Тюремная/криминальная культура как доминирующая культура российского общества

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тюремная/криминальная культура как доминирующая культура российского общества

Рамиль Ханипов

Резюме

Данная работа направлена на рассмотрение современной культуры российского общества, сквозь призму криминальных и тюремных культурных практик. В статье делается попытка анализа культуры взрослых Россиян и молодёжной культуры, как во многом обусловленных криминальной и тюремной культурой. Распространённость тюремной и криминальной культуры в «обычной» российской культуре прослеживается через распространённость в обществе таких тюремных культурных практик, как тюремный жаргон, блатная песня, а также криминальных норм и установок, с помощью которых руководствуется российское общество. Тюремная и криминальная культура в значительной степени обуславливают школьное пространство, молодёжную культуру, проявления чего можно обнаружить в жаргоне подростков и молодёжи, поведенческих и культурных установках. Культура делинквентных группировок в значительной степени обусловлена тюремной культурой. Практики армейской «дедовщины» также репрезентируют тюремные традиции и нормы. Автор приходит к выводу, что одними из основных факторов широкой распространённости тюремной и криминальной культуры в России являются особенности системы тюремного заключения, в которой заключённые содержатся в больших группах, что позволяет научать вновь прибывших заключенных тюремным паттернам, и ретранслировать эти паттерны после освобождения в обычное общество. Широкой распространённости тюремной культуры также способствует сохраняющаяся репрессивная система уголовного наказания в России, когда заключению подвергается значительное количество людей. Массовые сталинские репрессии и амнистия 1953 года стали основой широкомасштабного распространения тюремной культуры в России.

Данная работа направлена на рассмотрение современной культуры российского общества, сквозь призму криминальных и тюремных культурных практик. В работе подвергнем анализу культуру взрослых Россиян и молодёжную культуру, как во многом обусловленных криминальной и тюремной культурой. В первой части работы рассмотрим формы и особенности проявления криминальной/тюремной культуры в «обычной» культуре взрослых, в следующей части работы попытаемся проследить обусловленность криминальными практиками, ценностями, нормами и установками российской молодёжи.

Прежде всего, отметим, что в данной работе мы используем термин культура, а не субкультура. В некоторых наших ранних работах, при описании молодёжи делинквентной направленности мы использовали, казалось бы более, применимый в данном случае термин «субкультура», так как: «чаще всего его применяют относительно девиантных или молодёжных культур, противоположных господствующей культуре в целом» [Аберкромби, Хилл, Тернер 2004 с. 474], однако трудность с использованием этого термина заключается в том, что понятие «субкультура» «предполагает существование идентифицируемой господствующей культуры» [Аберкромби, Хилл, Тернер 2004 с. 474] или: «субкультура является скорее разновидностью господствующей культуры, нежели результатом отказа от неё» [Аберкромби, Хилл, Тернер 2004 с. 114]. Основная идея данной работы направлена на то, чтобы показать, что «господствующей» российской культурой, как взрослой, так и молодёжной, является скорее криминальная или тюремная культура.

В этой работе мы используем термины «тюремная» и «криминальная» культуры как синонимичные. Возможно термин «криминальная» культура является не корректным, в виду сложности определения «нормы» и «патологии», однако в литературе описывающей единые установки, практики и традиции в рамках тюремного пространства употребляются такие термины как «“криминальная” (суб)культура», «преступная», «воровская» и так далее.

Формы проявления криминальной и тюремной культуры в «обычной» культуре взрослых

Наверное, одной из самых очевидных форм проявления тюремной культуры в «обычной» культуре взрослых, является широкое использование тюремного (блатного, воровского) жаргона (арго Арго - от франц. argot: «речь социально или профессионально обособленных групп и сообществ». См.: Арго. Большая советская энциклопедия. Доступно из: http://slovari.yandex.ru , фени). Так, широко известная фраза В. Путина, произнесённая им 24 сентября 1999 г. в Астане: «Если мы их [террористов] найдем… в туалете -- и в сортире их замочим…» [Википедия разд. Взрывы жилых домов], сильно поднявшая рейтинг политика, сказана на тюремном, «блатном» жаргоне. Слово «мочить» на тюремном жаргоне означает убивать или избивать [Александров 2002, с. 106].

«По фене ботает» По (на) фене ботать - разговаривать на воровском жаргоне. См. словарь воровского жаргона в работе Александрова Ю.К. не только президент Российской Федерации. Министр обороны Данную должность чиновник занимал осенью 2006 года. и первый вице-премьер Российской Федерации С. Иванов, 28 сентября 2006 г. охарактеризовал задержание Грузией четырёх российских военнослужащих как «полный беспредел…» [Действия Грузии…]. «Беспредел», термин прочно вошедший в современный русский язык, является элементом тюремного жаргона, и означает «крайнее беззаконие» [Александров 2002, с. 80]. Беспредел может быть «блатным» (шерстяным), т. е.: «открытое, насильственное нарушение воровских (тюремных) традиций и законов со стороны осужденных по отношению к осужденным же» [Александров 2002, с. 80], или беспредел может быть «ментовским» - «беззаконие, жестокость по отношению к осужденным со стороны администрации, иных должностных лиц (прокурора, сотрудников спецназа, следователей и др.)» [Александров 2002, c. 80]. Опрос 630 «обычных» респондентов и 270 сотрудников милиции А. Тайбакова, проведённый в 1999 году, показал, что «в повседневной речи используют “арго” 45% [обычных «граждан»] и 23% [сотрудников милиции]» [Тайбаков 2001, с. 90]. Возможно данные цифры не отражают всей реальности использования тюремного жаргона. Так, Ю. Александров также указывает на использование тюремного жаргона сотрудниками милиции: «употреблением лексики, принадлежащей к уголовному “воровскому” жаргону, грешат и сотрудники правоохранительных органов, особенно мест содержания под стражей и лишения свободы» [Александров 2002, с. 47], что демонстрирует стирание граней культурных установок между «полицейскими» и «криминальным миром» в России. А. Олейник утверждает, что в современном русском языке встречаются до трети «заимствованных» выражений из «тюремного сленга 1950-х годов» [Олейник 2001(1), с. 40]. Также он предполагает: «что влияние на неё [повседневную речь россиян] тюремного арго образца 1990-х годов ещё сильнее» [Олейник 2001(1), с. 40].

