Духовная традиция Дионисия и Devotia Moderna

Настроенный против эзотерических теорий спекулятивно-мистицизма, Грооте предпочитал развивать народное, практическое учение, обходящееся без интеллектуальных выкладок. Он больше интересовался жизнью обычного христианина и, если и не презирал бесконечных дискуссий о жизни деятельной и о жизни созерцательной, то и не видел в них необходимости, считая оба пути равнозначными.437

Его учение о созерцании можно свести к краткой формуле: созерцание суть совершенство любви. Вслед за рейнландскими мистиками он настаивает на требовании нищеты духа, самоотречения и деятельных добродетелей. Если же христианин нуждается в образце или примере, то он найдет его в образе Христа, в Его святой человеческой природе. Благодаря человечеству Христа мы подходим к созерцанию Его Божества, что предполагает некоторый переход от чувственных образов к определенной духовной гармонии. Касаясь мистических явлений, Грооте утверждает, что основное правило распознавания истинных и ложных явлений -- по плодам, а именно, по озарению разума и возрастанию любви.438

Подобно прочим членам Виндесгеймской конгрегации, Грооте посвятил себя проповеди и беседам на духовные темы. Стиль его отличался афористичностью, так что тексты в большинстве случаев состояли из кратких практических наставлений или советов, не имеющих подробных разъяснений или доказательств. Многие монашеские общины были реформированы и обновлены стараниями Грооте и его выдающегося ученика Флоренция Радевийнца (1350-1400), фактического основателя и наставника Братьев общей жизни. Другой его ученик, Герхард Зерболт (1367-1398) дал определение методу медитации, позднее улучшенное Генрихом де Калкаром (ум. 1408), приором картузианцев в Мун-никхуицене (Munnikhuizen), и францисканцем Генрихом Херпом. Впоследствии метод медитации был еще раз систематизирован для монашества Иоанном Момбэром (ум. 1501)439.

Однако самым знаменитым основоположником devotio moderna бесспорно является Фома Кемпийский (Томас Хемеркен из Кемптена) (1379-1471), долгое время исполнявший обязанности наставника новициев в монастыре св. Агнессы (Mount Saint Agnes) регулярных каноников-августинцев в Цволле. Ему бесспорно принадлежит авторство книги О подражании Христу, однако это всего лишь один из его многочисленных трактатов.440 Все его работы были написаны как наставления или поучения для людей, вступивших на путь христианского монашества. По направленности они либо аскетического плана, например: О подражании Христу и Монолог Души,LXXXV либо исторического, в частности: биографии Герхарда Грооте и св. Лидвины Шидамской.

На протяжении нескольких веков трактат О подражании Христу то восхвалялся, то подвергался критике, однако он имел, кажется, наиболее широкое распространение в истории католичества, занимая второе место после Библии. Возражая на критику в его адрес, следовало бы напомнить, что трактат О подражании появился на гребне движения, противостоящего спекулятивной духовности; он был написан для насельников монастырей; он создан в век настойчивых требований реформы и обновления Церкви. Этим объясняется его открытая анти-интеллектуалистская направленность, его упорный призыв к отречению от мира и постоянный акцент на покаянии и обращении. Трактат неотступно следует основной доктрине devotio moderna: истинно духовная жизнь суть подражание Христу; а размышляя о Его святом человечестве, христианин достигает созерцания Божества Христа и соединения с Богом, освобождающего душу. Поставить перед собой такую цель может каждый искренний христианин, и, если удастся достичь созерцания с видением Бога, то оно будет отличаться от видения райского блаженства и по продолжительности, и по характеру. Созерцание -- это по существу проявление добродетели любви.

