"Философия права": история и современность

§ 69

Так как приобретатель такого продукта обладает полнотой потребления и ценности экземпляра как единичного, то он полный и свободный собственник его как единичного, хотя автор произведения или изобретатель технического устройства и остается собственником общего способа размножения такого рода продуктов и вещей; этот общий способ он непосредственно не отчуждает и может сохранить его как проявление самого себя.

Примечание. Искать субстанциальное в праве писателя и изобретателя следует прежде всего не в том, что при отчуждении отдельного экземпляра писатель или изобретатель произвольно ставит условием, чтобы переходящая тем самым во владение другого возможность производить в качестве вещей подобные продукты не стала собственностью этого другого, а осталась бы собственностью изобретателя. Первый вопрос состоит в том, допустимо ли в понятии такое отделение собственности на вещь от данной вместе с ней возможности также и производить ее и не устраняет ли оно полную, свободную собственность (§ 62),-- и уже только после решения этого вопроса в утвердительном смысле -- от произвола первого духовного производителя зависит, сохранит ли он для себя эту возможность или будет отчуждать ее как некую ценность или не станет придавать ей для себя никакой ценности и вместе с отказом от единичной вещи откажется и от этой возможности. Своеобразие этой возможности заключается в том, что она представляет в вещи ту сторону, в соответствии с которой вещь не только владение, но и имущество (см. ниже § 170 и след.), так что оно состоит в особом способе внешнего потребления вещи, отличного и отделимого от потребления, к которому вещь непосредственно предназначена (оно не есть, как это обычно называют, accessio naturalis37, подобно foetura). Так как отличие относится к тому, что по своей природе делимо, к внешнему потреблению, то Сохранение одной части при отчуждении другой части потребления не есть сохранение господства без utile. Чисто негативным, но и наипервейшим поощрением наук и искусств является принятие мер, задача которых -- защитить тех, кто работает в этой области, от воровства и обеспечить их собственность, подобно тому как наипервейшим и важнейшим поощрением торговли и промышленности была защита их от гра­бежей на дорогах. Впрочем, поскольку продукт духовной деятельности обладает тем определением, что он воспринимается другими индивидами и усваивается их представлением, памятью, мышлением и т.д., и проявления этих индивидов, посредством которых они превращают выученное ими (ибо выучить означает не только выучить на память, наизусть слова -- мысли других могут быть восприняты лишь мышлением, и это восприятие мышлением (Nachdenken) есть также обучение) в свою очередь в отчуждаемую вещь, легко принимают какую-либо своеобразную форму, вследствие чего они могут рассматривать возникающее из этого достояние как свою собственность и утверждать для себя право на подобную продукцию. Распространение наук вообще и определенное дело преподавания в частности представляют собой о своему назначению и обязанности, определеннее всего позитивных науках -- учении церкви, юриспруденции и т. д.,-- повторение установленных, вообще уже высказанных и воспринятых извне мыслей, тем самым они содержатся и в произведениях, которые ставят своей целью утверждение и распространение наук. В какой мере возникающая в этом повторном высказывании форма превращает сокровищницу наличных научных данных, и в особенности мысли тех других людей, которые еще сохраняют внешнюю собственность на продукты своего духовного творчества, в специальную Духовную собственность воспроизводящего ее индивида, в какой мере это дает или не дает ему право превратить их и в свою внешнюю собственность, в какой мере подобное повторение в литературном произведении становится плагиатом, не может быть установлено путем точного определения и, следовательно, не может быть отражено в праве посредством особого закона. Плагиат должен был бы поэтому быть делом чести, и честь должна была бы предотвращать его. Поэтому законы против перепечаток достигают своей цели -- правового обеспечения собственности писателя и издателя -- в определенной, но очень ограниченной мере. Легкая возможность намеренно изменить кое-что в форме иди изобрести незначительную модификацию в большей науке, всеохватывающей теории, являющейся творением другого, и даже просто невозможность дословно передать воспринятое приводят для себя, помимо осуществления тех особых целей, для которых необходимо такое повторение, также к бесконечному многообразию изменений, накладывающих на чужую собственность более или менее поверхностную печать своего; об этом свидетельствуют сотни и сотни компендиев, извлечений, сборников и т. д., учебников по арифметике, геометрии, назидательных сочинений и т. д., об этом свидетельствует тот факт, что всякая новая мысль об издании критического журнала, альманаха муз, энциклопедического словаря и т. д. тотчас может быть повторена под тем же или несколько измененным названием в качестве чего-то своего, вследствие чего выгода, которую писатель или сделавший открытие предприниматель ждал от своего произведения или пришедшей ему в голову мысли, уничтожается, обе стороны или одна из них разоряется. Что же касается влияния чести на предотвращение плагиата, то поразительно, что мы больше не слышим разговоров о плагиате или даже научном воровстве -- либо потому, что честь оказала свое действие и покончила с плагиатом, либо потому, что плагиат перестал быть несовместимым с честью и что его перестали воспринимать таковым, либо потому, что самая незначительная выдумка или изменение внешней формы считается столь высоко оригинальным продуктом самостоятельной мысли, что мысль о плагиате вообще не возникает.

§ 70

Всеохватывающая тотальность внешней деятельности, жизнь, не есть нечто внешнее по отношению к личности, которая есть эта тотальность и непосредственно такова. Отчуждение жизни или жертвование ею есть скорее противоположное наличному бытию этой личности. Поэтому я вообще не имею права на отчуждение, и лишь нравственная идея, в которой эта непосредственно единичная личность в себе погибла и которая есть ее действительная сила, имеет на это право, так что, подобно тому как жизнь в качестве таковой непосредственна, и смерть есть ее непосредственная негативность и поэтому должна быть встречена извне как естественное явление или произойти на службе идее от чужой руки.