Приведём цитаты Д. Лихачева из его работы посвящённой анализу тюремного жаргона [Лихачев 1935, с. 354-398]: «Слова воровской речи характерны своей необычайной экспансией, способностью распространяться далеко за пределы воровской среды. С этими воровскими словечками и словцами распространяется яд воровской идеологии, воровского мировосприятия» [Лихачев 1935, с. 387]. В последнем предложении Д. Лихачев указывает на взаимосвязь тюремного жаргона и тюремной/криминальной культуры. Отмечая, что он сознательно вносит оценочные суждения в свою работу, Д. Лихачев делает следующие утверждения: «Воровская речь - это болезнь языка. Диагноз её - “инфантилизм” языковых форм» [Лихачев 1935, с. 387]. «В воровской речи мы имеем дело с патологией языка… с языковым примитивом… явление воровской речи… явление, разрушающее язык» [Лихачев 1935, с. 387].

Русский шансон

С середины 1990-х «русским шансоном» стали называть имеющую долгую историю и развитие «блатную песню», т. е. песню «поэтизирующая быт и нравы уголовной среды» [Левин]. Под блатной песней также понимается «русский музыкальный жанр, изначально рассчитанный на среду заключённых и лиц, близких к преступному миру» [Википедия разд. Блатная песня]. Возможно красивый термин «русский шансон» как «французско-нижегородский жанровый псевдоним» [Левин] был необходим для эстетизации не совсем «корректного» названия «блатной песни», ставшей чрезвычайно популярной в позднесоветском и постсоветском российском обществе. «Как только в перестройку ослабли запреты и цензура и по всей как грибы стали множиться ларьки звукозаписи, на их полках плотными рядами выстроились кассеты с песнями про долгие срока, не дождавшихся подруг, весёлую воровскую жизнь, протекающую если не за решёткой, так в ресторане, мстительных следователей и т.п. - с большим количеством унылого уголовного жаргона, порой и с матерком» [Бутов 2003, с. 195]. Однако, не смотря на запрет исполнения, распространения и прослушивания, блатная песня в активной форме существовала и в Советский период: «Она ушла в «подполье» - в криминальную, дворовую, студенческую, солдатскую, туристическую среду, лишь изредка, да и то “из-под полы”, появляясь в репертуаре ресторанных певцов и оркестров. В конце 50-х - начале 60-х гг., сначала на “костях” (самодельные грампластинки на рентгеновской пленке), а затем и на магнитной ленте, блатная песня… распространяется подпольными “фирмами” звукозаписи» [Левин]. В постсоветский период на чрезвычайный спрос в российском обществе на блатную песню быстро отреагировал музыкальный и медиа рынок: «Возникают свои, специализированные фирмы (ООО “Русский шансон”), свои студии звукозаписи (“Master Sound Records” и др.), свои радиостанции (“Радио Шансон”, “Радио Петроград - Русский шансон”), специализированные радиопередачи (“В нашу гавань заходили корабли”), выходит журнал “Русский шансон”, проводятся концертные турне и фестивали…» [Левин]. Согласно опросу А. Тайбакова 1999 года, блатную музыку в России предпочитали случать 33% «обычных» респондентов, и 28% сотрудников правоохранительных органов. 46% и 44% соответственно относятся к блатной песне нейтрально [Тайбаков 2001, с. 90].

Популярность блатной музыке в России можно проанализировать через рейтинг радиостанций. В ноябре 2006 года по объёму еженедельной аудитории в Москве радио Шансон занимало 5-ое место из 41-й доступной в Москве радиостанции (уровень еженедельной аудитории этой радиостанции составил 22,5% от числа опрошенных) [Радиомониторинг COMCON (1)]. Кроме того, 3-е и 4-ое место в рейтинге занимали музыкальные радиостанции «Авторадио» (27%) и «Ретро FM» (23%), нередко включающие в свой репертуар блатные песни. Лидирующие радиостанции не имеют значительно большей еженедельной аудитории: «Русское радио» (29,4%) и «Европа Плюс» (27,5%). В общероссийском рейтинге еженедельной аудитории за первый квартал 2006 года радио Шансон занимает 6-ое место (уровень еженедельной аудитории этой радиостанции составил 11,2% от числа опрошенных) из 13 радиостанций указанных в списке рейтинга [Радиомониторинг COMCON (2)]. Песни, репрезентирующие тюремную культуру в России предпочитают слушать почти такое же количество радиослушателей, какое имеет государственная музыкально-информационная радиостанция «Маяк» (11,8%), занимающая 5-ую строчку в общероссийском рейтинге еженедельной аудитории. Другая государственная радиостанция «Радио России», в общероссийском рейтинге занимающая 3-е место (16,5%) имеет отмеченную выше передачу: «В нашу гавань заходили корабли», репертуар которой наряду с авторской песней составляют и блатные песни. Утверждения о популярности блатной музыки в России делал и А. Олейник: «На волну Радио «Шансон», в ротации которого лидирующие позиции занимают «блатные» или написанные в подобной стилистике песни, ежедневно только в Москве настраивается более 600 тысяч слушателей» [Олейник 2004].

Радиостанцией «Шансон FM» была учреждена премия: «Шансон года» - «вручается за выдающиеся достижения в области пропаганды и распространения жанра шансон» [Википедия разд. Шансон года]. На первом вручении премии были некоторые из номинаций: «Свой путь», «Правда жизни», «Госпожа чужбина», «Мужской характер», «Голос чести», «Русское застолье», «Рыцарь шансона», «Легенда шансона» [Википедия разд. Шансон года]. Интересно отметить и место проведения церемонии: «…крутят феню днем и ночью, диски выпускаются гигантскими тиражами, мероприятия проводятся все более и более помпезные. К примеру… вручение ежегодной премии «Шансон года» состоится в Государственном Кремлевском дворце. Самое место спеть за жизнь на нарах» [Левченко]. Другим интересным событием является награждение в 1998 году М. Танича, продюсера исполняющей блатные песни группы «Лесоповал», орденом: «За вклад и развитие российской культуры» [Олейник 2001(1), с. 40].

