Общая психология

Воля выражается в преодолении препятствий. Уже приведенный мною в пример наркоман в высшей степени способен на преодоление препятствий. Если мы посмотрим на поведение животных, которым едва ли можно приписать способность к волевым актам, при известных условиях они проявляют необыкновенные усилия. Известно, что ради выполнения некоторых биологических функций животное не щадит себя. Пожалуйста, поведение в условиях периода обострения полового инстинкта. Эти периоды регулярно возникают у животных. Ну вы знаете, немножко даже патетически у некоторых животных протекают эти периоды. Эти бедные самцы рискуют иногда просто своим существованием -- они не щадят своей шерсти, глаз, проявляют колоссальные усилия. Но только никому из нас не придет в голову сказать -- смотрите, какое волевое животное. Не в этом дело. Значит, дело не мышечных усилиях. Никто из нас интуитивно не приравнивает волевое усилие к мышечному. Нельзя сказать -- какая сила воли у атлета! Поднял сто с чем-то килограммов на штанге. Скорее, волевое усилие требовалось для тренировок, правда? Для выполнения некоторого режима. Само-то усилие мышечное не идет в счет. Из того, что я перетащил десять тяжелых чемоданов, не вытекает, что я очень волевой человек, может быть, я совсем безвольный. Настолько безвольный, что я понимал всю бессмысленность этих действий, когда же мне приказали или попросили даже перетащить, я стал покорно перетаскивать. И проявил слабохарактерность, часто говорят, безвольность. Ничего не получается.

Я перебирал разные концепции воли и, к сожалению, убедился в том, что всегда чего-то недостает. Причем, когда я начинаю выстраивать в ряд критерии, отделяющие волевые акты от неволевых, то не получается разделения. Оно не совпадает с интуитивно выделяемым особым классом процессов. Вот здесь некоторое наводящее значение приобрели те концепции, те теории, которые, отказавшись от понятия воли как способности, перешли все-таки к анализированию волевых действий. Исходя из того, что волевые действия есть подкласс целеподчиненных, целенаправленных процессов, то есть действий в их общем определении, задача заключается в том, чтобы уловить особенности их строения. Вот здесь-то и получилось наличие выбора, колебания, принятие решения и наличие преграды.

Я хочу сегодня сделать попытку подойти к проблеме воли с тех же позиций. То есть трансформировать проблему воли в проблему выделения особого подкласса целенаправленных процессов, то есть действий разумных, целеподчиненных, сознательных. И попытаться в строении этих действий найти условия и критерий выделения именно этого особого подкласса. Разница в подходе, который сейчас я попробую высказать, заключается лишь в том, что анализ строения отдельного, без контекста взятого действия, не дает и не может дать решения вопроса. Нужно взять действие как единицу деятельности. Вот тогда, при такого рода подходе удается извлечь необходимый критерий, а следовательно и выделить специфическое строение того подкласса действий, которые мы называем интуитивно-волевыми.

Итак, процесс, который подлежит анализу, отличается от любого другого процесса тем, что это есть действие, то есть процесс целенаправленный. Значит, общая схема может быть выражена условно в такой форме. Субъект, процесс деятельности подчинен цели, которая стоит в некотором отношении к мотиву. Это структура действия вообще, всякого действия. Но вот теперь я усложню эту схему с тем, чтобы получить структурную схему волевого действия в специальном узком значении этого термина. Я изменил схему в том отношении, что теперь (я это отметил на схеме) цель стоит в отношении к двоякому мотиву. Примечание. Когда я буду говорить о двух мотивах -- то следует понимать: многих мотивах. По меньшей мере двух, может быть и трех. Может и больше. А бывают такие действия? Конечно. Почему они бывают? А в силу того, что когда человек реализует своим действием то или другое отношение, то независимо от него, объективно, он вступает также и в некоторые другие отношения к миру, к действительности. То есть осуществляет одним и тем же действием не одну деятельность, не одно отношение, а, может быть, несколько деятельностей, двоякое отношение.

Я об этом, по-моему, в начале курса уже говорил, и сейчас только повторяю ставшее очень важным положение. Когда я ставлю двойку студенту, то мое действие (принял решение -- поставил двойку) реализует мою деятельность в качестве выполняющего общественно порученную мне функцию, но, вместе с тем, это действие реализует мое отношение к данному конкретному человеку, которого этим я могу лишить стипендии или причинить некоторые другие неприятности. От меня не зависит двойственность моего отношения или двойственность мотивации моего поведения, одна -- идущая со стороны отношения Я--экзаменующий, другая со стороны отношения Я--общество, в большом, широком значении слова. Вот откуда эта двойственность, то есть сложность ситуации, этой системы отношений, в которую я вступаю одним действием, достигая одной цели. Одним и тем же действием или, точнее, цепочкой действий. Потому что когда действие сложное, я просто пропускаю для схематизма то положение, что это не одно действие, а система действий, приближающих к конечной заданной цели. Проще анализировать одно простое действие. С однозначной целью. Ну вот, теперь давайте посмотрим, что может делаться с действием, когда мы имеем такую ситуацию двойной мотивации. Может произойти следующее.

Мотив может быть положительным, и второй мотив тоже положительный. Я ставлю плюс у М первого и плюс около М второго. Это мотивационный знак. Вы можете считать, что это знак также и эмоциональный. И тогда что с действием? Превосходно происходит. Теперь представим себе другой случай. М первое -- минус, М второе -- минус. Что происходит с действием? Оно не происходит. Вот и все.

Теперь давайте представим себе более сложный случай. М первое -- положительное, М второе -- отрицательное, М первое -- плюс, а М второе минус. Что тогда происходит? А вот тогда неизвестно, что происходит.

