К истории англо-франко-советских переговоров летом 1939 года

К истории англо-франко-советских переговоров летом 1939 года

1. Весной 1939 года расстановка сил на европейском континенте на случай возникновения войны обрела ясные очертания. Две западноевропейские страны Великобритания и Франция, и их союзники в лице малых государств Восточной и Юго-Восточной Европы противостояли двум тоталитарным диктатурам, составлявшим ось Рим -- Берлин. Из великих держав лишь Советский Союз не имел четких политических и военных обязательств[1]. Противостоящие коалиции, естественно, старались заручиться помощью СССР. К тому же зоной столкновения интересов оказалась Восточная Европа: объектом агрессивных притязаний Германии к этому времени стала Польша; Румыния также чувствовала угрозу. Гитлеру, который в течение лета 1939 года стремился поставить Польшу в положение международной изоляции, необходимо было заручиться, по меньшей мере, нейтралитетом Советского Союза для осуществления намеченного плана «Вайс» -- агрессии против Польши. Помощь советского государства также была важна западным странам для укрепления антигерманского фронта. В этом плане заключение советско-германского договора о ненападении в августе 1939 года представляется бесспорным дипломатическим успехом Германии. Оставляя в стороне причины советского «умиротворения» гитлеровской Германии «по-сталински», рассмотрим позицию Великобритании во время трехсторонних англо-франко-советских переговоров о заключении тройственного оборонительного союза. Анализ внешней политики английского правительства в этот драматический период предвоенной истории имеет важное значение для понимания причин провала попытки создания единого антигитлеровского фронта в 1939 году.

Политический курс Великобритании в тот период определялся почти целиком правительственным комитетом по внешней политике (Cabinet Committee on Foreign Policy) в составе премьер министра Невилла Чемберлена, министра иностранных дел лорда Эдуарда Галифакса, министра координации по вопросам безопасности лорда Чатфилда, министра внутренних дел Сэмюэля Хора и министра финансов Джона Саймона. Опубликованные ныне бумаги британского кабинета вместе с целым рядом частных писем Н. Чемберлена показывают, что он вовсе не горел желанием привлечь на сторону западных держав советскую Россию, способствуя тем самым расколу Европы на два противоборствующих блока. Совершенно ясно, что он не доверял русским, не верил в их боевую ценность, желал затянуть переговоры и не заключать соглашений со страной, которой пришлось бы помогать. В письме к сестре от 26 марта 1939 года Н. Чемберлен писал, объясняя свое отношение к возможному союзу с СССР: «Я должен признаться в том, что питаю глубокое недоверие к России. Я никоим образом не верю в ее способность осуществить эффективное наступление, даже в случае, если она и захочет пойти на такой шаг. И я не доверяю ее мотивам, которые, как мне кажется, имеют мало общего с нашими представлениями о свободе... Более того, Россию ненавидят и подозревают большинство малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия»[2]. В июле он опять писал, что кабинет очень нервно переживает провал переговоров, которые пришлось вести очень осторожно. Премьер-министр оставался весьма скептично настроен относительно ценности советской помощи западным странам. Так, 15 июля, когда казалось, что переговоры вот-вот увенчаются успехом, Н. Чемберлен отметил, что не будет «рассматривать это как триумф» ввиду малой военной мощи России. Вместо договора с ней он хотел бы иметь «гораздо больше времени в запасе», пока длятся переговоры.

Э. Галифакс, С. Хор и другие члены английского правительства имели иную точку зрения, и, несмотря на негативный настрой премьер-министра, правительственный комитет по внешней политике в целом относился к переговорам серьезно. Эти консервативные политики во главе с министром иностранных дел, которого Н. Чемберлен всегда признавал «мозгом кабинета» и который при определении внешнеполитической линии пользовался огромным влиянием, готовы были идти вплоть до заключения договора, не забывая ни на минуту о том, что Великобритания находится в довольно затруднительном положении, предоставив гарантии независимости Польше. Под влиянием их аргументации, а также испытывая все возрастающее давление со стороны прессы и парламентской оппозиции, требующих ответных мер на гитлеровские агрессивные действия в Европе, Н. Чемберлен вынужден был официально признать крах политики «умиротворения» и провозгласил коренной поворот внешнеполитического курса Великобритании. «Мы не собираемся сидеть сложа руки и наблюдать, как безнаказанно уничтожается независимость одной страны за другой», -- заявил английский премьер-министр 11 мая 1939 года в своей речи в Альберт-Холле[3].

