В ходе процесса развития человека, субъекта (личности и т.п.) соотношение сознания и бессознательного становится все более сложным и многоплановым. Эволюционируют целостность и противоречивость всей психической жизни людей. Одним из наиболее ярких примеров могут служить единство и противоречивость личности (см., в частности, [1-4; 10; 24; 72; 102; 149]).

Вместе с тем необходимо вновь подчеркнуть, что человек и его психика - это не две системы, а одна единая система, в которой именно субъект объективно является основанием всех психических процессов, свойств и состояний, вообще всех видов своей активности (деятельности, общения и т.д.). Следовательно, в нем и через него они взаимосвязаны и интегрированы воедино, поскольку все они суть неотъемлемые качества одного и того же субъекта. В этом - их существенная общность (при всей их дифференцированности и даже относительной автономности).

Поэтому, на мой взгляд, не вполне точна широко распространившаяся за последние 20 лет известная триединая формула "деятельность, сознание, личность", выражающая один из вариантов деятельностного подхода и тем самым хотя бы отчасти имевшая положительное значение. В данной формуле, разумеется, справедливо выделены весьма существенные стороны рассматриваемой проблемы, но едва ли оправдана их явная рядоположность, хотя и смягченная строго определенным ранжированием. В результате личность (т.е. один из субъектов) с первого места переставлены на последнее (третье). Если ограничиваться лишь названными тремя сторонами проблемы, то, быть может, лучше было бы расположить их по формуле "личность: деятельность и сознание.

Отчасти сходная рядоположность, приводящая к недооценке или иногда даже к отрицанию субъекта, характерна для функционализма в психологической науке. Согласно этой точке зрения, психика состоит из обособленных друг от друга функций (сенсорных, мнемических, мыслительных и т.д.), не (достаточно) укоренившихся в субъекте и потому самоосуществляющихся.

Альтернативой такому функционализму, т.е. обособлению психических качеств от а) человека и потому б) друг от друга, является субъектный (прежде всего субъектно-деятельностный) подход, анализируемый и развиваемый в этой работе. Человек как субъект высшего типа активности (и, значит, целостности) нуждается в соответствующем методологическом подходе для своего исследования. Именно потому, что это высший уровень бытия человека (самоопределения, саморазвития, свободы, совести и т.д.), раскрываемый в наиболее общих субъектных определениях, другие характеристики людей и их психики будут неизбежно менее общими, частными, частичными (парциальными), недостаточно целостными.

Например, само по себе весьма существенное и все более глубокое психологическое изучение устойчивых черт личности (экстраверсии - интроверсии, тревожности, ригидности и т.д.) необходимо, но недостаточно для целостного познания индивида как субъекта. Другим примером может служить дифференциальная психофизиология, в которой последователи Б.М. Теплова и ВД.

Небылицына разрабатывают, в частности, различные способы преодоленияизвестногофеноменапарциальности (раздробленности") свойств нервной системы и так или иначе связанных с ними психических свойств (см, работы Э.А. Голубевой, И.В. Равич-Щербо, В.М. Русалова и их сотрудников). Это тоже один из путей исследований, которые очень актуальны для психологического изучения субъекта как специфической целостности.

Все более глубокому анализу такой целостности посвящены многие теоретико-экспериментальные работы, проводимые, в частности, в Институте психологии Российской Академии наук на основе системного подхода, развитого в психологии Б.Ф. Ломовым и его учениками [72; 73].

Это прежде всего исследования в области профотбора, психологии операторской деятельности и т.д., выполняемые В.А. Бодровым и его коллегами и обобщенные, например, в недавно вышедшем сборнике "Системный подход в инженерной психологии и психологии труда" [18; 116] (см. также [38; 90; 951). Системное изучение профессионально важных качеств и способностей человека проводят также В.Н. Дружинин и его сотрудники [45; 46; 96]. В работах Л.Г. Дикой и ее сотрудников Ю.Я. Голикова, А.Н. Костина и др. все более последовательно реализуется анализ "оператора как системы, в которой основной процесс - не прием информации, а ее запрос, т.е. основной вектор движения информации направлен от субъекта к объекту, а не наоборот" [41; с.27].

С этих позиций ими разрабатывается принципиально новый подход к системе "человек и (создаваемая им) техника". Выделены два существенно разных, но взаимосвязанных аспекта обеспечения надежности таких систем: управление по количественным критериям в формализуемых областях [63] и по чисто качественным критериям в неформализуемых (недизъюнктивных) областях. Для сложных технических комплексов оба аспекта весьма значимы. Стало быть, нельзя умалять роль ни одного из них, отдавая предпочтение либо только автоматике, либо оператору, т.е. теперь уже, по мнению авторов, не приходится решать проблему надежности с "центристских" позиций (как машиноцентрического, так и антропоцентрического подходов). Вместо них и в дополнение к существующим принципам (сравнимость возможностей человека и автоматики, их взаимодополняемость, принцип активного оператора) разработан новый подход - взаимное резервирование человека и автоматики.

По словам авторов, суть данного подхода состоит в том, что оператор резервирует технику с помощью самостоятельного принятия решения о снижении степени автоматизации от полуавтоматического режима до ручного при возникновении не устраняемых автоматикой отказов или нерасчетных ситуаций управления. В свою очередь, в технике заложены возможности резервирования действии человека путем принудительного повышения степени автоматизации от полуавтоматического режима до автоматического при возникновении у субъекта проблемностей высоких уровней, т.е. при превышении допустимого диапазона субъективной сложности деятельности. Так, говоря совсем кратко, намечается общее решение одной из важнейших проблем психологии профессиональной деятельности операторов [90].

