История славянской печатной псалтири: московская традиция XVI-XVII вв.: Простая псалтирь

Выход в свет издания 1624 г. следует рассматривать как начало целого этапа в истории печатания простой Псалтири в Москве. Тот вид, который приобрела теперь книга, был признан безусловно удачным. Казалось бы, она не требовала более никаких изменений, и так в Москве считали в течение ряда лет. Лишь при издании Псалтири в 1636 г. в ее текст, наконец, были внесены некоторые коррективы, в частности расширен текст избранных псалмов за счет нескольких припевов по 9-й песни канона на Сретении Господни. При этом поскольку состав ее основного корпуса в целом удовлетворял тех лиц, которые готовили издание к печати, было принято решение о дополнении книги предисловной частью. Содержание ее составил Устав о Псалтири, заключавший в себе правила чтения кафизм Псалтири на утрене в течение всего церковного года. Имея небольшой объем, он уместился на одной тетради, нашедшей свое место в начале книги и получившей свой особенный счет листов.

Издание 1636 г. стало образцом для нескольких позднейших Псалтирей, а именно для издания Печатного двора 1638 г. и двух бурцовских - 1636 и 1640 гг. Все они имели прибавку в тексте псалмов избранных и предисловную часть с Уставом о Псалтири. Нужно думать, что подобный состав книги представлялся в то время оптимальным, почему и изменения его, начавшиеся в Псалтири, печатание которой было осуществлено в 1641 г., коснулись в первую очередь предисловной части книги. В издании 1641 г. ее решено было расширить, причем это расширение производилось в два этапа, отчего в начале издания появились сразу два особых счета листов, для каждой из теперь уже двух ее предисловных частей.

Одна из них была вполне привычна, в нее входили Устав о Псалтири, а также апокрифическое сказание о составлении Псалтири Давидом и сочинение о пользе чтения Псалтири Василия Великого; другая содержала в себе «Указ о поклонех, когда бывают в церкви и в келиях и в домех приходные или исходные поклоны, и когда не бывают» и сочинение «О крестном знамении», разъяснявшее символическое значение и одновременно утверждавшее правильность принятого в Московском государстве способа осенять себя крестом. Появление в книге второй предисловной части, без всяких сомнений, было связано с необходимостью вести полемику с протестантами по случаю предполагавшегося брака царевны Ирины Михайловны и датского королевича Вальдемара. Именно поэтому век входивших в нее сочинений оказался в составе Псалтири недолог, они исчезли из Псалтири сразу, как только исчез повод, способствовавший их внесению в книгу.

На этом изменения состава не закончились, но высшую точку в развитии того типа книги, который в целом сложился еще при издании ее в 1624 г., знаменовали собою два издания 1645 г. В них предисловная часть оказалась расширена настолько, что начала приобретать самостоятельное значение, загораживая собою основной корпус книги, тем более что объемом и разнообразием содержания она могла бы в ту пору поспорить с некоторыми книгами, выходившими в виде отдельного издания. Между тем в основном корпусе книги появилась лишь одна дополнительная статья. Содержание ее было определено попыткой решить вопрос о том, как правильно записывать имена поминаемых в Синодике с учетом того, что поминается в молитвах не человек, а его бессмертная душа.

Подобное направление в развитии состава Псалтири показалось в середине 40-х гг. XVII в., после выхода декабрьского издания 1645 г., более не имеющим перспективы, почему от него было решено отказаться. Следствием такого решения стало то, что в издании, напечатанном в 1647 г., предисловной части в том виде, в каком она обнаруживалась прежде, уже не было. При этом отдельные ее статьи, а именно Указ о поклонах приходных и исходных, Устав о Псалтири и предисловный комплекс с сочинением Василия Великого и «Толкованием о неразумных словесех псалтирных», оказались внесены в начало основного корпуса книги, тогда как место предисловной части заняла снабженная особой фолиацией «прибавка», в качестве которой в издании выступил текст Символа веры Афанасия Александрийского, к которому примыкали изложение о вере Анастасия Антиохийского и Кирилла Александрийского, а также св. Максима.

Кроме упомянутой «прибавки», Псалтирь 1647 г. получила еще два дополнения. Они были внесены в основной корпус книги, попав, правда, в самый его конец, перед колофоном, и оказались отделены от предшествующих и вполне уже привычных текстов пустым листом. Эти два дополнения составили Помянник и «Сказание, како состави Кирилл Философ азбуку по языку словенску». Несмотря на то, что вхождение двух упомянутых статей в состав Псалтири произошло в одно и то же время, основания для этого были в каждом случае абсолютно различны. Появлением в Псалтири Помянника преследовалась цель сделать ее еще более удобной для совершения домашней молитвы, тогда как внесение в нее сказания о составлении Кириллом Философом славянской азбуки имело несомненный политический характер.

Новый тип книги, заданный Псалтирью 1647 г., поначалу был воспринят на Печатном дворе как весьма удачный, что привело к его воспроизведению в нескольких следовавших за нею изданиях, вплоть до декабрьской Псалтири 1650 г., в которой изменения коснулись главным образом основного корпуса книги. Из него было выведено «Сказание, како состави св. Кирилл Философ азбуку по языку словенску», что не вызывает никакого удивления, но, напротив, подчеркивает политические причины включения в свое время этой статьи в книгу. При этом еще более существенными оказались дополнения Псалтири. Вслед за «Уставом всем, хотящим пети Псалтирь» в ней разместился теперь Чин 12 псалмов, а также «Правило, еже даде ангел Господень великому Пахомию» в сочетании с повествованием от «Старчества» о келейном правиле и молитве, полученных Пахомием Великим от ангела. Чтобы в полной мере оценить новые статьи Псалтири, небесполезно заметить, что и Чин 12 псалмов и Правило Пахомия Великого предназначались в первую очередь для монашеского служения.