По словам У. Стрэнга, главы Центрального департамента Форин оффис в 1937-1939 годах, сыгравшего видную роль в ходе московских переговоров 1939 года, «Н. Чемберлен, пережив один Мюнхен, не мог поставить английскую общественность перед лицом другого. Покинув Чехословакию, он не мог оставить Польшу...»[4]. Сам премьер-министр оценил в своем парламентском выступлении согласие на предоставление гарантий Польше как «новый момент ... новую эпоху в проведении нашей внешней политики», выразившись весьма образно, что «это решение составит целую главу в книгах по истории, если однажды наступит время их писать»[5]. Английские консерваторы, для которых со времен Мюнхена «самым сильным впечатлением была настоятельная необходимость массированной программы вооружений»[6], оказавшись в цейтноте, вынуждены были преодолеть свое недоверие и неприязнь к советскому государству и попытаться договориться с ним о создании фронта миролюбивых государств, противостоящих агрессии.

Совместные англо-франко-советские переговоры начались в апреле 1939 года вслед за советским предложением о созыве конференции шести держав и встречным предложением англичан о подписании декларации четырех держав, предполагавшей консультации Англии, Франции, Советского Союза и Польши в случае агрессии против них[7]. Эти предложения не были реализованы из-за отказа Польши принять в них участие. Цели английской внешней политики в тот период были следующим образом сформулированы в меморандуме Форин оффис: «Наша цель со времени предоставления гарантий польской независимости состоит в формировании фронта мира с участием стран Восточной и Юго-Восточной Европы: Румынии, Польши, Греции и Турции. В этой комбинации Польша занимает ключевую позицию и ее положение станет рискованным в случае враждебного или даже нейтрального положения Советского Союза. В случае войны останется единственный путь сообщения с Польшей -- через русскую территорию. Таким образом, нам необходимо заручиться, по крайней мере, дружественным нейтралитетом Советского Союза, а лучше -- возможной помощью Польше и Румынии в случае атаки против них»[8].

17 апреля Народный комиссар иностранных дел СССР М.М. Литвинов выступил с предложением заключить трехсторонний пакт о взаимной помощи между Великобританией, Францией и СССР, который должен был подкрепляться военной конвенцией. Предусматривалось оказание помощи также государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями в случае агрессии против них[9]. Это предложение было направлено обоим правительствам и шло гораздо дальше их первоначальных планов. Посол Великобритании в Москве У. Сидс, согласно полученным 14 апреля инструкциям, должен был сделать гораздо более скромное предложение: от советского правительства ожидалось обнародование декларации, обещающей помощь европейским соседям СССР в случае их согласия. Другими словами, Англия добивалась от Советского Союза предоставления гарантий Польше и Румынии по типу обязательств, взятых ею и Францией. Французы со своей стороны шли дальше, предложив реанимировать советско-французский договор 1935 года, добавив к нему гарантии взаимной помощи.

Рассматривая советские инициативы, правительственный комитет по внешней политике и английский кабинет в целом решили придерживаться своего требования о принятии советской декларации и отвергли предложения М.М. Литвинова и компромиссный план, представленный французским правительством, которое соглашалось на ограничение советских обязательств в рамках заключаемого пакта. Французы не сочли возможным настаивать на его принятии, зная, что и Н. Чемберлен, и Э. Галифакс серьезно опасались трудностей, которые могли бы возникнуть по вопросу о Польше. Н. Чемберлен даже заявил в кругу особенно близких ему консервативных деятелей, что «он скорее подаст в отставку, чем подпишет договор с Советами»[10].

Перед тем как английское правительство подтвердило свое решение, в комитет начальников штабов (ТСНТТТ) был направлен запрос о состоянии советских вооруженных сил. В меморандуме ТСНТТТ, хотя и отмечались негативные последствия чисток, неэффективность советской военной экономики и плачевное состояние коммуникаций, все же делалось заключение, что участие Советского Союза в войне на стороне западных стран принесет им определенную выгоду. В целом советская военная мощь оценивалась средним уровнем. К тому же подчеркивалось, что Советский Союз не сможет оказать Польше и Румынии значительную военную помощь. В случае же разгрома этих стран советские вооруженные силы смогут связать определенное количество германских войск[11].

