Становление и развитие социологии России

В целом можно говорить о чрезвычайно низкой фактической (а не декларированной) ценности здоровья, к тому же еще имеющей инструментальный, а не самоценный характер (здоровье, необходимое для чего-то более важного); о низкой культуре самосохранения и ответственности за собственное здоровье и здоровье близких (в большинстве своем люди начинают заботиться о здоровье только после его фактического или ожидаемого ухудшения или по совету врача). Для сравнения: соответствующая модель самосохранительного поведения у финских респондентов (опрошенных по той же анкете) -- забота о здоровье формируется благодаря воспитанию в семье, школе и воздействию средств массовой информации, а "ухудшение здоровья" -- последняя по ранговому порядку причина для такой озабоченности [49].

Причины существующего отношения граждан к своему здоровью общеизвестны. Несомненно, что самосохранительное поведение (СП) россиян есть продукт нашей давней и новейшей истории, на протяжении которой индивидуальное существование человека было целиком подчинено либо интересам общины, либо интересам общества. В то же время специалисты Всемирной организации здравоохранения предостерегают от преувеличения возможностей отдельного человека в создании условий для здорового образа жизни и выработке оптимального СП [18]. На Западе в общественное сознание усиленно внедряется мысль о виновности самого индивида в своем нездоровье, тогда как есть и противоположное мнение, подтвержденное практическими расчетами и данными статистики, о связи заболеваемости и смертности с уровнем благосостояния нации, с величиной дохода и национального продукта на душу населения, с долей средств на здравоохранение в структуре государственного бюджета [50].

Здесь нет противоречия. Формирование здоровья индивида и общества -- процессы не взаимоисключающие, а взаимообусловленные.

Возможная перспектива. Отношение людей к своему здоровью -- подлинно социально-культурный феномен. Российская история с ее небрежением к жизни отдельного индивида не могла продуцировать ничего лучшего, как небрежение к индивидуальности и отсюда -- небрежение к поддержанию своего здоровья. Западная модель доминирования индивидуальности, напротив, стимулировала развитие ценностей здоровья и соответствующих исследований.

Отечественная социология здоровья имеет будущее в той мере, в какой само общество будет продвигаться в сторону уважения к правам человека и достоинству его индивидуальной жизни.

Будущее покажет. Социологи, специализирующиеся в этой области, продолжают сотрудничать со своими "смежниками" -- социогигиенистами, медиками и др. Проблематика здоровья населения не может не быть междисциплинарной и, возможно, является одним из пунктов разрушения дисциплинарных границ социологии в исследованиях общества и индивида.

§6. Заключение

Проблематика реального образа жизни советских граждан испытывала давление с двух сторон: официальные власти стремились строить новое общество по научной программе -- в этом коммунистическая доктрина не имела себе равных; с другой стороны, исследования фактуальных свидетельств быта, отношения к здоровью и вообще повседневной деятельности (образа жизни), равно как и материального уровня быта обычных советских семей (проект "Таганрог" здесь особо значим), не вполне или плохо согласовывались с партийно-политическими программами и установками.

Описываемая в главе проблематика исследований отражает кризисное состояние общества застойного брежневского периода. В ЦК партии обнаруживались мыслящие люди (упоминавшийся неоднократно Л.Оников, но также и Ю.Красин, защищавший диссидента Роя Медведева, и другие), а в среде социологов формировалась когорта исследователей, озабоченных вопросом: "В каком обществе мы живем?". Эти ученые думали, что необходимо представить реальную картину повседневной жизни людей, дабы государство смогло использовать эти сведения в целенаправленном планировании. Но если и удавалось учесть их выводы в планах социального развития (С.Шаталин заслуживает здесь особого упоминания) -- результат был достаточно плачевным.

Главное, что явилось продуктом этих исследований, -- реальная картина жизненного мира советского человека, его повседневного образа существования, что остается документальным эмпирическим фактом и по сей день. Дискуссии об образе жизни как научном понятии, о быте, способе и стиле жизни уходят в прошлое -- богатая статистическая база остается исследователям этого периода российской истории.

Литература

§2

1 Dumazedier J. Vers civilisation de la loisir? Paris, 1962.

2. Социализм и свободное время (материалы социологического исследования) // Проблемы мира и социализма. 1964, № 10; Стойков З. Некоторые социально-экономические проблемы свободного времени в Болгарии // Проблемы мира и социализма. 1964, № 10; Скужиньский З. Культура свободного времени в различных социальных средах // Проблемы мира и социализма. 1964, № 12; Санто М. Некоторые предварительные итоги изучения свободного времени // Проблемы мира и социализма, 1965, № 6, приложение.

3. Грушин Б. Свободное время: Актуальные проблемы. М.: Мысль, 1967. См. также: Неценко А.В. Свободное время и его использование. Л.: Знание, 1964; Земцов АЛ. Резервы роста и рациональное использование свободного времени рабочих // Вопросы философии. 1965, № 4; Трушин Б.А. Свободное время: Величина. Структура. Проблемы. Перспективы. М.: Правда, 1966.

4. Зборовский Т.Е., Орлов Т.П. Досуг: действительность и иллюзии. Свердловск, 1970; Гордон Л.А., Римашевская Н.М. Пятидневная рабочая неделя и свободное время трудящихся. М.: Мысль, 1972; Орлов Г.П. Свободное время как социологическая категория. Свердловск, 1973; Пименова В.Н. Свободное время в социалистическом обществе. М.: Наука, 1974; Социальные проблемы свободного времени трудящихся / Отв. ред. А.И.Митрикас. Вильнюс, 1974; Неценко А.В. Социально-экономические проблемы свободного времени при социализме. Л.: ЛГУ, 1975; Патрушев В.Д. Изменения в использовании свободного времени городского населения за двадцать лет (1965--1986) // Социологические исследования. 1991, № 3 и др.

5. Гордон Л.А., Клопов Э.В. Человек после работы: Социальные проблемы быта и внерабочего времени: По материалам изучения бюджетов времени рабочих в крупных городах Европейской части СССР. М.: Наука, 1972.

6. Гордон Л.А., Клопов Э.В., Оников Л.А. Черты социалистического образа жизни: быт городских рабочих вчера, сегодня, завтра. М.: Знание, 1977; Труд, быт и отдых трудящихся: Динамика показателей времени за 1960--1980-е годы / Ред. В.Д.Патрушев. М.: ИСАИ СССР, 1990 и др.

