Наследие Карла Маркса в исторической ретроспекции: к проблеме "парадоксографии" современных дебатов

Мир пребывает в состоянии, описанном Гоббсом, и еще не готов перейти к состоянию, о котором мечтал Локк. Демократические процессы нельзя искусственно ускорять, в то время как элементарная безопасность ждать не может [45, с. 159, 187].

Как следствие этого процесса, в настоящее время явно развеиваются без остатка последние реминисценции, связанные с линейной прогрессистской схемой эволюции государства от его примитивных форм к демократической форме правления в ее либерально-конституционной, социальной, «когнитивно- делиберативной» или элитарно-консервативной версиях. Иными словами, демократия уже не является «венцом творения», но рассматривается, скорее, как государственный строй, вступивший в «пост-позитивную» стадию развития наряду с традиционными авторитарными режимами и многочисленными гибридами демократии и авторитаризма в африканском, азиатском или посткоммунистическом их формате. Поэтому неудивительно, что на рубеже XX-XXI вв. в чисто статистическом плане в России стали превалировать научные и философские труды, авторы которых демонстрируют скептическое отношение если не к демократическим институтам как таковым, то к многочисленным мифам, окружающим идею демократии [см., например: 33; 30; 42; 31]. Не говоря уже о тех из них, которые идею демократии вообще органически не приемлют [14, с. 3-65].

Существо «демократической мифологии» в основном можно свести к трем «мифам»:

1. Что свобода сама по себе создает гарантии прав, иначе говоря, что нет особой необходимости в институциональных и процедурных гарантиях, достаточно лишь освободить народ от «угнетения».

2. Что существует «воля» народа, способная определять управленческие решения.

3. Что «воля» народа может быть выявлена простым голосованием, после чего она приобретает силу закона, образуя основу народного суверенитета [35, с. 19].

Мифологическая оболочка демократических институтов сама по себе является свидетельством преобладания авторитарных стереотипов в общественном сознании и психологии. Следовательно, «современная демократия -- это есть, по сути дела, попытка обуздать авторитаризм в области политики» [32, с.26]. Такого рода попытка вряд ли может быть реализована исключительно с помощью механизмов рационального убеждения с опорой на правовые институты. В этом плане вполне актуальным остается фундаментальное сомнение, следующим образом сформулированное Юргеном Хабермасом:

В когнитивном отношении сомнение касается вопроса: возможно ли еще вообще -- после полной позитивизации права -- секулярное, то есть нерелигиозное или постметафизическое, оправдание политического господства?. Даже если устранить это сомнение, все-таки либеральные порядки остаются зависимыми от солидарности признающих их граждан, а ее истоки вследствие «свихнувшейся» секуляризации общества в целом могут иссякнуть [40, с. 97-98].

Поскольку характерные для капиталистических обществ «приватистские мотивационные модели» представляют собой своеобразную смесь из докапиталистических и буржуазных традиций, они «всегда зависели от пограничных культурных условий, которые они не могли создавать у самих себя: они паразитировали на уже существующих традициях» [41, с. 129].

В этом плане был вполне понятен интерес российских ученых и к западным классическим философским текстам, в которых эволюция европейской истории и причины деградации либеральной традиции и политических институтов объяснялись с радикальных консервативных позиций. Эта тенденция проявлялась в самых различных формах -- от переиздания трудов О. Шпенглера и подробных философских комментариев к ним до создания целой библиотеки из трудов К. Шмитта и специальной комментаторской литературы, состоящей преимущественно из предисловий и многочисленных журнальных статей («schmittiana») [см., например: 47; 17; 37; 38; 39].