Чтобы воспроизвести изложенную в трактате доктрину систематически, необходимо, во-первых, принять тезис о том, что духовная жизнь -- это жизнь сокровенная, и, во-вторых, что самая трудная борьба происходит в душе каждого человека. Вслед за осознанием этого, трактат устанавливает в качестве первого условия духовной жизни познание человеком самого себя: "Себя самого в правду знать и презирать себя -- вот выше всего и всего полезнее знание... Смиренное самосознание вернее ведет к Богу, чем глубокое исследование в науке".441

Знание о себе, однако же, приобретается только ценой отречения от себя и от всего тварного; препятствует же в этом христианину его греховность и немощность, напоминающие ему о необходимости обращения к Богу в смирении и покаянии.442 Таков путь к успокоению уязвленной совести и водворению внутреннего' мира. Однако на этом пути душа не должна колебаться, ибо всегда остается опасность падения, ибо "нетвердый в намерении, подвергается разным искушениям".443 Твердость или постоянство можно поддерживать только укрощением страстей, нападающих при первой возможности. А потому задачу себе надо ставить такую -- умереть для любви к себе:

Кто самого себя держит в подчинении, так что чувственность его повинуется разуму, а разум Мне [Богу] во всем повинуется, -- тот истинный победитель над собой и властелин миру. Если горит у тебя желание подняться на такую высоту, надобно тебе мужески положить начало и к самому корню вознести секиру: -- надобно вырвать и истребить скрытую и беспорядочную наклонность к себе самому и ко всякому своему особенному и чувственному благу. От этого порока, что самого себя человек беспорядочно любит, -- происходит все, что надобно истреблять до самого корня... А кто хочет со Мною [Богом] ходить во свободе, тому надобно умертвить все свои злые и беспорядочные наклонности и ни к единому созданию не прилепляться до страсти беспорядочною любовью.444

В книге используется особое слово для выражения 'смерть себе': смирение означающее самоотречение и полную всецелую отдачу себя Богу. Реально существует единственная альтернатива -- Бог и 'я'; следовательно, смерть себе самому необходимо предполагает подчинение Богу. Однако же достижение этого возможно только с помощью благодати Бо-жией; хотя мощный импульс рождается из размышления о 'вещах последних'.

Второй этап духовной жизни состоит в "прилежном примечании движений природы и благодати".445 Достигая большего самоуглубления, большего самопонимания и устремляясь к сохранению абсолютной покорности Богу, человек сталкивается с антагонизмом, существующим между природой и благодатью. Плотин описал это в своих Эннеадах в образе двух запряженных в одну телегу лошадей -- черной и белой -- тянущих ее в противоположные стороны. Ап. Павел говорит о внутренней брани в терминах двух законов -- законе духа и законе плоти (Рим 7:14-25). Фома Кемпийский очень подробно описывает ее; стиль же изложения напоминает гимн любви ап. Павла (l Kop 13:1-13):

Природа лукава; многим изменяет, многих опутывает и обманывает, ... благодать же в простоте ходит, отклоняется от всякого зла, не мыслит ничего льстивого; что ни делает, единственно ради Бога делает...

Природе противно умерщвление; не хочет она быть в стеснении, ... а благодать старается об умерщвлении себя самого, противится чувственности, ищет подчиненности, желает покоряться, и не хочет пользоваться собственной свободой; любит быть под властью и ни над кем не хочет властвовать, но всегда под волею Божией жить, стоять и пребывать хочет...

Природа работает себе на пользу... а благодать не на то смотрит, что себе полезно и выгодно, а всего больше печется о том, что всем может быть на пользу.

Природа охотно принимает себе честь и уважение; а благодать верно относит к Богу всякую честь и славу.

Природа страшится посрамления и презрения; благодать же радуется о имени Иисусове бесчестие прияти.

Природа любит отдых и телесный покой; благодать же не может быть в праздности, но приемлет труд с радостью.

Природа ищет любопытного и красивого,... а благодать довольна простым и смиренным...

Природа заботится о временном, радуется о земном приобретении, печалится об убытке, раздражается от легкого слова обиды. Но благодать помышляет о вечном, не прилепляется ко временному, не смущается от вещественной потери и не огорчается от самых жестоких речей...

Природа жадна и охотнее принимает, нежели дает... А благодать благодетельна и общительна, избегает особенного; довольствуется малым и блаженнее почитает даяти, нежели приимати.

Природа склоняет к тварям, к своей плоти, ... благодать же влечет к Богу и к добродетелям, отрекается от тварей, бежит от мира, ненавидит плотские желания, не пускается на вольные брожения, стыдится показываться в народе.

Природа любит всякое внешнее утешение, в чем есть услаждение чувству; благодать же в едином Боге ищет себе утешение...

Природа во всем действует для прибытка и для собственной выгоды... Благодать же не ищет ничего временного, и не требует другой награды в воздаяние, кроме единого Бога; а на временную потребу себе только того желает, что может послужить для приобретения благ вечных.