7. Груздева Е.Б., Чертихина Э. С. Труд и быт советских женщин. М.: Политиздат, 1983; Клопов Э.В. Прогресс повседневной бытовой деятельности рабочих // Клопов Э.В. Рабочий класс СССР (Тенденции развития в 60--70-е годы). М.: Мысль, 1985; Гимпельсон В.Е. Шпилька С.П., Штыров В.Н. Москвичи после работы. М.: Московский рабочий, 1990 и др.

8. Гордон Л.А. и др. Типология сложных социальных явлений // Вопросы философии. 1969, № 7; Патрушев В.Д., Татарова Г.Г., Толстова Ю.Н. Многомерная типология времяпрепровождения // Социологические исследования. 1980, № 4.

§3

1. Маслов П.П., Писарев И.Ю. Об улучшении бытовых условий рабочих и служащих и облегчении труда женщин в домашнем хозяйстве // Вопросы труда. Вып.IV. Вопросы повышения уровня жизни трудящихся. М.: НИИ труда, 1959.

2. Кузнецова И.П., Немчинова И.И. Изменения в условиях труда и быта ленинградских рабочих-текстильщиков // Вопросы труда: Вопросы повышения уровня жизни трудящихся. М.: НИИ труда, 1959. Вып. IV.

3. Балашова М.А., Васильева В.А. Изменения в условиях труда и быта рабочих-текстильщиков Московской области // Вопросы труда: Вопросы повышения уровня жизни трудящихся. М.: НИИ труда, 1959. Вып. IV.

4. Кабо Е. О. Очерки рабочего быта: Опыт монографического исследования домашнего рабочего быта. М.: Изд-во ВЦСПС, 1928.

5. Немчилова Н.И., Кузнецова Н.П., Васильев В.А. Бюджеты ста рабочих семей за десять лет // Вопросы изучения уровня жизни трудящихся в СССР. М.: НИИ труда, 1964.

6. Кряжев В.Г. К изучению рабочего времени городского населения // Вопросы изучения уровня жизни трудящихся в СССР. М.: НИИ труда, 1994.

7. Бибин О. Ф. О внерабочем времени сельского населения // Вопросы изучения уровня жизни трудящихся в СССР. М.: НИИ труда, 1994.

8. Римашевская Н.М. Экономический анализ доходов рабочих и служащих.. М.: Экономика, 1965.

9. Семья и народное благосостояние в развитом социалистическом обществе / Под ред. Н.М.Римашевской и СА.Карапетяна. М.: Мысль, 1985.

10. Семья, труд, доходы, потребление (таганрогские исследования) / Под ред. Н.М.Римашевской и Л.А.Оникова. М.: Наука, 1977.

11. Народное благосостояние: Методология и Методика исследования / Отв. ред. Н.М.Римашевская, Л.А.Оников. М.: Наука, 1988.

12. Народное благосостояние: тенденции и перспективы / Отв. ред. Н.М.Римашевская, Л.А.Оников. М.: Наука, 1991.

13. Peoples well-being in the USSR: trend and prospects. Moscow: Nauka, 1989.

14. Социально-экономические исследования благосостояния, образа и уровня жизни населения города: Проект "Таганрог-III" / Под ред. Н.М.Римашевской и В.В.Пациорковского. М.: ИСЭПН РАН, 1992.

§4

1. Абульханова-Славская К.А. Стратегия жизни. М.: Мысль, 1991.

2. Ануфриев Е.А. Социалистический образ жизни (Методологические и методические вопросы). М.: Высшая школа, 1980.

3. Ануфриев Е.А. Теория социалистического образа жизни -- новый вклад в научный коммунизм // Научный коммунизм. 1981, № 2.

4. Батыгин Г.С. Обоснование научного вывода в прикладной социологии. М.: Наука, 1986.

5. Батыгин Г.С. Качество жизни как объект социального прогнозирования //

6. Бестужев-Лада И.В. Опыт типологии социальных показателей образа жизни общества // Социологические исследования. 1980. № 2.

7. Бестужев-Лада И.В. Содержание, структура и типология образов жизни // Социальная структура социального общества и всестороннее развитие личности / Отв. ред. Л.П.Буев. М.: Наука, 1983.

8. Бестужев-Лада И.В. Советский образ жизни: Формы и методы его пропаганды. М.: Знание, 1980.

9. Блинов Н.М. Трудовая деятельность как основа социалистического образа жизни. М., 1979.

10. Борисов Г.М. Личность и ее образ жизни. Л.: Знание, 1989.

11. Бутенко А.П. Социалистический образ жизни: проблемы и суждения. М.: Наука, 1978.

12. Возтитель А.А. Изучение качества жизни в социологическом исследовании М.: ИС АН СССР, 1986.

13. Возьмитель А.А. Кризис в партии // Коммунист. 1991, № 13.

14. Возьмитель А.А. На изломе // Социологические исследования. 1990, № 2.

15. Возьмитель А.А. Образ жизни: от старого подхода к новому // Социально-политические науки. 1991, № 1.

16. Возьмитель А.А. Организация всесоюзного исследования образа жизни советских людей // Совершенствование практики организации социологических исследований и повышение эффективности использования их результатов / Отв. ред. В.Н.Иванов и др. Москва-Тбилиси: Сабчота-Сакартвело, 1987.

17. Возьмитель А.А. Повседневная жизнь людей в условиях кризиса / Руководитель В.А.Ядов. Социальные структуры и социальные субъекты. М.: ИС РАН, 1992.

18. Возьмитель А.А., Карпов А.П. Становление образа жизни российского фермерства. М.: ИС РАН, 1994.

19. Гордон Л.А., Клопов Ж.В., Оников Л.А. Черты социалистического образа жизни: быт городских рабочих вчера, сегодня, завтра. М.: Знание, 1977.

20. Давыдова Е.В. Измерение социального самочувствия молодежи. М.: ИС РАН, 1992.

21. Здравомыслов А.Г. Актуальные проблемы совершенствования социалистического образа жизни. М.: Знание, 1981.

22. Капустин Е.И. Социалистический образ жизни: Экономический аспект. М.: Мысль, 1976.

23. Козырева П.М. Структура общества и власти в зеркале массового сознания // Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества / Отв. ред. З.Т.Голенкова. М.: ИС РАН, 1996.