Прибавление. Отдельная личность есть в самом деле нечто подчиненное, обязанное посвятить себя нравственному закону. Поэтому, если государство требует жизни индивида, он должен отдать ее, но имеет ли человек право сам лишить себя жизни? Можно, конечно, рассматривать самоубийство как храбрость, но как дурную храбрость портных и служанок. Можно также рассматривать его как несчастье, поскольку к этому приводит душевный разлад, но главный вопрос заключается в том, имею ли я на это право. Ответ будет гласить: я, как этот индивид, не являюсь хозяином моей жизни, ибо всеохватывающая тотальность деятельности, жизнь, не есть нечто внешнее по отношению к личности, которая сама есть непосредственно эта тотальность. Если поэтому говорят о праве, которое лицо имеет на свою жизнь, то это противоречие, ибо это означало бы, что лицо имеет право на себя. Но этого права оно не имеет, так как оно не стоит над собой и не может себя судить. Если Геракл сжег себя, если Брут бросился на свой меч, то это поведение героя по отношению к своей личности; однако когда вопрос ставится о простом праве убить себя, то в этом должно быть отказано и героям.

Переход от собственности к договору

§ 71

В качестве определенного бытия наличное бытие существенно есть бытие для другого (см. выше прим. к § 48); собственность с той стороны, с которой она есть в качестве внешней вещи наличное бытие, есть для других внешностей и в связи последних необходимость и случайность. Но в качестве наличного бытия воли она как то, что есть для другого, есть лишь для воли другого лица. Это отношение воли к воле есть своеобразная и подлинная почва, на которой свобода обладает наличным бытием. Это опосредование, заключающееся в том, что я обладаю собственностью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле, составляет сферу договора.

Примечание. Разум делает столь же необходимым, чтобы люди вступали в договорные отношения -- дарили, обменивались, торговали и т. д.,-- как то, чтобы они имели собственность (§ 45, прим.). Если для их сознания к заключению договора приводит потребность вообще, благожелательность, стремление к пользе, то в себе их приводит к этому разум, а именно идея реального (т. е. наличного лишь в воле) наличного бытия свободной личности. Договор предполагает, что вступающие в него признают друг друга лицами и собственниками; так как он есть отношение объективного духа, то момент признания в нем уже содержится и предполагается (ср. § 35, 57, прим.).

Прибавление. В договоре я обладаю собственностью -посредством общей воли; именно интерес разума состоит в том, чтобы субъективная воля стала более всеобщей и возвысилась до этого осуществления. Следовательно, определение этой воли в договоре остается, но в общности с некоей другой волей. Напротив, всеобщая воля выступает здесь еще только в форме и образе общности.

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ. ДОГОВОР

§ 72

Собственность, чья сторона наличного бытия или внешности не есть больше только вещь, а содержит в себе момент некоей (и, следовательно, другой) воли, осуществляется посредством договора как процесса, в котором воплощается и опосредуется противоречие, состоящее в том, что я являюсь и остаюсь для себя сущим, исключающим другую волю собственником в той мере, в какой я в воле, тождественной с другой волей, перестаю быть собственником.

§ 73

Я не только могу (§ 65) отчуждать собственность как внешнюю вещь, но и вынуждаюсь понятием отчуждать ее как собственность, дабы моя воля как налично сущая была для меня предметной. Однако в соответствии с этим моментом моя воля в качестве отчужденной есть вместе с тем другая воля. Тем самым то, в чем эта необходимость понятия реальна, есть единство различенных воль, в котором, следовательно, их различенность и своеобразие отрекаются от себя. Однако в этом тождестве воль содержится (на этой ступени) также и то, что каждая воля есть и остается не тождественная другой, для себя своей волей.

§ 74

Тем самым это отношение есть опосредование воли, тождественной в абсолютном различении для себя сущих собственников, в котором содержится, что каждый из них по своей воле и воле другого перестает быть собственником, остается им и становится им; это отношение есть опосредование воли в отказе от некоей, а именно единичной собственности и воли принять таковую, т. е. собственность другого, причем в такой тождественной связи, что одно воление приходит к решению лишь постольку, поскольку налично другое воление.

§ 75

Так как обе договаривающиеся стороны относятся друг к Другу как непосредственные самостоятельные лица, то договор исходит а) из произвола; р) тождественная воля, вступающая в наличное бытие посредством договора, есть лишь им положенная, тем самым лишь общая, а не в себе и для себя всеобщая воля; предметом договора является единичная внешняя вещь, ибо только подобная вещь подчинена их голому произволу отчуждать ее (§ 65 и след.).

Примечание. Нельзя поэтому подводить под понятие договора брак; такое, надо сказать, позорное подведение дано у Канта (Metaphysische Anfangsgrunde der Rechtslehre. S. 106 ff.)38. Также не состоит в договорном отношении природа государства независимо от того, рассматривается ли государство как договор всех со всеми или как их договор с государем или правительством. Привнесение договорного отношения, так же как и отношений частной собственности вообще, в государственное отношение привело к величайшей путанице в государственном праве и действительности. Подобно тому как в прежние времена права и обязанности государства рассматривались и утверждались как непосредственная частная собственность особых индивидов, противостоящая правам государя и государства, так в новейшее время права государя и государства рассматривались как предметы договора и основанные на нем как нечто лишь общее в воле, возникшее из произвола людей, объединенных в государство. Сколь ни различны, с одной стороны, обе эти точки зрения, обеим им присуще то общее, что они переносят определения частной собственности в сферу совсем иную и более высокую по своей природе (см. ниже: Нравственность и государство).

