Церковь Последнего Завета

6. Формы сакрализации (единения с сакральным началом)

Одна из фундаментальных характеристик религии определяется тем, как в ней трактуется и осуществляется сакрализация верующих, т.е. их приобщение к высшим духовным ценностям данного вероучения или, по словам Виссариона, “должное воссоединение ваших душ с Богом” [П. 126].

В “Слове Виссариона” ясно говорится о недостаточности и даже неприемлемости определенных форм сакрализации. Так известный протестантский принцип “оправдание одной верой”, выдвинутый в свое время Мартином Лютером в противоположность традиционной форме сакрализации в католической церкви, не считается достаточным в Церкви Последнего Завета: “Мало будет сказать: “Я верую”. Нужно, чтобы и душа поднялась до сего уровня” [Кн. обр. 4:44-45]. Необходимо, следовательно, ещё и духовное совершенствование человека, считающееся одной из главных составляющих процесса сакрализации личности в Церкви Последнего Завета.

Недостаточно также хорошего знания традиционного христианского вероучения и ревностного соблюдения обрядности. “Не добросовестность исполнения обряда определяет верующего, -- наставляет Виссарион, -- а высота, до которой подымается душа, двигаясь на пути к Вере” [Кн. обр. 27:47].

В Церкви Последнего Завета сакрализация, или приобщение верующего к высшим религиозным ценностям, рассматривается как сложение двух взаимосвязанных между собой составляющих: духовного роста, совершенствования души и творения добрых дел.

О духовном восхождении в “Слове Виссариона” говорится очень много, хотя и подчеркивается, что в настоящее время сущность его недоступна человеческому разуму, что истины божественного Пути сейчас ещё непостижимы [Кн. обр. 29:23-24]. Тем не менее утверждается, что развитие человеческой души совершается “на основе таинств и законов, присущих земной плоти человека”, что в результате у человека откроются скрытые дотоле великие возможности [В. 60], что человеческий разум способен контролировать направление развития души. При этом решающую роль в развитии души играют “деяния плоти”, т.е. реальные благие дела, а не умозрительные устремления и “великое множество мудрых мыслей” [Кн. обр. 32:109-112].

Особенность приобщения верующего к сакральным ценностям в Церкви Последнего Завета состоит в том, что духовное восхождение трактуется совершенствование души, а не как путь к Богу: “сие не только невозможно, но и само стремление к сему принижает великую Славу Божию”. Это не путь возвращения к Богу, а путь к необходимым для развития человека духовным вершинам [Кн. обр. 32:88-91, 95, 97]. Таким образом, категорически отрицается направленность духовного восхождения на мистическое слияние верующего с Богом, аналогичное суфийскому фана и индуистскому бхакти, или на достижение состояния богочеловечности, о котором много говорили представители нового религиозного сознания в дореволюционной России. У Виссариона мы находим прямой отрицательный ответ на их доктрину обожения: “Человек допустил великую ошибку, считая Духовное Восхождение как путь к Богу” [Кн. обр. 31:88].

Ведущая роль в процессе сакрализации верующего отводится благим (добрым) делам: они, во-первых, опосредуют развитие человеческой души, во-вторых, определяют характер и форму духовного совершенствования человека, в-третьих, представляют собой конечный результат двуединого процесса сакрализации, его цель и ценность. Об этом ясно сказано в одном из общих определений новой религиозной концепции: движение по Пути Света есть неутомимое стремление к сотворению блага, оно соответствует лику человека, вступающего в Царство Души [Кн. обр. 16:47-48].

Установка на благие дела объясняет решительный отказ от тех средств и форм духовного совершенствования личности, которые придают её жизнедеятельности пассивный, созерцательный, отрешенный от мира характер. Предпочтение отдается “беспокойному житию на основе Веры великой” [Кн. обр. 7:3] и активному взаимодействию со средой: проявления окружающей жизни следует вобрать в себя, а тепло души -- без меры отдавать наружу [Kн. oбр. 24: 86-87].

На этой основе пересматривается традиционный христианский призыв быть “не от мира сего”, позволяющий уйти от соблазнов грешной земной жизни. Хотя соблазн, как похоть, объявляется пагубным и осуждается [Кн. обр. 22:55], однако простое удаление от соблазнов -- аскетизм и затворничество -- отвергаются, поскольку отгораживают человека от активного участия в жизни, препятствуют его деловой целеустремленности и помощи ближним. “Уходящий от преодоления соблазнов не обретет б'ольшую духовную силу” [Кн. обр. 29:37]. По той же причине отвергаются широко известные методы духовного совершенствования, выработанные в йоге и принятые в буддизме и индуизме, а также в возникших на их основе новых религиозных движениях, как-то: медитация и другие средства психической уравновешенности и энергетической активации человека [Кн. обр. 28:2; 29:38-39].

В “Слове Виссариона” религиозная активность трактуется по-новому: не требуется ревностного моления и других интенсивных ритуальных действий, верующий не должен постоянно предаваться сокрушению и слезному покаянию, стремиться к “подвигам” аскетизма и затворничества. Его религиозная активность должна быть в духе поиска и творчества, допускается свобода выбора и даже возможность совершать ошибки, не будучи при этом обвиненным в забвении церковных правил, вольнодумстве и греховности. Поэтому отрицается необходимость испрашивать прощения у Бога за совершенные грехи: “От содеянного греха нельзя очиститься при помощи молитв и исповеданий” [Кн. осн. 2:77]. Очищение от “греховных наслоений” происходит благодаря благим делам [Кн. обр. 5:1-4].

Единственным авторитетом является новое божественное откровение -- Последний Завет, а в остальном верующим предоставляется свобода для своего духовного совершенствования и его воплощения в благие дела. Эта новая религиозная доктрина гласит: “Деяния плоти вашей должны расцветать на основе постижения освещенного Пути. Так творите, слушая сердце свое! Ищите! Пробуйте! Будьте творческими!” [Кн. обр. 33:58-59].