24. Краткий словарь по социологии / Под общ. ред. Д.М.Гвишиани, Н.И.Лапина. М.: Политиздат, 1988.

25. Левыкин И. Т. К вопросу об интегральных показателях социалистического образа жизни // Социологические исследования. 1984, № 2.

26. Левыкин И. Т. Образ жизни как объект междисциплинарного изучения // Социологические исследования. 1981, № 1.

27. Ленин В.И. Полн. собр. соч.

28. Методология и методика системного изучения советской деревни / Отв. ред. Т.И.Заславская и Р.В.Рывкина. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ие, 1980.

29. Народное благосостояние: Методология и методика исследования / Отв. ред. Н.М.Римашевская, Л.А. Оников. М.: Наука, 1988.

30. Образ жизни: Теоретические и методологические проблемы социально-психологического исследования / Отв. ред. Л.В.Сохань, В.А.Тихонович. Киев: Наукова думка, 1980.

31. Образ жизни в условиях перестройки: (Динамика, тенденции, противоречия) / Отв. ред. А.А.Возьмитель. М.: ИС РАН, 1992.

32. Образ жизни и состояние массового сознания / Отв. ред. А.А.Возьмитель. М.: ИС РАН, 1992.

33. Образ жизни в социалистических странах: (Из опыта ВНР и СССР: Реальность, проблемы) / Отв. ред. И.Т.Левыкин. М.: ИСИ АН СССР, 1985.

34. Образ жизни: тенденции, противоречия, проблемы / Отв. ред. А.И.Тимуш. Кишинев: ИСАИ СССР, 1989.

35. Общее и особенное в образе жизни социальных групп советского общества / Отв. ред. И.Т.Левыкин. М.: Наука, 1987.

36 Петренко В.Ф., Митина О.В. Психосемантический анализ динамики качества жизни россиян (период 1917-1995) // Психологический журнал. 1996, № 6.

37. Попов С.И. Проблема "качества жизни" в современной идеологической борьбе. М.: Политиздат, 1977.

38. Проблемы методологии исследования образа жизни в социалистических странах / Под ред. З.Суфина и А.Ципко. Варшава, 1979.

39. Руткевич М.Н. Социалистический образ жизни. М.: Знание, 1983.

40. Савин Ю.А. Социалистический образ жизни и нравственное развитие личности. М.: Мысль, 1987.

41. Советский образ жизни: Состояние, мнения и оценки советских людей / Отв. ред. И.Т.Левыкин и А.А.Возьмитель. М.: ИСИ АН СССР, 1984.

42. Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х / Отв. ред. Ю.А.Левада. М.: Мировой океан, 1993.

43. Состояние и основные тенденции развития образа жизни советского общества / Отв. ред. И.Т.Левыкин. М.: ИСИ АН СССР, 1988.

44. Состояние и основные тенденции развития советского образа жизни: Вопросы методологии и методов исследования / Отв. ред. И.Т.Левыкин. М.: ИСИ АН СССР, 1980.

45. Стиль жизни личности: Теоретические и методологические проблемы / Отв. ред. Л.В.Сохань, В.А. Тихонович. Киев: Наукова думка, 1982.

46. Социалистический образ жизни: Сборник статей ученых социалистических стран / Отв. ред. А.П.Бутенко. М.: Прогресс, 1979.

47. Социалистический образ жизни / Л.И.Абалкин, В.Г.Алексеева, С.С.Вишневский и др.; Редкол.: С.С.Вишневский и др. М.: Политиздат, 1984.

48. Социальные показатели образа жизни советского общества / Отв. ред. И.В.Бестужев-Лада. М.: Наука, 1980.

49. Социалистический образ жизни и новый человек / Под общ. ред. А.И.Арнольдова, Э.А.Орловой. М.: Политиздат, 1984.

50. Социальная ситуация как инструмент анализа образа жизни городского населения / Отв ред. И.Т.Левыкин, Т.М.Дридзе. М.: ИСИ АН СССР, 1984.

51. Социологические методы изучения образа жизни / Отв. ред. И.Т.Левыкин и Э.А.Андреев. М.: ИСИ АН СССР, 1985.

52. Струков Э.В. Социалистический образ жизни: Теоретические и идейно-воспитательные проблемы. М.: Мысль, 1977.

53. Тодоров Ангел Cm. Качество жизни: Критический анализ буржуазных концепций/ Под ред. С.И.Попова. М.: Прогресс, 1980.

54. Толстых В.И. Образ жизни: Понятия. Реальность. Проблемы. М.: Политиздат, 1975.

55. Тощенко Ж.Т. Идеология и жизнь: Социологический очерк. М.: Советская Россия, 1983.

56. Травин И.И. Материально-вещная среда и социалистический образ жизни. Л.: Наука, 1979.

57. Тупчиенко Л.С. Социалистический образ жизни как объект управления. М.: Мысль, 1983.

58. Харчев А.Г., Алексеева В.Г. Образ жизни, мораль, воспитание. М.: Политиздат, 1977.

59 Ядов В.А. Социологический подход к исследованию личности в системе понятий образа жизни // Вопросы философии. 1983, № 12.

§ 5

1. Антонов А.И., Зотин В.А., Медков В.М. О первом опыте изучения самосохранительных установок: Материалы Всесоюзной научной конференции "Проблемы демографической политики в социалистическом обществе". Киев, 1982

2. Бедный М.С. Демографические факторы здоровья. М.:Финансы и статистика, 1984.

3 Бедный М.С. Медико-демографическое изучение народонаселения. М.: Статистика, 1979.

4. Богословский С.М. Заболеваемость фабричных рабочих Богородско-Глуховской и Истомкинской мануфактур Богородского уезда за 1896--1900 гг. М.: Моск. губ. земство, 1906.

5. Брехман И.И. Введение в валеологию -- науку о здоровье. Л., 1987.

6. Бритов А. И. Вторичная профилактика артериальной гипертонии в организованных популяциях: Автореф. дисс.... докт. мед. наук. М., 1985.

7. Внезапная смерть / Ред. А.М.Вихерт. Б.Лауна. М., 1980.

8. Всемирная организация здравоохранения: Европейское региональное бюро: Укрепление здоровья: Дискуссионный документ: концепции и принципы. Копенгаген: ВОЗ, 1984.

9. Географические аспекты экологии человека / Отв. ред. А.Д.Лебедев. М.: ИГАМ СССР, 1975.

10. Ермаков С.П. Моделирование процессов воспроизводства здоровья населения: Научный обзор. М., 1983.

