Мысль: логическое исследование

Из приведенных рассуждений я делаю следующий вывод: не все то, что может быть предметом моего познания, является представлением. Я, будучи носителем представлений, сам не являюсь представлением. Теперь можно беспрепятственно признать и существование других людей, носителей представлении, подобно мне самому. И, однажды вступив на этот путь, следует признать и то, что в большинстве случаев мы имеем дело с вероятным, которое, на мой взгляд, почти не отличается от очевидного. Существовала ли бы иначе такая наука, как история? Не было бы иначе всякое учение о долге, всякое право несостоятельным? Что осталось бы тогда от религии? Да и естественные науки могли бы считаться только вымыслом, чем-то вроде астрологии или алхимии. Таким образом, рассуждения, приведенные выше и исходящие из того, что, кроме меня, существуют и другие люди, которые могут иметь общие со мною предметы рассмотрения и мышления, остаются в значительной степени в силе.

Не все является представлением. Таким образом, я могу признать, что и мысль независима от меня, так как ту мысль, которую постиг я, могут постигнуть и другие люди. Я могу признать существование науки, в которой способны сотрудничать многие исследователи. Мы не являемся носителями мыслей в той степени, в какой мы являемся носителями представлений. Мы обладаем мыслью не так, как мы обладаем, например, чувственным впечатлением; но мы воспринимаем мысль и не так, как мы воспринимаем, например, звезду. Поэтому необходимо выбрать для обозначения этого отношения специальное выражение; наиболее подходящим для этого нам представляется слово «постигать». Постижение мыслей должно соответствовать особой духовной способности, мыслительной силе. В процессе мышления мы не производим мыслей, мы постигаем их. То, что я назвал мыслью, находится в теснейшей связи с истинностью. То, что я признаю истинным, об истинности чего я выношу суждение, является истинным совершенно независимо от того, думаю ли я об этом вообще. К истинности мысли не имеет отношения то обстоятельство, что эта мысль кому-то принадлежит. «Факты! Факты! Факты!» - восклицает естествоиспытатель, желая подчеркнуть необходимость более надежного обоснования науки. Что такое факт? Факт - это такая мысль, которая истинна. Но в качестве более надежного обоснования науки естествоиспытатель, конечно же, не признает то, что зависит от такого непостоянного параметра, как состояние человеческого сознания. Труд ученого состоит не в созидании, а в открытии истинных мыслей. Астроном может использовать математические истины для исследования давно минувших событий, которые происходили тогда, кода на Земле еще никто не мог засвидетельствовать истинность чегo бы то ни было. Астроном может это сделать, поскольку истинность мысли безотносительна ко времени. Таким образом, истина не обязательно возникает только в момент ее открытия.

Не все является представлением. Иначе психология заключала бы в себе все науки или, по крайней мере, была бы высшим авторитетом по отношению ко всем остальным наукам; иначе психология господствовала бы даже в логике и математике. Ничто, однако, не противоречит духу математики в такой степени, как ее зависимость от психологии. Ни логика, ни математика не имеют задачи исследовать духовный мир и сознание, носителем которых является отдельный человек. Скорее, их задачей можно было бы считать исследование разума - разума, а не души.

Постижение мысли предполагает существование того, кто ее постигает, того, кто мыслит. Он является, следовательно, носителем мышления, но не мысли. Хотя мысль и не входит в содержание сознания того, кто мыслит, тем не менее в сознании должно иметься нечто, что соотноситься с мыслью. Но это последнее не следует смешивать с самой мыслью. Так, звезда Алголь сама по себе отличается от представления об Алголе, которым обладает тот или иной человек.

Мысль не относится ни к представлениям из моего внутреннего мира, ни к внешнему миру, миру чувственно воспринимаемых вещей.

