В начале 2000-х внимание градостроителей во всем мире переключилось на развитие общественных пространств - дизайн улиц, площадей, пешеходных зон. Гуманизация городской среды стала глобальным трендом и важным фактором конкуренции городов. Программные для этого направления документы и научные статьи выходили в период с 2004 по 2008 год и были посвящены принципам проектировки улиц, учитывающих не только транспортное, но и пространственное наполнение улиц. Техники, разработанные урбанистами, использовались при реконструкции улиц в Великобритании, Австралии, Ирландии и в других странах.

В Россию актуальные градостроительные тренды дошли с некоторой задержкой. До 2011 года, когда открылась Высшая школа урбанистики при НИУ ВШЭ, термин “общественное пространство” в России знали лишь узкие специалисты. Более точно российскую действительность описывали слова Вячеслава Глазычева о том, что “в России нет ни одного города” в значении городского сообщества, а есть лишь пригороды - немного искаженные варианты американских субурбий. В этих условиях появилась необходимость более сбалансированного развития территорий городов.

Правительство Москвы начало направленно заниматься городской средой в 2011-12 гг. в рамках плана первоочередных мер по решению транспортных проблем под названием “Город, удобный для жизни”. Наряду с департаментом транспорта одним из ключевых акторов в этом процессе стал департамент культуры Москвы и созданная при нем Объединенная дирекция ”Мосгорпарк”. Вскоре на пост директора Парка Горького был назначен Сергей Капков, а консультантом по развитию парка стал институт «Стрелка» -- культурная и образовательная площадка, которая сыграет ключевую роль в проекте благоустройства. Впервые тактика преобразования общественных пространств была опробована именно тогда. Одновременнов мэрии объявили о запуске проекта “Открытая Москва” - “новой философии управления, которая построена на трех базовых принципах: открытости, вовлечения и удобства”.

На волне успеха Парка Горького тема благоустройства стала востребованной в российском обществе. Городские медиа и блогеры писали о превращении парка “из захолустного сада с шашлычными и дряхлыми аттракционами” в “выдающееся место отдыха с хорошим музеем современного искусства”. На волне интереса к урбанистике в городе стало проходить знаковое мероприятие - Moscow Urban Forum. На первом форуме в 2011 году главным гостем стал датский урбанист Ян Гейл. Он стал основным производителем урбанистического дискурсав России, хотя определенным вниманием пользовались и другие западные эксперты: мэр столицы Колумбии Боготы Энрике Пеньялоса, специалист по транспорту Вукан Вучики, автор концепции креативного класса Ричард Флорида. Но в активную стадию благоустройство перешло только в 2013 году, когда в Москве появились первые крупные пешеходные зоны.

Политические предпосылки благоустройства в Москве

благоустройство стейкхолдер градостроительная политика

В своих интервью Сергей Собянин подчеркивает, что благоустройство - не просто проект по улучшению облика столицы, но элемент новой идеологии городского развития. Эта идеология имеет рационально-экономическое обоснование, которое, в свою очередь, базируется на признании определенных этических ценностей. Развитие Москвы в последние годы Собянин рассматривает как новый исторический этап.

“Вы знаете, все города мира в своей истории проходят несколько этапов: город для фабрик и заводов, затем город для машин, которые заполняли все улицы, переулки, тротуары. <...> Сегодня в мире подошел по срокам другой этап - город для людей. И Москва должна быть для жизни, для людей, когда создаются максимально комфортная среда и общественное пространство, максимально используется общественный транспорт”. (Интерфакс).

«Для меня важно изменить идеологию города во всем, город должен повернуться лицом к людям во всем» (“Первый канал”).

В некоторых высказываниях Собянин даже ставит эти ценности выше конкретных прагматических задач:

“Для нас это было важно даже не столько с точки зрения трафика, а вообще идеологемы дальнейшего развития города: либо мы делаем город, комфортный для людей, либо продолжаем забивать его машинами” (Москва-24).

Мэр фактически открыто влияние идей “нового урбанизма”:

“Главная цель и задача этих проектов - создать такую городскую среду, в которой можно и жить, и работать, и отдыхать в пешей доступности от своего дома. <...> это и есть новый современный урбанизм” (Московский урбанистический форум).

И даже заимствует некоторые лозунги движения:

“Это живое пространство, которые мы возвращаем людям” (НТВ).

На этом этапе в дискурс включаются ценности демократии и инклюзивности, также характерные для западного урбанизма.

“В городе появилось достаточно демократичное уличное пространство, по которому прохаживаются и очень богатые люди, и люди небольшого достатка. И все они находятся на одной площадке, вполне нормально общаются друг с другом”. (“Московский комсомолец”).