11. Журавлева И.В. Поведенческий фактор и здоровье населения // Здоровье человека в условиях НТР / Отв. ред. Ю.И.Бородин. Новосибирск.: Наука, 1989.

12. Журавлева И.В. Поведенческий фактор здоровья населения // Проблемы социальной демографии / Отв. ред. Н.В.Тарасова. М.: ИСИ АН СССР, 1987.

13. Журавлева И.В. Тенденции состояния здоровья населения СССР // Население СССР за 70 лет / Отв. ред. Л.Л.Рыбаковский. М.: Наука, 1988.

14. Журавлева И.В., Левыкин И.Т. Образ жизни и региональные особенности отношения к здоровью // Социальные проблемы здоровья и продолжительности жизни. М.: ИСАИ СССР, 1989.

15. Изуткин Д.А. Формирование здорового образа жизни // Советское здравоохранение. 1984, № И.

16. Изуткин А.М., Петленко В.П., Царегородцев Г.И. Социология медицины. Киев, 1981.

17. Калью П.И. Сущностная характеристика понятия "здоровье" и некоторые вопросы перестройки здравоохранения: Научный обзор. М.: ВНИИМИ, 1988.

18. Качество населения Санкт-Петербурга. Сер. 3. Материалы текущих исследований. СПб., 1993. Часть1.

19. Качество населения Санкт-Петербурга. / Отв. ред. Б.М.Фирсов. СПб.: Европейский дом, 1996. Часть 2.

20. Корхова И.В., Мезенцева Е.Б. Условия жизни и здоровье // Народное благосостояние: Тенденции и перспективы / Отв. ред. Н.М.Римашевская, Л.А.Оников. М.: Наука, 1991.

21. Кудрявцева Е.И. Здоровье человека -- понятие и реальность // Общественные науки и здравоохранение / Отв. ред. И.Н.Смирнов. М.: Наука, 1987.

22. Куркин П.И. Статистика болезненности населения в Московской губернии за период 1883--1902: Типы болезненности фабричного населения. М.: Губ. земство, 1912. Вып. IV.

23. Лисицын Ю.П. Здоровье как функция образа жизни // Тер. арх. 1983. № 9.

24. Лисицын Ю.П. Теоретико-методологические проблемы концепции "общественного здоровья" // Общественные науки и здравоохранение / Отв. ред. И.Н.Смирнов. М.: Наука. 1987.

25. Лисицын Ю.П., Сахно А.В. Здоровье человека -- социальная ценность. М.: Мысль, 1988.

26. Ломоносов М.В. О размножении и сохранении российского народа. Поли. собр. соч. М.-Л., 1952. Т. 6.

27. Массовая профилактика сердечно-сосудистых болезней и борьба с ними // Доклад комитета экспертов ВОЗ. Серия тех. док. 732. Женева: ВОЗ, 1988.

28. Народное благосостояние: Тенденции и перспективы / Отв. ред. Н.М.Римашевская, Л.А.Оников, М.: Наука, 1991.

29. НТР, здоровье, здравоохранение. М., 1984.

30. Отношение населения к здоровью / Отв. ред. И.В.Журавлева, М.: ИС РАН, 1993.

31. Отношение человека к здоровью и продолжительности жизни. М.: ИС АН СССР, 1989.

32. Осипов ЕЛ. Статистика болезненности населения Московской губернии за 1878-1882гг. М., 1890.

33. Петровский A.M. О выборе обобщенного показателя здоровья // Системный анализ и моделирование в здравоохранении. Новокузнецк, 1980.

34. Поляков Л.Е., Малинский Д.М. Метод комплексной вероятностной оценки состояния здоровья населения // Советское здравоохранение. 1971, № 3.

35. Попов Г.А., Петров П.П., Турлыбеков Ж.Г. Научно-технический прогресс, окружающая среда и здоровье населения. М., 1984.

36. Семья -- здоровье -- общество / Под ред. М.С.Бедного, М.: Мысль, 1986.

37. Тищенко П.Д. О философском смысле феноменов здоровья и болезни // Здоровье человека как предмет социально-философского познания. М.:ИФ АН СССР, 1989.

38. Трудовые ресурсы и здоровье населения / Отв. ред. Т.В.Рябушкин, М.: Наука, 1986.

39. Тугаринов В.П. О ценностях жизни и культуры. Л., 1960.

40. Философские и социально-гигиенические аспекты учения о здоровье и болезни/Под ред. Г.И.Царегородцева. М.: Медицина, 1975.

41. Чазов Е.И. Проблемы профилактики с позиции специализации и интеграции // Тер. арх., 1983. № 1.

42. Шилова Л. С. Изучение поведенческих аспектов здоровья населения // Проблемы социальной демографии / Отв. ред. Н.В.Тарасова. М.: ИСИ АН СССР, 1987.

43. Шилова Л. С. Различия в самосохранительном поведении мужчин и женщин // Здоровье человека в условиях НТР / Отв. ред. Ю.И.Бородин. Новосибирск: Наука, 1989.

44. Allison T.N. Measuring health status with local data // Procedings of the Public Health Confer on Records and statistic. N.J. 1976.

45. Breslow L., Enstrom J.E. Persistence of Health habits and their relationship to mortality// Prev.med. 1980. Vol. 9.

46. Hopkins P.N., Williams R.R. A survey of 246 suggested coronary risk factors // Atherosclerosis. 1981. Vol. 40.

47. Jouravleva L, Lakomova N., Palosuo H. Health Factors: socio-cultural differences of Russia and Finns // Evolution or Revolution in European Population. Milano: Franco Angeli, 1996.

48. Kopina O.S., Shilova L.S., Zaikin E. V. Stress levels in Moscow inhabitans in 1986-1992 // Int. Jour, of Behavioral Medicine Florida. 1993, № 5.

49. Palosuo H., Zhuravleva L etc. Perceived Health, Health Related habits and Attitudes in Helsinki and Moscow: A comparative Study of Adult Population in 1991. Helsinki, 1995.

50. Prevention of non-communicable diseases: experiences and prospects. WHO ICP/ NCD 02816. 1987.

51. Rose G., Heller R.F. Heart disease prevention project: a radomised controlled trail in industry// Brit. med. J. 1980. Vol. 280.

