Антифеодальные движения и тайные общества в средневековом Китае

Правда, в данном случае нельзя говорить о всемогуществе государственной власти в экономической и социальных сферах; контрольно-регулирующая роль государства обнаруживается живой исторической действительностью в виде всего лишь тенденции, а не воплощенной реальной закономерностью. Так неоднократно предпринимавшейся сунским правительством попытки ограничить рост крупного индивидуального землевладения, в частности путем захватов («поглощения») «казенных полей», или урегулировать взимание налогов с земель, незаконно присвоенных крупными феодалами, а также закрепить права государства на занятых казенных поместьях крестьян оказывались безуспешными. «Захват земли с помощью различных подлогов сделался обычным, и самые строгие запреты не могли его остановить».

Важным источником относительной устойчивости общегосударственной формы феодальной земельной собственности являлась централизующая роль государства в организации крупных оросительных, транспортно-коммуникационных и иных общественных работ.

Одной из причин, объясняющий роль государственной земельной собственности на землю Сунской империи, являлись наличие довольно прочной сельской общины, и политическими задачами господствующего класса в целом - задачами борьбы с увеличивавшейся мощью народных повстанческих движений и других форм антифеодального противодействия.

Необходимость скорейшей ликвидации хозяйственной разрухи - тяжелого наследия предшествующего периода, восстановления экономики страны, укрепления внутри и внешнеполитического положения обусловило проведение сунской династии поначалу широкого комплекса мероприятий, из которых на передний план выдвигались аграрные мероприятия и в их числе интенсивное хозяйственное освоение новых земель на юге и в центральных районах, широкая раздача населения целинных и заброшенных земель для возделывания с предоставлением налоговых льгот.

Ближайшими результатами этих и подобных мер явилась увеличение запашки и создание условий для расширения контингента основных государственных налогоплательщиков: крестьян - наследственных держателей казенных земель, а также мелких и средних помещиков.

Расширение казенного земельного фонда распашной целины и залежей отнюдь не ограничивало роста частного землевладения. Поднимать пустоши имели право и феодалы, и они всегда пользовались таким правом, имея для этого ряд серьезных преимуществ (экономических и иных) перед крестьянами.

Но основным источником расширения частнопоместного землевладения служили прямой захват, покупка крестьянских держаний, приобретение их за долги - все то, что очень метко именуется в источниках «поглощением» земли.

Итак, в Сунской империи наряду с отчетливо выраженной тенденцией к некоторому расширению государственно-феодального землевладения наблюдался рост крупного частнопоместного землевладения. «Поглощение» земли феодальными магнатами шло с нараставшей интенсивностью.

Как и в любом средневековом обществе, крестьянство Сунской империи, будучи в целом единым классом, не представляло собой однородной в экономическом и правовом отношении массы. Материалы подворного учета расчленяли все податное население Сунской империи на две основные категории: чжуху («хозяева»), или шуйху («податные»), и кэху («пришлые»). Первый термин («хозяева») служил для обозначения лиц, которые считались полноправными общинниками - туху или тучжу («старожилами») и седели на землях, закрепленных за ними при надельном распределении. Все они включались в дворовые реестры в качестве постоянного населения, как то было принято в условиях государственной надельной системы. Имущественная дифференциация внутри сельской общины сопровождалась образованием зажиточных и богатых семей, постепенно превращавшихся в феодалов, тогда как основная масса общинников оставалась малоземельной или даже вовсе безземельной, хотя и продолжала именоваться «хозяевами».

Антонимом «хозяевами» служил термин «прошлые». Первоначально эта прослойка явилась непосредственным порождением процесса дифференциации внутри соседской общины: обедневшие крестьяне, лишенные возможности обеспечить необходимый прожиточный минимум себе и своей семье, были вынуждены расстаться с землей своих предков, переселяться внутри деревни, как правило, на худшие участки или даже совсем покидать поселение своей патронимической группы, утрачивая полностью или отчасти связь с общиной и становясь индивидуальными держателями земли государства или отдельных частновладельцев-феодалов. В дворовые списки новоприбывшие не заносились, хотя бы они и оседали в данной местности, и составляли отдельную от «старожилов» - «хозяев» категорию всенадельного люда. Примечательно, что уже тогда понятие «пришлый» заключало в себе ту или иную степень личной зависимости. «Пришлыми» именовались крестьяне, которые землей не располагали и в качестве издольщиков держали на арендных началах землю непосредственно от государства либо землю непосредственно от государства либо от отдельных феодалов. Положение «пришлого» было очень неустойчивым, его самостоятельность до предела ограничивалась. Что и сколько посеяно на арендном участке, подсчет и раздел урожая, сроки выплаты арендного сбора, взыскания за недоимки. Все это находилось под скрупулезным контролем землевладельца. Хозяин участка мог по своему произволу отказать съемщику в аренде на новый сезон, согнать издольщики с земли, даже если по договору помещик обязывался специальными оговорками не делать этого до истечения обусловленного срока. Сверх того вопреки установленным правилам феодалы, принуждали «пришлых» вносить за себя налоги.

Отношение феодалов к «пришлым» весьма выразительно запечатлено в таких недвусмысленных словах одного из представителей господствующего класса: «Ведь средствами к жизни пришлые обязаны хозяину. А что они несут в его пользу повинности, так то следует из договора между ними. Но пришлые по натуре алчны и строптивы… либо привыкают и научаются бездельничать, не прилагают усилий к тому, чтобы заниматься возделыванием земли и шелководством, либо предают, не зная меры, пьянству и азартным играм, грабят и воруют без удержу, либо те, кто не женат, совращают чужих жен и дочерей и скрываются». За истязание арендаторов, не кончавшиеся смертельным исходом, помещики вообще не несли уголовной ответственности. А за истязание до смерти подвергали ссылке в том же городе и отказывались от клеймения преступника.

Тот факт, что в восстаниях X-XII вв., неоднократно выдвигались требования сословного поравнения, связанные с идеей необходимости социального освобождения, должен быть принят во внимание при оценке положения сельских низов в Сунской империи. Значительная часть крестьянства, стало быть, вполне реально ощущала режим прикрепления к земле, отсутствие права на свободный переход, социально- юридический гнет. Связанные с таким режимом процессы в совокупности с усилением экономической эксплуатации неминуемо вели к дальнейшему обострению классовой борьбы крестьянства.