В структуре подобной философской аргументации посткоммунизм мог представляться как одна из вполне «типичных» для современного общества линий кризисного развития. Но отсюда было уже недалеко и от дальнейших, гораздо более радикальных выводов:

Посткоммунизм подпитывает глобализацию, которая, в свою очередь, является структурой, которая направляет и контролирует посткоммунизм... Глобализация и посткоммунизм являются взаимными отражениями, совместно участвующими в определении того, что они отражают. Особый характер подобной миметической рефлексии состоит в том, что она имеет способность показывать или представлять в истинном свете то, что где-нибудь в другом месте затушевано или неопределенно. Посткоммунизм трансформировал те образы демократии, либерализма и капитализма, которые мы до сих пор знали. Вместо того, чтобы утвердить изначально заложенные в них эмансипаторские идеалы, посткоммунизм, пройдя по восходящей линии ряд экспериментов, явил себя, скорее, в виде процесса, посредством которого «жуткая» категория Запада -- «политический нигилизм» («все позволено») -- утвердил свое господство. Таким образом, в посткоммунизме политический нигилизм проявляет себя как сила, которая определяет сущность «посткоммунистического» капитализма и либерализма [28, с. 43-45].

Такова общая картина, характеризующая исходные идеологические параметры российских дискуссий в области политической теории. Отталкиваясь от них, можно констатировать, что в российском политико-философском дискурсе обозначенный С. Прозоровым «возврат к прошлому» ни в научном, ни в идеологическом плане никак не может сопровождаться сегодня возвратом к марксизму в любой из его современных форм. Многие российские гуманитарии столь же хорошо усвоили все опасности увлечения философией марксизма, как это в свое время сделал Лешек Колаковский, просто и рельефно рассказавший в одном из своих интервью 1990-х гг. о причинах своего первоначального увлечения марксистскими формулами:

Как вы знаете, поворот к марксизму всегда был двойным поворотом... Марксизм привлекал меня, как и многих других людей, тем, что он по видимости предлагал рациональное и, вместе с тем, несентиментальное видение истории, в рамках которого все было объяснено., не только прошлое, но и будущее становились в равной степени прозрачными. Сартр однажды сказал, что марксисты были ленивы именно в том смысле, что марксизм, особенно в его упрощенной, примитивной форме, долгие годы господствовавшей как политическая идеология, было легко изучать [9, р. 342].

Но это означало также, что, отказавшись от простых идеологических формул, российские интеллектуалы не могли не натолкнуться на дилемму, подобную той, которая сравнительно недавно была вновь очень пластично сформулирована Марселем Гоше:

Если мы действительно вынуждены раз и навсегда отказаться от марксизма, то что же тогда должно занять его место? А это уже как раз является основной заботой политической философии [23, с. 12].

Как оказалось, отечественных ученых мало прельщала перспектива «нового прочтения» марксистских текстов в духе Карла Шмитта или Луи Альтюссера. На это решались немногие [27, с. 265-275]. Одним из последствий такого восприятия новых реалий стало формирование тенденции, в рамках которой скепсис в отношении марксизма стал переноситься некоторыми отечественными учеными на западную политическую теорию в целом в плане их философских и идеологических интерпретаций, в основу которых нередко были положены хорошо обозначенные Прозоровым исторические клише.

Разумеется, сближение России и Запада в 1990-е гг. по многим структурным параметрам в чисто теоретическом плане не могло не способствовать рационализации проблемы переходного характера, в котором оказалась российская политология и социальная философия. В поиске новых методов интерпретации политики и политического российские философы нередко сталкивались с теми же проблемами, что и их западные коллеги. Например, в предисловии к изданному в 2000 г. сборнику статей «Политическая теория в переходный период» его редактор Ноэль О'Салливан отмечает:

Заглавие этой книги «Политическая теория в переходный период» вполне может спровоцировать рефлексию относительно того, что политическая теория всегда находится в состоянии перехода. На это можно ответить, что, хотя дело действительно обстоит именно так, бывают времена, когда, по сравнению с другими временами, возникает более обширный разрыв между установившимися понятиями и социальной реальностью, которую, как предполагается, они освещают. И что современный период, по всей вероятности, может быть охарактеризован как одно из таких времен. Хотя книга не претендует на то, чтобы предложить исчерпывающий взгляд на вызовы, с которыми теперь сталкивается традиционный словарь, она стремится представить критическое введение к четырем из наиболее важных пунктов современного спора. Это касается природы индивида и его (или ее) отношения к обществу; понятия гражданства и таких тесно связанных с ним вопросов как характер демократического порядка, который будет ему соответствовать в условиях социального многообразия, в условиях, порожденных, например, феминизмом и мультикультурализмом, а равным образом и вовлечением гражданства в различные оттенки политического в самом широком смысле; значения для современной политики увеличивающейся важности глобальных контекстов в ущерб контекстам национальным; и, наконец, необходимости произвести тем или иным способом пересмотр превалирующего представления о самой политической теории, если она сможет вновь обрести способность освещать современный мир [10, p. 1].