Прибавление. В последнее время стали очень охотно рассматривать государство как договор всех со всеми. Все, как утверждают, заключили договор с государем, а он в свою очередь -- с подданными. Это воззрение возникло как результат того, что поверхностно мыслили лишь одно единство различных воль. Но в договоре ведь имеются две тождественные воли, обе они лица и желают остаться собственниками, следовательно, договор исходит из произвола лица, и эта исходная точка общая для договора и брака. Совсем по-иному обстоит дело в государстве, ибо индивиды не могут по своему произволу отделиться от государства, так как они являются его гражданами с природной стороны. Разумное назначение человека -- жить в государстве, а если еще нет государства, то есть требование разума, чтобы оно было основано. Государство должно давать разрешение вступить в него или выйти из него; это, следовательно, не зависит от произвола отдельных людей, и государство зиждется тем самым не на договоре, предпосылкой которого служит произвол. Неверно утверждать, что основание государства зависит от произвола всех, напротив, каждому абсолютно необходимо быть в государстве. Серьезный прогресс, достигнутый государством в новое время, состоит в том, что оно остается целью в себе и для себя и что каждый не может, как это было в средние века, действовать по отношению к нему, руководствуясь частными соглашениями.

§ 76

Договор формален, поскольку те два согласия, посредством которых осуществляется общая воля,-- негативный момент отчуждения вещи и позитивный момент ее принятия -- разделены между двумя контрагентами -- дарственный договор. Реальным же он может быть назван, поскольку каждая из обеих договаривающихся воль есть тотальность этих различных моментов и тем самым в одинаковой степени становится и остается собственником -- меновой договор.

Прибавление. Для договора требуются два согласия на две вещи: я хочу приобрести собственность и отказаться от собственности. Реален тот договор, в котором каждый совершает все -- отказывается от собственности и приобретает ее, оставаясь в самом отказе собственником. Формален тот договор, по которому лишь одна сторона приобретает собственность или отказывается от нее.

§ 77

Поскольку в реальном договоре каждый сохраняет ту же собственность, с которой он вступает в договор и от которой он одновременно отказывается, то эта остающаяся тождественной собственность отлична в качестве в себе сущей в договоре от внешних вещей, которые при обмене меняют собственника. Она -- ценность, по которой предметы договора при всем внешнем качественном различии вещей равны друг другу, есть их всеобщее (§ 63).

Примечание. Определение, что laesio enormis39 аннулирует взятые на себя в договоре обязательства, имеет, таким образом, свой источник в понятии договора и, ближе, в том моменте, что лицо, вступившее в договор посредством отчуждения своей собственности, остается собственником и, в более точном определении, в количественном отношении таким же. Нанесенный ущерб был бы не только огромен (таковым он считается, если превышает половину ценности), но и бесконечен, если бы в договоре или вообще стипуляции шла речь об отчуждении неотчуждаемого имущества. Стипуляция отличается от договора прежде всего по своему содержанию -- тем, что она являет собой отдельную часть или момент всего договора, затем также и тем, что она представляет собой формальное установление договора; об этом будет сказано позже. С этой стороны она содержит только формальное определение договора -- согласие одной стороны нечто совершить и согласие другой принять это; поэтому ее причисляли к так называемым односторонним договорам. Деление договоров на односторонние и двусторонние, так же как и другие деления их в римском праве,-- частью поверхностные сопоставления по отдельному, часто внешнему признаку, такому, например, как способ и характер формального аспекта, частью же в них смешиваются среди прочего определения, касающиеся самой природы договора, и определения, которые относятся лишь к осуществлению права (actiones) и правовым действиям, согласно позитивному закону, часто же происходят из совершенно внешних обстоятельств и противоречат понятию права.

§ 78

Различие между собственностью и владением, субстанциальной и внешней сторонами (§ 45), превращается в договоре в различие между общей волей как соглашением и осуществлением его посредством выполнения. Заключенное соглашение есть в отличие от выполнения для себя представляемое, которому поэтому, согласно своеобразному способу наличного бытия представлений в знаках (Энциклопедия философских наук, § 458 и след.), надлежит дать особое наличное бытие в выражении стипуляции посредством формальных жестов и других символических действий, в особенности с помощью определенного объяс­нения посредством речи, элемента, наиболее достойного духовного представления.

Примечание. Стипуляция по этому определению есть, правда, форма, посредством которой содержание, заключенное в договоре, имеет свое наличное бытие пока только как представляемое. Но представление есть лишь форма и не имеет такого смысла, будто содержание есть еще нечто субъективное, которое можно желать и хотеть таким или иным, но содержание есть совершенное волей окончательное решение об этом предмете.

Прибавление. Подобно тому как в учении о собственности мы имели различие между собственностью и владением, между субстанциальным и лишь внешним, так в договоре мы имеем различие между общей волей как соглашением и особенной волей как выполнением. Природа договора предусматривает, чтобы проявлялась как общая, так и особенная воля, потому что здесь воля относится к воле. Соглашение, проявляющееся в знаке, с одной стороны, и выполнение -- с другой, у цивилизованных народов разделены, тогда как у примитивных народов они могут совпадать. В лесах Цейлона существует ведущий торговлю народ: люди выкладывают свою собственность и спокойно ждут, пока придут другие и предложат в обмен свою; здесь немое волеизъявление не различается от выполнения.

§ 79

Стипуляция содержит сторону воли, тем самым и субстанциальный правовой элемент в договоре, по отношению к которому сохраняющееся еще, пока договор не выполнен, владение есть для себя лишь внешнее, имеющее свое определение только в этом аспекте. Посредством стипуляции я отказался от своей собственности и от особенного произвола по отношению к ней; она стала уже собственностью другого, поэтому стипуляция юридически непосредственно обязывает меня к выполнению.