В “Слове Виссариона” на религиозной основе формулируется трудовая мораль, этика благих дел, которые рассматриваются в качестве главного условия духовного развития личности и критерия её религиозной веры: сила духовная растет в труде, “веры без дел не сыщите” [Кн. обр. 7:4-5]; “о душе человеческой и ее спасении можно судить только по реальным делам человека -- “делам плоти”, о силе веры -- по благотворным деяниям человека” [Кн. обр. 6:5-6].

В противоположность традиционному в христианстве провозглашению греховности человеческого начала, которое новые религиозные правые [10] стремятся сегодня использовать для отказа от гуманизма и прав человека, “Слово Виссариона” настаивает на необходимости гуманного отношения к людям и бережного -- к живой и неживой природе. “Путь Восхождения есть все деяния и чувства, возникающие на благо и по поводу блага окружающим людям” [Кн. обр. 22:48]. И далее: “Житие ваше предначертано только во благо окружающих и окружающего” [Кн. обр. 33:61].

При этом ценность и значение религиозного гуманизма ставятся столь высоко, что объявляются критерием зрелости человеческой личности, способной “отдавать”, т.е. вершить благие дела на пользу ближних и окружающей природы [Кн. обр. 32:157-160].

Нельзя также не увидеть, что провозглашенный Путь Восхождения представляет собой религиозно-мистическую трактовку давнего гуманистического идеала полного раскрытия человеческих потенциалов и возможностей -- идеала, близкого и понятного россиянам, еще не забывшим романтической мечты о светлом коммунистическом будущем. Многим этот идеал остался дорог, а разочарование в большевистском пути, свернувшем в противоположную сторону, обратилось в тоску по ставшей, по-видимому, недосягаемой романтической надежде. Когда же новый мессия -- Виссарион -- вновь возрождает этот гуманистический идеал, объявляет его божественной истиной и предопределением, то не удивительно, что находятся люди, воспринимающие с энтузиазмом новое религиозное движение.

Переход на уровень Царства души предполагает “изменение внутреннего мира человека, его мышления, восприятия и творений плоти” [В. 60]. Речь идет следовательно, в первую очередь не о социальных изменениях, не о культурном развитии, а о формировании нравственно-психологических качеств религиозной личности. Тем не менее понимание этой сакральной перспективы у Виссариона значительно отличается от традиционно-догматического благодаря отождествлению ее по смыслу и значению с радикальным продвижением человечества вперед в своем духовном прогрессе. Вступление в Царствие Божие “означает переход на качественно более высокую ступень развития человеческой мысли” [П. 129].

Очевидно, что провозглашенные в “Слове Виссариона” нравственные ценности и идеалы: гуманистическая мотивация трудовой этики, ориентация на духовное развитие личности и полное раскрытие ее потенциалов и возможностей -- являются весьма привлекательными для наших сограждан, ищущих возможности активной и действенной реализации своего стремления к добру и справедливости. Причем эти нравственно-гуманистические установки не ослабляются из-за религиозной формы их проявления и санкционирования, а напротив, усиливаются, поскольку здесь мы имеем дело с новым религиозным движением, способным, как мы видели, обновить и сделать более притягательным давнее стремление человека к добру и нравственной красоте. В этом заключается одна из причин влияния Церкви Последнего Завета.

7. Система религиозных установок

Особенности отдельного верующего человека и целых религиозных объединений проявляются в системных образованиях разных уровней. Исходный уровень составляют духовные установки индивидуальных или коллективных субъектов религиозной веры. Совокупность этих установок образует единую микросистему религии, первичную единицу религиозности, будь то отдельный индивид, религиозная группа или община, будь то целый народ, объединенный религиозным самосознанием или еще более широкие транснациональные объединения мировых религий.

Религиозная микросистема слагается из трех структурных составляющих: спиритуальных ориентаций субъекта религиозной веры, его религиозной идентичности и отношения к своему окружению. Содержание и направленность этих религиозных установок подробно объяснены в “Слове Виссариона”, поскольку в этом главном догматическом произведении субъект новой веры характеризуется в пропагандистских целях весьма обстоятельно.

В Церкви Последнего Завета ориентации на сакральные начала существуют в форме веры в Бога и в форме знания об истоке материального мира -- Едином и о природе-Матушке, определяющей телесное существование человека на земле. Первенство принадлежит религиозной вере, обеспечивающей спиритуальную коммуникацию с Богом и возможность встать на Путь духовного совершенствования, ведущий к спасению. “Вера, -- согласно “Слову Виссариона”, -- есть дверь, связующая вас с Богом и помогающая обрести дополнительные духовные силы, благодаря коим вы “становитесь способны преодолевать соблазны и очищать душу свою, что является движением по Пути к Спасению” [Кн. обр. 27:15-17].

Вместе с тем спиритуальная коммуникация необходима для обращения к Богу, выступающему в роли сакрального референта, высшего наставника, способного помочь человеку избежать ошибок при движении по Пути духовного Восхождения. Человек наделен свободой выбора, а Путь духовного восхождения сложен, поэтому ошибки неизбежны и следует “довериться гласу внутреннему”, опереться на постижение величия Бога” [Кн. обр. 33:67-70, 76].

В “Слове Виссариона” большое внимание уделяется определению сакральной идентичности человека. О чем же идет речь? Дело в том, что в религиозной микросистеме субъект веры идентифицируется с определенным сакральным статусом, который в некоторых религиях варьируется в довольно широких пределах: от закоренелого, навеки проклятого грешника до святого, а то и даже до божественного воплощенца, аватары. По вероучению Виссариона, подобных сакральных различий не существуют между людьми, и потому иерархия священнослужителей не имеет религиозной ценности и значения. “Священный сан абсолютно не оберегает от воздействия диавола. Каким бы высоким сей сан ни был” [Кн. осн. 2:106]. “Каждый из вас... способен достичь б'ольших вершин, чем любое лицо, занимающее высшую ступень в духовенстве” [В. 134].