В Псалтири 1651 г. из состава исчезла статья «Како писати в Синодики», также типографы отказались и от предисловной части. Издание 1652 г. мало отличалось составом от ему предшествовавшего, однако, хотя в книгу была внесена только одна дополнительная статья, изменению на этот раз подверглась наиболее стабильная часть сборника, а именно его основа. Впрочем, изменение это не было радикальным и заключалось лишь в том, что перед текстом библейских песней в книге появился «Указ о песнех, како глаголати во святый великий пост», чем заметно пополнялись уставные указания касательно употребления книги, которые с 1630-х гг. печатались в ней как Устав о Псалтири.

Издание 1652 г. было последним из напечатанных до восшествия на патриарший престол Никона, что и дало повод считать его последним из тех, которые не выходили за пределы дониконовской традиции книги, тем более что в пользу этого мнения, казалось бы, свидетельствовала непростая судьба Псалтири 1653 г., появление которой, как известно, вызвало в Москве многочисленные толки, повлекшие за собою даже и волнения в тогдашнем московском обществе. Однако в действительности в 1653 г., а затем в 1654 и 1663 гг. на московском Печатном дворе было выпущено еще три Псалтири, продолжавших искания типографов первой половины XVII в., пусть состав всех трех не совпадал вполне.

Псалтирь в издании 1658 г. оказалась первой московской простой Псалтирью, испытавшей на себе воздействие никоновских реформ, и хотя его исправители занимались прежде всего изменением текста книги, это не могло не отразиться и на ее форме. При этом новизна формы, которую получила правленная Псалтирь, состояла не только в том, что фолиацию в ней сменила пагинация; помимо всего прочего, книга вышла с заметно уменьшенной полосой набора и, соответственно, с очень большими полями. Объяснение этому можно найти только в особом отношении типографов к своему детищу. Нужно думать, в их глазах издание 1658 г. знаменовало собою принципиально новый этап в истории простой Псалтири, этап, которому предстояло стать отправной точкой в ее судьбе, и поэтому денег на печатание книги не жалели.

Восприятие правленной Псалтири как издания, стоящего в начале новой традиции книги, отразилось и на ее составе. Из книги исчезло почти все то, чем успела обрасти простая Псалтирь за предшествующую половину века своего развития. Было оставлено только самое необходимое, и в качестве того, без чего стало уже невозможно представить книгу, оказалась, естественно, основа простой Псалтири, которую дополняли псалмы избранные, Устав всем, хотящим пети Псалтирь и, наконец, последование по исходе души от тела, пришедшее на смену канону за единоумершего дореформенных изданий.

Освобождение простой Псалтири от ряда дополнительных статей, происшедшее при публикации в 1658 г. ее новой версии, было, естественно, явлением временным. Уже вскоре ее состав стал опять расширяться, и если перепечатка в 1660 г. правленного издания в целом повторяла свой образец, а главным изменением, на которое пошли тогда типографы, оказалось лишь возвращение от счета страниц к счету листов, то в издание 1661 г. была внесена новая статья. В его конце, сразу после Последования по исходе души от тела, вновь появился Помянник.

В Псалтири 1666 г. основной корпус книги снова получил дополнение в виде предисловной части. Правда, подыскивая достойные ее статьи, печатники не стали ничего изобретать, взяв за основу предисловную часть Псалтири 1663 г., последнего издания, принадлежавшего к дониконовской традиции простой Псалтири. При этом состав заимствуемой предисловной части подвергся некоторой корректировке. В Псалтирь 1666 г. полностью перешли только начальные катехизические сочинения, следующие же за ними три блока статей были сохранены лишь отчасти. Из первого блока печатники убрали Указ о поклонах приходных и исходных, оставив только Устав о Псалтири, от второго, заключавшего в себе сочинение Василия Великого о пользе чтения Псалтири, отсоединили Толкование о неразумных словесех псалтирных, из третьего, начинавшегося Глаголанием Августина учителя о силе псалмов, изъяли молитвы «прежде даже псалмы не начнутся». В дальнейшем, в состав книги еще дважды вносили дополнения: в 1672 г. простой Псалтири возвратили Чин 12 псалмов и Правило Пахомия Великого, а в 1684 г. к ней присовокупили статью «О крестном знамении», правда, на этот раз с обоснованием правильности троеперстия. Последующее развитие типов Псалтири шло по пути изменения ее формы, которое лишь один раз привело и к изменению состава - в издании 1697 г.

Таков был ход развития печатной простой Псалтири как богослужебного сборника в XVI - XVII вв. Очевидно, что все изменения, которые пришлось претерпеть книге, были связаны с процессом ее формирования. Главным итогом этой работы стала выработка оптимального состава простой Псалтири; печатникам удалось достичь того, что и XVIII век не нашел в ней ни избыточных, ни недостающих статей. Однако сам ход этого развития, несомненно, отразился в истории русской книжной культуры, главным образом у старообрядцев, которые еще долгое время были активными пользователями дониконовских изданий.

Таким образом, рассмотрение истории печатания в XVI - XVII вв. простой Псалтири и последующего бытования ее экземпляров показывает, что при формировании состава издания как печатники, так и владельцы книг в первую очередь стремились к тому, чтобы сделать Псалтирь удобной для употребления. При этом был актуален действовавший при составлении многих рукописных сборников принцип, согласно которому наращивание состава производилось прежде всего за счет текстов однотемных или однофункциональных. Как представляется, это еще раз показывает, что печатные книги, в том числе и Псалтирь, воспринимались в прежние времена как составная часть единой книжной культуры.

Глава 3. Библейские тексты в московских изданиях простой Псалтири XVI-XVII вв.

В третьей главе диссертации внимание обращено на изменение текста книги. Оно рассматривается на основании материалов, касающихся двух важнейших характеристик библейских текстов, попавших в Псалтирь, а именно того, каковы были надписания, которыми сопровождались отдельные псалмы и песни, а также того, как псалмы и библейские песни делились на стихи.