В регуляции субъектом операторской деятельности существенную роль играют, в частности, его функциональные состояния (стресс, эмоциональная напряженность, переутомление и т.д.). По мнению Л.Г. Дикой, в экстремальных для оператора условиях психофизиологическая саморегуляция таких состояний становится относительно самостоятельной психической деятельностью субъекта. Это означает взаимодействие двух психологических систем оператора (профессиональной деятельности и деятельности по саморегуляции состояния), которое зависит прежде всего от степени сформированности профессиональных навыков и действий, с одной стороны, и способов и умений произвольной саморегуляции состояния, с другой. Здесь многое определяется непосредственно самим субъектом, прежде всего возможностью перенести "фокус" внимания с объекта профессиональной деятельности на состояние как объект саморегуляции. В этом очень сложном процессе взаимодействия субъекта с объектом выявлены тонкие различия между его взаимосвязанными стадиями, между сознательным и бессознательным, произвольным и непроизвольным, физиологическим и психическим т.д.

Данное исследование операторов проводилось в тесном сотрудничестве с Институтом авиационной медицины, с Институтом медико-биологических проблем, с факультетом психологии и германским Университетом Оснабрюк. Эмоцональная регуляция выступила здесь как самостоятельный специфический вид активности (часто неосознаваемой) по оптимизации состояний субъекта.

Исследовались три группы испытуемых (общее количество свыше 80 человек). Каждая из групп особенно хорошо использовала один из трех видов саморегуляции:

1) волевая;

2) эмоциональная;

3) произвольная (например, в результате аутогенной тренировки и т.д.). Эмоциональная саморегуляция - это, например, поиск положительных эмоций, избегание отрицательных, срывы как снятие напряженности и т.д. Указанные виды саморегуляции изучались в условиях режима непрерывной деятельности (в течение двух или трех суток с депривацией сна).

Эксперименты показали, что у большинства испытуемых всех трех групп существует общая тенденция снижения психологических показателей в этих экстремальных условиях.

Но все же лучше всех адаптировались к режиму непрерывной деятельности те испытуемые, которые имели хорошие навыки произвольной саморегуляции. На П месте оказались операторы с волевой саморегуляцией, а последнее, Ш место заняли люди с эмоциональной саморегуляцией. Для них в целом характерна низкая адаптивность к условиям непрерывной деятельности, ненадежность и неустойчивость операторской деятельности. Появлялись тревожность и эмоциональная напряженность, в ряде случаев - стрессы, внутренние конфликты между целью, мотивами и самооценкой, стремлением к покою и отдыху. У некоторых возникали образные галлюцинации: одному казалось, что за его спиной стоит красивая женщина и отвлекает его от работы; а другому - что под рабочим столом, на котором стоит компьютер, лежит неодетая женщина, и он отказывается подойти к столу и начать работу.

В ходе всех этих исследований разрабатывалась гипотеза о том, что эмоциональная, волевая и произвольная саморегуляции выступают как соответствующие этапы развития произвольной саморегуляции человека в филогенезе и онтогенезе, а их определенное соотношение может закрепляться в виде разных типов саморегуляции. Указанная типология видов саморегуляции обобщается как типология саморегулирующихся субъектов. В частности, выделены 2 типа личностей:

1) ориентированный на действие (достижение цели);

2) ориентированный на психическое состояние (на регуляцию эмоционального состояния). Они в разной степени подвержены деструктивному влиянию негативных переживаний (по данным Ю. Куля, Л.Г. Дикой, С.А. Шапкина и др.).

Например, это обнаруживается в феномене "провала" (ошибки) в деятельности оператора: во-первых, так называемый конструктивный "провал", когда оператор непроизвольно засыпает на несколько секунд, но затем продолжает деятельность на прежнем уровне; во-вторых, так называемый деструктивный "провал", после которого продолжение деятельности оператора невозможно. Эти виды "провалов" соответствуют вышеназванным типам личности, различающимся возможностями контроля за эмоциональными переживаниями.

Ориентированные на действие перерабатывают информацию уже на неосознанном уровне, а ориентированные на регуляцию эмоционального состояния-прежде всего на осознанном уровне.

Во всех этих экстремальных условиях операторской деятельности перед человеком возникают трудные задачи и проблемы, связанные с планированием и использованием приемов саморегуляции, с изменением личностных норм по поддержанию настроения и работоспособности. Осознание этих проблем способствует тому, что субъект осознанно применяет адекватные для данного состояния способы саморегуляции: самоубеждение, смена установок, мотивов, комплексы физических упражнений и т.д.

В такой период человек должен как бы отойти от себя, взглянуть на себя со стороны, понять свои затруднения, лучше использовать свои возможности и т.д. Но это особенно трудно сделать в плане эмоциональной саморегуляции деятельности, ибо такая саморегуляция протекает преимущественно неосознанно. Соотношение сознательного и бессознательного в деятельности субъекта - наиболее сложное и противоречивое. Поэтому роль человека как субъекта саморегуляции своих эмоций, стрессов, вообще чувств особенно значительна. И здесь очень отчетливо выступает взаимосвязь психического и физиологического, природного и социального.

Чувство человека - это относительно устойчивое отношение его к миру (к тому, что он испытывает и делает), выступающее в качестве непосредственного переживания. Чувства характеризуют прежде всего потребности и мотивы, являясь конкретно-субъектными формами их существования. В отличие, например, от восприятии, которые отражают содержание объекта, чувства, эмоции выражают состояние субъекта и его отношение к объекту (подробнее см. [104 Т.Н. с.140]). В психологии и психофизиологии разработано несколько разных теорий эмоций. Одна из них создана П.В. Симоновым и его сотрудниками [114; 115].

В отношении эмоций и чувств роль субъекта особенно существенна. В процессе психического развития на разных этапах своего жизненного пути субъект формируется в ходе деятельности и общения, формируя гармоничное или негармоничное единство различных, часто противоречивых мотивов и чувств. В какой степени они служат стратегии его жизни или, напротив, в какой мере он идет у них на поводу, - это является важнейшей характеристикой каждого человека.