52. Torrance G.W. Models of index status of health unified mathematical approach // Med. Sci. 1976. Vol. 22. № 9.

53. Waaler H.T. Height, Weight and Morality. The Norwegion Experience. Rapport. 1984, № 4.

Глава 25. Экологическая социология (О.Яницкий)

§ 1. Введение

Экологическая (или инвайронментальная, от английского environment -- среда) социология как самостоятельная социологическая дисциплина возникла сравнительно недавно, хотя некоторые элементы социально-экологической теории были заложены еще в 1920-х гг. Р.Парком, Ю.Бэрджессом и другими теоретиками Чикагской школы [25, с. 256--257, 395--396, 411--413]. Однако только к началу 90-х гг. экологическая социология обрела статус особой дисциплины, что нашло свое институциональное выражение в создании в 1992 г. в Международной социологической ассоциации Исследовательского комитета "Среда и общество".

Развитие данной отрасли знания, и прежде всего ее теоретико-методологических оснований, тесно связано с развитием общества, изменением его целей и ценностей, сдвигами в общественном сознании. Возникновение и интенсивный рост экосоциологии на Западе зависели от перемен в самом западном обществе: роста значимости глобальных проблем, структурных сдвигов в экономике, энергетического кризиса 70--80-х гг., нескольких волн экологических движений, все большего распространения так называемых постматериальных ценностей. Не меньшую роль сыграли такие интеллектуальные прорывы, как серия докладов Римскому клубу, равно как и систематическая рефлексия западных социологов по поводу теоретических оснований собственной дисциплины. Советская и российская инвайронментальная социология не имела подобных предпосылок.

Вот главные обстоятельства, характеризующие ту атмосферу, в которой она формировалась в нашей стране. Первое -- социологи не имели доступа к необходимой информации. Не только демографическая статистика, но и элементарные сведения о состоянии среды обитания были засекречены или отсутствовали вообще, включая и период перестройки (т.е. после 1985 г.).

Второе -- любые конфликты на экологической почве квалифицировались господствующей идеологией как "происки врагов" или националистических сил. Все основные сферы жизнедеятельности общества были "скреплены" марксистско-ленинской доктриной неограниченного экономического роста и "удовлетворения постоянно растущих материальных потребностей". Практически это означало постоянный курс на экстенсивные и ресурсоемкие индустриализацию и урбанизацию, культивирование в общественном сознании представлений о неисчерпаемости ресурсного потенциала для экономического роста и удовлетворения геополитических амбиций.

Третье -- идеология и политика "ликвидации корней" -- советский вариант "плавильного котла" национальностей и культур. Раскрестьянивание, форсированная индустриализация, массовые репрессии и насильственные переселения целых народов, "великие стройки коммунизма", освоение целинных земель, содержание и постоянное обновление штатов гигантской армии и военно-промышленного комплекса, разбросанных по всей огромной территории СССР и за его пределами, -- все это лишало десятки миллионов людей чувства национальной и территориальной идентичности, создавало у них установки безответственности и временщичества.

Четвертое -- абсолютное "верховенство" общественных наук над естественными. Диалога между ними и тем более конвенциональных форм междисциплинарного взаимодействия просто не могло быть. Экономические и социальные факты трактовались с позиций исторического материализма как первичные, природные условия -- как вторичные и второстепенные.

Пятое - слабость, неразвитость социологии как научного сообщества. Академическая социология была отделена от ведомственной, прикладной, и обе они -- от "университетской" социологии, которая к тому же не давала систематического социологического образования. Иными словами, ядра, вокруг которого могли бы концентрироваться социологи, озабоченные проблемами среды и средового воздействия на человека, не существовало.

Наконец, партийно-государственные системы образования и пропаганды культивировали в общественном сознании технократические модели человека ("человека-гиганта", "человека вездесущего", "человека расчленяющего и конструирующего") и тем самым создавали мощный антиэкологический, антисредовой импульс для массового сознания и общественного интереса. Не удивительно поэтому, что в структуре Советской социологической ассоциации не было исследовательской секции по проблемам экологической социологии.

§ 2. Возникновение экологической социологии

В подобных условиях оазисы исследований "социальных последствий" экологических проблем стали формироваться на периферии советской социологии и вне ее институциональных структур. Первые подходы к экосоциологии в СССР относятся к началу 60-х гг. Экосоциология формировалась прежде всего как сублисциплина социологии города, а также социальной психологии, изучавшей сознание и поведение людей в городской среде. Воздействие на них этой среды, физической (природной и искусственной) и социальной (специфически городских групп и сообществ) все более осознавалось (см. работы А.С.Ахиезера, Л.Б.Когана и О.Н.Яницкого [4, 15, 16]). Стимулировали этот процесс переводы на русский язык работ польских урбансоциологов [27], которые тогда и позже служили коммуникативным "мостом" между западной и советской социологией города.

Затем к изучению экологических проблем обратились социологи -- специалисты по массовым коммуникациям и общественному мнению. Однако, в отличие от социологии города, которая за прошедшие 20 лет постепенно трансформировалась в инвайронментальную социологию, для названных двух дисциплин изучение экологических проблем означало лишь расширение их исследовательского поля, но отнюдь не теоретическую переориентацию [18]. Лишь в последнее десятилетие социология экологического сознания усилиями Б.Докторова, М.Лауристин, В.Сафронова и Б.Фирсова [13, 68] стала обретать статус особого исследовательского направления.

Несмотря на названные различия, у этих трех источников формирования экологической социологии есть общее. Лидеры названных направлений тесно соприкасались с советской действительностью и вместе с тем были достаточно хорошо осведомлены о работах своих коллег на Западе, сохраняя при этом определенную дистанцию от официальных идеологических институций.

Еще одним источником формирования рассматриваемой дисциплины стала "непрофессиональная социология". Речь идет о социологических концепциях и эмпирических исследованиях, развиваемых учеными-естественниками (экологами, биологами). Будучи достаточно интегрированными в международное научное сообщество и соответствующие междисциплинарные программы, располагая гораздо большим, чем социологи, позитивным знанием о воздействии человека на биосферу, биологи стали создавать свою "социологию", прежде всего в рамках междисциплинарной и практически ориентированной программы "Экополис". Д.Кавтарадзе, А.Брудный, Э.Орлова и О.Яницкий предприняли первую попытку систематического сотрудничества социологов, биоэкологов и администрации малого города (г. Пущине) для разработки и реализации концепции "экологического города" с участием местного населения [53, 56, 83].

