Категория событийности в интердискурсе

Наряду с приемом антитезы используется прием, в котором, по замечанию В. В. Набокова, Ч. Диккенсу удивительным образом удается «объединить метафору и сравнение» [Набоков 1998: 172]. Мистер Гридли (от англ. greedy - `жадный') - типический герой, олицетворяющий класс буржуазии в историческую эпоху середины XIX в. в Англии. Автор проводит параллель между характерными чертами Канцлерского суда и представителями знати посредством слова match: `a person or thing that resembles or corresponds to another; correspond - have a close similarity' [ABBYY Lingvo 6]. Такого рода концептуальная интеграция на стыке двух дискурсов позволяет сделать умозаключение о существовании разных целевых установок тяжущихся в Канцлерском суде. Участники судебного процесса ранжируются: средний класс, ищущий возможность отстоять права и независимость - с одной стороны, и буржуазия, стремящаяся сохранить или приумножить доходы, - с другой стороны.

Ключевой онтологической характеристикой события-ретроспективы становится исходное положение (мировосприятие) субъекта действительности по отношению к важному событию: «years ago he was wandering about in life» / «много лет назад он блуждал» - «the Court of Chancery came in his way» / «на дороге стал Канцлерский суд». Автор акцентирует внимание на образе жизни и привычках героя в прошлом, вводя информацию о тщетности его времяпрепровождения, что и явилось определенной предпосылкой для непосредственного события - встречи с Канцлерским судом. Прошлое становится объяснением не только ситуации в настоящем, но и «предсказанием» будущего - «were matched ever afterwards» / «соединены навеки» - предположением того, что трясина суда навсегда меняет (трансформирует) внутренний и эмоциональный мир человека или в данном случае (жадный Gridly - англ. greedy) прочно закрепляет желание героя приумножить свое богатство.

Немаловажную роль в интерпретации события-ретроспективы играет взаимодействие с другими героями в текстовом фрагменте на уровне фабульно-сюжетного построения романа. Мистер Скимпол изображен «человеком думающим» - он легко представляет себе, что Гридли блуждал по жизни - а значит, обладающим аналитическим умом, наблюдательностью, рассудительностью и необходимым для подобных умозаключений жизненным опытом. Перебивка повествовательных ракурсов (автор - мистер Скимпол) как прием в рамках ризома-модели событийной наррации позволяет оценить качества характера одного человека через отношение к нему другого. Ключевым признаком социально значимого вида действия в процессе взаимодействия людей становится позиция «человека думающего» как необходимого условия адекватной оценки прошлого, ведущего к определенному будущему.

Событие-интерференция

На когнитивном уровне восприятия текста данный тип события реализует тему борьбы двух дискурсов - правового и художественного, заключенной в одном нарративном кадре. Основываясь на теории дискурса, предложенной Э. Лакло и Ш. Муфф, Л. Филипс и М. Йоргенсен замечают, что «различные дискурсы - каждый из которых представляет особый способ общения и понимания социального мира, - вовлечены в постоянную борьбу за достижение превосходства в том, чтобы зафиксировать свое значение в языке™» [Филипс, Йоргенсен 2004: 22]. На текстовом уровне борьба дискурсов проявляется в парадоксальном сосуществовании в одном нарративном кадре (словосочетании, сверхфразовом единстве) языковых маркеров юридического дискурса и единиц художественного текста, вызывающем семантический конфликт. По мнению З. А. Заврумова, «анализ таких нестандартных употреблений позволяет не только установить креативный потенциал текста, но и выявить периферийные значения слов» и нетривиальные смыслы, возникающие на стыке дискурсов [Заврумов 2015: 150-154].

Аспект событийности представлен в данном типе нарративного события с позиции неожиданного действия в романе - непредсказуемого ветвления смысла (от англ. interfere - вмешиваться). Событие-интерференция становится отправной точкой для развития в последующих контекстах вновь проявленной темы - например, темы влияния судопроизводства в Канцлерском суде на судьбы детей.

