Образование Веймарской республики

В тоже время нельзя не отметить, что ставшая итогом компромисса государственно-правовая система республики отражала довольно «запутанный характер» в сфере распределения компетенции, не исключала возможности двоякого толкования прописанных в конституции правовых норм и не раз приводила к серьезным внутриполитическим конфликтам.

Важной чертой веймарского федеративного государства являлся также унаследованный из прежней конституции институт имперского надзора. Рейх обладал правом контроля за соблюдением норм Веймарской конституции, высшей формой которого была имперская экзекуция в военной или гражданской форме. Значительное перераспределение властных компетенции в пользу центра явилось важным свидетельством в пользу унитаризации Германии и частичной потери влияния немецких регионов на процесс формирования государственной политики.

Одним из ярких подтверждений ослабления федеративной составляющей веймарской государственно-правовой системы стало положение института парламентского представительства немецких государств ? рейхсрата, который, несмотря на свое структурное сходство с бундесратом, так и не унаследовал политической значимости своего предшественника [39, с. 19].

В начале 20 века структура бундесрата и объем принадлежавших ему полномочий (законодательных, исполнительных и судебных) все чаще подвергались резкой критике со стороны либерально настроенных кругов, видевших в могущественном органе власти главную преграду на пути окончательной парламентаризации и демократизации государства. Развернувшаяся в связи с работой над новой конституцией полемика о будущей форме земельного представительства со всей очевидностью продемонстрировала, насколько широк и многогранен в немецком обществе был диапазон мнений по данному вопросу. Несмотря на то, что в первом правительственном проекте конституции предусматривалось создание т.н. «палаты государств» с приданием ей главным образом совещательных функций, немецким государствам удалось отстоять модель рейхсрата, ставшего в определенном смысле гибридом «палаты государств» и бундесрата и обладавшего, с одной стороны, достаточными функциями для участия в управлении государством, но не имевшего, с другой стороны, возможности оказывать серьезное влияние на формируемую и проводимую центром политику. Как уже было выше сказано, в соответствии с Веймарской конституцией рейхсрат создавался как высший орган имперской власти, орган представительства земель в сфере законодательства и управления. В принципе рейхсрат не обладал двойной функцией и не являлся одновременно органом и рейха и земель. Официально он не выполнял посреднической роли между империей и ее субъектами, как это было в случае с созданным в результате межгосударственных договоров бундесратом. Отныне земельные конституционно-правовые нормы не давали им право активно влиять на верхнюю палату парламента. Рейхсрат не являлся более и вотчиной прусского государства. В соответствии с принятой конституцией прусские провинции получили половину всех прусских голосов в верхней палате парламента [32, с. 82].

Серьезным ограничениям подверглось право законодательной инициативы верхней палаты немецкого парламента. Теперь все законопроекты выносились на обсуждение парламента либо правительством, либо рейхстагом, а рейхсрат включался в обсуждение уже на стадии, когда закон был внесен. Впрочем, рейхсрат обладал правом одобрения правительственных законопроектов еще до момента их официального внесения в рейхстаг. В случае выражения рейхсратом своего несогласия с правительственным проектом кабинет министров мог внести его черерез одну из партий парламента. Рейхстаг был также в состоянии 2/3 голосов преодолеть вето парламентского органа представительства немецких земель.

Существенное поражение немецкий федерализм потерпел в сфере исполнительных и судебных компетенции органа земельного представительства. Рейхсрат не унаследовал относившихся до этого к компетенции бундесрата и возложенных теперь на центральное правительство распорядительных полномочий. Согласие рейхсрата было необходимо лишь в случаях, когда разрабатываемые рекомендации и инструкции были адресованы непосредственно власти на местах. Вместе с тем, практика показывала, что при издании общих административных предписаний рейхсрат зачастую оказывал влияние даже в тех случаях, когда это не было предусмотрено законом. К компетенции рейхсрата относилось право внесения предложений по кандидатурам высших чиновников; в отдельных случаях его согласия требовали некоторые распоряжения правительства. Он обладал также некоторыми контрольными функциями в отношении имперского правительства. В качестве судебной инстанции, призванной решать вопросы споров нечастного характера между землями, теперь выступал не федеративный орган, а Верховный суд, в то время как функция надзора, принадлежавшая ранее кайзеру и бундесрату, находилась в руках правительства [32, с. 83].

Одной из первостепенных задач, стоявших перед центральным руководством на стадии подготовки и принятия нового основного закона являлось установление единой государственно-политической системы Германии. В соответствии с конституцией во всех субъектах рейха устанавливались республиканская система правления, избираемый на основе всеобщего, прямого и тайного голосования институт народного представительства, институт формируемого на парламентской основе правительства, институт демократического избирательного коммунального права. Законодательное право земель в Веймарской республике de facto ограничивалось рамками однопалатного парламента; de jure существовала возможность создания двухпалатного парламента ("штатсрат" в Пруссии).

Болевой точкой на ранней стадии существования республики по-прежнему оставалась проблема проведения широкомасштабной территориальной реформы. Созданное с этой целью Ведомство по территориальному делению немецкого рейха, несмотря на наличие всей необходимой конституционно-правовой базы, позволявшей рейху в одностороннем порядке решать территориальные вопросы, не достигло существенных результатов на данном поприще. Несмотря на обилие планов территориальных реформ и объема проведенной работы в стране так и не были осуществлены сколько-нибудь существенные преобразования. Единственным результатом революции в этом отношении можно считать создание государства Тюрингия (1920 г.), а также присоединение Кобурга к Баварии (1920 г.) и Вальдека к Пруссии (1928 г.).