Параллельно проблемы взаимодействия природы и общества стали обсуждаться в рамках других, пограничных с социологией наук: экономики [24], истории [22], демографии [10], географии [69], гидрометеорологии [30] и др., причем все это были попытки преодоления своих узких дисциплинарных рамок, выхода в сферу междисциплинарных исследований. Этому способствовало и то обстоятельство, что вследствие ухудшения глобальной экологической ситуации и под давлением международного сообщества идеологи КПСС выдвинули в начале 1980-х гг. задачу усиления взаимодействия общественных, естественных и технических наук. Был, в частности, снят официальный запрет с системного анализа, вследствие чего в научный оборот была введена идея единства системы "общество-природа" [8, 19]. Собственно социологический анализ этой системы стал разворачиваться в форме анализа методологических проблем междисциплинарности, оптимизации управления социобиотехническими системами, экологического прогнозирования. В частности, Г.Хильми сделал выводы о неизбежности превращения биосферы в биотехносферу и об "экологическом самообеспечении" человечества путем создания совместимых биологических и промышленно-технологических циклов [37]. Заметим, что именно через жанр междисциплинарной литературы автору настоящей статьи удалось дать советскому читателю еще 15 лет назад представление о работах У.Каттона и Р.Данлэпа [57], других западных теоретиков инвайронментализма [51].

Существовал и еще один жанр социологической литературы, разрешенный коммунистической идеологией, -- критика буржуазных концепций. Для прозападно ориентированных советских социологов он представлял двойную возможность: освоения идей западной экосоциологии и соответствующего просвещения как советского истеблишмента, так и коллег -- социологов и студентов. В частности, О.Н.Яницкому удалось впервые ознакомить последних с идеями основателей Чикагской школы человеческой экологии, ввести в научный оборот такие понятия, как экологический комплекс, несущая способность экосистемы, качество среды обитания и его восприятие, участие населения в принятии (экологически обоснованных) решений и др. [48, 51]. Позже систематический обзор работ зарубежных экосоциологов был выполнен С.Баньковской [5].

Наконец, участие советских социологов в разработке международных междисциплинарных программ, в частности программы ЮНЕСКО "Человек и биосфера", позволило им не только освободиться от догматов советского марксизма, но и вступить в длительные, весьма плодотворные контакты с международным сообществом исследователей глобальных и региональных экологических проблем. Эти контакты впервые в советской социологии создали возможность сформулировать развернутую программу социально-экологических исследований, включив в нее, в частности, такие проблемы, как экологические ценности и установки, экологически ориентированный образ жизни, разработка социально-экологических концепций жизнедеятельности социально-территориальных общностей, методы социологической оценки загрязнения, социально-экологическая экспертиза и социальные основы экологической политики [26].

Итак, в 1960-х--начале 1980-х гг. советская экосоциология формировалась, по существу, за пределами системы институционально санкционированных социологических дисциплин. Этому способствовал факт непризнания за экосоциологией статуса самостоятельной дисциплины. Поэтому концептуального ядра, подобного тому, которое в американской социологии было заложено упомянутой работой У.Каттона и Р.Данлэпа [57], в ней просто не могло возникнуть; каждая из позиций сформулированной этими авторами "Новой экологической парадигмы", по существу, подрывала самые основы исторического материализма, перечеркивала его трактовку взаимоотношений человека и природы.

§ 3. Концептуальные основы российской экосоциологии

Индикатором превращения социологии экологических проблем в экосоциологию является наличие у нее теоретического ядра -- экологической концепции общественного развития. Посмотрим, каким интеллектуальным багажом могла воспользоваться эта формирующаяся социологическая дисциплина.

Представляется, что главная отличительная черта такого багажа -- нормативность, аксиологичность концептуального мышления. Большинство теоретических работ того времени являло собой социально-философские спекуляции, варьирующие идею русского ученого-геохимика В.Вернадского о будущем человечества как о переходе биосферы в ноосферу [7].

Социальная экология есть "теория формирования ноосферы" и одновременно -- "наука о конструировании оптимальных отношений между обществом, человеком и природой" [17] Социологизирующие математики и специалисты в области системного анализа выдвинули концепцию "коэволюции", предполагающую изучение условий, при которых изменение характеристик биосферы идет в направлении, содействующем упрочению и расширению области гомеостаза вида гомо сапиенс. Причем недвусмысленно утверждается, что во всех этих процессах главным действующим лицом является человек. Н.Н.Моисеев, как и многие другие авторы, настаивает на идее "управления общественными процессами", повышения "темпов адаптации человека к изменяющимся условиям среды обитания" [19, с. 229].

Другой блок литературы 70-80-х гг. -- это вариации демографов и специалистов по системному анализу на известную тему "пределов роста" [1, 8], причем в зависимости от склонностей авторов акцент делается или на ограниченных возможностях несущей способности биосферы, или на исторической ограниченности капиталистического способа производства. Третий блок работ -- это опять изыскания философствующих естествоиспытателей, причем весьма противоречивые. С одной стороны, утверждается, что вся биосфера неизбежно превратится в биотехносферу, с другой -- что техносфера должна быть "встроена" в биосферу. Наконец, влиятельные социальные философы (А.С.Ахиезер), проанализировав исторический опыт России, утверждают, что в отличие от индустриального общества западного типа для российского общества выявить доминирующую социальную парадигму просто невозможно. На протяжении нескольких веков российское общество представляет собой единство двух частей, которые можно условно именовать "прозападной" и "провосточной". Их антагонизм не дает возможности определить некоторый "вектор" развития этого противоречивого целого и соответственно -- доминирующую социальную парадигму [2].

Итак, этот интеллектуальный багаж весьма противоречив: антропоцентризм соседствует с биосфероцентризмом, эволюционный подход -- с циклическим, "маятниковым", либо с идеями глобального управления, идея охраны биосферы -- с ее "конструированием". Причем характерно, что ни в одной из концепций, именуемых социально-экологическими, не делалось попыток соотнести теоретические построения с реальными социальными процессами. И это вполне объяснимо: в советской социологии того времени отсутствует главное звено -- концепция доминирующей социальной парадигмы.

Опираясь на упомянутые работы американских социологов [57], вторичный анализ отечественных социологических и политических исследований, а также собственные разработки [51], О.Яницкий предложил парадигмы Системной исключительности и Системной адаптируемости [47, 51а, 79].