Обратимся к иллюстрации данного положения на примере встречи Эстер, мисс Саммерсон - осиротевшей девочки (по мнению общества, однако при живой матери - великосветской миссис Дедлок, которая отказалась от нее при рождении), с мисс Флайт, «полоумной старушонкой, что не вылезает из суда» в ожидании решения по своему делу: «“Who's this, Miss Summerson?” whispered Miss Jellyby, drawing my arm tighter through her own. The little old lady's hearing was remarkably quick. She answered for herself directly. “A suitor, my child. At your service. I have the honour to attend court regularly. With my documents. Have I the pleasure of addressing another of the youthful parties in Jarndyce?” said the old lady... » [Dickens 2018: 73-74] / «„Кто это, мисс Саммерсон?“прошептала мисс Джеллиби, крепче прижимая к себе мой локоть. Слух у старушки был поразительно острый. Она сию же секунду сама ответила вместо меня: - Истица, дитя мое. К вашим услугам. Я имею честь регулярно присутствовать в суде. Со своими документами. Не имею ли я удовольствия разговаривать еще с одной юной участницей тяжбы Джарндисов? проговорила старушка... » [Диккенс i960: 71-72].

Наглядным примером антиномического смешения элементов правового ораторского и бытового дискурса (диалогического общения между хорошо знакомыми людьми) становится включение в речь элементов официальноделового стиля (имею честь, участница тяжбы.) и разговорного стиля (обращения дитя мое и риторического вопроса не имею ли я удовольствия разговаривать,..). Представляясь истицей в диалоге с подростком, мисс Флайт уверена, что Эстер - «еще одна участница тяжбы» - понимает суть данной номинации. Посредством приемов стилевого смешения в процессе репрезентации коммуникативного концепта в речах персонажей автору удается передать абсурдный и одновременно масштабный характер проникновения в жизнь и судьбы взрослых и детей правовых реалий.

С позиции горизонтального контекста, примыкающего к нарративному кадру, отметим частотность обращения к мисс Флайт посредством указания на ее зрелый возраст («старушка», «полоумная старушка», «та самая старушка», «маленькая старушка» и др.). Значение «юная» в данном контексте модифицируется - не только молодая, но и неопытная в судебных делах. П. Арчер не без иронии замечает следующее: «К началу XIX столетия тяжущийся, чтобы дожить до окончания своего процесса, начатого в Суде канцлера, должен был предварительно запастись здоровьем и достаточными средствами. Описания Диккенса очень злы, но они едва ли далеки от действительности...» [Арчер 1959: 52-53]. Сквозь призму описания судебного процесса, вовлекающего детей, пожилых людей и на который может быть положена целая жизнь, Ч. Диккенс поднимает в романе тему абсолютных неприкосновенных человеческих ценностей - право человека на детство и достойную старость.

Событие-кумуляция

Событие-кумуляция позволяет рассмотреть объект исторической действительности с разных сторон, выявить его константные концептуальные признаки. По замечаниям Н. Ю. Петровой, эффект полиперспективы события «наращивает прагматический потенциал высказывания» [Петрова 2017: 26]. В данном исследовании прием полиперспективы подразумевает обращение к коннотативному наполнению высказывания и к описанию внешних проявлений действительности, связанных с рассматриваемым объектом: природы, облика персонажей, деталей одежды, условий быта и т.д. Так, пейзаж как неотъемлемая часть идейно-тематического своеобразия романа призван обнажить скрытые, завуалированные стороны судопроизводства. Событие-кумуляция обобщает результат взаимодействия скрытых и явных смыслов в тексте романа.

В романе Ч. Диккенса «Холодный дом» устойчивой является тема «Туманного Альбиона», которому свойственны слякоть, грязь, трясина. Номинации этих природных явлений виртуозно вплетаются автором в повествование для создания прототипического образа реального тумана (в художественной картине мира) и одновременно метафорического образа правовой исторической действительности. Символическая пейзажная зарисовка в текстовом пространстве романа апеллирует к обоим дискурсам - правовому и художественному.

