Анализ характера

Топический и динамический подход было достаточно легко использовать в повседневной практике: здесь мы имели дело с осознанием или с бессознательной идеей или с интенсивностью аффективного прорыва вытесненного. И гораздо менее понятно было, каким способом могла бы найти повседневное применение на практике экономическая точка зрения. Здесь мы имели бы дело с количественным фактором психической жизни, с количеством либидо, которое перекрыто или разряжено. Как же быть с тем, что трудно определить количественно, имея в виду тот факт, что в анализе, с которым мы непосредственно имеем дело, фигурируют только качественные понятия? Прежде всего необходимо выяснить, почему в нашей теории неврозов мы сдерживаем возникновение количественного фактора и почему качественного фактора недостаточно для объяснения психического феномена. Тогда как практика и теоретические рассуждения по поводу аналитической терапии вынуждены были возвращаться к вопросу о количестве, клинический опыт неожиданно пролил свет на эту проблему.

Практический опыт показал, что во многих случаях, несмотря на экстенсивный и интенсивный анализ, пациент с трудом поддавался лечению. В некоторых же случаях, несмотря на неполное исследование бессознательного, могло наступать стойкое выздоровление. При сравнении двух этих групп обнаружилось, что пациенты, плохо поддававшиеся лечению, или те, у которых через короткое время наступал рецидив прежнего состояния, после анализа были не способны установить нормальную половую жизнь или продолжали жить в сексуальной абстиненции . Другие же, пройдя лишь частичный анализ, вскоре установили удовлетворяющую половую жизнь. Изучение прогноза в типичных случаях показало, что существует некая закономерность: прогноз бывает тем лучше, чем полнее установившееся в детстве и отрочестве примат генитальности, и соответственно хуже, если в детстве к генитальности было прикреплено меньше либидо. В той или иной степени «безнадежными» оказались те случаи, в которых установление генитальности в раннем детстве происходило безуспешно и в которых использование гениталий сопровождалось исключительно ощущенями орального, анального и уретрального эротизма. [12]

Генитальность стала очень важным критерием прогноза -- пациентов обязательно надо обследовать на предмет генитальности и потенции. Эта проверка выявляет тот факт, что женщин без нарушения вагинальной потенции не бывает вообще и что почти нет мужчин без нарушений эрективной и эякулятивной потенции. Получается, что пациенты, у которых отсутствует нарушение потенции в обычном смысле, то есть небольшое количество эрективно потентных невротиков, делают недействительной важность генитальности при осмыслении экономического фактора терапии.

В конце концов можно прийти к заключению, что не так уж важно, имеет место эрективная потенция или нет, -- по отношению к экономике либидо это особой роли не играет. Мы имеем дело вот с чем: имеет ли место способность к адекватному сексуальному удовлетворению . В случае женской вагинальной нечувствительности бывает ясно, откуда берет энергию симптом (другими словами, что удерживает застой либидо), т. е. становится понятен специфический исток энергии невроза. Экономическая концепция оргастической импотенции, то есть неспособности разрядить накопленную сексуальную энергию, которая вызывает сексуальное напряжение, появилась только после тщательного исследования эрективной потенции пациентов-мужчин. О кардинальной важности генитальности и об оргастической импотенции в этиологии неврозов я говорил в своей книге «Функция оргазма».

Это теоретически значимо и для характерологических исследований, поскольку связано с теорией «актуального невроза» . Таким образом, вдруг становится ясно, в чем проблема количества: это не может быть ничем иным, кроме как соматической основой, «соматическим ядром невроза», актуальным неврозом (невротическим застоем), который возникает из сдерживаемого либидо. Итак, экономическая проблема невроза так же, как терапия невроза, в большей степени связана со сферой соматики и недоступна, если исключить из концепции либидо соматическое содержание. [13]

Теперь мы лучше подготовлены к тому, чтобы приступить к обсуждению вопроса: что надо добавить к осознаванию бессознательного для того, чтобы устранить симптом. Осознается только «смысл», смысловое содержание симптома. С точки зрения динамики процесс осознания сам по себе приносит определенное облегчение, поскольку связан с высвобождением эмоций и поскольку снимает необходимость вытеснения какого-то количества материала. Но эти процессы мало что изменяют, пока источник энергии симптома или невротическая характерная черта остается неизменной; несмотря на осознание смысла симптома, застой либидо продолжает существовать. Правда, давление сдерживаемого либидо можно облегчить путем интенсивной работы, но окончательное освобождение от сексуального напряжения требует генитального сексуального удовлетворения; прегенитальность не может обеспечить оргазм. Только установление оргастической потенции будет результатом решающего изменения, если вести рассуждение в экономических терминах. Я однажды сформулировал это так: анализ, исследуя вытесненную сексуальность, создает возможность спонтанной органотерапии (spontaneous organotherapy) неврозов. То есть в заключительном анализе терапевтическим фактором становится переживаемый организмом процесс сексуального метаболизма. Он основан на сексуальном удовлетворении, которое человек получает в процессе генитального оргазма. Устраняя актуальный невроз (невротический застой), то есть соматическое ядро неврозов, мы одновременно устраняем психоневротическую суперструктуру. Изначально при развитии невроза происходит следующий процесс: внешний запрет, который потом становится внутренним, вызывает застой либидо; это, в свою очередь, инвестирует энергию в переживания эдипова периода; застой либидо, продолжая существовать в результате сексуального вытеснения, постоянно обеспечивает энергией психоневроз; возникает порочный круг. Терапия возвращает этот процесс к его началу: работая над психоневрозом, она выводит в сознание материал бессознательного, связанный с запретом и фиксацией, создавая возможность устранения застоя либидо; если работа продвигается успешно, вытеснение и психоневроз становятся ненужными; более того, они становятся невозможными.