2. Антифеодальные восстания под руководством Ван Сяо-Бо, Ли Шуня и Чжан Юя

2.1 Восстание 993-997 гг. под руководством Ван Сяо-бо, Ли Шуня и Чжан Юя

В основе восстания лежали глубокие социальные причины, коренившиеся в феодальной экономической эксплуатации сычуаньского крестьянства, тогда как введение государственной торговой монополии и ее последствия для широких слоев населения юго-западной окраины Сунской империи - обстоятельства сами по себе, несомненно, важные, но на деле не более, чем произвольные, вторичные, а не определяющие, не первостепенные. китай секта общество восстание

«Малые люди нищают, теряют дома, пахотные участки, имущество», - писал Цзэн Гун. «Мятежи в Шу происходят от того, что поборы крайне обременительны, крестьяне лишаются имущества, поэтому не могут обеспечивать самих себя и поднимаются на разбой», - отмечал Ши Пу. Неоднократно обращался к обстоятельствам, вызвавшим восстание 993-997 гг. Ван Ань-ши, «Оттого, что чиновниками не было проявлено сострадание к голодающему народу, Ван Сяо-бо стал собирать на разбой», - говориться в одном его высказывании. У сунского автора Ян Чжун-Ляна на сей счет сказано: «В Шу с землей стеснено, население скученно, хлебопашеством прокормиться невозможно. Вследствие этого малые люди испытывают ужасную нужду. Богатеи (цзяньбин) скупают зерно по дешевке, а сбывают по высоким ценам, чтобы иметь барыш. Ван Сяо-бо, простолюдин из уезда Цинчэн, собрал толпу сторонников и поднял мятеж».

В Сычуани, где, как говорилось, степень крестьянского малоземелья была в ту пору очень высокой, значительная прослойка сельских жителей была вынуждена искать другие способы обеспечения своего существования, особенно в неурожайные годы, занимаясь соляным и чайным промыслами. Как отмечал Су Чэ, жители многих сычуаньских областей «изыскивали средства к жизни выращиванием чая». Но в 990 г. сунское правительство в фискальных целях возобновило существующую в Позднем Шу государственную монополию на закупку и сбыт текстиля, чая, соли и некоторых других видов продукции сельского хозяйства и ремесел в Сычуани. Эта акция самым непосредственным образом ударила по интересам довольно многочисленной категории населения: «ежедневные поставки» текстильных изделий из Сычуани после 990 г. более, чем удвоились.

Положение осложнилось безудержным произволом и притеснениями чиновников акцизного ведомства, что был вынужден признать в своем «покаянном манифесте» 4 ноября 994 г. сам император Чжан Гуан-и. Сохранилось следующее свидетельство сучуанского чиновника Лю Чжи. «Осложнение чайным акцизом в стране Шу столь губительным, что некоторые чаеводы скрываются, чтобы освободиться от него, другие же готовы умереть, лишь бы избавиться от него. Зло это усугубляется к тому же круговой порукой. Вырубать чай запрещается, а если расширить посадки, увеличивают развертку. Поэтому в народе говорят: «Земля является в действительности рассадником не чая, а горя».

Истоки восстания крылись в земельно-фискальной политике господствующего класса, составной частью которой был и вопрос о чае, соли и пр.

Правительственная акция 990 г. не могла пройти бесследно, она вызвала крайне чувствительное понижение общего жизненного уровня. Масса людей потеряла едва ли не основной источник существования. В их числе находились и Ван Сяо-бо и Ли Шунь, которые, как писал Су Чэ: « …торговали чаем и лишились занятия», что толкнуло их на открытое выступление против властей.

Само собой разумеется, что введение в Сычуани правительственной монополии на сбыт широкого круга товаров непосредственно ударило по материальному положению не только и не столько людей, «бывших ранее богатыми», подобно Ван Сяо-бо и Ли Шуню, но прежде всего крестьян и горожан.

Среди тех, кто занимается чайным, соляным и прочими промыслами, было немало людей, обладавших навыками и опытом организации, владевших элементами военных познаний, хорошо изучивших местность и легко ориентирующихся на ней. Такого качества способствовали выдвижению этих лиц в руководители крестьян. Однако, как ни важна была их роль в восстании, социальную питательную среду и основную массу участников движения составляли крестьяне-землепашцы, преимущественно панху.

Обстановка в Сычуани еще более накалилась вследствие денежного кризиса, вызванного манипуляциями властей с обменом ранее обращавшихся здесь медных монет на железные.

Стремление властей насадить железный монометаллизм в Сычуани, продолжавшей оставаться районом активной торговли искусственно отъединяло эту провинция от стального юга, где имела хождение медная монета, и тем самым очень неблагоприятно сказывалась на и без того ослабленном экономическом тонусе юго-западной окраины.

В 992 г. после авантюрных монетных операций, специального правительственного уполномоченного Чжан Ань-и, в Сычуани произошла финансовая катастрофа, принесшая населению новые тяготы и мытарства.

В 993 г. на юго-востоке империи разразилась засуха. Богатеи использовали бедствие для спекуляции, цены на все основные продукты питания резко поднялись и стали, конечно, недоступными трудовому люду. «Был большой голод», - сообщает источник. Власти не только «уклонились от оказания помощи», но напротив, усилили надзор над взиманием податей в срок и в полном объеме.

Ван Сяо-бо, поднимая крестьян на открытое выступление выдвинул лозунг неправедности богатства и требование имущественного уравнения. Он говорил: «Мы страдаем оттого, что бедняки и богатые неравны. Отныне вы уравняете их». Этими словами выражались уравнительные тенденции средневекового крестьянства, стихийно возникавшие в его среде в процессе многовековой классовой борьбы. Так с самого начала определилась антифеодальная направленность восстания.