Предпосланные псалмам надписания обычно рассматриваются в качестве древнейшей и неотъемлемой составной части их текста, восходящей к временам применения псалмов еще в дохристианском, иудейском богослужении. Нужно думать, как раз поэтому надписания и привлекали внимание преимущественно как источник сведений для истории Псалтири, дающий возможность судить о вероятном ходе процесса составления книги, о его этапах, а также об авторстве отдельных псалмов и, следовательно, всей книги. При специальном рассмотрении надписаний псалмов отмечают не только древность их происхождения, но и то, что в рукописях, принадлежащих разным традициям, они, как правило, заметно различаются между собой, причем различия затрагивают все виды указаний, содержащихся в надписаниях, в том числе и те, которые касаются определения вида псалмов, их авторства, исторических обстоятельств, в которых они были написаны, а также сведений об их музыкальном сопровождении и исполнении. Все сказанное в полной мере относится и к надписаниям псалмов в славянских списках Псалтири; они также характеризуются чрезвычайным разнообразием.

Впрочем, славянские рукописи не всегда вполне использовали так называемые традиционные надписания, ограничиваясь порою только самыми простыми заголовками с указанием того, что молитвословие, находящееся перед глазами читателя, называется псалмом и имеет соответствующий порядковый номер, или с подобными же сведениями о разделении книги на кафизмы, отчего систематическое употребление традиционных надписаний в служебных Псалтирях относят лишь ко времени, начинающемуся с XIV в. Если учесть, что традиционные надписания могли пополняться пассажами из толкований к псалмам и даже порою собственными комментариями писцов, а также то, что в XV - XVI вв. появились переводы надписаний из немецких, латинских и польских источников, или, возможно, подражания им, то вопрос о надписаниях становится одним из важнейших при рассмотрении Псалтири.

В московской печатной традиции XVI - XVII вв. псалмам обычно предпосылались надписания, которые следует отнести к традиционным. Естественно, что они были перенесены в издания вместе с текстом псалмов из рукописной традиции, судить о которой, впрочем, не представляется возможным из-за ее крайне недостаточной изученности. Вероятно, оттуда в печатную традицию пришло и довольно свободное отношение к тексту надписаний, которое отмечалось, к примеру, при сопоставлении древнейших греческих библейских кодексов с острожским изданием Библии Ивана Федорова (А.В.Горский, К.В.Невоструев), но в любом случае эта свобода очевидна при рассмотрении московских изданий простой Псалтири. Она заметна уже по тому, как в надписаниях псалмов в этих изданиях передавались сведения, связанные с указанием на порядковый номер псалма и на номер кафизмы.

Сведения эти принадлежали к числу самых необходимых и важных для читателя книги, но так как в счете псалмов и счете кафизм отражались два разных уровня подразделения книги, то указания на них были неодинаковы, также, как и способы их рубрикации в тексте. Если учесть то, что Псалтирь изначально печаталась с применением двух красок, то вполне естественным покажется применение для выделения псалмов и кафизм киновари, однако рубрикации псалмов служили еще малые инициалы, так называемые ломбарды, тогда как для рубрикации кафизм применялись инициалы большие, гравированные, а также, начиная с издания 1602 г., за исключением Псалтири 1615 г., гравированные заставки. Номера псалмов при этом располагались непосредственно при их тексте, а сведения о разделении книги на кафизмы выносились за пределы текста псалмов.

Поначалу обычное место для номера псалма находилось на внешнем поле страницы, сразу за надписанием, при начале текста псалма, причем исключений из этого правила почти нет. Однако затем номера псалмов стали вноситься в текст надписаний, и первый подобный опыт, причем в весьма большом масштабе, был произведен в первом же датированном издании - Псалтири 1568 г.; в нем номера псалмов оказались введены в текст надписаний в 107 из 150 псалмов. Между тем от традиции маргинального местоположения нумерации псалмов при этом не отказались вовсе, она продержалась еще довольно долго. Полностью она исчезла только после того, как поле в той части Псалтири, где печатался текст псалмов, потребовалось совсем для других нужд, а именно после того, как в сентябрьском издании 1645 г. там было решено проставлять номера, отражавшие последовательность счета стихов внутри отдельных псалмов.

Местоположение указаний, связанных с разделением книги псалмов на двадцать кафизм, мыслилось поначалу вне надписаний тех псалмов, которые оказались первыми в этих кафизмах. Роль таких указаний должны были исполнять колонтитулы, позволявшие уследить не только за тем, где именно начиналась кафизма, но и за тем, где она заканчивалась, уступая место следующей. При этом специально могло фиксироваться только самое начало кафизм, и наиболее распространенным приемом, используемым для этого, было употребление особых упоминаний о факте смены кафизм, которые в ранних московских изданиях располагались то на верхнем, то на нижнем поле страниц книги, возможно, потому, что внешнее боковое поле было занято номерами псалмов.

С Псалтири 1602 г. началось применение еще одного приема, который должен был служить рубрикации текста псалмов и фиксировать как раз разделение его на кафизмы. В ней с этой целью впервые были использованы заставки, что, следует признать, способствовало более четкому разграничению соседних подразделений текста. Вместе с тем нельзя не отметить своеобразия, которое характеризовало появление этого нововведения: вводимые в книгу заставки по неизвестной причине были помещены непосредственно перед текстом первого псалма кафизмы, отделяя от него относящееся к нему надписание, которое в связи с этим превращалось в окончание предшествующей кафизмы. Подобное местоположение заставок сохранили также Псалтири 1619 и 1622 гг., и лишь в издании 1624 г. произошло воссоединение надписаний с текстом тех псалмов, которые открывали кафизмы, чему затем неукоснительно следовали и в дальнейшем, при печатании в Москве всех последующих изданий простой Псалтири.

Установлению четкой грани между кафизмами, которое достигалось введением заставок, должно было способствовать также перенесение указания на начало кафизмы в текст надписания, однако в Псалтири 1602 г. этот процесс протекал не вполне последовательно, отчего окончание его было отложено на будущее. Особенностью этого дополнения текста надписаний стало то, что указание на начало кафизмы попадало в самый его конец, получая тем самым отчасти периферийное звучание, становясь чем-то вроде замечания, сделанного между прочим. Это положение было исправлено впоследствии. Первые перемещения указания на начало кафизмы в начальную часть надписания, превратившие информацию об этом подразделении книги псалмов в центральную, были произведены уже в сентябрьской Псалтири 1645 г., и к завершению этой работы шли не долее следующего за тем десятилетия.

