Процессы установления соответствия. Мы можем представить и действительно построить механизм, который будет пропускать (или не пропускать) входные сигналы, если они соответствуют (или не соответствуют) определенным требованиям. Селфридж [32] сконструировал машину, читающую буквы; Фрей [17] -- машину, распознающую речевые феномены; Аттли [34] -- машину, которая, подобно серым гусям Тинбергена, может распознать силуэт хищного ястреба. Все эти машины обладают общим свойством: они предполагают обязательное соответствие между стимульным «входом» и требованиями сортирующего механизма. В приведенных выше примерах сигнал просто пропускается или не пропускается: на этом процесс заканчивается. Однако в наш механизм мы вводим два дополнительных свойства. Во-первых, машина будет выдавать информацию о том, насколько данный сигнал близок к эталону: она будет указывать либо сколько общих свойств у данного сигнала с эталоном, либо насколько свойства сигнала отличаются от свойств эталона. Второе относится к тому, что машина будет делать на основе этой информации: увеличивать чувствительность, если сигнал окажется в пределах заданного расстояния от эталона; уменьшать чувствительность, если это расстояние сигнала окажется больше; наконец, прекращать всякую активность, если сигнал совпадает с эталоном. Нужно сказать, что хотя такой механизм может быть легко представлен и сконструирован, у нас нет пока сведений относительно способа решения этой задачи нервной системой. Можно сказать только, что процессы обратной связи, существующие, как показывают анатомические данные, во всей нервной системе, вполне могли бы служить основой такого механизма...

Процессы блокировки «входов». Вряд ли можно думать, что нервная система не имеет механизмов, перекрывающих «входы» и сокращающих тем самым импульсы, достигающие высших центров... Давно известно, что понятие «адекватный стимул» нельзя определить просто как изменение внешней энергии, достаточное для возбуждения рецептора. Стимул может быть в этом смысле адекватным для периферии и совершенно неадекватным для центра, т.е. не вызывать ни электрического ответа коры, ни вербального ответа наблюдателя об изменении в непосредственном опыте. Уже сама природа такой сложной рецепторной поверхности, как сетчатка, свидетельствует против такого упрощенного понимания «адекватного стимула». Известно, что реактивность даже одной фовеальной клетки тормозится стимуляцией соседних клеток... В самом восприятии существует немало феноменов, доказывающих наличие таких блокировок. Когда мы фиксируем вазу в обратимой фигуре Рубина, фон отступает на задний план, теряет черты поверхности и вообще оказывается центрально менее адекватным входом... В одной из ранних статей я воспользовался довольно свободным сравнением восприятия с вывесками на государственных учреждениях: на них можно прочесть то «добро пожаловать», то «вход воспрещен». Теперь мне кажется, что и те и Другие вывески находятся гораздо ближе к входу, чем это представлялось раньше... Мы сошлемся еще на две группы фактов, подтверждающих существование механизмов блокировки на более высоких уровнях интеграции. В последних работах Гранита [20] показано, что изменение зрачка, вызываемое цилиарной мышцей глаза, приводит к изменению в структуре возбуждения сетчатки: изменения в рабочем состоянии мышцы передаются через нервную систему в зрительные центры, а оттуда к сетчатке. Существуют также факты, говорящие о процессах блокировки в обратном направлении: во время бинокулярного соревнования недоминантный глаз дает менее выраженный зрачковый рефлекс, чем доминантный. Наконец, мы можем привести последние данные Хернандез-Пеона, Шеррера и Жуве [23] -- сотрудников лаборатории Магнуса, подтвержденные аналогичными данными Голамбоса, Шитца и Варниера [19] из клиники Вальтера Рида. Если раздражать кошку звуковыми щелчками, то можно зарегистрировать спайковый потенциал в кохлеарных ядрах. Повторение щелчков приводит к постепенному уменьшению вызванного потенциала, что, по-видимому, связано с адаптацией организма. Совершенно удивительно, что такая адаптация регистрируется на столь отдаленном от периферии участке, как кохлеарные ядра, которые являются вторым синапсом VIII нерва. Если же щелчки предварительно даются в качестве условного сигнала ударов тока, то никакого уменьшения вызванного потенциала при длительном повторении щелчков не происходит. Очевидно, что эти мозговые потенциалы не вызываются мышечными сокращениями в ответ на условные звуковые сигналы, так как те же эффекты были получены на кошке с временным мышечным параличом. Более того, если взять кошку, кохлеарные ядра которой еще отвечают на щелчки, и показать ей мышь, то щелчки перестанут вызывать спайковые потенциалы. Запах рыбы, или удар током в лапу вызывает такое же торможение спайкового потенциала на кохлеарных ядрах, если они даются одновременно со щелчком. Таким образом, «отвлечение» или «перемещение» внимания, очевидно, действует на кохлеарные ядра¹. Возможно, отступление в нейрофизиологию оказалось слишком детальным. Однако значение приведенных данных для теории восприятия оправдывает подобные экскурсы. То, что нервная система обладает механизмом блокировки, ясно и без нейрофизиологических доказательств. В области поведения имеется достаточное количество таких примеров, и феномены внимания требуют для своего объяснения такого механизма...