Такова при первом рассмотрении роль соматического ядра неврозов, о котором я говорил в предыдущей книге. Она позволяет придать анализу определенную терапевтическую цель: если пациент хочет улучшить самочувствие и сохранить хорошее состояние, ему необходимо установить удовлетворяющую генитальную сексуальную жизнь . Независимо от того, насколько близко к желаемому во многих случаях остановится человек, динамика застоя либидо отчетливо показывает, что именно в этом состоит реальная цель терапии. Было бы опасно считать, что эффективное сексуальное удовлетворение представляет собой менее строгое терапевтическое требование, чем сублимация, хотя бы потому, что способность сублимировать -- все еще не совсем понятный дар, в то время как способность к сексуальному удовлетворению, пусть даже значительно ограниченному социальными факторами, в обычном случае установить можно. Нет сомнений в том, что смещение акцента с сублимации на прямое сексуальное удовлетворение как цель терапии значительно расширяет поле наших терапевтических возможностей. С другой стороны, это смещение сталкивает нас лицом к лицу с социальными затруднениями, которые нельзя недооценивать.

Нижеследующее обсуждение техник покажет, что этой цели нельзя достичь путем воспитания, «синтеза» или внушения; к ней можно прийти только путем анализа сексуальных запретов или сдерживаний, «наследивших» в характере . Несколько первых замечаний о теории психоаналитической терапии представлено в книге Нанберга «Общий курс неврозов» . Он утверждает, что первая терапевтическая задача состоит в оказании «помощи инстинктам, чтобы они могли разрядиться и получить доступ в сознание». Дальше он рассуждает о том, что очень важно, чтобы «между двумя частями личности, между эго и ид, установился мир, то есть чтобы инстинкты не существовали отдельно, вне организации эго и чтобы эго вернуло свою синтезирующую силу». Это хотя и не очень полно, но в основном изложено верно. Но Нанберг придерживался старой концепции, ошибочность которой доказывает практический опыт: при вспоминании происходит разрядка психической энергии, она «исчерпывается». Таким образом, объясняя динамику терапии, он остановился, чуть-чуть не дойдя до осознания вытесненного, не задавшись вопросом, достаточно ли разрядки небольшого количества аффекта в процессе терапии, чтобы разрядить общий объем сдерживаемого либидо и для того, чтобы создать хорошо отрегулированную энергетическую экономику. Столкнувшись с таким затруднением, он мог бы заявить, что вся энергия разряжается в ходе бесчисленных актов осознавания. Однако клинический опыт показывает, что при осознавании разряжается только малая часть аффекта, связанного с вытесненной идеей; другая часть, более существенная, очень быстро перемещается в иную бессознательную активность, или аффект вовсе не разряжается, если, к примеру, он помещается в характерную установку. В этом случае выход в сознание бессознательного материала не сопровождается терапевтическим эффектом. Таким образом, только из процесса осознавания невозможно вывести динамику терапии.

Все это ведет к еще одному критическому замечанию по поводу формулировок Нанберга. Он утверждает, что навязчивое повторение работает независимо от переноса и что оно базируется на притягательной силе вытесненных ранних детских впечатлений. Это было бы так, если бы навязчивое повторение было первичным фактом. Клинический опыт свидетельствует, однако, что притягательность бессознательных и детских впечатлений основывается на могучей силе неудовлетворенных сексуальных потребностей и что оно сохраняет свой компульсивный и повторяющийся характер только до тех пор, пока блокирован путь для зрелого сексуального удовлетворения. То есть невротическое навязчивое повторение зависит от либидинально-экономической ситуации. Мир между эго и ид, который Нанберг постулирует, может установиться только на сексуально-экономической основе: во-первых, путем замещения прегёнитального влечения генитальным, а во-вторых, путем эффективного удовлетворения генитальных потребностей, которое обязательно разрешает проблему застоя.

Теоретическая концепция Нанберга ведет к техническому подходу, который мы не можем считать истинно аналитическим. Нанберг утверждает, что сопротивление нельзя атаковать директивно. Вместо этого аналитик должен мобилизовать против сопротивления положительный перенос, «прокравшись», таким образом, в эго пациента, и из этой позиции разрушить его сопротивление. По мнению Нанберга, при этом установится такая же ситуация, как между гипнотизируемым человеком и гипнотизером. «Поскольку аналитик в эго теперь со всех сторон окружен либидо, он каким-то образом нейтрализует строгость супер-эго». Нанберг считает, что таким путем аналитик обретает способность осуществлять примирение двух разобщенных частей невротической личности. На это у меня есть следующие возражения:

а) Именно данное «прокрадывание в эго» во многих случаях в начале лечения бывает опасным, поскольку положительного переноса не существует. Он всегда связан с нарциссическими позициями, такими, как детская зависимость, которая может быстро превратиться в ненависть, потому что реакция разочарования сильнее, чем позитивные объектные отношения . Это «прокрадывание», нацеленное на то, чтобы обойти сопротивление и «разрушить его изнутри», опасно, поскольку оно позволяет сопротивлению замаскироваться. Но гораздо важнее то, что прежнее состояние или тяжелая злобная реакция разочарования будет удерживаться по мере того, как непрочные объектные взаимоотношения ослабнут еще больше или их заменит другой тип переноса. Это именно та процедура, которая вызывает наиболее тяжелые проявления отрицательного переноса, проявления, которые появятся слишком поздно и в беспорядочном виде. В этих случаях пациент часто внезапно прекращает лечение или дело кончается суицидом. Скорее всего это может случиться как раз тогда, когда особенно успешно произошло установление такой искусственно позитивной, гипнотизирущей позиции, тогда как открытая и честная проработка деструктивных и нарциссических реакций может предупредить и прекращение лечения, и суицид.

б) Искусственное установление положительного переноса -- вместо того чтобы позволить ему выкристаллизоваться из инфантильной фиксации, создает опасность поверхностного принятия интерпретаций, которое может обманывать и пациента, и аналитика, скрывая истинное состояние дел до тех пор, пока исправлять ситуацию не станет слишком поздно. К сожалению, еще довольно часто устанавливается разновидность гипнотической ситуации; ее необходимо разоблачить как сопротивление и снять.