“Мы создаем среду, в которой комфортно миллионам москвичей и людей из других регионов. Мы становимся более открытыми и демократичными” (“НТВ”). “Это новый стиль, это новая аура, новая атмосфера города” (Интерфакс).

В то же время Собянин признавал наличие проблем с вовлечением граждан (на момент интервью 2013 года).

“Вы правы по сути Ї все значимые для города проекты должны обсуждаться. Я, конечно, чувствую себя виноватым, что по некоторым проектам мы двигаемся быстрее, чем нужно по технологии неспешного обсуждения, проектирования и так далее” (Лента.ру).

В интервью осени 2016 года об этих недостатках уже не упоминается, а учет интереса граждан приравнивается к проведению опросов постфактум.

“Мы всегда сверяемся с мнением жителей, после благоустройства, как правило, опрашиваем людей, смотрим реакцию. 85% поддерживают наши начинания (“НТВ”).

Содержание дискурса довольно сильно коррелирует с каналом коммуникации, то есть с тем, на какую аудиторию направлено то или иное СМИ. Например, если в интервью “Афише” чаще упоминается важность демократического процесса, то в интервью “Первому каналу” появляется патриотический дискурс:

“Нужно или нет в Москве, в столице нашей Родины, в центре города иметь хотя бы несколько улиц, о которых москвичи сказали бы и гости: «Во, это классно! Это нам нравится! Это по-европейски! Это уровень столиц! Мне кажется, что это нужно”. (“Первый канал”)

Собянин считает, что благоустройство не чревато конфликтами между различными группами жителей, поскольку “мы стараемся сделать комфортно и для тех, и для других” (“Комсомольская правда”). Выпады против благоустройства мэр списывает на политическую позицию своих оппонентов, а не на содержание самой программы:

“Мне кажется, что критика очевидно позитивных вещей, скажем благоустройства, -- это именно политика. Не содержательная история, а идеологическая” (“Афиша”).

В контексте дискурс-анализа интересен карьерный бэкгрануд Собянина, который он сам описывает следующим образом.

“Я работал в партийных советских органах и видел, как пахали люди. <...> Постоянная гигантская стройка, постоянное движение, постоянно работа на износ” (Афиша”). Отсюда теплое отношение мэра к “перманентной стройке”. “На самом деле {мои} любимые места Москвы -- это стройки Москвы, потому что там реальная жизнь. <...> Это замечательные места, где просто душой отдыхаешь” (“Эхо Москвы”).

Рациональная легитимация

На первом месте по частоте упоминаний находятся именно экономические обоснования градостроительной политики. Доминирующий дискурс здесь - необходимость участия Москвы в глобальной экономической конкуренции. Проводится прямая связь между качеством городской среды и экономической успешностью города. В противовес “древним городам”, которые боролись за территорию или за заводы, “сегодня города борются за людей” (“Афиша”). Своей сверхзадачей мэр называет превращение Москвы в “глобальный город, конкурентный с любым мегаполисом мира по уровню городской среды, удобный для жизни и ведения бизнеса”(Интерфакс).

Особенность Москвы состоит в “некой эклектичности”: город совмещает в себе исторический центр и быстро развивающую агломерацию, но это не мешает ему бороться за конкурентоспособность на равных с мировыми лидерами.

“Если говорить о Москве, то подобные нашей столице агломерации конкурируют вовсе не с прочими российскими городами” (“МК”). “Мы конкурируем с Лондоном, Парижем и Нью-Йорком как минимум. Для этого нужно создать более качественную городскую среду” (“Афиша”).

Есть и более конкретная причина изменения градостроительной политики: колоссальные масштабы транспортной проблемы.

”И поэтому такой выбор: либо мы все дружно стоим в пробках и ставим машины на тротуарах, либо мы так или иначе мотивируем граждан пользоваться общественным транспортом” (“Российская газета”).

Другое обоснование благоустройства состоит в необходимости регулярного ремонта улиц, которым пренебрегали предыдущие городские власти:

“За последние 30 лет мы сильно отстали в этом графике. <...> Любая улица за 50 лет устаревает, ладно, пусть будет 100 лет” (Лента.ру).

Сам проект «Моя улица» Собянин называет “абсолютно окупаемым”, так как он притягивает с город человеческий капитал и туристов.

“Поток туристов серьезно увеличивается. Благоустройство и уличные фестивали влияют на экономику. Все они окупается, на каждом из них бывает 5-8 млн человек” (“НТВ”). “Число пешеходов на улицах после реконструкции увеличивается от 2 до 4 раз” (“Афиша”).

При этом бюджетные траты на благоустройство, по словам Собянина, оказываются более чем умеренными.