Примечание. Различие между простым обещанием и договором заключается в том, что при обещании то, что я хочу подарить, сделать, выполнить, выражено как относящееся к будущему и остается еще субъективным определением моей воли, которое я поэтому могу еще изменить. Напротив, стипуляция договора уже сама есть наличное бытие решения моей воли в том смысле, что я отчуждаю мою вещь, что она уже теперь перестала быть моей собственностью и я уже признаю ее собственностью другого. Различие в римском праве между pactum и contractus -- различие дурного рода. Фихте40 когда-то высказал утверждение, что обязательство соблюдать договор вступает для меня в силу лишь с того момента, когда мой контрагент приступает к выполнению своего обязательства, ибо до этого я не уверен в том, серьезно ли относился другой к своему заявлению; поэтому обязательство до выполнения носит по своей природе только моральный, а не правовой характер. Однако изъявление стипуляции не есть изъявление вообще, а содержит установленную общую волю, в которой произвол умонастроения и его изменения снят. Речь, следовательно, идет не о том, что другой мог быть или стать б глубине души иначе настроенным, а о том, имеет ли он на это право. Возможность неправового произвола я сохраняю и тогда, когда другой уже начинает выполнять свои обязательства. Это воззрение Фихте сразу же обнаруживает свою ничтожность тем, что правовое в договоре основано на дурной бесконечности, на процессе, уходящем в бесконечность, на бесконечной делимости времени, материи, деятельности и т. д. Наличное бытие, которое воля имеет в формальности жеста или в для себя определенной речи, есть уже ее -- как интеллектуальной воли -- полное наличное бытие, по отно­шению к которому выполнение является лишенным самости следствием. То, что в позитивном праве существуют так называемые реальные контракты в отличие от так называемых консенсуальных контрактов в том смысле, что первые рассматриваются как имеющие полную силу лишь в том случае, если к согласию присоединяется действительное выполнение (res, traditio rei), к делу не относится.

Реальные контракты частью представляют собой особые случаи, когда эта передача только и делает для меня возможным выполнить со своей стороны свое обязательство и выполнение моего обязательства относится лишь к вещи, поскольку она будет в моих руках, как, например, при ссуде, контракте о займе и передаче на хранение (это может относиться и к другим договорам),-- обстоятельство, которое касается не природы отношения стипуляции к выполнению обязательств, а самого способа их выполнения; частью же здесь вообще предоставляется произволу устанавливать в договоре, что выполнение обязательств одной стороной проистекает не из договора как такового, а только из выполнения обязательств другой стороной.

§ 80

Деление договоров и основанное на этом осмысленное рассмотрение их видов следует черпать не во внешних обстоятельствах, а в различиях, лежащих в природе самого договора. Это различия между формальным и реальным договором, затем между собственностью, владением и потреблением, между ценностью и специфической вещью. Тем самым мы получаем следующие виды (данное здесь деление в целом совпадает с Кантовым делением, данным в «Metaphysische Anfangsgrunde der Rechtslehre41. S. 120 ff., и давно можно было бы ожидать, что это разумное деление вытеснит обычную рутину деления договоров на реальные и консенсуальные, названные и неназванные контракты и т. п.).

А. Дарственный договор, а именно:

1) передача вещи, так называемое дарение в собственном смысле;

2) предоставление вещи на время как дарение ее части или ограниченного пользования ею и ее потребления; предоставивший вещь в пользование остается при этом ее собственником (mutuum и commodatum без процентов). При этом вещь может быть специфической, или, даже будучи таковой, рассматриваться как всеобщая, или, наконец, считаться (как деньги) для себя всеобщей;

3) дарение услуги вообще, например простого хранения собственности (depositum). Дарение вещи с особым условием, что другой станет ее собственником только после смерти дарителя, т. е. когда тот уже и так не есть больше собственник; завещательное распоряжение не лежит в понятии договора, а предполагает существование гражданского общества и позитивного законодательства.

В. Меновой договор

1) Мена как таковая:

б) обмен вещи вообще, т. е. специфической вещи, на другую, равную ей вещь;

в) купля или продажа (eintio venditio); обмен специфической вещи на вещь, которая определена как всеобщая, т. е. которая действует как ценность и не имеет другого специфического назначения к использованию,-- на деньги.

2) Отдача внаем (locatio conductio), отчуждение временного пользования собственностью за наемную плату, а именно:

б) специфической вещью, собственно отдача внаем, или в) всеобщей вещью, так что заимодавец остается лишь ее собственником, или, что то же самое, собственником ее ценности,-- заем (mutuum, в первом случае -- также commodatum с платой за наем; дальнейший эмпирический характер вещи -- палка ли она, утварь, дом и т. д., res fungibilis или поп fungibilis -- влечет за собой, как при одалживании, дарение № 2, другие, особенные, впрочем не имеющие большого значения, определения).

3) Договор о платном найме (locatio орегае), отчуждение моей производительности или услуг, поскольку они отчуждаемы, на ограниченное время или с каким-либо другим ограничением (см. § 67).

Этому родствен мандат и другие договоры, при которых выполнение обязательств покоится на характере и доверии или на высших талантах и выступает несоизмеримость выполненного с внешней ценностью (именуемой здесь не платой, а гонораром).