Об ошибках готовности. Из предыдущего обсуждения следует, что правильность восприятия в неоптимальных условиях зависит от состояния перцептивной готовности, которая отражает вероятность появления объекта. Это верно, конечно, лишь в статическом смысле. Иногда происходит не обязательно то, что имеет высокую вероятность, и субъект, готовность которого вполне соответствует вероятностным характеристикам среды, попадает впросак. Существуют два средства против ошибочного восприятия, два способа преодоления несоответствующей перцептивной готовности. Первый -- переучивание неподтверждающихся ожиданий, другой -- «постоянно внимательный взгляд»... Но переучивание перцептивных ожиданий -- дело сложное. Ибо там, где речь идет о существенных для организма следствиях, ожидание возможного события меняется нелегко, даже при постоянной возможности исследовать среду... Цена «более пристального взгляда» обычно слишком высока в условиях лимита времени, опасности и ограничений, накладываемых на организм окружающей средой или его собственной природой. Фактически организм выигрывает время для приспособления к текущему моменту благодаря способности быстро использовать минимальные признаки для категоризации явлений. Задержка и внимательное исследование лишают его этого ценного временного преимущества.

Несоответствующие категории. Пожалуй, наиболее простую форму перцептивной «неготовности» к данной обстановке представляют случаи, в которых субъект имеет набор категорий, неадекватных для предсказания событий окружающей среды. Часто цитируемым примером такого рода является описанное Бартлеттом [2] посещение Лондона одним африканцем. Последний воспринимал лондонских полицейских как особенно дружественно настроенных, потому что видел их часто поднимающими руку ладонью вперед при приближении транспорта. Ход от признака к категории здесь был, конечно, неправильным; ему следовало бы идентифицировать этот признак как сигнал к остановке движения. Однако этот пример не очень интересен, поскольку он представляет собой быстро преходящее явление, исправляемое инструкцией. Более интересный и гораздо менее податливый феномен наблюдается при обучении второму языку и его новой фонетике. Почему, спрашивается, человек может овладеть структурой нового языка, его формами, морфемами, лексикой и т. д. и все же сохранить «иностранный акцент», который через некоторое время перестает замечать? Почему человек, обучающийся другому языку, лучше понимает речь с тем же иностранным акцентом, чем правильную речь? На мой взгляд, ответ следует искать в феномене посткатегориальной сенсорной блокировки: поскольку произнесенное «понятно» или отнесено к соответствующей категории на основе каких-то критических признаков, остальные свойства ассимилируются, нормализуются или нивелируются. Более того, используемые фонетические категории представляют собой модифицированные категории родного языка; нормализация идет как раз в направлении этих категорий. Только благодаря специальным усилиям можно на стадии правильного восприятия чужого языка остаться достаточно сенсорно «открытым», или чувствительным к расхождениям между собственным произношением и правильным. И поскольку обычно имеет место категоризация «значений» слов, произносимых как говорящим на родном языке, так и иностранцем с акцентом, то для иностранца не остается побудительного мотива поддерживать напряженное внимание к звукам речи...

