Этапы развития игровой деятельности ребенка. Личность младшего школьника и образ "Я" в юношеском возрасте

В развитии мотивации учения младшего школьника необходимо использовать мотивы, связанные с процессом учения. По содержанию этот интерес может быть направлен как на конкретные факты, так и на теоретические содержания знания. Важно научить ребенка испытывать удовлетворение от самого процесса анализа вещей и их происхождения (см. табл.). I

Таблица

Личностное развитие. С поступлением в школу изменяется весь строй личности. Направленность личности выражается в его потребностях и мотивах.

Переход к обучению означает накопление, переход к систематическому накоплению знаний, расширению кругозора, развитие мышления, психические процессы становятся сознательными и управляемыми. И главное формирует основы мировоззрения.

Возникают новые взаимоотношения с окружающими, появление новых обязанностей и прав. Переход к новому положению создает предпосылку для формирования личности.

Учебная деятельность требует от детей ответственности и способствует ее формированию как черты личности.

Происходит интенсивное формирование моральных чувств ребенка, что вместе с тем означает и формирование моральной стороны его личности. Укрепляется новая внутренняя позиция. Интенсивно развивается самосознание. Изменение самосознания приводит к переоценке ценностей, то, что было значимо, становится второстепенным. Становление самооценки зависит от успеваемости и особенностей общения учителя с классом.

В возрасте 7-11 лет происходит активное развитие мотивационно-потребностной сферы. Мотивы приобретают характер обобщенных намерений, начинают осознаваться.

Развивается самопознание и рефлексия, внутренний план действий, произвольность и самоконтроль.

Самооценка вырабатывается на основе критерия оценивания учебных работ, в оценке деятельности самим ребенком, в общении с другим Появление самоуважения, которое во многом связано с уверенностью в учебных способностях.

Эмоциональное развитие. Наблюдается увеличение сдержанности и осознанности в проявлении эмоций. Изменяется общий характер эмоций - их содержательная сторона, их устойчивость. Эмоции связываются с более сложной социальной жизнью ребенка, более ясно выраженной социальной направленностью его личности. Возникают новые эмоции, но и те эмоции, которые имели место в дошкольном детстве, изменяют свой характер и содержание, Эмоции становятся более длительными, более устойчивыми и глубокими. У школьника появляются постоянные интересы, длительные товарищеские отношения, основанные на этих общих, уж достаточно прочных интересах. Происходит обобщение переживаний_, благодаря чему появляется логика чувств.

В целом общее настроение младшего школьника обычно жизнерадостное, бодрое, светлое. Эмоциональная стабильность наблюдается в положительном отношении к учебе; тревожность, несдержанность, повышенная чувствительность выражается в отрицательном отношении к учителю и школьным занятиям. В результате этого возможны аффективные состояния, проявляющиеся в грубости, вспыльчивости, эмоциональной неустойчивости.

Новообразования. Произвольность и осознанность всех психических процессов и их интеллектуализация, их внутреннее опосредование благодаря усвоенной системе научных понятий. Рефлексия как осознание собственных изменений в результате развития учебной деятельности. Э. Эриксон считал чувство компетентности центральным новообразованием возраста.

В результате учебной деятельности возникают психические новообразования: произвольность и осознанность психических процессов, рефлексия (личностная, интеллектуальная), внутренний план действий (планирование в уме, умение анализировать).

Развитие самосознания и образа «Я» в юношеском возрасте

В юности осознание человеком себя как индивидуальности, поиск и утверждение своей неповторимости и уникальности - одна из форм рефлексивной деятельности.

Самосознание в юности развивается особенно продуктивно, оно направлено на самого себя, глубоко интимно, в рамках всех пяти его звеньев: 1) тело, его особенности и состояния; «Я»^- как более или менее устойчивая часть самосознания в той степени, в какой Я-концепция осознается; 2) притязание на признание своей уникальной сущности во всех возможных проявлениях -- амбициях, поведении, чувствах, характере, в том числе в особенностях чувственной сферы и интеллекта, а также в особенностях самой личности; 3) половая идентификация как переживание и осознание своей половой принадлежности, физиологических, психологических и социальных особенностей своего пола; в норме -- принятие необратимости своей половой принадлежности и удовлетворенность этим; 4) психологическое время личности -- переживание субъектом своего личного прошлого, настоящего и будущего, а также переживание расширенного времени как своего собственного: история человечества (и космоса) и перспективы развития человечества и его цивилизаций; 5) социальное пространство личности -- пространство всех существующих объективно внешних реалий и реалий внутреннего пространства самой личности.