В литературе (Г.Сигэмацу, Сунь Цзо-минь) высказывалось предположение, что подготовку восстания осуществляла тайная религиозно-политическая организация и что именно ей восстановление обязано выдвижением лозунга «Уравнять бедных и богатых». К такому предположению Сунь Цзо-миня побуждало, например, наряду с прочими то обстоятельство, что Сычуань, включая район, прилегающий к пункту первоначальной вспышки восстания, издавна являлась одной из основных зон распространения даоиской ереси, и даоские братства неоднократно, начиная еще со II в., проявляли здесь повстанческую активность. С другой стороны, японский синолог Г.Сигэмацу еще в 1931 г. высказал мнение о связи восстания с деятельностью тайного буддийского еретического братства, якобы тоже уже имевшего влияние сшеди местности Цинчэншань.

Однако ни одного прямого свидетельства в пользу выдвинутых Сунь Цзо-минем и Г.Сигэмацу версий источники не дают. Напротив, в них есть, на первый взгляд, мелкая, но вместе с тем достаточно надежная деталь, которая позволяет считать их гипотезы малоубедительными. Едва ли не всякий раз, когда речь идет о восстаниях, связанных с той или иной нелегальной организацией, их участники, а в первую очередь, руководители фигурируют в источниках под кличкой «ерергики». В данном случае этого термина в источниках нет, а потому можно утверждать, что такой связи у повстанцев Ван Сяо-бо и Ли Шуня не существовало.

С именем Ли Шуня источники связывают попытки осуществления на практике выдвинутого Ван Сяо-бо лозунга, что составляет один из важнейших моментов истории данного восстания. «В начале выступления, - писал Шэнь Ко, - Шунь созвал у себя на родине всех богатеев и знатных лиц и, дабы оказать щедрую помощь бедного, повелел сдать все имевшиеся в их домах имущество и зерно, за исключением необходимого на содержание согласно числу людей».

Данные не позволяют установить, какими еще средствами пытались восставшие реализовать свои идеалы. Можно, однако, утверждать, что, в общем, в осуществлении на практике принципа несправедливости богатства и требования имущественного поравнения повстанцев не шли далее простого изъятия имущества (зерна, денег, продовольствия, одежды и т.п.) у богатых и знатных семей и распределения его между бедняками: они не делали не малейшего поползновения посягнуть на главное достояние феодалов - землю. Иными словами, провозглашенный руководителями восстания лозунг «уравнения бедных и богатых» не затрагивал сферы аграрных отношений, не предполагал еще уравнительного раздела земли.

Лозунг «уравнение бедных и богатых» в том виде, в каком он провозглашался устами предводителей восстания сохранял непосредственную связь с уравнительной психологией крестьянства, не был отчленен от нее. Выдвинутое Ван Сяо-бо и подкрепленное Ли Шунем требование имущественного поравнения являлось не более чем инстинктивной, стихийной реакцией против вопиющих социальных неравенств.

Провозглашенный Ван Сяо-бо призыв распространился среди населения как его активными единомышленниками, так и стоустой молвой. Под знамена Ван Сяо-бо стеклись сотни и тысячи крестьян. Так реально проявилась популярность лозунга, выдвинутого Ван Сяо-бо.

Первоначальным центром восстания явились деревня Туго - родина Ван Сяо-бо и близлежащие селения волости Вэйцзян и других волостей уезда Цинчен в области Шучжоу, расположенной в гористой местности северо-западнее Чанду. К моменту открытого выступления (24 февраля 993 г.) под началом Ван Сяо-бо находилось не более 100 сподвижников, но буквально в считанные дни удалось собрать довольно крупных отрядов и с боем овладеть уездными центрами Цинчэн и Пэншань, а также прилегающей к ним территорией.

Крестьяне разоряли помещичьи усадьбы, громили дома чиновников, давая тем самым выход накопившейся за многие годы ненависти к угнетателям. « …В Мэйчжоу они убивали Ци Юань-чженя, начальника уезда Дэнь-шань». Этот жестокий чиновник, не раз отмеченный императорским правительством различными наградами, вызывал особенно сильное озлобление местного населения. По требованию толпы крестьян, вконец измученных финансовыми махинациями властей в Сычуани, воины-повстанцы вспороли живот убитого тирана и наполнили его медными деньгами.

В чисто военном отношении ситуация, сложившаяся к моменту открытого выступления и в пору первоначального его развертывания, была благоприятной для повстанцев. Большая и самая беспомощная часть сунской армии, концентрировалась в столичных районах и других важных пунктах, в основном на севере и северо-западе, на периферии же, особенно на юге, военная власть оказалась весьма слабой. Местные формирования были малочисленны, слабо дисциплинированны.

После первых сражений с провинциальными войсками Ван Сяо-бо решил сделать передышку, чтобы привести в порядок, свои отряды, а главное, дать крестьянам возможность провести сельскохозяйственные работы. С наступлением зимы окрепнувшее войско повстанцев начало серию новых наступлений. В одном из сражений , 8 февраля 994 г. «Сычуаньский инспектор Чжан Ши сражался с Ван Сяо-бо, и Ван Сяо-бо убит шальной стрелой». Движение, едва начавшее обнаруживать свою мощь, понесло серьезную утрату.

На первом этапе восстание (февраль 993 г. - февраль 994 г.) удалось всколыхнуть западную часть Сычуани. В этот период была создана первичная территориальная база движения и заложены основы крестьянской армии, сформировалось руководящее ядро повстанческих сил. Тем самым была подготовлена почва для дальнейшего развития движения.

После гибели Ван Сяо-бо люди выдвинули предводителем Ли Шуня, одного из сторонников Ван Сяо-бо. Еще а марте 993 г. вскоре после того, как Ван Сяо-бо подвл сигнал к выступлению, Ли Шунь с группой своих товарищей стал «подстрекать простолюдинов» в родных местах.

После некоторого смятения в рядах повстанцев, вызванного внезапной гибелью Ван Сяо-бо, новому главному предводителю крестьян удалось в короткий срок сплотить своих сторонников, поднять моральный дух и боеспособность отрядов. Их численность увеличилась до нескольких десятков тысяч. Ли Шунь развил кипучую деятельность. Он сумел на какое-то время преодолеть разобщенность участников восстания и внести в движение элементы большой сплоченности и дисциплинированности, особенно ярко выступавшие в упорядочение войск, в планомерности и целенаправленности военных мероприятий, а также в создании крестьянского самоуправления. Повстанцы завладели городом Чэнду, захватили несколько областей и уездов. Второй этап восстания прошел под знаком быстрого территориального распространения движения. В конце весны движение локализовалось, широких военных мероприятий наступательного характера не проводилось. Захват Чэнду и провозглашение его повстанческой столицей привязали восставших к этому району.