Неадекватное упорядочивание готовности. Пожалуй, наиболее впечатляющие проявления «перцептивной неготовности» порождаются наложением на вероятностное освоение среды желаний и страхов. Я имею в виду тот тип ожиданий, которые нарушают оценку вероятности события вследствие его желательности или нежелательности. Цитировавшиеся ранее эксперименты Маркса [27] и Ирвина [24] содержат упрощенные примеры того, как завышается оценка вероятности желаемого исхода. Безусловно, здесь действуют также и более постоянные личностные свойства. Некоторые люди склонны больше ожидать и, следовательно, быстрее воспринимать из всех возможных событий наименее желаемое; другие, наоборот, -- наиболее желаемое. Совершенно ясно, что такая настройка есть результат жизненного опыта индивида и его темперамента. Как она складывается и почему оказывается столь стойкой по отношению к действительным событиям, вряд ли известно. Однако становится все более ясно, что прежде чем мы сможем сказать, как создается адекватная или неадекватная перцептивная готовность, мы должны узнать гораздо больше о том, как организм усваивает вероятностную структуру среды. Это -- идея, которую в течение нескольких лет развивает Брунсвик [11] и которой в настоящее время серьезно занимаются такие исследователи вероятностного научения, как Буш и Мостеллер [12], Брунер, Гуднау и Остин [6], Эстес [16], Галантер и Герстенхейберг [18], Хейк и Хейман [21], Эдварде [15] и другие...

2.6 Теория восприятия У. Найссер. Что такое когнитивная психология?