“На самом деле это какой-то миф, что мы тратим огромные деньги на благоустройство. На него уходит 1,5% бюджета Москвы”

Глава III. Критика благоустройства в экспертном сообществе

В этой главе анализируются причины деформации идей западной урбанистики в ходе реализации проекта по благоустройству Москвы. Описываются целевые группы градостроительной политики и типы конфликтов, возникших на ее почве. На основании экспертных интервью определяются основные пункты критики благоустройства в профессиональном сообществе. Дискурс мэрии противопоставляется экспертной оценке результатов проекта.

Дискурс и реальность

Легитимация через авторитет, рассмотренная в предыдущей главе, главным образом основана на фигуре Яна Гейла. Опрошенные эксперты характеризуют Гейла как заметную личность, но не как «урбаниста планетарного масштаба, которым его представляют в России» (Петр Иванов, Московская высшая школа соицальных и экономических наук). По профессии Гейл -- архитектор, стрит-дизайнер, который работал в офисе по городскому проектированию в Голландии. В России Гейл принимал участие в Совете по общественным пространствам при мэрии, где, в частности, презентовал Сергею Собянину и другими чиновникам концепцию «walkability» (пешеходной инфраструктуры) и прочие элементы повестки “нового урбанизма”.

“Сильная сторна Гейла в том, что он умеет упаковывать в простые конструкции результаты работы десятилетий своих коллег” (Михаил Алексеевский, КБ «Стрелка»).

Эксперты подтверждают гипотезу о том, что имя Гейла использовалось мэрией в первую очередь для легитимации своей градостроительной политики посредством привлечения «западного профессора».

“У нас он стал культовым урбанистом, хотя на европейской рынке Гейл - далеко не самый известный стрит-дизайнер, который вообще не занимается городским развитием” (Иванов).

Можно предположить, что, чем ближе мэрия подходила к непосредственной реализации проекта, тем слабее было влияние датского урбаниста.

“След Гейла в благоустройстве, наверное, есть, но влиял ли он на конкретные решения - большой вопрос” (Артем Герасименко, Центр стратегических разработок). “В чистом виде консалтинг Гейла был не нужен мэрии. Он приехал, прочитал лекцию, разработал рекомендации, но связи с действиями правительства почти не было” (Иванов).

В влияние идей западных урбанистов сыграло важную, но опосредованную роль в запуске политики благоустройства. Урбанистический дискурс сперва был освоен российским креативным классом, а затем перекинулся на другие аудитории. В ответ на общественную дискуссию мэрия выступила с новыми градостроительными предложениями, подкрепляя их именами известных экспертов.

«На действия мэрии повлияли не столько конкретные западные урбанисты, сколько появление общественного интереса на тему городской среды» (Ярослав Ковальчук, Московская архитектурная школа).

Российские эксперты по городскому развитию, солидаризуясь с ценностями “нового урбанизма”, сомневаются в том, что эти ценности разделяют и московские власти. В реальности градостроительная политика скорее направлена на то, чтобы повысить значение города, улучшить его имидж и привлечь инвестиции, то есть на достижение экономических целей и большего престижа, а не на повышение комфорта горожан как самостоятельную ценность.

“Гейл декларирует, что человек должен быть в центре всего. Но я не думаю, что в Москве это так - даже на реконструированной Тверской ты по-прежнему чувствуешь себя как на великой улице, то есть на первом месте стоит патриотизм, восхищение властями и страной, а не твое удобство” (Герасименко).

В логику “города для людей” не вписываются действия мэрии, являющиеся частью широкого благоустройства - например, снос ларьков и торговых павильонов вблизи станций метрополитена. В этом случае ключевыми задачи “государственной машины” (Герасименко) было навести порядок, стимулировать соблюдение закона и сохранять визуальный облик города.

С одной стороны, идеи “нового урбанизма” были быстро усвоены московскими властям, но излишняя простота “упаковки” привела к утрате важных нюансов. “Под благоустройством понимается создание “харда”: построить парк, сделать инфраструктуру, поставить лавочку, а все остальное сработает само. Но не факт, что ставка на стройку, а не на культурную программу, оправдает себя” (Витков).

Не очевидна, по словам экспертов, общая философия проекта, его стратегические приоритеты. “Самый большой вопрос - в чем состоит мегаидея, которая вбирала бы в себя не только благоустройство. Есть, например, концепции здорового города или счастливого города, а тут непонятно - как будто просто нужно побыстрее что-то сделать” (Леля Жвирблис, Urban 21). Отчасти это может быть связано с нехваткой передовых технологий благоустройства и строительства. “Условно говоря, в России не зайдет сюжет про город с нулевым энергетическим балансом, потому что это дорого, нужно привлекать особых экспертов, разрабатывать целую инженерную систему. Наши регламенты скорее рассчитаны на косметический ремонт, что и происходит” (Иванов). С другой стороны, благоустройство можно рассматривать как первый шаг в направлении нового качественного содержания, которое появится на следующих этапах градостроительной политики.