Исключено только одно. Никогда не возникает ситуации полной неопределенности, ситуации неопределенного выбора, ситуации «буриданова осла». Справа -- охапка сена, слева -- охапка соломы, хочется и того, и другого, расстояния равны, и осел ничего не делает. Он погибает от отсутствия пищи. Это исключено. Потому что тогда (человек очень хитрое существо) человек придумывает способ выйти из неопределенности. Способов этих очень много. Простейший из них: я бросаю на одну чашу весов некоторый условный, так сказать, аргумент. Бросаю кости. Ослы не выдумали этого способа. То есть ничего не меняется в объективной ситуации, я просто условно приписываю одному из выборов лишний вес -- и действие происходит. Ну, это я почти шутя говорю, а всерьез дело заключается в том, что мы не можем решить вопрос, если припишем этим М первому и М второму некоторый энергетический потенциал, -- ошибка, которую часто совершают психологи. Сильное будет перетягивать? Нет, не выходит.

Во-первых, не выходит потому, что мы этот энергетический потенциал, эти силы не умеем адекватно измерить и выразить. Мы попадаем в затруднение такого порядка, в какое попадает человек, пытающийся сказать, чего больше -- килограммов или метров. О разном, чаще всего, идет речь. Килограммы с метрами вы не можете сравнивать, а когда вы берете мотивы, оказывается, вы не можете их сравнивать потому, что мотивы тоже относятся к разным классам, между собой не сопоставимым. Если вы будете пользоваться такими индикаторами, как, скажем, вегетативные индикаторы, то совсем попадете впросак. Потому что у вас вегетативные индикаторы говорят одно, а человек действует по-другому. И ничего не получается. Больше того, вегетативные индикаторы не только не позволяют предопределить судьбу, -- они даже не предопределяют последующую ретроспективную оценку усилия, которое было сделано. Просто потому, что эти индикаторы не всегда делают свой взнос, свой вклад в переживание действия, в самоотчет, в интроспективную картину действия. Они не всегда в ней учитываются, в этой картине. Есть такие индикаторы, которые учитываются, а есть такие, которые не учитываются. Причем неизвестно, какие из них будут учтены в данном случае, откроются в самонаблюдении. Это зависит от очень сложных обстоятельств, анализировать которые представляет большой труд и результат анализа которых мало продуктивен.

О чем же идет речь? В чем заключается вопрос, который мы пока не поставили? Вот об этих классах мотивов. В подходе к решению вопроса о том, что это за минусы и плюсы, какой же мотив оказывается преобладающим, решающим -- совершится действие или нет, наиболее простым представлялся генетический подход. Это значит, что можно было взять детей настолько раннего возраста, когда они явно не могли обнаружить так называемого волевого действия. Заметьте, я исключаю сейчас термин «произвольный» просто потому, что часто под произвольными действиями разумеются как раз в узко психологическом значении слова действия неволевые, не обязательно волевые. Ну, произвольное действие в павловской терминологии -- поднимание лапы собакой. Причем там говорится о «так называемых произвольных», с оговоркой. Поэтому я предпочитаю открытый термин «волевые». Так вот, брались дети, которые не способны к этим усилиям воли. Это очень легко констатировать с помощью самых простых экспериментов.

Дается какое-то задание, оно не выполняется, хотя решение о выполнении этого задания принимается, есть согласие ребенка. Но он его не выполняет. Исследовательский ход заключался в том, чтобы идти по генетической лестнице, то есть по лестнице возрастов к тому возрасту, где эти произвольные действия, действия по принятому решению явно себя обнаруживают, и посмотреть, при какого же рода мотивации эти действия возникают первоначально. Это диссертационная работа Константина Марковича Гуревича. Он написал кандидатскую диссертацию, где изложил опыты, в которых получены были следующие результаты. Я дам два положения, очищая диссертацию и все это исследование от подробностей. Было введено следующее гипотетическое предположение, следующая гипотеза: эти мотивы, мотив номер один и мотив номер два, как и всегда мотивы, стоят в известных иерархических отношениях, вот они-то и образуют эту смысловую сферу, иерархию этих мотивов. Они находятся в отношениях соподчинения. А вот теперь нужно было генетически проследить, какие же являются подчиняющими в системе иерархии, а какие подчиняющимися. Вот здесь-то и обнаружились два положения.

Первое. Оказалось, что мотив социальный всегда в системе иерархизации играет решающую роль по сравнению с мотивом объективно-предметным. Поясню. Под социальным мотивом сейчас я разумею очень простую вещь -- требование человека, вступающего в деятельность. Под предметным объективным мотивом я разумею объективную необходимость, которая заставляет выполнить соответствующее действие. Первое я могу проиллюстрировать одной классической, фольклорного происхождения историей. Вероятно, многие из вас ее знают. Это история с падающими вишнями, которые не подбираются мальчиком, но подбираются по приказу его отца. А более яркая, хотя и не очень пристойная для кафедры иллюстрация состоит в анекдоте, которому лет, наверное, сто. Рассказывают следующую историю. У некоторого офицера был денщик. Однажды этот офицер услышал, что денщик его в соседней комнате глубоко вздыхает. И что-то вообще с ним нехорошо. Он его, естественно, спросил: «Слушай, что ты там вздыхаешь?». -- «Пить очень хочется». -- «Ну, так ты пойди, принеси воды и напейся». -- «Да идти не хочется». Тогда офицер говорит: «Слушай, Иван! Принеси мне стакан воды!» Денщик бежит за водой, приносит стакан воды. «Пей!» История была разрешена. Вам понятно? То же самое в играх, занятиях с маленькими детьми. Теперь надо что-то сделать, а действие не идет, распадается. Необходимо вмешательство вот такого типа. «Принеси. Теперь пей». Вам понятно?

Значит, смотрите. При прочих социальных условиях действует открытый социальный мотив, то есть мотив, возникающий в общении. А очень трудно решиться на какой-то шаг, прыжок, в трудных условиях нужна команда, чужая -- лучше, на худой конец она заменяется самокомандой. Принятие абстрактного решения «нет, я все-таки должен прыгнуть» -- помогает мало. Тогда или кто-то говорит, дает команду, или, на худой конец, сами с собой играете в это внешнее отношение человек-человеку. И сами для себя считаете: «раз, два, три» -- прыжок. То есть вы что делаете? Как бы экстериоризуете процесс. А еще лучше, когда он экстериоризован с самого начала. Вот это первое положение. Примат открыто социальной мотивации. На людях и смерть красна, как известно.