Сакральная идентичность верующих выражается в представлении о “детях божьих”. Тем самым не только подчеркивается их генетическая связь с Отцом Небесным (как творцом человеческих душ), но также акцентируется внимание на их спиритуальной сущности, которая противоположна природе общества и поэтому подвергается угрозе со стороны условий и факторов общественного бытия. Вместе с тем отвергается представление о том, что человек является общественным существом, у которого исходная природно-биологическая основа не только в процессе антропогенеза, но в условиях возникшего общественного производства существенно усложнилась и преобразовалась, вследствие чего человек обрел особую, социально-природную сущность.

Виссарион определяет истинную, сакральную сущность человека своим категорическим требованием “Будьте как дети!” При этом он освящает и мистифицирует социально-антропологическую категорию детства и стремится доказать, что этому возрастному состоянию как таковому свойственна сакрально-спиритуальная природа: отсутствие рассудочности, прагматизма, утилитаризма, стремления к материальному благосостоянию, успеху, власти. Для этого он включает категорию детства в оппозицию “святое -- мирское”, которую наполняет различным содержанием: “дети -- взрослые”, “фантазерство и мечтательность -- рассудочность, знание”, “беззаботность -- стремление к материальному благополучию, общественному положению, власти”. Приведем несколько соответствующих положений из “Слова Виссариона”.

Исходным постулатом служит евангельское изречение: “Не став, как дети, не унаследуете Царствие Небесное”, а далее Виссарион дает этим словам свое собственное осмысление: “Детство -- это те великие таинства, кои призваны безмерно обогащать духовную ткань именно человека. О, как велика ценность удивительных таинств воображения и мечтаний. Которые в невежестве вы отбросили как удел неразумного детства” [Кн. обр. 32:114-118].

Религиозно-антропологическая концепция детства играет центральную роль в воззрениях Виссариона на природу человека, его духовный мир, возможности его приобщения к истинной вере и конечного спасения. При этом взрослый человек расценивается как падший, погрязший в рационализме и заботах повседневной жизни, как утративший свежесть религиозно-мистического чувства и восприятия окружающего, святую простоту и доверчивость детства. Поэтому он считает, что “взрослое население Земли совершило роковую ошибку, удалившись от детства на несуразное расстояние. Детство и зрелость не есть противоположность”. Дети “легко способны принять истину, что окружающие их деревья, земля, камни способны чувствовать их”. Благодаря этому им легко можно привить религиозно-мистические настроения, сформировать из них язычников, одухотворяющих природу, -- “помочь им душой воссоединиться с Природой, чтобы в дальнейшем сделать их верными сынами Её” [Кн. обр. 3:82, 86-88].

Взрослый человек, отрицающий существование чудес и мистической тайны, “стал превращаться в живой холод” и оказался не в состояния дать другим ничего, кроме такого же холода. “Ваше стремление к ложной взрослости способно творить из вас неразумных существ, несущих холод и страдания окружающим и окружающему миру” [Kн. обр. 3:90-91, 112-113].

Далее Виссарион развивает это положение, противопоставляя сакральной ценности, свойственной воображению и мечтательности, рационалистическое знание, отягощающее и разочаровывающее человека. Он сокрушается по поводу того, что “молодые люди вступают на путь безмерного познания, где с помощью научных знаний начинают открывать тайны всех явлений. Живой свет, который излучает Тайна, для них мертвеет и превращается в бесконечный ряд формул и химических элементов. В человеке начинает угасать воображение -- сей живительный источник духовного мира” [Кн. o6p. 32:136-138].

Дети для Виссариона -- фантазеры, забывающие о реальности и наполненные иллюзорным восприятием действительности. В отличие от взрослых, они способны отстраниться от негативного полюса бытия -- социальной реальности и погрузиться в созерцание одушевленной Природы и в мистическую коммуникацию с Богом, поэтому взрослому человеку надо перестроиться на детский лад,. ведь “соприкоснувшись с реальностью, как правило, вы ощутите определенное разочарование, ибо реальность существует сама по себе и не зависит от желаний человека. Но через воображение вы получаете наибольшую наполненность”, возможность познания таинства благодатной поддержки со стороны Отца Небесного в Восхождении по пути духовного совершенства [Кн. обр. 32:148-152].

Провозглашая необходимость уподобиться детям, Виссарион не имеет в виду инфантильность в полном смысле слова, предполагающую несформированность личности, отсутствие у человека определенной системы ценностей и установочных ориентаций, индивидуальной направленности интересов и духовных устремлений. Вовсе нет. Новое вероучение рассчитано на формирование не менее убежденной и целенаправленной личности, чем все прочие религии. Дело в другом: предлагая отказаться от позитивных социальных ориентаций, Виссарион проповедует своеобразную социальную инфантильность, нежелание и неготовность к активному и заинтересованному участию в общественно-производственной жизни. Апеллируя к детской беззаботности, к прекраснодушной мечтательности, он убеждает отказаться от социализации личности, т.е. от заинтересованного и ответственного отношения к жизни в существующем обществе, которое он считает чуждым и враждебным, спиритуальной сущности человека. Поэтому индивид должен потерять интерес к той роли, которую он играет в обществе, к своему общественному положению, профессии, утратить заинтересованность в своем материальном благополучии. Это и обеспечит приверженцам Церкви Последнего Завета искомый сакральный статус -- “детей божьих”, возвысившихся над интересами своего повседневного общественного существования.

Согласно вероучению Виссариона, отношения субъекта веры к своему окружению весьма различны, даже полярно противоположны в зависимости от того, идет ли речь о людях и природной среде или же о вторичной природе -- общественных условиях существования человека. Отношения между людьми должны быть основаны на принципе любви к ближнему -- важнейшем установлении христианства. Отношение к природной среде -- на принципе “духовной любви”, в содержание которой Виссарион включает, с одной стороны, постулаты традиционной для буддизма, джайнизма и индуизма ахимсы (неповреждение живого) и благоговения перед жизнью Альберта Швейцера, а с другой стороны, современные экологические требования о сохранении неживой природы (земных недр, воздушной и водной среды, ландшафта). Соответственно этому формулируется заповедь: стремись достичь Высот Любви Духовной -- одной из трех вершин совершенства. “Она возникает между человеком и окружающим его миром как людей, так и животных и растительности”; движение по этому пути “заключается в стремлении отдавать без меры тепло души окружающим” [З, 18].