Все звенья самосознания -- аспект, определяющий личностную идентичность.

В юности человек уже способен отдавать себе отчет в том, что он должен развивать свое самосознание, чтобы познать самого себя как индивидуальность, познать свое место среди других людей и множества разнообразных явлений и объектов в мире.

Юноша устремляется к самопознанию и самооценке. Он стремится сформировать представление о собственном «Я» и утвердить себя как личность.

Если мы говорили об отрочестве как возрасте напряженной внутренней жизни, заводящей подростка в глубины таинств его психики, то теперь следует сказать, что этот возраст был лишь преддверием к действительно безграничному по своему потенциалу внутреннему миру юноши. Многие молодые люди в юности обращают особое внимание к своей внутренней жизни, пытаясь постичь глубины своей души, своих неоткрытых еще возможностей и тайн.

Николай Бердяев в своей уникальной попытке к самопознанию исследовал тайну своего внутреннего мира: «Личность человеческая более таинственна, чем мир, ее тайна никому не известна до конца». Тайна личностных глубин не известна до конца самому человеку -- носителю этой личности.

Опыт самопознания приводит к бесконечно сложным рефлексиям на условия пройденного жизненного пути, на «некоторые наследственные свойства характера кровной семьи», на свои особенные позиции в отношении к миру, к своей ближайшей среде, к обстоятельствам жизни и к самому себе. Воспоминания детства и юности давали Н. Бердяеву возможность для самопознания своей личности.

Николай Бердяев писал: «Вспоминая себя мальчиком и юношей, я убеждаюсь, какое огромное значение для меня имели Достоевский и Л.Толстой. Я всегда чувствовал себя очень связанным с героями романов Достоевского и Л.Толстого, с Иваном Карамазовым, Версиловым, Ставрогиным, князем Андреем и дальше с тем типом, которого Достоевский назвал "скитальцем земли русской", с Чацким, Евгением Онегиным, Печориным и другими. В этом, быть может, была моя самая глубокая связь с Россией, с русской судьбой. Также чувствовал я себя связанным с реальными людьми русской земли: с Чаадаевым, с некоторыми славянофилами, с Герценым, даже с Бакуниным и русскими нигилистами, с самим Л.Толстым, с Вл. Соловьевым. Как и многие из этих людей, я вышел из дворянской среды и порвал с ней. Разрыв с окружающей средой, выход из мира аристократического в мир революционный -- основной факт моей биографии, не только внешней, но и внутренней. Это входит в мою борьбу за право свободной и творческой мысли для себя. Я боролся за это с яростью и разрывал со всем, что мне мешало осуществлять мою задачу. Сознание своего призвания было во мне очень сильным. У меня было достаточно силы воли для осуществления своей задачи, и я мог быть свиреп в борьбе за ее осуществление. Но я не был человеком выдержанного стиля, я сохранил неопределенные противоречия, я не мог задержаться до конца на чем-либо ином. Я больше всего любил философию, но не отдался исключительно философии; я не любил "жизни" и много сил отдал "жизни", больше других философов; я не любил социальной стороны жизни и всегда в нее вмешивался; я имел аскетические вкусы и не шел аскетическим путем; был исключительно жалостлив и мало делал, чтобы ее реализовать. Я всегда чувствовал действие иррациональных сил в своей жизни. Я никогда не действовал по рассуждению, в моих действиях всегда было слишком много импульсивного. Я сознавал в себе большую силу духа, большую независимость и свободу от окружающего мира и в обыденной жизни часто бывал, раздавлен беспорядочным напором ощущений и эмоций. Я был бойцом по темпераменту, но свою борьбу не доводил до конца, борьба сменялась жаждой философского созерцания. Я часто думал, что не реализовал всех своих возможностей и не был до конца последователен, потому что во мне было непреодолимое барство, барство метафизическое, как однажды было обо мне сказано. Если бы я был демократического происхождения, вероятно, был бы менее сложен и во мне не было бы некоторых черт, которые я ценю, но я больше сделал бы и дела мои были бы более сосредоточенными и последовательными. Если во мне был эгоизм, то это был скорее эгоизм умственного творчества, чем эгоизм наслаждений жизни, к которым я никогда не стремился. Я никогда не искал счастья. Во имя своего творчества я мог быть жестоким. В умственном творчестве есть этот элемент. Мыслитель, в известном смысле урод. Во мне всегда происходила борьба между охранением своего творчества и жалостью к людям. Нужно отличать "я" с его эгоистичностью от личности. "Я" есть первичная данность, и оно может сделаться ненавистным, как говорил Паскаль. "Личность" же есть качественное достижение. В моем "я" есть многое не от меня».