С рассматриваемой точки зрения при описании тоталитарного и посттоталитарного обществ в СССР/России применяются различные в деталях, но сходные в своей основе принципы. Именно поэтому они были названы парадигмами Системной исключительности и Системной адаптируемости. В основе каждой из них лежит ряд идеологически сформулированных допущений относительно природы упомянутых обществ, их взаимоотношений с "внешним" миром, социальной природы самого человека, контекста деятельности этих двух систем и ограничений, налагаемых на их деятельность.

Подобные допущения были представлены как ряд императивов, составляющих в совокупности "доминирующий взгляд на мир", культивируемый данной Системой. Например, аксиологический императив -- это постулат о тоталитарной системе как высшем этапе развития человеческой истории. Геополитический императив -- геосфера есть пространство борьбы данной системы с враждебным окружением. Императив экстенсивного развития говорит о том, что мир бесконечен и представляет собой набор ресурсов для достижения экономических и политических целей данной системы и т.д. Совокупность подобных императивов и предопределяет суть парадигмы Системной исключительности, т.е. абсолютного примата тоталитарной системы над природным и социальным миром. Например, императиву примата идеологии над культурой соответствует вполне определенная политическая установка, согласно которой преобразование человеческой природы может быть произведено насильственным образом; объем "отходов" человеческого материала значения не имеет.

Десять лет перестройки и реформ не внесли кардинальных изменений в постулаты названной парадигмы. Господствующая политическая система декларировала ряд демократических принципов, несколько смягчила "директивность" регулятивных мер, но продолжала преследовать прежнюю цель самосохранения и упрочения любой ценой. Поэтому идеологическое отражение этой установки автор данной главы назвал парадигмой Системной адаптируемости. Так, геополитический императив представлен в ней принципом "державности", сильного государства, императив контекста деятельности посттоталитарной системы -- принципом, согласно которому деятельность государства должна детерминироваться его геополитическими, а не "домашними" интересами; сохранился и императив "неограниченного прогресса", только теперь ориентирующим образцом стало индустриальное общество Запада. Отсюда вытекают и принципы Системной адаптируемости: природа и человек - главные ресурсы реформ. Эффективные социальные и инженерные технологии - основные инструменты совершенствования постсоветской системы, социальный и технологический прогресс могут продолжаться бесконечно, поскольку ограничения, налагаемые Биосферой, могут быть преодолены путем "встраивания" технических систем в природные экосистемы [47, 79].

Как справедливо отмечает А. Шубин, "распространение технократической идеологии в качестве "нормативной", "общепринятой" происходит целенаправленно, так как эта идеология соответствует властным и имущественным интересам правящей элиты, отчужденной от остального общества и от природной среды" [42].

§ 4. Экологическая озабоченность

Это -- наиболее эмпирически развитое направление в советской инвайронментальной социологии. Оно состоит из нескольких тематических "блоков". Первый -изучение зависимости анти- или проэкологического поведения от типа личности и ее сознания (М.Лауристин, Б.Фирсов); второй -- исследование дифференциации данной озабоченности в зависимости от пола, возраста, социального положения и других конституирующих признаков (А.Баранов, Б.Докторов, В.Сафронов); третий -- изучение ценностных ориентации участников гражданских инициатив и инвайронментальных движений (О.Яницкий).

Результаты этих исследований можно подытожить следующим образом. Общий уровень обеспокоенности населения СССР состоянием среды в течение последних десяти лет постоянно возрастал. Пик этой обеспокоенности пришелся на 1989 г., совпав с резкой общей политизацией массового сознания, и затем начал неуклонно снижаться. Чернобыльская катастрофа не оказала существенного влияния на характер этой динамики. Наиболее обеспокоенным слоем населения является гуманитарная интеллигенция и в целом лица с высшим образованием, а также большинство пенсионеров, молодых матерей и других категорий иммобильных групп населения. Наименее обеспокоенные -- это люди, по разным причинам утерявшие свои социальные и культурные корни, а также занятые в сфере услуг. Относительно более озабочены состоянием среды жители больших городов и западной части бывшего СССР, относительно менее -- жители малых городов и поселков и бывших республик Средней Азии [6]. Однако, как отмечается, лишь возраст и уровень образования являются сильными дифференцирующими признаками [13].

М.Лауристин и Б.Фирсов выделяют несколько устойчивых структур индивидуального сознания (их можно назвать типами, или парадигмами, сознания), сквозь "призму" которых люди воспринимают и оценивают состояние среды. Было выявлено шесть таких доминирующих типов: глобально-экологический, нравственно-этический, правовой, организационно-производственный, технологический и эстетический [18]. Если представить различные интерпретации ухудшения состояния среды в виде континуума мнений, то он будет ограничен двумя полюсами. На одном будут располагаться интерпретации этой ситуации, выраженные в виде критики экономической и технологической политики, на другом -- мнения, связывающие эту ситуацию с низкой повседневной культурой и отсутствием твердых моральных устоев [13, 18].

Изучение А.Барановым степени обеспокоенности состоянием среды выявило четыре типа носителей экологического сознания. Первый, "экологист", очень сильно встревожен экологической ситуацией любых масштабов, беспокоится о дальнейшей деградации среды, поддерживает любые действия в ее защиту, готов платить за высокое качество среды. Второй, "пассивный пессимист", разделяя озабоченность первого, тем не менее платить из собственного кармана за экологические мероприятия не согласен. Третий, "пассивный оптимист", хотя также встревожен состоянием среды, полагает, что в перспективе ситуация может измениться к лучшему. Поэтому он согласен жертвовать качеством среды ради решения экономических проблем и отказывается платить личные средства на экологические нужды. Четвертый, "необеспокоенный", проявляет умеренную или низкую степень озабоченности состоянием среды и поэтому не имеет твердого мнения по поводу соотношения экономического и экологического приоритетов в политике государства [6]. Б.Докторов и В.Сафронов, испытав на российском материале концепцию циклов общественного внимания американского социолога Э.Даунса [58], пришли к выводу, что состояние общественного мнения по экологическим вопросам в России, скорее всего, соответствует второй стадии этого цикла -- стадии открытия, вызывающего тревогу, и энтузиазма, выражающегося в поддержке общественным мнением экологических инициатив и требований [12].

Естественно, что члены экологических групп и движений выражают наивысшую степень озабоченности состоянием среды и готовы вносить личный вклад в изменение экологической ситуации. Однако, с нашей точки зрения, главная проблема - выявление ценностных основ этой высокой озабоченности и соответственно социальной активности -- остается недостаточно исследованной.