Обратимся к началу романа: «Implacable November weather. As much mud in the streets as if the waters had but newly retired from the face of the earth, and it would not be wonderful to meet a Megalosaurus, forty feet long or so, waddling like an elephantine lizard up Holborn Hill... Dogs, undistinguishable in mire... tens of thousands of other foot passengers have been slipping and sliding... Fog everywhere. Fog up the river. Fog on the Essex marshes, fog on the Kentish heights. Fog creeping into the cabooses of collier-brigs... Never can there come fog too thick, never can there come mud and mire too deep, to assort with the groping and floundering condition which this High Court of Chancery, most pestilent of hoary sinners, holds this day in the sight of heaven and earth... Thus, in the midst of the mud and at the heart of the fog, sits the Lord High Chancellor in his High Court of Chancery. -“Mlud,” says Mr. Tangle...» [Dickens 2018: 8-14] / «Несносная ноябрьская погода. На улицах такая слякоть, словно воды потопа только что схлынули с лица земли, и, появись на ХолборнХилле мегалозавр длиной футов в сорок, плетущийся, как слоноподобная ящерица, никто бы не удивился. Собаки так вымазались в грязи, что их и не разглядишь... десятки тысяч других пешеходов успели споткнуться и поскользнуться... Туман везде. Туман в верховьях Темзы... Туман на Эссекских болотах, туман на Кентских возвышенностях. И в самом непроглядном тумане и в самой глубокой грязи и трясине невозможно так заплутаться и так увязнуть, как ныне плутает и вязнет перед лицом земли и неба Верховный Канцлерский суд, этот зловреднейший из старых грешников... Так в самой гуще грязи и в самом сердце тумана восседает лорд верховный канцлер в своем Верховном Канцлерском суде... - М'лорд? - отзывается мистер Тенгл...» [Диккенс I960: 11-17].

Упоминание мегалозавра - первого динозавра, останки которого были найдены на территории Англии миллионы лет назад, - фокусирует внимание на том, что ничего не способно удивить человека, столкнувшегося с судопроизводством в Канцлерском суде. Бытийное общение в рамках художественного дискурса модифицирует механизмы восприятия информации, далекой от желаемой или приятной. Л. Хун замечает следующее: «Восприятие политических идей (в том числе идей правовой сферы - выделено нами, Е. В., И. Ю.), высказанных в условиях художественного дискурса, развивается на основе иных психологических механизмов... формальная сторона художественного текста сама по себе, как правило, не является источником отрицательной психологической реакции адресата.» [Хун 2017: 31-41]. Поэтому отметим, что художественный текст способен сгладить восприятие нелицеприятной информации о былой исторической действительности.

В самом сердце тумана, в гуще грязи сам Милорд превращается в Mud (`грязь'), «если мы чуть исправим косноязычие юриста (мистера Тенгла): My Lord, Mlud, Mud», и «это характерный диккенсовский прием: словесная игра, заставляющая неодушевленные слова не только жить, но и проделывать фокусы, обнажая свой непосредственный смысл» [Набоков 1998: 111]. Анафора со словом fog акцентирует внимание на всепоглощающем состоянии природы и суда: туман окутывает абсолютно все («fog everywhere»).

Отличительной особенностью событиякумуляции, помимо включения в смысловое пространство текста дополнительных коннотаций, формируемых пейзажными (или иными) зарисовками, является концептуальная интеграция смыслов с учетом пролонгированного горизонтального контекста. В соседнем нарративном кадре, подчиненном той же теме «туманного Альбиона», что и предыдущий текстовый фрагмент, автор делает акцент на «туманности» действий юристов Канцлерского суда: Чизле, Мизле и Дризле (Ч. Диккенс использует в именах, как замечает В. В. Набоков, «зловещую аллитерацию» [Набоков 1998: 111]), ср.: «Chizzle, Mizzle, and otherwise have lapsed into a habit of vaguely promising themselves that they will look into that outstanding little matter and see what can be done for Drizzle - who was not well used - when Jarndyce and Jarndyce shall be got out of the office. Shirking and sharking in all their many varieties have been sown broadcast by the ill-fated cause; and even those who have contemplated its history from the outermost circle of such evil have been increasingly tempted into a loose way of letting bad things alone...» [Dickens 2018: 14] / «Чизл, Мизлили как их там зовут? - привыкли давать себе туманные обещания разобраться в таком-то затянувшемся дельце и посмотреть, нельзя ли чем-нибудь помочь Дризлу, - с которым так плохо обошлись, - но не раньше, чем их контора развяжется с делом Джарндисов. Повсюду рассеяло это злополучное дело семена жульничества и жадности всех видов, и даже те люди, которые наблюдали за развитием тяжбы, находясь за пределами ее порочного круга, сами того не заметив, поддались искушению беспринципно махнуть рукой на все дурное вообще...» [Диккенс i960: 16-17].