Н. Бердяеву повезло в том, что у него уже с детства было сильное чувство призвания. Он всегда чувствовал себя призванным к философии.

«Философские книги я начал читать до неправдоподобия рано. Я был мальчиком очень раннего развития, хотя и мало способным к регулярному учению. Я вообще всю жизнь был нерегулярным человеком. Я читал Шопенгауэра, Канта и Гегеля, когда мне было четырнадцать лет. Я нашел в библиотеке отца "Критику чистого разума" Канта и "Философию духа" Гегеля (третья часть "Энциклопедии"). Все это способствовало образованию во мне своего субъективного мира, который я противополагал миру объективному. Иногда мне казалось, что я никогда не вступлю в "объективный" мир. Каждый человек имеет свой особый внутренний мир. И для одного человека мир совсем иной, чем для другого, иным представляется. Но я затрудняюсь выразить всю напряженность своего чувства "я" и своего мира в этом "я", не нахожу для этого слов. Мир "не-я" всегда казался мне менее интересным. Я постигал мир "не-я", приобщался к нему, лишь открывая его как внутреннюю составную часть моего мира "я". Я, в сущности, всегда мог понять Канта или Гегеля, лишь раскрыв в самом себе тот же мир мысли, что и у Канта или Гегеля. Я ничего не мог узнать, погружаясь в объект, я узнаю все, лишь погружаясь в субъект. Может быть, именно вследствие этих моих свойств мне всегда казалось, что меня плохо понимают, не понимают главного. Самое главное в себе я никогда не мог выразить. Это отчасти связано с моей скрытностью. Свои мысли я еще мог выражать, во всяком случае пытался выражать. Но чувства свои я никогда не умел выразить. Моя сухость, может быть, была самозащитой, охранением своего мира. Выражать свои чувства мешала также стыдливость, именно стыдливость, а не застенчивость. Мне всегда было трудно интимное общение с другим человеком, труден был разговор вдвоем. Мне гораздо легче было говорить в обществе, среди множества людей. С глазу на глаз наиболее обнаруживалось мое одиночество, моя скрытность вступала в силу. Поэтому я всегда производил впечатление человека антилирического. Но внутренний, невыраженный лиризм у меня был, была даже крайняя чувствительность и жалостливость. От соприкосновения же с людьми я делался сух. А. Жид пишет, что он плохо выносил патетическое и проявление патетизма в других людях его охлаждало. Это в высшей степени я могу сказать про себя. Я плохо выношу выраженный патетизм чувств. Иногда мне казалось, что я ни в ком не нуждаюсь. Это, конечно, метафизически и морально неверно, но психологически я это переживал. В действительности нуждался в близких и бывал им многим обязан. Для моего отношения к миру "не-я", к социальной среде, к людям, встречающимся в жизни, характерно, что я никогда ничего не добивался в жизни, не искал успеха и процветания в каком бы то ни было отношении. Свое призвание я осуществил вне каких-либо преимуществ, которые может дать мир "не-я". И меня всегда удивляло, что я какие-либо преимущества получал. Я никогда не пошевелил пальцем для достижения чего-либо. В отношении к людям у меня была довольно большая личная терпимость, я не склонен был осуждать людей, но она соединялась с нетерпимостью. Я делался нетерпим, когда затрагивалась тема, с которой в данный момент увязана была для меня борьба. Меня всегда беспокоило сознание, что недостаточна интериоризация, недостаточно развитие мира в себе, что необходима экстериоризация, действие во вне. По терминологии Юнга, я должен признать себя не только интервертированным, но и экстравертированным. Но вместе с тем я сознавал трагическую неудачу всякого действия во вне. Меня ничто не удовлетворяет, не удовлетворяет никакая написанная мной книга, никакое сказанное мной вовне слово. У меня непреодолимая потребность осуществить свое призвание в мире, писать, отпечатлеть свою мысль в мире».

