Понятие фронтира для анализа социальных и исторических процессов, происходящих в российском социуме, стало активно использоваться в последние десятилетия. Однако единой типологии и периодизации фронтира в мировой науке в принципе не существует и для анализа отдельных региональных фронтиров, например, сибирского, дальневосточного и т.д. используется своя типология и периодизация. Для исследования Кавказа мы как базовую используем типологию О.С. Якушенковой, которая положила в ее основу характер коммуникационных процессов, происходящих на территориях фронтира. На основе исследования американского материала, она выделяет три разных этапа фронтира: ранний фронтир, собственно фронтир и постфронтир, каждый из которых характеризуется своим типом культурного диалога [12, с. 194]. Хотя ранее в одной из работ мы внесли в эту типологию некоторые коррективы и дополнения [11], однако они не касаются тематики данной статьи и для решения наших исследовательских задач предложенной типологии вполне достаточно.

Вопрос о том, можно ли к исследованию Кавказа подходить с позиции фронтирной методологии, стал подниматься недавно. Причем не все исследователи считают ее применимой именно к Кавказу [10]. Однако даже те, кто исследует Кавказ как фронтир, связывают его возникновение с концом XVIII века, с появлением Азово-Моздокской укрепленной линии (1777 г.) [8, с.11]. Однако, с нашей точки зрения, как фронтир, этот процесс на Кавказе начинается гораздо раньше, с середины XVI века, и мы вполне можем идентифицировать его как "этап раннего фронтира".

На этапе раннего фронтира возникают первые слабые межкультурные контакты, в условиях, когда пришлое население количественно значительно меньше аборигенного и вынужденно во многом считаться с ним и уподобляться ему для элементарного выживания [9]. В этот момент образ человека по другую сторону фронтира, для Америки это индеец, амбивалентен: "враг / союзник" [12, с.65]. Причем на данном этапе, образ врага не является доминантным, а контакты - конфронтационными. Они носят хаотичный характер и представляют собой чаще всего взаимовыгодный обмен.

В работах "отца" концепции фронтира Ф. Дж. Тернера, диффузно содержится ряд признаков фронтира, многие из которых можно отнести и к раннему этапу кавказского фронтира: окраинность заселенной территории; противостояние дикости и цивилизации; сопротивление властям, свобода, демократизм, либерализм; полиэтничность и поликонфессиональность, религиозная свобода; индивидуализм, отрицание старого, новое поле возможностей и т.д. [13].

Ранее мы уже показали, что можем применять термин "ранний фронтир" к исследованию Кавказа XVI-XVII вв. [7]. Теперь нашей задачей является анализ специфики межкультурных коммуникаций на кавказском фронтире этого периода.

Первыми "фронтирмэнами" Кавказа можно считать новгородских ушкуйников и выходцев из Рязанского княжества, казаков Червленого Яра, бежавших оттуда после присоединения Рязани к Москве [6, с.12]. В "Хрониках гвардейских казачьих частей", помещ?нных в книге Императорской гвардии, даже указывается дата этого побега - 1520 г. Именно из числа беглецов и начинает формироваться гребенское и терское казачество [2, с.171].

Трудно сказать, то ли фронтирность территории уже тогда определяет подвижность, реверсивность траектории перемещения казачьих отрядов, или, наоборот, образ жизни казаков формирует эту территорию как фронтирную. "Вероятнее всего, пишет С.А. Козлов, - подвижные, курсировавшие (курсив авторов - А.Р., Н.Е.) по всему терско-сунженскому бассейну казачьи сообщества почти параллельно осваивали как устье и низовье Терека, так и гребни Терского хребта, и далее правобережье Сунжи. И продвигались казаки от терского устья все дальше вглубь за междуречье Терека и Сунжи" [3, с.13]. Потто считал, что гребенское казачество сложилось, когда после падения Казани и Астрахани пятигорские и кабардинские черкесы приняли русское подданство [5, с.17].

Тот факт, что далеко не все черкесы и кабардинцы приняли сторону России, часть из них осталась приверженцами Крыма и Порты [Там же, с.18], во многом усложнил и без того непростые межкультурные фронтирные отношения. Начинаются распри между самими кавказскими родами внутри одной этнической группы.

На этапе раннего фронтира можно выделить три вектора межкультурных коммуникаций. Мы понимаем, что на данном этапе фронтирные границы еще не обозначены. Для раннего фронтира вообще в большей степени характерна реверсивность, возвратность, изломанность линий, подвижность, отступления, непрочность и зыбкость, нежели для последующих этапов.

Поэтому первый вектор как раз связан с теми коммуникациями, которые формируют некое межкультурное сообщество, основанное на взаимной выгоде и взаимопомощи. Эти коммуникации чаще всего размывают и без того условную линию фронтира, поскольку они происходят между этносами с разных сторон фронтира. На фронтире появлялись такие гетеротопные места, "убежища", как Тюменское владение. "Сюда сбегались кабардинцы, чеченцы, кумыки, большие и малые ногаи, даже грузины, армяне закубанские, черкесы - все кому тесно было жить на родине, кого преследовали сами общества как нарушителей законов и обычаев страны. Все это были люди того же пошиба, что и русские вольные казаки, а потому последние легко с ними дружились и уживались" [Там же, с.21].