М. Бутов анализируя феномен «русского шансона» на специализирующихся web-сайтах, следующим образом описывает биографии авторов и исполнителей песен: «прочтём душераздирающую историю жизни аутентичной “легенды [русского шансона]”: как провинциальный юноша рыдал над телом своей любимой, случайно застреленной при бандитской разборке, а затем надолго оказавшись волею злодея прокурора за решёткой (само собой, за малую провинность, а то и вовсе ни за что, обвиненный облыжно), медленно, в муках приходил к осознанию своего поэтического призвания (особенно любопытно переключиться потом в раздел «Тексты песен» и ознакомиться с тем, как это призвание ныне реализуется)» [Бутов 2003, с. 196].

Далее Бутов приходит к следующему заключению: «Из русского шансона вывод сделать можно один-единственный и раз навсегда: о патологической склонности русских к маргинальному и преступному образу жизни…» [Бутов 2003, с. 196].

Распространённость блатной песни М. Бутов описывает следующим образом: «…русский шансон преследует меня повсюду, где бы я ни оказался. Он несётся из магнитолы у водителя маршрутного такси - и попробуй, попроси его выключить! Из радиоточки в кабинете зубного врача. Из двухкассетника на прилавке у продавщиц, торгующих в “Детском мире” ползунками для младенцев» [Бутов 2003, с. 197]. Бутов делает утверждение о повсеместных практиках потребления российским обществом блатных песен и невозможности уйти от них: «Как-то уже не подразумевается, что есть люди, которые потреблять этого как раз не желают. Для которых про бандитов, путан Путана - проститутка., стрелки Стрелка - встреча (зачастую для разрешения конфликта). См: Александров Ю.К. Указ соч. С. 122., разборки Разборка - 1) Разрешение конфликта между группами преступников; 2) Воровской суд; 3) Выяснение отношений. См: Александров Ю.К. Указ соч. С. 118., бабки Бабки - деньги. См: Александров Ю.К. Указ соч. С. 78., третью ходочку Ходка - судимость. См: Александров Ю.К. Указ соч. С. 127., дочь прокурора, таганскую тюрьму и владимирский централ - не интересно… Надоело. Обрыдло. Не надо» [Бутов 2003, с. 197]. Повсеместное воспроизведение блатных песен в автобусах Киева вызвало некоторое недовольство со стороны ряда граждан, что вынудило администрацию города в 2004 году издать указ, запрещающий «водителям маршрутных такси включать во время работы радиостанции, в эфире которых играет музыка в стиле шансон» [Маршрутки без «мурки» 2004, с. 25], так как «в маршрутках водители, как правило, настраиваются именно на их волну» [Маршрутки без «мурки» 2004, с. 25].

Жизнь «по понятиям» Понятия - система криминальных норм и правил, принятых в криминальном мире. «По понятиям» - правильно. Имеется в виду, жить правильно согласно тюремным правилам и нормам. См.: Александров Ю.К. Указ соч. С. 115. взрослых россиян

Помимо вышеописанных признаков тюремной культуры в российском обществе, попытаемся рассмотреть преобладание у большинства людей в России криминальных норм и установок.

А. Тайбаков в результате опроса, на который мы ссылались выше, приходит к выводу, что российское общество: «…силу закона подменяют законом силы, криминальным квазизаконом, или так называемыми понятиями. Жить “по понятиям” начинают не только криминальные профессионалы, но и самые различные слои нашего общества [Тайбаков 2001, с. 91]». 28% «обычных» респондентов и 33% сотрудников милиции в России считают, что «в качестве регулятора общественных отношений выступает криминальный закон» [Тайбаков 2001, с. 91]. 52% респондентов и 66% сотрудников российской милиции полагают, что «большинство проблем [в России] решаются с помощью неформальных норм общения (типа “ты - мне”, ”я - тебе”)» [Тайбаков 2001, с. 91]. А. Леденева также указывает на важность блатных отношений: «использования личных связей и неформальных контактов для получения товаров и услуг… в обход формальных процедур» [Ledeneva 1998]. Исследуя делинквентное поведение подростков и молодёжи А. Салагаев и А. Шашкин указывают, что тюремная культура: «“органично” включена в деятельность многих легальных государственных институтов, в частности административных, где вопросы нередко решаются не по закону, а “по понятиям”» [Салагаев, Шашкин 2004(1), с. 41]. Далее они указывает, что: «тюремные ценности широко… распространены среди социальных групп практически всех возрастов…» [Салагаев, Шашкин 2004(1), с. 41]. А. Олейник анализируя российское общество, приходит к выводу, что: «общества, как единого нормативного пространства у нас просто нет. Члены каждого локального сообщества ориентируются на свои собственные, действующие только в их среде правила, или понятия…» [Олейник 2001(1), с. 49]. В другой своей работе А. Олейник также указывает на повседневность в российском обществе поведенческих стратегий «по понятиям»: «Многие правила поведения на российском рынке воспроизводят “понятия”, характерные для тюремного сообщества» [Олейник 2001(2), с. 5]. Также он ссылается на социальных психологов, указывающих на наличие «в повседневном поведении россиян элементов, характерных для социально-психологического типа заключённого» [Ким 1999].

Анализ доминирования криминальной и тюремной культуры в России

Рассмотрев ряд признаков, указывающих на значительную распространённость тюремных и криминальных практик, норм, ценностей, и установок, попытаемся понять, почему криминальная и тюремная культура доминируют в России.