В такой же благоприятной для развития своего самосознания среде жила еще одна благородная душа -- русская аристократка, художница, известная своим девичьим дневником, который она вела на французском языке. Речь идет о Марии Башкирцевой, которая умерла -- увы! -- совсем юной -- в 23 года. Ее дневник -- памятник юной девушке, памятник труду, величию дара личности, таланту саморефлексий, самоанализа, самоуничижения, эгоцентризма и самообожания.

Родовитость и богатство Марии Башкирцевой содействовали раннему развитию ее таланта. Эта юная девушка писала, что она больше славы и бессмертия любила «искусство, музыку, живопись, книги, свет, платья, роскошь, шум, всякую погоду, спокойные равнины России и горы вокруг Неаполя, снег зимой, дождь осенью, весну с ее тревогой, спокойные летние дни и прекрасные ночи со сверкающими звездами».

Мария Башкирцева с юных лет развивала свое дарование художника. Ее дневник насыщен переживаниями того, что для развития таланта художника нужна внутренняя и внешняя свобода, нужен постоянный тяжелый и вдохновенный труд. Дневник можно рассматривать как рефлексию на труд художника, который занят поиском своего пути в искусстве.

Ей восемнадцать лет.

«Четверг, 2 января. Чего мне страстно хочется, так это возможности свободно гулять одной, уходить, приходить, садиться на скамейки в Тюльери и особенно в Люксембургском саду, останавливаться у художественных витрин, входить в церкви, музеи, по вечерам гулять по старинным улицам, вот чего мне страстно хочется, вот свобода, без которой нельзя сделаться художницей. Думаете вы, что всем этим можно наслаждаться, когда вас сопровождают или когда, отправляясь в Лувр, надо ждать карету, компаньонку или всю семью?».

Ей девятнадцать. Она нездорова, но жаждет успеха.

«Понедельник, 5 января. Ну! Дело плохо!

Я снова принимаюсь за работу, но так как я не открыто прервала ее, то чувствую вялость и небывалое бессилие. А выставка в Салоне приближается! Говорила обо всем этом с великим Жулианом, и мы оба, особенно он, согласны в том, что я не готова.

Итак, я работаю два года и четыре месяца, не вычитая ни потерянного времени, ни путешествия, это мало, но это и страшно много. Я недостаточно работала, я теряла время, я отдыхала, я... одним словом, я не готова. "Булавочные уколы сводят вас с ума, но сильный удар дубины вы можете перенести". Это правда. <...>

Вторник, 10 февраля. Имела длинное совещание с отцом Жулианом по поводу Салона; я представила два проекта, которые он находит хорошими. Я нарисую оба, это возьмет три дня, и тогда мы выберем. Я недостаточно сильна, чтобы блестяще выполнить портрет мужчины, сюжет неблагодарный, но я в состоянии выполнить лицо (разумеется, в натуральную величину) и нагое тело, что, как говорит Жулиан, кажется мне заманчивым, как всем, чувствующим свою силу. Этот человек забавляет меня, он построил на моей голове целую будущность, он заставит меня сделать и то, и это, если я буду умницей, а после нашего последнего разговора я умница. На будущий год это будет портрет какого-нибудь знаменитого человека и картина. "Я хочу, чтобы вы сразу выдвинулись из ряда". <...>

Суббота, 31 июля. Вчера начала мою картину. Это очень простая вещь по обстановке. Двое сидят под прекрасными деревьями, стволы которых поросли мхом, вверху картины есть просвет, и через него видна светло-зеленая местность. Мальчик, лет десяти, сидит с учебною книгою в левой руке, глаза устремлены в пространство. Девочка, лет шести, одной рукой тянет его за плечо, а в другой держит грушу. Ее головка в профиль, и видно, что она зовет его.

