Древняя философия

Что касается неправильных форм политического устройства, то Аристотель резко осуждает тиранию, утверждая, что "тираническая власть не согласна с природою человека" (III, 2, с. 141). В "Политике" содержатся знаменитые слова философа, что "чести больше не тому, кто убьет вора, а тому, кто убьет тирана" (II, 4, с. 6l), ставшие впоследствие лозунгом тираноборцев. При олигархии правят богатые, а так как в государстве большинство бедно, то это власть некоторых.

Из неправильных форм Аристотель отдает предпочтение демократии, считая ее наиболее сносной (VI, 2, с. 219), но при условии, что власть там остается в руках закона, а не толпы (охлократия).

Аристотель пытается найти переходы между формами политического устройства. Олигархия, подчиняясь одному лицу, становится деспотией, а распускаясь и ослабляясь - демократией. Царство вырождается в аристократию или политию, полития - в олигархию, олигархия - в тиранию, тирания может стать демократией.

Социально-политический идеал Аристотеля. Назначение государства. Политическое учение философа - не только описание того, что есть, как он это понимал, но и набросок должного. Это сказывалось уже в делении Аристотелем форм политического устройства по качеству, а также в том, как философ определял назначение государства. Цель государства не только в том, чтобы выполнять экономические и юридические функции, не позволяя людям учинять друг другу несправедливость и помогая им удовлетворять свои материальные потребности, а в том, чтобы жить участливо: "Цель человеческого общежития состоит не просто в том, чтобы жить, а гораздо более в том, чтобы жить счастливо" (III, 5, с. 115). По Аристотелю, это возможно лишь в государстве. Аристотель - последовательный сторонник государства. Оно для него - "совершеннейшая форма жизни", "среда счастливой жизни" (I, 1, с. 6, 7). Государство, далее, якобы служит "общему благу". Но это относится только к, правильным формам.

Итак, критерием правильных форм является их возможность служить общему благу. Аристотель утверждает, что монархия, аристократия и полития служат общему благу, тирания, олигархия и демократия - лишь частным интересам соответственно одного лица, меньшинства, большинства. Например, "тирания есть та же монархия, но имеющая в виду только выгоду одного монарха" (III, 5, с. 112). Это деление надуманное. История Древней Греции - история борьбы рабов и свободных, а внутри свободных - благородных и неблагородных, богатых и бедных, при этом монархия отличалась от тирании лишь тем, что монарх опирался на свое происхождение и служил интересам благородных, тиран же был узурпатором, но он в большинстве случаев служил интересам народа. Не случайно в Греции переход от аристократии и монархии к демократии был опосредован тиранией.

Говоря о наилучшем политическом устройстве, Аристотель различает абсолютно наилучшую и реально возможную формы. Но идеальное государство Платона Аристотель не относит к этим формам. Против этой доктрины Платона Аристотель выдвинул три главных соображения: 1) Платон переступил пределы допустимого единства, так что его единство далеке перестает быть государством, ибо единство государства - это единство во множестве, а не единство как таковое, при этом "единство менее сжатое предпочтительнее единства более сжатого" (II, 1, с. 41); 2) у Платона благо целого не предполагает блага частей, ведь оп даже у своих стражей отнимает счастье, но "если воины лишены счастья, то кто же будет счастлив?" (II, 2, с. 52). Уж, конечно, не ремесленники и не рабы. Между тем "отношение счастливого целого к частям своим не то же, что отношение четного к своим частям. Четное может принадлежать целому, не заключаясь ни в одной его части, а счастливое не может быть в таком отношении к своим частям" (II, 2, с. 51); 3) в отличпе от Платона, который был социалистом в той мере, в какой видел в частной собственности главный источник социальных зол и хотел ее устранения, Аристотель - апологет частной собственности. Он провозглашает, что "одна мысль о собственности доставляет несказанное удовольствие" (II, 1, с. 47), что отмена ее ничего не даст, так как "общее дело все сваливают друг на друга" (II, 1, с. 42). Итак, делает вывод Аристотель, "все мысли Платона хотя чрезвычайно изысканны, остроумны, оригинальны и глубоки, но при всем том трудно сказать, чтобы были верны" (II, 3, с. 53).