Второе. Парадоксальная вещь. Оказывается, легче начинается все это дело, если доминирующим является мотив (это удивительно!), который представлен в предметно ненаглядной форме. То есть действует в виде представления, а не в виде восприятия объекта. Парадокс, который, однако, железным образом подтверждался. То есть последовательность генетическая совершенно жесткая. Позвольте проиллюстрировать, что это значит. Образно. Не в экспериментальных условиях, хотя бы с детьми, хотя бы в условиях занятий с ними, с массой предосторожностей, с периодом адаптации к экспериментатору. Опускаю все это.

Лучше всего это знают мамы, которые воспитывают детей-дошколят. Правило есть, выработанное эмпирически, найденное, вероятно, интуитивно, или просто в опыте. Оно заключается вот в чем. Вот ребенок плохо ест. Бывает такое? Иногда говорят так: пока не съешь, не получишь сладкого. Или: если съешь, получишь сладкое. Вот теперь есть два способа решить проблему. Или обещать, или положить перед ним. Что нагляднее, что сильнее? Положить перед -- сильнее? Правда? Там какое-то представление, смутное более или менее, а здесь вот оно -- лакомство притягательное.

Что же показали наши опыты? Без лакомства! Мы там ухищрялись и делали страшно сильный вектор в сторону предмета, награды. Мы просто пользовались необыкновенно привлекательной, на первый взгляд, имеющей очень большую побудительную силу, по Левину, механической игрушкой.

Совершенно новой для детей. Ужасно привлекательной, столь же привлекательной, сколь бессмысленной в качестве игрушки. Ну, вы знаете эти предметы, которые выпускаются нашей игрушечной промышленностью. Ну, например, турник, на турнике из какой-то пластмассы фигура гимнаста. Вы заводите эту штуку, а он делает вращения. Страшно привлекательно, тут нельзя оторвать глаз первые пять минут. Потом возникает проблема -- что с этим делать? Дети находят, конечно, разумный способ. Оторвать руки, которые держат эту штуку, и играть этой самой рукой. Разумно и содержательно. Потому что больше с ней делать нечего.

В ту эпоху, когда делались опыты, была еще одна потрясающая игрушка выпущена. Были два сарайчика металлических сделаны, в зеленый цвет окрашенные, и два паровозика. На бесконечных лентах. Заводили -- пускали. Один паровозик заезжал в одно депо и выезжал из него, а другой -- наоборот -- въезжал в другое и выезжал из него. Когда запустишь, ребенка тоже невозможно оторвать на протяжении минут пяти. Ну, потом вы догадываетесь об операции: снять паровозики с ленты, разрушить всю эту вещь, депо использовать как домики. А паровозики... Разыгрывать всякие с ними разумные, осмысленные, интересные ситуации. Большая побудительная сила, и мгновенно угасающая. Через пять минут все угасло. Или через десять. Или надо сделать перерыв -- убрать, потом еще раз показать. Вот во время показа это действует. Убрали -- потом можно еще раз вызвать радость. Но не до бесконечности.

Итак, что же получилось? Пользовались этими сильными побудительными вещами. Вот, показали -- завертелся. Остановили и поставили. Сказали: доделаешь, к примеру, раскладывание мозаики по цветам. Это ужасная работа, потому что мозаику мы подбирали очень большую, стало быть, все это смешивалось, рассыпалось. А правило игры такое -- привести в порядок. К этому в детском саду приучают детей. Вот, пожалуйста, по цветам раскладывай. Малыши даже раскладывали. Ну, если обещать, потом игрушку убрать с глаз долой, -- есть шанс, что пойдет. На каком-то этапе, ради этой цели, по этому мотиву, значит, -- поиграть с этой замечательной привлекательной игрушкой -- завершали эту работу победно, хотя и тратили известное время, довольно длительное. Малышам не так легко справиться с этой задачей, тем более, что мозаика иногда рассыпается по полу, надо ее где-то отыскивать и прочее. Ну, хорошо. И теперь критический эксперимент -- мы ставим игрушку перед ним. Все кончилось. Она, как магнит, тянет к себе. Страшно сильный вектор. И что здесь происходит? Мамы знают. Пирожное не надо ставить перед ребенком, когда он ест суп. Ни к чему. Надо рассчитывать только на то, что он отвлечется. Просто перестанет смотреть. А иначе, наоборот, это будет мешать. Интуитивно -- так. Экспериментальная проверка показывает -- точно так. И тогда можно обратиться к анализу клинических явлений, к жизни. И тогда оказывается, что в структуру целевого действия входят непременно мотивы разных знаков.

Второе. Система, то есть действие этих мотивов, а, следовательно, отсюда и появляющаяся избирательность регулируется по принципу примата открыто социальных и идеальных по своей форме мотивов. Идеальных по форме представления. Вот при соблюдении этих условий и возникает то своеобразное действие, которое по справедливости мы относим к волевым. Вы можете мне сказать, а откуда же тогда специфизм усилия? Ведь все идет вроде как по правилам арифметики? Теперь я отвечаю и на этот вопрос. Я хочу напомнить о том, о чем говорил с самого начала. О мотивах в системе иерархий. Это иначе можно выразить -- разного уровня регуляции. Самого высокого уровня -- это регуляция какая? Социальная и идеальная. Самый элементарный уровень? Непосредственная, чувственная или объективно-предметная. Попробуем теперь посмотреть -- а может быть, и волевое усилие, это своеобразное переживание, является результатом вот этого многоуровневого, по меньшей мере двухуровневого, строения волевого действия. Вы видите, теперь я перешел к категории уровней. Следовательно, и мотивационного уровня. Можно проверить. Первоначальная проверка мной была лично проведена довольно хитро в экспериментах с прыжками с парашютом с вышки. Оказывается, можно создать такие условия по прыжкам с парашютной вышки, при которых прыжок воспринимается и переживается и обнаруживает объективные признаки подлинно волевого акта. Для этого достаточно изменить некоторые условия прыжка.