Включение сведений о разделении текста книги на псалмы и кафизмы в состав надписаний и изменение их местоположения внутри надписаний внесли немало разнообразия в текст псалмов. Можно назвать лишь три случая, когда надписания в разных московских изданиях книги, осуществленных в XVI - XVII вв., не знают никаких вариантов, хотя варьирование текста надписаний, конечно, было связано не только со счетом псалмов и кафизм. Определенную роль в этом, вероятно, сыграло и то, что поначалу, при выпуске первых изданий простой Псалтири, печатники обращались к разным рукописным источникам. Вместе с тем, в некоторых изменениях текста надписаний следует видеть итог работы с ними типографов. В частности, как раз это, нужно думать, стало причиной появления слова «псаломъ» в надписаниях целого ряда псалмов в издании 1602 г.

Называние в надписаниях всех текстов книги псалмов именно словом «псаломъ» и атрибуция их царю Давиду было данью традиции усвоения ему всей книги, однако если учесть, что указание в надписаниях имен, свидетельствующих об участии в составлении или исполнении псалма того или иного лица, становилось порою для московских печатников XVI - XVII вв. весьма сложной проблемой, то внесение в качестве дополнения имени царя Давида только усиливало путаницу в этом вопросе. Иногда это приводило даже к тому, что сообщение о причастности к конкретному псалму какого-либо лица попросту дублировалось в надписании.

Источники исправления надписаний, как и вообще изменения их текста, вызывают в целом немало вопросов, тем более что и происхождение некоторых его заслуживших внимание типографов особенностей, обнаруживаемых в ранних московских Псалтирях, не всегда находит себе объяснение. Так, несмотря на то, что в основе печатных изданий лежала святогорская его редакция, нельзя не заметить, что надписания псалмов 119 - 133 до их замены в 1658 г. на «песнь степеней» с исключительным постоянством получали форму «песнь степенная», которую рассматривают в качестве признака древнейшей, архаической редакции, имевшей распространение как раз до возникновения святогорской. Однако можно ли в этом случае говорить именно о воздействии святогорской редакции на текст, сказать трудно, поскольку справа в печатных изданиях Псалтири была крайне непоследовательна, отчего и свести ее к заимствованиям из одного источника не представляется возможным.

Точно также нельзя безоглядно видеть влияние греческой традиции, во всех изменениях, встречаемых в печатной Псалтири. И это, опять же, потому, что нередко исправления, которые могли бы показаться составной частью правки 1658 г., на деле начинали производиться в более раннее время. Таково было, к примеру, изменение формулы «не описанъ от еврей», замещавшейся в итоге на: «не надписанъ у еврей».

В целом изменения в тексте надписаний псалмов в печатной истории Псалтири были довольно разнообразны. Они предполагали и дополнения текста, и изъятия из него, и перестановку слов, и замену одних слов другими, и даже только указание на возможность подобной замены. Они производились с той или иной степенью интенсивности довольно регулярно, хотя решительным рубежом в этом процессе был выпуск Псалтири 1658 г., первого пережившего никоновскую справу издания книги, которое, конечно же, занимает с этой точки зрения особое место, поскольку удельный вес перемен в тексте, сопровождавших его выход, был, несомненно, выдающимся. Однако и этот этап истории Псалтири не поставил крест на исправлениях текста книги, пусть в дальнейшем они и были немногочислены. Типографов не смущало наличие вроде бы уже исправленного текста. Не случайно последняя инициатива, связанная с изменением текста надписаний псалмов, фиксируется в Псалтири 1697 г.

Подобно надписаниям, также не отличался стабильностью и сам текст псалмов и библейских песней в московских изданиях XVI - XVII вв. Судить об этом можно при его рассмотрении с точки зрения деления псалмов и библейских песней на стихи, хотя оно и осложняется тем, что в этом вопросе до сих пор нет необходимой ясности. Полагают, что деление на стихи текста ветхозаветных книг существовало уже в глубокой древности у евреев, доказательства чему обнаруживают лишь в разного рода упоминаниях об подобном делении в Талмуде, поскольку при этом отмечается факт отсутствия в синагогальных рукописях каких-либо признаков такого деления. Ну а появление нумерации глав и стихов, дающей их систематическое счисление, относят уже к XIII - XV вв., причем обозначение стихов цифрами и для еврейской, и для латинской традиций текста фиксируется только в печатную эпоху, в изданиях XVI в.

И хотя основания для деления на стихи некоторых библейских книг, и в частности Псалтири, обычно находят в том то, что они изначально были написаны стихометрично, что склад этих книг проникнут параллелизмом предложений и их отдельных частей, создававшим ритм, главными единицами которого и становились стихи, нужно думать, их позднейшее членение не во всем соответствовало древнейшему. По крайней мере именно так обстояло дело с Псалтирью, и если искать истоки этих различий, то они должны быть найдены в литургическом употреблении книги, благодаря которому в ее ранней истории различают два ее служебных вида, соответствующих двум видам богослужебной практики в восточнохристианской церкви: константинопольскую Псалтирь, или антифонарий, и палестинскую, или иерусалимскую, Псалтирь. Построение константинопольской Псалтири отражало в себе соборное богослужение Великой Церкви, и псалмы в ней группировались по употреблявшимся в нем антифонам, в разделении палестинской Псалтири на кафизмы и славы сказалась практика монашеского псалмопения. Впрочем, не менее существенным их различием было то, что первая насчитывала в себе 2542 стиха, тогда как вторая - 4882, т.е. что каждая из этих литургических практик использовала фрагменты текста разной длины.