в) Если в начале лечения тревога ослабевает, это указывает только на то, что пациент инвестировал часть либидо в перенос, включая негативный компонент, а вовсе не то, что он разрешил свою тревогу. По ходу лечения время от времени необходимо снижать остроту тревоги, но в целом терапевт должен дать пациенту понять, что тот может обрести хорошее самочувствие, только когда максимально активизирует собственные деструктивность и тревогу.

Мне приходилось сталкиваться со случаями, подобными описанному Нанбергом. Могу только добавить, что я приложил немалые усилия, чтобы предотвратить подобный тип лечения, и что по этой причине я уделяю столько внимания технике анализа сопротивлений в начале лечения. Нижеследующий пример -- обычный результат отклонения отрицательного переноса в начале лечения и ошибочного взгляда на силу положительного.

Через некоторое время между пациентом и аналитиком установилось полное согласие. Более того, пациент стал полностью зависим от аналитика, от его интерпретаций, и по мере возможности он будет оставаться в этом положении и далее, на протяжении всего процесса вспоминания. Но вскоре гармония нарушилась. Как я уже говорил, чем глубже анализ, тем сильнее сопротивление; оно возрастает по мере приближения к патогенной ситуации. Вдобавок к этой проблеме в процессе переноса возникает фрустрация, которая рано или поздно неизбежно должна возникнуть, поскольку личные запросы, которые пациент предъявляет аналитику, не могут получить удовлетворения. Пациенты в большинстве случаев реагируют на фрустрацию вялой аналитической работой, отыгрыванием, то есть ведут себя так, как они вели себя однажды в прошлом, в аналогичной ситуации. Можно подумать, что своим поведением они проявляют определенную активность;… напротив, они избегают ее, они в основном ведут себя пассивно. Навязчивое повторение, которое является признаком фиксации, также управляет психическим выражением вытесненного материала в ситуации трансфера. Итак, пациент оставляет активную работу аналитику: чтобы тот догадывался о том, что пациент хочет сообщить и не может выразить. Обычно это касается того, что пациент ожидает к себе любви. Всемогущество смысла экспрессии (которая может быть бессловесной), как и предполагаемое всемогущество терапевта, подвергается экстремальной проверке. Отчасти аналитик преуспевает в разоблачении этих сопротивлений, отчасти у него не появляется возможности догадаться, в чем, собственно, дело. Конфликт, который перестает быть внутренним, а возникает теперь между пациентом и аналитиком, таким образом, доходит до критической точки. Аналитическое лечение натыкается на скалы, то есть пациент встает перед выбором: потерять аналитика и его любовь или снова возвратиться к активной работе. Если перенос сильный, то есть если пациент имеет в наличии минимум объектного либидо, которое уже отошло от фиксированности, он начинает бояться утраты. В таких случаях часто происходит нечто стран-В то время, как аналитик уже потерял надежду или утратил интерес к данному случаю, вдруг всплывает обильный материал который позволяет быстро завершить анализ (Нанберг «Общий курс неврозов» ).

Нет сомнений, что систематический и последовательный анализ сопротивлений невозможен во всех без исключения случаях Но если он проходит успешно, то работа не заходит в тупик. Если же успеха достичь не удается, этаких случаев достаточно, то возникает необходимость обратить самое пристальное внимание на технику анализа сопротивлений.

Глава III. Техника интерпретации и анализа сопротивления

1. Техника интерпретации: ее результаты и некоторые типичные ошибки

В аналитической работе необходимо различать два периода. Первый -- лечение пациента, второй -- его иммунизация, которая может произойти в процессе лечения. Само лечение, в свою очередь, делится на две части; вводная фаза и непосредственно процесс лечения. Правда, надо отметить, что это разделение искусственно, поскольку даже первичная интерпретация сопротивления пациента уже улучшает его состояние. Тем не менее в подготовительном периоде, «подготовке к путешествию», которому Фрейд уподоблял анализ, можно многое сделать для самого «путешествия», предрешить его успех или неудачу. Анализ, во всяком случае, зависит от того, как он начался. Если начало невнятно или ошибочно, то ждать дальнейшего его успешного продвижения не приходится. Самые большие сложности в большинстве случаев возникают именно во вводном периоде анализа, независимо оттого, задался он в целом или нет. Я имею в виду те случаи, когда начало анализа проходит гладко, но затем возникают очень серьезные затруднения, поскольку именно гладкое начало не позволяет быстро понять и устранить ошибки. Итак, ошибки, сделанные во вступительном, вводном периоде, всегда бывает труднее исправить, и дальнейший процесс анализа может оказаться несостоятельным.

Каковы же специфические и типичные ошибки вводного периода анализа? В своем начальном периоде анализ нацелен на проникновение в энергетические истоки симптомов невротического характера, поскольку это позволило бы привести в движение весь терапевтический процесс. Но решение этой задачи осложняется сопротивлением пациента. Наиболее неподатливыми сопротивлениями являются те, что возникают на основе конфликтов, связанных с переносом, так называемых трансферентных конфликтов. Их необходимо вывести в сознание, интерпретировать и преодолеть. Таким образом, пациент продвигается, порой достаточно глубоко, к эмоционально значимым воспоминаниям раннего детства. Наиболее спорный вопрос о том, что важнее, аффективное повторное переживание (отыгрывание) или воспоминание, для нас не существен. Клинический опыт подтверждает заявление Фрейда, что пациент, склонный повторять свои переживания посредством отыгрывания, для реального разрешения конфликтов не только сам должен понять то, что он отыгрывает, но и его воспоминание должно сопровождаться аффектом. [15]

Мне не хотелось бы создавать впечатление, что мы рассматриваем нашу работу так, будто она не содержит ничего, кроме анализа сопротивления и трансфера. Я упоминаю об этом только потому, что в данном разделе мы обсуждаем не что иное, как принципы анализа сопротивления.