Весьма показательна в данном отношении, как мы уже видели, ситуация стресса, т.е. эмоциональное состояние людей, которое закономерно возникает в экстремальных условиях. Например, эмоциональный стресс появляется в условиях угрозы, опасности, обиды и т.д. Различные его формы (импульсивная, тормозная, генерализованная) приводят к изменениям в протекании психических процессов, к эмоциональным и мотивационным сдвигам, к нарушениям поведения и речи. Стресс может оказать как положительное, мобилизующее, так и отрицательное влияние на деятельность (дистресс).

В нашем Институте психологии разные виды стресса изучаются также а лаборатории посттравматических состояний (зав. Н.В. Тарабрина). Лаборатория работает в рамках совместного российско-американского проекта по изучению психологических и психофизиологических аспектов посттравматических стрессовых состояний. Этот проект выполняется в тесном сотрудничестве с psychophyisological laboratory Harvard Medical School в течение последних двух с половиной лет и в 1994 году получил трехгодичный грант от National Institute of Health (USA).

Синдром посттравматических стрессовых расстройств - post traumatic stress disorder (PTSD) является основным предметом исследования в этой лаборатории. Впервые систематически изучались стрессовые состояния у почти 80 ликвидаторов последствий Чернобыльской аварии, т.е. их эмоции, появляющиеся через несколько лет после того, как эти люди покинули аварийную зону Чернобыля. Это как бы отсроченные эмоциональные реакции, возникающие намного позже той психической травмы, которую они получили и переживали во время работы в Чернобыле. Очень важно отметить, что у всех обследуемых людей не было обнаружено признаков развития лучевой болезни или органического поражения головного мозга.

Основные симптомы PTSD объединяются в три группы:

1. Навязчивые переживания травмировавшего события (иллюзии, бред, ночные кошмары);

2. Стремление к избеганию любых событий и переживаний, ассоциирующихся с травмировавшими событиями, развитие отстраненности, отчужденности от реальной жизни;

3. Высокий и возрастающий уровень эмоционального возбуждения, проявляющийся в комплексе гипертрофированных психофизиологических реакций. Прежде всего в этих рамках изучаются психологические последствия переживания угрозы радиационного поражения участниками ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Особенностью основного стрес-согенного фактора радиационной опасности (РО) является его Невидимость".

Оценка РО базируется на восприятии объективных условий, прямых и косвенных признаков действия радиации, а также субъективной вероятности лично подвергнуться радиационному облучению, степени его воздействия и возможных последствий для здоровья и жизни, информация о которых имеется в - памяти человека на данный момент.

Исследование проводилось с применением отработанного американскими партнерами (на материале изучения ветеранов войны во Вьетнаме) и адаптированного к целям этой работы комплекса психологических, психодиагностических и психофизиологических методов. '

Одним из основных результатов исследования является установление того факта, что у 14 ликвидаторов из 71 (19,7%) к моменту обследования диагносцирован PTSD-синдром.16 человек (22,53%) составили "группу риска", т.е. у них симптоматика PTSD по всем критериям представлена почти полностью. Отсутствие симптомов PTSD или наличие единичных симптомов наблюдается у 41 человека (58,5%) обследованных. Частота встречаемости PTSD среди ликвидаторов (19,7%) соответствует частоте возникновения посттравматических стрессов, обнаруживаемых у жертв других травматических ситуаций. Например, частота встречаемости военного PTSD, по данным американских специалистов, - 20-25% всех участников военных событий. Определение PTSD у ликвидаторов является социально-значимым фактом. Эти лица более чем другие склонны к разным формам дезадаптивного поведения, у них чаще возникает алкоголизм, наркомании, суициды и т.п.

Особенностью PTSD у ликвидаторов является высокий процент в картине общей симптоматики PTSD симптомов, относящихся к одному из критериев, по которым диагносцируется PTSD, - это критерий физиологической возбудимости, а также направленность, обращенность симптомов PTSD в будущее.

Среди людей, у которых к моменту обследования не диагносцируется PTSD (но есть отдельные его симптомы) зафиксированы следующие факты. С течением времени, особенно при возникновении разного рода недомоганий или при известии о заболевании либо смерти ликвидаторов, обследуемые все чаще вспоминают Чернобыль и все происходящее в тот период. Многие негативные состояния (раздражительность, бессонница и т.д.), неприятные события в жизни (например, развод) начинают связываться с Чернобылем; Чернобыль выступает новой точкой отсчета - вся жизнь делится на то, что происходило до него, и то, что происходило и происходит после.

Знание об отсроченном характере воздействия радиации приводит к переживанию состояния постоянного напряжения, ожиданию неприятных последствий для своего здоровья. Некоторые отдельные случаи особенно иллюстративны в плане диагностики PTSD-синдрома. Среди признаков PTSD имеется симптом так называемого "флэшбэк"-эффекта: внезапное, без видимых причин, воскрешение в памяти с полной достоверностью и полным ощущением реальности травмирующего события или его эпизодов. Ни время возникновения, ни содержание этих переживаний не контролируется сознанием переживающего их человека. Здесь главную роль играет неосознаваемый уровень активности субъекта.

У 2-х людей в настоящем и у 4-х в прошлом были "флэшбэк-эффекты". Эти обследуемые отмечали, что в определенных обстоятельствах им довелось пережить ощущение, словно они вновь вернулись в Чернобыль. Такие ощущения возникали чаще всего в ситуациях, напоминающих или как-то связанных с их деятельностью на АЭС. Например, подобное состояние у одного из обследуемых возникало периодически в те моменты, когда он готовил пищу (в Чернобыле он работал поваром в столовой, находившейся на территории станции).

В другом случае, обследуемый X, занимаясь уборкой мусора во дворе автобазы, временами внезапно чувствовал себя так, будто бы он снова на станции и засыпает радиактивный грунт в контейнер. Подобное выпадение из реальности продолжалось обычно 1-2 минуты. Были случаи, когда оживание прошлого, по-видимому, не провоцировалось никакими внешними влияниями.