Природа радуется о множестве друзей и ближних,... а благодать и врагов любит, но не превозносится во множестве друзей, не почитает за великое ни места, ни рождения ... больше к бедному благоволит, нежели к богатому; больше с невинным, нежели с сильным имеет сочувствие...

Природа тотчас начинает роптать в нужде и в стеснениях; благодать переносит скудость в неизменном терпении.

Природа все на себе отражает,... Благодать же все возводит к Богу...

Природа жаждет знать тайны и слышать новости ... и многое испытывать чувствами; желает быть в известности и делать дела всем на похвалу и удивление. А благодать не любопытствует и не заботится о новостях... Учит она укрощать чувства, избегать суетной угодливости и тщеславия, смиренно скрывать и то, что достойно похвалы и удивления и во всякой вещи и во всяком знании искать плода на пользу и хвалы и славы Божией.446

На третьем этапе духовного развития христианин приходит к глубокому осознанию могущества Божия, Его заботы о всех людях, проявляемой в Божественном промысле о них, и Божественного благодеяния, проявляемого в искуплении человека Христом. Перед Божиим всеведением и всевидением христианин предстает в священном страхе, но на первом месте должна быть любовь, возрастающая по мере познания Божиих благодеяний. Далее следует смирение, мысль о котором рефреном проходит по всей книге, поддерживая традицию монашеской духовности. Что же может служить большим проявленияем Божиего благодеяния, чем Христос, Спаситель? Поэтому во Христе и через Христа соединяется христианин с Отцом Небесным.

Окончательное оформление доктрина книги О подражании Христу находит в христоцентричной духовности, опирающейся на положение Священного Писания о том, что Христос есть путь, истина и жизнь (Ин 14:6). Совершенная покорность Богу поддерживается благодаря частым размышлениям о страданиях и смерти Господа; следование за Христом -- это "царский крестный путь", соединение со Христом, радостно переживаемое в принятии святого причастия. Однако Фома Кемпийский не позволяет читателю забывать о том, что соединение со Христом означает также и соединение с Богом Отцом, и, разумеется, с Троицей:

Благословен ecu Отче небесный, отче Господа моего Иисуса Христа, что меня нищего вспомянуть удостоил Отче щедрот и всяческого утешения, хвалу Тебе воздаю, что меня, недостойного никакого утешения, обновляешь иногда своим утешением. Благословен еси присно и препрославлен со Единородным Твоим Сыном и со Духом Святым Утешителем во веки веков... Ей Господи, Боже Святый, возлюбити меня изволивший, когда придешь в сердце мое, вся внутренняя моя радостью возвеселятся. Ты слава моя и веселье сердца моего.447

ЖАН ЖЕРСОН

Если Герхард Грооте и Фома Кемпийский вели борьбу со спекулятивным мистицизмом "мирными средствами", проповедуя практическое богословие, лишенное теоретических Рассуждений, то Жан Жерсон, ректор Парижского университета, развернул борьбу с чрезмерным и ложным мистицизмом в области доктрины. Первым выступил против псевдомистиков, обратившихся к астрологии и к магии за пророчествами, его предшественник по университету Пьер д'Айли (1350-1420). К сожалению, д'Айли во многом испортил дело не только своей горячностью, но и принятием нравственных принципов Уильяма Оккама. Вкратце его позиция сводится к следующему: само по себе ничто ни верно, ни неверно; мораль всецело зависит от Божественной воли; следовательноы, нечто является греховным, только если Бог это запретил, а не потому, что нарушается вечный закон, данный в Самом Боге. Следовательно, вся мораль относительна, ибо дела Божий могли противоречить Его установлениям.448

Жан Жерсон (1363-1429) добился гораздо большего в очищении ортодоксального богословия духовной жизни, что отчасти объясняется его основательной подготовкой в области богословия, а отчасти -- уравновешенностью его характера. Его доктрина исходила из таких источников, как Псевдо-Дионисий, св. Августин, св. Бернард, викторинцы, св. Альберт Великий, св. Фома Аквинский, св. Бонавентура и картузианец Хуго Балмский. Главные его труды: De theologia mystica speculativa et practica; De monte contemplationis и De elucidatione mysticae theologiae.449