Порой неудача вводного периода связана с тем, что аналитик в результате многочисленных разного рода переносов теряется в обилии предоставляемого пациентом материала. Мы называем это «хаотической ситуацией» и считаем, что ее порождают определенные ошибки в технике интерпретирования. Далее возникает множество ситуаций, когда отрицательный перенос ускользает от внимания, потому что его скрывает демонстрируемое пациентом позитивное отношение. И, наконец, в некоторых случаях, несмотря на глубокую работу аналитика, направленную на воспоминания, прогресса не наблюдается, поскольку не уделено внимание их слабости с точки зрения аффекта или потому, что последнее не стало фокусом анализа. Кроме этих случаев, в работе аналитика, которая вроде бы шла нормально, но привела к хаотической ситуации, мы имеем дело и с другими моментами, то есть с теми случаями, когда пациенты не продуцируют ассоциаций и противопоставляют нашим усилиям пассивное сопротивление.

Я собираюсь рассказать здесь о нескольких собственных неудачах, и вскоре мы увидим, что они произошли из-за типичных ошибок. Сходство этих неудач позволяет выделить типичные неверные действия аналитика, которые возникли во вводном периоде анализа и которые вроде бы не очень заметны среди других погрешностей начинающего специалиста. Нет причин для отчаяния, ибо, как однажды сказал Ференци, всякий новый опыт стоит нам пациента. Во всем, что происходит, необходимо замечать свои ошибочные ходы и учиться их не повторять. То же самое происходит в любой области медицины; мы не ошибемся снова только в том случае, если не будем замалчивать наши неудачи и оправдывать себя.

Итак, пациент страдал от чувства неполноценности и сам сознавал, что отыгрывает свою неспособность отсутствием каких бы то ни было ассоциаций («Я ничего не могу поделать»). Вместо того, чтобы раскрыть природу этого сопротивления и вывести в сознание скрытые за этим тенденции к протесту, я продолжал говорить ему, что он не желает работать и не хочет, чтобы ему стало лучше. Нельзя сказать, что мое предположение было совсем неверным, но я допустил ошибку, не проработав его «нежелание» и не постаравшись понять причины этой неспособности. Напротив, как раз моя собственная неспособность и привела к этим бесчувственным упрекам. Каждый пациент склонен цепляться за свою болезнь, но мне известно, что фраза «Вы не хотите выздороветь», если за ней не следуют пояснения, зачастую в неясной ситуации используется множеством аналитиков как упрек в адрес пациента. Ее следовало бы изъять из словарного запаса аналитиков и заменить самокритикой. Для меня совершенно ясно, что каждая остановка или прекращение анализа, не подвергшиеся детальному разбору, являются неудачей аналитика.

Другой случай. На протяжении трехлетнего курса анализа пациент в деталях вспоминал первосцену . Но ни разу за это время не уменьшилась его аффективная сдержанность; ни разу он не высказал аналитику упрека, который был бы направлен -- пусть и мысленно -- в адрес его отца. Он был неизлечим. Я не знал, как выявить вытесненную ненависть этого пациента. Но в конце концов справедливость восторжествовала: я был вынужден признать, что возврат к первосцене не дает терапевтического эффекта! Такие сцены бывают ложными. Без анализа ранних детских переживаний реального исцеления не добиться. Особенно важно, чтобы подобные воспоминания сопровождались соответствующими аффектами.

Еще один случай. У пациента возникла кровосмесительная фантазия, связанная со сновидением, увиденным им на второй неделе анализа. Пациент сам объяснил ее смысл. Целый год я слушал разговоры только об этом, и результат лечения был соответственно очень мал. Зато я научился тому, что иногда бывает необходимо сдерживать слишком рано всплывший материал до тех пор, пока пациент не будет подготовлен к его ассимиляции.

У меня был случай эритрофобии , который возник в результате моей ошибки, состоявшей в том, что я старательно интерпретировал весь материал по мере его поступления без осторожного устранения сопротивлений. Они появились позже и были гораздо интенсивнее и хаотичнее. Я словно выпустил джинна из бутылки, мои объяснения не возымели эффекта, и навести порядок стало невозможным. Должен сказать, что в то время, на третьем или четвертом году аналитической практики, я уже не был новичком, который пытался бы интерпретировать бессознательное прежде, чем оно ясно и недвусмысленно себя проявило, и до того, как пациент приблизился к самоосвобождению, к тому высвобождению, которое происходит, по словам Фрейда, вслед за интерпретацией. Надо отметить, что обычно этой предусмотрительности бывает недостаточно: семинары изобилуют описаниями подобных хаотических ситуаций.

Случай классической истерии с состояниями помутнения сознания мог бы привести к выздоровлению, как это стало понятно гораздо позже, если бы я распознал и своевременно занялся реакциями пациентки на анализ положительного переноса, а конкретнее -- реактивной ненавистью. Я позволил втянуть себя в хаос ее воспоминаний и не видел выхода. Она продолжала оставаться в помутненном состоянии.

Ряд неудачных эпизодов, когда я неверно обращался с переносом, вызванным реакцией разочарования, научил меня точно оценивать опасность анализа отрицательного переноса, будь он первичным или происходящим от разочарования в переносе отношений любви. Мне ли не знать, насколько опасен скрытый отрицательный перенос, возникший после того, как пациент при наличии положительного трансфера продуцировал изобилие воспоминаний, но никак не выздоравливал. Спустя много месяцев после прекращения анализа он заявил, что никогда мне не доверял. Такая ситуация заставила меня изыскивать разнообразные способы выведения отрицательного переноса из его «тайников».

На семинаре нас больше всего занимала проблема отрицательного трансфера, особенно скрытого. Другими словами, мы имели дело не со случайным слепым пятном; почти все время получалось так, что отрицательный трансфер оставался непроработанным. Нет сомнений, в этом повинен нарциссизм, который заставляет нас слышать только то, что приятно, и не замечать негативных позиций до тех пор, пока они не станут бросаться в глаза. Меня потрясает, что перенос в психоаналитической литературе всегда представляется с точки зрения позитивного подхода, не считая статьи Ландауэра под названием «Пассивная техника». Специальная литература пренебрегает проблемой отрицательного трансфера.