В постоянно возникающих и разрушаемых, переносимых с места на место крепостях еще достаточно немногочисленные гребенские казаки "вступали в тесные дружественные отношения с соседними горскими народами" [4, с.24], жили "во вполне дружеских отношениях со многими кумыкскими и кабардинскими князьями" [1, с.27]. Они оказывали кавказским народам посильную военную и хозяйственную помощь и поддержку, вели с ними меховую торговлю [4, с.24].

В русле этого вектора межкультурные коммуникации пока еще не носят явного конфронтационного характера по принципу Свой-Чужой-Враг. Даже такой маркер, как религиозная принадлежность, не является еще "яблоком раздора", поскольку имеет место конфессиональная и этническая трансгрессия. Так какой-нибудь джигит Гассан похищал в соседнем ауле Фатьму, привозил ее ночью в один из гребенских городков, где утром они превращались в Ивана да Марью [5, с.22], т.е. имела место этническая и религиозная трансгрессия. Но, живя бок о бок с кавказскими народами, и сами гребенские казаки настолько знали местные обычаи и нравы, что их использовали как толмачей [Там же, с.66]. В силу использования ими атрибутов вестиментарной культуры горцев, их часто смешивали с кабардинцами [Там же, с.25]. Даже раскольничий старец Пафнутий воевал в кабардинском платье верхом на коне [Там же, с.93].

Существовал и еще более упрощенный вариант формирования "мультикультурного" общества, как у терских казаков, когда никто не спрашивал беглецов, какого они рода - племени, и православные уживались с мусульманами, католиками и идолопоклонниками [Там же, с.22]. Полная веротерпимость была и в Терках, где было много инородцев: кумыков, черкесов, чеченцев, как мусульман, так и новокрещенных.

Однако, несмотря на веротерпимость, "новокрещенные селись особой слободкой" [Там же, с.38].

Однако нельзя представлять себе межкультурные коммуникации на раннем кавказском фронтире как некое "фронтирное братство". Вторым вектором, осложнявшим мирные отношения, были распри внутри фронтирных сторон. Мы уже упоминали выше противостояние кабардинских и черкесских родов, присоединившихся к России или смотревших в сторону Крыма и Порты. При попустительстве воевод казаки грабили "своих", находившихся с ними в единой фронтирной "связке": донцы - нагайцев в походе при разгроме Казыевских улусов, нападали на союзника мирного Мирзу Иштерека, гребенцы делали набеги на Менгрелию [Там же, с.69]. Князь Дмитрий Иванович Молостов, поборник старой Руси, вредя реформам Петра I, натравливал горские народы на казаков [Там же, с.102]. А сами казаки-раскольники, когда к концу XVII в. религиозные послабления пошли на убыль, а религиозная конфронтация выросла в вооруженные конфликты, искали и находили убежище у кавказских народов, в определенной мере в силу их законов гостеприимства, но и в силу их желания противопоставить себя официальной Руси. Кумские раскольники нашли поддержку в лице князя кабардинского Муртазали Мисостова, им так же активно предложил поддержку Тарковский шамхал Будай-хан. Князь Мисостов использовал их для нападения на казаков Терков, закончившееся неудачей. Опасаясь мщения гребенских и терских казаков, в 1689 г. раскольничий отряд в 150 казаков во главе с Левкой Маныцким ушел в шамхальские владения Будай-хана [Там же, с.24]. Пока еще фактор диспозиции по определенную сторону фронтира уступает место ситуативной необходимости.

Третий вектор коммуникаций, конфронтационный, начинает формироваться в русле второго. В связи с достаточно вольным отношением к союзникам, с одной стороны, и все большим контролем государства - с другой, начинают более четко обозначаться фронтирные акторы. Когда во второй половине XVII века калмыцкий хан Аюка напал на чеченские поселения, гребенцы самоустранились и не защитили чеченцев. После того как, то ли в результате активных действий горцев, то ли в силу кочевой природы калмыцкого социума, калмыки ушли с чеченских территорий, последние перешли от краж к разбою и пленению женщин и детей. В 80-х годах казаки перенесли свои городки с гребней на правый берег Терека [Там же, с.27]. В 1712 г. появляется первая терская кордонная линия (станицы Червленая, Щедринская, Новогладковская (Гребенская), Старогладковская, Курдюковская), которая позднее превратиться в Кавказскую линию в конце XVIII в. С этого момента можно говорить о начале нового этапа фронтира, когда межкультурные отношения входят в стадию острого конфликта.

Итак, мы видим, что на этапе раннего фронтира все три вектора, которые мы прослеживаем выше, существуют в достаточно сложной пространственной и временной взаимосвязи. В связи с этим было бы не совсем корректно рассматривать эти векторы межкультурных коммуникаций как четкие и последовательные временные периоды перехода от межкультурной интеграции, усиленной трансгрессивными характеристиками, к стадии конфликта, поскольку конфликтные ситуации имели место параллельно с ситуациями взаимопомощи и взаимодействия. Границы контакта были подвижными, что создавало своеобразное гетеротопное пространство "между Своими и Чужими", в котором взаимоотношение сторон могло принимать любые конфигурации, вплоть до интеграции с Чужими против Своих. Хотя, надо заметить, что позиция Свой-Чужой для фронтира тоже весьма условна. И хотя доминантой этого периода является вектор интегративной межкультурной коммуникации, по мере возрастания фактора государственного присутствия России на фронтирной территории он начинает уступать место вектору конфликтного фронтирного позиционирования, переросшего в затяжную Кавказскую войну.

фронтир кавказ межкультурная коммуникация

Список литературы