В начале мая 1939 года М.М. Литвинов, известный своим стремлением достичь значимого результата в переговорах с западными демократиями, был замещен на посту Наркома иностранных дел В.М. Молотовым, чья неуступчивая и твердая манера вести переговоры напоминала Э. Галифаксу «улыбчивый гранит». Ему и был вручен ответ англичан. В ответе содержалась определенная уступка советской стороне, не желавшей связывать себя обязательствами по отношению к Польше и Румынии без ответных обязательств Англии и Франции в отношении советских границ с прибалтийскими странами и Финляндией: теперь Россия не должна была предпринимать активных действий до тех пор, пока ее западные союзники не вступят в войну согласно их общим обязательствам. При определении внешнеполитических шагов своего правительства консервативные лидеры не придавали большого значения слухам о возможном советско-германском сближении. Э. Галифакс и Фориноффис в целом полагались на заверения В.М. Молотова о неизменности советской внешнеполитической линии, воспринимая как обнадеживающий знак его обещание рассмотреть предложение о советской декларации, а также энергичное заявление маршала К.Е. Ворошилова английскому военному атташе о необходимости тесного взаимодействия против германской агрессии.

2. 14 мая 1939 года В.М. Молотов заявил о том, что советское правительство не считает возможным заключение трехстороннего соглашения на условиях, предложенных англичанами, и вновь перечислил условия, сформулированные первоначально М.М. Литвиновым. Британское правительство в очередной раз запросило ТСНТТТ о военной мощи советского государства, на этот раз -- в более широком аспекте -- как потенциального союзника. Заключение КНШ содержало положительную оценку возможного военного союза с Россией. В меморандуме отмечалось, что в случае провала переговоров о создании военного союза против агрессора Россия может обратиться в сторону Германии[1]. Тем не менее, правительственный комитет по внешней политике разделился во мнениях по поводу неуступчивой позиции советского правительства, вновь подтвержденной в заявлении В.М. Молотова. Решающим фактором в принятии решения консервативными лидерами Великобритании по-прежнему оставалось нежелание Н. Чемберлена заключать действенный союз с СССР. Однако пря­мой отказ, означавший провал переговоров, также был невыгоден англичанам. Поэтому по решению правительственного комитета по внешней политике Р. Ванситтарт, занимавший долгое время (1930-1938 гг.) ключевой пост постоянного заместителя министра иностранных дел, а в тот момент -- пост главного дипломатического советника правительства, в неофициальной беседе с советским полпредом в Лондоне И.М. Майским предложил новые условия: Англия и Франция соглашались незамедлительно начать штабные переговоры для выработки военной конвенции, если советская сторона опустит свое требование о гарантии ее границ с прибалтийскими странами и Финляндией. Новая формула, предложенная англичанами, сводилась, по существу, к следующему: в обмен на принятие советским правительством декларации о присоединении к англо-французским гарантиям Польше и Румынии Англия и Франция готовы были заключить военный союз на случай войны, которая могла бы последовать за такой декларацией. 19 мая 1939 года И.М. Майский сообщил об отрицательном ответе советского правительства, рассматривавшего этот вариант как принятие на себя односторонних обязательств, а 22 мая в Женеве в беседе с Э. Галифаксом он вновь заявил, что единственным приемлемым условием для СССР является заключение действенного оборонительного союза[2].