Одно из объяснений распространенности тюремной культуры в России в ряде своих работ даёт А. Олейник: «Основной тезис заключается в том, что институциональные структуры тюремного сообщества и российского социума схожи, сродственны, конгруэнтны» [Олейник 2001(1), c. 42]. Схожесть тюремного и российского общества В своей работе А. Олейник широко использует термин «социум», который в современном социологическом дискурсе является довольно размытым per se, и не совсем адекватным для точной передачи того социального уровня, который имеет в виду автор. В нашей работе, мы стараемся не придерживаться этого термина. А. Олейник обнаруживает в том, что оба эти «института» являются тотальными институтами. Он говорит, что, как и в тюрьме, так и в советском обществе отсутствовали границы между частной и публичной жизнью. По всей видимости, полностью отождествляя «советскую реальность» и современное российское общество, Олейник утверждается в том, что лишь «требуется определить масштаб проникновения публичного в частное в тюремном и российском сообществе» [Олейник 2001(1), с. 44]. В виде другого критерия сравнения тюремного и российского общества, автор выделил норму доверия. А. Олейник пишет: «не случайно и заключённые, и россияне, находящиеся на свободе, помещают доверие во главу списка принципов, которыми должно руководствоваться общество» [Олейник 2001(1), с. 44], и приводит результаты опросов, где заключённые действительно определяют доверие как наиболее важный критерий организации общества, а у обычных россиян этот принцип оказывается далеко не во главе списка, как пишет А. Олейник, а делит 3-ю и 4-ую позицию (доверие - 70,9% и свобода - 70,3%, соответственно). Во главу принципов организации общества россияне ставят закон, (86,1%) а на второе место помещают принцип морали (75,1%). Далее он показывает, что совсем небольшое количество как заключённых (14,7%) так и россиян (33%) считают, что людям можно доверять. При этом большинство и заключённых, и обычных россиян указывают на высокий уровень доверия членам своей семьи (семье как узкой группе близких людей - в тюрьме («кентовка», «однохлебки»), и кровнородственной семье в обычном обществе). Третьим критерием сравнения тюремного и российского общества А. Олейник обозначает властные отношения. Он утверждает, что если в тюремном сообществе властные отношения «имеют преимущественно навязанный характер», то в обычном российском обществе властные отношения характеризуются низким доверием государству, и в конце концов также оказываются навязанными. Вывод, к которому приходит А. Олейник, заключается в следующем: «Именно отсутствие в России институтов гражданского общества позволяет государству игнорировать интересы своих граждан и гарантирует бесконечное воспроизведение жизни: “по понятиям” на всех уровнях российского социума» [Олейник 2001(1), c. 50].

Наша основная критика тезисов А. Олейника заключается в том, что его видение социальной реальности, как нам кажется, меняет местами причину и следствие. А именно: не «отсутствие гражданского общества гарантирует воспроизведение жизни “по понятиям”», а, широкая распространённость криминальных и тюремных установок и норм в российской культуре детерминируют российское общество на неспособность создания гражданского общества. Именно российское общество последние полутора десяток лет выбирает себе правителей и парламент, именно блатной жаргон («мочить в сортире») и феня делают политиков популярными у населения. Несмотря на вывод А. Олейника, что властные отношения в России являются навязанными, популярность президента остаётся на чрезвычайно высоком уровне, пропрезидентская партия выигрывает выборы в большинстве регионов России, при этом криминальные и тюремные нормы, установки и практики в России продолжают доминировать. криминальный тюремный молодежь россия

Другим возможным поиском понимания распространённости криминальной и тюремной культуры в России являются: 1) особенность системы заключения, в которой криминальными практиками, нормами и ценностями научаются вновь прибывшие в места заключения. Это связано с массовым содержанием заключённых, даже в камерах, и особенностью тюремной культуры в России. 2) Репрессивная система уголовного наказания, в которой осуждению и заключению подвергаются значительное количество людей. Заключённые, перенявшие паттерны тюремной культуры, после освобождения ретранслируют их в «обычную» среду и культуру.

Феномен российской тюремной культуры является уникальным и тотальным. Вот как её описывает Л. Самойлов, отбывший небольшой строк в местах заключения по сфабрикованному делу: «Однако у меня за плечами был уже год пребывания в тюрьме. Ещё там я понял, что главная сила, которая противостоит здесь обыкновенному, рядовому заключению и господствует над ним, - не администрация, не надзиратели, не конвой. Они в повседневном обиходе далеко и образуют внешнюю оболочку лагерной среды… Силой, давящей на личность заключённого, повседневно и ежечасно, готовой сломать и изуродовать его, является здесь другое - некий молчаливо признаваемый неписаный закон, негласный кодекс поведения, дух уголовного мира. От него не уклоняются. Избежать его невозможно» [Самойлов 1989, c. 152]. «Когда наступает темнота и офицеры с солдатами уходят, подымают голову те, кого “зона” воспринимает как истинных властителей…» [Самойлов 1989, c. 154]. «Так чья же власть перевешивает в “зоне”? Кто больше может? Кто истинный повелитель? Кто способен формировать нормы и установки? Кто тут воспитывает?» [Самойлов 1989, c. 157].

Следовательно, советские, а теперь и российские «школы жизни», не исправляют, а погружают вновь прибывших в тюремную культуру, усиливают криминальные установки, что после освобождения помимо ретрансляции криминальной культуры в обычную среду, ведёт к повторному совершению преступления. Это хорошо прочитывается в статье Л. Самойлова: «По моим впечатлениям, ИТК работают как огромные и эффективные курсы усовершенствования уголовных профессий и как очаги идеологической подготовки преступников… Пребывание в обществе себе подобных, да ещё столь организованном и сильном, лишь консервирует и укрепляет черты преступного характера, поддерживает в уголовнике его ценностные установки…» [Самойлов 1989, c. 160]. «Свою систему ценностей воровской коллектив навязывает новичкам посредством кнута и пряника» [Самойлов 1989, c. 159]. «…надо видеть… какой воспитательной силой обладает этот коллектив!» [Самойлов 1989, c. 159]. «…длительные сроки почти ничем не отличаются от коротких - тринадцать от трёх. Возрастает лишь тюремный опыт и авторитет длительно сидевших. И число колоколов на груди» [Самойлов 1989, c. 161].

Как отмечалось выше, через эти «эффективные курсы усовершенствования уголовных профессий» и «очаги идеологической подготовки преступников» в СССР, а теперь и России прошло очень большое количество людей. Особую роль в российской истории тюремного заключения занимают массовые сталинские репрессии и ГУЛАГ. Называются различные цифры количества людей, отбывших заключение в лагерях в период массовых репрессий: от 5 до 120 миллионов человек. Сошлёмся на следующие данные: «После публикации в начале 1990-х годов архивных документов из ведущих российских архивов… можно с достаточной степенью достоверности сделать вывод, что за 1930-1953 в исправительно-трудовых колониях побывало 6,5 млн. человек…» [Википедия разд. ГУЛАГ]. Важным событием в этот период является массовое освобождение заключённых, осужденных по уголовным статьям, весной и летом 1953-го года, когда из тюрем, лагерей и спецпоселений освобождались 1181264 человека [Год смерти]. Именно с этой амнистией можно связать ощутимые культурные перемены в обычной среде, когда распространённость тюремных и криминальный паттернов поведения, норм и установок, привнесённых из тюремного пространства в «обычное», стали не просто осязаемыми, но и доминирующими «среди социальных групп практически всех возрастов» населения СССР, и потом и России.