С. Восполнение договора (cautio) обеспечением посредством залога

Примечание. По договорам, которым я отчуждаю пользование вещью, я уже не владею ей, но все еще оста­юсь ее собственником (как при сдаче внаем). Затем я могу по меновым договорам, по договорам купли-продажи, а также по дарственным договорам стать собственником вещи еще не вступив во владение ею, как и вообще такое разделение происходит в отношении какого бы то ни было выполнения обязательства, если не имеет места одновременное выполнение своих обязательств обоими контрагентами. При залоге я либо остаюсь действительным владельцем ценности, которая все еще или уже моя собственность, либо в другом случае я получаю такую возможность, не владея специфической вещью, которую я передаю другому и которая сделается моей потом. Эта специфическая вещь есть при залоге моя собственность, но лишь по ценности моей собственности, предоставленной другому во владение, или собственности, которую другой должен предоставить мне; со стороны ее специфического характера и ее прибавочной стоимости она остается собственностью залогодателя. Залог есть поэтому не договор, а стипуляция (§ 77) -- момент, дополняющий договор в отношении владения собственностью. Ипотека, поручительство суть лишь частные формы залога.

Прибавление. При рассмотрении договора мы провели различение, согласно которому посредством соглашения (стипуляции) собственность, правда, становится моей, но я не владею ею и обретаю это владение только посредством выполнения обязательства. Если же я собственник с самого начала, то целью залогового обеспечения является, чтобы я одновременно вступил и во владение ценностью собственности и, таким образом, уже в соглашении было обеспечено выполнение договора. Особым видом залогового обеспечения является поручительство, при котором кто-либо предоставляет свое обещание, свой кредит как гарантию выполнения моих обязательств. Здесь посредством лица осуществляется то, что при залоге осуще­ствляется лишь вещно.

§ 81

В отношении непосредственных лиц друг к другу вообще их воля есть столь же особенная, сколь в себе тождественная и сообща положенная ими в договоре. Поскольку они непосредственные лица, совпадение их особенной воли с в себе сущей волей, которая существует лишь посредством особенной воли, случайно. В качестве особенной воли, для себя от всеобщей воли отличной, она выступает в произволе и случайности усмотрения и воления, противного тому, что есть в себе право; это -- неправо.

Примечание. Переход к неправу основан на высшей логической необходимости того, чтобы моменты понятия -- здесь право в себе, или воля как всеобщая, и право в его существовании, которое и есть особенность воли,-- были положены как для себя разные, что принадлежит к абстрактной реальности понятия. Но эта особенность воли для себя есть произвол и случайность, от которых я отказался в договоре лишь как от произвола по отношению к единичной вещи, а не как от произвола и случайности самой воли.

Прибавление. В договоре мы имели отношение двух воль как некоего общего. Но эта тождественная воля есть лишь относительно всеобщая, положенная всеобщая воля и, следовательно, еще находится в противоположности особенной воле. В договоре, в соглашении, правда, заключено право требовать выполнения обязательства; однако оно в свою очередь дело особенной воли, которая в качестве таковой может действовать противно в себе сущему праву. Здесь, следовательно, появляется отрицание, которое уже раньше заключалось во в себе сущей воле; это отрицание и есть неправо. Ход развития вообще состоит в том, чтобы очистить волю от ее непосредственности и таким образом вызвать из ее общности особенность, которая выступает против этой общности. В договоре приходящие к соглашению стороны еще сохраняют свою особенную волю; следовательно, договор еще не вышел за пределы произвола и тем самым он остается во власти неправа.

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ. НЕПРАВО(UNRECHT)

§ 82

В договоре право в себе как положенное есть его внутренняя всеобщность как общее произвола и особенной воли. Это явление права, в котором оно и его существенное наличное бытие, особенная воля, непосредственно, т. е. случайно, совпадают, переходит в неправе в видимость -- в противопоставление друг другу права в себе и особенной воли, в которой право в себе становится особенным правом. Однако истина этой видимости состоит в том, что она ничтожна и что право восстанавливается посредством отрицания этого своего отрицания; посредством этого процесса своего опосредования, возвращения к себе из своего отрицания, оно определяет себя как действительное и действующее, тогда как вначале оно было только в себе и нечто непосредственное.

Прибавление. Право в себе, всеобщая воля, как существенно определяемое особенной волей, находится в отношении к несущественному. Это отношение сущности к ее явлению. Хотя явление и соответствует сущности, оно, рассматриваемое с другой стороны, несоответственно ей, ибо явление есть ступень случайности, сущность в ее отношении к несущественному. В неправе же явление движется к видимости. Видимость есть наличное бытие, несоответственное сущности, пустое отделение и положенность сущности, так что в обеих различие выступает как разность. Поэтому видимость есть неистинное, которое, желая быть для себя, исчезает, и в этом исчезновении сущность показала себя как сущность, т. е. как власть. Сущность подвергла отрицанию свое отрицание и таким образом вышла укрепленной. Неправо есть такая видимость, и посредством ее исчезновения право получает определение прочного и действующего. То, что мы здесь назвали сущностью, есть право в себе, по отношению к которому особенная воля снимает себя как неистинную. Если раньше право имело лишь непосредственное бытие, то теперь, возвратившись из своего отрицания, оно становится действительным, ибо действительность есть то, что действует и сохраняет себя в своем инобытии, тогда как непосредственное еще восприимчиво к отрицанию.

§ 83

Право, которое в качестве особенного и, следовательно, многообразного получает в противоположность своей в себе сущей всеобщности и простоте форму видимости, есть такая видимость частью в себе или непосредственно, частью полагается как видимость посредством субъекта, частью вообще как ничтожное; это непреднамеренное или гражданское неправо, обман и преступление.

Прибавление. Неправо есть, следовательно, видимость сущности, полагающая себя как самостоятельную. Если видимость есть только в себе, а не также и для себя, т. е. если неправо представляется мне правом, то это неправо непреднамеренно. Здесь видимость для права, но не для меня. Второй вид неправа -- обман. Здесь неправо не есть видимость для права в себе, но проявляется в том, что я представляю другому видимость как право. Когда я обманываю, право есть для меня видимость. В первом случае неправо было видимостью для права; во втором -- для меня самого, в ком воплощено неправо, право есть лишь видимость. И наконец, третий вид неправа есть преступление. Оно есть неправо в себе и для меня: здесь я хочу неправа и не прибегаю даже к видимости права. Тот, по отношению к которому совершается преступление, и не должен рассматривать в себе и для себя сущее неправо как право. Различие между преступлением и обманом состоит в том, что в обмане в форме его совершения еще заключено признание права, чего уже нет в преступлении.