Однако собственные социальные идеалы Аристотеля весьма неопределенны. В наилучшем государстве граждане счастливцы, их жизнь совершенная и вполне себе довлеющая, а так как умеренное и среднее наилучшее, то там граждане владеют умеренной собственностью. Такое среднее сословие и устанавливает наилучшую форму правления. Казалось бы, что Аристотель демократ, что он сторонник средних слоев населения, большинства. Однако это так и не так. Хитрость Аристотеля в том, что он на стороне большинства или даже всех граждан, предварительно исключив из их числа большинство жителей государства. Для этого философ различает существенные и несущественные, но тем не менее необходимые части государства. К необходимым, но к несущественным частям государства Аристотель относит всех трудящихся, а к существенным - лишь воинов и правителей. "Земледельцы, ремесленники и все торговое сословие, - сказано в "Политике", - необходимо входят в состав каждого государства; но существенные его части суть: воины и члены совета" (IV, 8, с. 167). Аристотель прямо заявляет, что "государство, пользующееся наилучшим политическим устройством, не даст, конечно, ремесленнику прав гражданина" (III, 3, с. 106), что, с другой стороны, "граждане такого (наилучшего.- А. Ч.) государства не должны быть земледельцами" (ведь у ремесленников и земледельцев нет философского досуга для развития в себе добродетели).

Выход из создавшегося противоречия Аристотель находит в экспансии греков. Грек не должен быть ни ремесленником, ни земледельцем, ни торговцем, но эти занятия в государстве совершенно необходимы, и место эллинов здесь должны занять варвары-рабы.

Проблема рабства. Для Аристотеля эта проблема не нравственная, а вопрос о том, является ли рабство продуктом природы или общества, ибо есть и рабы и по закону, а любой эллин - потенциальный раб эллина другого полиса. Аристотель здесь дaлек от смелости Платона, выступавшего против обращения эллинов эллинами в рабов. Но в целом он считает, что рабство - явление, согласное с природой, ведь "очевидно... что одни по природе рабы, а другие по природе свободны" (I, 2, с. 17), что, более того, люди так устроены, что "одному полезно быть рабом, а другому - господином" (I, 2, с. 17). Аристотель дает совершенно неудовлетворительное определение раба: раб по природе тот, "кто, будучи человеком, по природе принадлежит не себе, а другому" (I, 2, с. 11 - 12). Вместе с тем философ наталкивается на то затруднение, что не может отказать рабам в рассудительности, мужестве, справедливости, а если так, то непонятно, чем они от природы отличаются от свободных. Решить это философ не может.

В этом весь трагизм рабовладельческого общества, трагизм неизбежности превращения части людей в животпых в силу неразвитости производительных сил. Аристотель лишь признает небезусловность рабства в том смысле, что если бы труд был автоматизпрован, то в рабах не было бы нужды. Но для него это предположение нереально. Реальность такова, что жить без рабов невозможно. К тому же природа создала их в изобилии - среди не-греков. Ведь "варвар и раб по природе одно и то же" (I, 1, с. 17). С варварами не воюют, на них охотятся, и такая "война" справедлива.

Итак, в наилучшем государстге все граждане-греки превращаются в рабовладельцев, а все народы мира - в их рабов. Греки должны стать властелинами Вселенной. Такова программа Аристотеля.

Экономические взгляды. У Аристотеля были глубокие экономические догадки. К. Маркс называл Аристотеля великим исследователем, впервые анализировавшим форму стоимости наряду со многими формами мышления, общественными и естествсиными формами 1 /См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 68./.

Аристотель впервые исследовал в совокупности такие явления общественной жизни, как разделение труда, товарное хозяйство, обмен, деньги, два вида стоимости, распределение и т. д. Аристотель связывает обмен с разделением труда, распадением первоначальной семьи на малые семьи (здесь фплософ более прав, чем в учении о семье). В связи с размышлениями об обмене Аристотель подходит вплотную к двум формам собственности, правда, одну из них он называет естественной а другую - неестественной. Например, использование продукта труда для обмена, по убеждению философа, "неестественно", Он смотрит на товарно-денежное хозяйство с позиций натурального хозяйства. Тем более удивительны его прозрения.

Говоря об обмене и угадывая двоякость стоимости, Аристотель также смутно догадывался, что денежная форма товара есть дальнейшее развитие простой формы стоимости, что деньги функционируют и как мера стоимости, и как средство обращения. Он различает слитковую форму депег и монетную форму. Спорен вопрос, в какой мере Аристотель подходит к понятию стоимости вообще и к трудовой теории стоимости в частности.