Однако, репрессивная система уголовного наказания (как СССР, так и России) помещающая в места заключение значительное количество населения и после смерти Сталина, продолжала передавать и воспроизводить криминальные установки и нормы в «обычном» обществе. Приведём некоторые данные о количестве людей побывавших в местах заключения: «В ХХ веке ни одна страна в мире не отправляла в тюрьму такую огромную часть населения, как Россия. Каждый четвертый взрослый мужчина в нашей стране - бывший заключенный. Мы и сейчас находимся в тюремных лидерах. Одна восьмая часть всего тюремного населения страны сидит в наших тюрьмах и колониях, при этом россияне составляют лишь сороковую часть человечества» [Тюремный чернобыль]. «Из мест лишения свободы освобождается ежегодно 300 тысяч человек» [Тюремный Чернобыль]. Следующие данные приводит А. Олейник: «Около трети советских людей были осуждены как минимум один раз либо осужденными были их родители» [Олейник 2001(2), c. 5]. «Сегодня в российских тюрьмах содержится примерно 900 тысяч человек (из них примерно 200 тысяч находятся под следствием и ожидают вынесения судебного решения)…» [Олейник 2004]. Ю. Александров утверждает о следующем количестве заключённых в СССР: «за период с 1961 по 1985 год через систему ГУЛАГ - ГУИТУ прошло более 30 миллионов человек» [Александров 2002, c. 28]. К. Митупов делает следующие размышления: «…если верить депутату Государственной Думы генералу Л. Гурову, то всего за 1960-1990 годы в российских ИТК отсидело 73 млн. человек» [Митупов 2003, c. 185].

Влияние бывших заключённых на культурные установки «обычной» среды, и формирование в ней тюремной и криминальной культуры можно обнаружить в следующих данных: «Существовавшие в то время исправительные учреждения являлись хорошей средой для быстрого распространения новых традиций. Полученные в тюрьмах “знания” вышедшие из них распространяли на воле, и, таким образом, власть воров в законе постепенно укреплялась и распространялась на всю страну» [Александров 2002, c. 27]. «…ещё задолго до начала перестройки первый секретарь ЦК Компартии Грузии Д. Патиашвили был посаженным отцом на свадьбе вора в законе Кучуури» [Александров 2002, c. 29]. «…один из известнейших воров в законе… Джаба Иоселиани - стал одним из ближайших помощников Президента Грузии Э. Шеварднадзе и министром обороны… Воры в законе стали настолько популярны в Грузии, что во время одного из опросов школьников 25% из них указали, что хотели бы тоже стать ворами в законе» [Александров 2002, c. 28]. Другие проявления тюремной и криминальной культуры в российском обществе были описаны в предыдущих разделах этой работы.

Тюремная и криминальная культура, как доминирующая культура российских подростков и молодёжи

«Я живу “по понятиям”, и говорить ничего не буду» - таков был ответ обычного девятиклассника обычной российской школы на просьбу дать интервью в исследовательских целях, с полной гарантией анонимности.

Тюремная культура России оказывает широкое влияние и на молодежную культуру россиян. Тюремные традиции, нормы и установки являются неотъемлемым элементом социализации большинства российских подростков. Проявления тюремной культуры, традиций, атрибутов в подростковой и молодёжной культуре осуществляются в форме наиболее приближенной к оригинальной форме тюремной культуры. «По понятиям» живёт большинство школьников России.

Одним из способов передачи тюремных культурных установок в подростковую среду является процесс ретрансляции тюремных паттернов от старших подростков и молодёжи, побывавших в местах заключения, младшим подросткам. Другим возможным способом передачи тюремной культуры в подростковую среду, являются взрослые, родители детей, родственники, старшие братья и сёстры и т. д., побывавшие в местах заключения, и как видно из предыдущего раздела, количество заключённых в России чрезвычайно велико.

Делинквентные подростковые шайки (группировки), возникшие в советских городах в конце 1960-х, и широко распространённые на всей территории России и в наши дни, также являются следствием тюремной культуры взрослых. Внутренняя структура и установки этих группировок являются почти полным отражением структуры и установок тюремной культуры взрослых В данной работе мы не будем рассматривать сущность, структуру, нормы и установки подростковых делинквентных шаек (группировок). Подвергнем анализу распространенность тюремной культуры в «обычной» подростковой среде, «обычном» школьном пространстве. Для более подробного изучения делинквентных шаек см.: Ханипов Р.А. Делинквентность: современные подростковые сообщества и насильственные практики // Социологические исследования. 2007. №12; Ханипов Р.А. Подростковая делинквентность в городах Татарстана // Вестник Евразии. 2006. № 3; Салагаев. А., Шашкин А. Делинквентные группировки в современной России: история возникновения и теоретические подходы к исследованию // Девиантное поведение: методология и методика исследования. М.: Реглант, 2004.

. Рассмотрим один из примеров того, как осуществлялся процесс передачи тюремной культуры в «обычную» подростковую среду и подростковые шайки в городе Улан-Удэ: «Для борьбы с… объединёнными в группировки, городские власти и республиканские власти стали организовывать БКД - “боевые комсомольские дружины”…» [Митупов 2003, c. 185]. «Однако с возрастанием числа побывавших в “зоне” молодых людей… противостояние сначала сделалось принципиальным, а затем, по существу, было проиграно комсомолом… Отсидеть и выйти, а потом рассказать своим “пацанам” про “зону”, “парашу”, кто как “вкован” и где надо вовремя “рюхнуться” и не “присесть” - стало считаться большой доблестью, чем учиться… Тюремные ценности возобладали… Понятия “зоны” всё больше регулировали и внутригрупповые, и межгрупповые взаимоотношения… Чем чаще “сидели”, чем быстрее взрослели, тем более устойчивыми становились традиции полууголовной и уголовной романтики в рядах молодёжи…» [Митупов 2003, c. 186]. А. Салагаев также говорит о том, что: «Большую роль в возникновении шаек сыграл преступный мир, который в определённый период времени “освоил” подростковые компании, и преобразовал их в хорошо организованные группировки» [Салагаев 2005, c. 188]. Митупов указывает, что «…подростки стали ориентироваться больше на кулак да на группировки, которые контролировали школы» [Митупов 2003, c. 186].