Обследуемый С. рассказывал, что в 1988 г., собирая ягоды в лесу, он вдруг почувствовал, что находится в аварийной Зоне. Это ощущение было очень реалистичным, продолжалось несколько минут и напугало С, у него испортилось настроение, появилось чувство подавленности, а вечером возникли сильные головные боли. В других случаях ощущение возвращения в Зону возникало в просоночном состоянии, при работе на огороде, строительстве дачи и т.д.

Таким образом, результаты психологического обследования убедительно показали, что у части ликвидаторов к настоящему моменту развилось посттравматическое стрессовое состояние. В итоге установлено, что группа ликвидаторов с PTSD имеет более высокие показатели психологического неблагополучия по сравнению с группой ликвидаторов без PTSD (различия статистически достоверны по всем психометрическим шкалам).

Ликвидаторы из группы с PTSD намного чаще, чем лица из группы без PTSD, страдают навязчивым воспроизведением в памяти отдельных эпизодов, связанных с их работой в аварийной зоне и одновременно напоминающих об этом периоде; у них отмечается более высокий уровень переживания тревоги. Выявленная симптоматика (нарушение сна, потеря аппетита, потеря сексуального влечения, раздражительность) свидетельствует о тяжелом эмоциональном состоянии.

Группа с PTSD отличается от группы без PTSD по ряду еще других признаков. Большинство лиц из группы PTSD оценивает себя как "сильно пострадавших" от полученного ими во время выполнения дезактивационных работ радиационного облучения. Переживание этого состояния складывается:

1) на основе появившегося после Чернобыля ощущения физического и психологического дискомфорта,

2) представления о личной "измененное™" (поведения, общего тона настроения, отношения к себе и к жизни в целом и пр.). Субъективно высокая оценка РО ликвидаторами с PTSD основывается ими на том, что:

1) они работали в непосредственной близости от источника повышенной радиации;

2) они чаще, чем другие выезжали туда на работу;

3) им чаще, чем другим приходилось находиться на радиационно опасных участках больше установленного нормативного времени.

Ликвидаторы с PTSD испытывали во время пребывания в аварийной зоне более интенсивно негативные эмоции напряжения и тревоги, страха за свое здоровье, что сформировало у них установку на ожидание негативных проявлений радиационного воздействия в постсобытийный период жизни. В последующем периоде после работы на ЧАЭС ликвидаторы с PTSD:

1) чаще используют возможность обсудить свое здоровье, актуализируя тяжесть своих прошлых переживаний;

2) их больше беспокоят мысли о возможном проявлении негативных последствий радиационного воздействия, что заставляет их чаще консультироваться с врачами. Формирование такой установки характеризует возрастающую роль личностного аспекта эмоциональных переживаний.

Ликвидаторы с PTSD чаще, чем остальные наблюдали радиационный травматизм окружающих людей (следы лучевых ожогов кожи, обмороки, кровотечения, головные боли и пр.).

В целом данные исследования показывают ведущую роль субъектно-личностного уровня в возникновении и особенностях переживания травматического стресса.

Основные стрессогенные факторы были "невидимы", а, следовательно, воспринимались, оценивались и осознавались недостаточно, а ведь ликвидаторы находились в травматической ситуации в Чернобыле от месяца до двух, небольшая часть до полугода.

Перечисленные обстоятельства, а также другие, зачастую экстремальные события, которые возникали в процессе выполнения ликвидационных работ в силу специфичности условий в аварийной зоне, могут быть обозначены как первичные стрсссогенные факторы. По возвращению из Чернобыля ликвидаторы стали подвергаться действию вторичных стрессогенных факторов. Особо важное место среди них занимает "информационный" фактор. Как показывают результаты исследований, большинство ликвидаторов во время работы в Чернобыле либо вообще не были осведомлены о действии радиации, либо их знания были искаженными и недостаточными (масштабы аварии в то время скрывались).

Наступившие вскоре резкие изменения в социально-политической обстановке в обществе способствовали появлению в средствах массовой информации обширного потока материалов об истинных масштабах аварии и о вредоносных последствиях радиационного облучения. Эта информация выступила в качестве основного вторичного стрессогенного фактора, который оказал и продолжает оказывать эмоциональное действие. Здесь особенно отчетливо выступает роль субъекта переживаемых эмоций.

Кроме этого можно выделить еще ряд вторичных стрессогенных факторов:

1) ухудшение здоровья, которое по механизму формирования постстрессовых состояний субъективно связывается в первую очередь с участием в дезактивационных работах;

переживание угрозы развития лучевой болезни и, как следствие, предполагаемое сокращение продолжительности жизни;

повышение тревожности в условиях производства в связи с переоценкой возможности травмирования;

4) психологические семейные проблемы, связанные с деторождением, оценкой возможностей возникновения аварийных ситуаций и значения их последствий.

Все это позволило выдвинуть предположение о том, что механизм развития PTSD при действии "невидимого" стресса радиационной опасности отличен от явно воспринимаемого, событийно наполненного стресса, который возникает, например, при участии в боевых действиях, катастрофах и т.д. Основное различие лежит в плоскости восприятия травматического переживания. Воздействие угрозы радиационного поражения базируется, во-первых, на рациональном знании о возможных неблагоприятных последствиях такого воздействия, а, во-вторых, на эмоциональных переживаниях.

Уровень осознания субъектом травматичности воздействия угрозы радиационного поражения при всей его вариативности в целом невысок. Это заставляет предполагать, что ведущая роль в восприятии и переживании основного стрессогенного фактора угрозы жизни из-за возможности радиационного поражения отводится неосознаваемому уровню психики субъекта.

