Вера и неверие: религия в повседневной жизни российского крестьянства в 1920-е гг. (по материалам Среднего Поволжья)

Размещено на http://www.allbest.ru

Вера и неверие: религия в повседневной жизни российского крестьянства в 1920-е гг. (по материалам Среднего Поволжья)

К началу 20-х годов XX века относится проведение масштабной кампании по насаждению атеистического мировоззрения. Антирелигиозная пропаганда исподволь проникала в массовое сознание и формировала иные ценностные ориентиры. Безразличие, равнодушие по отношению к церкви и религии утверждалось, прежде всего, среди молодого поколения. В этот период не раз звучали слова о торжестве атеистического мышления. Между тем ревнителям атеизма было весьма непросто разом опрокинуть складывавшиеся веками устои. По словам русского писателя и философа А.А. Зиновьева, выросшего в крестьянской семье, вера и неверие уживались друг с другом в душах отдельных людей [1, с. 59]. О том, что традиции в повседневной жизни деревни были сильны, несмотря на сомнения, вызванные антирелигиозной пропагандой, свидетельствуют многочисленные факты.

Ярко противоречивость отношения крестьян к религии прослеживается среди тех, кто был вовлечен в возникшие в первые годы революции новые формы производственного коллективного хозяйства, включающие в себя и новые формы социального общежития. Революционно меняя уклад жизни, крестьяне не могли с такой же легкостью и быстротой отказаться от духовного опыта предков. Так, в Мало-Азясьской коммуне Краснослободского уезда Пензенской губернии, образованной в 1918 г., «почти все женщины ходят по праздникам в церковь, крестят младенцев, хоронят умерших по церковному обряду, во время тяжелых заболеваний вызывают к себе на дом священника и причащаются» [2, с. 162]. По наблюдениям комиссий Пензенского губкома ВКП (б), проводивших обследование пензенской деревни в 1924--1925 гг., у крестьян сохранялся обычай приводить лошадь к храму в день св. Фрола и Лавра, которые считались покровителями этих животных. Респондент объяснял свое поведение «соображениями общественного порядка»: «Случись что с лошадью, будут потом сказывать и укорять, что сдохла она потому, что к церкви ее не подводили...» [3, с. 115]. В другом случае, описанном на страницах пензенской газеты «Передовая деревня» за 1927 год, пожилой крестьянин села Промзино на вопрос зампредгубис- полкома «почему поздно сеют озимые», ответил, что «семена были не освящены попом, которые освящаются на второй спас (Преображение), и между прочим, в других волостях Беднодемьяновского уезда на 75 проц. по сказанной причине озимые стали сеять 13--15 сентября» [4. Л. 96]. Попытки насаждения новых культовых мероприятий имели переменный успех. Так, в своей работе Л.В. Лебедева приводит содержание письма о праздновании восьмой годовщины Октября, взятого из крестьянской корреспонденции: «Вторым планом говорилось о выборе, который пришлось сделать крестьянам. Проводившиеся советские торжества совпали с обедней. Крестьяне, посетив школу, убранную к празднику, в большинстве своем ушли в церковь» [2, с. 164]. В документах по крестьянскому движению в Саратовской губернии 1917--1922 гг. имеется сведение о том, что крестьяне Синенькой волости Саратовской губернии решили отпраздновать День революции и почтить память павших «борцов за свободу», отслужив панихиду в местной церкви. Участники демонстрации шли с пением революционных песен и похоронного гимна [5, с. 9].

Религиозные верования были сильны не только среди рядовых крестьян, но и среди советских работников. Подтверждение этому находим в сообщениях местной печати: «Совработники...вместо того, чтоб отрешиться от такой ереси, как религия, находятся в цепких когтях религиозного дурмана. В К.-Отдельском комитете взаимопомощи до сих пор не сняты иконы. В с. В.-Чуеве на общем собрании граждан на повестку дня был поставлен вопрос о сборе средств на церковные нужды (в Чуеве недавно сгорела церковь)., у Влад. Чернышова (коммунист) умерла недавно 3-летняя дочь. Последняя была некрещеная. Чернышов. похоронил дочь по «христианскому обычаю»: с крестом на груди. («В лапах религиозного дурмана» // «Голос пахаря». № 27. 5.05.1923. Тамбовская губерния)» [6. Л. 56]. В «Крестьянской газете» (Пенза) за 1926 год отмечалось, что некоторые советские работники считали своим долгом пригласить попов к себе во двор отслужить «молебен за здоровье скотины» [2, с. 164]. По воспоминаниям А.А. Зиновьева, «иногда в доме за столом рядом сидели священник и члены партии. Вся изба была увешана иконами. Порою представители власти сидели на почетном месте под главной иконой» [1, с. 59].