Нельзя не отметить, что важным этапом на пути централизации немецкого государства явилась финансовая реформа страны. Попытки проведения финансовой реформы в Германии предпринимались неоднократно до революции, однако, они не имели серьезного успеха. Сложное финансово-экономическое положение, в котором оказалась страна после войны, с новой силой поставило задачу осуществления масштабной финансовой реформы, централизации финансовых потоков и поступлений. В 1919-1920 гг. борьба за финансы являлась не только средством решения экономических проблем, но и отражала противоречия между центром и землями. Признавая необходимость усиления финансовой самостоятельности рейха, земли в тоже время пытались всячески воспрепятствовать чрезмерной централизации системы финансового хозяйства страны. Особенно жесткой критике со стороны наиболее влиятельных земель подвергались претензии центральных властей на прямое налогообложение, и, в частности, на подоходный налог [39, с. 20].

Важным шагом на пути к финансовой централизации стала принятая 31 июля конституция, создавшая все необходимые предпосылки для максимально широкого использования имевшихся в распоряжении государства источников финансовых поступлений. Так, были отменены земельные взносы и особые права, которыми земли обладали до революции. Признавая за землями финансовую самостоятельность, конституция, в тоже время, делала ее «иллюзорной», обеспечив рейху право конкурирующего законодательства.

Финансовая реформа в Германии проходила в несколько этапов на протяжении 1919-1920 гг. Ее итогом явилось создание единой и централизованной системы финансового управления, принятие налогового кодекса и закона о земельном налогообложении. Покоившиеся на нормах веймарского конституционного права финансовая и налоговая реформы создали единую финансовую систему, которая дала центру бесспорное преимущество перед землями, позволила ему сосредоточить все источники прямых налогов и привести объемы налоговых поступлений в соответствие с потребностями и интересами всего государства. Она не уничтожила государственности немецких земель, однако, стала важным инструментом социально-экономического и политического влияния центра в стране, явилась серьезным ударом по самостоятельности немецких регионов, лишившихся важного рычага влияния на государственную политику и превратившихся фактически в пансионеров рейха [32, с. 21.

Наряду с очевидными положительными результатами созданная Эрцбергером система финансового управления имела и ряд недостатков. Несмотря на то, что финансирование земель в 1919 и 1933 гг. позволило Берлину влиять на формирование местных бюджетов, страна так и не смогла в полной мере решить политическую проблему вертикального и горизонтального распределения доходов в соответствии с планами, выдвинутыми в 1919 году.

Глава 3. Отношения между рейхом и землями в 1919-1924 гг. и рейнский сепаратизм

Проблему отношений между рейхом и Пруссией или так называемую «немецко-прусскую проблему» с уверенностью можно отнести к одной из ключевых проблем веймарского периода немецкой истории. С момента основания германской империи в 1871 году Пруссия фактически олицетворяла собой немецкое государство, основанное на силе ее людского, политико-экономического и военного потенциала [13, с. 12].

Ноябрьская революция положила конец дуализму Пруссии и рейха. Практически с первых дней своей работы новым властям в Пруссии пришлось столкнуться с целым рядом проблем, затягивание с разрешением которых угрожало единству «автономного государства». Во-первых, непосильным бременем, прежде всего на плечи Пруссии, легло обострение социально-экономической и финансовой ситуации в стране. Во-вторых, Пруссия была единственным субъектом рейха, которому проигрыш в войне грозил значительными территориальными потерями. В-третьих, революционные события воспринимались большой частью общества как реальный шанс для проведения конституционно-правовой модернизации страны, где Пруссии, а точнее ее территориально-административному реформированию, отводилась одна из ведущих ролей. «Масло в огонь подливали» поднявшие голову под лозунгами «Прочь от Пруссии!» и «Прочь от Берлина!» сепаратизм и партикуляризм, которые, за исключением Бранденбурга и Поммерании, охватили многие регионы прусского государства, в особенности его восточные и западные провинции. Вполне естественно, что планы раздела Пруссии вызывали растущие опасения у прусских властей, видевших в них реальную угрозу целостности и могуществу богатого историческими традициями государства. В свою очередь и рейх опасался раздела Пруссии как фактора возникновения совершенно неуправляемой и непрогнозируемой ситуации. Нельзя было не учитывать и того факта, что Пруссия составляла основу, костяк Веймарской республики и ликвидация ее целостности могла бы незамедлительно привести к децентрализации всей страны, явилась бы недостающим звеном в цепи событий, способных вызвать распад Германии. К тому же весной 1919 года распад Пруссии воспринимался как демонстрация слабости и окончательного поражения Германии в войне, поощрение партикуляристских тенденций в стране [13, с. 14].

Попытки реформирования прусского государства в период после принятия конституции также не увенчались успехом. Двусторонние межправительственные переговоры и работа многочисленных комиссий остались безрезультатными. Любые действия по проведению территориальной реформы в Пруссии воспринимались на тот момент как нецелесообразные. В виду имелись, прежде всего, сложная обстановка вокруг Германии, особенно на западе и востоке страны, отсутствие воли большинства населения любой из прусских провинций к проведению референдума по вопросу об отделении, экономическая нежизнеспособность провинций, невозможность выполнения провинциями культурных задач в случае превращения их в самостоятельные субъекты рейха и т.д. В качестве единственно возможного в тех условиях решения существовавшей проблемы «двоевластия» виделся путь тесного сотрудничества двух кабинетов в форме «личной унии», т.е. объединения постов рейхсканцлера и прусского министра президента, министров внутренних дел или введение в прусское правительство имперского министра без портфеля.