Дети видны только до колен, так как все сделано в натуральную величину. <...>

Париж, Воскресенье 22 августа, 8 часов. Каким красивым и удобным кажется мне мой рабочий кабинет!

Прочитала все еженедельные иллюстрированные журналы и другие брошюры... теперь все по-прежнему, как будто бы я не уезжала.

Два часа пополудни. Утешаюсь мыслью, что мои огорчения по своим размерам равняются огорчениям всех других художников: ведь мне же не приходится выносить бедность и тиранию родителей, а на это всегда ведь жалуются художники. Выйти из моего положения я могу не талантом, а созданием чего-нибудь... гениального, но такие создания и у гениев являются не через три года учения, особенно теперь, когда столько талантов. У меня хорошие намерения».

Страница за страницей дневника посвящены заветной цели -- стать настоящим художником. Она и стала художником -- тонким, проникновенным. Но жизнь отпустила ей мало времени. И, чувствуя надвигающийся конец, девушка пишет предисловие к своему дневнику. В этом обращении к читателю юная Мария выражает жажду жизни, жажду утвердить себя в своих амбициях быть художником и писателем. Она в ужасе перед возможным забвением, но она хочет утвердить себя как личность, которая была и которая жаждет остаться в памяти.

Обратимся к Предисловию Марии Башкирцевой, к ее ставшему знаменитым Дневнику.

«К чему лгать и рисоваться! Да, несомненно, что мое желание, хотя и не надежда, остаться на земле во что бы то ни стало. Если я не умру молодой, я надеюсь остаться в памяти людей как великая художница, но если я умру молодой, я хотела бы издать свой дневник, который не может не быть интересным. Но так как я сама говорю об издании, легко подумать, что мысль предстать на суд публики испортила, т.е. лишила эту книгу ее единственного достоинства; это наверное! Во-первых, я очень долго писала, совершенно об этом не думая; а потом -- я писала и пишу безусловно искренне именно потому, что надеюсь быть изданной и прочитанной. Если бы эта книга не представляла точной, абсолютной, строгой правды, она не имела бы никакого смысла. И я не только все время говорю то, что думаю, но могу сказать, что никогда, ни на одну минуту не хотела смягчить того, что могло бы выставить меня в смешном или невыгодном свете. Да и наконец, я для этого слишком высоко ставлю себя.

Итак, вы можете быть вполне уверены, благосклонный читатель, что я вся в этих страницах. Быть может, я не могу представить достаточного интереса для вас, но не думайте, что это я, думайте, что это просто человек, рассказывающий вам все свои впечатления с самого детства. <...>

Когда я умру, прочтут мою жизнь, которую я нахожу очень замечательной (впрочем, иначе и быть не может). Но я ненавижу всякие предисловия (они помешали мне прочесть много прекрасных книг) и всякие предуведомления этих извергов издателей. Поэтому-то я и пишу сама мое предисловие: без него можно было бы обойтись, если бы я издавала все, но я желала бы ограничиться тем, что начинается с 18-летнего возраста: все предшествующее слишком длинно. Итак, я даю вам заметки, достаточные для понимания дальнейшего: я часто возвращаюсь к прошедшему по поводу того или другого.

Если я умру вдруг, внезапно захваченная какой-нибудь болезнью... Быть может, я даже не буду знать, что нахожусь в опасности,-- от меня скроют это. А после моей смерти перероют мои ящики, найдут этот дневник, семья моя прочтет и потом уничтожит его, и скоро от меня ничего больше не останется, ничего, ничего, ничего! Вот что всегда ужасало меня! Жить, обладать таким честолюбием, страдать, плакать, бороться и в конце концов -- забвение <...> забвение, как будто бы никогда и не существовал. <...>

Если я и не проживу достаточно, чтобы быть знаменитой, дневник этот все-таки заинтересует натуралистов: это всегда интересно -- жизнь женщины, записанная изо дня в день, без всякой рисовки, как будто бы никто в мире не должен был читать написанного, и в то же время с страстным желанием, чтобы оно было прочитано; потому, что я вполне уверена, что меня найдут симпатичной; и я говорю все, все, все.