Что касается московских изданий простой Псалтири XVI - XVII вв., то они по делению псалмов на стихи принадлежали к константинопольскому типу книги. Об этом можно судить по тому, что в сентябрьской Псалтири 1645 г., первой из тех, в которых обнаруживается счет стихов на полях, насчитывается в целом 2520 стихов - число, близкое к тому, что признается за свойственное константинопольской Псалтири, и чрезвычайно далекое от характерного для ее палестинского типа. Впрочем, палестинское деление текста можно было бы предположить в двух анонимных изданиях, в которых применено его дробление на более мелкие сегменты, однако для этого нет достаточных оснований.

Прежде всего, разговор о палестинском делении текста псалмов на стихи мог быть актуальным в случае распространения на Руси палестинской практики псалмопения, но достоверных сведений об этом нет. Поэтому если и видеть в анонимных Псалтирях его следы, то лишь как отражение факта проникновения палестинской Псалтири в рукописную традицию, судить о чем, опять же, можно только предположительно. В любом случае это разделение не казалось печатникам анонимных изданий сколько-нибудь важным, оно было перенесено в издание как дань традиции, почему его и не удалось выдержать вполне на всем протяжении текста книги псалмов.

В первом датированном издании, Псалтири 1568 г., разделение текста на стихи было проведено вполне последовательно, причем этот факт отмечался и в выходных сведениях книги, где можно найти указание на то, что псалмы заключают в себе 2600 стихов. Стихи в издании 1568 г., подобно тому, как это было принято в рукописных Псалтирях, разделялись внутри псалма киноварными точками. И пусть в дальнейшем этого обыкновения придерживались лишь типографы еще двух изданий: в Псалтири 1577 г., во многом, почти до мелочей, воспроизводившей ей предшествовавшую, а также в издании 1615 г., тогда как в Псалтири 1602 г. от подобного способа выделения стихов было решено отказаться, однако и в ней деление стихов было последовательно проведено, только использовались для этого жирные точки, печатавшиеся черной краской, которая применялась и для большей части остального текста.

Важно отметить, что при печатании Псалтири 1568 г. типографы не приняли во внимание предшествовавших ей анонимных изданий; без всяких сомнений, оригиналом для нее послужила другая рукопись. И свидетельство этому находится даже не в том, что деление текста на стихи в ней, как правило, производило большие по величине его фрагменты, а в том, что оно не было лишено своеобразия. Примером тому может служить рассмотрение с этой точки зрения последнего стиха 5-го псалма (Пс. 5:13), который в дониконовских изданиях обычно разделялся на две части, но при этом не имел одинаковой границы раздела, и эта граница в 1568 г. оказалась совсем иной, чем в анонимных Псалтирях.

Использование красных точек для разделения текста псалмов на стихи было присуще только наиболее ранним московским Псалтирям, однако появление в издании 1602 г. черных точек на месте красных совсем не следует рассматривать как попытку замены одного приема другим, оно знаменовало собою обращение к новому рукописному источнику. Все последующие издания, за исключением Псалтири 1615 г., следовали за изданием 1602 г., хотя разделение текста на стихи не оставалось неизменным, что свидетельствует о постоянном внимании, которым пользовалась у типографов эта характеристика текста книги. Итогом этого специального интереса к тексту книги представляется решение применить новый способ выделения стихов псалмов, которым воспользовались издатели Псалтири, вышедшей в сентябре 1645 г. Тогда с этой целью для обозначения начала стихов стали применять прописные литеры, а сами стихи получили нумерацию, располагавшуюся на внешних полях листов.

Благодаря новому способу их выделения, стихи Псалтири получали теперь точные адреса, пригодные для того, чтобы при отсылках к стихам ограничиваться только использованием их номеров. Поэтому в числе важнейших задач, стоявших перед типографами, готовившими к печати сентябрьскую Псалтирь 1645 г., оказалась проверка предшествующей традиции деления текста книги на стихи и установление в ней строгого и вполне определенного порядка, т.е. потребовался решительный пересмотр текста книги. Результаты его оказались впечатляющими, и хотя во многих случаях традиционные на ту пору границы стихов были сохранены, в тексте Псалтири появилось немало нового.

Настоящей революцией в развитии Псалтири стал пересмотр деления ее текста на стихи при подготовке к печати издания 1658 г., что заметно уже по появлению рядом с многими из надписаний псалмов номеров, придававших надписаниям статус, приравнивавший их к стихам, причем в нескольких случаях текст надписаний разделялся и получал сразу два номера, образовывая, таким образом, не один, а два стиха. И хотя непосредственные источники, на которые опирались типографы издания 1658 г., не до конца ясны, можно утверждать, что они обратились к той традиции деления текста на стихи, которая была близка к греческой, в связи с чем текст Псалтири во многом приобрел свой окончательный вид, вполне воспринятый затем и синодальной традицией. Лишь в очень немногих случаях издания второй половины XVII в. обнаруживают несогласие с поздними, как, например, в ситуации, сложившейся с псалмом 52, в котором во всех Псалтирях той поры насчитывалось не 7, а 8 стихов, и только из-за того, что стих 6 делился в них на две части, причем выделение дополнительного стиха было присуще всем вообще рассматриваемым изданиям XVI - XVII вв.

Что касается текста библейских песней, то в простой Псалтири они также имели деление на стихи, причем оно обнаруживается уже в московских анонимных изданиях книги. Как и стихи псалмов, в сентябре 1645 г. начала стихов библейских песней стали отмечатся прописными буквами, однако в отличие от стихов в тексте псалмов они не были снабжены нумерацией на полях книги (она обнаруживается лишь в трех изданиях: 1653, 1654 и 1663 гг.). Нужно думать, что нерешительность типографов в вопросе, касающемся наделения стихов библейских песней нумерацией, имела все основания. Она была связана с тем, что те фрагменты библейских книг, которые вошли в состав Псалтири, попали туда для литургического употребления, и в его процессе получили несколько иное, чем в Библии членение (его можно было бы назвать литургическим). Это легко заметить при сопоставлении современных изданий Псалтири и Библии, поскольку принятое сейчас в Псалтири деление библейских песней на стихи вполне соотносительно с тем, какое можно обнаружить в изданиях XVI - XVII вв.