Он учил об уравнивающей и распределяющей справедливости. Уравнивающую справедливость он определял как "воздаяние другому равным". Аристотель поясняет: "Воздаяние равным имеет место, когда найдено уравнение, когда, например, земледелец относится к сапожнику так же, как работа сапожника к работе земледельца" (Этика V, 8, с. 92). Здесь философ подходит к трудовой теории стоимости, хотя это - лишь случайная догадка. Иначе он не скатился, бы к мысли, что мера стоимости - деньги. Выступал он и против ростовщичества.

ТЕМА 75. ЭСТЕТИКА АРИСТОТЕЛЯ

Из миогочисленных работ Аристотеля по эстетике сохранплся лишь отрывок "Поэтики". Как уже отмечалось, под искусством Аристотель понимает всю предметную человеческую деятельность и ее продукт. Он третнрует производственную деятельность, а под практикой понимает лишь нравственно-политическую сторону общественной жизни. Производственная деятельность - это презренное делание (праттейн). Близко к этому и искусство в нашем понимании слова. Для Аристотеля Фидий - всего лишь "обделыватель камней". Различие искусства как производственной деятельности и искусства в нашем смысле слова надо искать в тех словах "Физики" Аристотеля, где сказало, что "искусство частью завершает то, что природа не в состоянии сделать, частью подражает ей" (Физика II, 8, с. 36).

Производственная деятельность творит новые вещи, не существующие в природе. Искусство в нашем смысле слова подражает природе. Когда Аристотель говорит в "Метафизике", что "через искусство возникают те вещи, форма которых находится в душе" (VII, 7, с. 121), то он имеет в виду производственную деятельность. Правда, так и остается неясным происхождение форм искусственных вещей. Заложены ли они в пассивном интеллекте наряду с формами природы, реализуемыми благодаря воздействию на пассивный интеллект с двух сторон (со стороны представлений и со стороны активного разума) или они творения души - этого мы так и не узнаем. Но общий ответ все же можно предположить: формы искусственных вещей - это средства осуществления целей и удовлетворения потребностей, которые возникают в реальной практическои жизни людей. Что же до искусства в нашем смысле слова, то здесь все проще. Формы искусства, произведения искусства - не какие-то совершенно новые и невиданные в природе формы. Это подражание формам бытия, как естественным, так и искусственным. Поэтому для Аристотеля, отказавшего искусству в абсолютном творчестве, в творении новых форм, искусство есть подражание, мимесис.

Мимесис. Итак, в отличие от техники искусства подражательны. Аристотель поэтому говорит в "Поэтике": "Сочинение эпоса, трагедий, а также комедий и дифирамбов, равно как и большая часть авлетики с кифаристикой,- все это в целом не что иное, как подражание" 1 /Аристотель. Поэтика. - В кн.: Аристотель и античная литература. М., 1978, с. 112./. О мимесисе написано много интересного. Но обычно не учитывается, что мимесис, по Аристотелю, надо понимать в контексте ero учения о форме и материи, актуальном и потенциальнсм, об энтелехии. Будучи в силу непонимания решающего значения производственной практики людей неспособным понять происхождение форм искусственных вещей (ведь формы вечны, однако формы искусственных вещей творятся человеком), Аристотель истолковал "изящные искусства" не как творчество, а как подражание. Правда, мимесис - не копирование. Художник волен выбирать предметы, средства и способы подражания.

Поэзия. Так как в дошедшей части "Поэтики" речь идет лишь о поэзии, то мы ограничимся здесь этим искусством. Поэзия понимается широко - это искусство слова вooбще. Эпос, трагедия, комедия, дифирамб, авлетика (игра на флейте), кифаристика пользуются такими средствами подражания, как ритм, слово, гармония, либо всеми вместе или одним из них. Проза пользуется только словами без ритма и гармонии. В сохранившейся части "Поэтики" рассматривается в основном трагедия.