Уровень осознанности воздействия повышается под влиянием вторичного, информационного фактора - по мере того, как в постсобытийныи период ликвидатор расширяет круг рационального знания о действии радиации на организм человека. Рост знания не всегда ведет к его адекватности, ибо его восприятие по-прежнему опосредствованно индивидуально-личностными особенностями: интеллектуальными и эмоциональными. Это качественное своеобразие определяет либо формирование посттравматического стресса, либо развитие механизмов совладания с последствиями травматического воздействия.

Следует еще раз подчеркнуть, что диагностирование посттравматического стресса происходит с помощью специально подобранного комплекса психологических методик. Сам же субъект, как правило, не осознает связь симптомов своего состояния с травматическим воздействием. При этом воздействие психической травмы происходит двумя основными путями: либо это постоянные навязчивые мысли и переживания о травмировавшем событии, либо старательное их избегание. И в том и в другом случае "черная дыра травмы", по образному выражению одного из американских исследователей PTSD-синдрома Р. Питмана, с неотвратимостью притягивает к себе все мысли и чувства субъекта.

Отсюда очевидна основная задача психологической коррекции: помочь осознать таким лицам причинно-следственную связь симптомов страдания с травматическим переживанием и далее помочь интегрировать сознание субъекта.

Таким образом, все полученные эмпирические данные отчетливо характеризуют разные, но взаимосвязанные уровни активности субъекта, переживающего и в различной степени преодолевающего очень сложные эмоциональные состояния. Место и роль эмоции определяется в зависимости от того, на каком уровне активности субъекта она локализуется: на уровне бессознательного, сознания и т.д. Этим обусловлено и участие эмоций в саморегуляции субъекта, в которой всегда неразрывно взаимосвязаны психическое, физиологическое, биохимическое и т.д., вообще природное и социальное.

Так обнаруживается особенно тесное взаимодействие, в частности, между психологией и психофизиологией [68; 108; 135].

Именно в изучении человека как субъекта психология наиболее отчетливо выступает как единая наука, в самом предмете своего исследования образующая важнейшее связующее звено между обществознанием, естествознанием и техникой (см., например, новую книгу В.Н. Дружинина [46]).

Это относится, конечно, не только к психологии труда и инженерной психологии, но и ко многим другим ветвям нашей науки, например, к психофизике, особенно если иметь в виду принципиально новую стадию ее развития - субъектную психофизику, разрабатываемую КВ. Бардиным и его сотрудниками [15]. В ней главную роль играет не доминирующий в классической и современной психофизике количественный анализ сенсорных характеристик в зависимости от внешних факторов, а уже качественное исследование обусловленности этих характеристик собственной активностью человека как субъекта сенсорных измерений. Здесь особенно важен именно психологический аспект данной проблемы, т.е. прежде всего изучение этого взаимодействия субъекта с объектом на уровне психического как непрерывного процесса, о чем уже подробно говорилось выше.

Указанный аспект наиболее детально разработан в психологии мышления. Последнее объективно выступает у субъекта не только как его деятельность (система действий, операций и т.д.), но и внутри нее как психический процесс, обеспечивающий максимально оперативный контакт человека с миром. В психологии зрительного восприятия В.А. Барабанщиков и его сотрудники [14] тоже делают особый акцент на процессуальности, динамичности чувственного познания.

Но некоторые другие психологи возражают против такого выделения проблемы процесса, полагая, что деятельность и есть психическое как процесс, что она процессуальна и потому достаточно ограничиться в данном случае лишь ее изучением. Субъекты подобных возражений под процессом понимают обычно просто протяженность (последовательность стадий, операций и т.д.) во времени. Это самая широкая, обычная, бесспорная, но и банальная характеристика процесса.

Однако в теории психического как процесса, разработанной Рубинштейном и его школой по ходу конкретизации субъектного подхода, теории личности и деятельности, сознания и поведения и т. д, этот процесс означает нечто гораздо более содержательное и специфическое: основной способ существования психического, особое качество субъекта, первичность и непрерывность (недизъюнктивность) по отношению к прерывным операциям, действиям и тем более к техническим системам я математическим структурам, высший уровень пластичности (гибкости) и т.д. (подробнее см. [I, 24, 27; 79,Я-104 и др.]). К сожалению, все это обычно не обсуждается и аргументирование не критикуется при выдвижении вышеуказанных возражений против понятия психического как процесса. А стоило бы, наверное, провести диалог по данной проблеме.

Все более глубокое теоретико-экспериментальное изучение у субъектов психического как процесса, являющегося важнейшим уровнем саморегуляции человека, его деятельности, общения и т.д., особенно показательно характеризует предмет психологии, т.е. специфически психологический аспект человека, субъекта, его активности и т.д.

Тем самым уточняется и вышеотмеченное принципиальное различие в психической жизни людей и животных, вообще в субъектных и не-субъектных способах существования. Здесь уже с иной стороны придется вернуться, в частности, к сопоставлению людей (субъектов деятельности) и животных (которые в строгом смысле слова не осуществляют деятельность - Tatigkeit; для них характерна лишь специфическая активность иного рода).

Кратко рассмотрим 3 проблемы, в которых очень отчетливо обнаруживаются общее и различное между субъектными и несубъектными способами жизни. Это, во-первых, развитие дочеловеческой природы, которое со времен А. Бергсона (Н. Bergson) и до сих пор даже в психологии связывается иногда с творчеством (творческая эволюция). На мой взгляд, следовало бы все же максимально подчеркнуть, что творчество есть форма (саморазвития именно субъекта, т.е. людей, а не до-субъектных уровней природы.