Сказанное, как бы непреложно оно ни следовало из приведенных выше рассуждений, тем не менее принимается не без некоторого сопротивления. Я думаю, что не исключено существование человека, которому покажется невозможным получать сведения о том, что не относится к его внутреннему миру, способом, отличным от чувственного восприятия. Действительно, чувственное восприятие часто рассматривается как самый надежный или даже как единственный источник сведений обо всем, что не относится к внутреннему миру. Но на каком основании? Существенной частью чувственного восприятия являются чувственные впечатления, а эти последние являются частью внутреннего мира. Два разных человека никогда не обладают одним и тем же внутренним миром, хотя они и могут испытывать сходные впечатления. Эти последние сами по себе не открывают нам внешнего мира. Можно представить себе такое существо, которое обладает только чувственными впечатлениями, не видя и не осязая вещей. Обладать зрительными впечатлениями - еще не значит видеть вещи. Почему я вижу дерево именно там, где я его вижу? Очевидно, причина заключается в зрительных впечатлениях, которыми я обладаю, а также в тех специфических впечатлениях, которые возникают оттого, что я вижу двумя глазами. На сетчатке каждого глаза возникает, говоря языком физики, некоторое особое изображение. Другой человек видит дерево на том же самом месте. На сетчатке его глаз также существуют два изображения, которые, однако, отличаются от моих. Мы должны принять, что эти изображения на сетчатке глаз существенны для наших впечатлений. Следовательно, мы обладаем не только нетождественными, но даже заметно отличающимися друг от друга зрительными впечатлениями. Но ведь мы все живем и перемещаемся в одном и том же внешнем мире. Обладать зрительными впечатлениями, конечно, необходимо для зрительного восприятия вещей, однако недостаточно. То, что является недостающим элементом, не относится к области чувств, и именно благодаря ему для нас открывается внешний мир: без этого внечувственного элемента каждый человек оказался бы замкнутым в своем внутреннем мире. Поскольку решение проблемы заключается во внечувственном элементе, то он мог бы и в тех случаях, когда чувственных впечатлений нет, вывести нас за пределы внутреннего мира и позволить нам постичь мысль. Помимо своего внутреннего мира, следовало бы различать собственно внешний мир чувственно воспринимаемых вещей и область того, что не может быть воспринято с помощью чувств. Для признания обеих областей мы нуждаемся во внечувственном; но при чувственном восприятии вещей мы испытываем потребность и в чувственных впечатлениях, а последние всецело принадлежит внутреннему миру. Таким образом, то, на чем преимущественно основано различие между данностью вещи и данностью мысли, является атрибутом внутреннего мира и не принадлежит ни одной из двух областей мира внешнего. Поэтому данное различие я не могу считать слишком большим, чтобы сделать невозможным существование мысли, не принадлежащей внутреннему миру. Правда, мысль не является тем, что мы привыкли называть действительным. Мир действительности - это мир, в котором одно воздействует на другое, одно изменяет другое и само подвергается обратному воздействию, изменяющему и его. Все это суть события [Geschehen], происходящие во времени. То, что вневременно и неизменно, мы едва ли признаем действительным. Подвержена ли мысль изменениям или она вневременна? Мысль, высказанная в теореме Пифагора, очевидно, вневременна, вечна, неизменна. Но не существует ли таких мыслей, которые сейчас являются истинными, а через полгода окажутся ложными? Например, мысль, что вот это дерево покрыто зеленой листвой, очевидно, будет ложной через полгода? Нет: через полгода это будет уже другая мысль. Последовательность «вот это дерево покрыто зеленой листвой» сама по себе недостаточна для выражения мысли: необходимо учесть также время ее произнесения. Без соотнесения со временем, которое заключено в этих словах, не будет законченной мысли, то есть вообще не будет мысли. Только то предложение выражает мысль, которое является законченным и во всех отношениях самостоятельным в результате соотнесения со временем. Но такое предложение, если оно истинно, истинно не только сегодня или завтра; оно истинно безотносительно ко времени. Настоящее время в словах «является истинным», таким образом, не указывает на момент произнесения, а обозначает, если можно так выразиться, время вневременное. Когда мы употребляем обычную форму утвердительного предложения, избегая слова «истинный», необходимо различать выражение мысли и утверждение. Содержащееся в предложении указание на временную соотнесенность связано только с выражением мысли, в то время как истинность, признание которой заключается в форме утвердительного предложения, безотносительна ко времени. Правда, одна и та же последовательность может в силу изменчивости языка со временем приобрести другой смысл и начать выражать другую мысль; но в этом случае изменения касаются языковой стороны.