Активно защищавшая свой суверенитет Пруссия не соглашалась на односторонние действия в пользу централизации Германии. Что касается провинций, то прусское правительство считало проблему провинциальной автономии своим внутренним делом, пытаясь всячески исключить ее из разряда общегерманских. Превратившись в «государство в государстве» и не располагая правовыми рычагами активного воздействия на проводимую рейхом политику, Пруссия успешно пользовалась политическими, экономическими и «силовыми» рычагами, которые позволяли ей по-прежнему серьезно влиять на власть в стране. Вплоть до рейхсэкзекуции 1932 года Пруссия оставалась крупнейшим субъектом Веймарского государства и основным конкурентом рейха на внутриполитической арене, что не могло в конечном итоге не отразиться на судьбе страны в целом.

Одним из наиболее ярких эпизодов проявления федеративных отношений в Веймарской республике периода ее становления стали противоречия между Баварией и рейхом. Жесткая, порой непримиримая, позиция баварского руководства, несогласного с унитарной политикой центральных властей, со всей очевидностью стала проявляться уже в ходе подготовки и принятия Веймарской конституции, а в период с 1921 по 1923 гг. отношения между Мюнхеном и Берлином перешли в стадию открытого противостояния. Особенно острый характер противоречия носили в таких сферах как финансы, экономика и проблема введения в стране чрезвычайного положения [13, с. 21].

Создание новой конституционно-правовой основы государства, новая расстановка политических сил в центре и на местах, положили начало периоду острых конфликтов между имперским и баварским правительствами. Стоявшая во главе приверженцев государственного федерализма и консерватизма Баварская народная партия после прихода к власти в Баварии в марте 1920 года проповедовала «федеративный реванш» и вплоть до 1933 года во многом определяла характер и специфику двусторонних взаимоотношений.

Первой проверкой на прочность отношений между Мюнхеном и Берлином стал конфликт вокруг разоружения военизированных отрядов, урегулирование которого потребовала от рейха и Антанты больших усилий на протяжении 1919-1920 гг.

Серьезный кризис в отношениях между Баварией и рейхом произошел в 1921 году. Он был спровоцирован политическим убийством бывшего министра финансов М. Эрцбергера. Односторонние и жесткие действия центра, не предпринявшего предварительных консультаций с руководством земель, вызвали незамедлительную реакцию Баварии, фактически отказавшей ему в праве распространении действия чрезвычайного положения на территории земли. Разгоревшийся на фоне введенного в стране чрезвычайного положения кризис отношений между Баварией и рейхом со всей очевидностью продемонстрировал: во-первых, несовершенство веймарской конституционно-правовой системы, позволявшей по-разному трактовать одни и те же положения основного закона; во-вторых, неготовность земель смириться с их новым статусом, вытекавшим из существенно ослабленных позиций немецкого федерализма; в-третьих, стремление земель своими активными действиями предотвратить дальнейшую централизацию Германии [39, с. 22].

Кризис 1922 год вновь стал следствием политического убийства, на этот раз министра иностранных дел В. Ратенау, и введенного в связи с этим в стране чрезвычайного положения, обострившего и без того натянутые отношения между Мюнхеном и Берлином. Лишь серия активных переговоров позволила на время урегулировать разгоравшийся из года в год конфликт.

Апогеем в развитии кризиса отношений между Баварией и рейхом стал 1923 год. Вступив в жесткое противостояние с Берлином, баварское руководство, уже к тому времени попавшее под влияние экстремистских групп и организаций, не смогло обеспечить политического единства и стабильности в земле, в результате чего осенью 1923 года Бавария оказалась на пороге открытого военного конфликта с рейхом. После подавления гитлеровского путча и заключения «Гомбургского мира» закончился период острых двусторонних кризисов, сотрясавших республику на стадии ее становления. Некоторые уступки, сделанные Баварии, стали итогом многолетней борьбы Мюнхена против чрезмерной и не всегда оправданной, с точки зрения методов и темпов, централизации государственно-правовой системы управления страной [21, с. 23].

Ставшее прямым следствием поражения Германии в войне, оккупации части немецких территорий и развернувшейся с началом революции дискуссии о территориально-правовом переустройстве Германии сепаратистское движение на Рейне представляло одну из наиболее серьезных проблем для Веймарской республики в годы ее становления. Идея образования автономного государства на Рейне в конце 1918 года соответствовала планам территориального переустройства Германии в свете ожидаемого раздела Пруссии. Рейнский сепаратизм прошел в своем развитии 3 основных этапа. Первый этап приходился на ноябрь 1918 - август 1919 года и был связан с провозглашением 1 июня 1919 года Рейнской республики. Второй охватывал время с середины 1919 до конца 1922 гг. и был отмечен относительной стабилизацией политической обстановки в оккупированных областях, нашедшей свое выражение в политике французского «мирного проникновения», культурной пропаганде и подготовке и организации новой волны сепаратизма. Третий этап пришелся на 1923 ? первую половину 1924 года и ознаменовался пиком подъема рейнского сепаратизма и окончательным провалом осуществления планов создания государства на Рейне.

Сепаратистское движение на Рейне не было спонтанным выступлением части местного населения; оно носило организованные формы и обусловливалось целым рядом причин: во-первых, укоренившимися среди местных жителей антипрусскими настроениями; во-вторых, надеждами части рейнского населения на политико-экономическое сотрудничество с Францией как «лекарство» от послевоенных тягот и лишений; в-третьих, серьезными опасениями перед угрозой «берлинского революционного радикализма», господства Советов, социализации, антирелигиозной политики, а также новой политики в сфере культуры и образования. Все это создавало условия для формирования широкого «оборонительного фронта» с участием не только традиционно федералистски настроенных политиков партии католического Центра, но также местных националистов и либералов [23, с. 24].