Поверьте мне на слово, излагать у меня не хватает времени, но существуют такие приемы, которые мы нашли очень легко, в общем. Мы получили возможность нарочно, экспериментально вызывать отказы от прыжка, когда система уже надета и прицеплен к парашюту идущий по тросу, с парашютной вышки спускающийся противовес. Мы могли вызвать отказ от прыжка. Иногда в обстоятельствах довольно даже неприятных социально. Ну, например, рослый мужчина, да еще имеющий опыт в прыжках с самолета парашютист, отказывается. Достигалось это разными приемами, простейший заключался в том, что система, которая крепилась на человеке, не желала прицепляться к тросу. Стучали карабином таким здоровым по кольцу, а он якобы не надевался. Это же за спиной делали. Не видно. Стучали, слышно, что гремят, но не прицепляется. А он стоит, перед ним открыт барьер, а его мнимый инструктор, сотрудник бригады (там бригада большая работает, потому что был специальный интерес в эту эпоху к парашютным прыжкам, только начиналось это дело), еще говорит: «Вон собачка рыжая». Тот смотрит с высоты крыши семиэтажного дома и видит рыжую собачку. Ну, наконец, канитель окончилась, все сделано, пристегнуто. Инструктор отходит, вместо того, чтобы держать руку, как всегда это делается, и говорит: «А теперь вы просто шагайте туда». Тот заносит ногу. А у нас последняя доска стоит на тензодатчиках. Видно все. Туда -- отклонение, отшатнулся. Уж если пару раз отшатнулся -- то откажется.

Продолжаем эксперимент. От чего зависит отказ? «Как же так? А ну давайте вы с разбегу!» То есть нормально. Прыгает. Даже больше того. Иногда пробуют сделать так, чтобы прыгнул. Ему неудобно жить после отказа. Здоровый мужчина -- и отказ. Мы работали со специальными группами. Есть общие группы, а есть специальные группы испытуемых. Мы просили просто военнослужащих нам присылать, солдат. В гражданском порядке, без командиров.

Это важно было для чего? Когда человек вообще покупает прыжок за рубль, он же это для удовольствия покупает. Тогда и не страшно! А когда вас посылают, еще неизвестно, удовольствие это или нет. Ну, конечно, это все детали, и это бесконечно богато и интересно, но это я опускаю. Так вот что мы делали. Мы сообразили -- позвольте, откуда толчок? -- это же нижележащий уровень, идущий от зрительной системы. Вот закроем папиросной бумагой поле, а чтобы каждый раз не клеить папиросную бумагу, на двух драночках приделаем папиросную бумагу, а как только доска освобождается, он шагает, рамочка, пружина, быстро откидывается вниз. И мы можем поднимать ее, пользоваться довольно долгое время той же самой папиросной бумагой. Ее не разорвешь. Закрыли зрительное поле. Все, конечно, разумно понимают, что никакой опасности нет. Трос же, с противовесом. Прыгнул. Не можем вызвать отказ. Потому что закрыто непосредственное воздействие на самом элементарном уровне, я бы сказал -- подкорковом. Который вызывает обратный толчок, отшатывание от этого пустого пространства. То есть не пустого, к сожалению, а хорошо оцениваемого. Мы тогда сообразили, почему легче прыгать с большой высоты. Там -- абстрактное пространство. Здесь оно ужасно конкретно. Это живое, жизненное пространство. Семиэтажный дом все-таки, крыша. Реальное ощущение этого пространства.

Мы укрепились в этой гипотезе о двухуровневом построении и тогда сообразили другое. Позвольте, откуда рождается это усилие специфическое? А оно рождается вот почему. Уровень нижележащий ведает вообще тонической подготовкой. И готовит двигательную систему к адекватному действию. Здесь -- охранительному, так сказать. Правда? Вот -- обратный толчок прорывается в этом. А команда, то есть принятое понимание того, что безопасно, открытая социальная стимуляция -- инструктор все-таки стоит (и там еще кто-то сидит; я обыкновенно сидел на смежной панели и фотографировал), приводит к тому, что получается следующее парадоксальное положение. Подготовка мышечная в одну сторону, тоническая, а фазическое движение «против шерсти». На другие мышечные группы, не подготовленные. Это было наше предположение.

Долгие годы прошли, покуда я не получил случай проверить это миографически. Вот недавно были проведены опыты, уже на факультете, с миограммами. Задание заключалось в том, чтобы группа сгибателей шла навстречу болевому раздражителю. И была получена ожидаемая картина. В условиях отсутствия угрозы и необходимости ее преодоления миограмма имела совершенно нормальный характер. Когда мы создавали ситуацию угрозы, то характерно и без исключения наступали такие изменения: неожиданная предмоторная преднастройка, выражавшаяся в усилении амплитуды миограммы группы антагонистов. И поэтому нарастание амплитуды миограммы, степени выраженности, в группе сгибателей -- исполнителей действия.

Можно было обратно перевернуть. И просто получить те же самые результаты с противоположным знаком. Это служило более прямым доказательством того, что природа переживания волевого усилия объясняется возникающим противоречием между подготовкой двигательного акта (ключ -- готовность к работе на этом уровне, потому, что на этом уровне готовится акт) и фазическим движением, совершаемом на уровне вышележащем. Я видите, как осторожно говорю -- вышележащим и нижележащим. Потому что еще надлежит проверять, что это за уровни, с которыми мы имеем дело. Факт, однако, остается тем же самым.

Теперь сопоставьте эти результаты экспериментальных исследований с обычными высказываниями такого рода: «у меня рука не поднялась». Что это такое? Бесконечно трудно даже просто поднять руку. А я вам еще сильнее скажу: «язык не повернулся это сказать». Я едва заставил себя это сделать, «я весь обливался холодным потом». Тоническая готовность. Вы, конечно, понимаете, что акт двигательный обязательно осуществляется на базе предварительной тонической его подготовки.