«Shirking and sharking» / «жульничество и жадность» становятся парной аллитерацией слов «slipping and sliding» / «споткнуться и поскользнуться» в предыдущем контексте. Такой прием сквозной аллитерации, задействующий эхо-память реципиента, является приемом, функционирующим в рамках ризома-модели событийной наррации, которой (наррации) свойственны «разрывы» и новые сцепления. Коллективный образ юриста в лице ЧизлаМизла, «или как их там зовут?», воплощает в себе идею формирования антигуманного правового сообщества, действующего исключительно в личных, корыстных интересах. Влияние правовой сферы на социальную жизнь общества транслируется в данном фрагменте с точки зрения ее пагубного влияния на внутренний мир человека - постулируется вероятность стать слабым, равнодушным, беспринципным.

Рассмотренные выше нарративные события описывают единое макро-событие - кризис в Канцлерском суде Англии в середине XIX века. Событийный ряд романа представляет собой сложноорганизованную систему нарративных событий, изображенных в произведении с целью углубления знания об отрицательных чертах правовой системы и политического мироустройства страны в указанный период, а также их пагубного влияния на социальные условия жизни людей. Взаимодействие двух дискурсов сквозь призму текста прослеживается на фоне сосуществования в тексте широкого спектра приемов и средств художественной выразительности, обращенных одновременно к двум дискурсам. На текстовом уровне значимыми для описания событийного ряда становятся рамочные конструкции, эмотивный синтаксис (графический уровень текста); риторические вопросы и восклицания, позиционное распределение смысловых доминант (структурно-синтаксический уровень текста); парономазия, сквозная аллитерация (фонетический уровень текста). На лексикосемантическом и когнитивном уровнях восприятия текста семантический конфликт, каламбур, языковая игра, метафора и сравнение, палимпсест, символ и некоторые др. средства выразительности способствуют созданию мультипликативного эффекта, отражающего продуктивное взаимодействие двух дискурсов.

Заключение

В произведении с юридически значимой сюжетной линией писатель повествует о глубокомысленном, сложном, философском понятии человеческого горя, причинами которого в середине XIX в. стали запутанные и казуистичные нормы правотворчества, отсутствие реформ в судебной системе, произвол судебных чиновников, коррупция, взяточничество и др. [Арчер 1959: 52-53; Уолкер 1980: 67-68, 99]. Детальное описание быта, трагических судеб героев, неисполненных желаний и утраченных надежд дано в произведении на фоне единого глобального события - кризиса в Канцлерском суде, представленного в романе в виде цепочки взаимосвязанных нарративных событий.

Повествование в тексте, функционирующем в интердискурсе на стыке права и художественного творчества, нелинейно, открыто; оно подвержено различным дискурсивным трансформациям. Непредсказуемость пересечения сюжетных линий создает клиповый строй наррации, способствует созданию эффекта неожиданности, появлению нарративной интриги, отражая сущность динамически развивающегося пространства интердискурса.

Смоделированная в рамках данного исследования концепция, главным элементом которой является ризома-модель событийной наррации, позволяет выявить новое знание о функционировании различных социальных институтов - судебная система, политическая система, литературное творчество как феномен словесного социально значимого вида искусства - в их взаимосвязи, движении и непрерывном развитии. Диалог автора и читателя в романе строится за счет продуктивного взаимодействия двух типов мышления - творческого и правового. Результатом когнитивных процессов, спровоцированных литературным произведением, призванным описать «злобу» дня в правовой сфере, становится сближение художественной и правовой картин мира в сознании реципиента.

Специфика функционирования и взаимодействия различных событий в тексте романа, демонстрирующего нетривиальное ветвление смысла между задействованными областями знания, отражена в категории дискурсивной событийности. Данная категория аккумулирует знание о значимых поворотных событиях в правовой и политической жизни общества в Англии в середине XIX века, имеющих социальную значимость, которые воссоздаются в романе посредством аксиологически заряженных прототипических образов соответствующих исторических реалий, персоналий, артефактов.