A. Непреднамеренное неправо

§ 84

Поскольку воля есть в себе всеобщее, вступление во владение (§ 54) и договор для себя и по их особенным видам, представляющие собой ближайшим образом различные проявления и следствия моей воли, суть основания права в отношении признания другими. Во внеположенности друг другу и многообразии оснований права заключено то, что они в отношении к одной и той же вещи могут принадлежать различным лицам, каждое из которых, исходя из своего особого основания права, рассматривает вещь как свою собственность; из этого возникают правовые коллизии.

§ 85

Такая коллизия, в которой изъявление притязания на вещь исходит из правового основания и которая составляет сферу гражданского правового спора, содержит признание права как чего-то всеобщего и решающего, так что вещь должна принадлежать тому, кто имеет на это право. Спор касается лишь подведения вещи под собственность той или другой стороны; это простое отрицательное суждение, в котором в предикате мое отрицается лишь особенное.

§ 86

У сторон признание права связано с противоположным особенным интересом и со столь же противоположным воззрением. Против этой видимости сразу же выступает б ней самой (предш. §) как представляемое и требуемое право в себе. Однако сначала оно выступает только как долженствование, ибо еще нет такой воли, которая освободилась бы от непосредственности интереса и имела бы в качестве особенной воли своей целью всеобщую волю; она также не определена здесь как такая признанная действительность, перед лицом которой стороны отказались бы от своего особенного воззрения и интереса.

Прибавление. То, что есть в себе право, имеет опреде-

ленное основание, и мое неправо, которое я считаю правом, я тоже защищаю, руководствуясь каким-либо основанием. По самой своей природе конечное и особенное неизбежно допускают случайности; следовательно, коллизии должны здесь возникать, ибо мы находимся на ступени конечного. Это первое неправо отрицает только особенную волю, ко всеобщему же праву уважение сохраняется; следовательно, это вообще самое незначительное неправо. Если я говорю, что роза не красная, то я все-таки признаю, что она имеет цвет, поэтому я не отрицаю род, а отрицаю лишь особенное, красный цвет. Так же и здесь признается право, каждое лицо хочет правого и добивается лишь того, чтобы с ним поступили в соответствии с правом; его неправо состоит только в том, что оно считает правом то, чего оно хочет.

В. Обман

§ 87

Право в себе в его отличие от права как особенного и налично сущего определено, правда, в качестве требуемого как существенное, но есть вместе с тем в этом своем качестве только требуемое, с этой стороны нечто лишь субъективное, тем самым несущественное и только кажущееся. Так, всеобщее, низведенное особенной волей до чего-то только кажущегося -- в договоре ближайшим образом в лишь внешнюю общность воли,-- есть обман.

Прибавление. На этой второй ступени неправа относятся с уважением к особенной воле, но не к всеобщему праву. При обмане особенная воля не нарушается, так как обманутого заставляют верить, что с ним поступают соответственно праву. Следовательно, требуемое право положено как субъективное и только кажущееся, что и составляет обман.

§ 88

По договору я приобретаю собственность в виде особенного характера вещи и вместе с тем по ее внутренней всеобщности частью по ценности, частью же из собственности другого. Вследствие произвола другого мне могут представить в отношении этого ложную видимость, так что договор в качестве обоюдного свободного менового соглашения об этой вещи окажется правильным по ее непосредственной единичности, но в нем будет отсутствовать сторона в себе сущего всеобщего. (Бесконечное суждение по его позитивному выражению или тождественному суждению.)

§ 89

Чтобы против принятия вещи только как этой и против только мнящей, а также произвольной воли объективное или всеобщее было частью узнано в качестве ценности, частью имело силу в качестве права, частью же чтобы противный праву субъективный произвол снимался,-- все это пока здесь также только требование.

Прибавление. За гражданское и непреднамеренное неправо не полагается наказания, ибо я здесь не хотел ничего противоречащего праву. Напротив, обман влечет за собой наказание, ибо здесь речь идет о нарушении права.

С. Принуждение и преступление

§ 90

В том обстоятельстве, что в собственности моя воля вкладывает себя во внешнюю вещь, заключается, что так же, как она в этой вещи рефлектируется, она берется вместе с ней и полагается под власть необходимости. Воля может в этой вещи частью вообще подвергаться насилию, частью может быть вынуждена насилием согласиться в качестве условия какого-либо владения или позитивного бытия на жертву или какое-либо действие -- подвергнуться принуждению.

Прибавление. Подлинное неправо представляет собой преступление, в котором не уважается ни право в себе, ни право, каким оно мне кажется, в котором, следовательно, нарушены обе стороны, объективная и субъективная.

§ 91

Человека можно как живое существо принудить (bezwungen werden), т. е. подчинить власти других его физи­ческую и вообще внешнюю сторону, но свободная воля в себе и для себя принуждена быть не может (§5), разве только поскольку она сама не отступает из внешнего, в котором ее удерживают, или из представления о нем (§ 7). Принудить к чему-то можно только того, кто хочет, чтобы его принудили.

§ 92

Так как воля есть идея или действительно свободна лишь постольку, поскольку она имеет наличное бытие,

а наличное бытие, в которое она себя вложила, есть бытие свободы, то насилие или принуждение непосредственно само разрушает себя в своем понятии как изъявление воли, которое снимает изъявление или наличное бытие воли. Поэтому насилие или принуждение, взятое абстрактно, неправомерно.