Рассматривая текст библейских песней с точки зрения его разделения на стихи, нельзя не обратить внимание на встречающуюся порою повторяемость из издания в издание одних и тех же ошибок, что, конечно, также нужно объяснять недостаточным интересом к всему этому типографов, но в целом можно отметить, что и в этой части книги обнаруживается немало фактов, показывающих внутренние связи разных изданий и устанавливающих ту же последовательность развития книги, которая вырисовывается при анализе текста псалмов.

Глава 4. Изменения текста московских изданий простой Псалтири в течение XVI-XVII вв.

Четвертая глава диссертации посвящена рассмотрению того, как менялся текст книги, поскольку вопросы, связанные с исправлением текста богослужебных книг, имели в московской печатной традиции особое значение. Псалтирь, как и другие богослужебные книги, издававшиеся на московском Печатном дворе, не смогла остаться в стороне от процесса справы; текст ее менялся постоянно, в том числе и в дониконовскую пору. Правда, в разное время исправление текста Псалтири производилось с неодинаковой интенсивностью, интересы справы касались то одних, то других его сторон, внимание типографов устремлялось то к одному, то к другому отделу, из которых складывалась книга. Поэтому приостановка работы в одном направлении не должна рассматриваться как временное прекращение справы вообще; как правило, в таких случаях взоры печатников обращались на что-то иное, обычно на то, что заслуживало приложения их усилий именно в этот момент.

Что касается вопроса о том, как печатались в Москве книги в XVI - начале XVII в., в дофиларетовское время, то сведений об этом почти нет. Несомненным фактом следует считать лишь обязательную работу с текстом, которая производилась Иваном Федоровым при подготовке им книг к печати, о том же, как подходили к воспроизведению рукописного оригинала до и после него, можно говорить лишь с изрядной долей предположительности. И прежде всего это касается изданий простой Псалтири, которая при самом начале книгопечатания воспроизводилась с нескольких рукописных оригиналов, что очевидно и по надписаниям псалмов в разных изданиях, и по разделению в них текста псалмов и библейских песней на стихи, и по их языку.

Поэтому сопоставление ранних изданий книги говорит в первую очередь о различиях, присущих ее рукописной традиции, и дает немного материала для истории справы. Так, сравнение двух анонимных изданий указывает только на то, что хотя их оригиналами и служили разные рукописи, они были очень близки одна к другой. При этом их воспроизведениям оказались характерны очень яркие орфографические различия. Однако на вопрос, были ли особенности текста перенесены из рукописи, или же появились благодаря типографам, ответить почти невозможно. Также сложно судить и о подготовительной работе, которая велась при издании Псалтири в 1568 г., хотя то, что она все-таки производилась, можно предполагать, исходя из особого внимания в ней к разделению текста псалмов на стихи. Вполне возможно, какие-то поправки вносились и в язык книги, но не менее вероятно, что разделение на стихи было главным, что заботило типографов. Об этом позволяет судить целый ряд ошибок в тексте, которые, нужно думать, говорят о состоянии ее рукописного источника и которые потребовалось править в дальнейшем.

Намного меньше сомнений в отношении исправления ее текста оставляет Псалтирь 1602 г., даже несмотря на то, что и это издание печаталось по рукописи, причем такой, которая намного более разнилась с оригиналами изданий XVI в., чем они между собой. О работе с языком этой Псалтири при подготовке ее к печати свидетельствует наличие в ней языковых глосс, не представлявших собою, впрочем, ничего необычного для той поры. Наделение текста богослужебных книг глоссами было вполне характерно для невежинских изданий времен первых московских патриархов, причем глоссы эти далеко не всегда предполагали непременную правку текста в дальнейшем либо давали пояснения к его темным местам; нередко ими лишь фиксировалась возможность иных чтений текста и показывалось существование традиции подобных чтений. При этом, кажется, отмечались не все встретившиеся варианты, но только наиболее яркие из них. Именно такого рода были глоссы Псалтири 1602 г.

Если в ранних изданиях простой Псалтири главную роль в возникновении разночтений играло использование при их печатании разных рукописных оригиналов, что, впрочем, не исключало внутритипографской правки текста, то начиная с Псалтири 1615 г. на первый план должна была выйти работа типографов с текстом книги. При печатании уже этого издания было решено не обращаться более к рукописным источникам, но при этом не мог не быть поднят вопрос о том, какой из видов текста, уже вовлеченных в типографское дело благодаря разным рукописным оригиналам, следует признать наиболее достойным для основания дальнейшей печатной традиции книги. Впрочем, кажется, взятие в 1615 г. за основу издания 1577 г. оказалось в известной степени случайным, поскольку действительное сопоставление разных традиций текста происходило позднее, в 1619 г., и выбор тогда пал на другое издание, а именно на то, которое было выпущено в 1602 г.

То, что подобный вопрос стал в 1619 г. актуальным на Печатном дворе, можно судить по сведениям, касающимся филаретовской книжной справы, которая получила, за исключением, быть может, никоновской, самую большую известность в истории московского книгопечатания XVII в. Возможно, этому способствовало то, что многие сопутствовавшие ей события сохранили о себе документальные свидетельства, но в любом случае материалы эти неоднократно освещались, пусть нередко интерес исследователей сосредоточивался в первую очередь на исправлении Требника. Между тем среди книг, подвергшихся справе в то время, была и Псалтирь, и в числе претензий, возникших у справщиков к ней, оказалось печатание в книге ложного предисловия, в котором сообщалось, что автором псалмов был не один царь Давид, а также наличие молитв, неправильных с точки зрения их текста.