После первой мировой войны и до 60-х гг. бихевиоризм и психоанализ (или их ответвления) настолько доминировали в американской психологии, что когнитивные процессы были почти совсем преданы забвению. Не многие психологи интересовались тем, как приобретается знание. Восприятие -- наиболее фундаментальный когнитивный акт -- изучалось главным образом небольшой группой исследователей следовавших «гештальтистской» традиции, а также некоторыми другими психологами, интересовавшимися проблемами измерения и физиологии сенсорных процессов. Ж. Пиаже и его сотрудники изучали когнитивное развитие, однако их работы не получили широкого признания. Работы по вниманию отсутствовали. Исследования памяти никогда не прекращались полностью, однако они были сосредоточены в основном на анализе запоминания «бессмысленных слогов» в строго определенных лабораторных ситуациях, применительно к которым только и имели смысл получаемые результаты. Вследствие этого в глазах общества психология оказалась наукой, занимающейся главным образом сексуальными проблемами, приспособительным поведением и контролем за поведением. В последние несколько лет ситуация коренным образом изменилась. Психические процессы снова оказались в центре живого интереса. Возникла новая область, называемая когнитивной психологией. Она изучает восприятие, память, внимание, распознавание конфигураций, решение задач, психологические аспекты речи, когнитивное развитие и множество других проблем, в течение полувека ожидавших своей очереди. Специальные журналы, некогда перегруженные статьями о поведении животных, заполнены сейчас отчетами о когнитивных экспериментах; то и дело возникают новые журналы: «Cognitive Psychology», «Cognition», «Memory and Cognition», «Perception and Psychophysics». Такой ход событий был обусловлен несколькими причинами, однако важнейшей из них было, видимо, появление электронно-вычислительных машин (ЭВМ). Дело не только в том, что ЭВМ облегчает проведение экспериментов и делает возможным тщательный анализ получаемых результатов. Оказалось, что операции, выполняемые самой электронно-вычислительной машиной, в некоторых отношениях аналогичны когнитивным процессам. ЭВМ получает информацию, манипулирует символами, сохраняет в «памяти» элементы информации и снова их извлекает, классифицирует информацию на входе, распознает конфигурации и т. д. Делает ли она все это именно так, как человек, представлялось менее важным по сравнению с тем, что она вообще способна это делать. Появление ЭВМ послужило давно уже необходимым подтверждением того, что когнитивные процессы вполне реальны, что их можно исследовать и даже, может быть, понять. Вместе с ЭВМ появился также новый словарь и новый набор понятий, относящихся к когнитивной деятельности; такие термины, как информация, вход, переработка, кодирование, подпрограмма, стали обычным делом. Некоторые теоретики начали даже утверждать, что все психологические теории должны быть явным образом сформулированы в виде машинных программ. Другие не соглашались с этим и продолжают не соглашаться, никто, однако, не сомневается в важности аналогий с компьютером для современной психологии. По мере развития концепции переработки информации попытка прослеживания движения потока информации в «системе» (т.е. в мозгу) стала первоочередной целью в этой новой области. (Именно так сформулировал эту цель и я в книге «Когнитивная психология».) Быстрое развитие нескольких новых экспериментальных методов, предложенные Бродбентом, Сперлингом, Стернбергом и другими, породило опьяняющее чувство прогресса. Эти методики были только началом; за ними последовал настоящий поток новых методов, большинство из которых основывалось на точной временной регистрации стимулов и ответов и полностью исключало при этом необходимость интроспекции. Умножение этих остроумных и в научном отношении безупречных методов создавало впечатление, что ког-нитивная психология сумеет избежать все те ловушки, в которые попала старая психология, -- многие и сейчас склонны так думать. Этот оптимизм был, видимо, преждевременным. Изучение процессов переработки информации становится все более распространенным и престижным, однако оно пока еще не связано с такой теорией человеческой природы, которая могла бы найти себе применение за пределами лаборатории. И даже в лаборатории ее основные постулаты не выходят за рамки той компьютерной модели, которой она обязана своим существованием. То, как люди действуют в реальном мире, как они взаимодействуют с ним, по-прежнему не принимается в расчет. Действительно, постулаты, лежащие в основе большинства современных работ, по-священных переработке информации, удивительно мало отличаются от постулатов интроспективной психологии XIX в., несмотря на отказ от интроспекции как таковой. Если когнитивная психология будет и впредь столь тесно связана с этой моделью, ей придется, видимо, столкнуться с трудностями. Недостаточная экологическая валидность, безразличие к вопросам культуры, отсутствие среди изучаемых феноменов главных харак-теристик восприятия и памяти, как они проявляются в повседневной жизни, способны превратить такую психологию в узкую и неинтересную область специальных исследований. Уже есть признаки того, что именно это и происходит. Возникновение новых методик больше не вселяет надежд, а скорее действует угнетающе. В своей недавней работе Аллан Ньюэлл приводит ни много ни мало 59 экспериментальных процедур, используемых в настоящее время. Он явно выражает сомнение в том, что еще одно «поколение» исследований этого типа и разработка еще большего числа методов сделают нас сколько-нибудь мудрее. 57 процедур из списка Ньюэлла предполагают искусственные лабораторные ситуации; единственные методики, в которых есть какая-то доля экологической валидности, связаны с игрой в шахматы и рассматриванием Луны. Изменить эту тенденцию можно, как я думаю, только придав когнитивным исследованиям более «реалистический» характер в нескольких смыслах этого слова. Во-первых, представители когнитивной психологии должны приложить большие усилия для понимания познавательной активности в том виде, какой она имеет в обычной среде в контексте естественной целенаправленной деятельности. Это означает не прекращение лабораторных экспериментов, а сосредоточение внимания на экологически более важных переменных, чем те, которые оказываются легкодоступными для манипулирования в эксперименте. Во-вторых, придется уделить больше внимания деталям того реального мира, в котором обитают воспринимающие и мыслящие индивиды, а также тонкой структуре информации, предоставляемой им этим миром. Возможно, мы тратим слишком много усилий на построение гипотетических моделей психики и слишком мало занимаемся анализом той среды, для обеспечения взаимодействия с которой она формировалась. В-третьих, психология должна как-то учитывать тонкие и сложные когнитивные навыки, которые люди действительно способны приобретать, а также то обстоятельство, что эти навыки претерпевают систематические изменения. Удовлетворительная теория когнитивной активности человека едва ли может быть результатом таких экспериментов, где неопытным испытуемым приходится выполнять новые и бессмысленные задачи. Наконец, представители когнитивной психологии должны интересоваться тем, как связана их работа с более фундаментальными проблемами. Цель данной книги состоит в том, чтобы показать, что такая задача вполне осуществима. Действительно, соответствующая работа уже ведется; существует много плодотворных направлений исследований, на которые она способна опереться. Генетические исследования Пиаже и Бауэра, работы по восприятию Джеймса и Элеоноры Гибсонов, возобновившийся интерес к естественным когнитивным картам, к семантическим теориям языка и к наблюдению за усвоением языка в обычных условиях -- эти и многие другие исследования можно рассматривать как вклад в содержательную когнитивную психологию. На них я и буду в основном опираться в дальнейшем. Там, где подобные исследования пока отсутствуют, придется заполнять пробелы гипотезами и умозрительными рассуждениями. Даже если некоторые из моих теоретических построений окажутся ложными, они могут помочь другим предложить собственные более адекватные гипотезы. Хотя моя цель -- рассмотреть все аспекты познавательных процессов в контексте реальной жизнедеятельности, большинство последующих рассуждений будет иметь отношение только к восприятию. Отчасти это связано с тем, что восприятие представляет собой основную когнитивную активность, порождающую все остальные виды. Однако еще важнее то, что в восприятии встречаются когнитивная активность и реальность. Я не думаю, что большинство психологов правильно понимают природу этой встречи. Доминирующая точка зрения состоит в превознесении воспринимающего: утверждается, что он перерабатывает, трансформирует, перекодирует, ассимилирует и вообще придает форму тому, что в противном случае было бы бессмысленным хаосом. Этот подход не может быть правильным; назначение восприятия, как и эволюции, несомненно, состоит в раскрытии того, что же действительно представляет собой окружающая среда, и в приспособлении к ней. Резко возражая против концепции переработки информации, Джеймс Гибсон предложил такую теорию восприятия, в которой внутренние психические процессы вообще не играют никакой роли; воспринимающий непосредственно собирает информацию, предлагаемую ему окружающим миром. Концептуальная схема, разработанная Гибсоном в рамках данной теории, весьма конструктивна, и я буду широко опираться на нее. Тем не менее, гибсоновская точка зрения на восприятие также представляется неадекватной, хотя бы потому, что в ней очень мало говорится о вкладе воспринимающего в перцептивный акт. В каждом воспринимающем организме должны существовать определенного рода структуры, позволяющие ему замечать одни аспекты среды больше, чем другие, или вообще что-либо замечать.