Немедленно после овладения Чэнду восставшие провозгласили создание государства Великое Шу. Ли Шунь был объявлен ваном Великого Шу. От его имени издавались постановления и приказы. В Чэнду как столице формировались верховные правительственные органы во главе с ближайшими сподвижниками Ли Шуня. Шэнь Ко отмечал: «На службу отбирали по способностям», зачастую привлекали мелких чиновников, за которыми не числилось проступков против народа. В государстве Шу существовало свое летоисчисление. Ли Шуню принадлежало право выпуска собственных монет. Ли Шунь имел свой девиз царствования - «Ин юнь»(«Волей судеб»). Этим Ли Шунь как бы бросал вызов сунскому императорскому двору.

Наивно-монархическое устремление - яркое проявление стихийности крестьянских восстаний в средневековом Китае, превратного понимания их участниками своих классовых задач и возможностей той борьбы с феодалами, которую они вели. Эти устремления препятствовали выдвижению повстанцами исторически перспективных и конструктивных социально-политических лозунгов и требований.

Социальные корни наивно-монархических иллюзий, пронизывавших общественное сознание средневекового крестьянства и во время восстаний, как правило, выступавших особенно явственно, крылись в патриархальных устоях жизни феодальной деревни.

Развитие восстания вширь, военные успехи отрядов Ли Шуня, и особенно овладение ими Чэнду, вызвали страх у сунских властителей. Решением совещания сановника Ван Цзи-эня, уже снискавшего репутацию душителя повстанческих выступлений, назначили главнокомандующим по борьбе с мятежниками. В его распоряжении были предоставлены крупные формирования из войск «запретного города» и большая флотилия боевых судов. Одновременно были произведены перемещение ряда военных и гражданских должностных лиц в Сычуани.

15 апреля 994 г. вышел специальный манифест императора, в котором провозглашалось, что главарей «разбойничьих скопищ», равно, как и всех, кто будет продолжать сопротивление, неминуемо настигнет жестокая кара. Это, разумеется, не осталось пустой декларацией.

Вместе с тем в манифесте предусматривались и меры иного содержания. В нем говорилось о рядовых воинах Ли Шуня, которые, «собственно, не являются соучастниками злодеяний, а подверглись принуждению со стороны злодеев». «Будучи устрашенными, оно до сего времени подчиняются « вожакам «разбойников», объясняло правительство и предписывало им «изъявить покорность», вернуться к прежним занятиям, за что сулило «снятие прегрешений» и гарантировало безопасность жизни.

Еще 25 февраля была объявлено о частичном освобождении от судебных наказаний. 6марта вышел указ о предоставлении голодающим помощи зерном. Специальный декрет от 12 апреля гласил, что «…во всех областях Сычуани… население и воины освобождаются от недоимок за 5-й год Чуньхуа (994)». 29 мая того же года «… во всех округах была объявлена амнистия. (Помилование касалось всех), за исключением 10 категорий самых злостных преступников, ограбивших или убивших чиновников».

Однако вопреки ожиданиям правительства среди восставших не нашлось перебежчиков. Напротив, упорство крестьян возросло.

В июне развернулось сражение за Чэнду. Повстанцы защищались с необыкновенным героизмом и самоотверженностью. Но обстановка в городе была сложной. Предчувствуя, что приближается час поражения «разбойников» подняли головы богатеи, а стоило первым отрядам правительственной армии прорвать кольцо обороны и появиться внутри городских стен, как состоятельные жители Чэнду открыто выступили на стороне карателей. Войско Ли Шуня оставило город, 30 тысяч воинов-повстанцев, попавших в руки победителей, были обезглавлены.

В одном из уличных боев солдаты схватили рослого бородача, внешностью весьма напоминавшего Ли Шуня. Некоторое время спустя пленник был казнен. Но существует версия, что Ли Шуню удалось скрыться облачившись в одеяние буддийского монаха и он был опознан и казнен лишь 40 лет спустя.

Движение отнюдь не закончилось поражением в Чэнду главных сил повстанцев. Врагам восстания довелось торжествовать. Из уездов и областей Сычуани одно за другим стали поступать сообщения о том, что там по-прежнему «бесчинствуют скопища мятежников». Некоторое время после военного поражения в Чэнду «уцелевшие разбойники» укрывались в «горных ущельях», «в горах и лесах». Потом растерянность стала понемногу проходить, они начали активизироваться, совершать дерзкие налеты на противника, овладели вновь несколькими населенными пунктами. Постепенно сфера действий повстанческих отрядов вновь охватила значительную часть Сычуани. Решающее сражение произошло 2 апреля 995 г. в районе Цзячжоу. Войско повстанцев потерпело поражение. К концу весны последние организованные звенья восстания в Сычуани были ликвидированы. Рассеянные группы повстанцев укрылись в глухих горно-лесистых местностях в Сычуани и за ее пределами, воздвигали палисадные укрепления и продолжали оказывать отчаянное сопротивление. Лагерь повстанцев разлагался, учащались случаи капитулянтства и измен. Восстание пошло резко на убыль. И только в 997 г. последние «мятежные гнезда» последователей Ван Сяо-бо и Ли Шуня были уничтожены.

Движение потерпело окончательное поражение. Власти провели под остерией восстания кровавую черту жестокой расправой с его участниками.

2.2 Восстание тайного общества «Милэцзяо» под руководством Ван Цзэ (1047-1048 гг.)

Период рассвета феодализма в Китае отмечен некоторым возрастанием политической активности различных слоев городского населения. Они более прежнего оказывали воздействие на развитие происходивших событий. Особенно наглядно это обнаружилось на примерах широкого участия жителей городов в борьбе против киданей и тангутов, равно как затем против чжурчжэней и монголов, в которой они проявляли себя как значительная сила. Голос социальных групп горожан, примыкавших к низам, фактически бесправным в политическом отношении кругам господствующего класса, был слышен, пусть не очень отчетливо, и в политических баталиях вокруг реформ в XI в. Неоднократно вспыхивали открытые выступления выходцев из торгово-ремесленных слоев против режима монополии на добычу и продажу полезных ископаемых, соли, на производство металлических изделий, вина, уксуса, на разведение чая и торговлю им и т.д. Известны такие факты непосредственной поддержки низами отдельных восстаний крестьян, некоторые факты уже упоминались выше.

