Зло и грех в японской культуре

Не хватало Асахаре только одного, самого главного, что и лежит в основе учения Алмазной колесницы, - "сердца, преисполненного Великого милосердия".

Заключение

История с "Аум-синрикё", в которой переплелось множество сложных сюжетных линий, отражает самую суть культурной ситуации в современной Японии. Есть здесь и элементы кича пополам с комиксом, но факт остается фактом: эти события оказали мощное воздействие на подсознание нации и при этом почти парализовали современных японских интеллектуалов. Большинство ученых-религиеведов просто растерялись, духовенство же не знало, с какой стороны подойти к этой невероятной коллизии, и предпочитало отмалчиваться. Если кто и проявил активность, то только публицисты да репортеры. Судебный процесс над "Аум-синрикё" затягивается до бесконечности, и многим уже хочется забыть эту неприятную историю как дурной сон.

Наверное, в этом есть своя мудрость - уметь забывать плохое. Однако я больше всего боюсь, что наше общество предаст эту историю забвению, так и не разобравшись, что, собственно, произошло, не выявив главных болевых точек. Есть люди, которые пребывают в уверенности, что члены "Аум-синрикё" были просто кучкой сумасбродов, а учиненные ими преступления - вздор и случайность. Однако нечасто происходят события, в которых столь ярко выявились бы скрытые свойства японского общества и культуры; пренебречь анализом этого феномена было бы равнозначно интеллектуальному самоубийству. Вот почему, рассуждая о Зле и грехе в японской культуре, я уделил "Аум-синрикё" столько внимания.

И "культура стыда", о которой вела речь Рут Бенедикт, и "верный шанс для грешника", провозглашенный Синраном, - магистральные темы в японской интерпретации Зла и Греха. Я остановился столь пространно на "Аум-синрикё", ибо, по-моему, эта история проливает новый свет на интересующую меня проблематику.

В заключение скажу несколько слов о связи недавних событий с японской культурой в целом.

Когда патриарх "Аум-синрикё" Асахара, опираясь на буддизм Алмазной колесницы, проповедовал полезность убийства, его экстремизм вызвал у большинства японцев растерянность. Казалось, они впервые слышат столь еретические воззрения, якобы восходящие к тибетскому буддизму. Между тем подобная точка зрения на Зло в целом и на убийство в частности исторически отнюдь не чужда японцам. Примером может служить не только Синран с его толкованием "верного шанса для грешника", но и уже упоминавшиеся средневековые "злодеи", которые отчаянным натиском сокрушали установленные отношения и порядки. Сила Асахары, несомненно, таилась в его дерзости и неуемной энергии, заставляющих вспомнить легендарных "злодеев" из японской истории.

Надо сказать, что "злодейские" повадки характерны не только для Асахары, но для многих истинно японских лидеров в нашем обществе. Как уже было сказано, именно к этому разряду политиков относят многие японцы бывшего премьер-министра Танаку. И Танака отнюдь не исключение, в любых кругах японского общества встретишь фигуру того же склада.

"Аум-синрикё" оставила глубокий и болезненный след в японском обществе. Ныне Япония стоит перед нелегким вопросом - как относиться к случившемуся, как его преодолеть, причем не только в религиозном отношении, но и в идеологическом, и в философском. Повторяю еще раз, эта история фундаментальным образом связана с культурной и социально-исторической спецификой Японии. Вместе с тем, как справедливо пишет Г. Кепель в работе "Мщение Господне" ("La Revanche de Dieu", 1991), беспорядки и драмы на религиозной почве - характерная примета нашего времени. Достаточно вспомнить о разнообразии внезапно появившихся религиозных культов, о трагических эпизодах, напрямую связанных с этой новой тенденцией ("Храмы Солнца" в Канаде и Швейцарии, где 53 человека совершили коллективное самоубийство, трагические события в г. Уэйко американского штата Техас, связанные с "Друзьями Давида", и др.); еще одно характерное явление эпохи - неудержимый рост исламского фундаментализма. Пришло время задуматься о японской культуре и обществе в глобальном, общемировом контексте.

В заключение мне хотелось бы высказать еще одно соображение о том, как японская "культура стыда" соотносится с понятием Зла и Греха. Особенность "культуры стыда" состоит в том, что ее носители живут не по абсолютным, раз и навсегда установившимся критериям, а по критериям относительным, ситуационным. Так, конечно, жить проще, но не очень-то получается на практике. Часто некий относительный критерий в силу обычая или внешних обстоятельств приобретает постоянство, абсолютизируется, начиная оказывать давление на людей. В этом и кроются нивелирующие, стандартообразующие силы японского общества.

Если источник вины - Зло, то источник стыда - скверна, которая способна распространяться подобно инфекции. Вот почему японское общество с такой легкостью поддается массовым настроениям и поветриям; человек и сам не замечает, как оказывается вовлеченным в какое-нибудь коллективное безумие. При этом невозможно установить, кто, собственно, виноват в случившемся.

Разумеется, "культура стыда" имеет не только недостатки, но и достоинства. С одной стороны, в Японии очень трудно понять, кто за что отвечает, но этот серьезный изъян компенсируется системой моральных ценностей: благодаря эстетическому стоицизму (что примерно соответствует западному понятию "чистой совести") повышенно чуткий к "стыдным" ситуациям японец строг к себе, но терпим по отношению к другому.

Начиная с VII века японская культура, в которой способность остро осознавать стыд и скверну заложена изначально, черпала буддийские идеи в Китае и затем японизировала их. Начиная с середины XIX века в страну начали активно проникать христианские идеи Запада. До поры до времени японскому обществу удавалось довольно ловко избегать противоречий, заложенных в идейном промежутке между буддизмом и христианством, однако условия в мире изменились. Само время требует, чтобы мы всерьез взялись за осмысление проблемы Зла и Греха в самом широком смысле, включив в поле зрения и теорию познания, и буддизм Алмазной колесницы, крайне еретические с точки зрения иудеохристианства.