В понимании Н. Росницкого такая характеристика современной стадии развития народной религиозности означает сохранение лишь остаточных явлений в виде обрядности и привычек: «Религия в крестьянстве заметно падает, нет религии, а есть обычай» [3, с. 117]. Можно согласиться с данным тезисом, но лишь отчасти. Подобные утверждения имели под собой основу и на рубеже XIX-XX вв. Ведь одной из основных характеристик религиозности российского крестьянства традиционно называется «внешняя», то есть обрядовая сторона практики. В силу вышесказанного не представляется возможным говорить о резком падении религиозности в крестьянской среде в 1920-е гг. К тому же имеются все основания утверждать, что именно в это время происходит некое оживление религиозной жизни.

По данным, приведенным в работе Д.В. Поспеловского, по крайней мере, начиная с 1923 года происходит постепенный подъем религиозности в стране. Общее число религиозных общин в российской деревне продолжало возрастать до 1929 г., когда обеспокоенные этим процессом власти перешли к политике массового закрытия церквей. Так, только за период с 1 января по 1 ноября 1925 г. численность православных религиозных общин увеличилась на 9 %, старообрядческих -- на 10 %. И в 1927-928 гг. количество сельских религиозных общин продолжало расти (с 31 678 до 32 539 или на 2,7 % соответственно). Наблюдались также определенные изменения в сторону увеличения удельного веса православия в общей конфессиональной структуре [7, с. 111--112]. крестьянство религия вера

Как следует из материалов информотдела ЦК ВКП (б), «. можно отметить некоторое оживление религиозного движения и увеличение активности духовенства. Из неурожайных губерний, а также из губерний, пораженных недородом (Царицынская, Ставропольская, Тамбовская и др.), поступают сведения, указывающие на связь происходящего здесь религиозного движения с неурожаем. Эту связь подтверждают и те формы, которые здесь религиозное движение принимает (крестные ходы по полям, как массовое явление окропление полей водой, ставление крестов и т. д.)» [8. Л. 3].Вера и неверие: религия в повседневной жизни российского крестьянства в 1920-е гг. (по материалам Среднего Поволжья)

В частности, административный отдел исполнительного комитета Пензенского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов получил немало ходатайств из епархиального правления о совершении крестный ходов, паломничеств, проведении собраний приходских общин [9. Л. 75, 502, 535, 536, 591, 616, 637, 692, 693]. Согласно информационным сводкам Саратовского губкома, в конце 1920-х гг. в некоторых населенных пунктах губернии выходили «...на молебствия всем селом»; «...в церковь идут толпами, клубы не посещают» [10, с. 96 -- 97]. Чрезмерно высоким был и процент выступлений крестьянства, вызванных религиозными мотивами: из 102 зафиксированных по Нижне-Волжскому краю крестьянских выступлений с 25 850 участниками 47 выступлений с 13 180 участниками произошло на религиозной почве [10, с. 98].

Это было время усиленного посещения различных святых мест и особо массовый паломничеств к святым источникам. Так, в сводках из информотдела ЦК ВКП (б), ОГПУ сообщалось: «В селе Зачинщикове Наровчатского уезда в роднике появилась светящаяся икона, которая местными попами была объявлена чудотворной, и около родника начались молебны при стечении большого количества верующих. (Пензенская губерния)» [8. Л. 6]. «Духовенством была устроена торжественная встреча Жадовской иконы, привлекшей массу верующих. (Ульяновская губерния)» [8. Л. 9]. «.Зарегистрирован ряд фактов использования настроений деревни духовенством в виде появления ряда “чудес”, к которым стекаются громадные толпы паломников. “Чудесный” колодец открыт в Тамбовской губернии (был пущен слух, что у колодца “к пастуху явились три иконы”)» [8. Л. 15]. В апреле 1928 г. газета «Безбожник» сообщила о «святом колодце» с «чудодейственными камнями», располагавшимися в селе Князевка (Пензенская губерния) и являвшимися местом стечения многих тысяч паломников из окрестный и отдаленных селений [11, с. 543].