Имеющиеся источники и литература почти ничего не сообщают, однако, о социально-политических коллизиях внутри суетного города, хотя они при всей их спорадичности и неразвитости, обусловленной конкретно-исторической спецификой феодального Китая, начинали давать знать о себе, особенно на севере: несмотря на то, что экономика юга. В том числе городская переживала заметный подъем, на севере исторически сложилось так, что уровень развития городов оставался пока более высоким.

Многие выявленные исследователями черты повседневного быта городов, социального состава городского населения, материального положения разных его групп проливают свет на существование в Китае X-XII вв. значительных контрастов между имущими и неимущими горожанами. Согласно показаниям современников, в торгово-ремесленных объединениях цехового типа (ханах, тезанях, или туаньханах) также существовало разделение на «высшие», «средние» и низшие дворы. Богатые и влиятельные купцы и ростовщики, нередко связанные с земельной собственностью внутри города и за его чертой, именуются в источниках «сильными семьями» или «семьями-поглотителями».

Верхушка торгово-ремесленных кругов сознательно ограждала себя от отсталой массы горожан. В сочинениях сунских авторов имеются вместе с тем упоминания о продажах мелких лавок-мастерских, о разорении их хозяев - «средний» и «низший» дворов - вследствие непомерно высоких налогов и непосильных трудовых повинностей торгово-ремесленного населения в пользу казны, а также хозяйничанья «семей-поглотителей» в ханах и туанях. Словом, социальная база для внутригородского антагонизма определенно существовала.

Факты, пусть очень немногочисленные, свидетельствуют, что и китайский феодальный город, хотя и в несоизмеримо меньшей по сравнению с деревней степени, становился ареной социально-политических противоречий, принимавших иногда открытые формы: водораздел борьбы проходил уже по линии прямых столкновений городских властей и «простонародья».

Как и в других странах, крестьянские движения часто находили в Китае непосредственный отклик среди городских низов, ибо последние из всех общественных слоев и групп были по положению близки к крестьянам, являлись их естественными союзниками в борьбе против феодальной эксплуатации. Городское население пополнялось в значительной мере постоянным притоком беглых крестьян, именно этим объясняется наряду с другими обстоятельствами быстрый рост городов в Сунской империи. Но в Китае «городской воздух» не делал человека свободным: китайский город в противоположность европейскому «не стал воплощением идеи эмансипации и свободы» и в этом смысле «не представлял собой магнит для деревенского люда, не был центром притяжения оказался неспособным выполнить роль социального катализатора».

Именно в таких проявлениях - в совместных повстанческих движениях горожан и крестьян при ведущем участии последних - наиболее отчетливо обнаруживалась феодально-антагонистическая природа средневекового (крестьянского) города. Усиление экономического и социального гнета наталкивалось на возрастающее противодействие горожан. Наиболее распространенными были разнообразные формы и методы сопротивления: уклонение от уплаты налогов и пошлин, от регистрации в податных списках, уходы и бегства, «разбой» и т.д. Когда же мощь центральной власти на какое-то время ослабевала, когда силы и внимание государства отвлекались и сковывались различными внутри и внешнеполитическими обстоятельствами, это противодействие обретало возможность из глухого, подспудного вылиться в открытые формы, В данном плане восстание под руководством Ван Цзэ как весьма заметный и знаменательный факт такого рода представляет особый интерес.

Сунская империя в то время дышала грозовой атмосферой. Угроза верховной власти со стороны участившихся народных восстаний, особенно вспыхивавших близ политических центров страны; непрерывные беспорядки и мятежи в армии, происходившие чаще всего опять-таки в при столичных и пограничных районах; расстройство государственных финансов; фатальные неудачи на внешнеполитической арене; начавшаяся открытая борьба внутри правящего класса вокруг реформ - все это означало, что на фасаде Сунской империи стали проступать трещины.

У городских низов, которые из всех общественных слоев и групп были по-своему положению наиболее близки к крестьянам, являлись их естественными союзниками в противодействии росту феодальной эксплуатации, нередко находили непосредственный отклик крестьянские восстания, почти беспрестанно вспыхивающие то в одном, то в другом районе Сунской империи, а иногда горожане принимали в этих восстаниях прямое активное участие. Так открытую поддержку рядовых жителей Чэнду и других городов юго-западной окраины страны получило восстание 993-997 гг. в Сычуани под руководством Ван Сяо-бо,Ли Шуня и Чжан Юя. «Сотоварищам Ван Сяо-бо и Ли Шуня, - сообщал, например, современник, Хуан Сю-фу, - бедный люд в городе показывает погреба влиятельных семей со спрятанными запасами». Другой сунский литератор Шэнь Ко, касаясь событий этого восстания, писал: «В областях и уездах, куда направлялись (восставшие), открывали ворота и радушно их принимали». В то же время, судя по некоторым наблюдениям Хуан Сю-фу, имущие горожане проявляли к повстанцам резко враждебное отношение.

Сильные волнения среди горожан, наблюдались и в 40-х годах XI в. Так жители областного центра Шанчжоу (совр.Шанеянь, пров.Шэньси), в том числе ремесленники, участвовали в «Мятеже цзинских разбойников» 1032-1043 гг. под руководством Чжан Хая и Шао Сина.

А в 1047 г. наместник Северной столицы Цзя Чан-чао отмечал, что к северу от Хуаньхэ «рыночные торговцы несут убытки, лишаются занятий и среди них наблюдается брожение».

В стремлении обуздать город, полностью подчинить его своему контролю государство насаждало в городах традиционную систему поручительства и круговой поруки - баоцзя. Небезынтересны в этой связи некоторые сведения источников о восстании 1047-1048 гг. в городе Бэйчжоу (совр.Цинхэ, пров.Хэбэй) под руководством Ван Цзэ, Чжан Луаня Бу Цзи. Данные эти свидетельствуют прежде всего об отсутствии в городе какой-либо организации самоуправления. Связанные с восстанием события дают вместе с тем некоторые основания предположить, что политика «огосударствления» города встречала сопротивление со стороны жителей.