Упуская из виду отрицательный перенос, мы допускаем одну из тех ошибок, которые мешают нормальному течению анализа. Всем нам приходилось переживать то, что мы называем «хаотической ситуацией», поэтому я позволю себе остановиться на некоторых наиболее важных моментах этой проблемы.

Ситуация выглядит следующим образом: воспоминаний и действий имеется довольно много, но логической согласованнности между ними разглядеть не удается. Пациент продуцирует массу материала из всех пластов бессознательного, всех возрастных периодов жизни. Все это как бы наваливается большой грудой, но никак не прорабатывается для достижения терапевтической цели. Несмотря на обилие материала, пациент не чувствует, что этот материал хоть сколько-нибудь важен. Аналитик дает множество интерпретаций, которые не продвигают анализ ни на шаг. Вроде бы ясно -- все, что выражено пациентом, служит для того, чтобы скрыть нераспознанное сопротивление. Такой хаотический анализ опасен тем, что аналитик достаточно долго пребывает в уверенности, что все идет очень хорошо, поскольку пациент продолжает «выдавать» материал. Это длится до тех пор, пока аналитик, как правило, слишком поздно, не поймет, что пациент ходит по кругу и предлагает разные аспекты одного и того же материала. Таким образом, он может годами посещать аналитика и закончить курс без каких бы то ни было реальных изменений.

Я хочу привести здесь типичный случай, о котором мне рассказал коллега. Он восемь месяцев проходил анализ по поводу множественной перверсии. На всем протяжении лечения он без конца говорили предоставлял аналитику материал из наиболее глубоких пластов, который постоянно приходилось интерпретировать. Чем больше материала было проанализировано, тем более обильным становился поток ассоциаций. В конце концов анализ прервался по внешним причинам, а пациент обратился ко мне. В то время я уже был отчасти знаком с опасностями позднего сопротивления. Меня удивил тот факт, что этот пациент беспрерывно продуцирует материал бессознательного и что он способен, к примеру, представить четкие детали простого и двойного эдипова комплекса. Я спросил его, действительно ли имеет место все то, о чем он говорит. «Ни в коей мере, -- ответил он, -- я не могу внутренне не улыбаться, когда думаю об этом». Когда я поинтересовался, почему же он не сказал об этом первому аналитику, он заявил, что не чувствовал такой необходимости. В этом случае ничего не оставалось делать, как провести энергичный анализ его скрытой улыбки, которой он так хорошо научился. Интерпретации повисали в воздухе, отскакивая от его ироничной позиции. Спустя четыре месяца я сдался, обогатившись еще одним уроком, хотя оставалась возможность более длительного и последовательного анализа нарциссической защиты этого человека, которая, несмотря ни на что, могла бы привести к результату. Но в то время я не знал, к каким хорошим результатам можно прийти, если последовательно работать с пациентом, обладающим такой позицией.

Исследуя причины подобных хаотических ситуаций, мы вскоре обнаружили следующие ошибки в технике интерпретации:

1. Слишком поспешная интерпретация смысла симптомов или других проявлений глубоких пластов бессознательного, особенно символов. Пациент использует анализ, ставя его на службу своему сопротивлению, которое остается скрытым. Оно обнаруживается слишком поздно, совершенно не затронутое анализом, и пациент начинает ходить по кругу.

2. Интерпретация материала в том порядке, в котором он предоставляется, без учета структуры невроза и наслоения материала. Ошибка состоит в том, что материал истолковывается только потому, что он представляется понятным ( бессистемная интерпретация смысла).

3. Анализ заходит в тупик не только из-за того, что материал интерпретируется по мере его поступления, но и потому, что толкование происходит прежде, чем проведена работа по преодолению сопротивлений. В этом случае интепретация смысла предшествует интерпретации сопротивления. Ситуация еще больше осложняется тем, что сопротивление вскоре сказывается на отношениях с терапевтом, и в результате бессистемная интерпретация сопротивления осложняет еще и ситуацию трансфера.

4. Интерпретация трансферентного сопротивления была не только бессистемной, но и непоследовательной . Это означает, что аналитик упустил из виду тот факт, что пациент способен снова «спрятать» свое сопротивление, замаскировать его стерильной продукцией или острыми реактивными образованиями. Скрытое трансферентное сопротивление чаще всего упускается аналитиком из виду или он боится дать сопротивлению полностью развиться или раскрыть его, когда оно оказывается скрытым в той или иной форме.

Эти ошибки, по всей видимости, возникают из-за неправильного понимания фрейдовского принципа, гласящего, что курс анализа должен быть предоставлен пациенту. Это правило означает только то, что нельзя нарушать работу пациента, пока она происходит в согласии с его стремлением к выздоровлению и в соответствии с нашими терапевтическими намерениями. Но, если пациент боится встречи с конфликтами или демонстрирует склонность удерживать свое болезненное расстройство, мы, конечно, должны действовать.

2. Систематическая интерпретация и анализ сопротивления

Читатель вправе спросить: «В чем же конкретно заключается процедура?» Он получил достаточно адекватное представление о всей сложности нашего предмета, чтобы понять, что я не могу, основываясь на тех ошибках, которые перечислил, дать больше, чем довольно общие заключения. При обсуждении данного предмета возникает еще одно недоразумение: надо учитывать, что мы имеем дело с подвижной, постоянно меняющейся психической жизнью, которая неизбежно становится в той или иной степени статичной, когда ее пытаются описать словами. Мои рассуждения могут произвести впечатление жесткой схематизации, хотя на самом деле представляют собой попытку лишь приблизительно обозначить ту область, которую еще предстоит обозреть и тщательно изучить. Сделать это можно, только установив общий язык. То, что в последующем нашем изложении покажется схематичным, -- не более чем ориентиры. Как только один феномен отделяется от другого и рассматривается изолированно, автоматически возникает некая схема, которая представляет собой не что иное, как временное прибежище ученого. Мы не примеряем к пациенту готовых схем, правил или принципов, но рассматриваем его непредвзято и ориентируемся, исходя из его материала, его поведения, из того, что он скрывает или представляет с искажением. Только после этого мы можем вернуться к вопросу, как лучше всего использовать то, чему нас научил этот случай в технической процедуре работы с другим случаем. Это было бы легче сделать, если бы, как предложил на Будапештском конгрессе Фрейд, мы смогли определить различные типы сопротивления. Но даже тогда нам пришлось бы отыскивать в каждом отдельном эпизоде тот или иной тип известного сопротивления. Скрытый отрицательный перенос представляет собой только один тип, а нам нельзя проглядеть и другие. Сориентироваться можно, только опираясь на материал конкретного пациента.