Жерсон, признавая, как и Псевдо-Дионисий, что Бог познаваем апофатически, встает в оппозицию Рёйсбруку и рейнландским мистикам, по его мнению, впадающим в крайности. Спекулятивное богословие для Жерсона возникает в результате деятельности мыслительных способностей, направленной на выявление истины; мистическое же богословие -- плод аффективной деятельности, объектом которой является благо; но и в первом, и во втором случае Бог в некоторой степени познаваем катафатически, по крайней мере, как Благо и как Истина. Кроме того, Бог и Его свойства, несомненно, познаваемы верой в божественное откровение. Точно так же объектом созерцания не всегда является Бог Сам в Себе, потому что иногда созерцающий должен посвящать размышление Христу, христианским добродетелям или конечной цели жизни.

Рассматривая вопрос о деятельной и созерцательной жизни, Жерсон утверждал, что не все христиане призваны к созерцанию, а потому величайшим заблуждением является попытка увлечь все души на этот путь. Многие христиане в силу своего характера или же в силу своих житейских обязанностей могут вести только деятельный образ жизни. Действительно, грешно было бы людям, обремененным обязанностями деятельной жизни (например, приходским священникам, церковным иерархам, родителям и т.д.), пренебрегать ими и сворачивать на путь созерцания. Этим людям тоже необходимо было бы погружаться в созерцание, однако их созерцательная деятельность должна, как правило, представлять собой только периодическое самоуглубление. Призванные же к созерцательной жизни не должны даже пытаться войти в созерцание, пока не пройдут достаточной подготовки; более того, им следует время от времени заниматься каким-нибудь физическим трудом или еще чем-то, поскольку никто не способен в этой жизни пребывать в созерцании постоянно.

Так как созерцающего ожидает особенно много искушений, то все призванные на этот путь обязаны иметь духовного наставника. Наставник же должен быть человеком не только знающим, но и идущим по тому же пути. В связи с тем, что мистиков обычно почитают, они склонны к ошибочным и даже абсурдным теориям больше, чем не столь благочестивые христиане. Некоторые, вроде бегардов, доходили до абсурда, полагая, что принадлежащие к мистическому союзу освобождаются от обязанности соблюдать божественные законы; отсюда вытекают и те возмутительные аморальные поступки, которые они совершали, ссылаясь на мистический опыт. Другие, путая естественные и сверхъестественные уровни, трактовали неуправляемое брожение страстей и чувственности как действие благодати и переживание сверхъестественного, а потому тоже очень быстро покорялись зову плоти. Третьи, склонные более к мыслительным спекуляциям, изобретали богословие, неизбежно приводившее их к крайнему идеализму или пантеизму, и многие из них, пораженные гордыней и высокомерием, отказывались от послушания Церкви и впадали в явную ересь. Наконец, отдельные заблудшие мистики впадали в квиетизм, который учит фаталистическому подчинению Божией воле, проповедуя при этом безразличие к спасению, пренебрежение молитвой и добрыми делами.450

Чтобы обойти указанные опасности, Жерсон составил перечень правил различения духов и оценки мистических учений. Все христиане обязаны признавать доктрины, которым учат Церковные Соборы, Папы, епископы, ученые богословы, а также люди, обладающие даром различения духов. Учение любого мистика должно согласовываться с Писанием и Преданием. Всякое возбуждающее страсти или убивающее добродетели учение должно быть отвергнуто.

Различение духов -- Божий дар, хотя в определнной степени эту способность можно развить благодаря изучению душ и опыту общения.

Первое, на что следует обращать внимание, -- это умственное и физическое здоровье мистика, поскольку люди с неуправляемыми эмоциями или ярким воображением могут с легкостью впадать в заблуждения. Особое внимание также требуется в случаях с начинающими свой духовный путь и с женщинами.

Во-вторых, необходимо проводить исследование откровения или видения с крайней скрупулезностью, однако наставник должен быть в высшей степени сдержан и даже скептичен, чтобы сохранять беспристрастность к утверждениям мистика. Жерсон даже предлагает наставнику прибегать к суровости, чтобы подвергнуть мистика испытанию на смирение.