По данным С.Г. Струмилина, доля крестьян-мужчин, проигнорировавших обрядовую практику в 1923 г., составляла среди молодежи до 24 лет -- 37,4 %, а среди лиц от 25 до 39 лет -- всего 28,6 %. Среди обследованных мужчин старше 40 лет и женщин старше 25 лет в 1923 г. вообще не было отказавшихся от исполнения религиозных обрядов [12, с. 267].

О стойкости религиозности свидетельствуют факты негативного отношения сельского населения к использованию церквей для хозяйственных и иных нужд. В частности, Саранский отдел управления докладывал в Пензенский губернский отдел управления: «Население. в своих религиозных учреждениях очень стойко и нужно полагать едва ли индифферентно отнесется к утилизации хотя бы одного храма» [13. Л. 52]. Из донесения Керенского отдела управления следует: «Отношение к утилизации церквей можно сказать будет враждебное, так как прилегающие слобода к городу составляет крестьянское население, которое. ясно будет против утилизации.» [13. Л. 58].

В местной печати встречаются сообщения о том, что «еще крепко сидел в крестьянстве религиозный дурман. («Трудовая правда». 29.10.1927 г. Плесо, Мокшанской волости Пензенского уезда» [4. Л. 106], «религия в селе еще живет здесь довольно прочно. («Трудовая правда». № 266. 22.11.1927 г. Село Атмис Н.-Ломовского уезда)» [4. Л. 130].

По мнению О.А. Суховой, крестьянское «бегство в религию» начала 1920-х гг. «было защитной реакцией на кризисности бытия, которая привела к укреплению общинных начал и прежде всего социально-регулятивной функции мирской организации. А последнее в свою очередь, предопределило возрастание значения такой системы духовно-нравственного контроля, как православие, покоившегося на безграничной вере крестьян во всемогущество Божие» [11, с. 544]. Необходимо отметить и то обстоятельство, что в условиях смягчения репрессивной политики государства в отношении Русской Православной церкви в период нэпа реактуализация религиозных настроений будет неизбежна по причине стойкости традиционных установок общественного сознания. Это в немалой степени способствовало оживлению церковной жизни. Так продолжалось вплоть до того времени, когда страну захлестнула новая волна гонений, связанная с начавшимся процессом коллективизации.

Библиографический список

Зиновьев А.А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М.: Центрполиграф, 1999. 506 с.

Лебедева Л.В. Повседневная жизнь российской деревни в 20-е годы XX века: традиции и перемены (на материалах Пензенской губернии): дис. ... канд. ист. наук; 07.00.02; защищена 1.03.06 / Пенз. гос. педагог. ун-т. Пенза, 2006. 256 с.

Росницкий Н. Лицо деревни: по материалам обследования 28 волостей и 32 730 крестьянских хозяйств Пензенской губернии. М.; Л., 1926. 128 с.

Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф. п. 36. Оп. 1. Д. 1656.

Крестьянское движение в Саратовской губернии 1917--1922 гг.: сборник документов и материалов / автор-составитель А. Г. Рыбков. Саратов: Надежда. 2003. 88 с.

Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 89. Оп. 4. Д. 106.

Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М.: Республика, 1995. 511 с.

РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4. Д. 121.

ГАПО. Ф. Р.-342. Оп. 1. Д. 111.

Кодылев А. В. О религиозности крестьянства в первые годы Советской власти // Вопросы крестьяноведения; Саратов: Издательство Саратовской сельскохозяйственной академии, 1994. Вып. I. С. 95--99.

Сухова О.А. Десять мифов крестьянского сознания: Очерки истории социальной психологии и менталитета русского крестьянства (конец XIX -- начало XX в.) по материалам Среднего Поволжья. М.: Российская политическая энциклопедия, 2008. 679 с.

Струмилин С.Г. Проблемы экономики труда. М.: Госполитиздат, 1957. 733 с.

ГАПО. Ф. Р.-2. Оп. 4. Д. 170.

Размещено на Allbest.ru