. В.В. Колесова; Подгот. текстов В.В. Рождественской, В.В. Колесова и М.В. Пименовой; Худож. А.Г. Тюрин. М.: Сов. Россия, 1990. С. 27-109.

9. Екатерина II. О время! // Сочинения Екатерины 2 / Сост., вступ. ст. О.Н. Михайлова. М.: Сов. Россия, 1990. С. 240-269.

10. Из воспоминаний А.И. Георгиевского / Предисл. Г.Г. Елизаветиной; Публ. К.В. Пигарева; Коммент. ред. ЛН // ЛН / АН СССР. Ин-т мировой лит-ры им. А.М. Горького. М.: Наука, 1989. Т. 97; Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. С. 104-163.

11. Карамзин Н.М. Рыцарь нашего времени // Карамзин Н.М. Повести / Предисл. и примеч. Вл. Муравьева. М.: Сов. Россия, 19798. С. 114-137. (Школьная б-ка).

12. Керн А.П. Дневник для отдохновения // Пер. с фр. А.Л. Андерс // Керн (Маркова-Виноградская) А.П. Воспоминания о Пушкине / Сост., вступ. ст. и прим. А.М. Гордина. М.: Сов. Россия, 1987. С. 167-337.

13. Керн А.П. Из воспоминаний о моем детстве // Керн (Маркова-Виноградская) А.П. Воспоминания о Пушкине / Сост., вступ. ст. и прим. А.М. Гордина. М.: Сов. Россия, 1987. С. 167-337

Размещено на Allbest.ru