Но это само собой разумеется. Вот, собственно, о чем идет речь. Таким образом, удается объяснить и природу самого усилия. Конечно, оно и мышечное, и немышечное, оно мышечное, но совершенно несоразмерное с проделанной мышечной работой. Усилие огромное, работа проведена, но работа проведена на преодоление направленной антиработы, если так можно выразиться. Вот о чем идет речь. И действительно иногда бывает так, что рука не поднимается, и язык не поворачивается сказать, а иногда, если обращаться к реальным парашютным прыжкам, которые я знаю более всего, рука не отрывается. Прежде прыгали с бипланов, которые назывались У-2 и теперь называются ПО. С них прыгали, как правило, в спортивных целях. Так вот, от стойки, соединяющей две плоскости, рука не отрывается. Решение прыгнуть, раз -- а рука держит. Он прыгнуть готов, а у него в это время рука не отпускает. Значит, нужно что научиться делать? Отцеплять руку. А это работает один уровень против другого. Мы так и говорим -- инстинктивно держится. А что значит -- инстинктивно? Непроизвольно! Очень трудно оторваться.

Это всегда очень аффективная картина, очень эмоциональная, эмоционально насыщенная. Я бы мог привести бесконечное количество сцен, которые я наблюдал в условиях вот этих спровоцированных отказов. Я вспоминаю сейчас одну женщину среднего возраста, которая пришла спонтанно, сама, и попала в очередь с экспериментом. И мы ее заставили не прыгнуть. Представьте себе лица сотрудников, когда она появляется на следующий день снова на вышке. И говорит, что ее на работе спросили -- как, она прыгнула? Она сказала -- да. А на самом деле не могла. И теперь, чтобы не быть в положении обманщицы (смотрите, какая хитрая социальная ситуация), она пришла, чтобы во что бы то ни стало прыгнуть. И ее «прыгнули». Сняли отказы, и действительно, как всякий нормальный человек, она прыгнула. И получила огромное удовольствие. Ложь была снята.

Вот, видите, я вам рассказал этот анекдот в конце для того, чтобы приоткрыть, что за теми схемами, которые я здесь вам рассказывал, еще открывается некая богатая действительность волевого акта, волевых усилий, которые, конечно, не желают укладываться в эти тощие схемы. Но эти тощие схемы ориентируют анализ, ориентируют исследование этих процессов. Волевые-то процессы мы не научились путем исследовать. Больше описательно и больше в категориях личности -- сила воли и слабая воля. А этой метафизической способности никто никогда не видел. Надо исследовать деятельность.

Лекция 51. Индивид и личность

Поэтому приходится начинать действительно с некоторого фундаментального и общего понятия, но только не с понятия личности, а с более отвлеченного, более абстрактного понятия -- понятия субъекта. Да, для того, чтобы приступить к изучению психологии, чтобы сделать первые шаги в области исследования человеческой опосредствованной деятельности, процессов, эту деятельность реализующих, приходится постулировать наличие субъекта деятельности. И это мы и делаем, еще раз повторяю.

Субъекта мы постулируем потому, что мы исходим из положения очень простого -- что психолог имеет дело с жизненными процессами. А само понятие жизни имплицирует, то есть включает в себя необходимым образом понятие субъекта жизни. Вот мы это понятие и постулируем законно с самого начала. Да, мыслит не мышление, мыслит субъект. Чувствуют не чувства, чувствует субъект. Казалось бы -- какая разница, постулируем ли мы человека в термине «субъект» или в термине «личность»? Нет, разница здесь, товарищи, капитальная. Мы не можем постулировать личность потому, что понятие личности должно быть содержательно раскрыто. А для этого нужно пройти немалый путь предварительного анализа.

Субъект нам дан. Это утверждающий свою жизнь субъект, и теперь мы можем рассматривать, в каких процессах, каким образом происходит утверждение субъекта. А вот личность не дана, она задана в психологии. Поэтому не может быть постулирована, поэтому должна явиться сама в результате некоторого синтезирующего психологические знания специального исследования. Я скажу больше -- она не только не дана, а задана в психологической науке. Она самому человеку не дана, а задана, как я постараюсь вам показать. Это очень просто -- человек не родится личностью, хотя, конечно, родится субъектом. Если хотите грубее -- индивидом. Но человек не родится личностью, он личностью становится на относительно позднем этапе онтогенетического развития. Это тем более справедливо, когда мы говорим не об онтогенетическом развитии, а о развитии историческом. И в ходе человеческой истории человеческая личность не дана. Она задана и является тоже относительно поздним продуктом развития человеческого общества. Она не дана наперед и, следовательно, не «постулирована» и в ходе реального развития.

Вы, конечно, согласитесь с тем, что мы совершенно безошибочно обозначаем в нашем языке новорожденного ребенка термином «ребенок», «индивид», но едва ли существует словоупотребление, согласно которому мы бы говорили о личности новорожденного. Это индивиды с ярко выраженными индивидуальными особенностями. Все мы знаем, что есть спокойные и неспокойные дети, какие там еще они бывают? Ну, разные бывают! Наверное, можно составить какие-то столбцы характеристик, словари характеристик новорожденных детей или детей очень раннего возраста по тем свойствам, которые они проявляют, и, наверное, большинство этих свойств является генотипическими, обусловленными или по меньшей мере прирожденными, то есть сформировавшимися в ходе эмбрионального развития или что-то в этом роде.

Вот и первое различение, которое я хочу вам предложить как фундаментальное различение. Это различение понятия индивида и понятия личности. Из этого различения я и буду исходить, а пока попутно скажу только, что приходится относить также это различение, конечно, и к миру животных. Ну, так же, как мы затрудняемся говорить о личности младенца, хотя говорим охотно об индивидуальных особенностях его, так уж совсем противится наш язык при попытке говорить о личности рыбки или осла. Хотя особенности ослиные нам до такой степени хорошо известны, что часто мы их переносим на характеристику человеческого индивида, а порой даже и личности. Это попутное замечание, я теперь возвращаюсь опять к различению.