Совершенно иное должно быть отношение к обществу, в котором протекает жизнь и трудовая деятельность человека. Виссарион всячески подчеркивает, что общество не заботится о человеке, а только лишь о своих собственных интересах; что основные общественные структуры: власть, образование, экономическое и научно-техническое развитие, материальное обеспечение -- только затрудняют духовное развитие человека, препятствуют совершенствованию его души, а то и просто пагубны. В “Слове Виссариона” читаем: “Главные пороки, с помощью которых обезличивает человека диавол, есть власть и материальные ценности”. поскольку материальные ценности находятся под властью диавола, постольку удача в приобретении материальных благ является уделом тех, чьи души предрасположены к взаимодействию с сатаной, а у тех, кто значительно сильнее связан с сатаной материальные ценности скапливаются в избытке [Кн. осн. 2:90-91, 97-98].

Однако Виссарион не ограничивается здесь пропагандой в религиозной форме идей уравнительного коммунизма, а идет значительно дальше, проповедуя аскетически-равнодушное отношение человека к своему материальному положению под тем предлогом, что стремление к благосостоянию ввергает в соблазн.

Таковы черты индивидуального субъекта веры в Церкви Последнего Завета, что же касается коллективного субъекта веры, играющего важную роль в ряде религий, -- “богоизбранного народа”, “народа-богоносца”, то это представление Виссарион решительно отвергает [см.: П. 165-167] в пользу идеи равенства всех народов перед Богом и их объединения в единое человечество, в “единый народ”.

8. Отношение Виссариона к религиозным институтам

“Слово Виссариона” уделяет много внимания характеристике новой религиозной организации и требованиям, предъявляемым в ней к верующим. При этом Церковь Последнего Завета противопоставляется традиционной христианской организации с её институтами священнослужителей и монашества.

Священнический статус лишен, по существу, смысла и значения, поскольку “каждый, независимо от имени своего, способен познать наибольшие глубины духовного, поскольку Истина открывается для вас в равных условиях” [Кн. обр. 33:72-73]. У священника не может быть прерогатив на получение божественной благодати и передачу ее посредством специальных обрядов мирянам. Благодать, как река, перетекает от одного рядового верующего к другому через прямые контакты их душ, поэтому они не нуждаются для ее получения в посредничестве церкви и ее священнослужителей.

Отношение Виссариона к монашеству двойственное: с одной стороны, он признает его так называемые исторические заслуги и говорит, что оно “исполнило важную миссию в становлении духовности многих народов” [B. 152], но, с другой стороны, он решительно отвергает смысл и значение религиозного статуса монашества, которому по традиции приписывается большая роль в духовном совершенствовании постриженика, в спасении его души и заступничестве за мирян. Аргументы здесь те же, что и при отрицании преимуществ священства в религиозной активности.

Помимо этого речь идет об осуждении монашеского затворничества, изоляции и ухода от мира, поскольку это “не позволяет полностью расцвесть душе человеческой, ибо мирское житие есть те уступы, преодолением которых формируется духовная сила человека” [В. 152]. Однако данный аргумент еще не главное возражение против монашества, т.к. скорее носит светский характер, указывая на необходимость нравственно-психологического формирования личности в борьбе с повседневными трудностями жизни. Главный недостаток монашества, по Виссариону, заключается в его устраненности от благих дел, которые можно творить только находясь в гуще жизни, а не в затворе от нее. Благие дела носят реальный, а не умозрительный характер, это “деяния плоти”, благодаря которым только и происходит очищение грехов [В. 149], а вовсе не посредством “монашеских подвигов”.

Третье возражение против монашества касается его ухода “от предначертанного Творцом жития” -- брачного и семейного союза. “Полный расцвет души человеческой происходит в созидании гармонии между мужским и женским началом. Ибо всё, чем вы наделены от Земли-Матушки и от Отца Небесного, д'олжно привести в гармоничное звучание” [В. 152].

В конечном счете монашество как особый религиозный институт, обладающий, по традиции, высоким сакральным статусом и имеющий важное сотериологическое значение, отвергается потому, что для Церкви Последнего Завета характерна, как мы говорили уже выше, особая модификация религиозности, которая исключает полярное противопоставление небесного и земного миров, отвергает безнадежную греховность человечества и, как следствие этого, не нуждается для своей реализации и воспроизводства в особой категории молельщиков и религиозных подвижников, традиционно представленных монашеским корпусом. Таким образом, Виссарион отвергает традиционное деление верующих на мирян и клир и приходит к догмату о “всеобщем священстве”, утвердившемся в протестантизме.

Виссарион настойчиво подчеркивает равенство людей перед Богом и подробно разъясняет их одинаковые возможности в духовном (религиозном) совершенствовании независимо от “занимаемой ступени в духовном мире” [Кн. обр. 36:16], т.е. отвергает наличие у священников преимуществ в приобщении к божественной истине и в получении благодати. “В постижении истин Божиих меж человеков не может быть авторитетов” [Кн. обр. 36:3]. Каждому дана возможность постижения божественной мудрости, каждому предопределен путь духовного совершенствования, который должен пройти именно он, и никто другой. В этом божественном предопределении учтена индивидуальность человека. Поэтому неправильно выделять из своей среды ведущего в постижении духовных истин. Такой человек не может быть свободен от ошибок. Если же довериться его руководству, то это будет аналогично тому, что слепой поведет слепого и оба упадут в яму [Кн. обр. 35:19-26:36:11-19]. Спорные вопросы следует решать самим, не прибегая к авторитету рядом стоящего человека [Кн. обр. 34:32].