Искусство может изображать людей, улучшая их, ухудшая или сохраняя такими, как они есть. Это трагедия, комедия и драма. Возможны и различные способы подражания. Вообще же задача поэта - говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможным в силу вероятности или необходимости (IХ, 1451 в, с. 126). Этим поэзия отличается в лучшую сторону от истории, поэтому "поэзия философичнее и серьезнее истории", "поэзия больше говорит об общем, история - о единичном". В этом суждении Аристотеля искусство, по крайней мере поэзия, соприкасается как с наукой, так и с "технэ" в той мере, в какой и "технэ", и поэзия имеют дело с общим. Все же общее в искусстве и в науке не одно и то же, в первом случае это типически-образное, а во втором - понятийное. Аристотель это чувствовал. Третирование же исторической дисциплины как сферы единичного было возможно лишь потому, что древние знали лишь одну исторшо - змпирическую, а законы социальной истории им были неведомы.

Итак, мимесис - это подражание, но подражание относительно свободное в силу многообразия средств, предметов и способов подражания, а также в силу обобщающего характера искусства, изображающего не единичное, а общее, не то, что было, а то, что могло бы быть. Возмо иное и существенное бытие изображается в единичном, в конкретных действиях и характерах, однако в единичном оставляется только то, что служит существенному. Здесь проявляется свобода подражания, его активность. Эту мысль Аристотель развивает на примере трагедии.

Трагедия. В "Поэтике" содержится известное определение трагедии Аристотелем: "Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему [определенный] объем, [производимое] речью, услащенной по-разному, в различных ее частях, [производимое] в действии, а не в повествовании, и совершающее посредством сострадания и страха очищение подобных страстей" (VI, 1449 в, с. 120) . При этом поясняется, что "услащенная речь" - речь, нмеющая ритм, гармонию и напев, что в одних частях трагедии это "услащение" совершается только метрами (частные случаи ритмов), а в других - еще и напевом. Речь и музыкальная часть - средства подражания; зрелище - способ; сказание, характеры, мысль - предмет подражания. При этом сказание - подражание действию, сочетание событий; характер - то, что нас заставляет называть действующие лица таковыми, это склонности людей; мысль - то, в чем говорящие указывают на что-то конкретное или, напротив, выражают более или менее общее суждение. Аристотель усматривает главное в трагедии не в характерах людей, а в сказаниях, в действии, в связи событий. Возможна трагедия и без характеров, но невозможна трагедия без действия - "начало и как бы душа трагедии - именно сказание, и [только] во вторую очередь - характеры" (VI, 1450 а, с. 122).

Активность мимесиса в трагедии выражается в том, что там производится тщательный отбор для изображаемых действий с той целью, чтобы трагедия была целостна, а для этого философом определяетсл объем трагедии, подчеркивается необходимость единства действия, указывается динамика развития трагического действия, различается завязка и развязка; в центре трагедии - "перипетеа" - превращение делаемого в свою противоположность, перелом, связываемый с узнаванием как переходом от незнания к знанию, меняющим всю жизнь трагического героя от лучшего к худшему и приводящим его к гибели.

Катарсис. Согласно Аристотелю, трагедия состраданием и страхом очищает подобные эмоции. А они вызываются именно вышеназваным переломом. В "Эдипе" Софокла вестник приходит объявить Эдипу, кто на самом деле Эдип, и тем избавить его от страха, но достигается противоположное. При этом страх может быть вызван в зрителе такой ситуацией, когда трагический герой не слишком сильно превосходит зрителя, ибо страх зрителя - это страх за подобного себе. Сострадание же зритель может испытывать лишь к незаслуженно страдающему герою, поэтому, в трагедии перемены и перелом в судьбе героя должны происходить не от несчастья к счастью и не из-за порочности трагического лица, а из-за "большой ошибки". Только так, думает Аристотель, действие может вызвать в душах зрителя страх (трепет) и сострадание - только путем отождествления себя с героем. Поэт в трагедии доставляет зрителям удовольствие - это "удовольствие от сострадания и страха через подражание им" (XIV, 1453 в, с. 133).

Это-то действие трагедии па зрителей и характеризуется как очищение - катарснс. К сожалению, Аристотель не расрывает этого подробнее, хотя и обещает, но пояснение до нас не дошло. Аристотелевский трагический катарсис породил массу гипотез. Наиболее вероятно то, что трагическое действие, заставляя слушателей переживать страх и сострадание, встряхивает их души и освобождает их от скрытых внутренних напряжений. Но существуют и другие истолкования катарсиса.