Не будь этого -- зачем бы... Впрочем, будет само собой видно, что я говорю все.

Париж, 1 мая 1884 г.».

Рефлексии на свою личность в юношеские годы Николая Бердяева и дневники юной Марии Башкирцевой раскрывают напряженность внутренней жизни аристократической молодежи России. «Самопознание», опыт философской автобиографии Николая Бердяева, как и Дневник Марии Башкирцевой, показывает, сколь велик потенциал внутреннего мира юности. Оба созидают свою личность, мучительно всматриваясь в свое «Я», которое предстает как «акт познания и предмет познания». Николай Бердяев утверждает: «Моя личность не есть готовая реальность, я созидаю свою личность». Мария Башкирцева утверждает себя, свою творческую сущность через свое творчество. Она удручена своей немощностью.

«Воскресенье, 12 октября 1884 г. Я уже не могла выйти. Я совсем больна, хотя и не лежу.

О, Боже мой, Боже мой! А моя картина, моя картина! Моя картина!».

Мария Башкирцева умерла 31 октября 1884 года...

Безусловно, не всякий молодой человек столь одарен и не всякий готов к столь высокой рефлексии на себя. Обычно к столь глубокой рефлексии способны юноши и девушки из интеллигентных, традиционных семей, где существуют условия для духовного развития. Но это могут быть и молодые люди, которые, обладая уже сформированной внутренней позицией по отношению к значению для себя тонкой рефлексии, уже осознали свою неповторимую индивидуальность и одновременно свою ответственность за себя, за близких и все человечество. Эти юноши и девушки открывают для себя, что быть личностью -- это миссия человека, его предназначение к поиску и реализации своих потенциальных возможностей.

Юности вообще свойственно планировать свое будущее.

Притязания на признание в юности, конечно же, как и в отрочестве, направлены на реализацию себя в сфере физического, умственного и личностного развития. На фоне более высокого уровня умственного развития и более тонкой рефлексии юноши и девушки учатся достигать успехов, утверждая себя в спорте, познании, творчестве и в развитии своей неповторимой индивидуальности.

Притязание на признание в юности распространяется на все стороны жизни: от сферы физической и личностной до сферы социальных отношений людей. В юности пробуждается потребность утвердить свое чувство достоинства, потребность в самостоянии.

Помимо возвышенных устремлений юность имеет множество новообразований отвлекающих от реализации потребности к духовному росту. Это, во-первых, повышенная сензитивность к чувственным переживаниям, связанным с восприятием представителя другого пола, с легким прикосновением, с бессознательным влечением. Это, во-вторых, юношеский гедонизм стремление к удовольствию, наслаждению от всего, что питает чувственность. Юношеские чувственные переживания волнуют, пугают и утомляют своими неожиданными проявлениями. Следствием этих возрастных побуждений является то, что часть молодежи уходит в сферу, где реализует свои природно-развивающиеся страсти. Эти и другие причины рассеивают в юности потенциальную возможность развиваться как личность.

Не каждый из юных сосредоточен на стремлении развить в себе позицию личности, способной к самостоянию и развитию своей уникальности.

Все звенья самосознания в реальных обстоятельствах индивидуальной жизни наполняются теми социально значимыми ценностями, которые определяют затем выбор человека в обыденной или экстремальной жизненной ситуации. Этот выбор делается однако не только по ценностной ориентации, не только по мысли, но и по страсти.

Н. Бердяев писал о том, что мир не есть мысль. «Мир есть страсть и страстная эмоция». В этом утверждении есть своя правда.

В юности страстные желания могут довлеть над провозглашаемыми ценностными ориентациями. Такие человеческие чувства, как любовь, страсть к свободе, страсть к сластолюбию, а также амбиции, алчность, ненависть, зависть, ревность и др., могут возобладать над личностью, и несчастный непостижимым для себя образом преступает черту дозволенного. Страсть может настолько овладеть всем полем сознания, что молодой человек оказывается заложником тирании этой неотвратимой силы. Человеческая натура не всегда может следовать за здравым смыслом, ценностями и законом.