Как отмечалось выше, доминирующие практики и традиции подростков и молодёжи являются во многих случаях полным отражением практик и традиций тюремной и криминальной культуры. Выделим несколько составляющих тюремной культуры.

Деление на касты, масти, ранги в школьной и молодёжной среде

«Я увидел, что равенством тут и не пахнет. Все заключённые очень жестко делятся на три касты: воры, мужики и чушки» [Самойлов 1989, c. 153]. «Сюда же можно отнести и прописку с её приколами, как способ определения положения отдельной взятой личности в “табели о рангах”; наличие кличек (погонял, кликух), татуировок, отдельных привилегий у отдельных же лиц» [Александров 2002, c. 9]. Возможно, многие школьники, прочитав это описание, подумали бы, что речь идёт об описании отношений между учащимися в российских школах. В ряде авторских исследований школьники рассказывают о существующих в классах и школе таких категорий учащихся, как: «чёрт», «лох», «чмо»: «Опущенный. Человек Морально Опущенный. ЧМО. Которых обзывают постоянно. Самые слабые, короче. Подопытные, можно сказать» (Информанты 2,3, муж., 14 лет; Осень 2001, г. Казань). Многие из этих терминов являются элементами блатного жаргона, обозначающие низшую страту в трёх кастовой тюремной системе.

Одинаковым образом характеризуется низшая страта в тюремном пространстве, пространстве уличных группировок, и в школьном пространстве: «Чушок - это раб. У чушков никаких прав. С ними можно проделывать всё, что угодно» [Самойлов 1989, c. 153]. «…Подростки не состоящие в группировках, назывались их участниками “чушпанами”, в отношении которых мораль группировок позволяла совершение любых действий: избиение, вымогательство денег, мужеложство и т. д.» [Булатов, Шеслер 1994, с. 15]; «У нас [в школе] ходит тут мальчик, тоненький блин. Вот на него все плюются, харкаются. У него деньги вымогают всё время… Джамант его зовут… Такой чёрный, блин» (Информант 8, жен., 15 лет; Весна 2006, г. Лениногорск).

Другим интересным примером является случай, когда в одном классе все учащиеся должны были пройти обряд инициации на определение, являются они «чертями» или нет, что является аналогом обряда тюремной прописки Прописка - процедура принятия новичка в криминальное сообщество, включающая в себя тесты на сообразительность (приколы), проверку знаний уголовных традиций и т. д. Пройти прописку достойно - 1) выдержать испытания; 2) быть принятым в криминальное сообщество. См.: Александров Ю.К. Указ соч. С. 117.. Подростки мужского пола должны были «прыгнуть в отмах», т. е. драться наотмашь против нескольких «блатных» лидеров класса. Несколько человек не захотели пройти испытание, и были определены как «черти». Оставшаяся часть класса не имела права разговаривать с ними, садится за одну парту, под угрозой расправы со стороны «лидеров» класса, на протяжении нескольких месяцев. «Особую категорию чушков составляют “пидоры”… С ними вор или мужик не должен на виду даже разговаривать или находиться рядом. Если случайно окажется рядом, то процедить сквозь зубы: “Дёрни отсюда, пидор вонючий!”… Или врубить ему по зубам и демонстративно вымыть руку» [Самойлов 1989, с. 153].

В тюремном пространстве широко распространено маркирование представителей страт различными способами: «Столь же формализована и знаковая система - одежда, распределение мест… В числе таких знаков - татуировка…» [Самойлов 1989, с. 158]. «Встречается и позорящая “наколка”… Их нельзя ни вырезать, ни выжигать. Положено - носи» [Самойлов 1989, c. 159]. Данные практики интересно сравнить с кейсом казанской средней школы, когда один из «блатных лидеров» школы написал на лбу другого школьника слово «лох», запретил сводить надпись, и в течение дня заставлял носить свой портфель. Скорее всего, практики формирования властного пространства данного «лидера» не ограничивались одним днём.

Другим государственным, однако стратегическим, институтом, молодёжная культура в котором полностью построена на тюремных и криминальных принципах и традициях, является российская армия: «…“деды”, “черпаки”, “салабоны” и все их дружеские забавы - Господи, да те же воровские порядки. Тот же “беспредел”, те же “чушки”, та же “прописка” и все прочие прелести» [Самойлов 1989, c. 164]. Интересно отметить, что армейская культура дедовщины использует тюремные практики наказаний. Например в тюрьме: «За проступки… полагается “тубарь”, “табуретка”: бьют табуреткой, стараясь угодить по черепу, пока не разломается то или другое» [Самойлов 1989, c. 155]. И практики наказаний в вооруженных силах Российской Федерации: «…мы расспрашивали Вову обо всем, о дедовщине тоже. Он рассказывал… Смотрят, например, солдаты телевизор: кто-то чихнул - получил тут же от сержанта табуреткой по голове… на прошлой неделе в аналогичной ситуации погиб еще один солдат. После удара по голове табуреткой...» [Спасти рядового Зайцева…]. Схожесть наказаний в тюрьме и армии можно обнаружить в работе Т. Щепанской: «Среди… наказаний в армии (практике дедовщины) и местах заключения отметим избиение с целью опустить почки: нарушителя неписаных правил держат за руки… и бьют ногами по пояснице, до тех пор пока он не начнёт мочиться кровью» [Щепанская 2001, c. 129].

Наказания и выяснения отношений со стороны «блатных» учащихся в обычных российских школах могут быть мягче, однако, не менее действенными и результативными: «Если он стоит, загнувшись, они его кулаками бьют, коленками, если упадёт, запинывают» (Информанты 2,3). «И они их ногами забили, один, короче, в реанимацию попал. Голову ему пробили» (Информант 1, жен., 14 лет; Весна 2006, г. Лениногорск). «Я её положила короче, по почкам бью… Ты, слышь, говорю: ты знаешь на кого ты нарвалась?» (Информант 1).