Переходный характер отечественной и мировой политической теории в целом ряде аспектов трансформировал и гораздо более фундаментальную проблему:

Является ли политическое теоретизирование [проявлением] когнитивной активности неких лиц, которым в рамках их собственных социо-исторических контекстов приходится ограничиваться благоразумной формой резонерства в отношении того, что по определению является следствием изменяющихся обстоятельств? Или же политическое теоретизирование является некой формой вневременной активности деятельных личностей, призванных прояснять необходимую и неизменную истину о политике, которая рассматривается как нечто независимое от мелочей реальной жизни отдельных лиц и условных языков, которыми они пользуются для демонстрации своих мыслей относительно нее? [2, p. 10]

Ответ на эти вопросы -- дело ближайшего будущего. Но нет никакого сомнения в том, что наследие Карла Маркса будет играть в их формулировании далеко не последнюю роль. Тем более актуально предлагаемое нами исследование восприятия марксистской традиции в отечественных дискурсах, проводимое по методу «pro et contra». В СССР марксизм знали, но не осмысливали критически. В постсоветском сознании начавшееся осмысление было искажено как рефлексией советского опыта, проводившейся с «обвинительным» уклоном, так и не менее некритическим восприятием стереотипов либеральнопозитивистского происхождения. Подготовленное нами издание «К. Маркс: pro et contra» может стать важным элементом в доподлинно научном осмыслении идей Карла Маркса и их значения не только для прошлого, но и для будущего.

ЛИТЕРАТУРА

1. Aron R. The Opium of the Intellectuals. -- New York: The Norton Library. W. W. Norton & Company Inc., 1962.

2. Coleman J. The Voice of the `Greeks' in the Сonversation of Mankind // The History of Political Thought in National Context / ed. by D. Castiglione, I. Hampsher-Monk. -- Cambridge: Cambridge University Press, 2001.

3. Fuller S. Humanity 2.0. What it Means to be Human Past, Present and Future? -- New York: Palgrave Macmillan, 2011.

4. Kolakowski L. Main Currents of Marxism. Its Rise, Growth, and Dissolution. Vol. I. The Founders. -- Oxford: Clarendon Press, 1978.

5. MacIntyre A. Whose Justice? Which Rationality? -- Notre Dame, Indiana: University of Notre Dame Press, 1988.

6. Barry B. The Light that Failed? // Ethics. -- 1989. -- Vol. 100, № 1.

7. Marxism and Education. Renewing the Dialogue, Pedagogy, and Culture / ed. by P. E. Jones. -- New York: Palgrave Macmillan Ltd., 2011.

8. McCarthy G. E. Marx and the Ancients. Classical Ethics, Social Justice and 19th Century Political Economy. -- Lanham: Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 1990.

9. On Marxism, Christianity and Totalitarianism. An Interview with Leszek Kolakovsky // Totalitarianism and Political Religions. Vol. I. Concepts for the Comparison of Dictatorships / ed. by H. Maier. -- London; New York: Routledge, 2004.

10. Political Theory in Transition / ed. by N. O'Sullivan. -- London; New York: Routledge, 2000.

11. Prozorov S. The Ethics of Postcommunism. History and Social Praxis in Russia. -- New York: Palgrave Macmillan, 2009.

12. Unger R. M. False Necessity. Anti-Necessitarian Social Theory in the Service of Radical Democracy. -- London; New York: Verso, 2001.

13. Unger R. M. What Should the Left Propose? -- London; New York: Verso, 2005.

14. Авдеев В. Философия вождизма // Философия вождизма. Хрестоматия по во- ждеведению / под ред. В. Б. Авдеева. -- М.: Белые альвы, 2006.

15. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. -- М.: Текст, 1993.

16. Арон Р. Мнимый марксизм. -- М.: Издательская группа «Прогресс», 1993.