Типология дискурсивной событийности (событие-эмблема, событие-узел, событие-ретроспектива, событие-интерференция, событие-кумуляция) позволяет описать одно макро-событие с разных точек зрения. Грязь улиц Лондона, вездесущий туман становятся знаками-символами работы представителей судебной власти на всех этапах судопроизводства. Сбежавшим с затонувшего корабля под названием «страна» судьям удается спастись, в то время, когда их корабль (государство) идет на дно. Обличение коррупционной и продажной «системы» сопровождается ранжированием участвующих в судебных тяжбах с точки зрения преследуемых ими целей - добиться справедливости или обогатиться. Затянувшиеся судебные процессы безжалостно вовлекают в тяжбы детей и пожилых людей. Многочисленные выразительные средства способствуют созданию особого психологизма и драматизма романа, в котором Ч. Диккенсом из мозаичных событий виртуозно выстроена «архитектоника темы злодеяния» (В. В. Набоков).

Ч. Диккенс в романе выступает в роли «человека говорящего», выполняющего свою морально-нравственную и идеологическую функции. Созданное писателем-правоведом художественное произведение уникально в нескольких ракурсах. Во-первых, художественный дискурс, акцептирующий правовую тематику, способен проникать в различные глубинные слои общества, мобилизуя все силы в борьбе со злом. Во-вторых, взятый из правовой сферы материал для создания литературного наследия, совершив цикл работы в социуме, трансформирует правовую сферу, вызывая ряд необходимых событий - реформ, в частности издание Парламентских актов 1870-х гг., последовавших после выхода в свет романа «Холодный дом».

Романная проза, таким образом, способна служить двум целям - решению остросоциальных проблем общества на глобальном социальном уровне и соположению знаний из разных концептуальных областей для формирования единого художественно-правового «кругозора» на локальном уровне (в сознании отдельного человека).

Литература

1. Архипов, И. К. Язык и языковая личность: учеб. пособие / И. К. Архипов. СПб.: Книжный дом, 2008. 248 с.

2. Арчер, П. Английская судебная система / П. Арчер. М.: Издательство иностранной литературы, 1959. 268 с.

3. Бахтин, М. М. Собрание сочинений. Т. 3: Теория романа (1930-1961 гг.) / М. М. Бахтин. М.: Языки славянских культур, 2012. 880 с.

4. Бремон, К. Логика повествовательных возможностей / К. Бремон // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. С. 108-135.

5. Будаев, Э. В. Сопоставительная политическая метафорология: монография / Э. В. Будаев. СПб.: Наукоемкие технологии, 2020. 464 с.

6. Делез, Ж. Ризома / Ж. Делез, Ф. Гваттари. Париж, 1976. 35 с.

7. Дзюба, Е. В. Трансфер юридического знания в нарративное пространство художественного произведения / Е. В. Дзюба, И. Ю. Рябова // Известия Уральского федерального университета. Сер. 2: Гуманитарные науки. 2021. Т. 23, № 4. С. 297-317.

8. Дзюба, Е. В. Категория ситуативности в нарративной модели художественно-правового дискурса / Е. В. Дзюба, И. Ю. Рябова // Научный диалог. 2022. Т. 11, № 5. С. 69-98.

9. Дзюба, Е. В. Формально-содержательная организация гибридного художественно-правового дискурса / Е. В. Дзюба, И. Ю. Рябова // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. 2022. Т. 13, № 2. С. 433-454.

10. Диккенс, Ч. Собрание сочинений: в 30 томах. Том 17: Холодный дом: Главы I-XXX / Ч. Диккенс. Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1960. 564 с.

11. Дьяков, А. В. Жиль Делез. Философия различия / А. В. Дьяков. СПб.: Алетейя, 2012. 504 с.

12. Женетт, Ж. Фигуры: в 2-х т. Том 1-2 / Ж. Женетт. М., 1998. С. 944.

13. Заврумов, З. А. Импликационал художественного текста: языковая игра в ироническом модусе / З. А. Заврумов // Гуманитарные исследования. 2015. № 4 (56). С. 150-154.

14. Кибрик, А. А. Анализ дискурса в когнитивной перспективе: дис.... д-ра филол. наук в форме научн. докл. / А. А. Кибрик. М., 2003. 90 с.

15. Лотман, Ю. М. Об искусстве / Ю. М. Лотман. Санкт-Петербург: Искусство-СПБ, 1998. 702 с.