В-третьих, наставнику надлежит выяснить причину, побуждающую мистика говорить об откровении или видении, поскольку подлинные мистики, как правило, довольно неохотно беседуют на эти темы даже с наставником.

В-четвертых, что не уступает по значению всему предыдущему, наставник обязан принимать во внимание образ жизни мистика; например, насколько добросовестно тот выполняет возложенные на него в жизни обязанности и какими добродетелями отмечена его жизнь, ибо подлинно мистические явления обязательно способствуют совершенствованию личности и не приводят к гордыне.

Последний этап -- фактическое распознавание духов -- наиболее трудный, поскольку требуется определить, воистину ли явление сверхъестественно или же его можно объяснить естественными причинами или действием дьявольских сил. Подлинность Божественного отличается от игры воображения или дьявольского наваждения своей весомостью, которая суть смирение; своей гибкостью, которая суть благоразумие; своей твердостью, которая суть терпение; своей формой, которая суть вера; своим цветом, который отливает золотом любви.451

Что касается положительного богословия, то Жерсон предпочитает мистическое богословие спекулятивному как облегчающее соединение с Богом; оно рождает терпение и смирение, тогда как спекулятивное приводит к гордыне. Под мистическим богословием он понимает опытное знание о Боге, хотя трактует он его и как теоретическое, и как практическое. Так, Жерсон признает, что богослов-теоретик, вполне возможно, способен лучше объяснить мистическое богословие, чем тот, кто фактически им занимается; поэтому практическое мистическое богословие должно направляться теоретическим мистическим богословием.

В своей теоретической трактовке мистического богословия Жерсон учит, что размышление ведет к медитации, а она ведет к созерцанию, но созерцание по своей сути является аффективным действием, экстатической любовью. Таким образом, благодаря созерцанию пробуждается высшее начало души, называемое synteresis, а страсти (чувственное начало) и воля отступают. Любовь, присущая созерцанию или мистическому опыту, ведет душу к соединению с Богом и наполняет ее радостью и счастьем.

Жерсон, таким образом, отождествляет экстатическое состояние единения и созерцание, в дальнейшем точно разъясняя то, что подразумевает под этим типом союза. Низшие силы, включая воображение и разум, прекращают деятельность; они отступают на время, когда душа увлечена созерцанием. Ум сосредоточен на Боге и эмоциональные силы забывают о чувственных вещах; этот процесс называется "освобождением души".452 Душа преобразуется в Боге, но, описывая это преображение, Жерсон очень тщательно подбирает слова. Душа ни в коем случае не утрачивает своей сущности или своего бытия; следовательно, преображенность души в Боге никогда не должна пониматься как возвращение к вечному прообразу в Божием разуме; точно также недопустимо отождествление любви, которой осуществляется это преображение, со Святым Духом (Петр Ломбардский); и недопустимо уподоблять его ни превращению в вино капли воды, упавшей в бочку вина, ни превращению еды в тело того, кто ее потребляет, ни превращению хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы во время мессы. Жерсон отвергает все эти сравнения, хотя и признает, что не стоит огульно отвергать вообще все сравнения.

Экстатический союз, обретаемый в созерцании, приводящий к преображению души, -- дело любви; любовь соединяет душу с Богом, рождая согласие воли души и воли Божией. Однако же, каким бы глубоким ни было соединение, мистик всегда сохраняет свою индивидуальность и личность. На вопрос о том, в какой степени воля мистика подчиняется воле Божией, Жерсон отвечает, что опасно (хотя, может быть, и допустимо) учение, по которому Бог "попускает" грех или проклятие душ и которое стремится отождествить волю человека и Божию "попускающую" волю в такой степени, что мистик мог бы желать своих прошлых грехов или своего проклятия. Здесь Жерсон прозрачно намекает на мистиков, утверждавших, что, поскольку Бог в какой-то мере желает совершения кем-то греха, то и сами мистики не могли бы не желать их совершения (Экхарт).453

Следует также отметить, что, утверждая примат любви в созерцании и экстатическом союзе, Жерсон не исключает роль знания. Он признает, что душа не может достичь Бога и наслаждаться сокровенным союзом с Ним без предварительного познания. Жерсон признает необходимость и знания, и любви в мистическом союзе, однако в целом его точка зрения сводится к тому, что, поскольку большинство из проявлений созерцания суть проявления любви, само созерцание, будучи "совершенной молитвой", суть совершенная форма любви.