24 мая, через пять недель после первоначального предложения М.М. Литвинова, английский кабинет наконец собрался для их обсуждения. К этому заседанию Форин оффис подготовил обширный меморандум с рассмотрением плюсов и минусов возможного тройственного пакта, причем отрицательные стороны были изложены особенно подробно[3]. В меморандуме подчеркивалось, что, хотя пакт может спровоцировать страны Оси к войне (при этом все будет выглядеть так, будто западные демократии к этому и стремились), именно этот союз может стать единственным средством избежать военного конфликта, так как в создавшихся условиях Германия может быть остановлена только демонстрацией силы, а Италия всегда занимает сторону сильнейшего. На Польшу заключение союза с Советской Россией может произвести негативное впечатление, породив у поляков «дурные предчувствия». Но, если Польша не будет получать стратегических материалов через советскую территорию, она окажется в «чрезвычайно сложном положении», имея в тылу Советскую Россию, занимающую неопределенную позицию. Далее в меморандуме Форин оффис указывалось, что тройственный союз необходим для консолидации фронта, создаваемого западными державами, крушение же его восточной составляющей, опирающейся на Польшу, освободит Германию от страха борьбы на два фронта. Ввиду этого меморандум подчеркивал необходимость тщательно взвесить возможные последствия провала переговоров. Одним из них может стать активизация Гитлера в Восточной Европе. Худшим исходом признавалось возможное советско-германское сближение, чему «имеются уже некоторые признаки, но маловероятно, что сближение будет достигнуто»[4]. В конечном счете, аналитики Форин оффис подчеркивали, что в случае возникновения войны необходимо быть уверенным, что Германии придется сражаться на два фронта и Россия не будет нейтральной, иначе по окончании войны «Советский Союз, сохранивший свою армию, будет доминировать в Европе, в то время как Англия и Германия будут лежать в руинах»[5]. Относительно военной помощи советской стороны Западу отмечалось: «Следует признать, что ожидаемая материальная помощь Советского Союза не велика... Даже учитывая тот факт, что мы не можем быть, безусловно уверены в желании или возможности советского правительства честно выполнить свои обязательства, тем не менее, оставить Советский Союз совершенно несвязанным какими-либо обязательствами и тем самым позволить ему интриговать против обеих противоборствующих сторон, оставить возможность выбирать, на чьей стороне выступить, -- такая альтернатива создаст не менее, а возможно и более опасную ситуацию, чем сотрудничество с нечестным или несостоятельным партнером»[6].

27 мая 1939 года У. Сидс и П. Наджиар, английский и французский послы, передали это предложение своих правительств НКИД СССР. В беседе с ними В.М. Молотов заявил о невозможности для советского правительства принять этот проект, подчеркнув, что он не содержит плана организации эффективной взаимопомощи, механизм которой оказывается подчинен сложной и длительной процедуре обсуждения в Лиге Наций[7]. 2 июня 1939 года советский нарком иностранных дел вернул англо­французский текст с исправлениями, добиваясь гарантий границ с прибалтийскими странами и Финляндией[8].

Комитет по внешней политике решил не отклонять прямо советских предложений, как советовал У. Сидс, а искать компромиссное решение. В Москву был направлен У. Стрэнг, уже имевший опыт переговоров с советскими лидерами во время визита А. Идена в СССР в 1935 году. Он вел переговоры в течение всего времени с момента своей встречи с В.М. Молотовым 15 июня 1939 года.

В первое время англичане и французы отказывались предоставлять гарантии прибалтийским странам без их на то согласия -- давала о себе знать все та же подозрительность в отношении России, выявлявшаяся в вопросе о Польше и Румынии. Лишь 26 июня они уступили по этому пункту, которому советская сторона придавала такое большое значение. Комитет по внешней политике внял настояниям Э. Галифакса, который не в последнюю очередь руководствовался рекомендациями французского посла в Москве, и решил включить этот пункт в секретный протокол. Э. Галифакс даже выразил готовность сделать его достоянием гласности. Согласно этому пункту Советский Союз мог по своему усмотрению оказывать помощь прибалтийским странам в случае агрессии против них.

Лорд У. Стрэнг в своих мемуарах, опубликованных в Англии после его смерти пишет, что история московских переговоров представляет собой рассказ о том, как английское правительство шаг за шагом, под влиянием советских требований, давлением парламентской оппозиции, прессы и общественного мнения, следуя советам своего посла в Москве и французской стороны, постепенно шло навстречу позиции советского руководства. «Одна за другой позиции сдавались русским. В конце концов, русским была уступлена большая часть того, что они требовали. Весь текст согласованного проекта договора представлял собой уступку русским»[9].