Несмотря на все эти заявления об абсолютном религиозном равенстве людей как “чад Божиих”, Виссарион допускает отступления от него ввиду того, что Церковь Последнего Завета является не чисто религиозным объединением, а хозяйственно-бытовой общиной верующих. Поэтому он говорит о всё ещё сохраняющейся “необходимости определенного совместного жития” и “необходимости выделить ведущего” [Кн. обр. 36:29-30]. Общинное житие должно основываться на едином для всех законе, не ущемляющем индивидуальность отдельных членов общины [Кн. обр. 36:35-39]. Неизбежно появление лица, ответственного за общее дело, которому следует полностью доверять и которому принадлежит решающее, последнее слово, подлежащее смиренному исполнению [Кн. обр. 36:40-46]. Если же оно расходится с “истиной Божией”, то не подлежит исполнению. В таком случае надо указать на ошибку, но при этом не злословить. Любого ведущего можно легко заменить на более способного из числа ближних [Кн. обр. 36:47-63].

Становление обрядности в Церкви Последнего Завета ещё не завершено, поэтому нет четко установленного канона и его подробных пояснений. Тем не менее на основании “Слова Виссариона” и сообщений очевидцев можно составить вполне определенное представление о специфических чертах ритуалов, обрядов и символов, используемых в этом новом религиозном движении. Важнейшие из них следующие: а) определяющее влияние на обрядность некоторых особенностей вероучения Церкви Последнего Завета; б) второстепенное значение обрядности в сравнении с первоочередностью “благих дел”; в) изменение смысла и значения традиционной христианской обрядности и символики; г) введение новых, нетрадиционных обрядов.

Действительно, все высказывания Виссариона о традиционной христианской обрядности (сосредоточенные в основном в разделе “Встречи”), а также об особенности новых ритуалов отражают свойственный вероучению Церкви Последнего Завета универсализм и признание определенной роли разума в религиозном развитии человека. Говоря о божественном предопределении к объединению всех религий в единой универсальной вере, Виссарион не отвергает существующее многообразие религиозных обрядов, а допускает целесообразность каждого из них. Все они могут оказаться приемлемыми, если увидеть в их разнообразии существенное единство, наподобие “прекрасного разнообразия цветов на поляне, питаемых одной влагой” [В. 135]. Поэтому для Виссариона “все ритуалы, кои есть на Земле-Матушке и кои устремлены к Богоугодному, есть истина. Вы можете исполнять любой из сих ритуалов, какой покажется ближе вашему сердцу” [В. 135].

Универсализм вероучения Виссариона наиболее отчетливо проявился в требовании совершать новую, единую молитву, призванную объединить всех людей независимо от вероисповедания, а также участвовать в особом ритуале под названием “Магический круг”.

Переосмысливая традиционные христианские обряды и символику, Виссарион ссылается на роль разума, сознания в человеческом поведении. Так он допускает крещение “только в сознательном возрасте, ибо человеке сам призван решиться сделать для себя выбор” [В. 143], “только в том возрасте, когда чадо осознает принимаемую на себя ответственность” [В. 144].

Признавая значение религиозных обрядов, Виссарион расценивает их, однако, не очень высоко: они нужны, но, по существу, не обязательны. Ведь “обряд есть то, что способно укреплять восходящего, но не есть само Восхождение. Суть Восхождения заключается в практическом исполнении заповедей Господних” [В. 135]. Виссарион настаивает на “первостепенности сотворения дел благих, ибо ритуал призван помочь восходящему, но не заменить суть Веры” [В. 147].

Виссарион переосмысливает традиционное значение христианского креста, считая, что он возник не как символ распятого на Голгофе Бога, и поэтому отвергает правомерность изображения на кресте распятого Христа.

Виссарион не отвергает икон, говорит о большом их значении в историческом прошлом, но считает, что сейчас не следует им поклоняться, поскольку поклоняться надо “только Богу живому” [В. 142]. В этом он следует библейской заповеди о несотворении кумиров, о недопустимости отношения к иконе, как к идолу. Однако тут же заявляет о правомерности видеть в ней фетиш, наделенный магической силой: “Ежели икона сотворена с молитвою и благим трепетом в сердце, то... она будет источать Божественный Свет, который будет укреплять ослабевших” [В. 142]. А как известно, фетишизм (вера в магическую силу священных предметов) является исторически более ранней формой религиозного поклонения, чем почитание идолов -- священных изображений животных или людей. Таким образом, отношение к иконе не получило здесь позитивного развития, а, наоборот, явилось рецидивом еще более глубокой языческой древности, чем та, с которой пытался бороться Моисей в своем Десятисловии.

Переосмысливается и обряд крещения, которое должно означать не приобщение неофита к определенной конфессии, а вступление “на Единый Путь Любви, открытый Богом всему роду человеческому” [В. 143]. В Церкви Последнего Завета совершается “новое крещение” единой верой, даже если человек ранее уже был крещен в каком-нибудь другом религиозном объединении.

Виссарион настаивает на том, что молитва и исповедь не освобождают от содеянного греха [Кн. осн. 2:77], а священник не имеет права на отпущение грехов [В. 149]. “Очищение грехов происходит исключительно благодаря деяниям плоти” [В. 148], что лишний раз свидетельствует о том, что в Церкви Последнего Завета “благие дела” ставятся неизмеримо выше ритуально-обрядовой практики.

По свидетельствам людей, побывавших в религиозной общине Виссариона, ей свойственна в основном нетрадиционная обрядность. При крещении, которое совершается в “земле обетованной”, новообращенным вручаются пояс и специальная лента, Виссарион освящает предназначенные им для ношения крестики при этом неважно какие: православные, католические или выструганные из дерева собственными руками и по своему проекту.

Главным ритуалом является “магический круг”: верующие, взявшись за руки, в сопровождении специально подобранной музыки совершают определенные движения. Говорят, что под воздействием этого магического обряда иные падают без чувств и их относят в сторону.

Видимо, всё зависит от целевой установки собравшихся на проведение этого ритуала: подобные круговые движения издавна практикуются в ритуальных целях в различных религиозных объединениях (в некоторых суфийских орденах, у шейкеров, в группах Гурджиева), однако экстатический подъем настроения во время этих действий не обязательно приводит к столь эффектным демонстрациям.