В течение ноября 1918 - апреля 1919 гг. под руководством кельнского обер-бургомистра К. Аденауэра предпринимались активные попытки легального создания государства на Рейне. Идея создания Рейнской республики исходила, в первую очередь, от группы политиков Центра. Считавший неизбежным перегруппировку немецких государств и видевший в создании «Западно-Германской республики» возможность удовлетворения выдвигаемых Францией требований безопасности взамен на гарантию сохранения левобережного Рейна в составе Германии Аденауэр исключал возможность превращения рейха в унитарное и централизованное государство, а создание республики на западе, которой обер-бургомистр отводил видное место в будущей немецкой федерации, рассматривал как необходимое условие ликвидации многолетнего господства Пруссии. С принятием «Закона о временной государственной власти в стране», фактически исключавшего возможность легального проведения каких-либо территориальных изменений в Германии без согласия заинтересованных правительств земель, даже с учетом всенародного референдума, Аденауэр был вынужден оставить надежды на скорейшее завершение процесса территориального преобразования на западных рубежах Пруссии и изменить свою тактику в условиях растущего в немецком обществе противостояния «особым устремлениям на Рейне».

«Сдержанная политика» кельнского обер-бургомистра в вопросе рейнской автономии подвергалась все большей критике, как в лагере сторонников Рейнской республики, так и среди ее противников. Инициатива постепенно переходила в руки сепаратистов-активистов под руководством Дортена, вставших на путь тесного сотрудничества с оккупационными властями в целях создания самостоятельного государства в составе рейха [13, с. 54].

Неудачная попытка провозглашения республики, подписание Версальского мирного договора и принятие Веймарской конституции на время «положили конец» спорам о судьбе Рейнской области; сепаратистское движение на Рейне вступило в фазу относительной стабилизации, окончание которой приходится на кризисный 1923 год.

Период второй половины 1923 ? начала 1924 годов стал апогеем сепаратистского движения на территории оккупированных немецких областей. Его подъем был обусловлен вводом французских и бельгийских войск в Рурскую область, а также катастрофическим ухудшением экономической и финансовой ситуации в стране. Уже в начале 1923 года наблюдается резкая активизация деятельности наиболее радикальных групп сепаратистов, опиравшихся на финансовую и административную помощь Франции. Для Франции стал большим разочарованием тот факт, что после непродолжительных колебаний 1918-1919 гг. не только рейнские партии, объединения, профсоюзы, культурные учреждения, религиозные общества, но также представители местной экономики и рабочий класс выступали против идей рейнского сепаратизма. Было абсолютно ясно, что только путем культурной пропаганды и экономических льгот не удастся в значительной степени завоевать симпатии местного населения, поэтому Париж, несмотря на всю свою сдержанность в поведении, был готов к крайним мерам [13, с. 62].

Поддерживаемые французскими и бельгийскими оккупационными властями сепаратисты провели перегруппировку имевшихся у них сил и ресурсов и открыто встали на путь создания независимого от Германии и союзного Франции государства, в результате чего осенью 1923 года по Рейнланду и Пфалыгу прокатилась волна вооруженных восстаний, сопровождавшихся провозглашением Рейнского государства. Однако и на этот раз сепаратисты не имели успеха, и причин их неудачи можно назвать несколько: во-первых, позиция, занятая местным населением, которое продемонстрировало верность рейху и германскому единству; во-вторых, единство ведущих политических сил региона в вопросе отношения к рейнскому сепаратизму; в-третьих, недостаточное финансирование сепаратистского движения; в-четвертых, позиция оккупационных властей и, прежде всего, англичан, оказывавших давление не только на Рейнскую комиссию в Кобленце, но и непосредственно на французское правительство; в-пятых, принципиальная позиция продемонстрировавших верность «букве и духу закона» прусских чиновников; в-шестых, отсутствие единодушия в рядах самих сепаратистов; в седьмых, финансовая стабилизация в стране, сделавшая возможным социально-экономическую стабилизацию в оккупированных областях [13, с. 65].

Глава 4. Политический режим Веймарской республики

По Версальскому мирному договору 1919 г. на Германию были наложены огромные репарационные платежи. Этот долг был для нее непосилен, он падал на плечи трех поколений немцев, и только в 1930 г. был снижен и рассрочен союзниками.

Временная экономическая стабилизация в 1928 г. сменилась разрушительным мировым экономическим кризисом, новым резким падением производства, ростом безработицы. В 1932 г., когда мировой экономический кризис достиг кульминации, промышленное производство сократилось в Германии до 46,7% по сравнению с 1913 г., 30% всего трудоспособного населения потеряли работу и только 15% из официально зарегистрированных безработных получали пособия по безработице [19, с. 23].

Страна сотрясалась стачками, беспорядками, путчами, террористическими актами, связанными с резкой поляризацией социально-политических сил, от крайне правых, представленных набирающими силу националистическими, нацистскими организациями и образовавшейся впоследствии фашистской Национал-социалистской немецкой рабочей партии (НСНРП), до крайне левых ? в лице леворадикальных рабочих организаций и Коммунистической партии Германии, которая становится в это время крупнейшей коммунистической партией в Европе.

Вес и значение этих двух партийных полюсов рос вместе с их неприятием Веймарской демократической республики. Для одних она была преградой социалистической революции и установления “всеобщего равенства”, для других ? помехой к установлению нацистской тоталитарной диктатуры.

В глубоко расколовшемся немецком обществе не нашлось места и консенсусу левых сил, так необходимого в условиях жесточайшего кризиса, угрозы фашизма. Для правоверных немецких коммунистов, проводивших линию Сталина и Коминтерна, социал-демократы были “могильщиками немецкого социализма”, главными противниками “мировой революции”. Они были заняты в основном тем, что разоблачали социал-демократов как агентуру “германского монополистического капитала”, “социал-фашистов”. Социал-демократы исключали компромиссы с коммунистами, как с партией “узколобого классового доктринерства”, действующей по указке “чужой державы”, также обвиняя их в пособничестве фашистам. Отсутствие согласия левых сил имело роковые последствия. На выборах в ноябре 1932 г. у них еще оставалась возможность преградить дорогу рвущимся к власти фашистам. Социал-демократы и коммунисты, объединившись, могли занять 221 место в рейхстаге, в то время как у фашистов было 196 мест. Но они упустили эту возможность [19, с. 25].