Особенно склонна к срывам молодежь. Именно в юности чаще всего происходит обострение криминогенных срывов.

В юности человек нуждается в особом самоконтроле. Пафос свободы личности как раз состоит в понимании своих обязанностей и ответственности. «Только ответственный -- свободен и только свободный -- ответственен» -- писал Н. А. Бердяев. В юности человек должен научиться быть господином самого себя, господином своих страстей.

Безусловно, чтобы быть господином самому себе, следовало бы решить для себя задачу, которую перед собой с древних времен ставило человечество: «Познай самого себя». Но как может решить эту задачу юноша, если многоопытные философы сознаются в непостижимости потенциала отдельной личности: ведь личность человеческая более таинственна, чем мир?

А. Камю писал о том, что человеческая натура не может стать «такой же устойчивой и ясной, как сам закон... в этом случае она превратилась бы в натюрморт». Тем самым А. Камю выражает не только понимание человеческого бунта, но и «путь племени Каина».

Человека, особенно в юности, раздирают возвышенные мечты, плотские страсти, неадекватные желания. Выбрать свой путь, не сойти с дистанции -- основная задача в юности. Знаменитое «здесь и теперь», как пронзительное желание чего-либо, особенно важно уметь отрефлексировать на всю протяженность своей уникальной жизни. Именно в юности поведение, выбор, психическое состояние могут перестать зависеть от опыта, надежд и перспективных планов, ради страсти, требующей своей реализации «здесь и теперь».

Когда мы анализируем те или иные поступки литературных героев или реальных людей, мы можем интеллектуально и эмоционально идентифицироваться с этими персонажами. Однако, когда речь идет о собственном проявлении в контексте реальной ситуации, человек должен уметь владеть своими страстями, должен быть ответственным за себя в каждый момент своей жизни. Именно в юности человек делает один из принципиально значимых для себя выборов: следовать сформулированным для себя ценностям, прилагая для этого всю свою волю, все душевные силы, или следовать велению возникающих страстей.

В юности человек способен дать себе отчет в том, на какой стадии моральных ориентации ему следует находиться: стадии аномии, когда отсутствуют определенные нормы и ценности, регулирующие нормативное поведение человека; стадии гетерономии (или конвенциональной морали); стадии автономии, когда личность способна самостоятельно создавать или выбирать моральные правила для своих ориентации в жизни.

Реально в юности моральное сознание обеспечивает ориентации на все явления жизни и на выбор стиля поведения. Нравственно-положительные проявления личности столь же значимы, как и ее нравственно-отрицательные проявления. Это значит, что молодой человек должен понимать, что его ориентирами могут быть выбраны как моральные ценности, так и их антипод -- аморализм.

Психология человека такова, что собственные неблаговидные поступки он умеет для себя самого оправдательно объяснить или искренне забыть. Кроме того, аморализм может состоять в специальном «конструировании дескриптов аморализма», когда на одно суждение в пользу морального поведения дается несколько обоснований против. Человеческое существо хитроумно в своем потенциале к тонким рефлексиям на многообразие обстоятельств жизни. Юноше предстоит выбрать для себя позиции морального сознания.

Самосознание в юности может быть столь глубоким и совершенным, что молодой человек может не только осознавать все свои сильные и слабые стороны, но и регулировать свои побуждения и страсти, тем самым как человек бесконечно возвышаясь над всеми другими существами, живущими на земле.

Именно благодаря этому он -- личность.

Литература

1. И.В. Дубровина Учебник для студ. сред. пед. учеб. заведений.- М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 464 с

2. Л.А. Семчук, А.И. Янчий Возрастная психология.- Гродно: ГрГУ, 2006. - 303 с.

3. В.С. Мухина Возрастная психология. - М.: Издательский центр «Академия», 2000. - 590 с.

4. Я.Л. Коломинский, Е.А. Панько, А.Н. Белоус Детская психология.- Мн.: Университетское, 1988. - 399 с.

5. Л.Ф. Обухова Детская психология. - М., Российское педагогическое агенство, 1996.