Итак, на основании рассмотренных особенностей религиозной практики в Церкви Последнего Завета и высказываний Виссариона относительно роли и значения священнослужителей и монахов, можно сделать вполне определенные выводы о типе данного религиозного объединения. Говорить о наличии церковного института здесь нет никаких оснований: Виссарион настоятельно подчеркивает, что отсутствует необходимость в посредниках между мирянами и Богом для получения ими даров благодати и достижения спасения. Так что слово “Церковь”, стоящее в названии новой религиозной организации следует понимать в ином смысле: не как указание на существование религиозного института с аналогичным названием, а в значении, принятом у первоначальных христиан, которые именовали экклезиями (греч. ekklesia -- церковь) свои религиозные группы и общины.

Организация Виссариона не является и религиозным культом, поскольку в ней религиозное спасение не определяется ни процессом спиритуального совершенствования, ни практикой богопоклонения. Однако все говорит о том, что перед нами хилиастическая секта сторонников религиозно-утопического учения о втором пришествии Христа и его тысячелетнем царстве. Они верят, что это царство утвердится в земной действительности, а не в потустороннем мире, и поэтому их религиозная община нацелена на создание в минусинской тайге совершенного хозяйственно-бытового объединения под названием “Город Солнца”. Оно должно стать прообразом и предтечей, своего рода сакральной моделью грядущего справедливого и счастливого общества. Об этом идеальном строе будущего веками мечтали угнетенные массы всего мира, десятилетиями советские люди верили в светлое коммунистическое будущее, но после развала Союза, в обстановке глубочайшего экономического и социального кризиса у определенной части россиян эти надежды трансформировались в религиозно-утопические устремления. Хилиастическая община Виссариона стала мистическим артефактом этих, вновь живших с особой силой, настроений.

9. Типология религиозного движения Виссариона

Главной особенностью своего вероучения Виссарион считает его новизну, содержащиеся в нем “Тайны, которые до сего времени не должен был знать ни один человек на Земле”, Тайны, “сокрытые от людского разума, ибо время для сего не приходило” [П. 48, 50].

Новационный характер вероучения Церкви Последнего Завета определяется тем, что в нем доминируют эсхатологические и милленаристские представления, выраженные с категорической ясностью: “Путь, пролегающий по Царству Силы, вел человечество к самоуничтожению. Царство Силы ныне находится в предсмертной агонии, во время которой сущность людей будет ускоренно возвращаться к дикому состоянию. Человечество пошло по прямой к пропасти, но сейчас вы подошли к тому месту, где от сего рокового пути отходит одна-единственная дорога к Истинному Совершенству” [П. 22, 14, 4-5].

Своеобразное истолкование традиционного эсхатологизма и милленаризма заключается в том, что конец света, не обязательно завершится Армагеддоном -- глобальной всеуничтожающей битвой, а вступление в Новый Мир, обретение человечеством Царства Божьего на земле трактуется как переход на высшую ступень духовного развития. Религиозное спасения человечества мыслится Виссарионом в форме постепенного двухступенчатого эволюционного процесса -- Пути Духовного Восхождения.

На основе эволюционной трактовки религиозного спасения человечества Виссарион рассматривает возникновение христианства и современное его обновление в Церкви Последнего Завета как единый процесс утверждения на земле Единой Веры в форме двух последовательных “возгораний”. Две тысячи лет тому назад были заложены основы этой веры, “ошибочно” названной христианством (для Виссариона историческое христианство лишь неадекватное выражение зародившейся и два тысячелетия развивавшейся в его форме единой, универсальной по своему содержанию религию -- “Единой Веры, которая не нуждается в названии”). “Теперь же люди подошли к новой ступени своего развития” и должны “перейти через рубеж расцвета и вступить в новый уровень Царства души”. Новый союз человеческого рода с Богом осуществляется через Последний Завет, тем самым будет завершено формирование христианства в единую религию [П. 95-104].

Милленаристское изменение земного мира, означающее его кардинальное преобразование в направлении совершенствования и гармонизации, Виссарион называет “переходом на уровень Царства Души”. Это не переход “в более тонкие миры” [В. 60], согласно некоторым буддийским представлениям, а существование земного мира на новой основе -- “по закону развития души” [В. 63].

В этом трансформационном изменении мира перспектива его трагической гибели -- Апокалипсис -- существует только как угроза, хотя и чрезвычайно большая, но все же не как роковая предопределенность. В “Слове Виссариону” настоятельно подчеркивается, что в современную эпоху человечество подошло к ступени, когда может разразиться великая катастрофа, погибнуть Земля и параллельные ей миры [В. 70]. “Сила тьмы подымается ныне и все более -- закрывает Солнце. Великий бой грядет. Это -- бой, который решает судьбу рода человеческого на всей Земле-Матушке” [Кн. обр. 32:165-166].

Причина заключается в том, что в “эпоху Царства Силы” человечество “попало в полную зависимость от научно-технического прогресса”, и из-за этого, “полагаясь во всем на развитие науки и техники, человек во многом стал деградировать”. Общество, заинтересованное только в своем собственном развитии, оказывает гибельное воздействие, с одной стороны, лишая человека возможностей для истинного развития, а с другой, уничтожая Землю-Матушку. При этом экологическая угроза видится Виссариону, во-первых, в том, что “живая Земля-Матушка” задыхается под плотным покровом промышленных и эмоциональных загрязнений [В.68], во-вторых, в самом факте добычи полезных ископаемых, а не в безмерных её масштабах [Кн. обр. 15:8, 23 и далее]. “Царство Силы” -- продолжающееся до сего дня несовершенное состояние человечества -- исчезнет, когда “прекратиться выработка полезных ископаемых из плоти Земли-Матушки” [В. 63]. Тем самым возрождается известная утопия “естественного состояния человечества”, идеализировавшая натуральный уклад жизни и собирательное хозяйство первобытной эпохи.

Другим фактором упадка является утрата человеческим разумом истинного направления. Виссарион считает, что в последнее время человеческий разум достиг наибольшей дисгармонии с духовным миром, и по этой причине люди все более смело стали по-своему осмысливать Писание, что привело к неудержимому росту религиозной разобщенности между ними [Kн. oбp. 19:18-19]. Усилившееся духовное падение человечества препятствует подавляющему большинству людей “соприкоснуться с истинной глубиной религии” [Кн. обр. 19:40].