Заключение

Данная работа дает отличную возможность составить собственное суждение о том, сколь убедительны доводы разных представителей теорий восприятия. Некоторые отечественные ученые высказывали соображения, близкие по духу тем идеям, которые легли в основу экологического подхода. Так, например, критику традиционных представлений о восприятии, сложившихся в созерцательно-сенсуалистической психологии, начал еще великий русский физиолог И. М. Сеченов. Далее, выдающийся советский физиолог Н. А. Бернштейн, настаивая на том, что не только цель движения, но и само движение у зрячего животного должны быть представлены зрительно, предвосхитил одно из важнейших понятий экологической оптики -- зрительную кинестезию. И наконец, нельзя забывать учение советского психолога П. Я. Гальперина о психике как об ориентировочно-исследовательской деятельности и многолетние исследования советского психофизиолога Е. Н. Соколова ориентировочных рефлексов.

Таким образом, теория восприятия, основывающаяся на представлении о том, что-то, что воспринимается, зависит от знаний, накопленных в ходе взаимодействия с окружающей средой Восприятие, с этой точки зрения является результатом приобретенных, но бессознательных предположений относительно окружающей среды, представленных как вероятности взаимодействий, возникающих в ней Реальный "внешний" мир и его перцептивные свойства, как утверждается, создаются во взаимодействиях.

Размещено на Allbest.ru