Сегментация целевой аудитории

Любая улица - это линейный объект и общественное благо, принадлежащее всем пользователям города. Хотя в ЦАО живет только 5-6% населения Москвы, из-за высокой концентрации мест приложения труда тут ежедневно бывает большое количество людей из других районов. Кроме того, на выходные или праздники в исторический центр приезжает много людей с окраин города. Следовательно, изменения в конструкции улиц направлены на всех горожан без строгой географической привязки. С другой стороны, у благоустройства есть бенефициары - группы людей, которые получают максимальную выгоду от преобразований городского пространства. В случае “Моей улицы” бенефициарами можно считать креативный класс - наиболее активных пользователей пешеходной и велосипедной инфраструктуры. “С точки зрения целевых групп установка была широкая, но действительно подразумевалось, что “креаклы” будут одним из главных выгодоприобреталаей благоустройства” (Алексеевский).

К “хипстерам” или к креативному классу относится меньшая часть жителей города.

”Население Москвы - это во многом советские люди с индустриальным мышлением и очень своеобразными представлениями о городской среде” (Витков).

Так, идеалы россиян заметно отличаются от того, что предлагают представители “нового урбанизма”, пропагандирующие небольшие пешеходные города.

“По нашим исследованиям, для среднестатистического человека в Россиия жилье мечты - это отдельный дом за большим забором в черте города” (Алексеевский).

С некоторыми оговорками “российская мечта” - это разновидность субурбии, против которой сражаются западные урбанисты. При этом качество городской среды как критерий при выборе района для проживания, по словам Алексеевского, по значимости занимает для россиян предпоследнее место (социологические опросы проводились в 6 городах разных размеров). Таким образом, вопросы эстетики и комфорта не являются очень важными, “но если что-то меняется в лучшую сторону, то это дает колоссальную отдачу” (Алексеевский).

Благоустройство отвечает базовым запросам человека вне зависимости от его ценностей и идентичности. Интересы “хипстеров”, среднего класса и всех остальных групп в данном случае совпали - это комфорт и безопасность. Необходимость в сегментации и выделении целевых групп возникает на этапе публичной коммуникации - появляются разные дискурсы, о чем упоминалось ранее. Креативному классу благоустройство подается как актуальная прозападная политика, а для общения с другими группами подбирается более простой язык. Дифференцируются и каналы коммуникации: журнал “Афиша”, программные статьи Григория Ревзина в одном случае, государственное телевидение, правительственные газеты - в другом.

Сегментация проявляется и при наполнении городского пространства. Уличные фестивали и ярмарки (праздники мороженого, варенья и так далее), которые проходят в Москве в течение большей части летнего сезона, судя по всему, таргетированы на группу “жители окраин”.

“Это следствие конфликта логик: люди из Восточного Дегунино не интересуются урбанистикой и не читают “Афишу”. Отсюда сюжет с различными фестивалями в центре, куда можно приехать и сделать селфи” (Иванов).

Эстетические решения мэрия вызывают негодование у креативного класса, но полностью удовлетворяют большинство населения.

“Я, как житель центра, могу сказать, что мы обходим благоустроенные зоны, ходим по небольшим переулкам” (Леля Жвирблис, Urban 21).

Целевые группы этих мероприятий - “внутренние туристы”.

“Наши исследования показывают, что больше 60% жителей спальных районов вроде Тропарева или Мытищ бывают в центре раз в месяц - выезжают в театр, Парк Горького, в магазин. Именно эти люди посещают фестивали”.

Есть группы горожан, выгоды которых от пользования продуктом города в ходе благоустройства уменьшаются. Так, одним из рисков концепции “города, удобного для жизни” было недовольство автомобилистов в связи с сокращением парковочных мест, ростом стоимости парковки и сужением дорог. Но, по оценкам Алексеевского, уровень негатива среди этих групп достаточно низкий: “Автомобилисты готовы к неудобствам в разумных пределах ради решения транспортной проблемы”. Наиболее пострадавшими группами оказались родители с детьми и маломобильные граждане, для которых не доступны другие способы перемещения. Компенсацией для них является развитие общественного транспорта и сервисов такси. Но самой поляризированной темой оказались велодорожки - они создают неудобства как для пешеходов, так и для автомобилистов.

“Велодорожки вызвали жесточайшие конфликты, которые, правда, не вышли на поверхность” (Алексеевский).

Вероятно, по этой причине правительству пришлось свернуть программу.

Благоустройство само по себе не обладает серьезным конфликтным потенциалом. Судя по социологическим исследованиям, подавляющая часть горожан, “условные 85%, страшно всем довольны” (Алексеевский). Картину омрачает прогрессивная общественность: “лучшие люди города”, которые являются носителями идей “нового урбанизма”,в Москве настроены наиболее критично по отношению благоустройства.