§ 93

Реальное представление того, что оно разрушает себя в своем понятии, принуждение находит в том, что при­нуждение снимается принуждением, поэтому оно не только обусловлено правом, но и необходимо, а именно как второе принуждение, которое есть снятие первого принуждения.

Примечание. Нарушение -- действием или бездействием -- договора посредством невыполнения условий соглашения или правовых обязанностей по отношению к семье, государству есть постольку первое принуждение или во всяком случае насилие, поскольку я удерживаю собственность, принадлежащую другому, или лишаю его того, что был обязан ему предоставить. Правда, принуждение педагога или принуждение, направленное против дикости и грубости, являет себя как первое, а не следующее за предшествующим принуждением. Однако только природная воля есть в себе насилие над в себе сущей идеей свободы, которую надлежит защитить от такой необразованной воли и заставить последнюю признать ее значимость. Нравственное наличное бытие в семье или государстве либо уже положено -- тогда эти проявления природной воли суть насильственные действия против него, либо существует только естественное состояние, состояние насилия вообще -- тогда идея обосновывает против него право героев.

Прибавление. В государстве нет больше места героям, они встречаются только в период необразованности. Их цель правовая, необходимая и государственная, и они осуществляют ее как свое дело. Герои, основывавшие государства, создававшие семью и вводившие земледелие, совершали это, разумеется, не как их признанное право, и эти действия являют себя еще как их особенная воля, но в качестве высшего права идеи по отношению к естественному состоянию это принуждение, совершаемое героями, есть правовое принуждение, ибо немногого можно достигнуть добром против власти природы.

§ 94

Абстрактное право есть принудительное право, так как неправо по отношению к нему есть насилие над наличным бытием моей свободы во внешней вещи; сохранение этого наличного бытия в противовес насилию есть тем самым внешнее действие и насилие, снимающее то первое насилие.

Примечание. Определять сразу же заранее абстрактное или строгое право как такое право, к соблюдению которого можно принудить,-- значит понимать его, исходя из следствия, которое появляется лишь окольным путем неправа.

Прибавление. Здесь следует главным образом обратить внимание на различие между правовым и моральным. В области морального, т. е. при моей рефлексии в меня, есть также двойственность, ибо добро -- для меня цель, и я должен определять себя согласно этой идее. Наличное бытие добра есть мое решение, и я осуществляю его в себе, но это наличное бытие всецело внутренне, и поэтому принуждение не может иметь места. Поэтому государственные законы не могут распространяться на убеждения, ибо в области морального я есть для себя самого и насилие здесь не имеет смысла.

§ 95

Первое принуждение как насилие, совершенное свободным, насилие, которое нарушает наличное бытие свободы в его конкретном смысле, нарушает право как право, есть преступление -- бесконечно негативное суждение в его полном смысле, посредством которого подвергается отрицанию не только особенное, подведение вещи под мою волю (§ 85), но одновременно и всеобщее, бесконечное в предикате мое, правоспособность и притом без опосредствования моего мнения (как при обмане, § 88). Это сфера уголовного права.

Примечание. Право, нарушение которого есть преступление, имеет, правда, пока лишь вышеуказанные формы, и преступление, следовательно, лишь ближайший смысл, относящийся к этим определениям. Но субстанциальное в этих формах есть всеобщее, которое остается одним и тем же в своем дальнейшем развитии и формировании, а поэтому остается таким же по своему понятию, и его нарушение -- преступление. Определение, которому мы должны будем уделить внимание в следующем параграфе, касается также особенного, более определенного содержания, например лжеприсяги, государственного преступления, подделки монет, векселей и т. д.

§ 96

Поскольку поражать можно только налично сущую волю, а она вступила в наличном бытии в сферу коли­чественного объема, а также качественных определений и, следовательно, в зависимости от того и другого различна, то для объективной стороны преступления составляет разницу, поражено ли такое наличное бытие и вообще его определенность во всем их объеме, тем самым в равной их понятию бесконечности (как в убийстве, рабстве, насилии над религиозными убеждениями и т. д.), или лишь в одной его части, а также со стороны какой именно его качественной определенности.

Примечание. Воззрение стоиков43, согласно которому существует лишь одна добродетель и один порок, драконовское законодательство44, карающее за каждое преступление смертью, а также грубость формальной чести, вкладывающей бесконечную личность в каждое оскорбление, имеют то общее, что они не идут дальше абстрактного мышления о свободной воле и личности и не берут ее в ее конкретном и определенном наличном бытии, которое она как идея должна иметь. Различие между грабежом и воровством относится к качественной стороне -- в первом случае ущерб наносится мне также и как наличному сознанию, следовательно, как этой субъективной бесконечности, и ко мне применяется личное насилие. Некоторые качественные определения, такие, как угроза общественной безопасности, имеют своим основанием отношения, которые будут определены далее, но часто понимаются только окольным путем, по их следствиям, вместо того чтобы понять их из понятия предмета; так, более опасное преступление есть для себя по его непосредственному характеру, также и более серьезное нарушение права по своему объему или качеству. Субъективное моральное качество относится к более высокому различию; оно зависит от того, насколько событие или деяние вообще есть действие и касается самой его субъективной природы; но об этом ниже.

Прибавление. Мысль не может нам указать, какому именно наказанию должен быть подвергнут совершивший то или иное преступление, для этого необходимы позитивные определения. Благодаря прогрессу образования

воззрения на преступления, однако, смягчаются, и в настоящее время наказания далеко не так суровы, как сто лет назад. Другими стали не преступления или наказания, а отношение между ними.