Значит, что же представляет собой, по определению, то, что мы называем индивидом? Это некоторая целостность. Посмотрите: индивид -- неделимое. Это какая-то взаимослаженная система, а с точки зрения широкой, биологической (ее обязательно надо распространять и на человека, сколько бы там не клялись, что человек существо социальное, -- он есть существо природное, на него распространяется действие биологических законов), есть некая целостность, продукт биологического развития, эволюции, продукт процесса, который заключается не только в дифференциации и специализации органов, их систем, но и в ходе их взаимного прилаживания, их взаимной координации, что и описывается любыми, конечно, эволюционистами, имеющими дело с животными, с их биологическим развитием, то есть биологической их эволюцией. Есть внутренние корреляции, и если изменяется какая-нибудь одна система органов, необходимо изменяются и другие системы органов, потому что индивид не есть полипняк, не есть аггломерация, аддитивное образование отдельных органов и даже их систем. А есть их координация и корреляция. Биологи так часто и говорят о «коррелятивном приспособлении», то есть о прилаживании одних

биологических систем к другим системам, и некоторые изменения, которые возникают в ходе эволюции, должны быть объяснены не прямой приспособительной полезностью данной конкретной системы, а необходимостью ее изменения в связи с изменениями других систем организма, которые осуществляют эти важнейшие, главнейшие приспособления, главнейшие изменения образа жизни данного вида.

Итак, индивид есть продукт эволюционного развития, это есть некоторая целостность, некоторая неделимость. И в этом отношении понятие личности близко к понятию индивида.

Индивид есть также продукт онтогенетического развития. Поэтому в индивиде животного, как и в индивиде человеческом, мы различаем ге но типические образования, то есть черты, свойства, и фенотипические, то есть прижизненно образовавшиеся свойства. Значит, индивид -- это не то, что только обусловлено, как я только что говорил, эволюционным развитием, фиксировано наследственностью и передается в генотипе. Помимо генотипически обусловленных свойств или черт существует также известная изменчивость, зависящая от индивидуальных условий жизни. Это то, что в индивиде является фенотипически обусловленным. Тюремная собака, по выражению Павлова, то есть собака, развитие и жизнь которой протекали в условиях клеточного режима, приобретает другие черты, индивидуальные особенности, чем собака, воспитывавшаяся в отличных от этих условиях. Поэтому, когда мы говорим «индивид», то мы всегда практически имеем в виду сплав филогенетически обусловленных черт и черт, обусловленных условиями онтогенетического развития. Я говорю об этом потому, что нельзя осуществить различение личности и индивида по критерию различия генотипически обусловленных и обусловленных в онтогенезе особенностей, склада, черт, -- называйте как угодно. Задача здесь куда сложнее. Если бы мы могли просто сказать: что врожденное, генетически обусловленное, -- то составляет особенности индивида, а что приобретено в жизни, в ходе онтогенетического развития, под влиянием научения, -- то, по-видимому, особенности личности, как было бы хорошо жить нам, психологам! Просто и ясно. Но это ложная позиция, не выдерживающая никакой критики.

Я начал с самого простого. Нет таких животных видов, которые не изменялись бы фенотипически, то есть под влиянием онтогенетического, прижизненного опыта. Нет таких черт, которые бы не затрагивались средовыми влияниями, условиями жизни. Ну, значит, и на животных мы должны были распространить тот критерий, который мы приняли, и говорить о личности животного. Ежели оно злое -- это черта индивида, собаки как индивида. А если собачка бежит на «Бобика», то, стало быть, это что? Характеристика ее, то есть собачки, личности. Не проходит. А у человека еще хуже. Человек-то родится индивидом, меняется в качестве индивида и продолжает сохранять свои черты как индивид на протяжении всей своей жизни. И вот на протяжении этой жизни, которая приводит к развитию индивидуальных особенностей, черт, происходит удивительный процесс зарождения, первоначального формирования, а потом стадиального развития собственно личности человека.

Вы мне скажете: дуализм! Разделили человека, разделили его черты, его свойства, его особенности на две категории. Одни понятны -- это особенности индивида, его индивидуальные особенности, обусловленные вот этими филогенетическими предпосылками, генетическими предпосылками, изменчивостью под влиянием опыта. А потом еще таинственная какая-то личность, вроде духовного какого-то особого начала. Знаете, ведь так думали очень многие. Думали столетиями. Так шла философская мысль, так шла и мысль психологическая в системе идеализма, идеалистической философии и психологии. И мысль в целом своем неверная, ложная, содержала в себе что-то живое, на чем она и основывалась, к чему и апеллировала. Что и позволяло ей не только себя утверждать, но и распространять, завоевывать умы человеческие. Значит, личность как особое психологическое образование, не сводимое, а находящееся в очень сложных отношениях с тем, что называли человеческим индивидом, -- это реальное образование. Это тоже целостность, в этом их сходство. Это тоже единство. Правда, тут начинаются и некоторые отличия.

Я в порядке только иллюстрации, а не аргументации своей мысли, опять обращусь к языку, очень часто чутко выражающему правду. Вот в языке получается -- разделенный индивид есть бессмыслица. Если «индивид», то не может он быть разделен, расщеплен. А когда вы обращаетесь к категории личности, можно сказать «расщепленная личность», «раздвоенная личность?» Да еще как можно! А уж психопатология-то прямо говорит -- «расщепление личности». В некоторых случаях. Да мы с вами знаем, безо всякой патологии, как бывает какое-то как бы действительно разделение личности, пусть не полное, пусть не приобретающее патологические формы. Что-то даже как будто автономно существующее.