И все же, какую ценность может представлять для нас вечно неизменное, не способное ни воздействовать на нас, ни испытывать наше воздействие? Нечто полностью и во всех отношениях недейственное должно быть также полностью недействительным и не существующим для нас. Даже безотносительное ко времени может каким-то образом оказаться связанным с временной последовательностью, если оно нечто значит для нас. Чем бы была для меня мысль, если бы она не была постигнута мной? Но в процессе постижения мысли я оказываюсь в определенном отношении к ней, а она - ко мне. Мысль, пришедшая мне в голову сегодня, вчера могла быть чужда моему сознанию. Тем самым, строгая безотносительность мыслей ко времени некоторым образом устраняется. Естественно, однако, различать существенные и несущественные свойства, и, следовательно, можно признать безотносительным ко времени то, что изменяется лишь в отношении своих несущественных свойств. Несущественным же мы будет считать такое свойство мысли, которое заключается в том или следует из того, что мысль постигается некоторым человеком.

Как действует мысль? В силу того, что она постигается и признается истинной. Это - процесс, происходящий во внутреннем мире того, кто мыслит, процесс, могущий иметь дальнейшие следствия в этом внутреннем мире, которые, будучи перенесенными в область волеизъявления, становятся заметными и во внешнем мире. Если я, например, постигаю мысль, выраженную в теореме Пифагора, то следствием может быть то, что я признаю ее истинной и, далее, что я ее применю, принимая решения, которые способствуют движению человека вперед. Таким образом, наши действия обычно подготавливаются нашими мыслями и суждениями. И, таким образом, мысли могут непосредственно влиять на развитие людей. Воздействие человека на человека чаще всего осуществляется посредством мысли. Мысль может быть передана, сообщена. Как это происходит? Один человек осуществляет изменения во внешнем мире, которые, будучи восприняты другим человеком, должны побудить его к тому, чтобы постигнуть мысль и определить ее истинность. Великие события мировой истории не могли, по всей вероятности, произойти, если бы не существовало передачи мыслей. Вместе с тем мы предпочитаем считать мысли недействительными, поскольку они непосредственно не включаются в ход событий, тогда как мышление, суждение, выражение, понимание- все это деяния людей. Каким всецело реальным предстает для нас, например, молоток по сравнению с мыслью! Насколько отличается процесс передачи молотка от процесса передачи мысли! Молоток переходит от одного владельца к другому, он испытывает воздействие человеческих рук; при этом его плотность, взаимное расположение его частей могут в какой-то мере измениться. Ничего этого не происходит при передаче мыслей другому человека: мысль не может менять владельца, так как человек вообще не властен над мыслью. Когда мысль постигается, она вызывает изменения вначале во внутреннем мире того, кто ее постигает; однако сама она в основе своего бытия остается незатронутой, так как изменения, которые она испытывает, касаются лишь несущественных свойств. Здесь отсутствует то, что мы встречаем во всяком природном событии: взаимодействие. Мысли отнюдь не являются недействительными, но их действительность совсем другого рода, чем действительность вещей. И их воздействие происходит вследствие действий того, кто мыслит, хотя они и сами по себе не являются недейственными, по крайней мере насколько мы можем видеть. Тот, кто мыслит, не создает мыслей: он должен принимать их такими, как они есть. Они могут быть истинными, даже не будучи еще никем постигнутыми, и являются и в этом случае не вполне недействительными, по крайней мере потому, что они в принципе могут быть постигнуты и тем самым приведены в действие.