Выступления подготавливалось и развертывалось под лозунгами пришествия буддийского божества - мессии Майтрейи. Когда повстанцам удалось на время овладеть городом, они не создали какого-либо нового типа организации, а использовали институты и регалии феодального бюрократического государства, был провозглашен девиз царствования «великого вана» - Ван Цзэ; на здании, где помещались его резиденция, была установлена табличка «Срединная столица»; соседние здания получили названия ведомств; улицы и двухэтажные дома считались областями (чжоу). В целях борьбы с дезертирством руководители восстания ввели ту же систему поручительства бао: «С каждым днем становилось все больше людей, спускавшихся по веревке за стены города. И тогда был отдан приказ: всем оборонявшимся разделиться на пятерки, а пяти пятеркам образовать бао. Если один человек из бао, остальным его членам отрубали головы.»

25 января 1048 г. карательную экспедицию возглавил видный царедворец Вэнь Янь-бо, сменивший Мин Хао. Новый командующий специальным декретом Чжан Шоу-и был облечен чрезвычайными полномочиями.

Битва за Бэйчжоу разгорелась с новой силой. Восставшие самоотверженно оборонялись, стойко преодолевая трудности блокады. В ночь на 17 февраля развернулось решающее сражение. По указанию Ван Янь-бо к этому сроку тайно подвели к городу подземный ход, вырытый под южной стороной. 200 правительственных солдат, каждому из которых было приказано взять в рот по палочке, чтобы исключить всякий шум и разговор при скрытом для притивника передвижении, ночью проникли в город по подземному ходу, ворвались на городскую стену, перебили застигнутую врасплох страну, а затем спустили веревки, по которым взобрались остальные солдаты.

Целые сутки на улицах шли ожесточённые схватки. Обе стороны несли тяжелые потери. Ван Цзэ приказал выпустить на вражеских солдат быков, к хвостам которых были привязаны горящие пучки пакли, пропитанные маслом и горючими смолами. Эффект оказался ошеломляющим, каратели отступили; тем временем осажденные, воспользовавшись ситуацией, попытались вновь укрепиться. Однако вскоре ход сражения изменился в неблагоприятную сторону для оборонявшихся. Получив свежие подкрепления, оправившись от испуга каратели с новой силой двинулись на повстанцев. Бросая копья в морды быков, они заставили животных повернуть обратно. Теперь переполох воцарился в рядах восставших. Когда стало очевидно что город не удержать, Ван Цзэ, Чжан Луань и Бу Цзи с горсткой уцелевших соратников предприняли отчаянную попытку прорваться сквозь кольцо окружения. Им удалось было укрыться в одном из окрестных селений, но здесь их настигла вражеская погоня. Чжан Луань, Бу Цзи и их сотоварищи сложили головы в этом последнем бою. Я Ван Цзэ попал в плен. В традиционной клетке для преступников он был препровожден в Кайфэн и там 13 марта четвертован на торговой площади.

18 февраля сунские войска окончательно сломили сопротивление бэйчжоуских повстанцев. Все оставшиеся в живых защитники города были перебиты, их родственники либо казнены, либо высланы. Каратели сожгли многие близлежащие деревни; крестьяне, помогавшие «разбойникам», были истреблены или сосланы, их поля вытоптаны. Чтобы уничтожить саму память о мятежном городе, правительство, следуя стародавней традиции, поспешно изменило его название на Эньчжоу. В течении нескольких последующих недель, по данным Ван Чэна Ли Дао, были рассеяны «скопища разбойников» в других областях и уездах провинций Хэбэй, Хэнань и Шаньдун. Усилились преследования «еретиков» из союза «Милэцзяо».

Это восстание, равно как и другие народные выступления в Китае XI-XIII вв. с участием горожан, могло иметь место только в обстановке крутого подъёма классовой борьбы крестьянство. Они являлись в тех конкретно-исторических условиях лишь спутниками крестьянских движений и не играли сколько-нибудь заметной самостоятельной роли. Данный существенный сам по себе, компонент социально-политической жизни страны, строго говоря, не вносил ещё чего-либо принципиально нового в содержание классовой борьбы трудящихся масс на стадии расцвета феодализма, но в известной мере усложнял основные линии главного общественного антагонизма средневековой эпохи - между феодалами и крестьянством, придавал ему большую остроту. Вот почему Российской литературой такого рода события расцениваются как новое явление” в истории Китая.

Острие восстания под руководством Ван Цзэ, Чжан Луаня и Бу Цзи направлялось против правящей династии, олицетворявшей ту силу, которая, сдавив города своими мощными и цепкими щупальцами, лишала их возможностей нормального роста. Девизом повстанческого войска стал клич: «Армия справедливости низвергнет Чжао и одержит победу»; «cлова эти были красной краской написаны на лице каждого народного воителя». Так формулировалась цель движения. Собственная государственность (cо своей “Срединной столицей”, собственной администрацией, своей системой времяисчислением), открыто противопоставлялась династия Сун. Овладев Бэйчжоу, «разбойники» расправились с военачальниками, командовавшими местным гарнизоном, с наиболее ненавистными представителями гражданской и судебной администрацией города.

Восстание 1047-1048 гг. было подготовлено и возглавлено старинным (возникшим еще на рубеже V-VI вв.) религиозно-политическим братством «Милэцзяо» (« Учение о Майтрейе»). Его социальную базу, судя по сведениям источников, составляло «невежественное простонародье» в городах, в армии и в деревнях на севере Китая. По всей вероятности «Милэцзяо» развилось еще с VI-VII вв. преимущественно на городской почве, хотя пользовалось определенной популярностью и среди сельских жителей. Еще в указе правителя северокитайской династии Поздняя Ли Сы-юаня от 8 июля 927 г. отмечалось, что еретики из этого братства «вносят смуту в чувства людей внутри городских стен областных (центров) и в деревнях».

Некоторые сунские документы тоже свидетельствуют, что особенно оживленную деятельность приверженцы «Учения о Майтрейе» вели в «окружных городах», а современник восстания 1047-1048 гг. Чжан Фан-пик, сообщал, что пропаганда учения велась на территории северных провинций во многих местах - «от рыночных площадей в областных и уездных центрах до воинских казарм» - и «достигла деревень». Следовательно, антифеодальная оппозиция в городах могла принимать форму еретичества.