Словом, я хочу высказать простую мысль. Понятие личности не совпадает и не сводится к понятию индивида. Личностные черты и особенности не совпадают прямо с особенностями и чертами человека как индивида. Личность есть единство особого порядка. Я уже говорил, это есть продукт относительно позднего развития. Личностью не рождаются, личностью становятся. Иными словами, личность есть новообразование. Личность -- это очень сложное образование, которое тоже представляет собою известное единство субъекта, выражает это единство субъекта, является изменчивой, но вместе с тем и обладает удивительными чертами. Например, той чертой, давно описанной психологами, которая называется тождественностью личности самой себе. И в этом заключается своеобразная диалектика. Личность -- очень изменчивое образование. А вместе с тем мы признаем неизменность личности.

Вы думаете, что это словесные тонкости, внесенные в психологию? Товарищи, не так просто. Вот этот своеобразный закон изменчивой тождественности или изменчивости при тождественности -- это не просто описание. Как часто бывает, мы за этим описанием открываем большие жизненно-практичные проблемы и их решение. Я могу указать одну, по крайней мере, сферу, где эта проблема остро стоит. Это сфера права. Существует проблема: можно ли человека привлечь за преступление, совершенное им десять лет, или пятнадцать лет, или двадцать лет тому назад. Тяжкое, допустим, но ведь он за это время превратился в добропорядочного гражданина, растит детей, гуляет со своей супругой. В общем, он уже не тот. Так тот или не тот? Это он или не он? Он, к тому же, научился говорить по-английски и приобрел много других удивительных черт. Для идентификации индивида нет проблемы, для этого есть отпечатки пальцев и прочие методы. А личность его ответственна перед обществом или нет? Вот эти проблемы ужасно сложны. И психолога иногда спрашивают -- правильно ли такое решение или неправильно?

Иногда, впрочем, эта самотождественность личности нарушается. Тогда мы говорим о патологической личности.

Многие народы мира говорят, что сначала человек не имеет личности, а потом наступает момент, когда он становится личностью. Он носил тогда одно имя, а теперь давайте дадим ему другое. Вы, наверное, знаете, что у многих народов имя человека меняется, когда он становится членом общины, воином или охотником. Ему присваивается новое имя. Вот отсюда начинается отсчет его личности и признание ее самотождественности. Увы, у нас имя и отчество твердо. Далее текст неразборчив из-за сильных шумов.

Давайте теперь подойдем к вопросу более прямо. Имя, которое получает человек, интегрирует человека, правда? Я -- Леонтьев Алексей Николаевич в тысяча девятьсот таком-то году сделал такое-то и такое-то. Я тот, который современный человек -- это понимаю. Я степени получил, звания всякие, и тому подобное. Но ведь я же остался тем, который был и до получения звания, до всяких защит. Правда, иногда получение званий, особенно высоких, что-то там меняет, бывает иногда, личность очень, как бы поделикатнее сказать, меняется.

Что за механизм этого явления? Я вас верну сейчас к общепринятому положению. Я ведь нарочно очень долго шел к проблеме, прежде чем сказать простую вещь. Я вам скажу, почему я это делаю. Когда простые вещи часто повторяются, плохо вникаешь. Они остаются какими-то такими само самой разумеющимися, что и думать нечего. Я вас подводил. А теперь я вам скажу простое положение. Индивид филогенетически или онтогенетически формируется в системе развития естественных, природных связей субъекта с окружающим его предметным миром.

А вот что касается другой целостности, которую мы называем личностью, то не естественные отношения к окружающему миру порождают это единство, как у индивида, а только один вид отношений способен это сделать. Это развитие отношений к предметному миру, которые являются общественными по своей природе. Это результат вхождения в систему этих отношений. Это обыкновенная, часто повторяемая марксистская формула. Вот она-то и всплыла здесь, задействована для объяснения. Сущность личности лежит в совокупности всех общественных отношений, в которых мы реально существуем, в которых и порождается личность.

Дело все в том, что, например, мои отношения к объекту, к вещи, к вещественному, к натуральному объекту, не только произведенному человеком, суть общественные отношения. Я бы сказал, что любые отношения человека к вещественному предмету являются общественными. Как и любое общение человека с человеком является предметным и иначе не существующим. Очень интересно, на мой взгляд, провести анализ дальше и не ограничиваться этим общим положением, перевести его в плоскость, открывающую дорогу собственно психологическому анализу. Я могу себя спросить теперь, несколько трансформировав формулу о сущности личности: что есть субстанция личности? Я ответил бы так: отношения человека с окружающим его миром, к реальности, к той действительности, которую мы находим вокруг себя, всегда предметной действительности, в которую входят, конечно, и люди, но отношения, которые реализуются в деятельности субъекта. Причем речь идет именно о деятельности, ее отдельных видах, разных формах, а не о тех способах, которыми вы действуете. И даже не о целенаправленных процессах, отдельных действиях и волевых актах, которые ведут вас к осуществлению соответствующих действий. Потому что сами они в свете мотивов приобретают для человека личностный смысл.

Значит, мы теперь научились дифференцировать, отличать -- что является созидающим личность, что образует ее существенную психологическую характеристику, и что не является таковым. Любая операция, прямо, сама, взятая непосредственно, равно как и само по себе действие не характеризуют личность.

Вы скажете: но ведь все характеризует. Однако важно понять, что существенно для личности, что может ее характеризовать непосредственно, а что представляется мне не само, прямо, а лишь косвенно, через другое. Вот я сейчас и вижу, товарищи, как красиво пишет сидящий передо мной человек. Я должен допустить, что свойство сидящего передо мной товарища, черта, ему присущая (умение писать, знание письма, совершенное, по-видимому, владение навыками письма), по предложенному критерию еще ничего не говорит о его личности. А на самом деле, по правде, а не по научному критерию -- существенно или не существенно это для его личности? Может, завтра человечество откажется от этого писания, и не будет так великолепно конспектировать, так записывать, и отпадет сразу этот навык, и на смену ему придет что-то другое. Итак, я совершил некоторое действие. Характеризует это мою личность само по себе или нет? Осторожно, внимание!