16. Маслов, Е. В. Что такое нарратив? / Е. В. Маслов. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2020. 115 с.

17. Мещеринов, П. Гендель как музыкант и человек. Лекция Игумена Петра (Мещеринова) / П. Гендель. URL: https://www.pravmir.ru/gendel-muzykant-i-chelovek. Текст: электронный.

18. Набоков, В. В. Лекции по зарубежной литературе / В. В. Набоков. М.: Независимая Газета, 1998. 512 с.

19. Олизько, Н. С. Семиотико-синергетическая интерпретация особенности реализации интертекстуальности и интердискурсивности в постмодернистском художественном дискурсе: дис.... д-ра филол. наук / Олизько Н.С. Челябинск, 2009. 343 с.

20. Петрова, Н. Ю. Принципы и стратегии перспективизации в драматическом тексте: дис.. д-ра филол. наук / Петрова Н. Ю. М., 2017. 528 с.

21. Попова, З. Д. Семантико-когнитивный анализ языка: монография / З. Д. Попова, И. А. Стернин. Воронеж: Изд-во «Истоки», 2007. 250 с.

22. Пропп, В. Я. Фольклор и действительность / В. Я. Пропп. М., 1976. 325 с.

23. Прошлое для настоящего: История-память и нарративы национальной идентичности: коллективная монография / под общ. ред. Л. П. Репиной. М.: Аквилон, 2020. 464 с.

24. Руднев, В. П. Прочь от реальности: исследования по философии текста / В. П. Руднев. М.: Аграф, 2000. 428 с.

25. Севастьянова, А. Л. Прагмалингвистический анализ ценностно-событийного дискурса: дис.... канд. филол. наук / Севастьянова А. Л. СПб., 2018. 202 с.

26. Серио, П. Как читают тексты во Франции / П. Серио // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса: пер. с фр. и порт. / общ. ред. и вступ. ст. П. Серио ; пред. Ю. С. Степанова. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999.

27. Синельникова, Л. Н. Ризома и дискурс интермедиальности / Л. Н. Синельникова // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Лингвистика. 2017. Т. 21, № 4. С. 805-821.

28. Тюпа, В. И. Горизонты исторической нарратологии / В. И. Тюпа. СПб.: Алетейя, 2021. 270 с.

29. Уолкер, Р. Английская судебная система / Р. Уолкер. М.: Юридическая литература, 1980. 631 с.

30. Филипс, Л. Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / Л. Дж. Филипс, М. В. Йоргенсен. Харьков: Гуманитарный Центр, 2004. 336 с.

31. Хун, Л. Особенности реализации политического дискурса в художественном тексте: к постановке проблемы / Лю Хун // Политическая лингвистика. 2017. № 3 (63). С. 31-41.

32. Чернявская, В. Е. Интертекст и интердискурс как реализация текстовой открытости / В. Е. Чернявская // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. № 1 (001). С. 106-111.

33. Шабес, В. Я. Событие и текст / В. Я. Шабес. М., 1989. 175 с.

34. Шехтман, Н. А. От повествования к гипертексту и нарративу: монография / Н. А. Шехтман. Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2014. 147 с.

35. Шмид, В. Нарратология / В. Шмид. М.: Языки славянской культуры, 2003. 311 с.

36. Щербина, А. А. Сущность и искусство словесной остроты (каламбура). Киев: Изд-во академии наук украинской ССР, 1958. 68 с.

37. ABBYY Lingvo 6. Выпуск: 16.1.3.49. Аби продакшн, 2014.

38. Dickens, С. Bleak House I / С. Dickens. M.: T8RUGRAM / Original, 2018. 812 p.

39. Fairclough, N. Critical discourse analysis. The critical study of language / N. Fairclough. London and New York: Routledge Taylor and Francis group, 2013. 604 p.

40. Hoad, T. F. The Concise Oxford Dictionary of English Etymology / T. F. Hoad. Oxford: Oxford University Press, 1996. 552 p.

References

1. ABBYY Lingvo 6. Edition: 16.1.3.49. (2014). Abi prodakshn.

2. Archer, P. (1959). Angliiskayasudebnayasistema [English Judicial System]. Moscow, Izdatel'stvo inostrannoi literatury. 268 p.