В источниках отсутствуют сведения, которые позволили бы уяснить сколько-нибудь конкретно расстановку сил внутри мятежного города - государства, образовавшегося во время восстания в Бэйчжоу, определить хотя бы в общих чертах степень, значение и формы участия в восстании различных социальных групп населения этого города. По всей вероятности, горожане-участники «мятежа Ван Цзэ» представляли собой аморфную в социальном отношении массу, именуемую в источниках одним понятием «минь» («народ»).

В данном обстоятельстве нельзя не усматривать одно из обстоятельств относительно низкого уровня и неоформленности сословных различий, а также неразвитости классовых антагонизмов внутри городского общества Сунского Китая (по сравнению с западноевропейским городом того же времени). Стертость сословных и иных социальных граней препятствовала выделению, кристаллизации и оформлению внутри городов организованной силы наподобие, например, бюргерской оппозиции в странах Западной и Центральной Европы этих же столетий. Низведенные до крайне приниженного состояния ханы тоже оказались не способны выступить в такой роли.

В китайском городе, следовательно, не существовало тогда какой-либо опорной ячейки, действие которой помогло бы консолидировать слабые, разобщенные ряды горожан и сколько-нибудь полно раскрыть потенции самостоятельного антифеодального сопротивления городского люда. Самосознание горожан оставалось чрезвычайно неразвитым, и неуклонно усиливается активное вмешательство государства, еще более подавляло его.

Повстанческие выступления жителей городов в тех конкретно-исторических условиях еще не могли иметь ярко выраженных и зрелых, устоявшихся форм классовой борьбы, а это, в свою очередь, определенно благоприятствовало императорской власти и ее администрации, в проведении курса на «огосударствление» города. Тем не менее, и восстание 1047-1048 гг. в Бэйчжоу, и другие антиправительственные акции горожан весьма наглядно и убедительно свидетельствуют, что эта политика сунских правящих кругов наталкивалась на активное противодействие различных слоев городского населения.

2.3 Восстание 1120-1122 гг. под руководством Фан Ла

Как и многие другие народные выступления XII-XIII вв. в юго-восточных провинциях Сунской империи, «мятеж Фан Ла» связан с деятельностью тайного общества «Минцзяо». В XII в. «Минцзяо» достигло наивысшего развития.

Религиозные, морально-этические и социально-политические принципы «Минцзяо», В своеобразной форме воплотившие сокровенные чаяния и думы крестьянства о равенстве и справедливом распределении имущества, о том времени, когда не будет эксплуатации и угнетения, когда люди станут жить и трудиться как братья, были близки и понятны сельской бедноте и приобрели у нее широкую популярность и признание. Эклектическая природа вероучения «Минцзяо», его эластичность облегчали принятие его населением.

Помимо крестьян, из которых преимущественно и слагался состав тайного союза, в него входили, нередко возглавляя отдельные ответвления общества, представители мелких и средних слоев феодалов (чиновники, военные и т.д.). Неоднородный, как и у прочих тайных обществ, социальный состав «Минцзяо» отражал сложную и пеструю картину столкновения межклассовых и внутриклассовых интересов, целей и требований.

Важной чертой, присущей учению и практике тайного общества «Минцзяо», являлась проповедь крайнего аскетизма как пути к ликвидации царящего на земле зла и к достижению совершенства. Формам аскезы, заимствованными у манихейства и некоторых сект буддизма, были бережливость, вегетарианство и другие пищевые запреты, безбрачие, подвижничество. Канонами учения предписчвалось воздерживаться от употребления мяса и вина, разрешалась только растительная пища.

Присущему нравственным воззрениям и установлениям «Минцзяо» духу аскетизма и непритязательности отвечал и довольно своеобразный погребальный обряд, который характеризовался в отличие от пышных и дорогостоящих ритуалов буддийской церкви и религиозного даосизма, а также сложных и торжественных церемоний, предписывающихся конфуцианством, исключительной скромностью и незамысловатостью.

Аскетизм адептов общества служил символом отвержения недоступных простому народу благ испорченного, ложного мира, обличения тунеядства и роскоши феодалов и прочих порождений тогдашних социальных порядков как прочных.

Одним из основополагающих узаконении «Минцзяо», воплощавшим вековечные уравнительные тенденции в социальной психологии и идеологии крестьянского класса, был тезис: «Равноправие, отсутствие верхов и низов - таков справедливый принцип.»

Утопический социальный идеал приверженцев «Минцзяо» сводился к утверждению строя свободных общин.

Тайный союз «Минцзяо» вступил непосредственно на повстанческую стезю с 20-х годов XII в., до того, равно как и позднее, в паузах между открытыми выступлениями, его приверженцы повседневно вели разностороннюю конспиративную деятельность по пропаганде своего учения, собиранию или - после мятежей - восстановлению сил, по укреплению своего влияния.

Адепты «Учения о Свете» пытались на основе традиционных форм социальной самоорганизации населения создать вольные общинные объединения, именовавшиеся шэ («община»), и хо («товарищество»). При этом использовались, по-видимому, опыт и традиция как даосских общин «У доу ми дао», так и общин манихейских.

Источники донесли до нас некоторые конкретные сведения о внутренней организации и образе жизни таких объединений, в которых исповедовавшие «Минцзяо» селились обособленно и компактно.

Во главе всей их совокупности стоял верховный вожак - «апостол», которого именовали мо ваном («владыка демонов»). В пору восстания 1120-1122 г. мо ваном был некий Чжэн. Его ближайшим помощником считались мо вэн - «манихейский батюшка» (или «отец демонов») и мо му - «манихейская матушка» («мать демонов»). Правда, стройной централизованной структуре с реальным руководством всеми ячейками со стороны верховного главы «Минцзяо», видим, не существовало, она отличалась организованной рыхлостью, и мо ван вместе с мо вэном и мо му лишь номинально стояли над всей этой системой.

Во главе каждой общины «Минцзяо» находился цзуниш - «патриарх». Он выполнял функции духовного наставника и одновременно адмистративного руководителя.

Все эти духовные руководители были основными хранителями и блюстителями догматов, принципов, заповедей, запретов, обрядов «Учения о Свете», его традиции.