Рассматривая практическую проблему об условиях и средствах мистического союза или созерцания, Жерсон утверждает, что наиболее важным средством является регулярная практика медитации. Под медитацией он подразумевает осмысление божественных истин, цель которого -- содействовать возрастанию в человеке любви и благочестия. Он не предлагает ни каких-либо конкретных правил, ни какого-либо метода медитации; он признает за личностью свободу выбора формы мысленно творимой молитвы в соответствии с потребностями человека и обязанностями занимаемого им положения.

Из всего вышесказанного очевидно, что Жерсон играл важную роль в адаптации devotia moderna к французской milieu. Будучи одновременно человеком мыслящим и деятельным, Жерсон и полемизировал, и отличался конструктивностью. Он боролся с псевдо-мистицизмом нидерландских богословов и выявлял таящие опасность элементы в той части учения Рейсбрука, которая создавалась по тем же моделям, что и доктрина Экхарта. Его конструктивность проявилась в составлении курса духовной жизни для нового века, рассвет которого уже забрезжил, а также в том, что, по крайней мере на некоторое время, он добился гармоничного синтеза аффективного и спекулятивного мистического богословия. Он окончил жизнь в монастыре целестинцев в Лионе, посвятив себя созерцанию, литературным трудам и религиозному наставлению детей.

СВ. ЕКАТЕРИНА СИЕНСКАЯ

Тогда как земли Рейнской области и Нидерландов будоражил мистицизм, в Италии раскол папства способствовал пробуждению чувства христианского реализма. В литературе чаяние века отразились в Божественной комедии Данте Алигьери (1265-1321), являющейся самым великолепным свидетельством средневековой духовности. Подобно Петрарке (1304-1374), боровшемуся за единство Церкви и возврат к ортодоксальности, Данте призывал к реформе. Однако главной фигурой этого периода нестроений, личностью, сумевшей наконец-то положить конец папскому пребыванию в Авиньоне, была св. Екатерина Сиенская (1347-1380).

Екатерина Бенинказа родилась в семье, растившей двадцать пять детей. С шестилетнего возраста она посвятила жизнь Богу. Позднее она вступила в организацию женщин-мирянок Mantellate, входящую в третий орден св. Доминика. Всю жизнь она оставалась мирянкой, поначалу оставаясь в доме родителей и ведя самоуглубленный образ жизни, а впоследствии служа нуждающимся, заключенным и больным. В двадцать четыре года она начала активную апостольскую миротворческую деятельность, выступая также поборницей Крестовых походов. Она переходила из одного города в другой, стремясь восстановить согласие между итальянскими государствами и содействовать церковному благополучию. Несмотря на многочисленные неудачи, способные сломить даже самую закаленную душу, усилия Екатерины завершились победой, и 17 января 1377 г. Папа Григорий XI вернулся в Рим. К сожалению, победа оказалась недолговечной, так как выборы Папы Урбана VI привели к очередному расколу, который Екатерине, несмотря на все ее молитвы и уговоры, предотвратить не удалось.

В последний год жизни Екатерина ежедневно ходила в Ватикан молиться о прекращении схизмы и о церковном единстве. Вконец обессиленная, она ушла из жизни 29 апреля 1380 г. В 1461 г. Папа Пий II причислил ее к лику святых, а в 1970 г. Папа Павел VI провозгласил ее Учителем Церкви.454 Получившая стигматы -- невидимые до смерти -- и обрученная кольцом мистического брака, св. Екатерина Сиенская близка по духу неутомимой и бесстрашной св. Терезе Авильской. Главная ее работа -- Диалог, известная также под названием Книга о Божественном Провидении.LXXXVI 455 После нее также осталось более 400 писем и различных молитв. В жизни она выполняла роль духовного наставника для бесчисленного множества душ -- Пап, епископов, священников, монахов и мирян. Так как Екатерина не умела ни читать, ни писать, то ее учение было тщательно записано под диктовку секретарями.