Мы увидели, что следует избегать глубоких интерпретаций, пока не выстроилась первая линия кардинального сопротивления, пока она не прояснилась и не была устранена; неважно, насколько обилен, понятен и пригоден для интерпретации предоставленный пациентом материал. Чем больше материала воспоминаний представляет пациент без соответствующего сопротивления, тем больше нужно быть настороже. Во всяком случае, встав перед выбором: интерпретировать ли материал бессознательного или прорабатывать имеющиеся сопротивления, терапевт может решить, что предпочтительнее. Наш принцип таков: не интерпретировать смысл, если прежде всего необходимо анализировать сопротивление . Причина здесь довольно простая. Если интерпретировать смысл до того , как устранено соответствующее сопротивление, пациент либо отвергает интерпретацию по соображениям переноса, либо полностью обесценивает ее при первом же появлении негативной позиции, либо сопротивление возникает после интерпретации. В любом случае интерпретация утрачивает свою терапевтическую эффективность, и исправить положение становится трудно или просто невозможно. Потому что путь углубления в бессознательное, которое необходимо интерпретировать, оказывается блокированным.

Несколько первых недель важно не мешать пациенту и предоставить ему возможность развить в себе «анализирующую личность». Сопротивление тоже нельзя интерпретировать, пока оно не раскрыто полностью и особенно пока оно не распознано и не понято аналитиком. Конечно, время начала интерпретации сопротивления будет в значительной степени зависеть от опыта аналитика. Опытному аналитику достаточно лишь слабых признаков сопротивления, в то время как начинающему придется приложить более или менее значительные усилия. Очень важно приобрести опыт распознавания признаков скрытого сопротивления. Если терапевт догадался, так сказать, ухватил значение такого сопротивления, он может сделать его осознанным через соответствующую интерпретацию; то есть сначала показать пациенту, что в его случае имеет место сопротивление, затем, какой оно имеет смысл, и, наконец, против чего это сопротивление направлено.

Если первому трансферентному сопротивлению не предшествует достаточное количество вспоминаемого материала, его разрешение сталкивается с трудностью, которая, правда, преодолевается по мере того, как возрастает опыт аналитика. Эта трудность объясняется тем, что по ходу разрешения сопротивления аналитику необходимо знать содержание материала бессознательного, а получить его он не может, поскольку его блокирует сопротивление. Почти как сновидение, каждое сопротивление имеет исторический смысл (исток) и современное значение. Затруднение можно преодолеть следующим образом. Исходя из существующей ситуации, развитие которой можно наблюдать в зависимости от формы и значения сопротивления, необходимо отыскать современный смысл или значение и цель сопротивления. Затем на него можно повлиять с помощью интерпретации так, чтобы проявился инфантильный материал. Только с помощью последнего можно полностью удалить сопротивление. Что касается обнаружения сопротивлений и определения их актуальных значений, тут конечно нет твердых правил; это преимущественно вопрос интуиции. Более тонкие и скрытые сопротивления требуют от аналитика большей интуиции. Другими словами, аналитик должен быть свободным от запретов и иметь к тому же особый дар.

Что такое скрытое или латентное сопротивление? Это такое отношение пациента, которое не выражается явно и непосредственно, как это бывает в случаях сомнения, недоверия, опоздания, молчания, отшучивания или отсутствия ассоциаций, но которая косвенно имеет место в процессе анализа. Излишняя уступчивость пациента или полное отсутствие проявлений сопротивления всегда указывает на скрытое и поэтому гораздо более опасное, пассивное сопротивление. Я ухватываюсь за такое скрытое сопротивление, как только почувствую его, и не прерываю контакта с пациентом, пока не услышу достаточно для того, чтобы понять это сопротивление. Опыт показывает, что терапевтический эффект от контакта с пациентом теряется, если он происходил при наличии неразрешенного сопротивления.

Односторонняя, а следовательно, ошибочная оценка аналитического материала, неверное истолкование фрейдовского тезиса о том, что необходимо двигаться от поверхности, часто приводит к опасному непониманию проблемы, спешке и техническим затруднениям. Что означает «аналитический материал»? Обычное понимание этого термина следующее: коммуникации, сновидения, ассоциации, оговорки пациента. Но надо иметь в виду следующее: любое поведение пациента имеет аналитическую значимость. Ясно обозначенный на семинаре опыт продемонстрировал, что поведение пациента: его взгляд, манера речи, выражение лица, одежда, рукопожатие и т. д. -- не только недооценивается аналитиками с точки зрения значимости для процесса анализа, но порой полностью игнорируется.