Прихожане находились на строгом учете. Ван Цзюй-чжэн писал, что «манихейские вожаки», низшее звено священнослужителей-чиновников «Минцзяо», наряду с прочими организованно-руководящими функциями «исчерпывающим образом вели перепись людей из их селения по фамилиям и именам». Учет производился как с духовными, так и с фискальными целями.

Регулярно проводились религиозные собрания низовых ячеек общества. Устраивались они обязательно ночью в заранее установленных местах.

Итак, «Минцзяо» обрело черты своеобразной церковной организации, и иерархическим устройством и властью, культовыми учреждениями, религиозными формализмом, специфическим моральным кодексом, внешней обрядностью, ритуалом и т.п.

Религиозные общины «Минцзяо» были одновременно в той или иной мере и хозяйственными объединениями, духовные функции их членов сочетались с экономическими, т.е. вполне земными; во власти т ответственности идейного руководства секты находились и производственно хозяйственная деятельность общин.

Многие существенные моменты социально-политической доктрины «Минцзяо» получили конкретное воплощение в так называемом «Воззвании Фан Ла».

Источники сообщают о Фан Ла, что он родился в деревне Цзедунь волости Цзытун, где поколениями жили его предки. Настоящее его имя Щи-сань. По социальному и имущественному положению Фан Ла принадлежал к состоятельной деревенской верхушке. Источники сообщают, что «Фан Ла имел участок с лаковыми деревьями, но казенное управление часто собирало с него очень много налогов. Фан Ла был озлоблен, но не осмеливался возмутиться. В это время в области все население переносило большие трудности из-за того, что Чжу Мянь отбирал много резного камня, украшений и других изделий, и все семьи недовольны.»

Начальник уезда принудил Фан Ла к отбыванию службы сельского писца. Служба эта никак не вознаграждалась, хотя требовала затраты известного количества личного времени и средств.

Современник приводит следующие слова Фан Ла, сказанные им в январе 1121 г. уже в разгар восстания: «Моя семья среднего достатка, дурных намерений (у меня) не было, но (власти) области и уезда, собирая подати, не знают меры, поэтому (мы) и выступили, горя одним только желанием - покончить с чиновниками-грабителями».

Фан Ла был грамотным человеком. Об этом свидетельствуют не только принадлежность его к прослойке сельских писцов. Он являлся главой одной из ячеек «Минцзяо», Активным проповедником «Учения о Свете».

Хотя Фан Ла и являлся выходцем из зажиточной деревенской верхушки, он постоянно находился в самой гуще народной среды, хорошо чувствовал и знал нужды и заботы крестьянства. Деятельность проповедника дала ему возможность постоянного общения с простолюдинами. Его взгляды и представления не были чужды крестьянской массе, они были тесно связанны с ее непосредственными потребностями и помыслами. «Когда народ не мог уже больше терпеть, Фан Ла тайно собрал бедняков и бродяг на дорогах и поднял мятеж, воспользовавшись недовольством против Чжу Мяня.»

Выступление в Цинси долго и тщательно подготавливалось местной организацией «Минцзяо», но благодаря принятым мерам конспирации эта ее деятельность оставалась скрытой от властей.

В самый канун движения - за день или, может быть, за несколько дней до официального провозглашения восстания - Фан Ла собрал наиболее верных и решительных соратников и произнес перед ними проникновенную, зажигательную речь --ту самую, что вошла в литературу под наименованием «Воззвание Фан Ла». Понятно, что содержание такого документа врезалось в память крестьян, которые его слышали и передавали от поколения к поколению, а затем было записано со слов старожилов Хун Маем.

«Государство и семья в Поднебесной должны (следовать) единым, общеобязательным нормам человеческих отношений» - такими словами открывается «Воззвание Фан Ла».

«Ныне продолжал Фан Ла, - водится такое: подданные возделывают землю и занимаются ткачеством, круглый год изнемогая в труде, (но как только) обзаведутся толикой зерна и ткани, господа все это изымают и проматывают. А если хоть немного не угодишь, нещадно секут плетьми и бьют палками, даже убивают без жалости. Неужто вы станете это терпеть?!» Этими словами Фан Ла решительно и гневно бичевал царившую в «Поднебесной» вопиющую несправедливость.

В воззвании сформулировано прямое требование облегчить бремя налогов и повинностей: «Мы облегчим повинности и снизим подати, чтобы развязать силы народные».

В воззвании содержится критика высших правителей Сунской империи, погрязших в пороке, в мотовстве, коррупции, полном забвении интересов государства и стяжавших этим ненависть простого люда. В речи Фан Ла накануне восстания уже определялась цель - сокрушение верхушки власть имущих в центре и на местах.

Кульминационным аккордом «Воззвание Фан Ла» Звучит формула: «Небо вызвало к жизни народ и поставило над ним правителей, дабы (они) прежде всего заботились о народе. Но если (ныне они) до такой степени бесчеловечны и свирепы, разве могут Небо и люди не вознегодовать?» Воззвание стало своего рода неписаной программой движения, а действие его было подобно удару молнии в пороховую бочку.

Как и предполагал зачинатель и организатор восстания, уже а начале декабря 1120 г. «Не прошло и 10 дней, как собрали несколько десятков тысяч человек и захватили уезд Цинси…»

В том, как быстро и широко разрасталось восстание, проявилась подготовительная работа «Минцзяо», притягательная сила и размах многолетней пропаганды.

К весне 1121 г. контролируемая ими территория охватывала полностью или частично 15 густонаселенных районов. Овладение за весьма короткий срок столь обширной территорией было большим успехом повстанческих отрядов. По территориальному размаху, по числу участников это было самое крупное из антифеодальных восстаний крестьян в Сунской империи.

Своим острием движение обратилось против светских и духовных феодалов, чиновничества. «Всюду, куда ни проникли разбойники, они захватывали чиновников, разрезали их на кусочки, вытаскивали внутренности, поджаривали, чтобы вытопить сало, или же превращали в мишень, забрасывая стрелами и копьями, мучили их очень жестоко, расплачиваясь за все старые обиды». Воистину каждая былая и новая жестокость феодалов как бы заносилась крестьянами в книгу мщения, и только кровь угнетателей могла смыть эти обиды.