В Диалоге, представляющем собой беседу предвечного Отца и Екатерины, Екатерина обращается к Богу с четырьмя мольбами: 1) о своем освящении; 2) о спасении человечества и о церковном мире; 3) о реформе духовенства; 4) о божественном промыслительном руководстве всех и вся ко спасению. Духовное учение св. Екатерины, как оно представлено в Диалоге и в письмах, основано на богопознании и на самопознании. Последнее составляет основу смирения, истребляющего любовь к собственному 'я'. Осознавая себя как ничто, ибо само наше бытие имеет источником Бога, мы приходим к пониманию того, что Бог есть все. Так, однажды Господь сказал ей: "Екатерина, Я есть Тот, Кто Есть; ты есть та, кого нет".

Полагая сущностью христианского совершенства любовь, св. Екатерина описывает три степени любви в продвижении души к святости: рабская любовь (любовь, сопросвождающаяся страхом наказания за грехи); любовь наемника (любовь, сопровождающаяся надеждой получить в награду вечную жизнь); и сыновняя любовь (любовь к Богу ради Него Самого, которая и есть совершенство любви). В состоянии совершенной любви человек абсолютно утрачивает свою волю и полностью покоряется воле Божией. Св. Екатерина описывает мистическое соединение с большой ясностью и точностью: оно суть переживание или осознание присутствия Бога в душе и нисколько не похоже на простое соединение с Богом в освященной благодати. В состоянии совершенства душа никогда не утрачивает осознания Божия присутствия; между душой и Богом устанавливается единство в такой степени сокровенное и непрерывное, что каждый момент и каждое место располагают к молитве, к общению с Богом.

Св. Екатерина Сиенская была безраздельно преданной и любящей дочерью св. Доминика. Поэтому нас не должна удивлять ни доктринальность, ни, разумеется, схоластичность ее духовного учения. В то же время она отличалась пылкостью, чувствительностью и страстностью, не уступая в этом своему земляку св. Франциску Ассизскому. Ее почитание Христа сосредоточивалось главным образом на почитании Его Драгоценнейшей Крови, изливаемой во искупление грехов человечества, но при этом Екатерина страстно поклонялась Пресвятой Троице. Более того, подобно своему духовному отцу св. Доминику, она является созерцателем апостольского типа. Наконец, детски непосредственная любовь к наместнику Христа и горячая преданность Церкви делают св. Екатерину и матерью, и дочерью Церкви.

ДЕНИ КАРТУЗИАНЕЦ

Исторический обзор средневековой духовности завершается фигурой Дени Картузианца, которого Крог-Тоннинг называет последним схоластом.456 Возможно, успешнее, чем многие другие монахи, картузианцы приспособились к devotio moderna, однако впоследствии они всегда предпочитали более простые формы мистики -- главным образом, практическую и аффективную. В самом деле, до конца тринадцатого века орден картузианцев не дал ни одного знаменитого писателя.457 В конце тринадцатого века Лудольф создал свою книгу Vita Christi, содержащую оригинальный подход к медитации о тайнах Христа. Как и Жизнь Христа,LXXXVII автором которой впоследствии был признан св. Бонавентура, книга Vita Christi предвосхищала трактат О подражании Христу и была одной из наиболее широко читаемых книг своего времени.458

Гораздо более важная роль в области мистического богословия принадлежит Дени Рихелю (1402-1471), являющемся связующим звеном между традиционным учением и новым движением в мистике. Его обширная литературная деятельность (44 тома) и эрудиция поражают, когда узнаешь о том, что большую часть жизни он был монахом-созерцателем в картузианском монастыре в Рермонде (Roermond), под Льежем.459 Он скрупулезно изучал Писание, и его богословие принадлежит традиции Псевдо-Дионисия, викторинцев, св. Бонавентуры и Жерсона.