Это привело к необходимости нового божественного откровения, о чем говорится так: “Духовная истина неизменна по своей сути, но она ниспосылается Богом в несколько обновленном виде с учетом уровня разумения современности” [Кн. обр. 29:18-20]. Бог являет теперь новую свою волю и заключает с людьми на российской земле Последний Завет [Кн. обр. 18:46-47]. Речь идет о “великой миссии, уготованной Богом России”.

Однако при этом обнаруживается весьма драматическая перспектива разделения людей “на силы Света и мрака” [Кн. обр. 16:43.45]. Более того, если люди не услышат и не примут божественный призыв, то их души быстро станут никчемными и уйдут в небытие, а человечество на земле погибнет [В. 61].

Виссарион широко пользуется христианским представлением о Страшном Суде, чтобы изобразить трудности и трагизм перехода человечества из Царства Силы в Царство души, при этом смысл и значение Страшного Суда во многом меняются: Виссарион видит в нем не стремление Бога покарать непослушных его воле, а неизбежное следствие такого непослушания, вытекающее из “незыблемого закона Материального Бытия”, а не из установления Отца Небесного [В. 63]. Это означает, что Страшный Суд не является актом божественной воли, а основывается на законе кармы: “это есть сбор урожая, семена которого вы в обилии разбрасывали ранее” [В. 63].

К переосмысленной таким образом традиционной мифологеме добавлен ещё новый сюжет, который, собственно говоря, и определяет время наступления Страшного Суда, -- это рассуждения о мести со стороны обиженной и поруганной Природы. Земля-Матушка не выдерживает причиненных ей страданий и начинает защищаться, наказывая людей болезнями и разрушениями в соответствии со своими суровыми законами материального бытия, чуждыми понятим добра и зла (такова, кстати, специфика кармических законов -- неизбежной ответственности за содеянное). Наступит “время Скорби” продолжительностью в 15 лет, в течение которых люди “разделятся на пшеницу и на плевелы, после чего начнется жатва” и не останется на земле никого, кроме “достойных” [В. 63, 65-66]. Однако у людей ещё осталась последняя возможность избежать трагических последствий Конца Света и ужасов Страшного Суда: без промедления принять истину нового божественного откровения и прекратить наносить экологический вред Земле [В. 67].

Возвестить об этом и повести людей к спасению, в Царство Души, должен мессия, посланец Небесного Отца, явившийся под именем Виссариона. В Церкви Последнего Завета фигура мессии занимает центральное место и ей нарочито придано несколько черт, аналогичных представлению традиционного христианства о Христе-Спасителе второго пришествия. Виссарион, как и Христос, является: а) “Божьим Словом во плоти и крови” [В. 64], б) послан Отцом, в) пришел, как и обещал, г) чтобы “помочь непосредственно взойти в Царствие Божие, кое обещано было вам” [Кн. обр. 29:44-45]. Воспроизводя в новом вероучении эти библейские постулаты, Виссарион стремится связать его с христианской традицией, но при этом, как уже говорилось, он не допускает отождествления учения Последнего Завета с конфессиональным христианством, а наоборот, вписывает его в свою схему развития “Единой Веры”.

В целом мессия-Виссарион существенно отличается от Христа второго пришествия, и это неудивительно, поскольку речь идет о новом религиозном движении, предлагающем принципиально иную схему спасения, чем та, которая принята в традиционных религиях. Последние не уповают на скорый конец света, и царство небесное для них лишь духовная устремленность верующих, которая культивируется “в сердцах человеческих” в целях их примирения с бременем земного существования и лучшей адаптации к социальной реальности. В противоположность этому новая религия Виссариона не отодвигает божье царство в бесконечно далекую перспективу, а “возлагает его ныне перед вашими стопами. Ныне перед вами та ступень, которая станет определяющей в развитии всего человечества. Се есть Царство души, возрождение Истинности на Земле [Кн. обр. 29:45.46, 38].

Таким образом, особенности мессианизма Церкви Последнего Завета характеризуются рядом новых представлений, которым придается главное и определяющее значение. Это: а) состоявшийся приход спасителя, б) приход спасителя под “новым именем” (этим подчеркивается независимость от традиционного христианства и надконфессиональный характер “единой веры” в Церкви Последнего Завета), в) приход спасителя “тайно, как вор ночью, неузнанным для многих”, а не как было объявлено в Библии -- на облаке, на виду у всего мира, и не столь же явно, как будда последнего пришествия Майтрейя -- на белом коне. Этому дается богословское объяснение: мессия хочет “узреть истинный лик каждого” [Кн. обр. 29:39], разоблачить лицемеров и выявить “настоящих” верующих, способных довериться ему по велению своего сердца, а не под воздействием внешних чудесных знамений. Однако главная причина более существенна: речь идет о типичном для милленаристских движений земном спасителе, осуществляющем преобразование земного мира, а не о небесном глашатае ухода в потусторонний мир. Наконец, г) спаситель “более полно” возвещает божественную Истину [В. 63], он пришел, чтобы “отвернуть ваши очи на новое” [Кн. обр. 29:44], “дабы наиболее доходчиво донести новую истину Отца Небесного” [В. 64]. Главным результатом пришествия мессии оказывается новое вероучение -- Последний Завет, в котором в духе актуально звучащего мессианизма и милленаризма переосмыслены и переформулированы основные положения христианской концепции спасения.

Движение Виссариона продолжает динамично развиваться, множатся издания священных текстов: “Слово Виссариона” было дополнено объемными “Повествованиями от Вадима”, написанными ближайшим сподвижником Виссариона Николаем Редькиным, бывшим эстрадным музыкантом, выступающим теперь в роли евангелиста второго пришествия Христа. В 1999 г. вышел своего рода манифест нового религиозного движения -- книга Виссариона под названием “Последняя надежда. Обращение к современному человечеству”, в которой очень четко прорисованы специфические черты и основные постулаты теологии и религиозной философии Последнего Завета. Все это позволяет нам получить вполне определенные ответы на ряд принципиальных религиоведческих вопросов.