Нестабильность Веймарской республики стала следствием не только вышеуказанных обстоятельств. Они были связаны также с глубоким неприятием республики большинством немцев, считавших ее порождением “позорного” Версальского мирного договора. Чувство национального унижения стало благодатной почвой для широкого распространения мифа о “ноябрьских предателях”, заключивших Версальский договор. Этот миф широко использовался демагогами, требовавшими разрыва Версальского договора, решительной борьбы против неких “темных сил”, внутренних и внешних врагов, которые привели Германию к краху. Не случайно именно в это время появляется известная фальшивка “Протоколы сионских мудрецов”, призванная подтвердить, что в постигшей немцев трагедии виноваты заговорщики-евреи, иностранные агенты, поставившие задачу сокрушить мощь Германии, поставить ее на колени.

Основной массе населения, его консервативному массовому сознанию трудно было смириться и с тем, что Веймарская республика разрушила старый, привычный порядок кайзеровской империи, казавшийся таким прочным и надежным. По старым добрым временам тосковала не только бывшая правящая верхушка, но и широкие средние слои населения, которые потеряли в результате кризиса, безудержной инфляции свой достаток и имущество, не воспринимали новую, малопонятную, не имеющую ничего общего со старыми временами систему ценностей. Между свободой и порядком немцы выбирали порядок [28, с. 34].

Ослабляло положение Веймарской республики и отсутствие у нее профессиональных защитников среди правящего бюргерства и интеллигенции. Отрицательно к республике относилась, например, подавляющая часть профессуры, ученых, правоведов, историков и пр., задающих тон в немецких университетах, а также студентов, которые оставались приверженцами монархии, старых порядков. Не случайно впоследствии среди студентов оказалось так много сторонников Гитлера.

Демократический фасад Веймарской республики не опирался на прочный фундамент демократических государственных институтов не только в силу сохранения старого государственного аппарата, но и изъянов самого конституционного порядка, придуманного в Веймаре без глубокого учета обстановки в стране. Так, широкие демократические права и свободы, в частности свобода печати, при отсутствии цензурных ограничений способствовали беспрецедентному росту шовинистической, милитаристской пропаганды. Литература такого толка фактически захлестывала страну. Отсутствие конституционного запрета на деятельность партий, сеющих рознь среди немецкого народа, разжигавших национальную вражду, антисемитизм, создавало условия не только для роста нацистских организаций, но и для легального вхождения НСНРП в веймарскую общественно-политическую и государственную систему.

Роковой ошибкой республики было то, что она не лишила власти реакционную военщину, не реорганизовала бюрократический аппарат. Ее не принял сохранившийся кадровый состав рейхсвера, для солдат которого кайзер оставался символом силы и мощи Германии. Армия, подчиняющаяся, по Конституции, только рейхсканцлеру, фактически была бесконтрольной. Она превратилась в самостоятельную активную политическую силу. Выражением полного неприятия рейхсвером Веймарской республики стал поднятый его командованием вместе с праворадикальными офицерскими организациями в мае 1920 г. военный путч Каппа?Лютвица. За счет бывших кадров рейхсвера пополнялись и численно растущие нацистские полувоенные организации [19, с. 56].

В условиях политической конфронтации и, как следствие этого, частой смены кабинетов остававшееся на местах старое чиновничество также было бесконтрольным, и его самостоятельная политическая активность в условиях “несменяемости”, гарантированной Конституцией (ст. 130), определялась отнюдь не демократическими, а консервативно-монархическими убеждениями. Плохими защитниками демократических порядков, да и просто правопорядка, были и старые судейские кадры с их традиционным пониманием права, оправдывающего “железо и кровь”, насилие во имя “национальных интересов”. Об этом свидетельствуют примеры из судебной практики тех времен. Так, за 1918?1922 гг. в Веймарской республике было совершено левыми экстремистами 22 политических убийства, все виновные были сурово наказаны, 10 человек ? казнены. За это же время правыми террористами было совершено 354 политических убийства, из них только один был сурово наказан, но ни один не был казнен. В 1924 г. нацистский “пивной путч” в Мюнхене, когда фашисты предприняли первую попытку прорваться к власти, закончился заключением Гитлера в тюремную крепость, из которой он вышел через 10 месяцев с первыми главами “Майн Кампф”, полный решимости готовиться к новым выступлениям.

Слабость политической воли Веймарского государства была связана также с отсутствием единства действий его высших органов власти. Рейхстаг не стал проводником демократии, конституционного порядка, так как в нем, особенно в последние годы Веймарской республики, в силу острого партийного противоборства сложилась ситуация полной невозможности образования позитивного большинства, способного предложить народу умеренную программу выхода из кризиса. Находившиеся на диаметрально противоположных флангах партии, имевшие в нем большинство мандатов, резко критически настроенные против правительства, в силу полной противоположности своих целей не были готовы и не были в состоянии взять на себя правительственную ответственность [26, с. 45].

Частые и необоснованные, особенно в последние годы Веймарской республики, роспуски парламента (парламент мог быть распущен даже из-за не утвержденного им президентского указа, как это имело место в 1930 г.), внушаемые немцам прессой представления о его полном бессилии все настойчивее склоняли массовое сознание к поиску сильной руки” фюрера.