3. Arhipov, I. K. (2008). Yazyk iyazykovaya lichnost' [Language and Linguistic Personality]. Saint Petersburg, Knizhnyi dom. 248 p.

4. Bakhtin, M. M. (2012). Sobranie sochinenii [Collection of Works]. Vol. 3: Teoriya romana (1930-1961 gg.). Moscow, Yazyki slavyanskikh kul'tur. 880 p.

5. Bremon, K. (1972). Logika povestvovatel'nykh vozmozhnostei [Logics of Narrative Capacities]. In Semiotika i iskusstvometriya. Moscow, Mir, pp. 108-135.

6. Budaev, E. V. (2020). Sopostavitel'nayapoliticheskaya metaforologiya [Contrastive Political Metaphorology]. Saint Petersburg, Naukoemkie tekhnologii. 464 p.

7. Chernyavskaya, V. E. (2004). Intertekst i interdiskurs kak realizatsiya tekstovoi otkrytosti [Intertext and Interdiscourse as Realization of Textual Openness]. In Voprosy kognitivnoi lingvistiki. No. 1 (001), pp. 106-111.

8. Deleuze, G., Gvattari, F. (1976). Rizoma [Rhizome]. Paris. 35 p.

9. Dickens, Ch. (1960). Sobranie sochinenii: v 30 tomakh [Collection of Works, in 30 vols.]. Vol. 17: Kholodnyi dom: Glavy I-XXX. Moscow, Gosudarstvennoe izdatel'stvo khudozhestvennoi literatury. 564 p.

10. Dickens, Ch. (2018). Bleak House I. Moscow, T8RUGRAM / Original. 812 p.

11. Dyakov, A. V. (2012). Zhil' Delez. Filosofiya razlichiya [Gil Deleuze. Philosophy of Difference]. Saint Petersburg, Aleteiya. 504 p.

12. Dziuba, E. V., Ryabova, I. Yu. (2021). Transfer yuridicheskogo znaniya v narrativnoe prostranstvo khudozhestvennogo proizvedeniya [Transfer of Legal Knowledge inti the Narrative Space of a Literary Text]. In Izvestiya Ural'skogo federal'nogo universiteta. Seriya2: Gumanitarnye nauki. Vol. 23. No. 4, pp. 297-317.

13. Dziuba, E. V., Ryabova, I. Yu. (2022). Formal'no-soderzhatel'naya organizatsiya gibridnogo khudozhestvenno-pravovogo diskursa [Formal and Informative Organization of Hybrid Literary-Legal Discourse]. In Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Teoriyayazyka. Semiotika. Semantika. Vol. 13. No. 2, pp. 433-454.

14. Dziuba, E. V., Ryabova, I. Yu. (2022). Kategoriya situativnosti v narrativnoi modeli khudozhestvenno-pravovogo diskursa [Category of Situativeness in Narrative Model of Literary-Legal Discourse]. In Nauchnyi dialog. Vol. 11. No. 5, pp. 69-98.

15. Fairclough, N. (2013). Critical Discourse Analysis. The Critical Study ofLanguage. London and New York, Routledge Taylor and Francis group. 604 p.

16. Genette, J. (1998). Figury:v2-kht. [Figures, in 2 vols.]. Vol. 1-2. Moscow, p. 944.

17. Hoad, T. F. (1996). The Concise Ohford Dictionary of English Etymology. Oxford, Oxford University Press. 552 p.

18. Hong, L. (2017). Osobennosti realizatsii politicheskogo diskursa v khudozhestvennom tekste: k postanovke problemy [Peculiarities of Realization of Political Discourse in a Literary Text: To the Statement of the Problem]. In Politicheskaya lingvistika. No. 3 (63), pp. 31-41.

19. Kibrik, A. A. (2003). Analizdiskursav kognitivnoiperspektive [Analysis of Discourse in the Cognitive Perspective]. Dis.... d-ra filol. nauk v forme nauchn. dokl. Moscow. 90 p.

20. Lotman, Yu. M. (1998). Obiskusstve [About Art]. Saint Petersburg, Iskusstvo-SPB. 702 p.

21. Maslov, E. V. (2020). Chto takoenarrativ? [What is Narrative?]. Kazan, Izdatel'stvo Kazanskogo universiteta. 115 p.

22. Meshcherinov, P. Gendel' kak muzykant i chelovek. Lektsiya Igumena Petra (Meshcherinova) [Gendel as a Musician and a Person. Lecture by Father Superior Petr]. URL: https://shhshhshh.pravmir.ru/gendel-muzykant-i-chelovek.