Во-вторых, специфику субъекта необходимо учитывать и применительно к способам саморегуляции на разных уровнях: животные, люди и (созданная последними) техника. Имеется в виду универсальный для всех 3 уровней тип такой регуляции в виде традиционно понимаемой обратной связи как непосредственной (сигнальной, наглядно-чувственной и т.д.). Этот способ (само) управления необходим, но недостаточен для наиболее сложных типов деятельности человека (подробнее см. дальше, а также в [24-26]). Следовательно, и в данном случае требуется учитывать специфику саморегуляции субъекта, особенно четко выявляемую именно в ходе изучения психического как процесса. Наконец, в-третьих, эту специфичность желательно иметь в виду и применительно к механизму принятия решения (выбору из альтернатив), обычно рассматриваемому тоже как универсальный для животных, компьютеров, людей и даже для функционирования нейронов. Опять-таки уникальность субъекта состоит здесь в том, что во многих случаях психологический механизм его мышления как процесса (принятия решения) осуществляется не путем такого выбора из альтернатив, а другим, более сложным, творческим образом (подробнее см. [24; 92 и др.]).

Так мы снова возвращаемся - уже в другом аспекте - к мышлению людей в соотношении с творчеством. На мой взгляд, как уже говорилось, любое мышление есть искание, открытие, создание субъектом существенно для него нового. Иными словами, оно всегда - творческое (хотя бы в минимальной степени), и потому нецелесообразно подразделять мышление на творческое, продуктивное и репродуктивное (последние 3 термина - лишние ([22; 24; 26]).

Против такой точки зрения возражают многие психологи. По их мнению, люди часто мыслят догматически, штампами, шаблонами, схемами. В качестве примера приводят мышление всех бюрократов, представителей жесткого командно-административного метода управления, называя его нетворческим (репродуктивным, догматическим, стереотипным и т.д.).

Мой ответ на это существенное возражение - очень простой. Во-первых, в отличие от философа, социолога и т.д., психолог может дать точную квалификацию мышления у конкретного индивида или индивидов прежде всего в результате экспериментального изучения его именно в качестве процесса, а не "на глазок". Совсем детальные образцы такого исследования представлены школой Рубинштейна. Наиболее развернутые протоколы экспериментов, в которых по определенной методике зафиксирован и проанализирован такой процесс, опубликованы М.И. Воловиковой, Б.О. Есенгазиевой, В.А. Поликарповым и мною [24; 27; 79]. Именно в этих протоколах совсем конкретно обнаруживается, что значит процесс искания и открытия нового. Но дело в том, что многие мои оппоненты относятся к числу вышеупомянутых психологов, которые не считают необходимым внутри мышления как деятельности выделить мышление как процесс.

Во-вторых, такого собственно психологического исследования догматического, бюрократического мышления мы пока не проводили, но когда его удастся провести, я уверен, что в данном процессе будет обнаружено много вышеуказанных творческих моментов. Причина этой уверенности состоит в следующем. Даже при более общем, еще не чисто психологическом подходе к изучению догматизма легко убедиться, что последний тоже является достаточно творческим способом жизни, но в данном случае мышление догматика имеет другую направленность - предельно прагматическую (сохранить свою бюрократическую систему и прежде всего себя в ней).

Жизнь показывает, что догматизм - это не слепое подчинение субъекта определенным догмам, шаблонам, идеологии и т.д. и потому не превращение его в объект такой идеологии, а скорее нередко весьма умелое подчинение последней узкокорпоративным интересам субъекта.

Например, с позиций целостного учения К Маркса Октябрьскую революцию 1917 г. невозможно оправдать, но именно это учение было использовано "догматиками - марксистами для такого оправдания. Официальная, казалось бы, предельно догматизированная идеология в бывшем СССР применяла и развивала только те идеи, которые были ей полезны. При этом проявлялось много изобретательности, хотя и циничной. Следовательно, мышление догматика, бюрократа и т.д. может быть весьма качественным, но здесь, конечно, нужен более конкретный и более "психологичный" анализ, учитывающий специфику предмета общей, социальной и исторической психологии (см. [24, с. бЗ-68]).

Догматизм имеет и более общие особенности, одинаково свойственные как тоталитарным, так и демократическим странам (например, догматизация некоторых чисто научных теорий в среде ученых). Все это существенно разные способы использования и развития культурного наследия.

Проблема культуры - особая и одна из важнейших (см., в частности, [59]). Она требует специального рассмотрения, при котором, впрочем, надо учитывать, что понятия культуры и социальности во многом близки и даже тождественны. Но тогда тем более ясно, что человек - это не только объект, но и субъект культуры.

Сейчас, когда во многих странах и особенно в России осуществляются и переживаются радикальные общественно-экономические и психологические изменения, указанная проблема становится все более насущной. Ей посвящены многие исследования, проводимые, в частности, в Институте психологии РАН. Кратко остановимся лишь на некоторых из них.

§ 6. Человек в изменяющемся обществе

На мой взгляд, основное противоречие нынешнего переходного периода состоит в следующем: с одной стороны, сейчас а России особенно важно восстановить и укрепить государственность, а, с другой, ряд государственных структур явно или скрыто сопротивляется реформам и прежде всего переходу к рыночной экономике, не совместимой со многими из таких структур (безудержная централизация власти, попрание региональных интересов, борьба против частной собственности и т.д.).

Более точно и обобщенно указанное противоречие выглядит так: нынешние управленцы в российском государственном аппарате это в основном те же люди, которые управляли страной до и во время перестройки. Насколько они могут и хотят осуществлять теперь радикальные реформы?! Насколько сильны у них для этого мотивация, профессионализм, вся их психология?! Ведь краеугольный камень качественного обновления российского общества составляет социально-экономический, морально- психологический переход к рыночной экономике и демократии не как самоцель, а как одно из средств решения наиболее жгучих, всенародно выстраданных проблем. Но не слишком ли часто он становится камнем преткновения на пути к обновлению и возрождению?! Не потому ли возникает впечатление, что нынешние власти в России не имеют четкой и последовательной программы реформ?