На Инсбрукском конгрессе Ференци и я, независимо друг от друга, были потрясены значимостью этих вроде бы формальных элементов терапии. Для нас они на долгие годы стали самой важной точкой отправления при анализе характера. Переоценка содержания материала обычно сопряжена с недооценкой, если не с полным пренебрежением манеры пациента излагать материал. Когда психотерапевт упускает из виду стиль поведения пациента или считает его чем-то незначительным, менее важным, чем содержание, он неосознанно придерживается концепции «психической поверхности», которая с точки зрения терапии опасна. Если, к примеру, пациент очень вежлив и в то же самое время предоставляет обильный материал, говоря о своих взаимоотношениях с сестрой, здесь аналитик сталкивается с двумя параллельными содержаниями «психической поверхности». Любовь к сестре и его поведение, в нашем примере -- вежливость. Корни того и другого -- в бессознательном. Этот взгляд на психическую поверхность по-иному представляет нам правило, что двигаться надо всегда от поверхности. Аналитический опыт показывает, что за вежливостью и обходительностью в поведении всегда скрыта более или менее не осознаваемая критическая, недоверчивая или осуждающая позиция. Иными словами, стереотипная вежливость пациента служит признаком негативного критицизма, недоверчивости или осуждения. Допустимо ли в этом случае интерпретировать кровосмесительную любовь к сестре, когда возникают соответствующие сновидения или ассоциации? Нет. Есть веская причина выбрать эту, а не другую сторону психической поверхности и работать с ней в первую очередь. Если ждать, пока пациент сам начнет говорить о своей вежливости и ее причинах, можно допустить серьезную ошибку, поскольку такая черта характера неизменно обернется сопротивлением анализу. Причем то же самое верно и для других признаков сопротивления, пациент никогда сам об этой своей черте характера не заговорит, разглядеть же замаскированное сопротивление -- дело аналитика. Здесь может возникнуть серьезное возражение: мое утверждение, что вежливость пациента немедленно обернется его сопротивлением аналитику, неточно, поскольку в этом случае пациент перестал бы продуцировать материал. Но в такой момент, особенно в начале анализа, наиболее важным является не содержательный, а формальный аспект материала.

Вернемся вновь к примеру с вежливостью: невротик в результате вытеснения имеет основания высоко ценить свою вежливость и все социальные соглашения, а также использовать их в качестве охраны или защиты. Правда, с вежливым пациентом иметь дело приятней, чем с грубым, но чистосердечным, который говорит аналитику, что тот очень молод или слишком стар, что у него старая квартира или скверная жена, что он выглядит дураком или что он еврей, что он ведет себя как невротик и было бы лучше поискать кого-нибудь другого, и т. д. Подобные вещи необязательно обусловлены феноменом переноса: в реальности аналитик никогда не бывает «чистым экраном»; его личностные характеристики -- это факт, который к переносу отношения не имеет. Но наши пациенты обладают необычной способностью чувствовать наши слабые точки; более того, нащупав их, многие берут реванш за то, что им навязано основное правило. Есть такие, которые обладают откровенно садистским характером и получают садистское удовольствие от своей откровенности, к которой их призывают. Терапевтически это поведение ценно, хотя временами оно становится сопротивлением. Но подавляющее число пациентов слишком зажаты, тревожны и скованны чувством вины, чтобы спонтанно развить подобную откровенность. В противоположность многим моим коллегам я продолжаю утверждать, что в каждом без исключения случае анализ начинается с более или менее искренней позиции недоверия и критицизма, которая, как правило, остается скрытой. Чтобы убедиться в этом, необходимо с самого начала обсудить с пациентом все возможные причины его недоверия и критицизма, которые присущи ситуации (новая ситуация, незнакомый человек, мнение других об анализе и т. д.). Только с помощью такого откровенного разъяснения со стороны аналитика пациент может доверять ему. Технический вопрос о том, когда надо обсудить эту, необязательно невротическую позицию недоверия и критицизма пациента, вовсе не составляет труда. Это надо сделать, пока между аналитиком и пациентом еще существует стена условной вежливости, но при этом необходимо избегать глубоких интерпретаций бессознательного.

Мы не можем продолжать обсуждение техники интерпретации, не включив сюда развитие и лечение трансферентного невроза. При точном результативном анализе первое сильное трансферентное сопротивление не заставит себя долго ждать и скоро проявится. Мы должны понять, почему первое существенное сопротивление анализу, возникающее непроизвольно и в соответствии со структурой конкретного случая, связывается с личностью аналитика; что такое мотив, который Ференци назвал «трансферентной компульсивностью». Настойчиво следуя основному правилу, мы создаем ситуацию, при которой на поверхность начинают вырываться запретные вещи. Рано или поздно пациент начинает выставлять защиту против их проникновения в сознание. Сначала эта защита направлена исключительно против вытесненного материала, но пациент не знает ни о присутствии в нем этих запретных вещей, ни о том, что он защищается от них. Как доказал Фрейд, само по себе сопротивление бессознательно. Оно представляет собой эмоциональный процесс и поэтому не может остаться скрытым. Как и все, что имеет иррациональную основу, этот аффект пытается найти рациональное основание, зафиксироваться в актуальной ситуации. Таким образом возникает проекция: пациент проецирует на того, кто настаивает на соблюдении основного правила, тем самым разжигая целый конфликт. Перемещение защиты от бессознательного на терапевта несет с собой перемещение бессознательного содержания. Оно тоже перемещается на аналитика. Он становится, к примеру, строгим отцом или любящей матерью. Совершенно ясно, что эта защита может вызвать только негативное отношение. Поскольку аналитик стал тем, кто нарушил невротическое равновесие, он автоматически становится врагом, независимо от того, какие импульсы спроецированы на него: любви или ненависти. В любом случае присутствует защита против самих импульсов.

Если первыми проецируются импульсы ненависти, то трансферентное сопротивление однозначно отрицательно. Если же это импульсы любви, реальное трансферентное сопротивление будет иметь место в качестве демонстрируемого, но неосознаваемого положительного переноса. Однако оно регулярно оборачивается реактивным отрицательным переносом отчасти потому, что неминуемо возникает разочарование и соответственно последующая реакция на это, так и потому, что по мере того, как под давлением импульсов ощущений сопротивление стремится проникнуть в сознание, пациент защищает себя от него, -- всякая же защита порождает негативное отношение.