С бессилием представительного органа было связано и бессилие республиканского правительства, не обладавшего большинством в рейхстаге и не пользовавшегося его доверием и поддержкой. Прямым следствием этого стали “президентские кабинеты”, назначаемые президентом по собственному усмотрению. В обстановке перманентно вводимого им, на основании ст. 48 Конституции, чрезвычайного положения страна управлялась не с помощью законов, а с помощью чрезвычайных указов. В 1932 г., например, президент Гинденбург издал 66 чрезвычайных указов, в то время как рейхстаг, занятый в основном второстепенными дебатами, издал только пять законов. Дисбаланс веймарской государственной машины вел к ее полному разрушению, гибели, что и произошло в результате установления фашистской диктатуры в Германии в 1933 г. [26, с. 47].

Глава 5. Установление нацистской диктатуры и крах Веймарской республики

После смерти президента Гинденбурга 1 августа 1934 г. по постановлению правительства должность президента была упразднена, а вся власть сконцентрирована в руках Гитлера ? “вождя” и пожизненного рейхсканцлера, которому было предоставлено право не только назначать имперское правительство, всех высших должностных лиц империи, но и своего преемника. С этого времени Гитлер начинает планомерное уничтожение всех возможных путей оппозиции, что было прямым воплощением программных установок нацистов и основного внедряемого ими требования ? фанатичного, слепого подчинения воле “фюрера германского народа” [29, с. 6].

Вслед за запрещением Коммунистической партии в марте 1933 г. в мае того же года были распущены все профсоюзы, в июне 1933 г. вне закона была объявлена Социал-демократическая партия. Другие действовавшие до прихода к власти Гитлера партии “самораспустились”. В июле 1933 г. было запрещено законом существование каких бы то ни было политических партий, кроме фашистской и руководимых ею организаций. “В Германии, ? провозглашал закон, ? существует только одна партия, НСРПГ, все другие запрещаются”. Попытки “поддержать организационные структуры какой-либо другой политической партии” наказывались тюремным заключением до трех лет.

Проводя “интеграционную политику государства и партии”, нацисты “унифицировали” не только партии, но и прессу. Органы печати, кроме нацистских, либо ликвидировались, либо включались в систему фашистской пропаганды. Законом от 24 марта 1933 г. “О защите правительства национального возрождения от коварных посягательств” уголовной ответственности в виде тюремного заключения до двух лет подлежали все лица, которые допускали “грубое искажение действительности, высказывали суждения, могущие причинить тяжелый ущерб благополучию империи или отдельным германским землям, или авторитету правительства империи или ? отдельных земель и правительственных партий”. Каторга грозила тому, кто своим деянием наносил “тяжелый ущерб империи” [29, с. 8].

В декабре 1933 г. издается Закон “Об обеспечении единства партии и государства”, объявляющий фашистскую партию “носительницей немецкой государственной мысли”. В соответствии с этим законом лично Гитлером формировался и фашистский рейхстаг (на основе списков, “одобренных” плебисцитом), а на посты министров и другие должности назначались только лица из нацистской партийной верхушки. Более того, впоследствии было предписано, что любое назначение на государственную должность, произведенное без согласия соответствующего органа фашистской партии, будет считаться недействительным.

В целях дальнейшей концентрации власти, или “унификации политического режима в империи и областях”, Законом от 7 апреля 1933 г. “О слиянии областей с империей” во все земли стали назначаться, как правило, из гауляйтеров нацистской партии, наместники (штатгальтеры), облеченные всеми властными полномочиями. 30 января 1935 г. был принят новый Закон “Об имперских наместниках”. Имперские наместники, согласно этому закону, являлись на подведомственных им территориях “представителями имперского правительства”, в задачу которых входило “наблюдение за выполнением политических директив фюрера и рейхсканцлера”. Фюрер и рейхсканцлер (в одном лице) мог возложить на имперского наместника руководство земельным правительством, но право назначения и увольнения чиновников земель он сохранял за собой, так же как и полномочия имперского наместника в Пруссии.

Ландтаги земель сначала были отстранены от формирования земельных правительств, а 30 января 1934 г. были законодательным путем ликвидированы. Правительства земель были подчинены имперскому правительству, а наместники перешли в ведение министерства внутренних дел. Законом “О ликвидации рейхсрата” от 14 февраля 1934 г. был упразднен и орган представительства земель в имперском парламенте -- рейхсрат. Земли были вообще лишены статуса субъектов федерации. В 1935 г. положением “О германских общинах” были ликвидированы последние остатки местного самоуправления. Все бургомистры городов стали назначаться министром внутренних дел на 12 лет из кандидатов, выдвигаемых местными партийными организациями нацистов. Ему же вверялось право верховного надзора за всеми общинами [29, с. 12].

Превращение рейхстага в бесправное, марионеточное учреждение, так как его новый состав формировался исключительно на партийной основе, ликвидация органов местного самоуправления были тесно связаны с общей бюрократизацией государственного аппарата. Проводились чистки государственного аппарата от “несоответствующих лиц”, от всех тех, кто начал работать в аппарате после 1918 г., от лиц “неарийского происхождения”, запрещались браки чиновников с “неарийками” и пр. функции партийных и государственных органов тесно переплетались. Это переплетение между тем не означало их полного слияния. Управленческий аппарат фашистской Германии был многочисленным, чрезмерно громоздким, он перестраивался по воле Гитлера, совмещавшего в своем лице функции президента, рейхсканцлера, фюрера фашистской партии и верховного главнокомандующего. Так, наряду с продолжающим существовать имперским правительством в фашистской Германии были созданы Совет министров по вопросам обороны империи, Тайный кабинет, Коллегия трех уполномоченных, в которую входили начальник партийной канцелярии, начальник имперской канцелярии, начальник штаба верховного командования вооруженных сил, в задачу которого входило проведение тотальной мобилизации и решение с этой целью обширного круга экономических и военных вопросов. Все эти учреждения, подчиняющиеся непосредственно Гитлеру, обладали законодательными полномочиями.