В этом отношении одна из самых больших проблем состоит в том, что сейчас очень мало людей и "наверху" и "внизу", но особенно - "вверху", которые своими делами и переживаниями сложившейся ситуации олицетворяют общероссийские интересы. Большинство выражает, представляет и осуществляет интересы региональные, корпоративные и т.д. Вот почему в отличие от многих прежних трудных эпох в истории России сейчас совсем худо. Субъект как общероссийское общество теперь представлен в гораздо меньшей степени, чем хотелось бы. А потому жизненно необходимы согласие и взаимопонимание между разными общественными силами.

Категория субъекта выступает, как мы видели, и в отношении другого важного понятия - обратной связи. В 30-40-ые годы физиологи П. К Анохин и Н.А. Бернштейн и кибернетик Н. Винер сделали большое открытие, обобщив способ саморегулирования, присущий и людям, и животным, и машинам. Все эти очень разные системы регулируются одним и тем же механизмом обратной связи, который наглядно, очевидно, непосредственно и однозначно сигнализирует о том, правильно или неправильно осуществляется то или иное функционирование, та или иная система действий.

Но тем самым все же недостаточно учитывалась специфика человека как субъекта, который в отличие от животных и созданной им техники имеет помимо обратной связи бесконечно более сложные способы саморегуляции на высших уровнях своего бытия: теоретическое мышление, вообще творчество, совесть, свобода и т.д. Оценка и самооценка этих наиболее творческих видов деятельности людей (например, экономической реформы) осуществляется не столько на основе непосредственных и однозначных сигналов от обратных связей, сколько путем предельно сложного анализа и дальнейшего комплексного прогнозирования всех получаемых результатов - основных и промежуточных, ожидаемых и неожидаемых, очевидных и непонятных, рациональных и иррациональных и т.д. Обратная связь здесь необходима, но недостаточна - вопреки традиционной точке зрения (подробнее см. [24; 25]).

В качестве примера можно провести частичную аналогию со знаменитой системой монетаризма, которая для многих тоже основана на полном доверии к механизму обратной связи, якобы достаточному для саморегуляции общественно-экономического прогресса, поскольку последняя совершается как бы автоматически. И тогда не требуется вмешательства какого-либо субъекта, который бы осуществлял его с помощью своего сознания, мышления, действия и т.д. Критики монетаризма отчасти справедливо отмечают необходимость иных экономических подходов, дополняющих монетаристскую систему саморегуляции. Когда этого не делают, то получается, с точки зрения психологии, просто страшная вещь: люди - отдельный человек и большие группы индивидов - в принципе не могут разобраться в том, что происходит сейчас в России.

Если бы обратная связь была здесь достаточной, то она сигнализировала бы, что правильно и что неправильно делается в экономической и общественной жизни. Поскольку это не так, то получается, что одно и то же событие оценивается разными экспертами, разными средствами массовой информации, разными общественными движениями часто прямо противоположным образом. Теперь даже специалисту иной раз не хватает времени и сил, чтобы прочитать основную массу газет и книг, прослушать главные передачи радио и телевидения и провести скрупулезную работу по сопоставлению полученной информации.

Поэтому общая ситуация неопределенности достигает высшей стадии и становится почти невыносимой - особенно в условиях растущей "мафизации", коррупции и т.д. Плохо видна перспектива, и потому психологическая ситуация очень осложняется.

Психологически самое важное для людей - это приемлемый уровень самоуважения, самооценки, сохранения своей идентичности (своего стиля жизни, принадлежности к своей профессиональной, общественной, этнической, культурной и т.д. группе), что поддерживается многообразными "механизмами" психологической защиты личности, социально-психологическими стереотипами и т.д. Если в послесталинском прошлом психологическим выигрышем для части населения была определенность, стабильность, некоторая уверенность в завтрашнем дне, то теперь она для многих, если не для всех утрачена Временно почти все стало временным, но тем большая надежда на возвращаемые в Россию вечные духовные ценности (свобода, творчество, труд, стремление к независимости, семья и т.д.).

В нынешней ситуации необходимо, чтобы в такой переходный, во многом неопределенный период президент, премьер-министр и друга авторитетные люди один раз в неделю выступали бы в средствах массовой информации и рассказывали бы: за прошедшие семь дней сделано то-то и то-то, что-то не получилось, что-то получилось; то, что удалось было сделано для того, чтобы на следующей неделе осуществить такой-то и такой-то шаг. Таким образом, требуется все более конкретное объяснение ситуации в стране.

С этих позиций нужно реально посмотреть на то, что переживалось на протяжении последних лет. Все-таки большинство в России прекрасно понимает, что в прошлом было очень плохо, и страна, действительно, зашла в тупик. Вот почему люди готовы были идти теперь на большие жертвы, чтобы как-то искать выход из тупика. Когда с начала января 1992 г. взвились цены, многие высказывали мнение, что буквально через два-три месяца" все правительство будет сметено, народ возмутится и начнется, если не бунт, то очень сильные акты протеста Но ради реформы люди продолжали работать и терпеть, продолжали идти на жертвы. Они понимали, что что-то надо делать и с чем-то нужно временно смириться, но ради того, чтобы эти жертвы потом что-то дали. И последующий референдум в 1993 г. в значительной степени подтвердил желание многих на продолжение реформ.

Но когда все это не привело к мало-мальски понятным результатам, хотя бы в смысле перспективы, люди почувствовали, что происходит нечто непонятное и вообще неизвестно, к чему оно приведет. Продолжается безответственность. Деятели, которые конкретно и персонально должны отвечать за тот или иной провал, за ту или иную ошибку, не несут никакой персональной ответственности. И это очень сильно влияет на ситуацию в стране. Психологически это абсолютно ненормально, потому что любой человек как субъект несет ответственность за свои поступки. А то, что происходит, просто развращает людей.