23. Nabokov, V. V. (1998). Lektsii po zarubezhnoi literature [Lectures on Foreign Literature]. Moscow, Nezavisimaya Gazeta. 512 p.

24. Olizko, N. S. (2009). Semiotiko-sinergeticheskaya interpretatsiya osobennosti realizatsii intertekstual'nosti i interdiskursivnosti vpostmodernistskom khudozhestvennom diskurse [Semiotic-Synergetic Interpretation of Specific Characteristics of Realization of Intertextuality and Interdiscursivity in post-modern literary discourse]. Dis.... d-ra filol. nauk. Chelyabinsk. 343 p.

25. Petrova, N. Yu. (2017). Printsipy i strategii perspektivizatsii v dramaticheskom tekste [Principles and Strategies of Perspectivization in a Dramatic Text]. dis.... d-ra filol. nauk. Moscow. 528 p.

26. Philips, L. J. (2004). Diskurs-analiz. Teoriyai metod [Discourse Analysis. Theory and Method]. Kharkov, Gumanitarnyi Tsentr. 336 p.

27. Popova, Z. D., Sternin, I. A. (2007). Semantiko-kognitivnyi analizyazyka [Semantic-Cognitive Analysis of a Text]. Voronezh, Izdatel'stvo «Istoki». 250 p.

28. Propp, V. Ya. (1976). Fol'klori deistvitel'nost' [Folklore and Reality]. Moscow. 325 p.

29. Repina, L. P. (Ed.). (2020). Proshloe dlya nastoyashchego: Istoriya-pamyat' i narrativy natsional'noi identichnosti [Past for Present: History-memory and Narratives of National Identity]. Moscow, Akvilon. 464 p.

30. Rudnev, V. P. (2000). Proch' ot real'nosti: issledovaniya po filosofii teksta [Away from Reality]. Moscow, Agraf. 428 p.

31. Serio, P. (1999). Kak chitayut teksty vo Frantsii [How Texts Are Read in France]. In Serio, P. (Ed.). Kvadratura smysla: Frantsuzskaya shkola analiza diskursa. Moscow, OAO IG «Progress».

32. Sevastyanova, A. L. (2018). Pragmalingvisticheskii analiz tsennostno-sobytiinogo diskursa [Pragmatic-Linguistic Analysis ofAxiological-eventful Discourse]. Dis.... kand. filol. nauk. Saint Petersburg. 202 p.

33. Shabes, V. Ya. (1989). Sobytie i tekst [Event and Text]. Moscow. 175 p.

34. Shcherbina, A. A. (1958). Sushchnost'iiskusstvoslovesnoiostroty (kalambura) [Essence and Art ofWord Witticism (Pun)]. Kiev, Izdatel'stvo akademii nauk ukrainskoi SSR. 68 p.

35. Shekhtman, N. A. (2014). Ot povestvovaniya kgipertekstu i narrativu [From Narration to Hypertext and Narrative]. Orenburg, Izdatel'stvo OGPU. 147 p.

36. Shmid, V. (2003). Narratologiya [Narratology]. Moscow, Yazyki slavyanskoi kul'tury. 311 p.

37. Sinelnikova, L. N. (2017). Rizoma i diskurs intermedial'nosti [Rhizome in the Discourse of Intermediary]. In Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Lingvistika. Vol. 21. No. 4, pp. 805-821.

38. Tyupa, V. I. (2021). Gorizonty istoricheskoi narratologii [Horizons of Historic Narratology]. Saint Petersburg, Aleteiya. 270 p.

39. Walker, R. (1980). Angliiskayasudebnayasistema [English Judicial System]. Moscow, Yuridicheskaya literatura. 631 p.

40. Zavrumov, Z. A. (2015). Implikatsional khudozhestvennogo teksta: yazykovaya igra v ironicheskom moduse [Implicational of a Literary Text: Language Game in an Ironic Mode]. In Gumanitarnye issledovaniya. No. 4 (56), pp. 150-154.

Размещено на Allbest.ru