Германия была разделена на 32 партийные области во главе с партийными гауляйтерами, но сохранялось и старое административное деление на земли и провинции, администрация которых продолжала существовать и играть большую роль в проведении в жизнь нацистских планов [36, с. 78].

Важным звеном механизма фашистской диктатуры стали органы, осуществляющие широкомасштабную идеологическую обработку немецкого народа. В марте 1933 г. было создано министерство общественного просвещения и пропаганды, руководимое Геббельсом, которому подчинялись пресса, радио, книжные издательства и пр. В ведении министерства общественного просвещения и пропаганды была “имперская палата культуры”, контролирующая музыку, изобразительное искусство, театр. Культурная политика “Третьего рейха” была направлена на создание “идейно однородного общества в расовом и мировоззренческом плане”, на превращение литературы и искусства “в боевое оружие партии”. При этом специальный надзор устанавливался “за духовным и мировоззренческим обучением и воспитанием партийных кадров”, с этой целью в 1934 г. было создано даже специальное государственное ведомство. Из академии литературы изгонялись либерально и демократически настроенные лучшие представители немецкой культуры, а также “расово недостойные” лица, получившие впоследствии название “недочеловеков”. Одной из первых акций “имперской палаты культуры” была реорганизация немецкой академии литературы с повальной проверкой ее членов, когда каждый член академии должен был дать ответ на вопрос, намерен ли он “участвовать в решении национальных культурных задач”. Все члены академии должны были также заполнить специальную анкету, как профессиональные чиновники, в которой одно из требований заключалось в предоставлении доказательств “арийского происхождения”. В мае 1933 г. была проведена публичная акция сожжения книг противников национал-социализма и “расово чуждых” авторов [36, с. 79].

Особое внимание уделялось обработке в духе милитаризма, шовинизма и расизма молодежи, контроль над умонастроением которой осуществлялся фашистскими молодежными организациями (Юнгфольк, “Гитлерюгенд” и др.). Лидер “Гитлерюгенда” официально именовался “лидером молодежи Германского рейха” и нес персональную ответственность перед Гитлером как фюрером и как рейхсканцлером. После 1937 г. участие в гитлеровских молодежных организациях стало обязательным. Эти организации включались в разветвленную систему разнообразных нацистских организаций, охватывающих все стороны жизнедеятельности страны.

Нацисты создали мощный террористический аппарат, который начал складываться еще до прихода их к власти. В 1920 г. возникли первые вооруженные отряды “служба порядка” фашистов, которой отводилась роль охраны фашистских сборищ. Использовались, однако, эти отряды чаще всего для создания беспорядков на митингах левых сил, для нападения на рабочих ораторов и пр. В 1921 г. “служба порядка” получила название “штурмовых отрядов” (СА). В отряды СА привлекались деклассированные элементы, уволенные из армии солдаты и офицеры, разорившиеся лавочники, которым импонировала нацистская пропаганда.

Наряду с погромной деятельностью отрядам СА отводилась не последняя роль в распространении фашистской идеологии. В 1932 г. в СА были созданы специальные моторизованные пропагандистские отряды. К лету 1933 г. количество штурмовиков превысило 4 млн. человек. По мере усиления рейхсвера штурмовые отряды СА были превращены в армейский резерв, официально провозглашенной задачей которого стала с лета 1940 г. военная подготовка населения. Гитлер пожертвовал своей “партийной армией”, чтобы привязать к себе рейхсвер, но одновременно с этим предоставил особые полномочия собственной “партийной полиции”, усилив ее специальными отрядами СС, которым было поручено истреблять “внутренних врагов”.

В состав СС (Службу безопасности) входили “общие отряды”, включающие руководство нацистской партии, представителей крупного капитала, юнкеров, военщины, верхушку фашистской интеллигенции, а также вооруженные “специальные отряды”, созданные для выполнения особых задач фюрера. Их основой стал полк личных телохранителей Гитлера и подразделений “мертвая голова”, осуществляющих разнообразную деятельность по подавлению противников фашистского режима [36, с. 81].

Войскам СС вверялась и охрана концлагерей. Всего фашистами было создано 23 концлагеря и 2 тыс. их филиалов. С 1936 по 1945 г. в них было брошено 18 млн. человек. В одном только Освенциме, построенном в 1939 г., было истреблено около 4 млн. человек из многих стран. Гитлеровцы применяли газовые камеры и другие технические средства, дающие им возможность безграничного уничтожения людей. Они использовали геноцид, освященный их оккультной верой в свое расовое и духовное превосходство над людьми, как средство достижения своих политических целей, достижения мирового господства.

В апреле 1933 г. в Пруссии была создана тайная государственная полиция (гестапо), которая в 1936 г. была объединена с уголовной полицией (КРИПО) в полицию безопасности (ЗИПО). Полиция безопасности вместе с полицией порядка (ОРПО), включающей охранную полицию и жандармерию, а также со специальной службой порядка (СД) находились в ведении рейхсфюрера СС Гиммлера.

В 1939 г. было создано Главное управление имперской безопасности, подведомственное Гиммлеру, как рейсхфюреру СС, который вместе с министром внутренних дел Фликом планировал осуществление террористических акций как в своей стране, так и на оккупированных территориях. Так, летом 1940 г. Фликом и Гиммлером было издано постановление об уничтожении “бесполезных для военных целей” душевнобольных, калек, престарелых. Во исполнение его было создано Имперское общество лечебных и попечительских учреждений, в которых было умерщвлено 275 тыс. немцев. Перед нападением на СССР войсковые соединения СС были увеличены до 600 тыс. человек (35 дивизий), проведено вооружение общих отрядов СС. Войскам СС, введенным в зону действующей армии, была отведена главная роль в “расово-идеологической войне на уничтожение” СССР [29, с. 56].