Проблемы механизмов скрытого отрицательного трансфера настолько важны, что требуется отдельный обстоятельный разговор о множестве его форм, а также их проработке. Сейчас я хочу только обрисовать несколько типовых сюжетов, в которых наиболее велика вероятность встречи со скрытым отрицательным трансфером. Вот они:

1. Очень послушные, чрезмерно дружелюбные, слишком доверчивые, то есть «хорошие пациенты» . Я имею в виду те случаи, когда налицо только положительный трансфер и никогда не проявляется реакция разочарования. Как правило, у них пассивно-фемининный характер, если это мужчины, если это женщины -- истерический, со склонностью к нимфомании.

2. Всегда корректные, соблюдающие общепринятые нормы пациенты. Обычно это люди с компульсивным типом характера, которые маскируют свою ненависть соблюдением вежливости любой ценой.

3. Пациенты со слабо выраженным аффектом . Как и корректных пациентов, таких людей характеризует интенсивная, но блокированная агрессивность. Как правило, они имеют компульсивный характер. Но надо отметить, что истерички кроме того довольно часто демонстрируют поверхностную слабость аффекта.

4. Пациенты, которые жалуются на отсутствие искренних чувств и экспрессии, то есть те, кто страдает деперсонализацией . Сюда же относятся пациенты, которые сознательно, а временами и компульсивно «разыгрывают спектакль», то есть те, которые где-то на периферии сознания знают, что обманывают терапевта. Они, как правило, принадлежат к группе больных нарциссическим неврозом ипохондрического типа. Такие люди регулярно предъявляют некую «внутреннюю усмешку» по поводу всех и вся, которую сами начинают чувствовать как нечто болезненное и которая представляет собой очень сложную терапевтическую проблему.

Форма и структура первого трансферентного сопротивления обусловлены личными детскими переживаниями любви. По этой причине мы можем добиться упорядоченного, но необязательно сложного анализа детских конфликтов, если в наших интерпретациях будем уделять внимание его наслоениям. Правда, содержание переноса не определяется нашими интерпретациями, но последовательность, в которой они возникают, тесно зависит от техники интерпретации, Это очень важно понимать как в связи с развитием трансферентного невроза, так и потому, что он развивается тем же путем, что и его прототип -- исходный невроз, при этом демонстрируются те же динамические наслоения. Фрейд учил нас, что исходный невроз становится доступным для анализа только через трансферентный. Совершенно ясно, что терапевтической задачей здесь является более легкое, но полное и упорядоченное развертывание анализа исходного невроза в трансферентное. Ясно, что все происходит в обратном порядке. Нетрудно понять, что неправильный анализ трансфера вроде интерпретации отношения, начинающийся с наиболее глубокого уровня -- независимо от того, насколько ясна и точна при этом сама интерпретация, -- должен затемнить ту копию исходного невроза, которую представляет собой трансферентный невроз, и внести беспорядок в его картину. Опыт учит, что если избежать данной ошибки, то есть слишком ранней и слишком глубокой бессистемной интерпретации, то трансферентный невроз развивается спонтанно в соответствии со структурой индивидуального невроза.

Для иллюстрации приведу схематичный пример. Если пациент сначала любит мать, а затем ненавидит отца, потом из-за страха отказывается от любви к матери и прячет свою ненависть к отцу в пассивно-фемининной любви к нему, то его первый трансфер, при условии точного анализа сопротивления, будет в форме пассивно-фемининной установки как поздний результат развития либидо. Систематический анализ сопротивления вскроет ненависть к отцу, которая спрятана за этой установкой, и только после этого произойдет новый катексис матери, сначала в форме любви к ней, перенесенной на аналитика. В дальнейшем это можно перенести на реальную женщину.

Рассматривая этот упрощенный пример, заметим, что мы можем ожидать и менее благоприятного результата. Скажем, пациент допускает положительный перенос и видит сновидения, отражающие его пассивно-фемининную установку, а также сновидения, демонстрирующие его влечение к матери. И то, и другое в равной мере понятно и поддается интерпретации. Если аналитик понимает истинный пласт положительного переноса, если он отдает себе отчет в том, что в положительном переносе реактивная любовь отца лежит ближе всего к поверхности, глубже -- ненависть к нему, а трансферентная любовь к матери еще глубже, то аналитик, работая, опустится к последнему пласту не раньше, чем появится такая возможность. Если же такого понимания у него нет, если вместо этого он сначала касается трансферентной любви к матери, то между его интерпретациями кровосмесительной любви и опытом пациента будет оставаться скрытая ненависть к отцу в форме реактивной трансферентной любви. Возникнет непроницаемый блок сопротивления. Интерпретация, которая должна будет пройти через верхний пласт беспокойства, недоверия и защиты, вроде бы будет принята. Но это лишь видимость, поскольку она не даст терапевтического эффекта и приведет только к тому, что пациент, напуганный этой интерпретацией и чувствующий себя виноватым, будет еще больше скрывать ненависть к отцу, а так как по этой причине его чувство вины станет еще интенсивнее, он будет все более «положительным». Так аналитическая ситуация становится хаотической.

Дело в том, что в материале, всплывающем из множества психических слоев, необходимо выделять ту часть, которая в настоящем или предшествующем трансферентном сопротивлении занимала центральную позицию и которая не скрыта за другими установками. Хотя это выглядит как теория, оторванная от жизни, тем не менее на практике это проделать не так уж и сложно.

Что же происходит со всем остальным материалом, который в данный момент менее важен? Как правило, он бывает недостаточно акцентирован и поэтому автоматически отступает на задний план. Однако довольно часто пациент помещает отношение или определенное переживание в фон для того, чтобы скрыть другие вещи, которые в настоящий момент важнее для аналитика. Понятно, что такое сопротивление необходимо устранить, постоянно подчеркивая то, что скрыто и не давая пациенту совсем отвлечь внимание аналитика от этих вещей. Типичный пример: поведение пациента скрытом отрицательном трансфере. Он старается скрыть латентный критицизм и антипатию, усиленно нахваливая аналитика и анализ. Если проанализировать это сопротивление, легко прийти к мотиву пациента, выявить его страх к выражению критики.