Подавляющее большинство учащихся в российских школах имеют различные прозвища. Традиция прозвищ в тюремной культуре, которые заменяют официальные имена, тождественна практикам присвоения прозвищ в школах. «Кличку (кликуха, погоняла) имеет подавляющее большинство осужденных… кличка является неотъемлемым атрибутом криминальной субкультуры… Избавиться от присвоенной клички очень трудно, практически невозможно» [Александров 2002, c. 60-61]. «В присеваемых кличках могут отражаться: физические данные… (“Косой”…), психологические особенности… (“Шизик”…), внешность (“Рыжий”)» [Александров 2002, c. 60].

Тюремный жаргон в подростковой и молодёжной среде

В предыдущих разделах делалось указание на распространённость тюремного жаргона в разговорной речи взрослых россиян. «Ещё большее количество [слов тюремного жаргона] используется в разговорной речи, особенно… в среде несовершеннолетних» [Александров 2002, c. 47]. Понимая, что невозможно интерпретировать весь спектр слов тюремного жаргона, который используют обычные дети, подростки и молодёжь, приведём лишь два примера. Очень часто для отображения времяпрепровождения российских «альтернативных микрокультур» Термин довольно точно отображает социальную картину культурных молодёжных соотношений в России. Альтернативными, с нашей точки зрения эти микрокультуры являются относительно доминирующей делинквентной культуры молодёжи, основывающейся на тюремных нормах и установках. Термин взят из: А.Л. Салагаев, А.В. Шашкин Насилие в молодёжных группировках как способ конструирования маскулинности // Журнал социологии и социальной антропологии. 2002. №.1., как например «Хиппи» («Система»), используется термин «тусовка». Термин «тусовка» является характерным идентификатором принадлежности группы к «альтернативной» молодёжной культуре. И если эти альтернативные российские микрокультуры, даже и не выступают за «make love, not war» Занимайтесь любовью, а не войной (англ.)., то большей частью не имеют в своей основе агрессивного и насильственного поведения. Однако, интересно отметить, что «…глагол “тусоваться”… первоначально означал “прогуливаться взад-вперёд в компании по тюремному двору, локальной зоне”» [Олейник 2001(1), c. 44].

Другим интересным примером является интерпретация слова: «пацан». Слово «пацан», широко используется российскими подростками. В детском и раннем подростковом возрасте это слово используют как синоним слова «мальчик», обычно для гендерной идентификации в противоположность женскому полу, девочкам: «баба» (Есть пацаны, и есть бабы). Следует отметить, что уже в этом возрасте в термин закладываются сексисткие установки, конструируется патриархальная гендерная идентичность. В среднем, позднеподростковом и молодёжном возрасте термин «пацан» используется не просто как гендерный маркер, но уже несёт в себе элементы оригинального значения и установок тюремного жаргона. У российских школьников старших возрастов слово «пацан» ассоциируется с такими значениями как: «пацан не чёрт», «пацан не лох, не чушка», т. е. «настоящий пацан». Часто члены делинквентных шаек в России идентифицируют себя как «пацаны», т. е. те, кто придерживается или живёт согласно «пацановским правилам», «по понятиям», которые часто тождественны тюремным «понятиям» - установкам и нормам. На тюремном жаргоне термин «пацан» имеет несколько значений: «несовершеннолетний осужденный (или осужденный молодёжного возраста), придерживающийся воровских традиций и законов; достойный пацан - несовершеннолетний, выдержавший с честью ритуал прописки» [Александров 2002, c. 113], «молодой вор - ученик опытного вора; кандидат в воры в законе; настоящий, правильный парень» [Пирожков 1998, c. 265].

Как и в тюремном пространстве, многие практики в подростковом и школьном пространстве табуированы. «Здесь это называется “заподло” - чего делать нельзя… Табуировано много действий и слов… нельзя говорить “спасибо”, надо “благодарю”» [Самойлов 1989, c. 158]. В подростковом пространстве также не приветствуется применение слова «спасибо», а согласно тюремным традициям используется слово «благодарю».

Общак в «обычной» подростковой среде

Ряд наших исследований показывают, что структуру делинквентных шаек нередко регулирует «криминальный мир» взрослых. Во всех делинквентных шайках существует ежемесячная или осуществляемая по мере необходимости процедура сбора денег, называемая также как и на тюремном жаргоне «общак». На тюремной жаргоне термин обозначает - «общую кассу для воров» [Пирожков 1998, c. 260]. Деньги, собираемые членами подростковых шаек по множественным ступеням иерархии передаются «старшим» или «старику» Взрослый, возглавляющий преступную группировку несовершеннолетних. См.: Пирожков В. Ф. Указ. соч. С. 279. связанному с взрослым криминальным миром. В наших исследованиях большинство детей знало о существовании и значении общака, члены шаек регулярно сдавали деньги в общак. «И с каждого определённая сумма… Да, они очень много денег имеют. Сбор идёт на общак, и довольно-таки большие суммы» (Информант 1). Общак также выполняет функцию «своеобразной кассы взаимопомощи (деньги, вещи, продукты и т. д.) в преступном сообществе» [Александров 2002, c. 110]. Школьники в интервью указывали, что принимают активное участие в сборе общака и во втором его значении: «Эти деньги… на зону. На общий. Кто с города сидит там, посылаем посылки. Каждый город смотрит за определённой тюрьмой. Наш город смотрит за четвёркой. Ну… наш город постоянно посылки на четвёрку отсылает. Там, допустим, Казань туда отсылает, сюда отсылает. Есть тоже… ну… как… хороший друг нашего всего круга. Ему тоже отсылаем» (Информанты 10,11, муж., 15 и 16 лет; Весна 2006, г. Лениногорск).

Часто члены шаек решают собирать деньги на общак у своих одноклассников или других учащихся школы, не являющихся членами шаек, при отказе прибегают к вымогательству. «Иногда сам, когда копишь. Иногда, когда не получаешься… занимаешь. Можем и на делягу пойти, ну, вымогательство» (Информант 1).