К началу июля, хотя военные аспекты предполагавшегося союза не были полностью урегулированы, была согласована значительная часть договора. В.М. Молотов к этому времени заострил внимание на определении понятий прямой и косвенной агрессии. Последнюю советская сторона трактовала как «внутренний государственный переворот или изменение политики в интересах агрессора»[10]. Также обсуждались ситуации, когда агрессор не угрожает прямо договаривающимся сторонам[11]. Э. Галифакс готов был уступить и здесь, хотя отмечал на заседании правительственного комитета по внешней политике 10 июля, что формулировки В.М. Молотова дают России неоправданно широкие права, означая по существу «неприкрытое вмешательство во внутренние дела Балтийских государств»[12], что в свою очередь может толкнуть их в руки Германии. По этому пункту так и не было достигнуто договоренности, так как, во-первых, технически очень трудно оказалось предусмотреть все возможные ситуации, и, во-вторых, что и явилось основной причиной, англичане не могли пойти на принятие советской формулировки, что означало бы признание за Советским Союзом права распоряжаться по своему усмотрению в этом регионе, становящемся признанной зоной его интересов. Следует отметить, что по этому вопросу французы в отличие от англичан склонны были признать удовлетворительными требования советской стороны.

Другим спорным моментом стало одновременное подписание политического и военного соглашений. На деле это означало немедленное начало военных и отсрочку политических переговоров. После некоторых колебаний комитет по внешней политике согласился и на это, подтвердив, что политическое соглашение не вступит в силу до подписания военной конвенции. Согласие английского правительства срочно начать штабные переговоры Э. Галифакс передал в Москву 25 июля 1939 года, преподнеся это как двойную уступку[13]. По признанию У. Стрэнга, В.М. Молотов, хотя и был «безжалостен в своих требованиях, проявлял, за исключением нескольких случаев, достаточную терпимость к нашему постоянному сопротивлению его предложениям»[14]. В своем отчете, направленном из Москвы в Форин оффис, У. Стрэнг жаловал­ся, что в целом переговоры явились для него унижением. Сдавая снова и снова одну позицию за другой, англичане, по словам У. Стрэнга, чувствовали, что советский нарком заранее был уверен в том, что ему удастся принудить их к этому[15]. После встречи с В.М. Молотовым 2 августа У. Стрэнг отбыл в Лондон для доклада своему правительству. Политические переговоры более не возобновлялись, и текст соглашения так и остался незавершенным.

Военные переговоры представителей Англии, Франции и СССР начались в то время, когда, согласно германским дипломатическим архивам, советско-германские переговоры подошли к своей решающей фазе: к концу июля начали проясняться конкретные условия советско-германского договора. Об этом английское правительство было информировано через оппозиционных гитлеровскому режиму сотрудников германского министерства иностранных дел[16].

Перед тем как П. Чемберлен 31 июля 1939 года в кратком официальном заявлении сообщил о направлении в Москву английской и французской военных миссий, английское правительство на своем заседании пришло к решению о необходимости вести военные переговоры с максимальной осторожностью, причем априори подразумевался длительный срок их ведения. Чрезвычайная осторожность характеризует и инструкции, подготовленные заместителями начальников штабов для английской делегации[17]. Информация стратегического плана, переданная в распоряжение делегации, была, тем не менее, очень точной. Возможное участие советских вооруженных сил на стороне западных держав оценивалось очень высоко. Отмечалось, что помощь Польше возможна лишь через территорию Советской России. Советские истребители и средства ПВО могли быть эффективно использованы Польшей и Румынией, а советский военно-морской флот мог активно противостоять германскому на Балтийском море. Советская экономическая помощь признавалась жизненно важной. У. Сидс предупреждал против чрезмерной осторожности инструкций, так как, по его мнению, это неизбежно усиливало подозрительность русских. Уже в ходе переговоров английская и французская делегации получили приказ добиваться соглашения как можно скорее.