17. Афанасьев В. В. Либеральное и консервативное // Шпенглер О. Политические произведения / пер. с нем. В. В. Афанасьева. -- М.: «Канон +»; РООИ «Реабилитация»,

2009.

18. Бердяев Н. Новое средневековье. -- М.: Издательство политической литературы, 1990.

19. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. -- М.: Издательский дом «ПОСТУМ»,

2015.

20. Богатырёв Д. К. Философия истории до и после Гегеля: российский опыт. Ч. 2. Антихристианство и христианский реализм // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. -- 2020. -- Т. 21, вып. 4 (2). -- C. 13-35.

21. Бохеньский Ю. Сто суеверий: Краткий философский словарь предрассудков. -- М.: Издательская группа «Прогресс», 1993.

22. Бурдье П. Социология политики. -- М.: Socio-Logos, 1993.

23. Гоше М. Задачи политической философии // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. -- 2012. -- 6 (86).

24. Градовский А. Д. Общество и государство // Журнал социологии и социальной антропологии. -- 2002. -- № 3.

25. Гуторов В. А. Российский либерализм как исторический и политический феномен: от утопии к реальности // Либерализм: pro et contra, антология / сост., вступ. статья, коммент. В. А. Гуторова, сост., послесловие Р. В. Светлова. -- СПб.: Изд-во РХГА,

2016.

26. Гуторов В. А. Споры о Ленине: историческая динамика и современные идейные коллизии // В. И. Ленин: pro et contra, антология / сост., вступ. статья В. А. Гуторова. -- СПб.: Изд-во РХГА, 2017.

27. Дмитриев Т. Теория партизана вчера и сегодня // Шмитт К. Теория партизана. Промежуточное замечание к понятию политического. -- М.: Праксис, 2007. -- С. 203300.

28. Дуткевич П. Асимметричная власть, ересь и посткоммунизм: несколько мыслей // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. -- 2006. -- № 4.

29. Дугин А. Геополитика постмодерна. -- М.: Амфора, 2007.

30. Канфора Л. Демократия. История одной идеологии. -- СПб.: «Александрия», 2012.

31. Кин Д. Демократия и декаданс медиа. -- М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015.

32. Крамер Д., Олстед Д. Маски авторитарности. Очерки о гуру. -- М.: Прогресс- Традиция, 2002.

33. Крауч К. Постдемократия. -- М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2010.

34. Манхейм К. Консервативная мысль // Манхейм К. Диагноз нашего времени. -- М.: Юристъ, 1994.

35. Сергеев В. М. Демократия как переговорный процесс. -- М.: Московский общественный научный фонд; Изд. центр научных и учебных программ, 1999.

36. Филатов С. Карибский кризис. Взгляд с высоты полувека // URL: http://mteraffairs. ru/read.php?item=8832 (дата обращения: 12.12.2020).

37. Филиппов А. Политический романтизм Карла Шмитта // Социологическое обозрение. -- 2010. -- Т. 9, № 1. -- С. 66-74.

38. Филиппов А. Политика времен нацизма. Предисловие к публикации «Политики» Карла Шмитта // Социологическое обозрение. -- 2010. -- Т. 9, № 3. -- С. 85-92.

39. Филиппов А. К новому становлению политической философии как теории действия: книга Ханса Фрайера «Макьявелли» // Социологическое обозрение. -- 2010. -- Т. 9, № 3. -- С. 98-107.

40. Хабермас Ю. Между натурализмом и религией. Философские статьи. -- М.: Весь мир, 2011.

41. Хабермас Ю. Проблема легитимации позднего капитализма. -- М.: Праксис,

2010.

42. Хансен Х. Т. Политические устремления Юлиуса Эволы. -- Воронеж; М.: TERRA INCOGNITA, 2009.

43. Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи. -- М.: Культурная революция, 2006.

44. Хедлунд С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала. -- М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015.

45. Этциони А. От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям. -- М.: Ладомир, 2004.

46. Шмитт К. Политическая теология. Сборник / пер. с нем., стат. и сост. А. Филиппова. -- М.: «КАНОН-пресс-Ц», 2000.

47. Шпенглер О. Пруссачество и социализм. -- М.: Праксис, 2002.

Размещено на Allbest.ru