Значительным изменениям подверглась и судебная система Германии. В своей деятельности фашистские судьи исходили из принципа полного отрицания личных прав немецких граждан. Обвинение в государственной измене следовало за любой вид оппозиционной режиму деятельности. Кроме обычных судов в каждом судебном округе еще в 1933 г. были созданы особые суды для расправы с противниками фашистского режима. В 1934 г. сложилась еще одна форма исключительного суда, так называемый Народный трибунал по вопросам государственной измены, в котором не требовалось даже обязательного предварительного следствия. Приговоры трибунала не подлежали обжалованию, защитников обвиняемому назначал сам трибунал. В армии действовали военно-полевые суды. Только в сухопутных войсках, например в 1944 г., военно-полевые суды ежемесячно выносили по 10 тыс. приговоров. В последние месяцы перед поражением Германии военно-полевые суды были заменены военными трибуналами, в которых заседали одни офицеры. Расстреливали всех подозреваемых в измене и дезертирстве, суровым репрессиям подвергали и их родственников.

Государственное регулирование экономики в фашистской Германии. Агрессивные цели установления мирового господства требовали сосредоточения всех материальных ресурсов страны, что могло быть достигнуто только путем непосредственного вмешательства фашистского государства в экономику. Интересы господствующих группировок фашистской партии и магнатов немецкой промышленности в осуществлении этих целей полностью совпадали. В 1933 г. был создан Генеральный совет немецкого хозяйства, на который возлагалась обязанность определять общие направления развития экономики Германии. Это был первый шаг к установлению тоталитарной формы правления в сфере экономики, просуществовавшей с середины 30-х до середины 40-х гг. [36, с. 60].

Закон “О подготовке органического построения народного хозяйства” от 27 февраля 1934 г., воплотивший нацистские идеи “фюрерства” и “самоуправления” в промышленности (как и в других сферах экономики), предписывал образование хозяйственных объединений, которые становились единственными представителями соответствующих отраслей хозяйства. Все отрасли хозяйства были разделены на “имперские группы”, число которых сначала было 12, а затем сократилось до 6: промышленности, банков, торговли, страхования, энергетики, ремесленного производства. Параллельно создавалась территориальная структура управления хозяйством ? окружные группы промышленности в хозяйственных округах. И отраслевые, и территориальные промышленные группы возглавлялись “фюрерами” ? представителями монополистического капитала, которые были наделены широкими полномочиями. Общее руководство промышленностью осуществлялось сначала Министерством имперского хозяйства.

С 1935 года началась массированная милитаризация немецкой экономики, что выражалось не только в росте производства вооружения, но и в подчинении многих промышленных отраслей, прежде всего химической, авиационной, металлургической, задачам подготовки к войне. Поскольку первоочередной задачей в деятельности хозяйственных групп стала подготовка к войне, в их руководство вводились и представители военного министерства. В 1935 г. на основе секретного Закона “Об имперской обороне” был учрежден Совет имперской обороны и особое ведомство ? Управление генерального уполномоченного по военной экономике.

В 1936 году было создано ведомство по выполнению четырехлетнего плана перевода всей экономики Германии на военные рельсы, во главе которого встал Геринг. Централизованное планирование затрагивало распределение ресурсов, ограничивало предпринимательскую свободу и образование новых предприятий, устраняло конкуренцию [21, с. 43].

Уже в годы войны было создано имперское Министерство вооружения и боеприпасов, которое формировало применительно к своим целям новые промышленные объединения, существующие параллельно с имперскими. Новое министерство в соответствии с общей линией всеобъемлющей милитаризации государственного аппарата постепенно поглотило большую часть функций Министерства хозяйства, Министерства труда и др. Расширение военного производства проходило за счет колоссального роста государственного долга, увеличения налогов, сокращения народного потребления.

Милитаризация промышленности, всестороннее вмешательство государства в экономику привели к пересмотру ряда институтов гражданского права и попыткам создания нового, “народного” гражданского кодекса на основе гитлеровского понимания индивидуальной свободы, которая “должна быть ограничена, если она противоречит свободе нации”. Особым нападкам нацистских правоведов в связи с этим подвергалось понятие “субъективные права”, которые они хотели или вообще отменить, или заменить понятием “субъективные права члена НСРПГ”. Предлагалось убрать из кодекса и понятие “правоспособность”, заменив его понятием “партийный статус лица”.

Основополагающим принципом проекта нового гражданского кодекса, работа над которым была начата в 1938 г., стала формула: “право ? это то, что полезно народу и рейху”. В соответствии с этим пересматривались понятия “собственность”, “юридическое лицо”, отвергалась такая его форма, как “общество с ограниченной ответственностью”, непременным условием деятельности акционерного общества становилось его партийное руководство и партийный контроль. В ст. 70 Закона “Об акционерных обществах”, принятого в 1937 г., прямо указывалось, что правление акционерного общества “должно руководствоваться сознанием ответственности перед общим благом народа и рейха” [21, с. 44].

Целям подготовки и ведения войны была подчинена и политика нацистов по отношению к рабочим -- политика тотального контроля над ними. Сразу же после захвата власти фашисты разогнали рабочие профсоюзы, создали “Немецкий трудовой фронт” в качестве единой, официально объявленной организации рабочих, примыкавшей к Национал-социалистской партии, к которой перешли кассы, газеты, помещения бывших профсоюзов. В нее были включены и предпринимательские союзы, а предприниматели объявлялись “вождями” предприятий. На основании Закона “О порядке национального труда” 1934 г. и других нормативных актов им предоставлялось право определения условий труда, увольнения, взыскания штрафов и пр. Роль “беспристрастного посредника” между предпринимателями и рабочими отводилась фашистскому Министерству труда. Для отдельных экономических районов это министерство назначало из крупных предпринимателей “опекунов труда”.