Школьное пространство - пространство заключения

«Именно в этом коллективе заключённый проводит все время - весь день… долгие годы. Воздействие администрации - спорадическое, слабое, формальное, мало индивидуализированное…. А коллектив всегда с ним. И какой коллектив! Жестокий, безжалостный и сильный. Сильный своей сплочённостью, своей круговой порукой и своеобразной гордостью. У этого коллектива есть свои традиции, своя романтика и свои герои» [Самойлов 1989, c. 158]. Данное описание, с нашей точки зрения в равной степени можно отнести и к большинству российских школ, и, конечно же к вооружённым силам Российской Федерации. О невозможности персонала школы контролировать ситуацию в школе и между учащимися говорят результаты одного из исследований: «Школьное влияние практически не проявляется в формировании или предупреждении подростковой девиантности. Это обусловлено прежде всего негативным отношением большинства подростков к школе как институту социального контроля» [Гилинский и др. 2001, с. 110]. Таким образом, помимо «получения знаний», изучения атрибутов российского государства, государственного флага, герба, заучивания гимна, дети проходят и через иную социализацию. Многим из них не нравится «жить по понятиям», однако, как и заключённые, отбывающие свой срок по решению суда, дети вынуждены ходить в школу. Известны случаи, когда жизнь «по понятиям» и постоянные вымогательства доводили школьников до самоубийства. А после выпуска юношей ожидает армия и «тубарь».

Д. Лихачев, Л. Самойлов и ряд других исследователей Ефимова Е.С. Современная тюрьма: быт, традиции и фольклор. М.: ОГИ, 2004; Ефимова Е.С. Современная субкультура как «маргинальная» устная культура // Неприкосновенный запас. 2004. №4 (36). Доступно из: http://magazines.russ.ru/nz/2004/4 указывают на сходство между первобытными и тюремными обществами. Сюда также можно отнести детское и подростковое пространство, возможно и армейскую среду. Например, дети и подростки во многих странах используют стигматизирующие прозвища, остракизм, у детей, как и у представителей первобытного общества и тюремной культуры Элементы магического восприятия окружающего мира в тюремной культуре подробно описаны в указанном сочинении Д. Лихачева. есть ориентированность на магическое восприятие окружающего мира и т.п. Но данные особенности не всегда обусловлены тюремными традициями конкретного общества, возможно, они лишь указывает на схожесть коммуникации и восприятия окружающего мира в тюремном, первобытном и детском/подростковом пространстве. Данное направление требует отдельного и более глубокого изучения.

Несмотря на это замечание, очевидным является то, что культура российских детей, подростков, молодёжи и военнослужащих движется и развивается в рамках тюремной культуры. Например, по мнению А. Салагаева и А. Шашкина в России, в отличие от США, ценности шаек были привнесены из тюремной культуры, а не наоборот [Салагаев, Шашкин 2004(2), с. 54].

Приведённые в работе данные В данный анализ не удалось включить работу Анисимкова В.М. Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы. СПб.: Юридический центр - пресс, 2003, в виду отсутствия тома этой работы в фондах библиотек и магазинах г. Казани, где происходило написание этой статьи. показывают, что тюремная культура оказывает существенное влияние на различные социальные уровни российского общества. Тем самым значительная часть россиян в различной степени оказывается вовлеченной в практики тюремной культуры. Одними из основных факторов широкой распространённости тюремной культуры в России являются особенности системы тюремного заключения и сохраняющаяся репрессивная система уголовного наказания. В школах и вооружённых силах России, где подростки и молодые люди вынуждены проводить значительную часть времени, и не имеют возможности отказаться от занятий, или службы, поведенческие практики тождественные практикам тюремной культуры приводят к наиболее тяжёлым последствиям. Однако именно в этих институтах практики схожие с практиками тюремной культуры доступны для контроля и пресечения, и зависят лишь от предпринимаемых в данной области действий со стороны администрации и персонала.

Примечания

1. Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б. Социологический словарь. М.: Экономика, 2004.

2. Александров Ю.К. Очерки криминальной субкультуры. М.: «Права человека», 2002.

3. Булатов Р.М., Шеслер А.В. Криминогенные городские территориальные подростково-молодёжные группировки. Казань: Татарское кн. изд-во, 1994.

4. Бутов М. CD-обозрение Михаила Бутова. «Мурка» для Бога. // Новый мир. 2003. № 8

5. Википедия. Доступно из: http://ru.wikipedia.org

6. Гилинский Я., Гуревич И., Русакова М., и др. Девиантность подростков: Теория, методология, эмпирическая реальность. СПб.: Медицинская пресса, 2001.

7. Год смерти. Что принесла амнистия 1953 года. Источник полезной информации. Доступно из: http://ispolin.pisem.net/int_amnist53.htm Последнее посещение: 30.10.2005.

8. Данную должность чиновник занимал осенью 2006 года.

9. Действия Грузии - «беспредел и истерика». Утро.ру Политика. Доступно из: http://www.utro.ru/articles/2006/09/28/587740.shtml Последнее посещение: 15.01.2007.

10. Ким Н. Надежда, усталость, старость // Экономические и социальные проблемы. Мониторинг общественного мнения. 1999. №1 (39). Цит. по: Олейник А.Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: ИНФРА-М, 2001. С. 5.

11. Левин Л. Блатная песня. В гостях у бандитки. Доступно из: http://banditka.com/index.php?name=Pages&op=page&pid=117 Последнее посещение: 3.01.2007.

12. Левченко Я. Шансон не по понятиям. Доступно из: http://banditka.com/index.php?name=Pages&op=page&pid=121 Последнее посещение: 03.01.2007.

13. Лихачев Д. Черты первобытного примитивизма воровской речи // Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. М.: Края Москвы, 1992. Первоначально статья опубликована в сборнике Института языка и мышления им. Н. Я. Марра «Язык и мышление» в 1935 г.

14. Маршрутки без «мурки» // Огонёк. 2004. №28. С.25.

15. Митупов К. Группировки семидесятых: воспоминание-комментарий к статье А. Бадмаева // Евразия. Люди и мифы. М.: Наталис, 2003.

16. Олейник А.Н. «Жизнь по понятиям»: институциональный анализ повседневной жизни «российского простого человека» // Полис. 2001. №2.

17. Олейник А.Н. Маргиналы или мажоры: как субкультура становится элементом культуры // Неприкосновенный запас. 2004. №4 (36). Доступно из: http://magazines.russ.ru/nz/2004/4 Последнее посещение: 7.12.2007.