Исходя из изложенных фактов, причина неудачи трехсторонних англо-франко-советских переговоров видится не в злой воле или коварных замыслах одной из договаривавшихся сторон. Как Запад, так и советское руководство были заинтересованы в том, чтобы обезопасить себя от фашистской угрозы. Думается, что причина провала переговоров лежит в несовпадении подходов сторон к решению этой проблемы. Для западных демократий важно было заключить договор с Советским Союзом, который уже самим фактом своего существования, вне зависимости от конкретно оговоренного военного участия сторон, вынудил бы А. Гитлера прекратить свои агрессивные шаги, сделал бы его более восприимчивым к мирному решению спорных вопросов. В случае возникновения войны такой договор, по крайней мере, исключил бы нейтралитет советского государства или его участие в боевых действиях на другой стороне. Со своей стороны советское руководство считало неоправданно рискованным заключение любого союза с неадекватными военными обязательствами. Поскольку оно непоколебимо придерживалось этого пункта, не допуская никаких отступлений от него, переговоры, хотя этого до самого последнего момента не желали видеть их участники, с самого начала были обречены на провал.

В этой связи представляется интересным свидетельство У. Стрэнга о визите В.М. Молотова в Лондон в мае 1942 года: «В.М. Молотов, прибывший специально для подписания англо-советского договора, сразу узнал меня, тепло пожал руку и сказал: «Рад видеть старого друга. Мы сделали все, что могли в 1939 г., но не достигли успеха, так как оба ошибались»[18]. В ходе советско-англо-американской конференции в Москве в 1943 году имел место не менее примечательный эпизод. Как вспоминал У. Стрэнг, «после грандиозного банкета, данного по обыкновению Сталиным, приглашенные разошлись по отдельным салонам. Через некоторое время мне сказали, что Сталин хочет меня видеть. Пройдя в зал, где собрались особо важные персоны, я застал всех в необычайном оживлении. Приглашая меня подтвердить его мнение, Сталин указал пальцем на Молотова, как на человека, не сумевшего достигнуть договора с западными державами, но зато поладившего с Риббентропом в 1939 г. Все это вина Молотова, уверял Сталин. Памятуя о замечании Молотова в Лондоне в 1942 г., я счел единственно возможным ответить любезностью на любезность и ответил, что в те дни все исходили из ложных посылок»[19].

Ссылки

[1] Ibid. P. 206.

[2] DBFP. 3rd. ser. Vol. 5. P. 565,632-633.

[3] Ibid. № 589.

[4] Ibid. P. 646.

[5] Ibid. "Ibid.

[6] См.: СССР в борьбе за мир... С. 417-421.

[7] DBFP. 3rd ser. Vol. 5. № 697.

[8] Retreat from Power. P. 177.

[9] DBFP. 3rd ser. Vol. VI. № 226,227.

[10] Ibid. № 228.

[11] Ibid. № 230.

[12] Ibid. № 435.

[13] Ibid. № 435.

[14] Retreat from Power. P. 177.

[15] См.: DBFP. 3rd Ser. Vol. VI. № 376.

[16] См.: Риббентроп И. Указ. соч. С. 140.

[17] DBFP. 3d Ser. Vol. VI. Арр. V.

[18] Retreat from Power. P. 185.

[19] Ibid. P. 186.

[1] Советско-французский договор о взаимопомощи 1935 г. фактически утратил силу к этому времени. См.: Малафеев К.А. К вопросу о судьбе франко-советского договора о взаимной помощи от 2 мая 1935 г. // Актуальные проблемы преподавания новой и новейшей истории в школе и вузе: Тезисы Всероссийской научно-практической конференции. Рязань, 1995. С. 21--22.

[2] Feiling К. The Life of Neville Chamberlain. L., 1963. P. 403.

[3] Retreat from Power. Studies in Britain's Forein Policy of the Twentieth Century / Ed. D. Dilks. L., 1981. Vol. I. P. 173.

[4] Ibid. P. 174.

[5] Пит. по: Риббентроп И. Между Лондоном и Москвой. М., 1996. С. 130.

[6] Retreat from Power. P. 173.

[7] Английские историки считают, что начало переговорам было положено демаршем их правительства в марте 1939 г.

[8] Documents on British Foreign Policy. 3rd ser. L., 1952. Vol. 5. P. 642. (Далее: DBFP).

[9] См. там же. № 201; СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сентябрь 1938 -- август 1939 г.): Документы и материалы. М., 1971. Т. 2. С. 72.

[10] The Diaries of Sir Alexander Cadogan, 1938-1945. L., 1971. P. 182.

[11] См.: Les relations franco-britanniques de 1935 a 1939. Colloques franco-britaniques. P., 1975. P. 205.