Огромный вклад Дени Картузианец внес в синтез всех предыдущих доктрин духовной жизни с последующей оценкой различных выводов. Его труды адресованы ко всем картузианцам, но писал он и трактаты, адресованные отдельным конкретным категориям людей: епископам, приходским священникам, людям, состоящим в браке, вдовам, солдатам, торговцам и так далее. Он был глубоко убежден в том, что своими работами обязан служить народу Божиему. Он утверждал, что, хотя чисто созерцательный образ жизни -- более достойный и стабильный, чем чисто деятельный, самым высоким является все же образ жизни, включающий в себя и созерцание, и деятельность, при условии, что последняя изливается от полноты созерцания. Выделяя в духовной жизни три этапа, Дени придерживается учения св. Бонавентуры. На этапе очищения христианин занят искоренением греха и возрастанием в добродетели; на этапе озарения его ум занят созерцанием Божественного; на этапе соединения христианина охватывает безумная любовь, порождаемая созерцанием Божественного, так что душа его "пылает огнем ... будто возгоревшись мощным пламенем Божественного". Само созерцание бывает двух видов: "утвердительно спекулятивное" -- стяжаемое созерцание, доступное одному разуму, даже вне благодати и любви; и "мистическое, любящее созерцание" -- ниспосылаемое свыше, хотя требующее при этом проявления любви, и венчаемое в конце в знак совершенства даром премудрости. Только под воздействием любви становится созерцание подлинной молитвой; и, только превратившись в молитву, может созерцание стать мистическим. Следовательно, общение души с Богом -- это сильное переживание человеком любви к Богу, сопровождающееся неким "божественным прикосновением", в котором и состоит общение души с Богом.

Таким образом, секрет созерцания заключен в большой, сильной любви, хотя Дени, вслед за Фомой Аквинским, утверждает примат интеллекта. Функция любви в акте созерцания -- сделать знание интуитивным и непосредственным. Более того, вслед за рейнландскими мистиками и Псевдо-Дионисием он признает, что созерцательное знание -- это погруженное во мрак знание отрицания, ибо Бог в Себе иной по сравнению с тем, что мы можем сказать о Нем. Мистик, пытающийся описать мистический опыт, неизбежно должен прибегать к языку отрицания. Обретать положительное знание о Боге человек, по аналогии с тварными сущностями, может только при низшем типе созерцания -- "утвердительном созерцании". Как и Жерсон, Дени подчеркивает необходимость непрерывной практики медитации, которая обычно и ведет к созерцанию. Однако человек не готовится в прямом смысле к созерцанию, ибо оно есть дар, который Бог может даровать людям простым и необразованным, но обращенным к Нему в глубокой вере и горячей любви.

Дени Картузианец "завершает аскетический и мистический период Средневековья".460 Однако это завершение не привело к миру, поскольку уже в четырнадцатом веке сеялись семена христианского гуманизма и нового язычества и звучали далекие раскаты протестантского бунта. В лучший свой период Возрождение занималось тем, что корректировало мрачный аскетизм средневекового мистицизма и его чрезмерный интеллектуализм, и в этом качестве его поддерживала Церковь. К концу оно, к сожалению, выродилось в языческий гуманизм, возносивший падшую человеческую природу и миропорядок, при этом замкнуло человека на себя, заставив забыть об области сверхъестественного и о жизни после смерти.

Протестантская реформация, несомненно, в какой-то степени явилась реакцией на языческий гуманизм Возрождения.461 Наиболее эффективным оружием против гуманизации христианства, возможно, оказалось введение "духовных упражнений" и методик мысленно творимой молитвы. В Италии бенедиктинец Луиджи Барбо (ум. 1443) написал трактат о медитации, а благодаря Гарсиа де Сиснеросу это направление проникло в Испанию, где в 1500 г. в Монтсеррате была опубликована книга "духовных упражнений". Четверть века спустя Игнатий Лойола создал классическую систему духовных упражнений. Большой вклад внес также францисканец Генрих Херп (ум. 1477), прилагавший усилия к вытеснению спекулятивных учений Рейсбрука и рейнландских мистиков, стремясь заменить их практическим направлением духовной жизни. Момбэр (ум. 1502) и Луи де Блуа (Блозий) также в значительной степени содействовали распространению уже доказавшего свою правильность учения о молитвенной практике и лучших методов проведения его в жизнь.

Несмотря на все усилия, Церковь приближалась к смуте и схизме. К краю пропасти ее подталкивали также "черная смерть", раскол папства, порочная жизнь духовенства, безразличие простых христиан и их нескрываемый пессимизм. Богослужение переживало упадок; наблюдался всплеск суеверия и сатанизма, христианство превратилось в исключительно частное дело, сводимое к добрым делам. Благочестие выродилось в чувственность, против которой с пуританским ригоризмом выступали протестанты. В северной Европе разыгрались смуты; папство утратило престиж; возрождению христианской духовности суждено было начаться к югу от Пиренеи, в Испании.462