К.А. Абульханова-Славская со своими сотрудниками изучает формирование разных типов личности, характеризующихся соответствующими различиями в сознании, способах мышления и жизни в условиях вышеуказанных изменений. Одно из таких исследований выполнено Г.Э. Белицкой вместе с польскими психологами. Оно выявило несколько типов личностей по способу осознания своего соотношения с обществом. Рассмотрим только три из них [4].

Представители первого типа осознают себя как субъектов, ответственных за результаты своего поведения. Они - интерналы и строят свою деятельность самостоятельно. Вместе с тем не только себя, но и общество в целом они считают суверенным субъектом. Эти люди (в основном студенты) составляют 27% от общей выборки в ПО человек. Во вторую группу (23%) входят экстерналы, рассматривающие общество как субъекта, а самих себя лишь как объектов, от которых якобы ничто не зависит. Это люди созерцательного типа Третью, самую многочисленную группу (44%) составляют респонденты, считающие себя субъектами, хозяевами. Они представляют в основном новый у нас тип менеджеров и предпринимателей, рассматривающих общество как объект для извлечения собственной выгоды, а государственные структуры как нежизнеспособные.

Исследование вскрыло также соответствующие типы сознания, прежде всего уровень противоречивости-непротиворечивости в осознании различных социальных ценностей. Например, сознание предпринимателей - непротиворечиво, оно целиком ориентировано на новые (для России) ценности, т.е. на либерально-капиталистический способ организации общества и на индивидуализм (свободу личной инициативы). У экстерналов созерцательного типа сознание - тоже непротиворечиво, но по другой причине. Они в основном сохраняют старые социалистические ценности, в том числе ориентацию на коллективизм. Однако непротиворечивость их сознания парадоксально связана с тем, что как личности они противоречивы, несовместимы с новой социальной ситуацией (с начинающимся переходом к рыночным отношениям и т.д.). В отличие от непротиворечивого сознания предпринимателей и экстерналов другой тип личности - интерналы (в данном случае в основном студенты) - обладают противоречивым по своему ценностному характеру сознание. Они ориентированы на капитализм как на социальную ценность, но еще не разделяют идеалы индивидуализма (в противоположность предпринимателям примерно того же возраста).

В общем итоге этого многопланового исследования (см. также [92]) намечается единая схема многозначных соотношений между разными типами личностей, их сознания, мышления и возможных способов поведения по мере дальнейшего развития событий в России. При этом, конечно, особенно важно учитывать, что в ходе психологического изучения индивидов путем анализа их сознания и самосознания (посредством опросников и т.д.) мы получаем очень важные, необходимые, но, естественно, недостаточные данные для характеристики людей именно как субъектов. Весьма существенно изучить их реальные действия и поступки, в которых даже пассивные созерцатели (см. выше) едва ли выступят лишь как объекты общественных воздействий - вопреки тому, что они говорили о себе в ответ на вопросы анкетирующего. Вполне возможно, что при таком изучении раскроются не менее интересные соотношения между личностными и субъектными характеристиками индивидов.

Эти же характеристики - несколько в другом плане - анализируют также А.Л. Журавлев и его сотрудники, в частности, на совсем конкретном материале предпринимательской деятельности. Эмпирически выявлены некоторые типы российских предпринимателей, их мотивация, отношение к риску, конкуренции, неудачам и партнерству (подробнее см. дальше).

Во многих социально-психологических работах изучение типов и групп, обобщающее существенные особенности большого количества людей осуществляется путем исследования каждого из них как бы по одиночке (с помощью опросника и т.д.). Такой способ анализа сочетается с изучением испытуемых непосредственно в ходе их совместной деятельности, общения "лицом к лицу" и т.д. Так в исследовательской практике взаимодействуют психология личности и социальная психология, изучающие разных субъектов (индивидов и группы людей).

Например, П.Н. Шихирев и его сотрудники [122] анализируют межнациональные отношения и, в частности, конфликты в процессе реального посредничества между конфликтующими сторонами. Другие аспекты столь сложной проблемы (этнические стереотипы, социальная перцепция межэтнических отношений и т.д.) они изучают с помощью опросника и других подобных методик. И, наконец, сделан качественно новый шаг в исследовании. Опираясь на некоторые обобщенные по всей стране данные социологии, социальной психологии и психологии личности, П.Н. Шихирев [137] проанализировал динамику социально-психологического состояния российского общества и попытался прогнозировать те или иные тенденции в ее развитии.

В ходе разработки таких прогнозов особенно остро встает вопрос о различии и сходстве между разными субъектами-индивидами, группами людей, этносами, конкретными странами и их союзами, всем человечеством в целом*). Обычно подчеркиваемые существенные психологические различия между ними не исключают, а, наоборот, предполагают значительную общность их психологических качеств, изучаемых психологией личности и другими разделами психологии (исторической, социальной, этнической, политической и т.д.).

Например, когда один человек или большинство людей в данной стране чувствуют себя (незаслуженно) униженными, ущемленными, испытывают комплекс неполноценности т.д., то в обоих этих весьма разных случаях может одинаково резко возрасти активность в целях устранения остро переживаемой ситуации.

Понятие субъекта (в отличие от понятия личности, группы и т.д.) создает, на мой взгляд, новые возможности для концептуализации не только различных, но и существенно общих психических качеств у столь разных субъектов, тем самым появляется важное условие для единства психологической науки, компенсирующее тенденции к многообразию и - главное - к разобщенности между ее разноуровневыми отраслями (см., например, [156]).

Эта общность (несмотря на различия) между субъектами выступает очень отчетливо в ходе изучения современных особенностей духовного развития людей именно в нашей стране.

Например, КА. Абульханова и ее сотрудники показали, что в российской ментальности сейчас на первое место выходят нрав-* Данная проблема - тем важнее, что одни специалисты считают возможным применять термин субъект лишь к отдельным индивидам, а другие, напротив, только к человечеству или, в крайнем случае, к очень большим общностям людей (нациям, странам и т.д.), но не к индивиду.