Прежде всего надо ответить на вопрос об отношении религиозного движения Виссариона к христианской традиции, прежде всего к традиционному вероучению и церкви, и показать, насколько широко и основательно обновляется и трансформируется эта традиция. Один из активистов движения Владимир Камушек (Нестеров) считает [8, 10-12], что Виссарион -- это вторично пришедший библейский Христос и поэтому следует отменить определение Архиерейского собора 1994 г., назвавшего его лжехристом, восстановить истину и довести ее до сведения всех христиан на 8-ом Вселенском соборе.

Однако вероучение Виссариона столь существенно порывает с христианской традицией, что его нельзя ни рассматривать в качестве возрождения воззрений старого русского сектантства (как это делает К.Альбанский, эксперт Миссионерского отдела Русской Православной Церкви, отождествляющий это новое религиозное движение с хлыстовством, зародившимся на Руси в 17 веке [6, 12-3], ни считать неохристианством, одним из проявлений “нового религиозного сознания”. Религиозное учение Виссариона представляет собой синкретическое христианство, поскольку в нем, как справедливо отмечает тот же автор, соединены “евангельские притчи с теософией Блаватской, философией Рерихов, космизмом Циолковского, аскетизмом йоги и фантазиями Даниила Андреева” [6,13].

Виссарион решительно осуждает христианство в целом, как особую религиозную традицию, утверждая, что в нем “не осталось ничего от того, что я (Виссарион часто говорит о себе как и о Христе первого пришествия. -- Е.Б.) закладывал” [4, 152], в результате чего оно “превратилось в самое неприглядное по сути вероучение на Земле” [4, 137]. Он дискредитирует роль и значение христианских пророков [4, 126-7], святых и праведников [4, 135], упрекая христиан в том, что они смирились с существующим на земле порядком вещей и не помышляют “резко изменять жизнь свою”, Виссарион отказывает им даже в праве называться верующими [4, 138]. Поэтому и церковь он уподобляет слепцам, ведомых слепцами, которые и “сами Двери найти не могут” и “теперь уже к яме бездонной вплотную... пришли” [4, 136]. Поскольку же христиане не исполняют ранее заповеданного им Виссарионом (когда он приходил в облике Иисуса Христа), в их церковных собраниях “только осквернение происходит” [4, 136].

После столь основательного размежевания с христианской традицией вполне логично, что Виссарион принципиально отказывается называть свое вероучение христианским и характеризует его как “единую веру”, которая, несмотря на свою универсальность, исключает возможность многих путей к Богу и провозглашает только один-единственный, свой собственный Путь Восхождения к сакральной вершине [4, 132].

Тем не менее христианская парадигма сохраняет, хотя и в сильно урезанном виде, свое место в новом синкретическом вероучении. При этом она во многом трансформировалась как по своему смыслу, так и терминологически. Самые главные религиозные новации заключаются в отказе от догматов о Святой Троице и божественности Христа (Виссариона), в переосмыслении его первого и второго пришествия, в радикальном изменении всей эсхатологической схемы христианства. Естественно, это потребовало пересмотра традиционного отношения к Библии, которая противопоставляется наставничеству “живого Учителя” -- Виссариона-Христа, а сама по себе “никогда никого не способна учить”, поэтому “всякий, кто утверждает, что его учит Писание, -- слепец неразумный” [4, 153].

Примечателен рассказ в “Повествовании от Вадима” о том, как Виссарион решительно отверг предложение почитать его в качестве “Бога живого”, посчитав, что это “может принести много неприятностей” [7В. 2:38, 42]. Думается, что основания у него были более серьезные, принципиальные: он не хотел, да и уже не мог изменить развернутую им новую религиозную доктрину.

Итак, Виссарион-Христос рожден Богом, но сам Богом не является. Он рожден Отцом Небесным “во благо наше”, чтобы испытать счастье, увидев “начало нашего всеобщего Восхождения” [4, 133]. Он -- “живой Учитель Жизни, который есть и пребудет вечно”. Только он в состоянии “научить Истине жизни нашей” [4, 153]. Виссарион называет себя “единственным Источником, через который отвечает Отец” [7В. 2:34] и из которого его приверженцы непосредственно могут черпать Истину. Он -- высший наставник, “корректирующий постоянно возникающие ложные понимания” [4, 152]. Виссарион говорит о своем многократном “появлении во плоти”, что больше соответствует не христианской традиции, а аватарской, свойственной буддизму и индуизму (впрочем, способность к телесному перевоплощению приписывается всем людям).

В богословских построениях сакральный статус Христа, его место в священной иерархии достаточно определенно обуславливают -- прямо-таки жесткой системной связью -- значения его первого и второго пришествия. Спасителем человечества, в строгом смысле слова, может быть только Бог -- высшая сакральная фигура, а поскольку в богословии Последнего Завета Виссарион-Христос не является таковым, то радикально переосмысливается и переименовывается его мессианизм. Акты религиозного спасения именуются здесь “Свершениями”, первым и вторым, а их смысл и значения совершенно иные, чем в христианской традиции. Центральный догмат христианства об искупительной жертве Христа решительно отвергнут: “не в гибели и воскрешении тела своего я приходил показать Суть Спасения, но именно в самоотверженном исполнении законов моих...” [4, 136]. Цель своего первого пришествия Виссарион-Христос характеризует весьма расплывчато, больше в общепросветительском плане, чем в нравственно-назидательном (знаменитые притчи и наставления Иисуса Христа, по-видимому, не в счет): “Во время первого Свершения я много говорил обобщенных понятий и крайне мало прямых и конкретных жизненно важных подсказок...” [4, 151]. Очевидно, что найти иной и весомый смысл для теологемы крестных мук Христа не удалось, и поэтому их пришлось списать в разряд тривиальных, хотя и “очень неприятных болезненных ощущений” [4, 151].