Опять я обращаюсь, товарищи, к сфере права. В кодексе необходимо квалифицировать мотив совершенного, чтобы дать правовую оценку содеянному. Предположим, мне дали деньги на приобретение фотографической пленки. А я потратил их на приобретение других фотографических материалов, которых и так уже много. Что со мной могут сделать? В крайнем случае имеют право подвергнуть меня дисциплинарному наказанию. А если я эти деньги израсходовал, но на себя? Тут уж уголовное дело может быть. Одни и те же действия могут очень разное выражать. Даже иногда прямо противоположное. Все зависит от того, какое именно действительное отношение к миру реализуется этим действием, то есть в какую конкретную деятельность включено данное действие. Это одно простое положение.

А вот другое очень простое положение. Если я говорю о том, что из самих по себе операций, навыков, умений, даже отдельных поступков без включения их в контекст деятельности невозможно понять личность, необходимо обратиться к анализу конкретных форм этой деятельности. Речь идет не только о разных видах деятельности. Речь идет об иерархических связях отдельных деятельностей друг с другом.

И третье положение, имеющее отношение к развитию личности. Мое Я, личность, есть не только мое прошлое, оно есть и понимаемое, осознаваемое и воображаемое мое будущее. Человек вообще (только не поймите меня в смысле, что -- высокий теоретик, нет, самый земной, самый практический человек) -- весь в будущем. Значит, личность -- не сгусток биографии. Дело все в том, что прошлое не существует спокойно. Для личности прошлое не есть основание. На уровне личности мы устанавливаем отношение к прошлому и кое-что из этого прошлого отвергаем, а другое -- считаем своим. Значит, по-видимому, входят и прошлые, и будущие отношения в это основание, в этот базис личности, но входят через отношение к ним. А. С. Макаренко ввел в колонии малолетних правонарушителей следующий ритуал: церемонию сжигания старой одежды и запрет говорить о прошлых делах. Будем считать, что их не было. Причем здесь дело не в том, что сжигание. Сжигание -- это вещь символическая. Просто прошлое начинает занимать особое место, оно устраняется как препятствие к продолжению формирования личности потому, что у этих человечков еще личность не закончила свое формирование. Но личность не заканчивает никогда свое формирование. Вот, личность развилась, и дальше что? Наверное, есть действительно какое-то первое рождение, первое формирование личности в детстве, есть период становления личности, ясно выраженный, который падает на подростковый возраст, на ранний юношеский возраст, есть кризис.

Ну, вот, последнее. Личность есть новообразование, свойственное только человеку, в основе которого лежит развитие общественных по своей природе отношений человека к миру. Образование, которое развивается по этапам, то есть имеет стадиальный характер развития, начиная с рубежа ясельного и дошкольного возраста. И вот проходят возрастные этапы, а дальше продолжается стадиальное развитие в жизни взрослого человека. Вот мне и придется в следующий раз, рисуя этапы этого развития, попытаться его раскрыть, потому что только в ходе развития и раскрывается то, что может называться психологической концепцией личности.

Лекция 52. Некоторые вопросы формирования личности

В прошлый раз я получил несколько записок. Я обещал сегодня на эти записки ответить. С этого и начну. Один из слушателей спрашивает: «Каков критерий различения теоретического действия и действия практического?» Самый простой критерий такого различения заключается в том, что практическим мы называем такое действие, которое вносит изменение в действительность. В мир объектов, в предметную окружающую нас действительность. В отличие от этого мы можем представить себе такого рода действия, то есть тоже целенаправленные процессы, продуктом которых является эффект познавательный, не вносящий непосредственно, то есть сам собой, изменения в предметную действительность. Если он и вносит такие изменения, то лишь в каком-то дальнейшем действии, использующем эти познавательные результаты. Я могу решить некую теоретическую задачу. Решение этой теоретической задачи может быть затем воплощено в каком-то практическом изменении. Ну, скажем, решая математическую задачу, я затем прихожу к возможности построить какую-то машину. И эта машина строится. Словом, критерий очень простой. Еще раз повторяю его. Либо сам процесс действия вносит изменения в предметную действительность (тогда такой процесс будет называться действием практическим), либо сам по себе, непосредственно, он изменения не вносит. И тогда такой процесс может называться теоретическим. Поэтому мы говорим о практическом действии, имея в виду орудийные действия, имеющие свой вещественный объект. Мы говорим «теоретическое действие», имея в виду действие, совершаемое лишь в уме.

Следующий вопрос, хитрый такой вопрос: «Если мышление не мыслит, то значит, что мышление с помощью самого мышления мы не можем объяснить». Так я понял этот вопрос. Ну, давайте посмотрим. Какая мысль мною высказывалась? Тот старый афоризм, что мыслит не мышление, а человек, то есть субъект. Тогда я читаю эту записку иначе, не в виде вопроса, а в форме ответа. «Мышление человека мыслит и может так же мыслить и мышление». Значит, человек, субъект, Я мыслит, и это значит также, что предметом моей мысли может быть само мышление. Вам понятно? Тогда я отвечаю положительно. Значит, суть вопроса вот в чем. Что мы отсекаем слово «субъект» или «человек». Тогда получаем, что мышление -- процесс безсубъектный. Я продолжаю читать вопрос. «Мышлением тогда мы не можем объяснить этого. С помощью чего мы это можем объяснить?» Я уже ответил на этот вопрос. Можем объяснить, изучая мышление субъекта или субъектов. То есть мышление как процесс, кем-то, каким-то реальным субъектом осуществляемый. Причем вы понимаете, что по отношению к любому явлению, любой вещи или процессу, вы должны помнить, что такой процесс, явление или объект, вообще объект познания, может рассматриваться в разных отношениях, системах отношений. Ну, например, мышление становится предметом и логики, и психологии. Здесь никакого противоречия или взаимного исключения нет. Психология и логика рассматривают мышление, но в разной системе отношений. Это вторая часть вопроса.