Вопрос должен быть поставлен иначе: почему возникли это состояние сознания и готовность к действиям в условиях посттоталитарной и недоиндустриализированной России? Причин здесь несколько, и далеко не все они связаны с ухудшением состояния среды. Одна из них -- это ценность позитивного экологического знания, которое может служить опорой в мире фальсифицированных ценностей официального социализма и ценностного вакуума постперестройки. Другая -- это превращение проэкологической общественной деятельности в "экологическую нишу" маргинальной интеллигенции и студенческой молодежи, в нишу творческой, неполитической деятельности. Третья причина -- поиск этой интеллигенцией "точки опоры" в западной культуре: российский алармизм есть несомненный последователь западного алармизма. Наконец, теперь уже ясно, что в годы перестройки экологическая озабоченность населения была использована демократическим движением в целях политической мобилизации масс. Иными словами, изменения макросоциального, равно как и локального, ситуационного контекста в ходе перестроечных процессов стимулировали трансформацию лозунгов охраны природы в средство политической борьбы против коммунистического режима.

Изучение автором российского экологического движения показывает, что в массовом сознании населения страны существует некоторый аналог "постматериальным ценностям" Запада [80]. Однако его истоки совершенно иные. Ценностная база советского экологического авангарда -- это сочетание ценностей бедных, но относительно свободных (по сравнению со сталинской эпохой) детских и юношеских лет и ценности общения с нетронутой природой, в которой прошел этот период жизни нынешних лидеров экодвижения. Поэтому этот аналог правильней именовать "российским экологическим аскетизмом", тем более что коммунистическая пропаганда использовала многие образы и идеи российского христианского аскетизма. Нельзя также сбрасывать со счетов устойчивый романтический синдром, присущий русской интеллигенции XIX и начала XX вв., который через систему образования и воспитания передавался вплоть до нынешнего поколения инвайронментального авангарда. Важно также, что ценности советского, а затем российского инвайронментализма воспроизводились многочисленными группами защиты природы и памятников культуры. В них "экологический аскетизм", а с ним и экологическая озабоченность, превращались в образ жизни, в достаточно устойчивую субкультуру, альтернативную культуре официальной [86].

§ 5. Социальная экология города

В ее изучении социологи и биологи шли навстречу друг другу. Социологи изучали воздействие физической среды на сознание и поведение человека, а биологи накапливали материал о воздействии городского населения и городской застройки на природные экосистемы [53, 56, 83]. Однако все же центром исследовательского интереса было поведение человека и групп в социальной среде городов.

Теоретически данная проблема заключалась в интерпретации поведения горожан в урбанизированной среде, созданной тоталитарным режимом (массовая индустриальная жилая среда, отсутствие возможности выбора места жительства, невозможность участия в принятии решений). Как выяснилось, несмотря на повсеместную реализацию "Парадигмы Системной исключительности" (государство как единственный субъект формирования городской среды, отсутствие частной собственности на жилище и землю, проектирование среды в расчете на "среднего жителя", отсутствие функциональной дифференциации этой среды в соответствии с потребностями и образом жизни различных социальных групп, ее низкое эстетическое качество, отсутствие публичного пространства, возможность идентифицировать себя только с приватным миром), жители советских городов всеми силами сопротивлялись этому нивелированию. Они постепенно обживали эту стандартизированную среду, формировали свое персонализированное пространство, создавали малые группы и территориальные сообщества (см. работы Л.Когана, Т.Нийта, Ю.Круусвалла, М.Хейдметса [14, 20, 36, 40, 41]).

Представляется, что персонализированное пространство есть пространственное выражение того, что можно назвать первичной экоструктурой. Она есть организационная форма жизненного процесса, посредством которой индивид приспосабливается к городской жизни, а затем постепенно изменяет ее в соответствии со своими потребностями. Социально-экологическая структура города в целом понимается здесь как эффективная форма организации непосредственной жизненной среды индивидов, в которой они, в рамках нормы жизненного процесса, получают возможность максимизировать свои жизненные ресурсы и, следовательно, отвечать требованиям, которые предъявляет к ним общество. Как показано автором этой главы, даже в суперстандартизированной и отчужденной среде горожанин постепенно формирует свою "социально-экологическую нишу" [74]. Однако этот процесс шел чрезвычайно медленно. Поэтому жители советских городов уже с начала 80-х гг. стали выдвигать требования своего участия в проектировании и оценке градостроительных решений, разрабатываемых государственными организациями [85].

Фактически это было начало волны так называемых гражданских инициатив (грасрутс), которые впоследствии явились ячейками формирования новых социальных движений и органов общественного самоуправления. Исследования автора выявили не менее десяти стадий развития таких общественных инициатив, начиная от "информативной", когда население завоевывает "право знать" о решениях, принимаемых по поводу среды его обитания, и вплоть до полного цикла самоорганизации, т.е. образования территориального сообщества, способного производить некоторые жизненно важные ресурсы. Для советских условий, как показал В.Глазычев, были характерны также "импульсные" инициативы, когда инициативная группа из некоторого центра пыталась стимулировать и организовывать социальную активность населения провинциального города, а социологи стремились зафиксировать результат этого импульса после того, как воздействие "центра" заканчивалось [62].

С момента своего возникновения в середине 60-х гг. советская урбансоциология постоянно сопротивлялась навязыванию ей государственными органами роли дисциплины, существующей лишь для обслуживания градостроительного процесса (формула "социологическое обоснование градостроительных решений" была общей позицией официальных властей и градостроителей). С конца 70-х гг. претензии градостроителя на роль главного организатора городской экосоциальной среды все более стали оспариваться расширяющимся "клубом профессионалов" (социологи, биологи, психологи), реально вовлеченных в процесс ее формирования. Единый субъект этого процесса постепенно уступил место междисциплинарному "коллективу" с весьма конфликтными внутренними отношениями. В конечном счете, идея интеграции наук в деле формирования городской среды была отвергнута, уступив место принципу кооперирования усилий представителей различных дисциплин. По справедливому замечанию В.Глазычева, городская среда является сложнейшим объектом, целостное представление о котором традиционные процедуры научного исследования и проектирования удержать не способны. Потому постановка проблемы адекватного понимания природы городской среды является мощным импульсом к развитию неклассических форм знания [9].