Не останавливаясь на причинах сделанного справщиками выбора в пользу издания 1602 г., следует заметить, что Псалтирь 1619 г. не несет в себе никаких сколько-нибудь заметных последствий филаретовской справы, если, конечно не относить к ним отсутствие в книге апокрифического предисловия, которое в другой раз в изданиях Псалтири появилось лишь в 1641 г. В том числе никаких изменений в ней не было внесено и в окончания молитв, ставших предметом особого внимания филаретовских справщиков. Тем не менее, говорить о том, что их старания никак не сказались на Псалтири, кажется, также нет оснований. Не исключено, что благодаря именно им были внесены изменения в состав изданий 1622 и 1624 гг., а в 1624 г. они появились и собственно в тексте, причем как в его построении (можно вспомнить о постановке заставок перед кафизмами до, а не после надписания, относящегося к открывающему их псалму), так и непосредственно в языке, причем речь здесь может идти только о намеренной правке.

Издание в 1624 г. правленной Псалтири было важной вехой в ранней истории книги, однако в пору, когда главной задачей, стоявшей перед Печатным двором, по-прежнему оставался выпуск в свет полного круга богослужебных книг, исправление текста не могло выйти на первый план. Книги правились постоянно, от издания к изданию, однако это была справа преимущественно орфографическая, характерной чертой которой было то, что исправления вносились спорадически и во многом зависели от тех представлений об орфографии, которыми руководствовались наборщики, работавшие в московской типографии, поскольку заботы справщиков сосредоточивались прежде всего на подготовке к печати новых книг. Актуальность вопросов справы неизмеримо выросла лишь тогда, когда выпуск полного круга богослужебных книг был в целом закончен, т.е. в начале 1640-х гг., и этого нельзя не заметить при рассмотрении изданий простой Псалтири.

В издании 1641 г. после довольно долгого перерыва вновь появились глоссы, которые, несомненно, нужно рассматривать как признак возникновения интереса у печатников книги к ее языку, тем более что свидетельства тому же можно найти и в самом тексте, в котором трудно не заметить целого ряда изменений. В Псалтири 1642 г. язык книги правился уже систематически. Возможно, это следует объяснять тем, что перед ее типографами не стояла уже задача рассмотрения текста с точки зрения его разбивки на стихи, она была решена на предшествующем этапе, при печатании Псалтири 1641 г., поэтому они и принялись за выполнение того, что ранее было только намечено.

При этом в новом издании получили реализацию в тексте почти все глоссы предшествующего, повторены были только маргиналии в добавленных к Псалтири 1641 г. статьях и глосса к тексту 2-й библейской песни, содержавшая в себе вариант чтения текста, хотя более важным представляется то, что в дополнение к ним появился целый ряд новых глосс. Следует отметить, что в отличие от Псалтири 1641 г. глоссы эти были здесь внесены в набор сразу, став, таким образом, частью текста книги изначально. И это, как кажется, показывает, что их назначение виделось типографам не в том, чтобы указать на необходимость единичных исправлений в тексте, которые было бы хорошо внести в следующем издании книги, но в том, чтобы наглядно изложить целую программу таких исправлений, затрагивавших весь текст, пусть проведение ее и откладывалось на будущее.

В целом справу 1640-х гг. можно назвать грамматической, поскольку именно «грамматическое знание» стало тем основанием, на которое опирались типографы, внося изменения в текст. Эти изменения касались главным образом замещения одних падежей существительных другими, перемены глагольных форм, устранения омонимичных флексий разных грамматических форм в связи с попыткой установления нормы в употреблении тех или иных флексий. Если учесть повышенный интерес к грамматике, которым отличался Печатный двор в это время, то определение справы той поры как грамматической представляется вполне закономерным.

Начало 1650-х гг. в истории простой Псалтири ознаменовалось новыми изменениями ее состава, а также пересмотром деления текста псалмов на стихи, и некоторые решения в этой области, принятые типографами прежде, оказались признаны неудовлетворительными. То же происходило и с языковой правкой 1640-х гг., хотя случаев несогласия было не так уж и много. Как правило, итогом такого несогласия становилось возвращение к прежним чтениям, имевшим распространение до исправления текста. Впрочем, это не мешало продолжению процесса справы, который в основном шел по тем же направлениям, которые были заявлены в изданиях первой половины 40-х гг. XVII в., и находил себе выражение лишь в постепенном расширении количества исправленных форм и уменьшении числа неисправных.

О новом исправлении Псалтири, производившемся в 1658 г., было заявлено сразу, в выходных сведениях книги, изданной в этом году. Кроме прочего, в них были названы и источники справы, хотя сославшись на греческие и древние славянские книги, в том числе и на толковый текст Псалтири, типографы не показали, что именно и из какого именно источника они заимствовали, поэтому говорить о природе тех или иных изменений в книге можно только с изрядной долей предположительности. Как представляется, влияние древних славянских рукописей следует видеть в целом ряде появившихся в Псалтири 1658 г. чтений, в которых она совпадает с древнейшими московскими печатными изданиями, анонимными. Воздействие на Псалтирь 1658 г. греческого текста очевидно и несомненно лишь в орфографическом облике некоторых слов, а именно в написаниях: ѕалтирь вместо ѕалтырь, давидъ вместо давыдъ, исраиль вместо иґраиль. Во всех других случаях, которые обычно расценивают как итог влияния греческого языка, вопрос этот не имеет столь простого решения. Более того, анализ изменений, внесенных в текст правленного издания, позволяет говорить о том, что во второй половине XVII в. греческие тексты, вероятно, привлекались к справе лишь для проверки соответствия обрядовой стороны русских богослужебных книг обыкновениям, принятым в ту пору на Востоке, а вовсе не для языковой правки, которая осуществлялась, с одной стороны, на тех же принципах, что и в 1640-х гг., т.е. исходя из «грамматического знания», с другой - на основе исследования существующих славянских традиций текста исправляемых книг.

Главными признаками никоновской справы представляются ее интенсивность, заданность связанных с ней изменений и одновременно ее непоследовательность. Исправления текста при этом производились не от случая к случаю, а систематически, по возможности на протяжении всего текста книги. Если учесть, что и основные направления правки были изначально определены, то итоги ее не могут не производить впечатления планомерных замен одного другим, как, например, при рассмотрении изменений в синтаксисе текста Псалтири, до той поры почти вовсе не привлекавшем внимания типографов. Серийный характер получили и лексические замены, что привело к появлению таких пар слов, одно из которых стало казаться обязательным эквивалентом другого.