§ 97

Совершенное нарушение права как права есть, правда, позитивное внешнее существование, но такое, которое ничтожно в себе. Проявление этой его ничтожности есть также вступающее в существование уничтожение этого нарушения -- действительность права как его опосредующая себя собой через снятие своего нарушения необходимость.

Прибавление. Посредством преступления нечто изменяется, и предмет существует в этом изменении, но это существование есть противоположность себя самого и тем самым в себе ничтожно. Ничтожность состоит в том, что право снято как право. Именно право как абсолютное не может быть снято, следовательно, проявление преступления ничтожно в себе, и эта ничтожность есть сущность преступного действия. Но то, что ничтожно, должно проявить себя как таковое, т. е. выставить себя как то, что само должно быть наказано. Совершение преступления не есть первое, позитивное, к которому наказание присоединяется как отрицание, а есть негативное, так что наказание есть только отрицание отрицания. Действительное право есть снятие этого нарушения, именно этим снятием право показывает свою действенность и утверждает себя как необходимое опосредованное наличное бытие.

§ 98

Нарушение права, которым затрагивается лишь внешнее наличное бытие или владение, есть зло, ущерб какому-нибудь виду собственности или имущества; снятие нарушения как нанесения ущерба есть гражданское удовлетворение в виде возмещения в той мере, в какой вообще таковое возможно.

Примечание. Уже в этом аспекте удовлетворения, если причиненный вред есть разрушение и вообще невосстановим, вместо качественного специфического характера ущерба должен выступать его всеобщий характер в качестве ценности.

§ 99

Но поражение, нанесенное в себе сущей воле (а тем самым также и этой воле нарушителя, как и воле испытавшего нарушение и вообще всех), не имеет в этой в себе сущей воле как таковой позитивного существования так же, как не имеет его в простом продукте. Для себя эта в себе сущая воля (право, закон в себе) есть то, что не существует внешне, а следовательно, и не может быть нарушено. Также лишь нечто негативное есть нарушение для особенной воли испытавшего нарушение и остальных. Позитивное существование нарушения есть только как особенная воля преступника. Поражение этой воли в качестве налично сущей есть, следовательно, снятие преступления, которое в противном случае сохраняло бы значи­мость, и есть восстановление права.

Примечание. Теория наказания -- одна из тех частей позитивной науки о праве, которая хуже других была разработана в новейшее время, так как в этой теории применения рассудка недостаточно, все дело существенно в понятии. Если рассматривать преступление и его снятие, которое в дальнейшем определено как наказание, только как зло вообще, то можно в самом деле считать неразумным хотеть зла лишь потому, что уже существует другое зло (Клейн. Основы уголовного права, § 9f.45). Это поверхностное понимание наказания как зла является первым, что предпосылается в различных теориях наказания -- в теории предотвращения преступления, теории устрашения, угроз, исправления и т. д., а то, что должно произойти в результате наказания, определяется в них столь же поверхностно, как благо. Но здесь речь идет не о зле и не о том или ином хорошем результате, все дело в неправе и справедливости. Однако посредством тех поверхностных точек зрения объективное рассмотрение справедливости, первой и субстанциальной точки зрения на преступление, отодвигается и само собой получается, что существенной становится моральная точка зрения, субъективная сторона преступления, перемешанная с тривиальными психологическими представлениями о возбудимости и силе чувственных побуждений, сопротивляющихся разуму, о при­нуждении и воздействии, оказываемых психикой на представление (будто оно не было бы также низведено свободой до чего-то только случайного). Различные соображения, относящиеся к наказанию как явлению и к его отношению к особенному сознанию и касающиеся следствий, которые наказание вызывает в представлении (устрашает, исправляет и т. д.), имеют существенное значение на своем месте, причем лишь в отношении модальности наказания, однако предполагают как свою предпосылку обоснование, что наказание в себе и для себя справедливо. В данном рассмотрении этого вопроса важно лишь показать, что преступление, причем не как причина возникновения зла, а как нарушение права в качестве права, должно быть снято, а затем показать, каково то существование, которым обладает преступление и которое должно быть снято. Это существование и есть подлинное зло, которое необходимо устранить, и существенный пункт -- выяснить, в чем оно состоит; до тех пор пока не будут определенно познаны относящиеся к этому понятия, в воззрениях на наказание будет царить путаница.

Прибавление. Фейербах в своей теории наказания46 основывает наказание на угрозах и полагает, что, если кто-нибудь, несмотря на угрозу, совершает преступление, наказание должно последовать потому, что преступник знал о нем раньше. Но как обстоит дело с правомерностью угрозы? Она исходит из понимания человека как несвободного и хочет принудить его к определенному поведению посредством представления о грозящем ему зле. Но право и справедливость должны корениться в свободе и воле, а не в несвободе, к которой обращается угроза. Такое обоснование наказания похоже на то, будто замахиваются палкой на собаку, и с человеком обращаются не соответственно его чести и свободе, а как с собакой. Угроза, которая в сущности может довести человека до такого возмущения, что он захочет доказать по отношению к ней свою свободу, совершенно устраняет справедливость. Психологическое принуждение может относиться только к качественным и количественным различиям преступлений, а не к природе самого преступления, и кодексам законов, возникшим на почве этого учения, недостает тем самым надлежащего фундамента.

§ 100

Наказание, карающее преступника, не только справедливо в себе -- в качестве справедливого оно есть вместе с тем его в себе сущая воля, наличное бытие его свободы, его право,-- но есть также право, положенное в самом преступнике, т. е. в его налично сущей воле, в его поступке. Ибо в его поступке как поступке разумного существа заключено, что он нечто всеобщее, что им устанавливается закон, который преступник в этом поступке признал для себя, под который он, следовательно, может быть подведен как под свое право.