Несмотря на крайне интенсивную правку текста Псалтири в 1658 г. ее итогом были не вполне удовлетворены и сами справщики, что выразилось в появлении в книге целого ряда глосс, главным образом лексических и словообразовательных. Внесены в текст они были по окончании печатания книги штампом, причиной чему нередко был случайный пропуск необходимых исправлений. И это привело к тому, что тот вид, в каком Псалтирь 1658 г. была представлена читающей публике, казалось бы, показывал незавершенность работ, связанных с исправлением текста книги, и предполагал их продолжение. Однако его не последовало тотчас же, издание 1658 г. было дважды, в 1660 и 1661 гг., перепечатано, но не получило почти никаких изменений, которые можно было бы отнести к языковой правке. Типографы, занимавшиеся новыми выпусками Псалтири, не только не пытались реализовать глоссы издания 1658 г. в тексте, но порою не вполне принимали и те изменения, которые уже в него попали. Несмотря на то, что подобных отступлений было в первых послениконовских изданиях крайне мало, так как итоги справы текста Псалтири требовали осмысления, их наличие, как кажется, позволяет говорить о колебаниях, возникших в обществе по отношению к тому, как она была проведена. Еще более ярким свидетельством таких колебаний следует рассматривать выпуск в 1663 г. Псалтири, при подготовке которой типографы обратились не к правленному, а к прежнему, напечатанному в 1654 г. изданию.

Пауза в языковой справе текста Псалтири, взятая после выхода в свет в 1658 г. ее правленного варианта, затянулась. Выпуск в 1663 г. издания, текст которого пришел из эпохи, закончившейся с никоновской справой, оказался случаем, вслед за этим, по крайней мере в 1665 г. и не ранее августа 1666 г., типографы снова обратились к печатанию правленной Псалтири, сохранив все особенности первого ее издания, в том числе и глоссы. Между тем если этот этап в истории книги и можно было бы объяснить ожиданием приговора никоновским реформам, рассматривавшимся на соборе 1666 - 1667 гг., то дальнейшее развитие событий вызывает немало вопросов, поскольку и после собора ничего не изменилось.

Новый интерес к языку книги возник уже при патриархе Иоакиме, при котором в 1678 г. было напечатано сразу два издания Псалтири, причем, возможно, их выход одного за другим как раз и был вызван попыткой решить, наконец, вопрос о том, что делать с правленным текстом и необходимо ли его дальнейшее развитие. Уже в январской Псалтири 1678 г. из текста удалили глоссы, причем по большей части без каких-либо последствий для него. В дальнейшем типографы не пошли далее исправлений, нацеленных на устранение опечаток, а также на совершенствование орфографии, пунктуации, акцентуации и рубрикации текста книги, причем такой подход характеризовал в целом работу со всеми последующими изданиями книги. Как представляется, это показывает, что после обращения в 1670-х гг. к тексту Псалтири с тем, чтобы оценить результаты никоновской справы, было принято решение впредь столь же широкомасштабного исправления не производить, даже несмотря на все недочеты существующего текста.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В Заключении кратко сформулированы основные выводы диссертации касательно истории печатной Псалтири в XVI - XVII вв. и обращено внимание на то, что этим она, конечно же, не исчерпывается, поскольку поздняя традиция книги получила продолжение в изданиях московской Синодальной типографии, тогда как ранняя, дониконовская, была воспринята старообрядцами, не только сохранившими ее, но и заметно преобразовавшими в процессе создания в высшей степени своеобразного типа старообрядческой Псалтири.

Диссертация сопровождается четырьмя Приложениями. В 1-м из них дается описание изданий простой Псалтири, напечатанных в XVI - XVII вв., в том числе и не описанных в Сводном каталоге А.С.Зерновой. Во 2-м приведена роспись надписаний псалмов во всех известных изданиях книги с указанием всех разночтений между ними. 3-е и 4-е Приложения заключают в себе материал, касающийся разделения на стихи текста псалмов и библейских песней. В каждом из них учтены все случаи выделения и невыделения стихов и указаны их инципиты. При этом обязательно приведены наиболее существенные разночтения текста инципитов.

ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ ОПУБЛИКОВАНЫ СЛЕДУЮЩИЕ РАБОТЫ:

I. Монографии:

1. Старообрядческие издания XVIII - начала XIX века: Введение в изучение. СПб., 1996. 159 с.

Рец.: 1) Горфункель А.// Solanus. New Series. (London), 1997. Vol. 11. P. 113-117.

2. История славянской печатной Псалтири: Московская традиция XVI - XVII вв.: Простая Псалтирь (35 а.л., в печати).

II. Каталоги и указатели:

3. Кириллические издания старообрядческих типографий конца XVIII - начала XIX века: Каталог. Л., 1991. 161 с.; 24 л. илл.

Рец.: 1) Cleminson R.M.// Solanus. New Series. (London), 1992. Vol. 6. P. 97 - 98; 2) Heaney M.// The Library. 6 ser. (London), 1992. Vol. 14, № 2. P. 168; 3) Паскаль А.Д. Новый справочник по старообрядческим изданиям конца XVIII - начала XIX в.// Археографический ежегодник за 1992 год. М., 1994. С. 262 - 267; 4) Gorfunkel`A. Старообрядческая печатная книга XVIII - начала XIX вв. в каталогах Андрея Вознесенского// Solanus. New Series. (London), 1995. Vol. 9. P. 73 - 78.

4. Предварительный список старообрядческих кириллических изданий XVIII века. СПб., 1994. 81 с.

Рец.: 1) Gorfunkel` A. Старообрядческая печатная книга XVIII - начала XIX вв. в каталогах Андрея Вознесенского// Solanus. New Series. (London), 1995. Vol. 9. P. 73 - 78.

5. Книгоиздательская деятельность старообрядцев (1701 - 1918): Материалы к словарю. Екатеринбург, 1996. 81 с. (совм. с П.И. Мангилевым и И.В. Починской).